Текст книги "История шпионажа"

Автор книги: Санш Де Грамон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц)

Захария вспоминал также, что в 1942 году командующий тылом Оскар Бэдж, отвечавший за состояние портовых сооружений, на такой же вопрос ответил: „У меня лежит груз почти на 200 миллионов, готовый к отправке в Оран, а я даже не знаю, есть ли у них хоть один разгрузочный кран“.

Те немногие, кто пытался бороться с безразличием, обычно проигрывали. Герберт О. Ярдли, прекрасный шифровальщик, во время Первой мировой войны работал в шифровальной комнате Государственного департамента вместе с такими же энтузиастами, как и сам. Он обратился к высокопоставленному офицеру Военной академии с предложением преобразовать весь процесс шифровки и получил следующий ответ: „Все это чепуха. Кто хоть когда-нибудь занимался этим? Во время войны с испанцами у нас ничего подобного не было. Мы просто добавляли цифру 1898 ко всем сообщениям, а испанцы так об этом и не догадались“.

Только благодаря своему упрямству Ярдли смог основать МИ-8, криптографическое бюро военной разведки, но этот предшественник Агентства национальной безопасности, которому удалось взломать шифры всех стран-союзниц, был запрещен Госсекретарем Стимсоном.

Враждебность Стимсона исключила всякий прогресс в области разведывательной деятельности в период его руководства, поэтому Дин Ачесон, сменивший его на посту, убеждал конгресс в 1945 году, что до войны в США использовались примитивные методы сбора информации.

Защита американцев от советского шпионажа была такой же несовершенной. Хотя Дж. Эдгар Гувер мог сказать, что с самого начала распознал угрозу коммунизма, его взгляды разделяли очень немногие. Когда он возглавил ФБР, никто не знал о существовании этой организации. Однажды, когда Гувер выступал перед Комиссией по ассигнованиям, один из сенаторов принял его за представителя секретной службы, которая уже обращалась в сенат за несколько дней до этого. Едва Гувер начал свою речь, этот сенатор встал и крикнул: „Вы что, опять пришли деньги просить?“

Принятие первого закона о шпионаже в июне 1917 года было вызвано участием США в Первой мировой войне. По этому закону максимальным наказанием за шпионаж в мирное время было тюремное заключение на два года и/или штраф 10 тысяч долларов. В наше время, по так называемому „розенберговскому“ закону, шпионаж в мирное время карается смертной казнью.

Супруги Розенберг, которых обвиняли в похищении информации об атомных разработках, были приговорены к смерти еще по старому закону, потому что удалось доказать, что их преступление было совершено в военное время – прекрасный выход, учитывая то, что в то время СССР был союзником Соединенных Штатов. Новый закон упразднил и десятилетний срок давности в делах о шпионаже. Дело Розенбергов было для контрразведки тем же, чем был Пёрл-Харбор для военной разведки, – оно потрясло нацию, едва не доведя всех до шпиономании.

Осознание угрозы шпионажа пришло спустя двадцать лет после того, как ничем не сдерживаемые фаланги советских агентов начали добычу информации в США. Соединенные Штаты признали СССР только в 1933 году, но коммерческое агентство „Амторг“ открылось в Нью-Йорке в 1924 году, став первой базой советских агентов в Америке. Первым советским шпионом, захваченным в США, стал Михаил Горин, офицер Красной Армии, который был арестован в 1939 году. Но до этого времени агенты Советского Союза занимались своим делом без помех. Они приезжали в США по поддельным паспортам, вербовали американцев, получали неограниченную помощь от американской коммунистической партии, проникали во все области экономики и политики.

Ни в одной из стран мира не существовало для шпионов таких благоприятных условий. Были ли необходимы поддельные паспорта? Можно было просто обратиться за получением свидетельства о рождении тех людей, чьи некрологи появлялись в газетах, и по ним можно было получить паспорт. Нужны ли были сами агенты? Американская компартия в 30-е годы была достаточно сильной, чтобы выделить своих людей для „специальных поручений“. Агент Геде Мессинг сказала Комиссии сената по внутренней безопасности: „Они не считали себя агентами и были бы очень удивлены, если бы их назвали шпионами. Они были коммунистами со специальным заданием, солдатами революции. Они были коммунистами, которых выбрали для выполнения трудного задания, и они гордились тем, что выбор пал именно на них. Они, конечно же, не считали себя агентами“.

Необходимы ли были государственные секреты? По словам Уиттакера Чемберса, в период с 1936 по 1938 год в шпионаж в пользу СССР было вовлечено более семидесяти официальных лиц. Один из них, Натан Грегори Сильвермастер, служащий Министерства сельского хозяйства, возглавлял одну из самых успешных агентурных сетей. Элизабет Бентли, советская шпионка, писала, что „группе Сильвермастера удалось собрать невероятное количество информации, которую он передавал советской секретной полиции“. У этой группы были очень прочные контакты в Управлении стратегических разработок. Единственным облаком в чистом небе советского шпионажа стал арест М. Горина. Но и этот арест был не результатом контрразведывательных действий, а следствием грубейшей ошибки самого Горина.

Михаил Горин, представитель Интуриста в Лос-Анджелесе, был резидентом ГПУ на западном побережье США. Он завербовал офицера военно-морской разведки Хафиса Салича, у которого в СССР были родственники. В декабре 1938 года Горин положил секретные документы, переданные ему Саличем, в костюм, который отдал в чистку. Чистильщик может называть себя пионером американской контрразведки, потому что он отнес костюм и то, что в нем было, в полицию.

Горин и Салич были арестованы, признаны виновными в шпионаже и приговорены, соответственно, к шести и четырем годам тюремного заключения. Приговор был обжалован в 1941 году в Верховном суде, который оставил его в силе. Горин еще мог надеяться на слабость правительства, которое не осознавало ни угрозу советской разведки, ни презрение, с которым СССР относился к подобной благосклонности. Под давлением Константина Уманского, бывшего тогда послом СССР, Госдепартамент США рекомендовал суду Лос-Анджелеса изменить меру наказания для Горина. Он был освобожден при условии, что выплатит 10 тысяч долларов штрафа, оплатит судебные издержки и покинет страну в течение двух суток. Уже на следующий день Горин отбыл во Владивосток. Саличу же меру наказания не изменили.

Таким образом, первый арест советского агента создал прецедент для вынесения шпионам условных приговоров. У Горина не было дипломатического иммунитета. В двух последующих делах, когда в шпионаже подозревались представители советской делегации ООН, дипломатический иммунитет нарушался, производились аресты, но шпионов освобождали по рекомендации Государственного департамента. Подозреваемыми были Валентин Губичев, курьер Джудит Коплон и Игорь Мелех, обвиненный в том, что он пытался добыть результаты аэрофотосъемки.

Парадоксом можно назвать тот факт, что в довоенные годы, время процветания иностранного шпионажа, именно свободный доступ к информации и отсутствие наказаний обеспечивали США механизмы защиты. В связи с этим можно привести слова одного немецкого шпиона, процитированные Эллисом Захарией в книге „Секретные миссии“:

„В Соединенных Штатах не было таких секретов, какими не могла бы завладеть иностранная разведка. За одну поездку в Министерство печати США в Вашингтоне агент мог за приемлемую плату получить информацию, которую он с большим трудом мог достать в другой стране. Продавались большинство печатных руководств армии и флота. Архивы сената и палаты представителей – еще один источник информации. Очень часто мы платили тысячи долларов за светокопии чертежей новых самолетов во Франции и Великобритании, в то время как в США мы получали всю необходимую информацию по цене газеты“.

Этот агент, однако, отметил, что США были, по нескольким причинам, проблемой для разведывательных организаций, несмотря на доступность информации.

Во-первых, „Соединенные Штаты – огромный континент, который развивается одновременно на площади тысяч миль, которые и необходимо постоянно контролировать. Но как может хоть одно иностранное государство разместить в Соединенных Штатах то огромное количество агентов, необходимых для этого контроля?… Ни одна разведывательная служба не может позволить себе сконцентрировать целую армию квалифицированных агентов в одной стране“.

Во-вторых, „из-за устройства американской системы обороны, потому что методы, применяемые в военное время, совершенно не похожи на методы, используемые в мирное время. Количество вооруженных сил в мирное время не сравнимо с огромной армией или флотом, которые американцы собирают в случае опасности. Их планы меняются очень быстро“.

И, наконец, „из-за самого количества материала, который США предоставляет разведывательным службам мира. Тысячи страниц поступают каждый день в центры разведки разных стран, причем все они содержат что-либо секретное. Но кто может рассортировать все эти данные и отобрать действительно ценную информацию?“

„Обычно обнаруживается, что, имея большое количество материала, мы очень мало что можем с ним сделать, так как его объем обычно гораздо больше возможностей аналитических центров“.

Таким образом, мы получаем довольно своеобразное представление о стране, способной запутать иностранные разведывательные агентства благодаря решению не хранить секреты и не препятствовать свободному доступу к информации. Сегодня это уже не так, особенно что касается системы обороны. Холодная война заставила Соединенные Штаты быть всегда готовыми к боевым действиям. В наше время расположение воинских частей и развитие вооружения – неотъемлемая часть задания каждого советского агента.

Во время Второй мировой войны был настоящий бум советского шпионажа в США. Дэвид Даллин пишет:

„Никто из руководителей советской разведки не ожидал, что Америка будет настолько открытой для них после начала войны с Германией. Это были золотые дни для Советского Союза. С каждым месяцем увеличивался персонал разведчиков и в Соединенных Штатах, и в аналитических центрах в Москве“.

Золотая эра ленд-лиза привела в Вашингтон сотни советских технических экспертов и официальных лиц. Они устроили прямо-таки оргию шпионажа, и лишь немногие двери не открылись перед ними. Политика того времени заключалась в том, чтобы предоставить русским союзникам все, что им было нужно в области товаров, светокопий и технической информации. Попытки помочь были настолько серьезными, что американцы вскоре начали изготавливать валенки для русских солдат. Это кожаные высокие водонепроницаемые ботинки, утепленные войлоком, которые веками производились в России.[7]7
  Как видим, у автора своеобразное представление о традиционной русской обуви. (Прим. ред.).


[Закрыть] Снежные зимы и сырые весны делают их необходимой частью обмундирования русского солдата. В Вашингтоне был найден русский эмигрант, умевший делать валенки. Скоро было налажено их производство, и обувь тысячами пар отправлялась в Советский Союз.

С информацией происходило нечто подобное. Для русских не создавали препятствий. Уже после войны в конгрессе прошли слушания по количеству атомного материала, который Советский Союз смог вывезти за годы войны. Удалось установить, что в 1943 и 1944 годах СССР приобрел с помощью канадских и американских фирм 350 кг оксида урана, 360 кг нитрата урана и около 38 кг чистого урана. Виктор Кравченко, представитель советской Торговой комиссии, дезертировавший после войны, так говорил об этом: „Мы увезли в Советский Союз не только эту партию урана. Мы передали тонны материала, и не только самолетом. Мы использовали советские корабли, приходившие по ленд-лизу, а сам материал называли „сверхленд-лизом“. Никого не интересовало, что мы берем. Даже если бы мы погрузили на корабль статую Свободы, никто бы не обратил на это внимания. Я видел десятки раз, как загружали советские корабли, и знаю, о чем говорю“.

Более яркий пример привел в выступлении в конгрессе Джордж Рейси Джордан, занимавшийся связями американской армии с Торговой комиссией СССР. Он служил в Грейт-Фолз, штат Монтана, первом пункте воздушного маршрута, ведущего в Фэрбенкс на Аляске и в Сибирь. Майор Джордан взялся за работу серьезно и проверял весь багаж, не имевший дипломатической неприкосновенности. Его усердие вызвало угрозы советской стороны применить определенное давление, чтобы сместить его с поста. Ниже приведен фрагмент выступления Джордана.

„Однажды вечером русские, к моему удивлению, пригласили меня на обед. Было много водки. Так случилось, что я не пил в тот вечер. Они провозглашали тосты за Сталина, Молотова, Рузвельта и многих других. Я кое-что подозревал и поэтому предупредил служащих аэродрома известить меня в случае прилета самолета. Меня вызвали, и на аэродроме я нашел двоих вооруженных русских, охранявших чемоданы. Один из них не пропускал меня в самолет. Чемоданы были черного цвета, перевязаны шнурами, на узлах стояли печати красного цвета. Они заявили, что этот груз имеет дипломатический иммунитет, но я сказал, что не верю этому.

Я разорвал шнуры и открыл примерно треть чемоданов. Со мной был вооруженный солдат, чтобы показать русским, что у меня тоже была защита“.

В чемоданах Джордан обнаружил материалы атомной лаборатории в Оук-Ридж, в которых, в частности, были такие слова, как „проект Манхэттен, уран-92, нейтроны, протоны, энергия, получаемая при делении, циклотрон“. Среди материалов находилась докладная записка из Вашингтона, в которой было написано: „Потратил уйму времени, чтобы взять это у Гровза“ (генерал Лесли Гровз возглавлял проект по разработке специального оружия для вооруженных сил (атомная бомба)). Записка была подписана X. X.

Майор Джордан обнаружил также несколько технических карт, на которых было вырезано место для надписи „Секретно“. Он сказал, что, если бы там стояло слово „секретно“, он задержал бы самолет. Там были также карты автомобильных дорог, которые можно купить на заправках. На них были отмечены места расположения промышленных предприятий. Майор Джордан также подозревал, что русские похищали морфий из аптечек первой помощи, которые хранились в одном помещении с багажом русских, однако не смог этого доказать. Все были настолько дружелюбны, что в конце 1943 года генерал-майор Уильям Дж. Донован, основатель УСС, посетил Москву, чтобы обсудить совместный проект разведывательных организаций СССР и США, одним из пунктов которого была подготовка советских агентов в Соединенных Штатах с применением современного оборудования. Планировалось также провести обмен делегациями УСС и НКВД. Но эксперимент по обмену шпионами не состоялся из-за протестов Дж. Эдгара Гувера и адмирала Уильяма Леги.

Ореол дружбы не померк и после окончания войны. Казалось, что правительство, стараясь не потревожить американо-советскую дружбу, закрывало глаза на явные случаи измены в своих рядах. Только этим можно объяснить бездействие, последовавшее в 1945 году за конфиденциальным сообщением Гувера президенту Рузвельту о двенадцати официальных лицах, подозреваемых в том, что они работали на советскую разведку. Среди этих людей был Гарри Декстер Уайт, помощник министра финансов. Единственной акцией, предпринятой против Уайта, стал его перевод на более важную должность, в Международный валютный фонд.

Этот случай стал зенитом в тридцатилетием непонимании коммунистической угрозы и роли шпионажа. Высокопоставленный чиновник, подозреваемый в шпионаже, был переведен на более высокую должность, где он имел доступ к секретной информации, а также мог сильнее влиять на послевоенную политику.

Пять случаев потребовалось» для того, чтобы вывести из состояния спячки американскую разведку и контрразведку: нападение на Пёрл-Харбор, раскрытие шпионской сети в Канаде, конфронтация Хисса и Чемберса, дело Джудит Коплон и агентурная сеть Розенбергов. Каждое из этих дел в определенной степени меняло общественное мнение, и правительственные организации не могли не обращать внимания на подобную опасность.

Расследование, проведенное после трагедии Пёрл-Харбора, показало, что ее причиной было не бездействие разведки, а отсутствие службы, которая проанализировала бы все данные. В протоколе слушаний по этому делу ясно изложено, что и доклады разведки, и данные радара, и предупреждения с миноносца «Уорд» были проигнорированы. Ответственные лица, включая главу ВМС Фрэнка Нокса, просто не верили в возможность нападения японцев на Пёрл-Харбор и отвергали всю информацию, подтверждавшую это. Об уроках Пёрл-Харбора говорится в докладе комиссии Гувера, сделанном в 1955 году:

«ЦРУ может смело приписывать свое существование атаке на Пёрл-Харбор и послевоенному расследованию роли, которую сыграла или не сыграла разведка в том, что наши войска не были предупреждены о нападении и не смогли принять адекватных мер, чтобы отразить атаку японцев».

5 сентября 1945 года бежал на Запад шифровальщик советского посольства в Канаде Игорь Гузенко, при этом он взял с собой более ста документов. В них содержалось описание агентурной сети в Канаде, что давало Западу возможность всесторонне изучить механизм работы шпионов. Документы Гузенко послужили поводом для ареста 26 советских агентов, шестнадцать из них были оправданы. Королевская комиссия по шпионажу составила заключение по этому делу, в котором было 733 страницы. В докладе, сделанном 27 июня 1946 года, говорится:

«Заявляя о желании сохранить мир на планете, Советский Союз в то же время тайно готовится к третьей мировой войне. В этих целях СССР создает в демократических государствах, таких как Канада, свою пятую колонну, в организации которой принимают участие даже дипломаты… Вместо благодарности за помощь, оказанную во время войны, советское правительство создает в Канаде шпионскую сеть, готовясь нанести коварный удар, и все это без ведома советского народа».

Необходимо отмстить, что о случаях шпионажа с участием советских граждан в прессе СССР не сообщалось.

Раскрытие агентурной сети в Канаде послужило предупреждением еще в одной области – было начато первое дело, касающееся кражи атомных секретов. Документы, похищенные Гузенко, привели к необычному аресту: 4 марта 1946 года в Великобритании был задержан выдающийся ученый. Его кличка в агентурном кругу была «Алик». Настоящее имя – Алан Нанн Мэй. Он признал, что передал Советскому Союзу образцы урана, и был приговорен к десяти годам лишения свободы (был освобожден через шесть с половиной лет).

В признании ученого говорится: «Я решил, что было необходимо передать общую информацию об атомной энергии, чтобы убедиться, что она будет серьезно воспринята. Поэтому принял предложение, сделанное мне одним человеком, с которым я встречался. После первой встречи у нас было несколько контактов, в основном в Канаде. Он требовал от меня, чтобы я предоставил ему образцы урана и общую информацию по атомной энергии. На одной из встреч я передал этому человеку микроскопическое количество урана-233 и урана-235, а также письменный доклад об известных мне атомных разработках».

Канадские события имели определенные последствия в США. Правительственные круги стали обращать больше внимания на дела, которые вело ФБР.

Одним из людей, чье дело стало известно в это время, был Алджер Хисс. Первое упоминание о деятельности блестящего служащего Госдепартамента было сделано Элизабет Бентли, которая в 1945 году рассказала ФБР о почти десяти годах шпионажа. Однако дело Хисса не вышло на поверхность вплоть до 1948 года, когда его имя назвал ныне покойный коммунист Уиттакер Чемберс. Общественность содрогнулась, узнав, что Хисс, бывший советником президента Рузвельта на встрече в Ялте, был советским агентом. После суда над Хиссом и обнародования признаний Чемберса стало ясно, что подобные дела могут иметь место не только в Канаде, но и в США.

Безразличие превратилось в бдительность, которая переросла в манию. Истерия общества стала особенно сильной в период шпионофобии, побочным продуктом которой стал маккартизм. 1949 год явился поворотной точкой, это был год, когда исчезло безразличие к внутреннему шпионажу и началась широкая разведывательная деятельность за рубежом.

В США этот год стал особенно успешным в плане поимки шпионов. Была арестована и осуждена Джудит Коплон, использовавшая свой пост в Министерстве юстиции в антиамериканских целях. Она стала первым гражданским лицом в Соединенных Штатах, осужденным за шпионаж, и ее дело впоследствии детально изучалось. В Лондоне был арестован ученый-атомщик Клаус Фукс, признавший, что он передавал русским информацию об атомных разработках. Подобно цепной реакции, его задержание вызвало еще восемь арестов, все они были произведены в 1950 году: Гарри Голд, Альфред Дин Слэк, Дэвид Грингласс, Абрахам Бротман, Мириам Московиц, Мортон Собель, Розенберги.

Дело Джулиуса и Этель Розенбергов стало последним, окончательно потрясшим общественность США. Хотя вина Розенбергов была доказана, им пришлось пережить еще больше из-за того, что их дело оказалось на самом гребне волны гнева американского общества. В памяти людей супруги Розенберг навсегда останутся либо «шпионами, укравшими атомную бомбу для русских», либо «невинными мучениками, павшими во время охоты на ведьм». Однако они не были ни теми, ни другими.

Тот факт, что Джулиус и Этель стояли в центре организации, похищавшей информацию об атомных разработках, доказан полностью. Однако большинство экспертов указывало на абсурдность обвинений в похищении атомной бомбы. Но судья Ирвинг Р. Кауфман, приговоривший супругов к смерти, подчеркивал, что они «передали русским секреты атомной бомбы задолго до того, как русские сами смогли бы ее создать», и, по его мнению, «этот факт уже вызвал коммунистическую агрессию в Корее».

Наиболее плачевным последствием совместной работы атомных шпионов (Мэй, Фукс, Понтекорво, Розенберги) стало «возможное ускорение на полтора года советской атомной программы», как следует из доклада Объединенного комитета конгресса по атомной энергии, сделанного в 1951 году. Это, хотя и не является незначительным нарушением, все же нельзя сравнивать с похищением атомной бомбы. Далее в докладе говорится, что подобное ускорение «вовсе не подразумевает невозможности создания Советским Союзом атомной бомбы своими силами», то есть без помощи шпионов. В связи с этим вспоминается тот факт, что США испытали свою первую бомбу в июле 1945, а СССР – только в сентябре 1949 года.

Еще одним человеком, развенчавшим миф о возможности похищения атомной бомбы, стал Нобелевский лауреат Гарольд Юри. «Для этого потребуется восемьдесят или девяносто томов материалов, которые сможет прочитать только ученый или инженер, – сказал он. – Даже если кто-либо может достать такую информацию, ее можно быстрее получить, работая в лаборатории».

Эдуард Теллер, сыгравший ключевую роль в создании водородной бомбы, писал в статье, опубликованной в газете «Нью-Йорк таймс» 13 ноября 1960 года:

«Я полагаю, что русские ученые создали бы атомную бомбу и без помощи шпионов. Русские обладают всеми возможностями, чтобы раскрыть секреты природы и затем эффективно их использовать; скорее всего нет такого направления в науке, которым бы не занимались в России… основные принципы (бомбы) были опубликованы в докладе Смита в начале 1945 года… На Женевской конференции по мирному использованию атомной энергии, проходившей в 1955 году, мы сами раскрыли несколько частей, обязательных для производства реакторов. Нет причин полагать, что страна, заинтересованная в создании своего атомного оружия, не сможет этого сделать, потратив определенное количество средств и времени».

Розенберги были виновны, но их вина была признана не в то время, они стали своего рода жертвами катарсиса[8]8
  От греческого Katharsis – очищение. (Прим. ред.).


[Закрыть] – их смертная казнь была искуплением правительства за тридцатилетнее безразличие к шпионажу. За четыре года до этого проходило малоизвестное слушание дела лейтенанта советского ВМФ, обвинявшегося в попытке приобрести информацию об атомных испытаниях на полигоне Бикини. Лейтенанта Николая Редина выследили агенты ФБР, которые видели, как он получал информацию от американского связного. На суде этот человек признал, что продал Редину информацию, но сказал, что это были данные, которые можно найти в библиотеке. Прокурор предупредил присяжных, что «если они вынесут приговор „не виновен“, то признают лжесвидетелями офицеров ФБР, что может привести к нежелательным последствиям». Присяжные заседали 10 часов и вынесли оправдательный приговор. Это было в 1946 году.

Потребовалось всего четыре года, чтобы шпионаж стал самым серьезным преступлением. Во время суда над Рединым судья Ллойд Л. Блэк не воспринимал слушание серьезно: «нет ни одного факта, свидетельствующего о том, что Кремль проинструктировал Редина похитить секретную информацию. Не подтверждается также, что Кремль знал, что он был в Америке. Мне жаль, что честь настоящего суда ставится под угрозу столь экстравагантными требованиями». В деле Розенбергов также не было свидетельств о причастности Кремля или самого Сталина к их деятельности, но это не спасло их от смерти. Американские суды сделали обычными жестокие приговоры в делах о шпионаже. 7 августа 1961 года был приговорен к пожизненному заключению Роберт Соблен, брат шпиона Джека Собла. Соблену был 61 год, он болел лейкемией. Приговор, вынесенный ему, звучал как ирония, потому что доктора говорили, что он проживет не больше одного года. В суде так и не было определено конкретно, какие секреты Соблен передал Советскому Союзу во время Второй мировой войны, за пятнадцать лет до суда над ним (напомним, что «закон Розенбергов» отменил срок давности в делах о шпионаже). Федеральный судья Уильям Б. Герландс объяснил, что «суровость приговора должна соотноситься с серьезностью преступления обвиняемого. Похищение и передача кому-либо секретной информации об американской обороне может подвергнуть опасности жизни всех американцев. Такое преступление аналогично организации массового убийства».

Это дело характерно для того подхода к делам о шпионаже, который практиковался Министерством юстиции, – он заключался в обвинении в заговоре. Розенберги, Джудит Коплон, Рудольф Абель и Собл были признаны виновными в организации заговора. Денис Ноуэл Притт, британский адвокат, писал в своей книге «Свидетельствуют шпионы и информаторы»:

«Преступление заговора начинает существование с того момента, когда двое или больше людей договорились в любой форме, устно или письменно, совершить преступление. В этом случае обвинению не нужно доказывать, было ли совершено само преступление или были предприняты какие-либо шаги к его совершению. Таким образом обвинить человека в организации заговора гораздо легче, чем в совершении любого другого преступления, потому что нужно собрать меньше доказательств; а предрассудки или волнение присяжных могут привести к обвинительному приговору на основании простого утверждения того, что обвиняемые вступили в сговор, в то время как при попытке доказать само преступление суд скорее всего вынесет оправдательный приговор в связи с недостаточностью улик.

В сложившейся ситуации неудивительно, что во всех странах во времена напряженности представляется очень много обвинений в заговорах, многие люди обвиняются в этом и приговариваются к заключению, хотя против них очень мало свидетельств и их нельзя обвинить в совершении других преступлений».

Избавившись от слабой системы безопасности, правительственные организации стали чересчур осторожными. Ученые, занимавшиеся атомными проектами, рассказывали сотни анекдотов об абсурдных и неэффективных мерах, связанных с ее обеспечением. Например, говорится, что офицеры, охранявшие секретность в лаборатории в Саванне, штат Джорджия, которая занималась разработкой водородной бомбы, получили приказ вычеркивать из писем все упоминания о водороде. Тем не менее жена кого-то из ученых получила одно из писем нетронутым. В нем говорилось: «Дорогая, мы работаем над таким секретным проектом, что я ничего не могу рассказать тебе о нем. Я даже не могу назвать главный компонент, хотя если ты соединишь две части его с одной частью кислорода, то получишь воду».

ЦРУ, основанное в 1947 году, стремилось найти исторические доказательства существования разведки в США. В первом абзаце его брошюры говорится, что «Соединенные Штаты занимаются разведкой еще со времен Джорджа Вашингтона, хотя эта работа систематизирована только после Второй мировой войны».

Сам Вашингтон и не знал, что дает основания для подобного заявления своим письмом Джону Хэнкоку, датированным 26 июля 1777 года:

«Необходимость обеспечить надежную разведку ясна и не нуждается в дальнейших обсуждениях. Единственное, что можно добавить – пожелание сохранить всю эту деятельность в тайне. Именно от секретности зависит успех большинства подобных мероприятий, в то время как ее отсутствие приведет к провалу, вне зависимости от того, насколько хорошо все спланировано».

Это и еще семь писем выставлены в главном зале ЦРУ.

Избавившись от ярлыка «антиамериканской», разведка получила благословение отцов-основателей государства. У генерала Вашингтона была целая сеть разведчиков за вражескими линиями. Он не получал платы за руководство армией, а вел книги, которые помогли бы ему впоследствии возместить убытки. Среди его счетов можно найти следующую запись: «Пять гиней выдано на расходы и как вознаграждение жителю Джерси за доставку корреспонденции через линию фронта».

Таким образом, ЦРУ перестало обращать внимание на традицию, считавшую шпионаж делом бесчестным, о чем Эддисон сказал, что «если человек способен на такое позорное дело как шпионаж, значит, он будет хорошо работать только за вознаграждение».

Так возродилось к жизни старинное убеждение, что шпионаж необходим для выживания мощной державы, а моральные возражения становятся в этом случае лишними. Секретность, предательство, подкуп, хитрость – все было одобрено и признано необходимым для государства. ЦРУ другим путем пришло к философии, которую уже исповедовали КГБ и ГРУ. Вполне возможно, что руководители разведывательных организаций и СССР, и США могут назвать своим духовным отцом китайского военного теоретика Сун Цу, который еще в 500 году до н. э. написал трактат о шпионах, который назывался «Корни стратегии – искусство войны». В частности, он говорил:

«Узнать о войсках противника можно только с помощью человека. Следовательно, нужно использовать шпионов, которых можно разделить на пять классов: местные, внедренные, оборотни, обреченные, выживающие.

Когда работают все пять типов шпионов, раскрыть тайную систему становится невозможно. Такая система становится наиболее ценной для руководителя.