Текст книги "История шпионажа"

Автор книги: Санш Де Грамон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)

То, что он говорил и вел себя как европеец, не смущало его друзей – у некоторых тоже чувствовался акцент, и они тоже были родом из Европы. Голубоглазого усатого Феликса, причислявшего себя к «старой школе», можно было спутать с отставным офицером австрийской императорской охраны. Ему нравились «превосходные манеры» Абеля.

Абель хорошо относился к советам, которые ему давали друзья, но он болезненно переносил критику. Уинстон, который писал в стиле немецкого экспрессионизма, отмечал, что картины его друга стали холоднее после знакомства с Сильверманом, представителем академических традиций в живописи. Художественный критик, видевший картины Абеля, оставшиеся в его студии, утверждал, что все они несут отпечаток советского социалистического реализма. Сильверман говорил, что у Абеля было хорошее чувство цвета и композиции, но иногда его картинам не хватало четкости. Феликс, писавший портреты, однажды посоветовал ему рисовать портреты и натюрморты. Через несколько дней он зашел в студию и увидел Абеля, стоящего перед зеркалом с кистью в руке.

Название, которое Сильверман дал портрету Абеля – «Любитель», – немного не соответствует действительности. Абель никогда не делал что-либо наполовину. Если его картины не профессиональны, то это было лишь делом времени. Однажды он услышал Баха в исполнении гитариста Андрэ Сеговии и решил научиться играть на гитаре. Он купил все пластинки Сеговии, ноты и магнитофон. Потом купил гитару и практиковался до тех пор, пока не начал играть Баха.

Абель был скромен в отношениях со своими друзьями. Когда он вернулся из Флориды в мае 1957 года, сказал Сильверману, что скоро ему придется уехать. Сильверман спросил, почему он не сказал об этом раньше. «Зачем мне беспокоить вас своими проблемами?» – ответил Абель.

Обычно он не спорил и не обсуждал политику, а проявлял интерес только тогда, когда разговор заходил об искусстве. Он почитал Рембрандта и Вермеера, а абстракционисты ему не нравились. Он плохо отзывался о художниках, которые, «рисуя дерево, делали его похожим на что-нибудь еще». Гуляя по Мэдисон-авеню с Уинстоном, он часто останавливался перед галереями, смотрел на полотна абстракционистов и говорил с насмешкой в голосе: «Unglaublich!» («Невероятно»).

Шутовская сторона его характера проявлялась довольно часто. Уинстон вспоминает, что Абель часто приглашал его к себе, они пили немецкое вино и проводили вечер, распевая немецкие песни. Абель всегда говорил, что Уинстон фальшивит.

Но Дэвид Левин, еще один друг Абеля, заметил в нем способность оставаться в тени. Он также понял, что одинокий художник постоянно напряжен, и решил, что «когда-то Эмиль попал в переделку». Лёвин был не так уж далек от истины, потому что в жизни Абеля стабильности практически не было. Кроме того, в разговорах он иногда упоминал, что много путешествовал, работал, знал, что такое бедность.

Абель не требовал многого от своих друзей, но дружба с ним впоследствии оказалась такой же опасной, как прикосновение прокаженного. Когда стало известно, кто он, за его друзьями начали охотиться пресса и тележурналисты. Тех, кто хотя бы отдаленно знал Абеля, допрашивали в ФБР, и им приходилось доказывать, что они ни в чем не виноваты. «Овингтон студиоз» стало «местом, где жил тот шпион». Таксисты, подвозившие туда пассажиров, подозрительно спрашивали, зачем они туда едут. Левину, Сильверману и Феликсу, которых осаждали со всех сторон, пришлось искать студии в других местах. У хозяина здания возникли проблемы с поиском новых арендаторов. Уинстону тоже пришлось уехать из своей квартиры в Манхэттене.

Несмотря на все неприятности, причиненные им дружбой с Абелем, его друзья не скрывают своего восхищения этим человеком, даже зная, что он советский шпион и заслуживает наказания. Это – редкий тип личности, современный человек эпохи Возрождения. Он был одаренным художником, хорошим музыкантом, отличным фотографом, признанным лингвистом, выдающимся математиком, физиком, химиком. На досуге он читал Эйнштейна, решал математические задачи, за час разгадывал кроссворд в «Санди таймс».

В его студии нашли десятки книг – от детективов до «Элементов логики», «Книги о криптоанализе – изучении и решении шифров», «Цифры, язык науки», «Как управлять станком». Сам он был автором статьи «Нельзя смешивать искусство и политику».

Абель плотничал и делал своим друзьям полки и столы. Он изобрел несколько контейнеров, найденных в его студии, один из них был сделан в виде застежки с деревянным орнаментом. Доновану Абель сказал, что мысль о тайнике в монете он позаимствовал из романа Виктора Гюго «Отверженные», герой которого, Жан Вальжан, бежал из тюрьмы именно при помощи такой монеты. Как и люди, жившие в эпоху Ренессанса, Абель сделал своим идеалом знание. Мы можем только сожалеть вместе с Алленом Даллесом, что такой человек не служил в вооруженных силах США. На самом же деле он, как и все выдающиеся люди, стоял выше любой системы.

Донован настаивает, что его клиент не был марксистом, а может быть, даже и членом партии (Хейханен состоял в партии с конца Второй мировой войны.) «Оставьте политику политикам» – девиз художника Голдфуса, который чувствовал, что у художника не может быть политических обязательств перед обществом. В этом был убежден и профессиональный разведчик Абель, который скорее всего с презрением относился к политическим изменениям и интригам в собственной стране. Кто-нибудь может спросить: зачем он служил стране, недостатки которой были ясно видны ему? Ответ очень прост: он служил своей стране потому, что он был ей нужен. Мы можем задумываться и о других причинах, в существовании которых были уверены многие люди, имевшие отношение к этому делу. Донован с огорчением отмечал, что чаще всего среди причин назывались следующие: «он делал это для своей семьи», «он делал это за деньги», «ради приключений и славы».

Мысль о том, что Абель мог согласиться на такое задание из любви к семье, может возникнуть лишь у тех, чьи самые благородные помыслы не простираются за пределы близости между людьми. Деньги и слава также казались многим достаточным поводом для миссии Абеля. Но никто из тех, кого просили объяснить действия разведчика, не сказал, что он делал это «для своей страны».

Донован глубоко переживал, что «мы настолько утратили патриотизм, что ищем только те причины, которые можем объяснить». В этих мотивах лишь практицизм, не имеющий ничего общего с такими неосязаемыми материями, как любовь к Родине. Донован, ставший самым близким другом Абеля, был убежден в том, что именно таинственная связь со своей страной, любовь к «матушке – России» стали причинами, по которым Абель согласился на столь рискованное задание и не произнес ни слова после своего ареста. В России есть много примеров, когда люди посвящали себя своей стране, даже если не служили делу укрепления коммунизма. (Вполне возможно, что Абель выбрал бы эту же профессию при царе.)

Борис Пастернак был одним из таких людей. Он отказался от Нобелевской премии в области литературы, так как для него она означала высылку из страны. Он выступил против руководителей государства, но не смог покинуть его. Он отождествлял высылку и смерть и говорил, что «любовь к родной стране – одно из лучших чувств человека. Патриотизм не должен быть слепым. Мать поправляет свое дитя, а сын видит недостатки отца. Но любовь не отворачивается от уродства и ошибок. Верность стране, в которой ты родился, и людям, благодаря которым ты появился на свет, – начало, а не конец интернационализма».

Пастернак предпочел остаться в своей стране, объяснив, что очень многим из нас «приходится жить двойной жизнью». Двуличность Абеля была требованием профессии. Его бременем стало то, что он лучше всего служил своей стране, находясь далеко от нее. Было бы интересно узнать, как эта страна отплатила ему сейчас, когда его обменяли на Пауэрса. Обычное наказание провалившихся агентов практически не оставляет Абелю шансов на хорошую жизнь в будущем.[18]18
  Автор ошибся. Полковник Абель (Фишер), скончавшийся в Москве в 1971 году, был окружен на родине почетом и уважением, ему было присвоено звание Героя Советского Союза. (Прим. ред.).


[Закрыть]

9. Порезанные крылья У-2

Соединенные Штаты Америки всего два раза признавали использование шпионов. В первом случае это был Натан Хейл, шпионивший за англичанами во время войны за независимость. Его повесили без суда в 1776 году в возрасте двадцати одного года. Его последние слова – «Мне жаль, что у меня только одна жизнь, которую я могу отдать родине» – вошли во все учебники истории.

Вторым был Фрэнсис Гэри Пауэрс. «Последним» словом Пауэрса стала просьба о помиловании, которую он произнес на суде в Москве. В своей речи он мотивировал это тем, что он «обычный человек, для которого русские никогда не были врагами, который глубоко раскаивается в совершенном поступке». Он говорил как практичный человек, пытавшийся найти выход из сложной ситуации. Он избежал смерти, но не попал в учебники по истории.

Многие были шокированы, тем что Пауэрс оправдывался перед людьми, захватившими его. Оказавшись человеком, который мог повторить подвиг Натана Хейла, он вместо этого стал свидетелем против своей страны. Пауэрса нельзя сравнить и с Абелем, который на суде произнес всего семь слов, отрицая свою вину, и получил тридцать лет заключения, в то время как Пауэрс был приговорен всего к десяти годам лишения свободы.

Кроме того, арест Пауэрса привел в замешательство администрацию президента Эйзенхауэра, сорвав самую успешную разведывательную программу ЦРУ (в агентстве говорили, что их поймали на месте преступления) и дав СССР повод для начала крупнейшей со времени начала холодной войны пропагандистской кампании. Все это случилось оттого, что Пауэрс не предпринял следующих действий:

1. Он не нажал на приборной доске кнопку «взрыв», которая приводила в действие бомбу замедленного действия, уничтожавшую самолет.

2. Он не использовал капсулу с ядом, которую ему дали на случай ареста.

3. Он нарушил первое требование шпионажа – молчание.

Люди воспринимали по-разному, то что Пауэрс не выполнил эти три указания, – кто-то относился к нему с презрением, а кто-то с пониманием. Хрущев объяснял это тем, что «люди хотят жить». Некоторые пилоты, служившие с Пауэрсом, говорили, что «он поступил правильно, так как у него не было другого выхода».

Наиболее красноречиво о деле Пауэрса сказал Уильям Фолкнер[19]19
  Уильям Фолкнер (1897–1962) – американский писатель, автор популярных романов, лауреат Нобелевской премии (1950). (Прим. ред.).


[Закрыть], который редко реагирует на то, что происходит в мире. Но вскоре после окончания суда он написал:

«Теперь русские будут десять лет показывать его в странах Восточной Европы как пример человека, на которого положились США. Или, что еще лучше для них, его освободят, показав тем самым, что американцев нельзя бояться или уважать, а представителя этой нации невыгодно содержать даже в заключении».

Кем же был пилот, применивший принцип обычного человека «не высовываться» к задаче, столь важной для его страны? Начнем с того, что он не был шпионом. Его не обучали шпионажу и не готовили к тем условиям, в которых он оказался. Он был опытным пилотом, которого ЦРУ выбрало потому, что его личное дело ничем не выделялось среди других. Для программы полетов ЦРУ искало человека с железной дисциплиной, умевшего летать. Им был нужен такой, в чьем личном деле не было ни поощрений, ни выговоров.

Фрэнсис Гэри Пауэрс предстал перед московским судом 17 августа 1960 года, в день, когда ему исполнился тридцать один год. За тридцать лет жизни он ничем не выделялся среди других людей. Пауэрс родился в Кентукки, где его отец Оливер работал шахтером. Когда он пострадал при несчастном случае на шахте, семья переехала в Паунд, в Вирджинии. Оливер открыл мастерскую по ремонту обуви. Семья, в которой было пятеро детей, никогда не была богатой, но старший Пауэрс накопил достаточно денег, чтобы дать своему единственному сыну хорошее образование. Он хотел, чтобы Фрэнсис стал врачом.

Курчавый застенчивый Фрэнсис учился в школе, которая находилась недалеко от дома. Учителя и одноклассники помнят его «хорошим мальчиком, который очень мало говорил и никогда не попадал в неприятности». Закончив школу, он поступил в Миллиган-колледж в Теннесси, где, по желанию отца, начал изучать медицину. Его однокурсники вспоминают, что он был робок с девушками и за четыре года учебы ни разу не сходил на свидание. Пауэрс окончил колледж в 1951 году и был двадцать девятым из шестидесяти студентов. Отцу он сказал, что изменил свое решение о будущей профессии.

Он говорил, что учеба «показала ему, что медицина не подходила для него – она отнимала много времени и сил». Пауэрс стал спасателем в бассейне Джонсон-сити. Вскоре его призвали в армию, и он попал в ВВС. Полеты были единственным, чем мог гордиться Пауэрс. В четырнадцать лет он уже летал на самолете в Принстоне и никогда не забывал о волнении, испытанном во время полета.

Пауэрс стал лейтенантом и с 1954 года был пилотом реактивного самолета на базе Тернер, около Олбани, штат Джорджия. На базе он познакомился с миссис Браун, которая работала там в кафе. Однажды она пригласила его к себе на ужин. Миссис Браун была вдовой, жила в городке недалеко от базы вместе со своей восемнадцатилетней дочерью Барбарой. Красивая, очаровательная Барбара смогла изменить застенчивого Пауэрса, и их отношения превратились в бурный роман. Они поженились в том же году.

В 1956 году Фрэнсис решил уйти из ВВС и начал искать работу. Они с Барбарой хотели открыть заправочную станцию, но у них не хватило денег. Пауэрс пытался стать пилотом в гражданских авиакомпаниях, но ему сказали, что он не подходит по возрасту.

В то время как Пауэрс искал работу, компания «Локхид» подбирала пилотов для своей новой программы, которая была детищем главного инженера компании С. Л. Джонсона.

В 1954 году Джонсон решил заняться испытаниями работы авиационных двигателей и электроники на больших высотах. Он также хотел собрать данные о полетах истребителя F-104 «Старфайтер», лучшего детища компании «Локхид». Для выполнения этой программы требовался самолет, который мог долгое время летать на большой высоте. Этот самолет был назван У-2. Таким образом, Джонсон разработал У-2 совсем не для тех целей, из-за которых о нем узнал весь мир.

По своей сути У-2 – планер с турбореактивным двигателем. Благодаря длинным крыльям, легкому фюзеляжу и специальному горючему самолет может набирать высоту до 100 000 тысяч футов (30 км) и несколько часов летать на высоте 70 000 футов (21 км) со скоростью 500 миль в час (800 км/ч). Самолет настолько легок, что на небольшой высоте его крылья раскачиваются, как крылья гигантского насекомого, а механизм посадки сводится к касанию поверхности двумя колесами. Строительство У-2 было очень дорогим, особое внимание уделялось соединениям частей самолета, которые нужно было делать абсолютно ровными, чтобы избежать трения на больших высотах.

Первые модели, собранные вручную в лабораториях «Локхида» в 1955 году, имели размах крыльев 80 футов (24 м) и весили 17 720 фунтов (около 8 тонн), в эту массу включались и баки для горючего емкостью до 1000 галлонов (около 4000 литров). Дальность полета этих моделей с запасными баками составляла 2600 миль (около 4200 км).

На У-2 стоял один турбореактивный двигатель фирмы «Прэтт и Уитни», работавший на специально очищенном авиационном керосине. Горючее, очистка которого обходилась очень дорого, кипело при температуре 330° по Фаренгейту (166 °C), что в два раза выше температуры кипения обычного топлива для реактивных самолетов. Высокая температура кипения необходима на больших высотах, чтобы сделать минимальными потери топлива из-за его распыления.

Благодаря всему этому самолет мог подниматься на такую высоту, где воздух становился настолько разреженным, что уже не поддерживал огромные крылья. Сочетание разреженного воздуха и приближение к критическому числу Маха (скорость, при которой самолет преодолевает звуковой барьер) известно под названием «угол гроба». Еще одной опасностью полетов на больших высотах, как узнал Пауэрс, был пом паж двигателя. Во время испытаний У-2 подобное происходило довольно часто на высоте 90 000 футов (27 км), и пилотам приходилось опускаться на более низкие высоты, чтобы перезапустить двигатель. Главным недостатком топлива для У-2 была низкая способность к перезапуску на больших высотах. Лишь на высоте 30 000 – 40 000 футов (9–12 км), пилот мог снова запустить двигатель. Это оказалось главной опасностью для У-2.

Когда руководство «Локхида» поняло, что испытания самолета прошли успешно, оно известило об этом ВВС Соединенных Штатов. Летом 1955 года военно-воздушные силы закупили несколько У-2 для проведения исследования совместного с Комиссией по атомной энергии. В августе ВВС обнародовали несколько фотографий, сделанных с высоты 50 000 футов (15 км), возможно, с борта У-2. На фотографиях было поле для гольфа, на одном из снимков четко просматривались два мяча.

В 1955 году президент Эйзенхауэр вернулся из Женевы, расстроенный тем, что было отклонено его предложение о принципе «открытого неба». Этот принцип позволял заниматься авиационной разведкой как средством контроля за процессом разоружения. Но русские отвергли американское предложение, объяснив это тем, что они ничего не получают взамен. Хотя получали всю необходимую информацию от своих шпионов, и за годы их работы собрали аэрофотоснимки всех военных баз, ключевых промышленных центров и крупных городов. Принцип «открытого неба» принес бы огромную пользу США, которым очень трудно собирать информацию в Советском Союзе, 40 % территории которого закрыто для иностранцев, а въезд в некоторые области ограничен даже для советских граждан.

Члены Комитета начальников штабов были похожи на слепых, когда разговор заходил о целях на советской территории. Если бы началась война, они не знали бы, что бомбить, разве что известные крупные города, но даже в этом случае практически ничего не было известно о новых городах, построенных за Уралом. Воздушная разведка была так же необходима для них, как и для Ноя, который «выпустил голубя, чтобы узнать, сошла ли вода с Земли».

Нельзя сказать, что страны Запада не занимались воздушной разведкой, скорее наоборот. После окончания Второй мировой войны самолеты начали летать у границ СССР, выясняя расположение радиолокационных станций и собирая всю возможную информацию. Когда их сбивали советские самолеты, в газетах сообщали, что был сбит мирный самолет, отклонившийся от курса и попавший в воздушное пространство СССР. Почти все подобные полеты проводились Великобританией.

В феврале 1958 года эту игру разоблачили двое студентов Оксфорда. В одной из самых сенсационных статей Пол Томпсон и Уильям Миллер, служившие с 1953 по 1955 год в военно-морском флоте, писали:

«…об этих приграничных инцидентах обычно сообщают как о жестоких нападениях советских летчиков на мирные самолеты, летящие в пределах своего курса. Иногда утверждается, что жертва нападения сбилась с курса. Это все делается британской стороной. Вдоль границы СССР, от Ирана до Балтики, а может быть, и дальше, находятся специальные станции слежения, на которых работают люди, знающие русский язык и азбуку Морзе. Они занимаются перехватом всех разговоров русских по радиосвязи – между танками, кораблями, самолетами, военными частями.

Так как русские не всегда обмениваются сообщениями, их на это провоцируют. Самолет „сбивается с курса“ именно тогда, когда он находится над территорией СССР. Магнитофоны записывают переговоры русских летчиков, а если самолет заставляют совершить посадку, раздувается международный скандал. Тем не менее полагают, что подобные нарушения Женевских конвенций могут предоставить богатейшие данные о расположении советских частей, вооружения, тактических методах русских. Но в настоящее время безответственность подобного рода может послужить толчком к войне».

То, что это открытие не было обманом, подтверждается арестом обоих студентов, которым было предъявлено обвинение в нарушении закона о государственных секретах. Суд над ними проходил при закрытых дверях, и оба получили по три месяца тюремного заключения.

Однако такой «обман» сводился лишь к пересечению границы СССР, а воздушная разведка внутренних областей страны все еще была несовершенна.

У-2 стал ответом на провал политики «открытого неба». Какой-то сотрудник ЦРУ понял, что в этом самолете заключен огромный потенциал авиационной разведки. Это был самолет, который мог лететь над огромной территорией – СССР на такой высоте, на которой его не могли сбить ни истребители, ни зенитные ракеты. Возможность использования У-2 в качестве самолета-разведчика обсуждалась и была одобрена на высшем политическом уровне в 1955 году.

Программа полетов У-2 над территорией СССР была начата в 1956 году, и в течение четырех лет ей ничто не мешало. Эту программу считали самым успешным планом ЦРУ. В 1960 году, уже после окончания полетов, министр обороны Томас Гейтс выступал перед Комиссией сената по международным отношениям. В своей речи он сказал: «Мы потеряли… важный источник информации, которую нам придется добывать другими методами». По его словам, это была информация об «аэродромах, самолетах, ракетных базах, испытательных полигонах, производстве подводных лодок, атомных разработках. Наша военная программа строилась с учетом результатов разведки».

Гейтс также сказал, что полеты У-2 были средством от внезапного нападения русских: «Полеты позволяли судить о готовности русских к началу такого нападения. Авиаразведка сообщала о важных промышленных объектах, о производстве. Мы знали о расположении военных объектов, то есть это был как бы взгляд на их военное положение. Создавалось впечатление, что они вооружены гораздо лучше, чем об этом известно».

Гейтс признал, что полеты У-2 давали «лучшую информацию». Для обеспечения секретности операция проходила под прикрытием программы по изучению погоды, которую проводило НАСА. Самолеты У-2 закупали ВВС и затем передавали НАСА для проведения научной работы. В это время Аллен Даллес встретился с двумя членами нижней палаты конгресса, чтобы предупредить их о скрытом финансировании этой программы.

Эскадрилья У-2, состоявшая из трех самолетов, была сформирована на базе Уотертаун-Стрип в Неваде в 1956 году, ее назвали 1-й эскадрильей воздушной метеорологической разведки. Эскадрилья проводила измерения воздушных потоков на больших высотах. Время от времени пресс-центр НАСА публиковал материалы, которые не относились к разряду секретных.

В мае 1956 года НАСА объявила о переносе программы в Европу, и У-2 были размещены на базах американских ВВС в Великобритании и Германии. Однако не сообщалось о существовании еще двух баз для У-2 – в Турции и Японии.

Это был начальный период разведывательных полетов У-2, и, учитывая небольшое количество самолетов, участвовавших в них, риск был очень велик. Двое из семи пилотов, нанятых ЦРУ, погибли уже в первый год полетов, еще одному удалось спастись при крушении самолета. Первое происшествие произошло в феврале 1956 года. В кабине У-2, проходившего испытания над Невадой, возник пожар. Пилот, Роберт Эверетт, смог опустить самолет до высоты 30 000 футов (10 км) и катапультировался. 17 сентября погиб Говард Кэри, его самолет разбился в шестидесяти милях от базы в Западной Германии. В апреле 1957 года погиб Роберт Л. Сикер, его самолет разбился в пустынной области штата Невада. Еще один пилот из этих семерых, Брюс Грант, получил повреждение мозга в результате кислородного голодания во время полета на высоте 30 км.

У-2, которые занимались изучением погоды в Европе, Турции и Японии, были улучшенной модификацией первых моделей. На них стоял более мощный двигатель, «Прэтт и Уитни Дж75». Увеличились высота и дальность полета (маршрут Пауэрса был 3400 миль (5440 км) по протяженности при высоте полета 70 000 футов (21 км)). В нижнюю часть фюзеляжа было встроено семь панорамных фотокамер, которые работали постоянно благодаря использованию вращающейся призмы. Полностью автоматические камеры настраивались заранее, движение пленки синхронизировалось со скоростью самолета, что позволяло получить более качественные снимки. На новых моделях У-2 стоял магнитофон, который записывал сигналы от радаров, находящихся в зоне полета. Кроме этого, за кабиной летчика монтировалась взрывчатка, детонатор которой приводился в действие из кабины пилота. Специальный механизм позволял летчику катапультироваться. Количества взрывчатки хватало на то, чтобы уничтожить весь самолет.

Укомплектованные всем этим оборудованием, эскадрильи У-2 начали выполнять свою задачу, которая не имела ничего общего с изучением погоды. На базу ВВС США в Турции таинственное подразделение «10/10» прибыло в начале 1956 года. Пилоты этой эскадрильи жили отдельно, держались в стороне от других летчиков. Об их темно-серых самолетах без обозначений ничего не было известно.

Когда летчиков спрашивали, на кого они работают, они отвечали, что они работают в НАСА. Странным казалось то, что самолеты летали только тогда, когда погода была хорошей, хотя все знали, что НАСА собирает данные по воздушным потокам при любых погодных условиях. Жители Аданы, города около базы, скоро привыкли к серым самолетам с огромными крыльями, но все вопросы об их конструкции или задачах оставались без ответа.

Несмотря на все попытки сохранить операцию в секрете, русские войска ПВО засекали самолеты во время их полетов около границы. Обычно маршрут У-2, базировавшихся в Турции, начинался с полета к озеру Ван, находящемуся около турецко-иранской границы. Затем самолет летел к Тегерану, а оттуда в район города Мешхед, который находится у границ СССР, Ирана и Афганистана. Затем полет проходил над границей СССР с Афганистаном, причем пилоты практически не нарушали воздушное пространство Советского Союза. После этого самолет возвращался на базу.

Эти полеты, которые фиксировались советскими радарами, были хорошей подготовкой к полетам над территорией СССР. В это же время У-2, располагавшиеся в Германии и Великобритании, изучали «погоду» в балтийском регионе. Один из полетов состоялся через день после того, как из Москвы отбыл Натан Ф. Твининг, начальник штаба ВВС США, энтузиаст разведывательных полетов У-2. Твининг уехал из Москвы 30 июня, познакомившись до этого с мощью советской авиации. Через десять дней советское руководство направило американцам ноту протеста, в которой требовало прекращения полетов американских самолетов над территорией СССР в области Балтийского моря.

Государственный департамент настаивал на том, что над советской территорией не пролетал ни один военный самолет, а сама нота служила поводом для ухудшения международных отношений. Автор статьи, опубликованной в газете «Советская авиация», одной из газет Министерства обороны, отмечал, что это «нарушение границ совпало с пребыванием в Западном Берлине генерала Твининга».

Хрущев выразил ту же самую мысль в своей речи в посольстве Чехословакии 9 мая 1960 года: «Когда Твининг приехал к нам, его приняли как гостя. Он уехал из СССР и на следующий же день прислал самолет, летевший над нашей территорией на большой высоте. Этот самолет долетел до Киева». Затем Хрущев употребил одну из своих любимых фраз: «Все, с чем можно сравнить Твининга, так это с животным, которое делает свои грязные дела там, где ест».

Таким образом, уже с самого начала полетов У-2 Советский Союз знал о нарушении своего воздушного пространства, но только через два года стало известно, что эти полеты имеют связь с самолетами, изучающими погоду. В мае 1958 года газета «Советская авиация» сообщала, что ГРУ начало изучать полеты У-2, так как на этих самолетах «не было никаких обозначений, по которым можно было бы определить их миссию». В статье говорилось, что в разнообразные задачи У-2 входила и стратегическая разведка.

У-2 вызывали интерес во всех странах, где они базировались. Английский журнал «Флайт мэгэзин» опубликовал снимок самолета, якобы У-2, но на фотографии была видна только летящая в небе черная капля с крыльями. Японцам повезло гораздо больше, и именно редактору одного из японских журналов удалось раскрыть тайну У-2.

В марте 1958 года в журнале «Эйр ревью» были опубликованы фотографии У-2, заходящего на посадку. Сообщалось, что их сделал шестнадцатилетний член авиаклуба, которому удалось обхитрить охрану аэродрома. В сентябре 1959 года свидетелями тайны невольно стали члены японского клуба планеристов. Они фотографировали приземляющиеся самолеты на посадочной полосе для легкой авиации в сорока милях от Токио. В это время на полосу совершил вынужденную посадку черный реактивный самолет без опознавательных знаков. Увидев приближающихся людей, пилот закрыл кабину. Через пятнадцать минут на поле приземлился вертолет военно-морских сил, из него вышли люди в штатском. Пилот открыл кабину и вылез из нее, сказав, что он в порядке. Японцы заметили, что он был в форме без знаков отличия, а на поясе висел пистолет. Люди в штатском окружили самолет и приказали японцам покинуть поле.

На следующий день Акиро Секигава, редактор «Эйр ревью», получил описание самолета и совместил его с имевшейся фотографией У-2. В статье он написал, что дальность полета этого самолета может быть намного больше указанной из-за его очевидной способности планировать.

В Японии базировалось шесть самолетов У-2, и сообщалось об их ежедневных полетах. Японцы выражали признательность за информацию, которую они получали об ураганах. Маршрут других полетов, о которых не сообщалось официально, лежал на север к Охотскому морю, затем к восточной границе СССР, к южной части Желтого моря и над территорией Китая, чьи радиолокационные станции были намного примитивнее советских. Уже за пять месяцев до того, как самолет Пауэрса был сбит над Свердловском, в «Советской авиации» были опубликованы чертежи некоторых деталей У-2, в статье говорилось, что самолеты используются для проведения воздушной разведки.

Наш рассказ возвращается к Пауэрсу, подписавшему в 1956 году двухлетний контракт с ЦРУ, в котором он обязывался никому, даже своей жене, не разглашать подробностей своего задания. Один из пунктов контракта предупреждал его, что в случае разглашения информации о ЦРУ он мог быть приговорен к десяти годам тюремного заключения и/или штрафу в 10 000 долларов. Его зарплата составляла 2500 долларов, из них 1000 долларов не выплачивалась до успешного выполнения задания. Ему объяснили, что его основным заданием будут полеты вдоль советской границы с целью сбора информации о радиолокационных станциях. Если все пойдет хорошо, ему могут дать другие задания.

Когда Пауэрс подписал контракт, его отправили на базу Уотертаун-Стрип для прохождения подготовки к полетам на больших высотах. Ему выдали специальный костюм, прошедший проверку в барокамере. Пауэрс провел более двух месяцев, изучая во время полетов оборудование У-2 для обнаружения сигналов радиолокационных станций. В августе 1956 года, успешно пролетев над территорией Калифорнии и Техаса, Пауэрс был отправлен на базу ВВС США в Турции, где вошел в состав отряда «10/10», присоединившись к шести пилотам, уже состоявшим в этом подразделении. Ему сказали, что он пробудет за границей полтора года и что его жена не сможет поехать с ним, так как на базе не было подходящих условий.