Текст книги "Ябеда"

Автор книги: Саманта Хайес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Глава 25

Это похоже на отлив. Поток учениц повернул вспять; процесс, обратный тому, что я наблюдала недели назад. Как много всего произошло за это время – и вместе с тем ничего не изменилось. Девочки, нетерпеливо ждущие, когда родители заберут их домой, из окна моей комнаты под самой крышей напоминают рассерженных муравьев.

Со слов Кэти я знаю, что на каникулы она едет с родителями в Италию – отменное наказание за безответственную выходку. После подсмотренной в лесу сцены мне несколько ночей подряд снилась Кэти. В последнем сне полиция извлекала обнаженное тело Кэти из неглубокой могилы, вырытой во влажной земле как раз там, где я видела их с Эдамом, а в тени прятался кто-то безликий. Я проснулась в холодном поту, дрожа от ужаса. Утром я записала все в подробностях, надеясь таким образом избавиться от кошмара. Как бы не так, еще хуже стало.

Дыхнув на стекло, я вывожу крестик на затуманившемся стекле: прощальный поцелуй каждой покидающей Роклифф девочке. Раздается осторожный стук, и я со скрипом открываю старую дверь.

– Лекси? Что случилось?

На щеках у Лекси разводы туши, густая подводка под глазами, которой ей постоянно и тщетно запрещают пользоваться, растеклась и выглядит так, будто девочке подбили глаз.

– Он задерживается! – вопит Лекси. – На черт знает сколько времени! А я тут буду сидеть совсем одна.

Это она о своем отце.

– Ну, скажем, не совсем одна. Я никуда не еду. – Язык у меня как деревянный, слова еле выговариваются.

– Можно подумать, он по мне и не соскучился вовсе! – Лекси врывается в комнату и плюхается ко мне на кровать. Берет мой шарфик, наматывает на руку. – Вам-то хорошо… – Она тянется к туалетному столику за салфеткой. – Можете взять и свалить отсюда в любую минуту.

Возразить, что как раз этого-то я и не могу? Я останусь в Роклиффе, вместо того чтобы провести каникулы у моря или дома, с семьей, или отправиться в поход. И буду старательно избегать старомодных чудаков, которым, как и мне, некуда податься. Я бы сказала, но не стану. Я уже достаточно хорошо изучила Лекси, она тут же пристанет с вопросом: почему?

– Когда папа собирается приехать за тобой?

Лекси не отзывается, перебирает скромный набор туалетных принадлежностей у меня на тумбочке, как будто у себя дома. И выносит свой приговор:

– Маловато у вас косметики. А этим вы моете голову? – Она брезгливо морщится и открывает флакон шампуня из супермаркета. – Фу! Воняет, как средство для унитаза.

Сомневаюсь, что Лекси знает, как пахнут чистящие средства, и уж тем более, что ей хотя бы раз в жизни довелось чистить унитаз, но не спорю.

– А по-моему, нормальный шампунь, мне подходит.

На самом деле на другой у меня нет денег. Все, что я получила, – это аванс, двести фунтов наличными, и наша бухгалтерша довольно раздраженно предупредила, что зарплаты мне не видать, пока я не предоставлю свои банковские данные.

– Вы бы к своему парикмахеру обратились, он что-нибудь посоветует. Папа каждые каникулы возит меня в Лондон и покупает целый день в салоне красоты. Они там делают все, что я пожелаю, и все-все оплачено…

– Возьми себе. – Я протягиваю голубой флакон. – Попробуй, сама удивишься.

Рука Лекси медленно поднимается и берет шампунь. Хмурое выражение, которое тенью набежало на лицо, разглаживается, и она даже находит в себе силы на невнятное «спасибо».

– А если от него волосы у тебя пойдут мелким бесом, просто вылей его в шампунь папиной подружки. (Мы дружно хохочем.) Так ты останешься здесь на ночь? Боюсь, мы с Сильвией уже сняли постельное белье.

Лекси дергает плечом и снова мрачнеет.

– Да я могу проторчать здесь еще целую неделю! Не в первый раз, между прочим. А что вы тогда имели в виду – ну, когда сказали, что у нас с вами много общего? Вас тоже родители спихивали в интернат, а сами где-нибудь развлекались?

– Не совсем. – У меня есть несколько ответов: лживых, уклончивых, сокрушительно правдивых. Она не поверит ни одному. – Я была такой же упрямой, как ты. Ужасно злилась, когда меня подводили, вот как ты сейчас злишься на своего папу.

– И что потом? – Лекси сидит по-турецки на кровати, прижимая к себе шарфик и шампунь, словно ничего дороже у нее на свете нет.

– Потом? Наверное, со временем я просто изменилась.

На каникулах кухня не работает. Для тех, кто предпочитает никуда не уезжать, – и для тех, у кого нет выбора, – в гигантском холодильнике оставляют продукты. Я изучаю запасы и раздумываю: не предложить ли свои услуги в качестве повара? Да, но это будет означать неизбежные разговоры, сборища, общий стол, истории, вопросы… Я пристраиваю на разделочную доску головку сыра.

– Вот ты где!

Вздрогнув, круто оборачиваюсь с ножом в руках. Эдам со смехом выставляет перед собой ладони.

– Ничего себе! А я только хотел спросить, не желаешь ли присоединиться к нам? Мы собираемся в деревню – перекусить в пивнушке. Хотим это дело отметить.

– Отметить?

Свет клиньями отскакивает от лезвия ножа и пляшет на белых стенах кухни.

– Конец четверти. Какая-никакая передышка.

– Передышка? – Я принимаюсь резать сыр.

– Так и будешь повторять за мной конец каждого предложения? – Эдам бросает взгляд на часы: – Встречаемся в холле через десять минут.

Я смотрю на Эдама, но вижу не его, а кого-то совсем другого, не такого высокого. Того, с кем хотела бы сейчас быть. Того, кто обнял бы меня и, если я не захотела в пивную, отвел бы в спальню и принес поднос с чем-нибудь вкусненьким и лег рядом. Утешил, рассмешил…

– Прости. Я что-то устала.

Пытаюсь сосредоточиться на сыре, но он расплывается перед глазами, как будто тает, и я вытираю глаза тыльной стороной ладони.

– Резала лук? – интересуется Эдам.

Я мотаю головой, шмыгаю носом. Эдам, облокотившись с другой стороны на стальной рабочий стол, нагибается ко мне:

– Ты что, Фрэнки?

А самому, держу пари, не терпится подхватить куртку и отправиться веселиться в деревенский кабак.

– Так, ничего.

«Уходи, пожалуйста», – думаю я, хотя на самом деле мне этого не хочется.

– Тогда до завтра.

– До завтра.

К тому моменту, когда его шаги стихают, оказывается, что я искромсала всю головку сыра.

Огонь живо разгорается. На мысль меня навел коробок спичек на кухонной полке. Я долго крутила его в руке, прикидывая, где бы раздобыть дров. Старых газет, которыми был набит мусорный бак в библиотеке, хватило бы, чтобы поджечь все здание. Я притащила несколько связок в обеденный зал и сунула в камин.

«Теперь дрова. Дровишки», – размышляла я. Интересно, кто-нибудь заметит пропажу пары школьных скамеек? Я направилась в подвал и шарила в потемках по сырой шершавой стене, пока не наткнулась на выключатель. Сеть низких проходов в конце концов привела меня к хранилищу разбитой мебели, сваленной в кучу и приберегаемой, вероятно, для единственной разрешенной зимой растопки.

Я набрала охапку деревяшек и отнесла наверх. Потом спустилась и принесла еще. И так до тех пор, пока у меня не набралось достаточно дров, чтобы хватило на весь вечер. Я растрясла газеты и скрутила их, положила в камин дюжину жгутов, а сверху вигвамом уложила самые тонкие щепки.

Потом я зажгла спичку, поднесла к бумаге и следила за крошечными язычками огня. Через десять минут пламя загудело и мои дрова загорелись ровно и жарко. Я сходила на кухню за подносом с ужином, который приготовила заранее.

И вот я здесь – кресло придвинуто к камину, поднос на полу у ног, левая щека горит от жара. Медленно жую сыр и печенье. Я отважилась запустить руку в запасы вина, оставленного для сотрудников, и обнаружила, что нескольких стаканов вполне достаточно, чтобы забыть обо всем.

Я подкладываю в огонь дрова, огонь вспыхивает веселее, становится совсем жарко, и я снимаю кофту. Время тянется медленно, беззвучно, тем более что все остальные в пивной. Сейчас без пяти минут девять. Я видела, как они уходили вчетвером – женщина, которая, по-моему, преподает латынь, учитель информатики мистер Мак-Бейн, новенькая девушка, прямо из Парижа, с факультета иностранных языков, ну и само собой, Эдам.

Устроившись в кресле с ногами, я обнимаю колени и бурчу себе под нос, потягивая вино: «У него, надо полагать, тоже нет дома». Жара, выпивка, одиночество – и я вдруг оказываюсь там, куда не хочу попасть. Поставив стакан на маленький столик под рукой, вытаскиваю из заднего кармана фото. Снимок в запечатанном пластиковом пакетике, чуть помят; пакет отсвечивает, и лица на снимке призрачно серебрятся. Ногтем я провожу по шву, открываю пакет…

И вскрикиваю.

– Господи, ты меня до смерти перепугал! – Облегчение выливается в истерический хохот.

– Как раз этого я и не хотел. – Эдам со смехом наклоняется за выпавшей у меня из рук фотографией, бросает на нее беглый взгляд и вручает мне: – Вот, держи. И прости.

Он подтаскивает еще одно кресло, ставит напротив. Уютный ужин наедине с собой закончен, но в душе я рада компании.

– Что все это значит? – Он тычет в остатки моего ужина, кивает на пылающий огонь. – И у кого тоже нет дома?

Краска заливает мне все лицо, а не только ту щеку, что ближе к огню.

– Я думала, ты в пивной, – увиливаю я от ответа.

– Предпочитаешь одиночество?

– Как хочешь, – пожимаю я плечами, мысленно умоляя: «Нет, пожалуйста, останься!» – и засовываю фотографию под себя.

– Симпатичный ребенок. Семейное фото? – спрашивает Эдам.

– Нет, подруга прислала. А тебе часто пишут из банановой страны?

Эдам фыркает:

– К сожалению, нет. В Австралии у меня никаких родственников не осталось. И вообще – нигде никого, если не считать бывшей жены, да и та, знай она мой адрес, скорей всего, послала бы мне гнилых бананов.

Мой черед смеяться.

– Можешь не объяснять. Она предпочитала бананы с мороженым, а ты их намазывал на хлеб с джемом.

– Вроде того. – Эдам постукивает по бутылке: – Не возражаешь, если я присоединюсь? – Минуту спустя он возвращается из кухни еще с одной бутылкой и стаканом.

Я стараюсь убедить себя, что все это совершенно безобидно, что я никого не предаю и ничем не рискую. Он всего-навсего коллега, даже не местный, так что риск минимален.

– Значит, нигде никаких родственников? – уточняю я. Если уж нам суждено провести этот вечер вдвоем, я желаю говорить исключительно о нем. – И кстати, ты еще не объяснил, почему вернулся из пивной.

– Нигде и никаких. Потому что у меня из-за тебя душа была не на месте. Удовлетворена? – Невинно распахнув хулиганистые глаза, Эдам разливает по стаканам вино и пододвигается ближе к огню, ко мне. – Холодновато сегодня.

– Совсем не обязательно беспокоиться обо мне, – говорю я и злюсь на себя за то, что мне это приятно. – Со мной все в порядке, просто последние недели выдались хлопотные.

Эдам устраивается поудобнее, сухощавое тело тянется к теплу, как растение к свету.

– За стенами Роклифф-Холла я официально считаюсь бездомным. – Он ворошит дрова в камине железной кочергой, и головешки рассыпаются углями, подбрасывает еще деревяшек, кверху взвивается столб искр.

– Ну и как ты себя ощущаешь? – Я снова накидываю кофту и натягиваю ее на колени.

– Свободным, – отвечает он. – Впервые в жизни я чувствую себя свободным.

– А когда был женат, ты чувствовал себя в ловушке?

Эдам колеблется: сказать, не сказать?

– Клаудия – красивая женщина, мечта любого мужчины. Но когда мы познакомились, нам было всего по девятнадцать, она только начала свою модельную карьеру, а я только приехал в Австралию. – Он качает головой, улыбаясь воспоминаниям. – Потом ее понесло по миру – Лондон, Нью-Йорк, Париж. Она стала довольно знаменитой, и через несколько лет, когда она вернулась в Австралию, денег у нее было больше, чем здравого смысла. Я к тому времени жил и работал в Сиднее, она меня разыскала, и пошло-поехало! Через полгода мы уже были женаты. – Эдам умолкает, втягивает носом хмельной запах вина. – Наши отношения, если честно, были основаны исключительно на похоти, а копни глубже, и стало бы ясно, что мы совершенно не подходим друг другу. – Судя по тому, что акцент становится заметнее, Эдам пытается скрыть смущение.

– Почему? – Я сцепляю пальцы в замок.

– Учитель истории в бесплатной школе и модель с мировым именем. Догадайся сама. – Он усмехается и засучивает рукава полосатой рубахи. – Думаю, ее забавляло таскать с собой на приемы учителя.

– Значит, между вами была пропасть. – Надеюсь, ответ правильный. – А теперь еще и океан.

– Клаудия вечно пропадала на всяких светских тусовках, вечно была озабочена собственной внешностью. Из студии бежала в ночной клуб, потом в оздоровительный центр, оттуда – опять в студию. Дошло до того, что мы с ней практически перестали видеться. – Эдам ждет от меня каких-то слов, но я помалкиваю, надеясь на продолжение. – Я любил ее, она любила меня, но стоило мне заикнуться о детях, как ее бросало в дрожь. – Он хмыкает. – А уж о доме, машине, собаке, об отпуске с палаткой где-нибудь в глубинке и думать было нечего. Клаудия не могла представить себе отдых вне стен пентхауса. В итоге я сам ушел от нее, так сказать, по доброте душевной. Никто не должен менять себя в угоду другому.

– Иногда это необходимо, – слышу я свой голос. – А ты, значит, мечтаешь о счастливой семье и обо всем, что к ней полагается? – Я грызу ноготь, не сводя глаз с Эдама.

Он пожимает плечами:

– Если хочешь – да. Разве не все мы, по большому счету, стремимся к этому?

– Все, кроме Клаудии? – Я смеюсь, чтобы скрыть грусть.

– А ты?

– Может быть, когда-нибудь, – поспешно отвечаю я. – Хотя мне стоит поторопиться, верно? – Ничего мне не удается скрыть своими шутками. – А скажи, преподавание в Англии сильно отличается от австралийского?

– Там больше говорят о проблемах аборигенов, здесь приходится нажимать на пуритан и роялистов, но я справляюсь. Учился я в Австралии, но изучал и европейскую историю. А ты была замужем?

Похоже, Эдам такой же мастер менять тему разговора, как и я.

– По-моему, все дело в том, как учить, а не чему учить. В конце концов, прочитать пару книжек любой может…

– Не уверен. – Эдам встает и облокачивается на каминную полку из толстой дубовой доски, греется.

– Я имела в виду в хорошем смысле. Ведь как учить бывает важнее, нежели чему.

Эдам оборачивается.

– Девочкам нравятся мои уроки.

– Немножко чересчур, похоже, – усмехаюсь я.

Эдам прячет лицо в руках.

– Не напоминай! Спасибо тебе, еще раз спасибо за то, что ты сделала. Сказать, что я тебе признателен, – ничего не сказать.

– Ну хватит уже благодарить, ей-богу. Забыли. Расскажи лучше о своем интернате. Он похож на Роклифф-Холл? – Как ни странно, когда я расспрашиваю Эдама о том мире, что за пределами моей запечатанной раковины, на душе становится легче.

– Ничего общего, небо и земля! Отвратное заведение в наигадостнейшей части Бирмингема. – Эдам снова усаживается. У него мужественное лицо, кудлатая шевелюра, обаятельная улыбка, и держится он мило, по-доброму.

– Признаться, я всегда думала, что интернаты для избранных и стоят бешеных денег. Если он был так уж плох, твои родители должны были пожаловаться.

– Фрэнки, это был не интернат. Это был детский дом. Меня отдали туда сразу после рождения, а потом то забирали, то снова возвращали. Родители были практически нищими. – На лице никаких эмоций. Эдам словно нацепил маску, только она норовит соскользнуть. – Какое-то время я жил с родителями, но по большей части – в детском доме. И совсем недолго в приемной семье.

– А где они сейчас, твои родители?

Он качает головой:

– Им было не до меня. Обычное дело – наркотики, криминал, насилие. У меня есть младшая сестренка, мне было уже четырнадцать, когда она родилась. Ее тоже отдали в детский дом, но в другой. Потом мне сообщили, что родители умерли, а связь с сестрой я потерял.

– Печальная история. – Я подливаю вина и придвигаю нарезанный сыр. Эдам берет ломтик, а я запихиваю в рот сразу два, чтобы не сорвалось с языка то, о чем потом пожалею.

– Теперь понимаешь, почему я начал с чистого листа на другом континенте? После детского дома пошел работать, пахал как вол и накопил на билет в Австралию. Мне повезло: я ходил в школу и получил аттестат, который и добыл мне место в педагогическом колледже.

Я киваю, раздумывая – зачем он вернулся в Англию? Спросить не успеваю: мы слышим пронзительный вопль.

– Что это?! – Эдам бросается к дверям, распахивает их.

Снова крик – и перед нами возникает бледная дрожащая фигурка в ночной рубашке.

– Лекси… – выдыхаю я.

Глава 26

Нина заглянула в окошко мастерской и, с трудом удерживая одной рукой поднос, открыла дверь.

– Ау! – негромко окликнула она.

Только бы Мик не заметил, что она рыдала.

Мик терпеть не может, когда кто-то неожиданно заходит и мешает работать, но ей необходимо увидеть его, хоть на несколько мгновений. И предлог вполне убедительный – принести обед, пока не пришла Тэсс.

Сосредоточенность Мика была видна в напряжении всех мышц, в сведенных плечах. Он нагнулся к холсту и положил на огромное полотно крошечный мазок белой краски.

– Искорка в глазах, – прошептала Нина. – Ты оживил ее.

Мик обернулся, вынул изо рта зажатую в зубах кисть и протяжно выдохнул, словно все утро удерживал дыхание.

– Хороша? – Он удовлетворенно хмыкнул.

На глаз упал темный завиток, и Нина невольно отметила ниточки седины. Она обожала смотреть, как работает муж – сосредоточенно, забывая обо всем. Вот и сейчас, только увидела его – и на душе стало легче, как она и надеялась.

– Я тебе обед принесла. – Нина опустила поднос на столик, сдвинув в сторону десятки скрученных и выдавленных тюбиков. В воздухе носились запахи льняного семени, скипидара и творческой фантазии. – Есть новости из той галереи, которая связалась с тобой по электронке? Они по-прежнему заинтересованы в твоих работах? – Нина старалась выглядеть и говорить как обычно. Перспектива дополнительной работы для Мика – это, конечно, здорово, но хватит ли у него сил на все?

Мик сунул кисточки в банку с голубовато-мутной водой.

– Предложили встречу. Я пытался дозвониться, но пришлось оставить сообщение.

– Как я рада, что тебя наконец-то начинают ценить по заслугам.

Нина вновь остановила взгляд на картине. По манере исполнения она несколько отличалась от его привычных работ. Во-первых, была более яркой. Отличительным признаком картин Мика были естественные, приглушенные тона с единственным цветовым акцентом. Здесь же предметы реальной жизни и реалистичный фон уступили место импрессионистской атмосфере с ноткой сюрреализма. Молодая обнаженная женщина выглядывала в балконную дверь. Под балконом – намек на уличную сцену, но лишь намек. Взгляд тотчас притягивали алые туфельки на ногах девушки.

– Мне очень нравится. – Нина поцеловала Мика в щеку. Зажмурившись, вдохнула знакомый запах и снова ощутила прилив облегчения и уверенности. Но Мик уже отстранился, ему не терпелось вернуться к работе. – Приятного аппетита, – сказала Нина, в душе мечтая остаться здесь до конца дней. – Увидимся.

Шагая к дому, Нина вновь почувствовала, как сердце споткнулось и застучало с перебоями. Только вернувшись на кухню, она снова вытащила из кармана заколку. Встав перед зеркалом, приколола клубничку к светлым волосам на виске – и не сдержала стона. Зрение, затуманившись по краям, сыграло злую шутку – из зеркала на Нину смотрел кто-то совсем другой.

Нина резко отвернулась, взяла телефон и набрала номер Тэсс. Должно быть, та была уже в пути, пришлось оставить сообщение на автоответчике: «Тэсс, прости. Кое-что приключилось. Не могу встретиться сегодня. Давай перенесем?»

Сорвав заколку с волос, Нина снова сунула ее в карман.

– На почте ошиблись адресом, – проговорила она, ни на йоту не веря такому объяснению. – Или… условное освобождение за хорошее поведение?

Она нервно расхаживала по кухне, откидывая назад волосы, методично обкусывая ногти (один отгрызла так коротко, что пошла кровь) и пиная ножку стола до тех пор, пока пальцы не заныли от боли.

В конце концов Нина открыла ноутбук и зашла в Интернет.

– Не мог же он бесследно исчезнуть с лица земли, – прошептала она.

Заполнила строку поиска и, барабаня пальцами по столу, углубилась в список выкинутых поисковиком результатов. Google выдал тысячи ссылок. «Марк Мак-Кормак, – бормотала Нина. – Марк Мак-Кормак…» Глаз скользил, ни за что не цепляясь. Похоже, среди всех этих Марков ее Марка не было. Она уточнила запрос – добавила допотопный телефонный номер из записной книжки. Полная безнадега. Тогда она напечатала по-другому: «Марк Мак-Кормак, Управление уголовных расследований». Выскочила целая страница ссылок, но на первый взгляд ни одна не имела отношения к ее делу. На всякий случай Нина кликнула по двум – все не то.

Наконец Нина добавила к имени еще два слова и похолодела, глядя на них и представляя, в какой она сейчас опасности. Слова невинно помаргивали с экрана. Нина нажала клавишу ввода. Среди результатов были блоги всяческих Марков и всевозможных Мак-Кормаков, пара статей привлекли ее внимание, но оказались пшиком, тут же сайт со списком фильмов на тему ее поиска и т. д. и т. п. Нина не нашла ни чего-то конкретного относительно своей ситуации, ни следов неуловимого Марка Мак-Кормака. Что, в общем-то, неудивительно: учитывая характер его работы, он не станет афишировать свое местонахождение.

Бесполезно. Нина встала, неожиданно разозлившись. Как он тогда сказал? Я всегда буду рядом. Один твой телефонный звонок – и я приду на помощь. А чему еще ее учили? Ключ к нормальной жизни – независимость в обществе и минимальный контакт с группой поддержки программы.

– Не настолько минимальный, – с горечью вздохнула Нина и вернулась к странице с контактными данными полицейского управления Эйвона и Сомерсета. Набрала номер, не имея ни малейшего представления, что скажет. Но ей необходимо сделать этот первый шаг, возможно, передать сообщение для Марка, где бы тот ни был. Как минимум убедиться, что кто-то еще на ее стороне.

– Соедините меня, пожалуйста, с Управлением уголовных расследований, – твердо и четко проговорила Нина.

– Какой отдел?

– Я… я не знаю.

– Вы знаете, кто вам нужен?

– Не совсем. Вы меня просто соедините, пожалуйста.

Телефонистка вздохнула, и на несколько секунд на линии все стихло. Затем раздался новый гудок и мужской голос ответил:

– Защита населения.

– Я хотела узнать… Не могли бы вы… – Слова не шли с языка. – Я пытаюсь связаться с одним из ваших сотрудников, которого… знала много лет назад. Номер, который он мне дал, больше не… – Нина услышала смешок и осеклась.

– Бывает, дорогая. Назовите его имя, и я, так и быть, посмотрю в нашем справочнике.

– Понимаете, он был не из полиции Эйвона, а откуда точно, мне неизвестно. Вы не могли бы просто забить его имя в вашу поисковую систему?

– Все не так просто. И с кем, кстати, я разговариваю? Давайте я занесу в систему ваши данные – посмотрим, что выйдет. Я сумею помочь, если…

Нина поспешно опустила трубку. Снова подняла, постучала для верности по рычажку. И застонала. Такого отчаяния и ужаса она не испытывала с того самого дня, как на УЗИ врач не обнаружил сердцебиения ее ребенка.

«Ничего не случится, – сказал ей Мак-Кормак. – Теперь с тобой все будет в порядке». Откуда у него такая уверенность? А она во всем положилась на него, она ему доверяла. Нине вспомнились его мудрые глаза и как умело он развеял ее страхи. С первой минуты встречи Марк Мак-Кормак взял ее жизнь в свои руки и занимался буквально всем – от устройства в колледж и до решения финансовых вопросов. Он даже помог ей подобрать новый гардероб, когда она отказалась ходить по магазинам в одиночку.

– Вы меня подвели, – прошептала она сейчас, вытащила из кармана заколку и бросила на стол. Она ощущала себя зверем в клетке, где дверца нараспашку, да только бежать некуда. С какой-то безысходностью она опустила крышку ноутбука – пальцы не слушались. Уронив голову на руки, Нина погрузилась в мрачные раздумья. Может, она с самого начала зря рассчитывала на Марка Мак-Кормака?

– Да, да, я с тобой согласна, – рассеянно отозвалась Нина, хотя не смогла бы повторить, о чем сейчас говорила Лора.

Глянув в окно Лориной кухни, Нина расправила тюлевые занавески, чтобы не осталось ни щелочки. К подруге она примчалась, чтобы рядом была хоть одна живая душа. В кармане зазвонил телефон.

– Джози, с мамой все в порядке? – шепотом поинтересовалась Лора, пока Нина говорила по телефону. Она приготовила обед для девчонок и чашку сладкого чая для Нины, заметив, что подруга явно была не в себе.

Джози скорчила пренебрежительную мину. Последнее время мама и вправду ведет себя странновато, но мамы – они ж такие. Нат говорит, что ее мама вечно ревет у себя в комнате и что ни день ругается с папой. Гормоны, решили девчонки, с удовольствием кинув камешек в родительский огород.

– И за этим проследи, пожалуйста. – Только теперь у Нины распрямились плечи и она перестала стискивать губы. – Нам очень многое понадобится. Да, раздобудь еще «слез». Спасибо, Тэсс. Что бы я без тебя делала! – Нина отключилась и пояснила Лоре, кивнув на свой мобильник: – Это Тэсс. Сейчас она практически сама всем заправляет.

– Вот как? – Лора возилась на кухне и ни о чем не спрашивала, по опыту зная: все равно бесполезно, ответа не добьешься, пока Нина сама не решит сказать.

– Если мы вытянем этот фильм, нас завалят работой.

Вдруг забыв о своих страхах, Нина размечталась о будущем – она уже видела, как нанимает полчище гримеров, снимает помещение, берет Тэсс на полный рабочий день.

И тут к горлу вновь подкатила дурнота – она вспомнила.

– Ну что? Нырнем в «Afterlife»? – послышался голос Нат. Девчонки, топая вверх по лестнице с кормежкой в руках, обсуждали свои планы. Затем над головой хлопнула дверь. Лора с Ниной остались вдвоем.

– Так, подруга. Выкладывай, что происходит. – Лора подтащила стул и села к столу. – Твой черед плакаться. Но прежде чем ты начнешь задавать вопросы и, по своему обыкновению, переводить разговор с себя на меня, сообщаю: мой брак по-прежнему летит ко всем чертям. Третьего дня Том не явился ночевать… – Лора оборвала себя на полуслове: по щеке у Нины катилась слеза. – Господи, Нина! Да что стряслось-то?

– Тебе… тебе Натали никогда не говорила, что наушничать, доносить – это плохо? – Нина высморкалась.

Лора на мгновение задумалась.

– Я знаю, что по своей воле Нат никогда не станет стучать на подружек. Ябедам в школе несладко приходится.

Нина нервно хихикнула.

– А ты сама что об этом думаешь?

– По-моему, ситуация крайне непростая. Детей надо учить не молчать, если что-то не так. А на них чуть не с пеленок давят: сиди тихо, не высовывайся и…

– Здесь ты не права. – Вымученная улыбка подруги дала Лоре понять, что лучше не спорить. – К твоему сведению, чтобы выжить на детской площадке, им надо именно сидеть тихо и не высовываться.

Лора пожала плечами. Интересно, к чему весь этот разговор? Неужели у Джози проблемы в школе? Или еще того хуже – опять что-нибудь с их чертовой игрой?

– Ну… если ты так думаешь, – отозвалась она.

– Я не думаю, я знаю, – твердо сказала Нина.

– Какое это имеет отношение к тому, что у тебя вид, словно небо рухнуло? – Лора вытянула из коробки салфетку и подсунула Нине. – Не отстану, пока не скажешь.

Нина снова высморкалась и с трудом выдавила из себя смешок.

– Ровным счетом никакого. Честно. Просто день не из лучших, запарка на работе. Или, может, вирус какой-нибудь.

Лора с сомнением покачала головой:

– Ох, не верится мне что-то.

– Не будем об этом, – отрезала Нина. – Сама управлюсь. – И опустила голову, где кружились прямо противоположные мысли.