Текст книги "История шпионажа"

Автор книги: Санш Де Грамон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц)

Коплон и Губичев пользовались этим приемом во всех трех встречах, которые наблюдали агенты ФБР. Геде Мессинг, советский агент, описывает подобный прием в своей книге «Этот обман». Она назвала его «приемом аппаратчика» (сотрудник советской шпионской сети или аппарата):

«Человек, которого выследили, спокойно сидел в поезде до последнего момента и выпрыгивал тогда, когда поезд уже трогался, а двери закрывались. Суть метода в том, чтобы успокоить преследователей, дать им понять, что они все контролируют, а затем исчезнуть в самый неожиданный момент».

Коплон и Губичев часто пользовались этим приемом, когда ездили на городском транспорте. 18 февраля Джуди снова стояла на том же углу, ожидая своего русского. На этот раз она опоздала, потому что сломала застежку на туфле, выходя из поезда. Она села на другой поезд метро и решила подниматься на Бродвей на эскалаторе. Вечер был холодный, и кроме нее на эскалаторе было только трое агентов ФБР, одним из них была женщина.

Джуди не знала точной дороги на Бродвей и спросила одного из агентов. Он пробормотал что-то невразумительное. Она оказалась в тупике, развернулась и встретила еще двух агентов. На вопрос, как попасть на Бродвей, они ответили, что тоже заблудились. Джуди сказала, что опоздала на ужин в семь часов, и мужчина заметил, что она должна быть очень храброй девушкой, чтобы ходить одной в такое позднее время.

Губичев пришел на место встречи к назначенному времени и ушел, руководствуясь одним из правил шпиона: когда твой связной опаздывает, уйди и вернись через час. Джуди приехала к углу улицы, подождала пять минут и зашла в мастерскую, чтобы починить туфлю. Около восьми вечера пришел Губичев, он нервничал.

Джуди открыла сумочку, Губичев потянулся к ней, но, вместо того чтобы достать оттуда что-то, закрыл застежку. После этого пара рассталась.

В ФБР решили, что дела шли слишком медленно даже для романа, и постарались ускорить процесс. Один из агентов приготовил приманку – документ, в котором была смесь верной и фальшивой информации, – полагая, что Джуди обязательно передаст Губичеву. Она сказала шефу, что собирается в Нью-Йорк 4 марта. Утром этого дня Фоли принес фальшивые доклады от Генерального прокурора и положил их на стол Джуди. Разговор, последовавший за этим, остается одной из тайн этого процесса. На суде в Вашингтоне Фоли отрицал тот факт, будто знал, что эти докладные записки были приманкой, но на суде в Нью-Йорке он занял противоположную позицию. Именно этот разговор не был записан ФБР. Агенты ссылались на неисправность аппаратуры, хотя все записи, сделанные до и после ареста Джуди, имеют отличное качество.

Конечная версия Фоли такова: он зашел к ней в кабинет и сказал: «Это очень серьезный материал. Передайте его Левину, когда он придет». Чуть позже Левин пришел в кабинет Фоли и сказал, что секретные документы лучше всего хранить в запертых шкафах.

Версия Джуди отличается от версии ее шефа. По ее словам, Фоли вошел и сказал: «Это очень серьезный материал. Я хочу, чтобы Вы обработали его и отчет отдали Левину». Чуть позже он пришел и спросил, готова ли работа и попросил разрешения просмотреть отчет. Прочитав его, он сказал: «Вам нужно поработать над ним в выходные».

«Но Вы же знаете, что я в выходные еду в Нью-Йорк», – возразила Джуди. Но Фоли настаивал: «Возьмете их в Нью-Йорк и там поработаете». Джуди сказала, что в последнее время она получает странный материал и не менее странные поручения.

Она взяла фальшивки и положила их в сумочку. «Хотите, чтобы я положила их просто так?» – «Нет, заверните во что-нибудь».

Когда Левин пришел на работу, Джуди сказала ему, что едет на выходные в Нью-Йорк. Он начал расспрашивать ее, не встречается ли она с кем-нибудь, и Джуди ответила, что хочет встретиться с инженером из ООН.

Она приехала в Вашингтон в 17.30. Силы ФБР были наготове. В предполагаемом районе встречи было сосредоточено 27 агентов и шесть машин. Вечер был расписан как сценарий кинофильма. Джуди постоянно оглядывалась, пытаясь узнать, есть ли за ней слежка, но все-таки села в поезд до Вашингтон-Хайтс. Губичев ждал ее на углу Бродвея и 183-й улицы, но сделал вид, что не заметил ее приезда. Пара предпринимала сложные комбинации, пытаясь избавиться от слежки. Джуди села на один поезд, а Губичев – на другой. Они встретились на Таймс-сквер, так и не избавившись от «хвоста». Пошли на запад, где Губичев, увидев идущий на юг автобус, побежал, чтобы сесть в него и задержать его для Джуди. В этот момент ФБР потеряло их, но одна из машин слежения обнаружила их немного позже. Они вышли на 14-й улице и пересели на метро. В вагоне было около пятнадцати человек, пятеро из них – агенты ФБР. Но здесь Коплон и Губичев смогли выскочить из поезда перед самым отправлением и оторвались от слежки на 3-й авеню.

Было 20.30, когда они вышли на угол 3-й авеню и 16-й улицы, уверенные, что избавились от «хвоста». Постояли на улице, затем Губичев зашел в магазин, чтобы позвонить, а Джуди осталась ждать снаружи.

В это время ФБР особенно внимательно осматривало боковые улицы, заблокировав основные маршруты, по которым могли уйти подозреваемые. Проезжая по 3-й авеню, агенты с изумлением обнаружили, что их «цель» находилась всего за квартал от станции метро.

Следующим шагом ФБР стал арест, произведенный без ордера по следующим причинам:

1. Коплон и Губичев могли скрыться на территории советского консульства. Позднее выяснилось, что Губичев звонил, чтобы попросить помощи у русских. ФБР полагало, что в момент ареста они ожидали приезда автомобиля советского дипломатического корпуса, который доставил бы их в безопасное место.

2. Если у Джуди было что-то, что она хотела передать Губичеву, она уже давно отдала это.

3. Существовала вероятность того, что больше не будет возможности арестовать их вместе, а это не давало оснований для обвинения в организации заговора.

«Это смешно», – сказала Джуди, когда ее задержали агенты ФБР. Губичев не произнес ни слова. Он был мрачен. По дороге в офис ФБР Джуди оказалась в машине между двумя агентами. Один из них увидел, что Джуди что-то жует, и, вспомнив уроки о шпионах, глотающих капсулы с ядом, спросил ее, что это было. Она выплюнула ему в ладонь остатки конфеты.

После дактилоскопии и фотографирования Джуди и Губичева разлучили. Раздраженную мисс Коплон обыскали медсестры ФБР. Потом она рассказывала: «Меня раздели, ощупали, заставили раскрыть рот. Я не знаю, что они хотели найти».

На допросе она была неразговорчива. Ниже приведены выдержки из протокола ФБР:

«Вопрос. Как Вас зовут?

Ответ. Без комментариев.

Вопрос. Где Вы работаете?

Ответ. Без комментариев.

Вопрос. Вы приехали из Вашингтона?

Ответ. Без комментариев.

Вопрос. Вы узнаете фотографию Министерства юстиции?

Ответ. Без комментариев».

Разозленный, один из агентов склонился над Джуди и закричал: «Что ты хочешь сказать, отвечая „без комментариев“? Кем ты себя считаешь? Ты просто мусор. У меня на этом стуле сидело много мусора. Тут были рэкетиры, работорговцы, просто отбросы общества. Что тебе подсказало отвечать „без комментариев“?»

Губичева тоже раздели и обыскали. На допросе он также молчал. «Кто эта женщина, с которой мы тебя видели?» – «Я не знаю ее». – «А если я скажу, что вас видели вместе пятнадцать агентов ФБР?» В ответ на это Губичев пожал плечами.

Допрос продолжался четыре часа, за это время им не предъявили обвинений и ни разу не разрешили встретиться с адвокатами. Немного поупорствовав, Джуди начала отвечать на вопросы о себе. Губичев позже говорил, что его «допрашивали несколько часов, пытаясь получить информацию о советской промышленности и обороне, а также о политической ситуации на родине».

Обыск Губичева не принес ФБР желаемых результатов. В его кармане был найден конверт со 125 долларами, которые могли быть платой Джуди, но, с другой стороны, 125 долларов – еженедельная зарплата Губичева в ООН. Сам он сказал, что деньги предназначались для покупки домашних товаров. Обыск не показал, что Джуди успела что-нибудь ему передать. В его карманах были только деньги и обычные мелочи.

Обыск Джуди оказался более результативным. В ее сумочке, наряду с пудрой, помадой и 20 долларами, было найдено огромное количество материалов из Министерства юстиции, включая две фальшивые докладные записки.

Основная улика (одна из этих записок) была полностью скопирована и убрана в отдельный конверт. Он был запечатан, и на нем обозначили место разрыва. Содержание второго доклада было передано на двух страницах рукописного текста.

Кроме этого, в сумочке лежало 34 печатных документа, относящихся к текущим расследованиям ФБР; три биографии ее друзей, упоминавших об их симпатиях коммунистам; некоторая информация о себе и документ со словом «Майкл». Все документы были в простых конвертах, завернутых в бумагу магазина «Бель Шармер», в котором продавали чулки. Все пакеты по размерам и массе были похожи на пару чулок и были аккуратно заклеены.

Джуди объяснила, что два документа ей дал Фоли, чтобы она изучила их в выходные, а остальные относились к книге «Девушка из правительства», которую она пишет.

В своем выступлении на суде Джуди объяснила, что часть материала, найденного у нее в сумочке, была написана от первого лица, потому что она «сама была главной героиней».

«Я собиралась писать книгу от первого лица. Я хотела рассказать, как я приехала в Вашингтон, как я себя чувствовала в первый день, когда погода была по-весеннему теплой. Я хотела рассказать обо всех надеждах, которые Вашингтон дает девушке, начинающей работать в правительстве.

Я хотела описать в книге всех, кого я знала, развив их образы. Но я сделала ошибку, не изменив их имен. А затем, когда я лучше поняла, куда я попала, я решила изобразить Вашингтон большим мавзолеем, в котором работают раздраженные люди, проверенные полицией, прошедшие всевозможные тесты, постоянно куда-то бегающие – как тараканы».

Почему она так серьезно изучала дела коммунистов?

«В одной из глав я хотела рассказать об этой истерии, об охоте на ведьм, о шпионаже и верности… В этой главе я использовала материалы, которые находила в докладах ФБР, а их были тысячи… Каждый день я узнавала новое о людях, о женщинах, которые обыскивали карманы мужей, а потом докладывали о них полиции, о детях, доносящих на матерей… Можно получить полную картину шпионажа и контрразведки, которые не признают семейных уз, требований религии, все доносят друг на друга».

Джуди объяснила и то, почему она не могла представить суду рукопись. Она уничтожила ее, потому что не хотела, чтобы ее читали во время процесса над ней.

Трудно понять, какое место в подобной книге мог занять документ с упоминанием Майкла. Он содержал следующие строки:

«Я не смогла, и не думаю, что смогу, достать сверхсекретный доклад ФБР о действиях советской разведки и компартии США, про который я рассказывала Майклу. Когда момент был подходящим, я спросила у Фоли, где его взять, потому что он говорил, что доклад был у него какое-то время. Однако он сказал, что его забрал какой-то чиновник, и он не думает, что получит его обратно. Фоли говорил, что в нем не было ничего нового. Я однажды держала этот доклад в руках, смогла просмотреть его, но помню очень мало. Это был документ на 115 страницах, описывающий начало советской разведывательной деятельности в США, в частности дела Мартенса, Пойнца, Альтшулера, Сильвермастера и других. Было что-то о советских делегациях ООН, но это все, что мне удалось запомнить. Я думаю, что в остальной части доклада говорилось о действиях Польши, Югославии и, возможно, о деятельности компартии США».

Арчи Палмер, адвокат Джуди, который любил цитировать Библию, дал самое невероятное объяснение имени Майкл, которое упоминается в найденной записке. Он сказал, что это архангел Михаил, победивший красного дракона с семью головами и десятью рогами, который упоминается в Апокалипсисе. ФБР было уверено, что Майкл – кличка главы шпионской сети, работающей в Нью-Йорке, возможно, это был Юрий Новиков, второй секретарь посольства СССР, которому в 1953 году пришлось покинуть Соединенные Штаты из-за участия в другом шпионском скандале.

На одном листе с запиской о Майкле Джуди напечатала информацию о своей учебе, которой занималась после работы. «Начиная с весны 1946 года я посещала Американский университет в Вашингтоне, до того как стала перед необходимостью получить степень магистра в области международных отношений и организаций. Все, что мне нужно для получения степени – написать к лету тезисы. Моя тема – международная пропаганда и контроль». В глазах ФБР эта информация значила, что Джуди должна была представить последнюю информацию о себе для дальнейшего продвижения по служебной лестнице советского шпионажа.

Следующим разделом ее «библиотеки в сумочке» стали характеристики школьной подруги, ее мужа и молодого человека, с которым Джуди познакомилась в университете. Джуди сказала, что это были наброски в стиле Моэма. Она брала реального человека за основу и, добавив какую-то информацию, делала его литературным героем.

Школьную подругу звали Лорейн Элкин, а ее мужа – Алвин Синдербранд. Они жили в Нью-Йорке. Джуди писала, что Лорейн помнила ее как коммунистку, и объясняла, что Лорейн не знала, как относиться в связи с этим к ее работе в правительстве, считать ли ее предательницей или нет. Джуди также отмечала, что муж Лорейн был лоялен к коммунистам. Когда Синдербрандов спросили об этих характеристиках, они ответили, что озадачены, так как не видели Джуди уже много лет.

В третьей характеристике, рассказывающей об Альфреде Бойнтоне Стивенсоне, говорится: «Я познакомилась со Стивом, как его все называют, летом 1946 года. Я склонна характеризовать его как сочувствующего коммунистам, но он немного идеалист и наивен в политических вопросах».

Эти характеристики интересны с той точки зрения, что они построены по плану, используемому при описании агентурных сетей. По такому плану были написаны характеристики всех шпионов, арестованных в Канаде в 1946 году. Каждая включала шесть пунктов: 1. Место встречи автора характеристики и субъекта. 2. Описание субъекта (возраст, работа, происхождение, семейное положение и т. д.). 3. Отношение к коммунистам. 4. Политические симпатии. 5. Близкие друзья. 6. Личность субъекта и его недостатки. Во всех трех характеристиках, подготовленных Джуди, присутствуют похожие части.

На 34 печатных документах, датированных 3 марта, Джуди собрала разнообразную информацию. Каждый документ относился к делу, которое расследовало ФБР, но в большинстве случаев она выбирала в докладе несколько наиболее интересных пунктов. Однако на суде, несмотря на возражения со стороны обвинения, эти доклады были представлены полностью. Например, бланк № 11 содержал только такую строку: Стюарт Легг – возможно, русский шпион. Джуди взяла эту информацию из непроверенного доклада о симпатиях коммунистам таких людей, как Фридрих Марч, Эдвард Робинсон, Дороти Паркер, Пол Муни, Джон Гарфилд и другие. В то время доклад еще оставался на стадии слухов, но, когда его обнародовали, он тем не менее произвел сенсацию.

В другом документе Джуди писала, что Мортон Кент – выпускник Гарварда, русский по происхождению, проработавший в правительстве уже десять лет, – пытался наладить контакт с русскими спецслужбами. Вскоре после обнародования этого доклада Кент покончил жизнь самоубийством.

Все документы, собранные Джуди, показывают, что ФБР в своей работе не пропускает никого, а подозрение может быть вызвано самыми невероятными причинами. В частности, Джуди писала: «В марте 1946-го в адресной книге субъекта появилось упоминание Рут Грубер. Докладывают, что Грубер имела несколько контактов с сотрудником советского посольства Ф. А. Гараниным. Грубер работает секретарем у Гарольда Айкса, министра внутренних дел». Айке так ответил на появление этого документа: «Если это проявление аккуратности со стороны ФБР, то нам лучше расформировать эту организацию. Какая-то дура пишет имя моего секретаря у себя на бумажке, а ФБР пытается очернить ее. Если она красная, то я гугенот».

Один из докладов содержал информацию о жителе Сан-Франциско Марио Джузеппе Пеццола, вызванного в ФБР из-за нескольких писем, в которых он хвастался своим друзьям, что работает в секретной разведывательной службе. Пеццола сказал, что написал письма специально, чтобы произвести впечатление на своих друзей.

На Уильяма Дж. Рэгина подозрение пало только потому, что у него была «дорогая фототехника, что говорит о богатстве владельца, и он имел несколько контактов с сотрудниками советского посольства». Оказалось, что Рэгин был просто мегаломаньяком. Он всегда носил с собой чек на тысячу долларов, которым постоянно хвастался, хотя и говорил, что «американский доллар ничего не стоит». Он говорил на русском, польском, немецком языках. Рэгин сменил несколько должностей на оборонных предприятиях. Одно время он работал на артиллерийском заводе и, когда его допрашивали в ФБР, признал, что знает очень много об артиллерийском оборудовании, похваставшись при этом, что он легко мог достать любую информацию о разработках в этой области. Он был безобидным хвастуном, но никак не шпионом.

Еще одно расследование показало, что на полигоне Уайт-Сэндз, где испытывались управляемые ракеты, парикмахером работал коммунист, который, согласно некоторым сообщениям, узнавал у своих клиентов данные об испытаниях. Информатор ФБР сообщал, что Евгенио Чавез, так звали парикмахера, сказал своим друзьям-коммунистам, чтобы они не приходили к нему на базу, чтобы не возбудить подозрений. Информатор также сообщал, что «скоро нужно было ожидать передачи Чавезом советскому посольству фотографий и шифрованной информации, рассказывающей о работах, ведущихся на полигоне».

Содержание некоторых докладов было просто абсурдным: «Брат Филипа Леви встречался с человеком, похожим на русского генерала. Он (Джекоб Леви) недавно вернулся из-за границы, привезя с собой 5 тысяч долларов наличными в 20-долларовых банкнотах. Как известно, именно этот номинал чаще всего используется русскими спецслужбами для оплаты услуг шпионов».

Другие доклады сообщали о тщательной слежке за советскими дипломатами и членами делегаций ООН: «Георгий Димитрович Сотиров, болгарин, работающий в комитете ООН по общественным делам, подозревается в причастности к болгарской или советской разведкам. Он получил статус сотрудника ООН с целью свободного передвижения по территории США».

В одном из самых обширных докладов говорилось о вывозе Советским Союзом без получения лицензии инструментов, применяемых в атомной отрасли. Эти инструменты закупались фирмой «Амторг» у корпорации «Циклотрон». Первый подобный груз был доставлен в СССР на корабле «Михаил Кутузов» в августе 1947 года. 2 сентября 1948 года такой же груз был изъят с корабля «Мурманск», стоявшего в гавани Нью-Йорка. Третий груз был конфискован в январе 1949 года в порту Клермонт в штате Нью-Джерси. В докладе не сообщалось, что именно вывозилось в СССР, назывались только геофоны – приборы для измерения мощности атомных взрывов, производимые на коммерческой основе.

Документы, собранные Джуди, дали возможность детально изучить деятельность ФБР, чего не было ни до этого, ни после. Одной из причин того, что Министерство юстиции отклонило прошение обвинения о пересмотре дела Коплон, стал протест ФБР, руководители которого не хотели вновь подвергать свое ведомство столь пристальному изучению.

Упоминание об «Амторге» возвращает нас к двум фальшивым докладным запискам, найденным у Джуди.

Та, над которой она работала, была помечена грифом «Совершенно секретно» и имела следующие адреса: «от директора ФБР помощнику Генерального прокурора Пейтону Форду, тема: торговая фирма „Амторг“».

Доклад, сочиненный одним из агентов ФБР, содержит следующую информацию: «В данный момент мы пользуемся услугами двух высокопоставленных чиновников „Амторга“. Один из них – Исидор Джибли Нидльман, официальный представитель этой фирмы. Контакт с ним поддерживается через посредника. Мы не полностью удовлетворены таким положением дел, в частности, по причине малого объема предоставляемой информации, в связи с чем мы планируем поручить ему получение более полной информации о делах „Амторга“».

В этом же документе упоминаются и геофоны, о которых говорится: «Я уже предоставлял Вам информацию о том, что „Амторг“ оказывает помощь в закупке оборудования, применяемого в атомных разработках. Наш информатор сообщал, что в „Амторге“ знают о дальнейшем использовании этого оборудования. Подобное сообщение является еще одним примером того, что деятельность этой фирмы несет угрозу безопасности США».

Вторая докладная записка, адресованная Фоли, сообщала о том, что троих агентов ФБР, работающих в «Амторге», нужно было проверить, чтобы узнать, не работают ли они на советскую разведку.

Агент, составивший записку, которую обработала Джуди, позднее сделал следующее: он отнес рукопись Джуди известному в то время графологу Дороти Саре, которая возглавляла Американское графологическое общество. Мисс Саре сказали только то, что текст был написан молодой девушкой. Вот результаты ее экспертизы:

«Чувства автора и ее взгляд на жизнь сформированы на уровне подростка. Она может выглядеть достаточно взрослой, но она очень молода эмоционально. Она псевдоинтеллектуальна, то есть хочет сделать что-нибудь выдающееся, важное, но она может быть обманута любым комплиментом, лестным для нее. Она довольно плохо разбирается в людях, с трудом оценивает ситуации, в которые попадает. У нее драматический талант, она всегда „играет роль“ и считает себя великой актрисой».

Какую бы роль Джуди не играла, она проработала в Вашингтоне полтора года к тому времени, когда в Америку приехал Губичев. Валентин Алексеевич Губичев родился 24 июня 1916 года. Он учился на инженера и закончил Московский строительный институт со степенью кандидата наук. В 1946 году, без всяких видимых причин, он стал третьим секретарем Министерства иностранных дел СССР, хотя не проходил никакой дипломатической подготовки. Его дела шли превосходно, и уже 20 июля того же года он прибыл в Нью-Йорк в должности инженера по строительству здания ООН, которое возводилось на углу Первой авеню и 44-й улицы. Он был зачислен в штат с годовым жалованьем 6 тысяч долларов.

Согласно докладу комиссии Гувера, который впоследствии назвали «Позорные годы», «советская сторона знала, что мы тщательно изучаем персонал их посольств и консульств. По этой причине они часто шли на превышение дипломатических полномочий». В данном случае это выразилось в назначении Губичева на работу в ООН.

В анкете ООН Валентин Алексеевич указал, что не хочет получить работу за пределами Нью-Йорка или связанную с частыми поездками. Он также отметил свое прекрасное знание английского языка.

Губичев приехал в Нью-Йорк вместе с женой Лидией и десятилетней дочерью Виолеттой. Скорее всего, он считал строительство здания ООН скучной работой, потому что в январе 1947 года подал заявление с просьбой перевести его в Управление безопасности или Генеральную штаб-квартиру ООН.

Советское правительство не сняло с Губичева статуса дипломата, хотя, по Хартии ООН, человек, работающий в Секретариате, не должен иметь дипломатического иммунитета. Губичев приехал в США с документами третьего секретаря, и русские, очевидно, хотели сделать все, чтобы он не потерял дипломатического статуса. Причина этого стала ясна после ареста Губичева, ставшего вторым русским, задержанным за шпионаж в США. Напомним, что первым был Михаил Николаевич Горин.

5 марта, через день после ареста Губичева и Коплон, начался обмен нотами между посольством СССР и Госдепартаментом. Советский посол А. С. Панюшкин выразил огромное удивление по поводу ареста человека, защищенного дипломатическим иммунитетом. Государственный департамент ответил, что, согласно Хартии ООН, член Секретариата этой организации не может иметь официального положения в правительстве его страны. Губичев перестал быть дипломатом в момент подписания им клятвы ООН.

В то время, когда шел этот обмен, Л. С. Толоконников, первый секретарь посольства СССР в США, был отправлен в Нью-Йорк, чтобы передать Губичеву некоторые инструкции. Он сказал подозреваемому, что не следует признавать суверенитет суда, потому что это может помочь избежать его.

Этим объясняется высокомерное поведение Губичева даже тогда, когда ему предъявляли серьезные обвинения. После первого визита Толоконникова Губичев дал интервью журналистам, в котором сказал: «Со мной обращаются, как с обычным уголовником. В моей камере сидят еще два человека, насколько я мог понять, за неуплату налогов».

Через несколько дней Губичев и Коплон предстали перед нью-йоркским окружным судом для слушаний об освобождении под залог. Заседание вел федеральный судья Саймон Рифкинд. Наблюдатели обратили внимание, что Губичев был примерно одного роста с Джуди, которая в тот день надела туфли на каблуках. Он был в наручниках и почти не поднимал глаз. Джуди смотрела прямо на судью. Они не разговаривали и даже не смотрели друг на друга.

Губичев привел в ярость судью, заявив, что он отказывается от защиты, так как слушания были от начала до конца комедией, цель которой – высказать враждебное отношение к его стране. «Мне интересно, – заявил он, – будет ли какая-нибудь польза от того, что из-за меня в этой комедии появится еще один участник. Я считаю, что нарушены мои права, которые обычно соблюдаются в более или менее цивилизованных странах. Я не знаю законов и конституции вашей страны, но я знаю свои законы, а мы не обращаемся с иностранными дипломатами так, как здесь обращаются со мной. Я полагаю, что мы находимся в отсталой стране, применяющей методы инквизиции».

Судья был раздражен сарказмом Губичева и ответил: «Вы говорите мне, что есть страны, в которых подсудимому предоставляется большая возможность защитить себя, но я не нашел такого государства ни на одной карте мира. Здесь не разыгрывается комедия, и с Вашей стороны будет большой ошибкой отказаться от защитника». Судья Рифкинд дал Губичеву еще немного времени на обдумывание своего предложения, мотивировав это тем, что тот «не знает традиций и обычаев нашей страны».

Это время не изменило отношения Губичева к суду, потому что на следующем слушании он ни слова не произнес по-английски, чем вызвал раздражение судьи Уильяма Бонди. «Вы готовы предстать перед судом?» Губичев покачал головой. «Как Вы меня поняли, если Вы не говорите по-английски?» Губичев в ответ пожал плечами. «Вы понимаете английский?» – «Нет». – «Вы понимаете мой вопрос?» – «Нет». – «Как Вы поняли то, что я Вам сказал?» – «Нет». Все три «нет» были сказаны на русском. «Я не знаю, что он говорит, я назначаю адвоката», – сказал рассерженный судья.

Из-за этой угрозы и отчасти из-за того, что Госдепартамент снял дипломатический иммунитет, Губичеву нашли адвоката. Советское посольство внесло залог в 100 тысяч долларов. Судья Рифкинд спросил Джуди: «Мисс Коплон, у Вас есть какие-нибудь мысли о побеге?» Ответив отрицательно, Джуди была освобождена под меньший залог.

Для защиты Губичева посольство СССР наняло адвоката Абрахама Померанца. Это было одним из немногих уголовных дел, которыми когда-либо занимался Померанц. Он специализировался на защите мелких вкладчиков от директоров предприятий, которые подозревались в утаивании доходов. Он говорит, что заставлял руководство некоторых корпораций выплачивать по 20 млн. долларов своим служащим. За защиту Губичева адвокат получил один из самых высоких гонораров в уголовных делах – 50 тысяч долларов. В то же время он потерял нескольких клиентов, не пожелавших быть связанными с человеком, защищавшим русского шпиона.

Ситуация Джуди была противоположной. Ей был нужен адвокат, но она не могла оплатить его услуги, а часть адвокатов просто не хотела заниматься делом о шпионаже. Спустя некоторое время она встретила Арчибальда Палмера, адвоката, специализировавшегося на делах о банкротстве, который согласился бесплатно вести ее дело.

У Палмера было немного времени на подготовку к процессу в Вашингтоне. Джуди обвинялась в похищении секретных документов с целью передачи их иностранному государству, поэтому Губичев не участвовал в слушаниях по этому делу. Палмер и Джуди разработали версию любовного романа, который потребовал от нее всех знаний о любви. По этой версии Джуди была виновна только в том, что любила русского и ее ошибки были ошибками сердца.

После выяснения законности ареста суд проходил очень быстро. Судья Ривз решил, что «офицеры должны были произвести арест, учитывая отношения с русским, секретные документы, найденные в сумочке, и все, что было сделано подсудимой ранее».

Момент кульминации наступил тогда, когда место свидетеля заняла сама Джуди. Присяжные, многие из которых сами работали в правительственных организациях, очнулись от летней дремоты, чтобы услышать классический рассказ о романтической истории. Джуди вспомнила, что познакомилась с Губичевым 4 сентября 1948 года в Музее современного искусства. Вот фрагмент ее диалога с Палмером:

«Вопрос. Скажите, при каких обстоятельствах Вы познакомились с Губичевым?

О т в е т. Я стояла и смотрела на какую-то картину, у них целый зал посвящен кубизму.

Вопрос. Кубизм? Это вид живописи, изображающий будущее, а Вы должны сами решить, что там нарисовано?

Ответ. Нет, это сюрреализм, кубизм – это когда все разбито.

Вопрос. Итак, Вы смотрели на картину…

Ответ. Перед картиной стояло несколько человек. Какой-то мужчина спросил, словно обращаясь к ним: „Как вам это нравится?“ Я стояла рядом с ним и сказала: „Не очень, но это довольно интересно“. Этот мужчина и был Губичев».

Губичев произвел сильное впечатление на Джуди. Он был привлекателен, прекрасно говорил на английском, обладал хорошим чувством юмора. Тогда, как вспоминала Джуди, они обсуждали проблемы русской литературы и искусства, причем Губичев говорил, что цензура в этой области была довольно глупой. После этой встречи он попросил называть его Вэл.

После этого они встречались еще несколько раз, в основном, как сказала Джуди, в общественных местах. В конце сентября Губичев позвонил ей на работу и спросил, когда она приезжает в Нью-Йорк. Она приехала в Нью-Йорк, и они катались на лодках в Центральном парке.

В октябре встречались дважды: один раз обедали во французском ресторане «У Шарля», на углу 6-й авеню и 10-й улицы, второй раз они встретились в библиотеке университета Колумбии. Губичев всегда вел себя как джентльмен, ни разу не пытаясь поцеловать Джуди. Они обсуждали музыку и литературу.