Текст книги "Ябеда"

Автор книги: Саманта Хайес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

Глава 19

– Мик? Ты уже дома? – крикнула Нина. Никто не отозвался. – Джози, это ты? – Она совершенно отчетливо слышала, как кто-то возится с входной дверью.

Нина вышла в коридор и напрягла слух, затаив дыхание. Звуки были громкие и четкие – дверь хорошенько потянули, подергали за ручку. Она прекрасно знает голоса своего дома.

– Мик? – снова окликнула она.

Ни знакомого щелчка дверного замка, ни позвякивания ключей, брошенных на столик в прихожей, ни громогласного: «Я дома!»

– Джози! – шепотом крикнула она наверх. – Ты меня слышишь?

С ее места не было видно маленького окошка во входной двери. Может, это Лора заглядывает внутрь? Лора, впрочем, позвонила бы в дверь или попробовала зайти с черного хода. И вообще, подруга сейчас на работе.

– Ты что, мам? – Наверху нетерпеливо топталась Джози, удивленная странным маминым поведением и ее испуганным видом.

– Оставайся там, – свистящим шепотом приказала Нина. – Иди к себе.

– А зачем тогда звала?! – Весь дом содрогнулся: Джози захлопнула свою дверь.

Снова возня снаружи. Почему бы просто не позвонить? Нина отважилась выглянуть из окна – на крыльце никого, но за углом, кажется, мелькнула тень. Во рту у нее моментально пересохло; трясущимися руками Нина потянулась к мобильному телефону и, сжав зубы, набрала номер. Безопасность Джози превыше всего.

Когда на том конце подняли трубку, у нее свело живот. Сколько она молилась, чтобы ей никогда не пришлось этого делать…

– Полицию, пожалуйста.

Нина сухо изложила детали случившегося, стараясь оставаться спокойной, но всей душой желая поскорее со всем этим покончить. Попросила поторопиться, чтобы до возвращения Мика полицейские успели уехать. На объяснения с мужем ушло бы полжизни, это было выше ее сил. Скорее бы услышать полицейскую сирену, может, ее завывания спугнули бы того, кто рыщет вокруг ее дома. Бог даст, этого будет достаточно. О том, что последует дальше, Нина не имела ни малейшего понятия.

Даунс они покидали в припадке нетерпения и страсти. У Нины кружилась голова от прощального тепла солнца, от вина, которое они пили, но главным образом – от Мика. От пьянящей смеси мужественности и творческого начала. Во время пикника она открыла в себе чувства, о которых даже не подозревала. Там, откуда она явилась, страсть, вызванная любовью, просто не существовала.

Когда они, спотыкаясь, бежали вниз, к дороге, Нина вдруг поняла, что хочет Мика больше всего на свете. Так сильно, как еще ничего не хотела. Желание сидело в ней бутоном, который годами рос, рос, а раскрыться не мог. Мик – решение всех ее проблем, он заполнит пустоту, с ним ее жизнь обретет цель и смысл. Они станут лучшими друзьями, любовниками, когда-нибудь поженятся.

– Ко мне? – спросил Мик, когда они сели в первый же автобус.

Ни он ни она не знали, подходит ли им этот номер и поедет ли прямиком в город. Их это не заботило. Потому что не было нужды входить рука об руку в заваленный трейлер Мика, не было нужды раздеваться, забыв задернуть шторы, и падать с ослабевшими коленями на матрас. Сплести тела, не различая, где чья кожа, не думая о том, где уже были или не были губы, – не важно. И секундное молчание, абсолютное, шаткое, когда два незнакомца становятся одним целым, – не важно. Обоим было куда дороже просто сидеть рядом в автобусе, жадным воображением впитывая будущее, ощущая его покалывание в кончиках пальцев.

Сельские виды сменились предместьем, за окнами побежали городские улицы. Нина без улыбки кивнула:

– К тебе.

Они почти не разговаривали. На какой-то остановке вышли, как во сне пересели на другой автобус, поехали в противоположный конец города. Каждая жилка в Нине дрожала. В молчании они быстро шли к Инглстон-парку, с каждым шагом приближаясь к тому, что рисовалось в воображении. Мик отпер трейлер, их встретили запахи мастерской и неприбранного жилья. Они не заметили, им было не до того. Оба знали, как и что сейчас произойдет.

Нина ушла через три дня. Позвонила на работу и сказалась больной. И кроме этих, почти никаких других слов не было произнесено за время, что они провели вместе. Плакали запотевшие окна, обвивались простыни вокруг тел, сыпались на пол краски и грязные плошки. Они ели консервы прямо из банок, пили джин, воду, чай и вино. Спали и просто лежали в объятиях друг друга. Словно были знакомы целую вечность, словно когда-то уже любили друг друга, и все же каждый их совместный полет в небеса становился чем-то небывалым, исполненным наивности и опыта. Она не могла насытиться, чем дольше они были вместе, тем сильнее она его хотела.

Когда Нина наконец собралась уходить, уверенности, что они еще встретятся, не было.

– До свидания, – торжественно сказал Мик. Он стоял в дверях трейлера с обмотанным вокруг бедер полотенцем. Желание в его глазах говорило, что свидание это не за горами.

– Пока, – откликнулась Нина, опустив голову и не оборачиваясь. Волосы бессильными прядями свисали ей на лицо. После того, что они узнали друг про друга, слова казались лишними.

Нина перекинула сумку через плечо и, шаркая ногами по пыли, зашагала к автобусной остановке. Улыбка не сходила с ее лица, счастье струилось по венам теплым медом. Впервые в жизни ей казалось, что она не убегает, а бежит навстречу.

Заслышав вой приближающейся сирены, Нина разом почувствовала дурноту и облегчение. Она могла поклясться, что кто-то дергал за ручку теперь уже задней двери. А что, если Мик вернется, как раз когда она будет объясняться с полицией? Что, если они приедут за показаниями еще раз? А вдруг арестуют кого-нибудь на крыльце – кого она знает – и Мик увидит? Все это промелькнуло в голове у Нины, пока она, застыв в неудобной позе за дверью, дожидалась, когда наконец можно будет выйти.

Сирена взвыла совсем рядом и резко оборвалась, затем стук в дверь и шквал звонков. В дом рвался не взломщик, а полиция.

– Мам, кто это? Что вообще происходит? – Сверху скатилась Джози.

Нина отодвинула засовы и, заглянув в волнистое стекло окошечка, сняла цепочку.

– Ты в порядке, мам? – Джози заметила бледное мамино лицо и бескровные губы.

– Я разберусь, Джози. Иди к себе, – тихо, но твердо сказала Нина, и Джози по ее тону поняла, что лучше не пререкаться.

Сделав глубокий вдох, Нина открыла дверь.

– Миссис Кеннеди? – обратился к ней полицейский. – От вас поступил сигнал тревоги. В доме кому-нибудь угрожает непосредственная опасность? – Он был официален, действовал согласно инструкции, и Нина сразу почувствовала себя в безопасности, но и тревожно тоже.

– Не знаю, – прошептала она, опустив голову. – Не уверена. Входите. – Адреналин, который держал в напряжении душу и тело, иссяк, стоило полицейским – мужчине и женщине – переступить порог ее дома.

– Я сержант Нейлор, а это констебль Шелли. Насколько я понял, к вам в дом проник злоумышленник. – Оба протиснулись мимо Нины и, присматриваясь к обстановке, прошли в гостиную.

Нина снова закрыла дверь на засов, но сначала бросила взгляд в оба конца улицы. Ни души. Только женщина катит коляску, следом трусит собака.

– По-моему, кто-то пытался к нам влезть. – Нина присоединилась к полицейским в гостиной. – Я боюсь, что кто-то… – Как ни скажи, прозвучит по-идиотски. – Кажется, кто-то хочет мне напакостить. Возможно, даже напасть на меня. – Нине стало нехорошо, и она опустилась на диван.

Констебль присела рядом.

– Сержант Нейлор осмотрится и проверит, все ли в доме в порядке. – Она повернулась к напарнику, тот кивнул, с трудом скрывая недоверие, и, отойдя в сторонку, вызвал по рации участок. Нина разобрала: «Скорее всего, ложная тревога».

– Нет, нет! Вы не понимаете! – Она вскочила и тут же снова села: комната пошла кругом. – Дело в том, что… – Нина вздохнула, взяла себя в руки. – Это долгая история.

На большее ее не хватило.

– Может, чашечку чая? Если вам не по себе, сладкий чай как раз то, что надо. – Шелли с улыбкой ждала ответа.

Нина сидела бледная, с пустыми глазами, блуждая мыслями где-то далеко. Она покачала головой: не нужно ей никакого чая.

– Со мной все в порядке. – Нина изо всех сил старалась оставаться спокойной. – Просто пройдите, пожалуйста, по дому и все проверьте. – Она закрыла лицо руками, но тут же отбросила жалость к себе. – Утром в доме были чужие. Они украли одежду моей дочери.

Полицейские обменялись быстрыми взглядами – наконец-то поверили.

– А где сейчас ваша дочь?

– Я здесь, – раздался голос Джози. – И я не догоняю, как кто-то мог стащить мои шмотки. Я ведь все время была дома. Да ты, мам, сама сунула их в стирку и забыла.

– Вы видели кого-нибудь в доме? Или слышали? – спросила Шелли.

Джози решительно мотнула головой:

– Не-а. Я только папу видела, но он был в мастерской.

– Еще что-нибудь пропало? – Сержант вернул рацию на место.

Джози дернула плечом, глянула на мать.

– Да нет.

Нина на мгновение зажмурилась и выпалила:

– На днях кто-то врезался в мою машину. По-моему, нарочно. – Она запнулась. – Я не собиралась сообщать, но после сегодняшнего…

Шелли повернулась к Джози:

– А не мог кто-то из твоих друзей нашкодить, милая?

Джози хмыкнула, уставилась на мать.

– Почем я знаю. Может быть. Мам, ты чего сочиняешь про машину? Папа сказал, ты въехала в фонарь, когда парковалась.

Полицейские переглянулись.

– Автомобиль поврежден, миссис Кеннеди? – Сержант Нейлор бросил взгляд в окно на сад и мастерскую, подергал ручку стеклянной двери, та не поддалась.

– Да, есть вмятина и краска осталась. Хотите посмотреть? – Нина повела было полицейских к машине, но остановилась, ухватившись за дверной косяк.

– Мам! – бросилась к ней Джози. – Что с тобой?

Констебль Шелли придержала Нину под руку.

– Тихонечко, миссис Кеннеди, тихонечко. На вас лица нет.

– Вот. – Нина ткнула в заднее крыло машины. – Я выезжала от подруги, а немного подальше, на улице, стояла какая-то машина, и водитель просто въехал в меня.

– Вы запомнили номер, цвет, марку машины?

– Да. Темно-зеленая, металлик. Видите след?

А в номере была пятерка и, кажется, семерка и буква «М». Похоже на «ровер» или «ягуар».

– Маловато, миссис Кеннеди, – покачал головой сержант, без особого энтузиазма проведя пальцем по вмятине. – Со своей страховой компанией связались? Почему не вызвали полицию, когда это произошло?

Нина закусила губу.

– Потому что… не захотела.

– Пойдемте-ка в дом, милая. – Констебль Шелли была дружелюбна, спокойна и тактична.

Ей уже приходилось иметь дело с подобными женщинами. Когда вызывают на такие безобидные случаи, хоть дух переведешь. Утро сегодня выдалось кошмарное, зато теперь можно будет заскочить куда-нибудь на пару минут, перекусить, а там уж и в участок.

– Послушайте… – Нина проглотила слезы, – кто-то пытался забраться в дом. Одежду моей дочери украли…

– Нет, все-таки без чашечки чая, как я погляжу, нам не обойтись. – С ласковыми увещеваниями Шелли привела Нину в гостиную, убедила Джози сделать маме чайку, а сама записала подробности. Под конец поинтересовалась: – У вас есть какие-то соображения, кто бы это мог вам досаждать?

– Пожалуй, есть… – К собственному удивлению, Нина ответила не задумываясь.

Констебль Шелли облегченно вздохнула: хоть что-то. Сделав еще несколько пометок, она остановила на Нине выжидающий взгляд.

– Но я не могу вам сказать.

Направлявшаяся к ней с чашкой в руках Джози встала как вкопанная.

– Не тупи, мам! Если знаешь, кто это, ты должна им сказать. – Джози стукнула чашкой об стол. – Странная ты какая-то…

Шелли переводила взгляд с матери на дочь. И как это все понимать? Кто их разберет. Домашние неурядицы, надо думать. Небось разъезд или развод с буйным мужем. Или на сцене появилась замена супругу. Вполне возможно, виноват мамашин бывший, а может, дочка и новенький не ладят. Констебль всякое повидала и уже ничему не удивлялась.

– Не очень-то это хорошо, миссис Кеннеди. Если вам известно, кто вам пакостит, а вы нам не скажете, мы ничего не сможем сделать. – Она внимательно следила за Нининой реакцией.

– Вы не понимаете, не можете понять! Но прошу вас, поверьте, мне нужна ваша помощь. Вы не снимите отпечатки с входной двери?

– Миссис Кеннеди, судя по всему, никакого преступления не было. Признаков взлома нет, а повреждения на вашей машине вполне могли быть вызваны тем, что вы сами врезались во что-то. Вызывать к вам команду криминалистов для снятия отпечатков пальцев я считаю нецелесообразным использованием сил полиции. – Сержант Нейлор убрал блокнот.

Нина скрипнула зубами.

– Джози, позволь мне минутку поговорить с полицейскими наедине.

– Миссис Кеннеди…

– Пожалуйста! – Нина и сама слышала, с каким надрывом звучит ее голос. Ухватившись за спинку дивана, она понизила тон: – Вы должны всерьез воспринимать мои слова.

– Если бы вы сказали, почему кому-то нужно вламываться к вам в дом или угрожать, я смог бы принять решение о необходимости дальнейших действий. А так… На данный момент мы ничего не можем сделать. – Сержант Нейлор сложил руки на груди и покачался с пятки на носок.

Вот чурбан, подумала Нина. Наверняка из тех, кто симпатизирует мужу, отколотившему жену, поскольку считает, что баба сама напросилась.

– Я не могу сказать. – Нина опустила голову. Она хорошо помнила его слова: «Не доверяй никому!» – Простите.

– В таком случае, миссис Кеннеди, поскольку ваша собственность не похищена и все в доме находятся в безопасности… – Нейлор огляделся, ища подтверждение своему заявлению, – а вам непосредственно ничто не угрожает, мы уходим.

У Нины внутри все похолодело. Уходят! Бросают их с Джози одних. В отчаянии она нашарила листок бумаги, ручку и нацарапала свой номер. Протянула констеблю Шелли, не сержанту.

– Если вдруг передумаете и все-таки решите мне помочь, позвоните, – прошептала она умоляюще. – Пожалуйста!

Та медленно кивнула – проблеск сочувствия и женского единства? – и поспешила за своим напарником.

– В случае необходимости вы знаете, где нас искать. – Полицейские стояли на крыльце. – Только сначала убедитесь, что у вас и впрямь есть повод, ладно? – Сержант хохотнул и вышел, констебль Шелли за ним. Напоследок еще раз глянув на Нину, она сунула записку в карман.

Нина заперла дверь. Дом молчал. Она прислонилась к стене, прижалась затылком и ладонями к холодной штукатурке. Никогда ей не было так одиноко в собственном доме.

Глава 20

В одно воскресенье я сидела на своем каменном подоконнике и мечтала, что вот сейчас покажется папина машина и грязно-серая картинка зимы сразу повеселеет. Ледяной холод старинного здания заползал прямо в кости, и я сама почти окаменела. Все остальные – безымянные воспитатели и дети, которых я как следует не знала, – носились туда-сюда по всяким утренним делам, а я сидела и ждала, ждала, не сводя глаз с ленточки дороги, убегавшей в сторону леса. И от скуки водила пальцем по стеклу вдоль змеистых следов, которые оставляли капельки на запотевшем стекле.

– Никак, мух ловишь?

От ехидного голоса у меня побежали мурашки по спине. Она! Эта женщина появлялась вроде как ниоткуда, из шкафов или из стен; она была сразу везде. Дети говорили, что она – глаза и уши других воспитателей, шпионит за нами и только и ждет, чтоб мы сделали что-нибудь не так. Кто-то сказал, что это она приходит по ночам. Я до жути боялась ее туго-натуго стянутых черных волос, от которых длинное лицо казалось очень белым и мертвым.

Вдруг поверив во все ужасы, которые слышала от детей, я безмолвно смотрела на нее. Потом выдавила:

– Я жду папу.

Она ушла, а ее издевательский хохот еще долго висел в воздухе.

Папа все-таки приехал. Я знала, что приедет! Мне стало тепло, словно огонек вспыхнул внутри, так пламя бежит по газете и по щепкам, когда мы зажигаем камин. В десять минут четвертого, когда я прождала почти пять часов, папина машина проехала по дорожке и остановилась у главного входа. Он вылез из машины с широченной улыбкой, наверное, у него было хорошее настроение, потому что он прокатился. Папа души не чаял в своей машине, всех уверял, что его «форд гранада» 73-го года прочный как танк, и всегда оглядывался, оставляя машину на стоянке. По-моему, он воображал, что подъехал к шикарному отелю или к особняку какого-нибудь лорда. Такой у меня был папа. Всегда кого-то из себя разыгрывал, всегда хотел показаться лучше, чем был на самом деле. Я бросилась к нему навстречу.

– Привет, малышка! – пророкотал он, а я повисла, обхватив его за пояс.

Он взъерошил мне волосы, жалея, наверное, что я не мальчик. Тогда мы бы с ним могли пойти на футбол или вместе драили бы «гранаду».

Однажды он сказал, что я напоминаю ему маму, а потом ужасно разозлился на меня из-за того, что она умерла. «У тебя такая же светлая кожа и глаза как миндалины», – сказал папа и целую неделю со мной не разговаривал. Изо дня в день пил, пока не отключался. Соседка увидела, что я одна играю на улице, и меня забрали, чтобы за мной присматривал кто-то другой. Помню только пирожные. Какая-то добрая тетя кормила меня бисквитными пирожными, пока меня не затошнило. Она сказала, что будет помогать, пока папа не выздоровеет.

– Я тебя сто лет ждала! Где ты был? – Мне не хотелось, чтоб он видел, как мне плохо, но я не смогла удержаться.

Папа посмотрел на часы.

– Опоздал на часок или около того.

– На три недели опоздал!

Но папу ничем нельзя было пронять, он всегда делал что хотел и когда хотел.

– Ну, куда отправимся, принцесса? – От него странно пахло, кем-то чужим.

– В зоопарк? – с круглыми глазами спросила я.

И тут в холле, цокая каблучками по плиткам пола, появилась Патрисия, тонкая фигура изогнулась в сторону папы. Патрисия окинула его внимательным взором, глянула в окно на сверкающую красную «гранаду». Он заметил ее восхищенный взгляд и выпятил грудь.

– Нет, не в зоопарк, – покачал головой папа и подошел к Патрисии. – Куда посоветуете отвезти повеселиться маленькую девочку? – Папа распахнул дубленку. Туго обтянутый рубашкой живот перевешивался через ремень, руки похлопывали по карманам.

– На такой машине – куда угодно. – Растянув губы в улыбке, Патрисия заправила за ухо выбившийся завиток.

– Хороша, верно? – Папа разгладил усы, в которых так часто застревали крошки. – Так где тут у вас можно погудеть стоящему парню?

Патрисия засмеялась и еще ближе придвинулась к папе. Мне это не понравилось.

– Я скоро заканчиваю, если хотите, могу показать здешние места.

Черная маечка плотно обхватывала ее талию и бедра, которыми она слегка покачивала. Папа смотрел во все глаза.

– А как же зоопарк?.. – начала было я, но папа отмахнулся, и я прикусила язык – знала, что будет, если настаивать.

В итоге мы с ним просто ходили по нашей территории. Папа извлек из необъятного кармана банку – гостинец, – и я тянула пепси, показывая ему норки-убежища, которые мы с ребятами устроили. Папа все поглядывал на часы.

– Она скоро освободится, – сказал он и стряхнул с дубленки упавшие листья. А потом подхватил меня на руки, и мы пошли назад к дому, который темнел за деревьями, как большущая старая тюрьма. – Стало быть, все путем? – проурчал папа мне в ухо, и крепкая шершавая ладонь сжала мои пальцы. – Здорово, что я тебя сюда пристроил. Весело тебе тут?

Я промолчала.

В холле я расцепила руки, которыми крепко-крепко обхватила папу за пояс, и смотрела, как мое место рядом с ним занимает Патрисия. Одну руку папа продел ей под локоток, а другой распахнул высокую дверь. Через плечо бросил мне «пока», и я услыхала, как он спрашивает ее имя.

– Патрисия, – ответила она. – Патрисия Элдридж.

Я вскарабкалась на свой подоконник и проводила взглядом плавно отъехавшую «гранаду». Папина рука вытянулась по спинке пассажирского сиденья. Я сидела и смотрела на тающий хвост выхлопных газов, а потом просто смотрела, пока день не сменился ночью. Теперь надо было снова ждать.

Глава 21

Прижав к груди пачку бумаг, в комнату входит мистер Палмер. Нас игнорирует, хотя мы ждем уже десять минут. Секретарша прибежала за нами и сообщила, что нас вызывает директор, ждет через полчаса у себя в кабинете. Мы с Эдамом стоим рядышком, точно пара нашкодивших малолеток. Ума не приложу, что бы это значило. Пока все молчат, оглядываю кабинет, и к горлу подкатывает тошнота.

Директор усаживается за стол, кое-что на нем переставляет, делает глоток из чашки и брезгливо морщится – остыло. Его суровые манеры внушают уважение, необходимое для управления школой. Стоит нарочитая тишина, хотя нос у него налился опасной краснотой и вены на тыльной стороне рук вздулись, словно карта дорог в никуда. Он все еще не замечает нас.

Я делаю вдох и, набравшись храбрости, даром что по непонятной причине боюсь его, заговариваю первой:

– Мистер Палмер, вы хотели нас видеть?

Директор поднимает глаза, по лицу пробегает тень.

– Да. Я надеюсь на вашу помощь, мисс Джерард. Дело очень деликатное. – Он сверлит Эдама взглядом, и я кожей чувствую напряжение между ними. – Мистер Кингсли, вы не просветите свою коллегу?

Бегут секунды, мне все тошнее: я догадываюсь, что за всем этим стоит.

Одновременно с протяжным выдохом Эдама разглаживаются морщинки в уголках его глаз и в складках у рта, расслабляются стиснутые челюсти, плечи мягко опускаются.

– Поступила жалоба, – ровным голосом начинает он. На лице никаких эмоций, смотрит прямо перед собой. – На меня жалоба. Одна из учениц утверждает, что у меня с ней… любовные отношения. – Он натужно сглатывает, видно, как дергается кадык. – Разумеется, это неправда. Вы на особом счету у девочек, они с вами откровенны, и мы с мистером Палмером подумали: быть может, у вас есть основания считать, что…

– Что она лжет! – Палмер берет инициативу в свои руки. – Дело нешуточное. Родители уже подключили своих адвокатов. – Пронзительный взгляд на Эдама: не иначе как полагает, что подчиненный не совсем без греха.

Включается Эдам, переводя глаза с меня на директора и обратно:

– Эта девочка – Кэти Фенуик – утверждает, что я… что мы… на протяжении долгого времени…

Я жестом освобождаю его от необходимости углубляться в подробности.

– Не надо больше ничего говорить… – Я снова там, прячусь в зарослях, не смея дышать, слежу за ними, вижу ее наготу. – Все понятно.

Испарина капельками выступает над верхней губой. В памяти всплывает бледная девичья кожа, сырая земля; ночной туман в лесу, приглушающий звук шагов.

– Я побеседую с некоторыми сотрудниками, попробую разобраться, – говорит Палмер. – Школьные юристы предложили, чтобы этот инцидент стал частью расследования, которое мы в любом случае обязаны провести. После чего я обязан составить отчет для совета попечителей. – Он тяжко вздыхает. – Хотя вы у нас в школе всего несколько недель, мисс Джерард, я буду весьма признателен, если вы изложите свои соображения касательно этой девочки. Любая мелочь, имеющая отношение к данному делу, любое ее замечание о мистере Кингсли – все может оказаться небесполезным. – Шея мистера Палмера наливается кровью, пальцы нервно сжимают серебряную ручку.

– Разумеется. – На Эдама я не смотрю, хотя знаю, что тот не спускает с меня глаз, безмолвно умоляя о спасении. Больше не сказав ни слова, закусив губу, я поворачиваюсь к двери.

– Хоть что-нибудь! – слышу я восклицание Эдама и закрываю за собой дверь.

Мотор ревет и вырубается. Я делаю еще четыре попытки, на пятой мотор испускает предсмертный хрип. Автомеханик из меня никакой, но я открываю проржавевший капот и добросовестно рассматриваю ворох маслянисто поблескивающих металлических кишок, за который выложила пятьсот фунтов наличными. И как только эта кучка изъеденных ржой проводков пережила – нет, как я пережила – дорогу сюда! Болтаются покрытые коркой окиси клеммы аккумулятора, каждое соединение сочится чем-то черным и зернистым, все резиновое изношено и в трещинах, решетка радиатора забита мертвой птицей.

– Черт! И что теперь делать? – Со злостью пинаю переднее колесо.

– Далеко собрались?

Бросаю взгляд поверх солнечных очков: наш учитель выгуливает собаку. Мы виделись в школе, но не общались.

– Не так чтобы, – смеюсь я. Вдруг поможет, если поприветливей с ним, хоть это и мука – улыбаться, прикидываться веселой. – Сдается мне, все гарантии посредника приказали долго жить. – Я одариваю коллегу самой милой улыбкой, на какую только способна при данных обстоятельствах. Подняв вверх очки, обручем цепляю на макушку.

– Это Элфи. – Он сует мне в руки собачий поводок и засучивает рукава потрепанного свитера. – А я Дуг, физикой заведую. Поглядим-ка, что там у вас.

– Спасибо, я вам так благодарна.

Пес как заведенный носится вокруг меня, поводок обматывает мне колени. Лишившись свободы передвижения, пес плюхается мне на ноги и принимается грызть носок туфли.

– Плохие новости. – Дуг выныривает из-под капота и чешет нос, оставляя на нем черную полоску. – Масло течет, аккумулятор никуда не годится. Все шланги в трещинах, в потеках, и видите – крышка трамблера, она мне совсем не нравится. Могу продолжать.

– Увольте, не надо.

– Вы куда ехали? – Нагнувшись, Дуг хватает Элфи за ошейник, тот лает, и оба начинают наматывать круги в обратную сторону, а у меня в итоге начинает кружиться голова.

Вообще-то я думала проехаться в выходные, понемножечку за раз, – посмотреть, насколько близко можно подобраться. Теперь затея представляется безумной и опасной. Вряд ли я достигла бы даже конца подъездной аллеи на этой старой развалине. Так что спасибо ржавой таратайке, что вовремя остановила меня.

– Да просто в город, – вру я.

Дуг смотрит на часы:

– Из Роклиффа ходят только два автобуса в день. Если поторопитесь, успеете на второй. – Его пес стоит около меня, он мне до колена. Дернув за поводок, Дуг уходит. – Не мешкайте, – бросает он, не оборачиваясь.

Неуверенными шагами я двигаюсь по аллее, но скоро останавливаюсь и, обернувшись, смотрю на здание школы. В окне справа от высоких дверей белеет лицо: кто-то из учениц, наверное. Я пускаюсь бегом к выходу, тяжелые железные ворота открываются со скрипом, от которого шевелятся на голове волосы, и я выхожу.

Над лесом, что начинается сразу у ворот, вздымается церковный шпиль. Прохладный ветер подгоняет меня в лесной шатер, где листва мерцает бледным золотом. Начало осени. Как странно находиться за пределами Роклифф-Холла. Я сознаю весь риск, понимаю, что придется ходить не поднимая головы, пусть даже я сильно изменилась.

По узкой дороге иду в сторону деревенской церкви. Рядом, хлопнув крыльями, слетает с дуба ворона, и я вздрагиваю. Ворона летит к приземистому зданию в просвете между деревьями – старой церквушке, неотъемлемой части поместья Роклифф-Холл. Церковь темна и заброшена, плющ оплетает ее сверху донизу, окна заколочены досками, а кладбище так заросло, что не видно ни одного надгробия. Проволочная ограда окружает церковь, клоки овечьей шерсти, как забытое белье, висят на решетке.

Я иду быстро, но дорога кажется бесконечной. До Роклиффа я добираюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как отъезжает автобус и медленно рассеивается серо-голубой шлейф выхлопа.

– Проклятье! – говорю я, с некоторым, впрочем, облегчением. Поездка в Скиптон была бы бессмысленна. Я придумала ее для того только, чтобы не объяснять Дугу своих истинных намерений. А их осуществление, так или иначе, закончилось бы катастрофой.

Навстречу мне едет машина, примечательная лишь тем, что других на пустынной деревенской улице нет. Я отворачиваюсь – не хочу, чтоб меня узнали, но машина притормаживает и останавливается рядом. Водитель гудит, приходится обернуться, и я вижу за рулем Эдама. Он опускает стекло, здоровается неловко: «Привет» – и морщит лоб.

После визита к директору мы с ним еще не разговаривали.

Я киваю в ответ и нервно оглядываю улицу, вдруг чувствуя себя совершенно беззащитной. О чем только я думала, уходя из школы? Из дверей почты выходит женщина с двумя детьми.

– Гуляете? – интересуется Эдам.

– Не совсем. – Я нагибаюсь к окну его машины, чтоб не кричать на всю улицу. – На автобус до города опоздала.

– До Скиптона? А я только что оттуда. – Он хлопает по стопке библиотечных книг на пассажирском сиденье. – Знал бы – подвез вас.

– Сама не знала. Чистой воды экспромт, – вру я, пожимая плечами.

– До школы подвезти? – Эдам убирает книжки: стараясь не угодить в собственный ноутбук, перекидывает одну за другой на заднее сиденье, и без того заваленное. В руках у него остается одна книга, на обложке мелькает слово «убийство».

В его машине будет безопаснее, чем на улице, у всех на виду.

– Спасибо. – Мне вовсе не хочется быть невежливой. Открыв дверь, я забираюсь внутрь и застегиваю ремень. Похоже, машины мы покупали у одного дилера.

Эдам смеется и бросает книжку мне на колени.

– «Церемония убийства», – читаю я вслух. Книжка далеко не новая, годов восьмидесятых. – Чтиво на ночь, что полегче?

Он не отвечает, а я заклинаю его, сунув под себя руку со скрещенными пальцами: только не вздумай завести разговор насчет проблемы с Кэти Фенуик.

Эдам коротко кивает и едет дальше, резво переходя с одной передачи на другую, но, не доезжая до школьных ворот, сбрасывает скорость и смотрит на меня искоса. Явно хочет что-то сказать, только не знает, с чего начать. Из кустов выскакивает заяц, в страхе замирает, прыгает в одну сторону, в другую. Резко затормозив, Эдам останавливается вовсе и ждет, когда бедняга на что-нибудь решится. Остановка помогает решиться и самому Эдаму.

– Вы думали о… том инциденте? – не повернув головы, спрашивает он.

– Да. Да! – тут же отзываюсь я. Мне очень не хочется впутываться в эту историю – полиция, адвокаты, возможно, суд, – но как я могу промолчать о том, что видела?

– И?.. – Эдам барабанит пальцами по рулю.

Не знаю, чем вызвано его раздражение – то ли зайцем, который расселся на дороге и дергает розовым носом на вонь от машины, то ли моей нерешительностью. Одно очевидно: Эдам не хочет лишиться работы.

– И… – Я умолкаю. Заяц удирает в кусты, и Эдам трогается. Когда мы проезжаем мимо школьных ворот, я собираюсь сказать, что мы прозевали поворот, но Эдам выруливает к другим воротам, чуть дальше по дороге. Выключает мотор, и я слышу только хриплое карканье ворон, словно они не на соседнем поле, а у меня в голове.

– Я подожду, не проблема, – хмуро бросает Эдам, вытаскивая из бардачка маленькую жестяную коробку. Сыплются конфетные фантики, смятые газеты, старые салфетки. В жестянке у него кисет с табаком и папиросная бумага. Высунув локоть в открытое окно, он принимается скручивать сигарету, целую вечность выкладывая табак ровненькой полоской, и… сквозняк сдувает всю его работу, часть табака падает ему на джинсы. Эдам терпеливо собирает все до последней крошки и снова укладывает на бумажку, дожидаясь, пока я заговорю.

– Собственно, я не очень хорошо знаю Кэти… – начинаю я. – По-моему, довольно сложная девочка. (Мягко сказано.) На первом нашем занятии она намекнула, что ее преследуют.