Текст книги "История шпионажа"

Автор книги: Санш Де Грамон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 36 страниц)

Жюри присяжных, в состав которого входили девять мужчин и три женщины, собрали довольно быстро. Судьей был Мортимер Байерс. Для него подобное дело не было в новинку. В 1943 году он приговорил к заключению двух нацистских шпионов, которым грозила смертная казнь. С Абелем, кроме Донована, были двое его помощников: Арнольд Фрейман, практикующий сейчас в Нью-Йорке, и Томас Дебевуазье, который в 1960 году, в возрасте тридцати лет, стал генеральным прокурором штата Вермонт. Со стороны обвинения выступали прокурор Уильям Томпкинс и трое помощников: Кевин Марони, Джеймс Физерстоун, Энтони Палермо – поверенные Министерства юстиции.

Суд был уникален сам по себе. Во-первых, как указал Донован, это первый суд над советским гражданином, который был приговорен к наказанию по американским законам. Валентин Губичев, которого судили вместе с Джудит Коплон, покинул США с приговором, действие которого было отсрочено. Помимо этого, дело Абеля стало первым, которое проходило по закону, позволявшему приговорить к смертной казни человека, занимавшегося шпионажем в пользу той страны, с которой США находились в состоянии мира.

Процесс был необычен и с географической точки зрения. Дом, в котором Абель снимал свою студию, находится в двух кварталах от впечатляющего здания федерального суда Бруклина. Это очень напоминало газетные истории о задержании опасных преступников в двух шагах от полицейского участка. Появились слухи, что Абель смог провести антенну своего приемника к зданию суда, чтобы улучшить качество приема. Старый шестиэтажный дом, в котором располагалась студия, и здание суда находятся на виду друг у друга. Судья Байерс даже показал членам суда присяжных окна студии, в которой Абель рисовал свои картины.

Еще одним интригующим моментом стало то, что сам Абель не произнес ни слова в свою защиту. Он сказал Доновану, что не ожидает помощи «извне» и, казалось, подчинился судьбе. Он ни разу не выступил, а Донован фактически не приглашал своих свидетелей. Те, кто был свидетелем обвинения, в результате перекрестных допросов стали просто свидетелями, которые знали Абеля как художника и говорили, что его работа была «интересной», а репутация – «безупречной». Донован основной упор делал на правдивость основных свидетелей обвинения. Абель не согласился выступить, зная, что самый серьезный грех разведчика – привлекать к себе внимание, даже если тебя уже задержали. Донован согласился с тем, что его появление на свидетельском месте принесет больше вреда, чем пользы.

Для прессы процесс был праздником. О суде писали на первых полосах всех газет, в зале суда собралось огромное количество журналистов. Одна из лондонских газет смогла прислать адвоката, который защищал преступников в Олд-Бейли. В качестве наблюдателей были задействованы двое агентов ФБР, журнал «Лайф» прислал художника, который должен был рисовать сцены суда, так как фотографов в зал не пропускали. Один из рисунков запечатлел Донована и Томпкинса, обсуждающих что-то с судьей, в то время как Абель пытается вслушаться в их разговор. Он плохо слышал и выказывал видимое раздражение, когда упускал что-либо во время процесса.

О ходе суда рассказывали большинство газет мира, единственной страной, которая не уделила происходящему первой страницы, стал СССР, который не признавал существования Абеля вплоть до 14 ноября, когда он был признан виновным. В тот день «Литературная газета» назвала суд «обманом» и не признала тот факт, что Абель был гражданином СССР. Газета сообщила своим читателям, что в студии художника старательные агенты ФБР обнаружили блокнот с шифрами и другие вещи, без которых не обходится ни один детективный роман. Авторы этого романа сделали художника мозгом шпионской организации, которая, естественно, существует на «деньги Москвы».

Внешний вид Абеля привел к тому, что в газетах его описывали «претендующим на тонкий вкус». Это раздражало Донована, который впоследствии следил за тем, чтобы Абель причесывался, тщательно мыл руки. Ему купили хороший темный костюм. Уже на следующий день эпитеты прессы сменились на «элегантно одетый». Он интересовался ходом процесса, внимательно наблюдая за судьями. Он также зарисовывал сцены суда, причем его рисунки были более выразительны, чем рисунки художника из «Лайф».

Правительство представило общественности своего главного свидетеля, Райно Хейханена, уже в начале суда. Хейханен был тем человеком, который выдал Абеля. Он был отправлен в США в 1952 году, чтобы стать помощником полковника, у которого, по мнению Москвы, было слишком много работы для одного человека. Хейханен не соответствовал требованиям Абеля и в 1957 году был отправлен в отпуск в СССР. Понимая, что он может провести «отпуск» в лагере, Хейханен долетел до Парижа, где сдался американцам. Он вернулся в США 4 мая и предоставил ФБР самую ценную информацию, какую они не получали с 22 июля 1934 года, когда подружка Джона Диллинджера сообщила, в какой кинотеатр они пойдут.

Хейханен приехал в суд в черных очках, его усы и волосы были покрашены. Он был скрытен, заметно нервничал. Он описал, как он и Абель занимались разведывательной деятельностью, рассказал об использовании микрофильмов, о выполнении приказов, которые они получали из Москвы. Большое внимание вызвало сообщение «Квебек» – задание завербовать сержанта армии США. Это сообщение было обнаружено в доме Хейханена. Оно гласило:

«Рой А. Родс (псевдоним – „Квебек“). Родился в 1917 году в Ойлтауне, Оклахома. Мастер-сержант, бывший служащий штата военного атташе в Советском Союзе. Руководил гаражом посольства США в Москве. Был завербован нами в 1952 году. Покинул СССР в 1953. Был завербован благодаря компрометирующему материалу, мы имеем письменные обязательства, написанные им самим. В Министерстве обороны прошел подготовку шифровальщика, но посольство США не воспользовалось его знаниями. После возвращения в США был отправлен в Школу связи Вооруженных сил США в Сан-Луис-Обиспо, Калифорния. Должен был проходить подготовку по использованию шифровальных машин. Мы договаривались, что он будет отправлять нашему посольству в Вашингтоне специальные письма, но за последний год не было получено ни одного сообщения. Недавно стало известно, что он находится в Ред-Бэнк, Нью-Джерси, где руководит тремя гаражами. Всю работу по гаражам выполняет его жена. Его отец, В. А. Родс, проживает в Соединенных Штатах. Его брат работает на атомной станции в Кемп-Джорджии».

Тот факт, что Абелю и его подчиненным было поручено завербовать сержанта американской армии, брат которого предположительно имел доступ к информации об атомных разработках США, сыграл большую роль в признании его виновным. Однако в этом случае КГБ пошел по ложному следу. Родс представил русским историю, в которой правда и вымысел были смешаны. У него не было брата, работавшего на атомной станции, а когда Абель и Хейханен отправились искать его, он находился не в Нью-Джерси, а в Аризоне. Позднее его отправили в Форт-Монмаут в Нью-Джерси.

Родс получал от русских значительные суммы денег, находясь в Москве, и, очевидно, многое преувеличил, чтобы выглядеть более значимым. КГБ в этом случае попал на крючок.

После того как Хейханен рассказал обвинению о пяти годах, в течение которых он был правой рукой Абеля, Донован попытался лишить его свидетельства законной силы. Перед началом заседаний он воспользовался правом адвоката изучать свидетелей обвинения в серьезных делах и попросил устроить ему встречу с Хейханеном. Во время встречи Хейханен был неразговорчив, но Донован, у которого был карандаш, набросал его портрет по дороге домой. Этот рисунок он передал частному детективу, которому удалось выследить Хейханена в Ньюарке и собрать о нем немного информации. То, что он смог узнать, показало, что Абель не без оснований не доверял своему подчиненному.

Донован подверг сомнению характер Хейханена и его соответствие работе разведчика. Он также указал на основное противоречие в показаниях Хейханена. На суде тот заявил, что занимался шпионажем в пользу СССР в течение пяти лет. Но в заявлении, которое он сделал ФБР сразу после своего дезертирства, сказал: «Я жил и работал в Финляндии с 1949 до 1952 года. Там я получил свой американский паспорт и в октябре 1952 года приехал в Соединенные Штаты. Я не занимался разведывательной деятельностью и не получал секретной информации ни во время моей жизни в Финляндии, ни во время пребывания в США». Это расхождение так и не было выяснено, и Хейханена не судили за участие в шпионаже. После суда Хейханен исчез. Зимой 1961 года он выступил в телепрограмме в Нью-Йорке. Есть сведения, что он до сих пор работает на правительство.

Донован заключил, что затруднительное положение Хейханена вызвано тем, что он оказался меж двух огней, его преследуют и СССР, и США, а его «единственной надеждой на милосердие стало не только вовлечение как можно большего числа людей в свои преступные действия, но и необходимость представить имеющуюся у него информацию более ценной, чем она есть на самом деле».

После сенсационного выступления Хейханена суд, казалось, почти закончился. Сержант Родс признал, что во время работы в Москве он предоставил русским «частично правдивую, частично ложную информацию». Донован осудил Родса, сказав, что он стал «первым солдатом в истории Америки, который признался, что продавал свою страну за деньги». Во время суда Родс сидел ухмыляясь, как будто он был очень доволен тем, что сделал. Его поведение вызвало удивление наблюдателей, которые интересовались тем, как он смог стать мастер-сержантом. Родса признали виновным 21 февраля 1958 года, разжаловали и приговорили к пяти годам общественных работ. Обвинение также опросило двух агентов ФБР, рассказавших о наблюдении, которое в течение нескольких месяцев велось за Абелем, о его аресте, о том, что было найдено у него в номере и студии.

Ближе к окончанию процесса защита попросила у суда разрешения зачитать несколько писем, обнаруженных на микропленках в номере Абеля. Именно благодаря письмам своей жены и дочери он впервые на этом процессе предстал в роли обычного человека. Его считали супершпионом, который менял имена как перчатки. И было трудно представить Абеля просто человеком, у которого есть семья и дом.

Его жена интересовалась здоровьем и безопасностью, а дочь, которой в то время было двадцать пять лет, рассказывала о своем замужестве и новой работе, она выражала всю свою любовь к отцу, говоря, что ее муж не идет с ним ни в какое сравнение. Было странно узнать, что советский резидент в США получал письма от жены, в которых она интересовалась его здоровьем и рассказывала об их собаке. Это было так же необычно, как если бы стало известно, что какой-нибудь маньяк на досуге коллекционировал бабочек. Письма, прочитанные в суде, воспринимались еще более трогательно, потому что было ясно, что Абель не скоро увидит своих близких. Присяжные говорили, что чувства отражались на лице Абеля только тогда, когда читали эти письма.

Из писем, кроме того, стало известно, что советский агент ездил к себе на родину в 1955 году, а в 1956 вернулся в США. Он вылетел в Москву 10 июня 1955 года через Париж и Австрию.

Дочь Эвелина писала 29 февраля 1956 года:

«Прошло уже почти три месяца с тех пор, как ты уехал. Это время, конечно, нельзя сравнить с вечностью, но все равно это очень долго, тем более, что у меня много новостей. Во-первых, я собираюсь выйти замуж. Пожалуйста, не удивляйся, я и сама очень удивлена. Но это все же факт. Мой будущий муж, кажется, неплохой человек. Ему тридцать четыре года, он радиоинженер. Маме он очень нравится. Мы встретились на дне рождения у одного из друзей. Наша свадьба состоится 25 февраля. Надеюсь, что он тебе понравится. Думаю, что у вас будет много общих тем для разговора.

Во-вторых, мы получаем новую двухкомнатную квартиру. Это, в принципе, не то, что нам нужно, но все-таки это будет наша квартира и она гораздо лучше той, в которой мы живем сейчас. В-третьих, я нашла работу. Я стала инженером-референтом в авиационной промышленности, так что я теперь стала еще ближе к тебе. (Здесь, видимо, Эвелина намекает на способности отца в электронике). Работа кажется вполне приличной. Мне обещали хорошую зарплату, а мой будущий начальник очень вежливый и умный человек. Я уже работала у них и получила достаточно много. Мой будущий муж и я увлекаемся фотографией, особенно цветной.

У него фотоаппарат „Олимпия“, и мы обожаем возиться с ним. Мы получили оба твоих письма и ключ от чемодана, хотя сам он до сих пор не дошел. Наш друг детства передает тебе привет и наилучшие пожелания. Вот и все наши новости.

Твоя Эвелина».

Еще в одном письме Эвелина поздравляла отца с днем рождения. Вместе с тем она жалуется, что ее брак не очень удачен.

«Дорогой папа, поздравляю с днем рождения. Папочка, я так по тебе скучаю. Ты даже не можешь представить себе, как ты мне нужен. Я уже четыре месяца замужем, но мне это время кажется вечностью, настолько скучно иногда бывает. В общем он хороший человек, но он не ты. Я работаю. Мои шеф… немного похож на тебя, но он не настолько эрудирован. Хотя очень умен. Я тороплюсь, потому что должна идти на работу.

Твоя Эвелина».

Об этом же Эвелина пишет и в третьем, и в четвертом письмах, говоря о том, что она не удовлетворена своим мужем, потому что он не похож на отца.

«Дорогой папа!

Нам очень понравились твои подарки. Мы высадили уцелевшие гиацинты, и сейчас три из них уже прижились. Ты просишь подробнее рассказать о моем муже. Попробую сделать это как можно лучше. Он невысок, довольно красив, у него зеленые глаза. Он весел, любит поговорить о машинах или о футболе. Он инженер, способный, но ленивый… Ты спрашиваешь, счастлива ли я с ним. Как сказал один из наших поэтов, в жизни нет счастья, есть лишь покой и свобода.

Единственное, что меня беспокоит, это то, что я иногда считаю его скучным. Теперь о его родственниках. Они просто ужасны. Как бы я хотела, чтобы ты был с нами. Все тогда было бы гораздо легче. Я очень по тебе скучаю. Сначала я думала, что муж сможет заменить тебя, но сейчас я понимаю, что ошибалась. Теперь о работе. Мне она нравится. У меня замечательный шеф. Он очень умен, талантлив, терпелив и привлекателен. Мы проводим много времени вместе, разговаривая о разных вещах. Ему сорок четыре года, он не женат, несчастен. Если бы ты мог встретиться и поговорить с ним. Я здорова.

P. S. Я начала писать стихи на английском. Скоро пришлю тебе несколько».

Письма жены Абеля – пример самопожертвования женщины. Она, кажется, имела представление о том, чем занимается ее муж, и с трудом переносила разлуку. Она рассказывает ему о новостях, домашних проблемах, но за всем этим видна грусть и, может быть, сожаление, что была вынуждена отпустить мужа… «Я хочу жить с тобой для себя», – признается она.

Первое письмо, найденное у Абеля, написано вскоре после его возвращения в США. Страдая от разлуки, его жена пишет:

«После твоего отъезда я заболела. У меня болело сердце. Я плохо сплю и гуляю только на балконе. Иногда я подхожу к твоему инструменту (Абель играл на гитаре) и смотрю на него. Мне становится грустно, хочется снова услышать твою игру. Что касается оставшихся денег, то я попросила отправить основную их часть тебе. Эвелина вышла замуж в конце февраля и с тех пор постоянно говорит, что на свете нет таких мужчин, как ты. Поэтому она не очень сильно любит своего мужа. Ты – лучший для всех нас. И не хмурься, так говорят все, кто тебя знает.

Крепко целую и поздравляю тебя. Попробуй устроить все так, чтобы не откладывать нашу встречу. Годы не будут ждать нас. Как ты себя чувствуешь? Как твой желудок? Береги себя – я хочу жить с тобой для себя».

Следующее письмо, написанное 6 апреля, говорит о том, что Абель не только не потерял дочь, а приобрел еще и сына. Муж Эвелины беспокоится о том, какое впечатление он произведет на своего тестя.

«Мой дорогой!

Я пишу второе письмо – до этого я получила только известия о твоей поездке (поездка в США). Я очень хочу узнать, как твои дела. Как твое здоровье? Я постепенно прихожу в себя. Мне можно поехать на отдых, но я боюсь ехать одна, поэтому я еще не решилась. Как ты мне сейчас нужен. И как хорошо, что мы пока не так сильно нужны тебе. (На самом деле Абель тяжело переживал разлуку с семьей, к тому же он ни с кем не мог обсудить это).

Эвелина работает, в свободное от работы и мужа время она возила меня к врачу, она тоже прошла обследование. Весна у нас снова будет поздняя. До сих пор холодно, сыро, иногда идет снег. Зима была просто ужасной. Я беспокоюсь о цветах. Эвелина говорит, что померзли сливы и в этом году их будет очень мало. Твой тесть… ждет твоего возвращения, а я, хотя и знаю, что это глупо, считаю дни до твоего приезда. Я еще не получила твою посылку… К нам приезжал друг детства… мы много разговаривали, мечтали. Не подведи нас. В целом, вся наша жизнь – ожидание. Именно так, дорогой. Пиши как можно чаще.

Дети, теперь их двое, передают тебе привет. Сын очень беспокоится о впечатлении, которое он на тебя произведет. Он может не понравиться тебе. Крепко целую тебя. Желаю здоровья, удачи, скорейшего возвращения».

21 июня жена Абеля наконец-то получила его посылку, в которой были луковицы гиацинтов. Это письмо говорит о том, что семья Абеля жила гораздо лучше обычных жителей СССР:

«Мой дорогой!

Мы наконец получили твою посылку. Все доставило нам удовольствие, особенно твоя забота и внимание. Мы были рады получить от тебя письмо, в котором ты пишешь, что у тебя все в порядке. Жаль, что ты долго не получал писем от нас (Абель получал письма пачками). Я отправляла тебе несколько. Поздравляю с днем рождения. Мы выпьем за твое здоровье и за скорое возвращение.

Мы сейчас на даче. Наш сад во многом пострадал. На лучших яблонях, с которых ты в прошлом году снял богатый урожай, сейчас только начали появляться листья. Я все еще сражаюсь с прислугой, новую никак не могу найти… Телевизор работает, но я редко смотрю его. Собака ведет себя хорошо, она ждет своего хозяина.

Я жду мужа, сейчас я чувствую себя более одинокой, чем обычно, потому что помню, что ты пообещал мне перед отъездом. (Возможно, Абель пообещал уйти из разведки после выполнения этого задания). Наш новый повар великолепен, тактичен».

20 августа жена Абеля получила письмо, в котором муж спрашивал ее, получили ли они его посылку.

«Мой дорогой!

Как я рада, что ты получил одно из моих писем. Мы получили посылку в мае. Гиацинты шли слишком долго, и две луковицы пропали. Остальные мы высадили, и они уже прижились. В следующем году они будут цвести. Это будет напоминанием о тебе. Мы считаем каждый уходящий месяц, помни об этом».

В своей заключительной речи Томпкинс сказал, что Абель хорошо выполнял свою работу: «Это превосходный шпион, профессионал своего дела. Эта профессия – его призвание. Он знает правила игры, и его семья тоже знает их». Абель на самом деле знал правила, первое из которых говорит, что, если тебя арестовали, ты предоставлен самому себе. У Москвы при упоминании имени Абеля началась амнезия[17]17
  Амнезия (от греч. «воспоминание») – нарушение памяти, пробел в воспоминаниях. (Прим. ред.).


[Закрыть].

Во время судебного процесса одним из главных аргументов в оценке обвиняемого стал его профессионализм. Но, по иронии, этим аргументом, каждый в своих целях, пользовались и обвинение, и защита. И прокурор, и адвокат сходились в том, что если Абель был шпионом, то он был настоящим профессионалом.

Донован говорил: «Давайте представим, что этот человек на самом деле тот, кем его считает обвинение. Во-первых, это значило бы, что такой человек должен служить своей стране, выполняя опаснейшую миссию. В нашей армии такие поручения даются только самым отважным, самым умным людям». Донован подвергал сомнению показания Родса и Хейханена. Он утверждал, что Абель, человек необычного таланта, был предан двумя отъявленными лгунами и негодяями.

Томпкинс пытался дискредитировать свидетелей защиты и письма, которые Абель получал из дому. Он говорил, что Абеля судят не за его семейные добродетели, а за то, что он был шпионом. На это Донован возражал так: «Международный шпион не может быть против закона, он вне его».

В полдень 23 октября присяжные удалились на совещание. Председателем был Джон Т. Даблин. Он вспоминал, что это дело было очень трудным. Многие симпатизировали Абелю как человеку.

Один из присяжных сказал: «Если бы я искал шпиона, я бы остановился именно на таком человеке». Однако они чувствовали, что доказательства были слишком очевидны. Даблин, понимая, что открытое голосование может привести к тому, что кто-нибудь застенчивый проголосует не так, как хочет, предложил провести закрытое голосование. Когда после голосования он стал разворачивать листочки бумаги, то на одном из них увидел: «не виновен». В итоге Абеля признали виновным одиннадцать присяжных. Такая же ситуация описана в пьесе и воссоздана в фильме «Двенадцать рассерженных мужчин», рассказывающих о том, как один член суда присяжных сумел убедить остальных признать невиновным убийцу. В деле Абеля такого не случилось.

Человек, который написал «не виновен», сомневался в том, что удалось доказать первый пункт обвинения: заговор с целью передачи секретной информации Советскому Союзу. Он попросил еще раз изучить некоторые показания, в частности показания о «Квебеке». Но начался обеденный перерыв, и присяжные вернулись к рассмотрению дела только в 14.20. Они изучили дело «Квебека», что убедило сомневавшегося. Снова говорили о жалости к подзащитному, но ничто не могло пошатнуть убежденности судей в том, что они имеют дело с профессиональным шпионом. Присяжные презрительно отзывались о Хейханене и Родсе, но тем не менее они были убеждены, что на суде те сказали правду.

Не произвели впечатления и те свидетели, которые говорили о характере и репутации Абеля, потому что, как отмечал Даблин, эти свидетели говорили о другом человеке. Они знали застенчивого, мягкого художника, которого звали Голдфус. А показания они давали о высококлассном шпионе Абеле. Все было похоже на ошибку в опознании личности.

Присяжные знали, что адвокаты Абеля сделали все, что было в их силах, но этого оказалось мало. По их мнению, даже судья Байерс старался быть объективным. Не было во время суда и эмоций, о которых постоянно говорило телевидение.

После трех с половиной часов совещания присяжные вынесли вердикт «виновен по всем пунктам». Абель выслушал вердикт стоя. Он вышел из зала суда с высоко поднятой головой. Ничто в его облике не говорило о поражении.

Приговор не был вынесен до 15 ноября, в это время Донован написал судье Байерсу письмо, которое в свете дальнейших событий звучит как пророчество. Принимая верность вынесенного присяжными вердикта, адвокат в то же время перечисляет причины, по которым Абеля нельзя приговаривать к высшей мере наказания. Он писал, что оправданием приговора к смертной казни обычно становится то, что это средство устрашения, но, по его мнению, это не может остановить советскую разведку. Кроме этого, вынесение подобного приговора необходимо было обсудить с правительством США, чтобы предусмотреть возможные последствия для граждан США, находящихся на территории СССР. Говоря об этом, Донован намекал на американских агентов, работающих в Советском Союзе, и других граждан США, которые отбывают наказания в советских тюрьмах.

Хотя подсудимый и не согласился сотрудничать с правительством, продолжал Донован, в интересах государства было бы выгоднее не прибегать к подобным мерам в течение определенного времени. (Другими словами, он еще мог начать говорить).

Следующий аргумент Донована стал тем предвидением, о котором упоминалось ранее. Он писал: «Вполне возможно, что в ближайшем будущем в руках СССР или его союзников окажется американец такого же ранга, как и Абель, – в этом случае обмен пленными будет лучшим выходом для США». В мае 1960 года в самом сердце России был сбит самолет-разведчик У-2, а арест его пилота Фрэнсиса Гэри Пауэрса подтвердил слова Донована.

Благодаря его усилиям и решительности обмен пленными состоялся меньше чем через два года.

Говоря о сроке наказания, Донован отмечал, что в 20-е годы французские суды приговаривали советских шпионов к трем годам заключения. В последнюю очередь адвокат говорил о возрасте и мотивах в действиях своего подзащитного: «Абелю 55 лет (в 1957). Он верно служил своей стране, и это его страна, не важно, права она или нет. Я также осмелюсь напомнить суду, что „де юре“ наши страны находятся в состоянии мира».

В день вынесения приговора судья Байерс согласился с просьбой Донована, но истинные причины этого решения были известны лишь ему самому. Судья сказал во время своего выступления: «Суд практически ничего не знает о личной жизни и характере этого человека. Не имея возможности лучше изучить человека, который известен нам как Абель, мы должны руководствоваться свидетельствами, которые требуют, чтобы мы обращались с ним как с человеком, выбравшим свою профессию, полностью осознавая ее опасность и цену, которую ему придется заплатить в случае ареста».

Если перевести эти слова в доллары и годы, то получалось следующее: 30 лет заключения и 5 тысяч долларов штрафа по первому пункту, 10 лет и 2 тысячи долларов по второму, 5 лет и тысяча долларов по третьему. Абель должен был отбывать сроки одновременно – в итоге он получал тридцать лет тюремного заключения.

Судье указали, что первый пункт обвинения не подразумевает уплаты штрафа, поэтому штраф в 5 тысяч долларов был отменен. Абеля перевели в федеральную тюрьму в Атланте, штат Джорджия, где он начал отбывать свой срок.

Процесс закончился для Абеля, но не для Донована, который начал работу над обжалованием приговора. Он обратился в кассационный суд США; его заявление основывалось на том, что некоторые личные вещи Абеля были незаконным путем изъяты из его номера и приобщены к делу. В июле 1958 года кассационный суд вынес свое решение, оставив приговор в силе. Следующим шагом Донована стало обращение в Верховный суд, решение которого от 28 марта 1960 года также оставило приговор в силе. Попытка Донована отправить дело на повторное слушание также не удалась, и дело было официально закрыто в июне 1960 года. В это время Абель выплатил штрафы.

В Атланте Абель был зарегистрирован под номером 80 016-А. Официальные лица неохотно обсуждали условия его содержания. Д. М. Херитедж, начальник тюрьмы, объяснял, что «информация об условиях содержания заключенных не разглашается по традиции». «Это помогает, – сказал он, – защитить заключенных и не приукрасить жизнь того или иного из них. Можете быть уверены, что мы стараемся создать всем заключенным одинаковые условия. Видным заключенным не создают каких-либо привилегий. Для них же нет и никаких особенных ограничений».

Из неофициальных источников стало известно, что Абель был самым известным заключенным в тюрьме и его положение было превосходным. Он пользовался уважением как военный, которому изменила удача. В его камере строгого режима было еще трое заключенных, он научил их играть в бридж. В тюрьмах обычно содержатся фальшивомонетчики, люди, занимавшиеся изготовлением фальшивых документов. Именно они более всего расположены к искусству. Абель помог им дать выход своим талантам. Он изобрел станок, на котором можно было печатать рождественские открытки для родственников заключенных. В 1958 и 1959 годах он нарисовал две открытки. На первой была изображена русская зима. В 1960 году он обратился к более подходящей теме, изобразив пастухов в Вифлееме.

Абель поддерживал связь с внешним миром, получая «Нью-Йорк таймс» и «Сайентифик Америкен». Он также интересовался публикациями о себе, благодаря Доновану продолжал получать книги об искусстве.

Адвокат посетил своего клиента в Атланте и нашел его в прекрасном расположении духа. При упоминании о том, что Донован по пути в Нью-Йорк заедет в Вашингтон, Абель немного оживился: «Вы когда-нибудь были в музее ФБР?» Донован ответил, что он не был.

«Я слышал, что они открыли выставку, посвященную моему делу, – серьезно пояснил Абель. – Я хотел бы, чтобы Вы заехали туда и посмотрели ее. Они могли в чем-нибудь ошибиться».

Донован был поражен, тем что Абель, находясь в камере строгого режима, был настолько хорошо информирован о действиях ФБР. Тем не менее пообещал заглянуть на выставку. Он присоединился к группе туристов, которые собирались изучить лучшие моменты работы ФБР, представленные фотографиями. Последний зал был знаком Доновану – в нем было представлено все, что относилось к делу Абеля: от фотографий его студии до монет и карандашей с тайниками. Донован написал Абелю, что экспозиция составлена с присущей ФБР тщательностью.

Человек, известный нам как Рудольф Иванович Абель, родился 2 июля 1902 года в Москве. Он был единственным ребенком в семье. Его дедушка в царское время занимал небольшую официальную должность. Отец Абеля много путешествовал, и ребенок еще в раннем детстве хорошо узнал свою страну. Он был трудолюбив и умен и хотел стать учителем. У него был необычный дар к языкам, и в возрасте двадцати лет он преподавал английский, немецкий и польский в одной из средних школ Москвы. В двадцать пять лет он принял два самых важных решения: женился и начал работать в ОГПУ, в управлении иностранной разведки.

Сначала он обучал курсантов английскому языку, но в тридцатых годах хорошее знание немецкого предоставило ему возможность выполнить первое задание за границей. Ему была поручена разведка на германском фронте, и ко времени окончания войны он уже был майором НКВД. В 1954 году, когда НКВД был разделен, Абель оказался в КГБ.

После войны Советский Союз усилил разведывательную деятельность в Западном полушарии. Излюбленный маршрут советского агента в США пролегал через Канаду, власти которой уделяли меньше времени изучению эмигрантов. В 1946 году Абеля поместили в один из лагерей для перемещенных лиц в Германии под именем Эндрю Кайотиса.

Он подал заявление на въезд в Канаду и приехал туда в 1947 году. В следующем году он переехал в Соединенные Штаты. Перед приездом в Нью-Йорк Абель решил посетить остальную часть страны. Он побывал на северо-западе и проехал по западному побережью США. Возможно, эта поездка была инспекцией «местных представительств», во время которой он встречался с агентами, которые теперь оказались под его руководством. Позднее он говорил другу, что путешествовал по северо-западу под видом лесоруба и именно там научился играть на гитаре. Его рассказы о поездке очень точны, так же как и воспоминания о Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, Чикаго.