Текст книги "История шпионажа"

Автор книги: Санш Де Грамон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)

Кристина познакомила Гарри с состоятельными гражданами Польши, которые не гнушались заниматься бизнесом, чтобы улучшить свое состояние. Благодаря дипломатическому иммунитету и выгодному курсу обмена валют Гарри стал центром группы, торговавшей на черном рынке лекарствами. Деньги ему переводили на счет в лондонском банке, и с 1949 по 1951 год он вырос до 4 тысяч фунтов (около 11 тысяч долларов).

В то время английский фунт стерлингов стоил около 12 злотых, но в посольстве курс был 30 злотых. Гарри сказал на суде: «Если мы что-то покупали в Англии и продавали это в Польше за польские деньги, у нас получалась большая прибыль».

Даже после того как Гарри уехал из Польши, он продолжал поддерживать отношения с Кристиной и иногда посылал ей в подарок косметику, которую нельзя было купить по ту сторону железного занавеса. «Однажды я послал ей помаду „Макс Фактор“, пудру „Коти“. Оба раза она благодарила меня в письмах».

Гарри не знал того, что его работа на черном рынке осуществляется с разрешения советских и польских спецслужб.

Он пал жертвой методов, о которых стало известно, когда в США в 1959 году бежал полковник Павел Монат, служивший в 3–2, польской разведке. Выступая 13 июня 1960 года перед комиссией сената, он сказал:

«Вопрос. Как 3–2 вербует агентов?

Ответ. Несколькими способами. Борясь против западных стран, 3–2 пытается завербовать военных и гражданских лиц, приезжающих в Польшу… Наши дипломаты, которые отвечают за выдачу виз, готовят списки людей, обратившихся за визами, и передают их представителям 3–2. Затем списки переправляются в штаб 3–2 в Варшаве, где предпринимаются шаги, направленные на возможную вербовку какого-то человека. Способ вербовки в каждом случае разный. 3–2 необязательно вербует человека тогда, когда он еще в Польше, иногда можно подождать, пока он вернется в свою страну. Бывает, что завербованный человек становится „спящим“ агентом, который ждет того времени, когда он может понадобиться 3–2».

Именно этот способ был использован в случае с Гарри. 3–2 завело на него досье уже тогда, когда он выехал из Лондона в Варшаву. Когда он покинул Варшаву, у 3–2 было два способа контролировать его: во-первых, корреспонденция, доказывающая его деятельность на черном рынке, во-вторых, его связь с Кристиной, которая могла в случае необходимости предъявить ему иск по отцовству.

То предвидение, которое 3–2 проявила в случае с Гарри, было замечательным. После того как его из-за пьянства отправили в Англию, он получил должность в отделе подводного вооружения на базе ВМФ в Портленде. Здесь он работал с 1951 по 1957 год, и, несмотря на его личное дело, ему был предоставлен доступ к секретным материалам.

Военно-морская база в Портленде – смесь доков, причалов, испытательных площадок, административных зданий и секретных объектов, на которых работают около 20 тысяч человек. С 1958 года база занимается в основном проблемами подводных лодок и изучением средств борьбы с ними.

НАТО, которое дает странам-участницам те задания, с выполнением которых они лучше всего справятся, поручило военно-морскому флоту Великобритании разработать программу по защите от подводных лодок. Вся работа по обнаружению и уничтожению подводных лодок была сосредоточена в Портленде.

Английская атомная подводная лодка «Дреднот» с применением американского двигателя также строилась в Портленде. Ключевое различие между американским «Поларисом» и английской «Дреднот» заключается в том, что английская лодка создавалась как средство борьбы с подводными лодками. СССР имеет от 350 до 400 подводных лодок и строит три атомные субмарины. «Дреднот» создавалась как угроза советским атомным подлодкам, которые не обнаруживаются обычными методами.

Таким образом, лодки типа «Дреднот», первая из которых будет готова к началу 1962 года, планировалось снабдить тем оборудованием, которое испытывалось в Портленде. В это оборудование входят:

«Аппарат „запаха“» – может обнаружить подлодку по невидимым выхлопам дизельного топлива.

«Ледяные глаза» – аппарат для эхолокационного определения отверстий во льду, которые используются подводными лодками для подави свежего воздуха. Это устройство также содержит прибор, позволяющий подлодке определить свое местонахождение даже в том случае, если она находится подо льдом. «Финвейл» и «Амфион», экспериментальные дизельные подводные лодки, созданные в Великобритании, уже оснащены такими устройствами.

Гидролокационные установки – устройства, применяемые с конца Второй мировой войны. Радиус их действия в конце войны достигал шести миль, а теперь, насколько это известно, он увеличился до тридцати миль. Гидролокатор – не идеальное средство для борьбы с подлодками, так как существуют специальные покрытия, рассеивающие сверхзвуковые волны. Такие покрытия уже использовались Германией в конце войны. Тем не менее эксперты полагают, что русские до сих пор не располагают эффективными покрытиями подобного рода и что именно это было главной целью работы портлендской сети.

Но больше всего русские интересовались тем средством борьбы, от которого нельзя защититься. Это устройство, регистрирующее малейшие колебания в гравитационном поле, представляет собой маятник, который может быть установлен на низко летящем вертолете, определяющем изменения в гравитации. Это устройство работает на любой глубине, и его действие ничем не ограничено. Существуют веские причины полагать, что принципы устройства этого прибора также были переданы русским шпионами из портлендской сети.

Вернувшись к выступлению полковника Моната, мы узнаем, что у польской разведки 3–2 была особая функция: «3–2 получила задачу сбора информации обо всех силах НАТО. Существует даже специальный отдел, в котором обрабатываются данные о силах НАТО независимо от места их дислокации».

Таким образом, назначение Гарри на базу в Портленде получило полное одобрение 3–2. В 1951 году, когда он приступил к работе, на базе еще не были собраны все разработки по борьбе с подводными лодками. Фактически, концентрация этой работы началась спустя год после его перевода в ремонтный отдел базы. Его перевели из отдела подводного вооружения не из-за того, что подозревали в шпионаже, и не из-за того, что он много пил, а потому, что не удовлетворяла его работа.

В этом деле есть два эпизода, которые показывают, какой несовершенной была служба безопасности в Портленде. Когда Гарри перевели в ремонтный отдел, стало известно, что он никогда не проходил проверку службы безопасности. Стюарт Эрскин Крю-Рид, бывший единственным офицером безопасности в Портленде («мои просьбы о помощнике пропадают где-то между базой и Адмиралтейством»), объяснял, что Гоутон избежал проверки потому, что «его работа была не настолько важной, на проверку одного человека уходит шесть месяцев, а с тем количеством людей, которые работают в нашей службе безопасности, невозможно проверить всех, кто служит на базе». Кроме того, потребовалось шесть месяцев на то, чтобы получить подтверждение перевода из гражданского отдела, который, кажется, создан специально, чтобы защищать некомпетентных сотрудников. И это происходило в то время, когда в гражданском отделе Гарри был на испытательном сроке из-за несоответствия должности.

В мае 1958 года его жена пришла с жалобой к офицеру, следившему за испытательным сроком Гарри. Она сказала, что ее муж часто приносит домой секретные документы, взятые на базе. Рассказала также и о их семейной жизни, добавив, что Гарри «хвастается, что он будет работать в Адмиралтействе».

Этот офицер, человек осторожный по натуре, не сообщил об этом разведке ВМФ, объяснив это тем, что «все было похоже на роман» и он боялся, что в случае начала расследования его могли обвинить в клевете.

Интересно отметить тот факт, что английские законы о клевете настолько строги в своей защите человека, что клеветой может стать даже официальное заявление, сделанное в процессе следствия. В США такие заявления не считаются клеветой в том случае, если они сделаны не с намерением причинить вред и становятся частью официального доклада.

Благодаря этим недостаткам службы безопасности Гоутону удалось удержаться в Портленде, несмотря на все его минусы и уход жены, которая вскоре развелась с ним и вышла замуж за офицера ВВС.

Во время работы в Портленде монотонная жизнь Гарри была несколько скрашена вялым романом с сотрудницей. В соседнем отделе работала секретарем 46-летняя Элизабет Ги, которая, по английским меркам, вполне соответствовала понятию старая дева. Несмотря на скромное происхождение (она была дочерью кузнеца), ей удалось получить хорошее образование в частной школе. Во время войны она делала то, что могла, ее не взяли в армию, но она служила обороне страны, работая на авиационном заводе. В 1950 году поступила в отдел подводного обнаружения в Портленде, где и работала клерком до самого ареста.

Мисс Ги была типичной англичанкой с хорошей кожей, красивыми зубами и худощавым телосложением, которое в более поздние годы превращается в застывший вариант юности.

Элизабет жила в Портленде с 86-летней матерью, больной тетей и 76-летним дядей. «Она вела довольно скучную жизнь», – скажет на суде ее адвокат. Тем не менее у нее было любимое развлечение – бадминтон.

Гарри и Элизабет Ги были знакомы, потому что жили недалеко от Портленда. Это была обычная дружба, Гарри всегда отвозил ее домой после работы. Их знакомство продолжалось пять лет, и только потом они начали встречаться на свиданиях.

В 1958 году их отношения укрепились, так как Гарри переехал в трейлер, купленный им на деньги, которые были взяты в долг у Элизабет. К тому времени он уже не жил со своей женой.

Ухаживание включало визиты к матери Элизабет, поездки в Борнмаут (курорт недалеко от Портленда) и в лондонские театры.

Мисс Ги нравились дружелюбие Гарри, широкий круг его знакомых, благодаря которому у нее тоже появились новые друзья. Она вспоминала: «Куда бы он не пошел, везде встречал знакомых, а я, наверное, слишком застенчива, чтобы знакомиться с людьми».

Гарри ждал развода со своей женой, а мисс Ги ждала, пока все ее престарелые родственники уйдут в лучший мир. «Я бы вышла за него замуж, если бы у меня дома были другие условия», – говорила она.

В 1959 году Гарри купил дом в Портленде за 9 тысяч фунтов (около 25 тысяч долларов), а Элизабет помогала обустроить его. Ее влияние чувствуется в пятидесяти кактусах, украшавших дом в стиле Тюдоров, а также в постоянно стоявшей в гостиной рождественской елке. «Мы обустраивали коттедж, надеясь, что когда-нибудь сможем пожениться», – говорила она.

Лондонская пресса пыталась, но тщетно, представить их практичную, продуманную жизнь бурным романом. О доле любви в их отношениях говорит следующий эпизод суда: «Вопрос. Нет необходимости говорить, что Вы раньше никого не любили. Ответ (мисс Ги). Да, у меня на это не было времени».

Присутствовавший на суде корреспондент газеты «Обсервер» Патрик О’Донован писал: «Ее история довольно грустная. Ее жизнь была полна скуки, пока в ней не появились мужчина и деньги. А потом она начала часто ездить в театры, ночевать в гостинице. Вечерами она ходила в бар, где могла сколько угодно пить виски и пиво. А выше всего этого была возможность ходить по магазинам».

Хотя мисс Ги занимала второстепенную должность на базе, ей пришлось пройти проверку службы безопасности, и она подписала документ, в котором говорилось:

«Я обязываюсь не разглашать информацию, полученную мной в результате моей работы, ни одному гражданскому или военному лицу в устной или письменной форме без предварительного разрешения Адмиралтейства. Я осознаю, что это распространяется не только на срок моей работы, но и на время, когда я прекращу работать на Адмиралтейство».

Мисс Ги начала работать в Портленде в отделе хранения, а в 1955 году ее перевели в отдел чертежей. Там она занимала должность помощника клерка – низшую должность в такой работе. Она получала 11 фунтов 11 шиллингов (около 30 долларов). Ее работа заключалась в заполнении «тестовых брошюр», которые содержали результаты испытаний оборудования ВМФ. Многие брошюры были секретными, они хранились в комнате за ее кабинетом. Когда поступал заказ, мисс Ги доставала брошюру и отдавала ее машинистке, которая снимала с документа копии. Брошюры часто запрашивали производители оборудования, которые хотели узнать результаты испытаний. Представители портов также могли обращаться за копиями этих брошюр. Мисс Ги хранила списки документов у себя в шкафу. Брошюры пересылались по обычной почте, если они не были секретными, в ином случае их нужно было отправлять курьерами. Защита указывала во время суда, что можно было получить документы, представившись человеком, которому они были нужны. Рассылка брошюр была обычным делом для мисс Ги. Она не интересовалась их содержанием.

Но в 1957 году спокойствие жизни Элизабет и Гарри было нарушено. В январе ему позвонил человек, у которого были новости от Кристины. Они договорились о встрече в воскресенье, и Гарри поехал на нее с надеждой, что его варшавская подружка бежала из Польши. Но он услышал обратное. От Кристины разговор перешел к работе Гарри, к которой его таинственный собеседник проявлял большой интерес.

«Вы можете достать какую-нибудь информацию о Вашей работе для меня?» – спросил он Гарри, который ответил: «Нет, мне нельзя этого делать».

Мужчина продолжил: «У Вас и Вашей жены могут быть неприятности». Он рассказал Гарри о том, как они будут договариваться о встречах. Гарри будет получать по почте рекламу, и в первую субботу после этого он должен будет прийти в лондонский бар «Тобиджаг».

Реакцией Гарри на это предложение не стало заявление в полицию о том, что вражеский агент предлагал ему вести разведку против собственной страны. Он спросил своего собеседника: «Вы проследили за мной от самого Веймута. Что я за это получу?» Ответом стали восемь фунтов, которые незнакомец вытащил из кармана и отдал Гарри со словами: «Этого хватит на расходы».

Гоутон сказал на суде, что у него была мысль сообщить в полицию, но он решил сам «отвязаться от этого человека».

Первая реклама пришла только осенью. Гарри, от скуки, а не из-за чего-либо еще («Я просто пошел узнать, что он от меня хочет»), пошел в «Тобиджаг». Он взял с собой номер местной газеты «Телеграф энд Пост», в которой была колонка, посвященная ВМФ. В колонке говорилось о перемещениях судов, маневрах, повышениях и переводах офицеров флота.

«Вы не могли достать чего-нибудь получше?» – неприязненно спросил его мужчина. Гарри ответил, что это было все, что он мог достать, не подвергая себя опасности. Собеседник снова начал угрожать, намекая, что он и его жена не находятся под надежной защитой. Гарри ответил: «В Великобритании такого не происходит».

За этим последовало обсуждение возможностей советской разведки за рубежом. «Вы помните человека по фамилии Петров? Он работал в посольстве СССР в Австралии. Он бежал на Запад, но австралийцы не могут защитить его. Они платят ему две тысячи фунтов в год, а он все равно боится за свою жизнь. Вы знаете, что этот человек алкоголик? Что австралийцы будут счастливы, когда он умрет?» (По последним сведениям, Владимир Петров и его жена Евдокия, дезертировавшие в 1954 году, все еще живы и находятся в Австралии, хотя Петров создавал определенные проблемы своим пристрастием к алкоголю.)

Гоутон противопоставил этому Троцкого, что оказалось неудачным примером.

«Мы все-таки достали его, не так ли? Спустя двадцать лет, а он жил в Мексике, в крепости, в которой была охрана с пулеметами. Вас нам достать гораздо легче».

Гарри ушел со встречи в шоке, и, когда получил следующее письмо, он решил никуда не ходить. Через два месяца после этого (тогда он еще жил в трейлере) он шел домой из бара, когда его остановили двое. «Ты Гоутон?» – спросил один. Второй добавил: «Почему ты не пришел на прошлую встречу?»

«Я не собираюсь ходить туда», – ответил Гарри.

Мужчины затащили упрямца в трейлер и там методично избили, следов от их ударов не оставалось. Это были лондонские головорезы, нанятые 3–2 для того, чтобы запугать Гарри. Они ушли, предупредив его, что жена «получит то же самое». Очевидно, они не знали о том, что он уже был не женат.

Гарри говорил, что был слишком испуган, чтобы обращаться в полицию. «Я не мог рассказать об этом доктору, потому что мне пришлось бы объяснять, кто меня избил. Я не был готов идти в полицию. Я думал, что они все равно ничего с этим не сделают. Я больше всего беспокоился о своей безопасности. Я боялся, что меня могут убить».

После избиения 3–2 не беспокоила Гоутона целых пол года, прислав рекламу только в сентябре 1958 года. В письме, которое он получил вместе с пакетом, говорилось, что он должен был держать газету и перчатку, отправляясь на встречу со связным.

Его первого собеседника сменил балканец, представившийся Никки. Гарри принес с собой номер «Телеграф энд Пост», а также несколько номеров военно-морских газет. Когда Никки сказал, что этот материал был бесполезен, Гоутон напомнил о том, что его избили. Никки рассмеялся в ответ: «Я ничего об этом не знаю, скорее всего это была ошибка. В любом случае, они не церемонились. Есть другие способы, например, мины-ловушки в воротах или посылка, которая взрывается, когда ее открываешь. Однажды Вы можете пить чай, а в нем окажется яд».

Никки дал Гарри спичечный коробок с двойным дном, в котором лежали инструкции об их последующих встречах. Гоутон, когда ему нужно было увидеть Никки, должен был поставить мелом знак ОХ на воротах лондонского парка. Знак ОХ, подчеркнутый двумя линиями, означал, что встреча должна состояться в первую субботу месяца в баре «Мэйпоул», а если он не приходил к 8 часам вечера, то она автоматически переносилась на первое воскресенье месяца. Гарри должен был приходить с номером «Панч».

Никки хотел, чтобы тот выяснил, не занимаются ли в Портленде испытанием устройства, которое крепится к корме корабля и передает шум двигателя другому прибору, находящемуся в двух милях от судна. Это ведет к тому, что подводная лодка стреляет по ложному звуку и не повреждает настоящий корабль. Он также хотел узнать о самонаводящихся торпедах.

Гарри ничего не знал ни о первом, ни о втором, но тем не менее взял пять фунтов и ушел, пообещав скоро встретиться.

Следующая встреча была неплодотворной, так как Гоутон снова принес газеты, а Никки настаивал на информации о торпедах, говоря, что у Гарри было достаточно времени, чтобы все узнать. А тот и не пытался ничего узнавать, утверждая, что эта информация нигде не упоминалась.

Когда в январе 1960 года Гарри получил очередное извещение, он решил проигнорировать его: «Я не хотел постоянно быть у них на побегушках. Я сам пытался отделаться от них». К этому времени он уже понял, что его используют иностранные агенты, скорее всего поляки или русские.

За неявкой на встречу снова последовало быстрое наказание. Его снова избили, на этот раз уже у него в доме. После расправы ему сказали: «У тебя есть подружка, Банти (мисс Ги), не так ли? Если ты не придешь еще раз, достанется ей». Гарри говорил, что он «боялся думать о том, что мисс Ги или его бывшей жене что-то угрожает, поэтому решил стать более послушным».

На следующий день состояние друга заметила Элизабет и спросила, что с ним случилось. Гарри ответил, что плохо себя чувствует, и рано ушел домой. Он снова не стал обращаться к врачу.

В апреле ему пришло очередное письмо, и Гарри ответил на него, потому что боялся, что на него будут давить через мисс Ги. «Я боялся, что они пришлют ей посылку, которая взорвется. Я думал, что они могут избить ее».

В баре был третий связной, представившийся как Джон. Он также упрекнул Гарри в бесполезности материала: «Вы работаете на военно-морской базе. Почему вы не найдете чего-нибудь получше?»

Во время суда Гоутон по фотографии узнал Джона в Василии Дойдалеве, втором секретаре польского посольства. Но к тому времени Дойдалева уже не было в Великобритании. Однако во время встречи с Гарри польский дипломат допустил любопытную ошибку. Он сказал ему, что в случае необходимости тот может отправить сообщение по адресу: Лондон, Ланкастер-роуд, 16. Если бы Гарри отправился с этой информацией в полицию, он стал бы героем, а не негодяем.

Но к этому времени Гоутона уже подготовили к работе с более важным человеком. Именно тогда Гарри встретился с центральной фигурой портлендской агентурной сети.

После того как Гарри два раза избили и предупредили, что ему и Банти может быть еще хуже, он был готов к работе под руководством советского разведчика. Сотрудничество между разведкой СССР и разведками социалистических стран, которое подтверждается делом Гоутона, описано в выступлении полковника Моната.

Он говорил, что «методы, используемые в работе 3–2, очень похожи на методы советских спецслужб. Это совпадение связано с тем, что 3–2 находилась под прямым контролем Советского Союза в период с 1951 по 1956 год, а также с тем, что польские офицеры проходили прекрасную подготовку в СССР… в 1955–1956 годах большинство советских офицеров, работавших в 3–2, были отозваны в СССР. Все ответственные посты были заняты польскими специалистами. С этого времени контроль советской разведки стал косвенным. В настоящее время в 3–2 работает только офицер связи Игорь Амосов (бывший помощник военного атташе в Вашингтоне, объявленный в 1954 году Соединенными Штатами персоной нон грата по обвинению в шпионаже).

Амосов передает 3–2 требования, которые предъявляет к разведке Советский Союз. Кроме того, в ГРУ передаются копии всех сообщений; советские спецслужбы могут сконцентрировать работу разведывательных организаций социалистических стран в определенной точке мира. Информация, переданная в ГРУ, подвергается обработке, результаты которой сообщаются 3–2. Я полагаю, что 3–2 предоставила Советскому Союзу относительно не много действительно ценной информации».

Человек, под чьим руководством работал Гарри, был одним из самых важных советских агентов, захваченных Западом после Второй мировой войны, по значимости он сравним с Рудольфом Абелем. В ноябре 1961 года ФБР установило, что это был Конон Молодый. Его семья знала только то, что он был на Западе, выполняя специальное задание, что письма шли долго из-за того, что их приходилось пересылать на микропленке.

Молодый был полковником ГРУ и, возможно, резидентом ГРУ в Великобритании.

Расследование, проведенное полицией, выступления на суде, письма семье, воспоминания друзей – все это не дает четкого представления о его карьере разведчика.

Из переписки с женой Галиной мы узнаем, что их двенадцатилетняя дочь Лиза плохо учится в школе. Его жена пишет: «Впервые за шесть школьных лет в ее дневнике четыре „тройки“: по геометрии, алгебре, английскому и истории. По остальным предметам у нее четверки. Ты не можешь представить себе, как я была разочарована, а ведь впереди поступление в институт». Иногда она прогуливает уроки: «Лиза совсем отбилась от рук. Вчера меня вызывали в школу. Она пропустила два последних урока и где-то все это время гуляла».

Его сыну Трофиму пять лет, в школу он еще не ходит. Это игривый, вредный ребенок, который «ехал один в лифте и застрял в нем между шестым и седьмым этажом, его руки были прижаты к сетке. Все бросились помогать ему, а он целых два часа кричал, чтобы его оттуда вытащили».

Трофим, по словам матери, «умен и проницателен», постоянно спрашивает, когда приедет папа, почему он уехал и почему у него такая плохая работа.

Семья Молодых живет согласно высокому уровню жизни советских разведчиков. У них новая квартира в Москве. У них есть няня, которая присматривает за детьми, пока мать выполняет свои обязанности заведующего отделом культуры в райкоме партии. В обязанности входит преподавание и организация праздничных мероприятий. Им скоро поставят телефон.

Няня детей, девушка, приехавшая в Москву из провинции, «определенно не справляется со своей работой». Когда Трофим застрял в лифте, она «стояла и спала», пока другие помогали ему.

Молодый, хоть и занимался в Англии секретной деятельностью, отправил детям новогодние подарки в 1960 году. Трофим получил игрушечную машину, которую можно было разбирать, а Лиза – большого плюшевого медведя.

С женой Галиной Молодый скорее всего познакомился в Чехословакии, когда он работал в Праге. У нее хороший голос, она часто поет на праздниках. Это привлекательная, немного тщеславная женщина, в одном из писем она просит мужа прислать ей белое парчовое платье и белые туфли. Жена так объясняет свое желание: «Я умоляю тебя простить меня, но я хочу хорошо встретить Новый год. Кстати, я буду петь в двух местах. Я умоляю тебя выполнить мою просьбу, первую и последнюю. Я надеюсь, что ты не сердишься, я должна петь, и я должна выглядеть подобающим образом».

Молодый отвечал на это письмо: «Что касается парчового платья – это очень сложно. Здесь не носят парчу. Можно, конечно, заказать, но как его передать тебе? И когда? Ты должна понять, что платье и туфли в карман не положишь».

Галина также сообщает, что ей не хватает ее месячного содержания, и просит увеличить его на 2500 рублей. Об этом она просила в декабре 1960 года, когда в СССР готовилась денежная реформа, поэтому Молодый ответил: «Я сегодня же напишу В. М. (его начальник в Центре), чтобы тебе передали 2500 рублей (а точнее, 250 рублей – мне недавно показывали фотографии наших новых денег. На мой взгляд, они гораздо лучше)».

Молодый только в письмах домой забывал об одиночестве, о постоянной конспирации, об отчуждении от других людей, невозможности общаться с ними. Письма шпиона домой – единственная нить, которая связывает его с тем человеком, которым он является на самом деле. Это объясняет тот риск, на который идут русские, чтобы их шпионы получали письма из дому.

В день своего ареста Молодый писал жене: «Последние двадцать минут я хожу по комнате и не могу продолжить письмо. Это как у Лермонтова: „И скучно и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды“. Я ни на что не жалуюсь. Но даже ты не можешь понять, как мне грустно, особенно сейчас… Я встретил Новый год с одним из моих людей, ровно в полночь по московскому времени мы пили „Столичную“, поднимая тосты за друзей в СССР. Мы выпили за тебя и за друзей. Мне было очень грустно, потому что это уже восьмой Новый год, который я встречаю без тебя. Мудрецы прошлого сказали, что такова жизнь… Скоро мне будет тридцать девять. Много ли осталось? 7 января 1961 года».

Это письмо так и не попало к жене, его в тот же день читали в Скотланд-Ярде. Следователи увидели особый смысл в последнем предложении, так как у человека, арестованного ими, был паспорт на имя Гордона Арнольда Лонсдейла. Он был канадским подданным и занимался в Лондоне законным бизнесом, его документы были в полном порядке. Проверка канадских властей показала, что Гордон Арнольд Лонсдейл в самом деле родился в Кобальте, городке в 250 милях от Оттавы. Кобальт в свое время был центром канадской золотой лихорадки.

Отца Гордона звали Джек Эммануил Лонсдейл, мать – Альга Боусу – эмигрировала из Финляндии. Ее дом был в Карелии, части Финляндии, завоеванной СССР в 1940 году. Лонсдейлы поженились в 1920 году, их сын родился через четыре года. Родители развелись, и Гордон с матерью уехал в Финляндию. Ему было шестнадцать лет, когда началась война – и Карелия была захвачена Советским Союзом. Внешне он был похож на Молодого, который также был невысок, черноволос, в лице его были славянские и восточные черты. Лицо Молодого было непримечательным, но живым, не очень красивым, но привлекательным из-за особой выразительности. Он мог быть похож на сатира с гравюры восемнадцатого века и на мальчишку, которого только что наказали. Единственное расхождение между Молодым и его канадским паспортом на имя Лонсдейла было в дате рождения. Настоящий Лонсдейл родился в 1924 году, то есть в 1961 году ему было бы тридцать семь лет. Молодому, о чем он и писал в письме жене, скоро исполнялось тридцать девять.

Паспорт Лонсдейла поменял хозяина в годы войны. Скорее всего настоящий Лонсдейл пострадал в то время. Замену ему нашли в военно-морском флоте: в Молодом увидели перспективного человека, и он прошел подготовку по технике шпионажа.

Еще одна общая черта Молодого и Лонсдейла заключается в том, что их юные годы были одинаково беспокойны. Канадец Лонсдейл уехал в Карелию, где пропал во время войны. Молодый писал жене, что «с возраста десяти лет я провел всего десять лет у себя на родине. Все началось в 1932 году, когда мама решила отправить меня на край земли. В то время она, конечно, не знала всех последствий своего шага, поэтому я ни в чем не виню ее».

Под краем земли Молодый подразумевает США. У его матери в Калифорнии жила сестра, и одиннадцатилетнего Конона отправили к ней в 1933 году. Он жил в Калифорнии до 1938 года, что объясняет его знание английского языка и то, что советская разведка увидела в нем перспективного шпиона. В 1954 году он вернулся в Западное полушарие нелегальным пассажиром на советском сухогрузе, который пришвартовался в Ванкувере. У него были документы на имя Гордона Арнольда Лонсдейла.

Лонсдейлу потребовалось несколько месяцев, чтобы укрепить свою легенду. У него было несколько документов, которые можно получить без лишних вопросов, – водительское удостоверение, членская карточка Ассоциации молодых христиан, дипломы о профессиях. Вскоре он начал работать продавцом. Переехал в Торонто, попросил в ратуше выдать ему свидетельство о рождении, с помощью которого получил свой канадский паспорт.

В 1955 году Лонсдейл отправился на Ниагарский водопад, откуда поехал в Нью-Йорк. Там он встретился либо с агентом легальной сети советской разведки (представители посольств), либо с членом нелегальной сети, которую возглавлял Абель. ФБР смогло проследить все его передвижения, когда была раскрыта портлендская группа.

Ранней весной 1955 года Лонсдейл отправился в Великобританию. Существует удивительная параллель между пятилетней работой Лонсдейла в Великобритании и восьмилетней работой Абеля в США. Абель работал по легенде художника и сжился с этим образом. Он проводил очень много времени в студии, его друзья были художниками. Он мог часами рассуждать об искусстве и ходить по музеям. Те, кто видел его картины, говорят, что он был талантлив.

Лонсдейл стал предпринимателем, полным блестящих идей, – воплощением идеала западного общества. Его друзья помнили его таким: баловень судьбы, любимец женщин, блестящий финансист, который за завтраком читал «Файнэншнл таймс».