Текст книги "Ябеда"

Автор книги: Саманта Хайес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Глава 34

Нина уронила тарелку – верхнюю из стопки у нее в руках. Соскользнув, тарелка спланировала на выложенный плитками пол, осколки фарфора брызнули во все стороны, под стол, под буфет, под холодильник.

– Я достану, – сказал Мик, опять появившись невесть откуда. – Как по-твоему, все хорошо идет? – Он притянул Нину к груди и крепко обнял, словно прощался на месяц. Поцеловал в губы, она не ответила. – Что с тобой? – Мик вытащил у нее из пальцев кусочек фарфора.

– Ничего. – Нина ожила, нагнулась за останками погибшей тарелки, и неудачно – порезала палец. Сразу выступила кровь, густая и темная, закапала на плитки. Нина сунула палец в рот.

Мик вынул из ящика пластырь и протянул жене:

– Держи. Ты с ног валишься, любовь моя. Я сам принесу кофе, через пару минут. А Джози уже пожелала всем спокойной ночи. – Мик и сам явно нуждался в отдыхе.

Нина облегченно выдохнула: хоть за дочку теперь можно не переживать. Вот если бы еще Мик не намекал, что ей следует вернуться к Бернетту. Как хозяин он, конечно, прав, но, несмотря на усталость, Нина не сменит кухню на гостиную, где придется сидеть в компании с этим человеком. Она неуверенно возразила, что лучше займется кофе.

– Я быстро, – сказал Мик.

Спорить бессмысленно, поняла Нина. Она должна помочь Мику там. Ему невдомек, а ведь всей его семье грозит опасность. Скрепя сердце, Нина вернулась в гостиную. Выйдя из-за стола, Бернетт разглядывал ранние работы Мика над камином.

– Они разительно отличаются от того, что я ожидал увидеть, – вскользь заметил он, оглянувшись на Нину, опасливо замершую в дверях. – Не такие… чувственные, на мой взгляд, как некоторые из работ вашего мужа.

– У него есть много других. – Аргумент слабоватый, подумала Нина. Но ей плевать на мнение Бернетта о мастерстве Мика, главное – чтобы он поскорее убрался.

– Думаю, я должен с ними ознакомиться. – Бернетт подошел к ней. – Я уже просил вашего мужа, чтобы вы без него показали мне картины, поскольку художники совершенно не умеют себя продавать. – Бернетт вернулся к камину и снова воззрился на полотна. – Мик со мной полностью согласился.

– Ты просто отведи его в мастерскую, – раздался у нее за спиной неожиданный шепот: оказывается, Мик все слышал. – Вдруг посмотрит и уйдет.

Нина содрогнулась и взмолилась безмолвно: «Не надо, пожалуйста, не надо! Не заставляй меня!» Единственное, что немного успокаивало, – мужу, кажется, гость тоже пришелся не по душе. Мик по-свойски опустил ей ладонь пониже спины, подталкивая к Бернетту. Нина упиралась, но рука гостя уже легла ей на плечи, и по коже у нее пробежал озноб.

– Показывайте дорогу. – Клок тусклых волос упал Бернетту на глаз, наполовину скрыв довольство на его физиономии. Осклабившись, он откинул прядь. – Сегодняшний вечер превращается в истинное наслаждение.

Мик открыл стеклянные двери на террасу, в дом ворвался запах нагретой за день реки. Солнце уже спустилось за соседнюю рощицу, и Мик включил уличные фонари, чтобы осветить дорожку к мастерской. Фонари вспыхнули и тут же погасли.

Мик застонал:

– Черт! Предохранитель полетел. Или одна из лампочек перегорела. – Он двинулся было к чулану под лестницей, но сразу остановился, сунул руку в карман и протянул Нине ключ от мастерской: – Вот, возьми.

Тройной обмен беглыми взглядами – и Бернетт вывел Нину в темноту влажного вечера.

Чужой показалась Нине собственная дрожащая рука, протянутая за ключом; больше всего на свете ей хотелось ухватиться за пальцы мужа. Как он не понимает, что творит, оставляя ее один на один с этим человеком?

– Спасибо, – еле слышно проговорила она, и на миг ей почудилось, что Мик заколебался, померещилось сомнение в его глазах, обращенных к Бернетту и затем снова к ней. Но нет, Мик как ни в чем не бывало отправился к электрическому щитку.

Трава прохладно щекотала ноги, пока Нина молча вела Бернетта к мастерской, ступая по камням вдоль цветочных бордюров. Прошлым летом они с Миком своими руками выложили эту дорожку.

Можно изловчиться, схватить камень и огреть по голове, мелькнула мысль. И все кончится, не успев начаться. Мик поймет, если ему объяснить. Потом они все уедут…

– У вас очень милый садик, – заметил Бернетт. (Как это он разглядел в такой темноте?) – Я бы даже сказал, вы и в жизни очень мило устроились. – Голос стал более низким и густым, в нем зазвучали зловещие нотки.

Нина не ответила.

Они подошли к мастерской, Нина нащупала замок, крутила его так и эдак, но вставить ключ никак не получалось.

– Позвольте мне. – Теперь Бернетт говорил как нежный любовник, предлагающий расстегнуть заевшую молнию или тугую пряжку. Проворные пальцы легли на ее руку, ловко вытянули ключ и вставили в замок. – Вот так, – шепнул он ей на ухо. – Очень просто.

В мастерской Нина отыскала выключатель, лихорадочно защелкала им, но света не было.

– Наверно, Мик не нашел предохранитель. А мастерская подключена к одной цепи с садовыми фонарями. Придется возвращаться, все равно ничего не видно. – Нина шагнула к двери.

– Все, что мне нужно, я вижу, – жестко отрезал гость.

Нина повернулась к нему. Свет из кухонного окна бледной полосой падал на лицо Бернетта, выхватывая острый нос и выпирающий подбородок. Его глаза бегали по ее лицу, пытаясь что-то высмотреть.

Не говоря ни слова, Нина повернулась к выходу, но резкая боль от его пальцев, стиснувших предплечье, остановила ее.

– Я сказал: все, что мне нужно, я вижу. – Бернетт дернул Нину к себе. – Вот все искусство, вся красота и все доказательства, которые мне нужны. Мастерство вашего мужа не в картинах… – Бернетт засмеялся; изо рта несло тухлятиной, как в отлив на морском берегу, – а в умении выбрать себе жену!

Нина отвернулась, зажмурилась, не в силах протестовать, не в силах закричать. Что значит – в умении выбрать жену? Нет, неслучайно он пришел к ним в дом и неслучайно проявил интерес к искусству, хотя ему нет дела до картин Мика. Двадцать лет она уверяла себя, что этот момент никогда не настанет. Спокойная жизнь, заботливый муж, собственный дом и свой бизнес лишили ее реакции, природного чутья. Мак-Кормак – и тот подвел ее.

– Я… я не понимаю, о чем вы говорите.

Бернетт густо захохотал, притянул Нину еще ближе и, взяв за подбородок, повернул к себе ее лицо.

– Неужели за все эти годы ты ни разу не вспомнила обо мне?

Нина замотала головой.

– А я вот думал о тебе, – продолжал он. – Каждый день, все двадцать лет вспоминал прелести маленькой девочки. – Он был так близко, что Нина ощущала запах – чуть ли не вкус – пота у него на лице. – И представлял, что сделаю с тобой, когда найду.

Он подтащил рабочий стул Мика, упал на него, так что стул возмущенно скрипнул, и рванул Нину вниз, к себе.

– Нет! – Она выдернула руку, пнула его по голени и прыгнула к двери.

Бернетт схватил ее, прежде чем она успела взяться за ручку, и, снова упав на стул, грубо усадил к себе на колени. Она с отвращением почувствовала под собой его жилистые ноги.

– Долгими одинокими ночами я думал только о тебе, – замурлыкал Бернетт, поглаживая Нину по спине. – А жизнь тебя не обидела, миссис Нина Кеннеди. – Он будто выплюнул ее имя. – Ты почти не изменилась. – Бернетт провел пальцем по Нининой щеке, по волосам, прихватил прядь на виске, словно там была заколка. – Надеюсь, тебе пришелся по душе мой подарок?

Горло у Нины сдавило так, что она едва не задыхалась. Сознание висело на волоске.

– Понимаешь ли ты, каково это – потерять двадцать лет жизни из-за… – Бернетт обдал ее кислым дыханием, – из-за сопливой девчонки?

Нина покачала головой. Смотреть на него не было сил. Все тело окостенело от страха.

– Девятнадцать лет, четыре месяца и семнадцать дней я провел в заднице. Из-за тебя!

Он вдруг встал, оттолкнув Нину к стене. С соседней полки что-то упало.

В полумраке Бернетт притронулся к полотну на мольберте.

– Мне не слишком приглянулись картины твоего мужа, – сообщил он буднично, словно подбирал что-нибудь для украшения гостиной. – И мне плевать на твою безмозглую дочь. – Бернетт поднял большое полотно и поднес к Нине. – Но ты – совсем другое дело. Для тебя жизнь больше не будет праздником.

Нина издала тихий стон и не узнала собственного голоса. Ногти впились в необструганные доски стены.

– Ты умрешь, – сказал он тихо, но слова наполнили собой всю мастерскую, проломили тонкие стены и вырвались в ночь. – А скажешь хоть слово – первой умрет девчонка. – Бернетт чиркнул пальцем по жилистому горлу и добавил задумчиво: – Она похожа на тебя.

– Не смей ее касаться своими грязными лапами! – выдавила Нина.

– Очень надо. Она слишком стара для меня, уж тебе-то следовало это знать, Нина. – Он погладил ее по щеке. – Когда с тобой будет покончено, я начну жизнь по новой.

Свет зажегся в тот момент, когда Бернетт ударом ноги пробил холст. Полуослепшая от яркой вспышки Нина смотрела на картину. Это был ее портрет, чудесный портрет, который написал Мик. Глазки Бернетта жадно всасывали каждый сантиметр обнаженного тела, изуродованного его башмаком. Рана с рваными краями пришлась как раз на сердце.

– Скажешь Мику, что ты это нечаянно, договорились? – Бернетт толкнул холст, и тот упал на пол лицом вниз.

– Ты дьявол! – всхлипнула Нина. – Истинный дьявол!

Она выскочила из мастерской и полетела к дому через залитый светом сад. Слезы застилали глаза, она смаргивала их, но они снова набегали и лились по лицу – слезы страха и гнева. Рушилось ее счастье, сама жизнь.

Как он нашел меня?

Очутившись у задней двери, Нина в окне кухни увидела Мика. Если она и была в чем уверена, так это в том, что в дом должна войти, словно ничего не случилось, словно она только что мило провела время с гостем в мастерской. Переступить порог должна абсолютно другая женщина.

Глава 35

Я пыталась рассказать воспитателям, но заговорить смогла только через два дня. Все думали, у меня болит горло, и Патрисия дала мне какие-то таблетки.

– Там и повар был, – сказала я ей.

Она коротко глянула на меня, покачала головой и дальше слушать не стала – у нее было много дел. А мисс Мэддокс, когда заступила на дежурство, отчитала меня за грязную одежду.

– Почему все это мятое, в кровище валяется у тебя под кроватью? – Вытащив заскорузлые вонючие тряпки, которые были на мне, она брезгливо наморщила нос.

– Меня били, – прошептала я. – И повар там тоже был.

Мисс Мэддокс глянула на меня, в раздумье пожевала губами – и двинулась в обход спальни, собирая грязную одежду, подбирая с пола игрушки.

– И когда только вы порядку научитесь? – бурчала она. – Мараете, рвете, раскидываете…

– Мисс Мэддокс, да послушайте! – взмолилась я. – Со мной что-то плохое сделали. Так нельзя! – Слезы отчаяния брызнули из глаз. Почему она не слушает? Почему остальные дети молчали?

– Эва Этвуд, горазда ты сказки рассказывать. Фантазерка, каких свет не видывал. В один прекрасный день собаки поживятся твоим длинным языком.

В детский дом пришли люди из муниципалитета. Патрисия сказала «инспекция». Нам было приказано отдраить все сверху донизу, даже те страшные комнаты, в пыли и паутине, которыми никогда не пользовались. Дом был огромный, и добрая половина обычно оставалась для нас под запретом. Бетси, еще слишком маленькая, чтоб помогать, ходила за мной хвостом.

– А что такое спекция? – спросила она.

– Сама не знаю, но мне она не нравится – больно много уборки. – Я возила шваброй с мокрой тряпкой по старым половицам, от дерева шел теплый кисловатый дух. Бетси прыгала по лужицам на полу, а потом топала по сухим доскам, оставляя следы.

Их было шесть человек – пять мужчин и одна женщина, все в темных костюмах. Нас выстроили в столовой и велели петь, а гости пили кофе. Я узнала одного из мужчин – красный нос, коричневые пятна на лбу – и зажмурилась.

– Достойно всяческих похвал, – заявил один из гостей, одобрительно кивнув директору дома мистеру Либи. Мы видели мистера Либи, только когда случалось что-то непредвиденное или когда приезжал кто-нибудь из муниципалитета. – Дело у вас поставлено отменно.

Звон чашек дал понять, что кофе допит. Хлопком в ладоши один из старших воспитателей отослал нас прочь, а гости из муниципалитета как жуки расползлись по всему дому. Три дня они наблюдали за тем, как мы живем, как с нами обходится персонал, рылись в бумагах и бухгалтерских книгах, записывали, чем нас кормят. Это были лучшие мои дни в Роклиффе. Нам давали все самое вкусное, и все были добры, не только Патрисия и мисс Мэддокс. Воспитатели даже играли с нами в разные игры и разрешали смотреть по телевизору что захочется.

И вдобавок приехал папа.

– Где моя птичка Эва? – Он стоял на пороге общей комнаты.

В камине горел огонь, было тепло и уютно, повар испек пирожки. Мы с Бетси сидели на полу и собирали пазл – новенький, со всеми нужными кусочками, нам его дали только из-за инспекции. Я как раз впихивала очередной кусочек, и моя рука закрывала пол-лица на картинке и еще частичку неба.

– Папа? – ахнула я и захлопала глазами: может, я сплю?

В другом конце комнаты сидели двое из муниципалитета. Я встала, не отводя взгляда от папы – вдруг опять исчезнет? Отсиженные ноги покалывало.

– Пап, это правда ты? – Я подошла к нему. Он был все в той же своей старой дубленке.

– Птичка Эва, как же ты выросла! – Он протянул ко мне руки и прижал к груди. Я мечтала об этом целую вечность.

– Я тебя знаешь сколько ждала? – Вцепившись в косматую изнанку папиной дубленки, я подсчитала на пальцах. – Целых пять лет! – Мне ужасно хотелось стукнуть его, но руки стали как ватные. – Ты приехал забрать меня домой?

– Я приехал повидаться с Патрисией, – ответил он, шаря глазами по комнате.

Сердце оборвалось, ухнуло в живот, скатилось под ноги. Я даже плакать не могла.

– Ее здесь нет, пап. У нее сегодня выходной. – Я знала расписание всех воспитателей, чтобы держаться в сторонке, когда злые заступали на дежурство.

– Черт! – ругнулся папа. – А когда будет? Мне нужно ее увидеть. – Он выудил из внутреннего кармана пачку сигарет, зажал одну в губах, и сигарета у него во рту дергалась, пока он говорил. И он все рыскал глазами по всем углам, как будто от этого Патрисия могла вдруг появиться.

Убедившись, что зря потратил время, папа уныло свозил меня в «Макдоналдс». По дороге сообщил, что два года назад они с Патрисией поженились.

– Только она быстро от меня ушла, – добавил он, высыпая в кофе третий пакетик сахара.

Я попросила кока-колу и чизбургер. Мы сидели в зале для курящих, и я все время кашляла.

Я ничего не сказала ни про то, что он женился, ни про то, что мне и словом об этом не обмолвился, ни про то, что даже не взял меня на свадьбу. Он показал мне свадебную фотографию, всю измявшуюся у него в кошельке.

– Правда, она красавица? – сказал он.

Вот, значит, откуда та прическа, подумала я, вспомнив высоко подобранные волосы и завитки на щеках у Патрисии. Лет сто назад она появилась на работе в таком виде, только чуть-чуть растрепанная и очень розовощекая. А еще на фотке был мальчик в очень красивом, наверное дорогом, костюме.

И что хуже? – размышляла я, после того как сказала папе, что Патрисия очень симпатичная и что я очень за него рада, хоть она и бросила его. Что хуже, думала я, стараясь проглотить комок в горле, когда твой отец женится тайком от тебя или когда тебя насилует неизвестно кто?

Ответа я не знала. Собственно, я даже не была уверена, что меня изнасиловали. Кое-что я видела по телевизору и в школе слышала, как шушукаются старшие девочки. Но вот о чем я не догадывалась, так это о том, что все жертвы всегда хотели умереть.

В первый раз Бетси пропала на целый день. Отыскали ее на яблоне, она прилипла к дереву, как котенок, руками и ногами уцепилась за корявую ветку, а лицом уткнулась в ствол. Патрисия послала садовника за лестницей.

– Я хотела яблочко! – взвыла Бетси. – Я и тебе хотела одно принести, – сказала она мне.

Вместо яблочка она получила порку от одного из гадких безымянных воспитателей и раньше положенного, без ужина, была отправлена спать. Я оставила ей кусок своей сосиски и хлеб.

Я присела к Бетси на кровать и вытащила из кармана еду. Сосиска остыла и ощетинилась ворсинками, но Бетси было все равно. Она жевала всухомятку свой ужин и плакала, что хочет домой, хоть и не знает, где он. Помочь я не могла и от этого злилась. А когда я злилась, то скручивала свою злость покрепче и прятала подальше. Если я и себе-то помочь не могу, то как я помогу ей? Мы все здесь просто ждали, когда закончится один день и начнется другой.

Если не считать конфет, тот кусок сосиски, наверное, был последним, что Бетси съела в том году. В следующий раз она пропала как-то вечером, зимой. А утром оказалась в своей кровати и вроде бы выглядела нормально, за завтраком, как обычно, таращилась на свои хлопья, и я не стала ни о чем спрашивать, не стала выведывать секреты, таившиеся на дне молчаливых глаз, когда она зачерпывала ложкой молоко и выливала, зачерпывала и выливала. Что-что, а на это у меня уже соображения хватало. Да и не о чем было говорить. Зачем говорить о тех, кого забирали? Они пропадали, возвращались, жили дальше. А что еще мы могли сделать? Если же не возвращались, то и подавно нечего было говорить – надо было скорей делить их одежду, игрушки и, если повезет, пакетик конфет, оставшийся в шкафчике.

Когда я сказала мисс Мэддокс, что Бетси не ест и на глазах худеет, та лишь молча глянула на меня и снова принялась заполнять какие-то бланки. Иногда – это я усвоила со временем – и мой длинный язык не помогает.

Глава 36

Мне грозит увольнение, а Флис и Дженни – исключение из школы, однако они готовы рискнуть, особенно после моего обещания дать по двадцать фунтов каждой, чтобы держали язык за зубами.

– Даже если мистер Палмер свяжет вас и будет стегать по голым спинам ивовыми прутьями, договорились?

– Что мы, идиотки, что ли! – без тени былой ленцы, решительно отвечает Дженни.

От Флис пахнет дорогими духами, в руках у нее последняя модель iPod.

Девчонки переглядываются, словно я их престарелая мамаша, до того древняя, что они и вообразить себя не могут в таком возрасте. «Да, мам. Хорошо, мам», – а самим лишь бы улизнуть к себе и поскорей проверить е-мейл или послать эсэмэску приятелю.

– Нам лучше прямо сейчас пойти в кабинет информатики, – говорит Дженни. – Скоро урок, и никто особо не удивится, что мы там оказались. А если кто спросит, что вы там делаете, – скажем, что Флис стало плохо и я вас позвала.

– Я классно падаю в обморок, – вставила Флис с улыбкой, за которую ее родители, несомненно, отвалили ортодонту кругленькую сумму.

– Мне и нужно-то всего один раз заглянуть, – обещаю я, – и больше я к вам приставать не буду. – Я бегло улыбаюсь, чтобы они не подумали, будто я с придурью или выслеживаю кого-то в сети. Зачем мне это, им знать не полагается, а с двадцатками, зажатыми в кулаке, они и спрашивать не станут.

В кабинете информатики стоит жара и ровное гудение. На мое счастье, никого нет. Дженни запускает компьютер, а Флис подтаскивает еще два стула, чтоб видеть монитор всем троим, и сочувственно поглядывает на меня.

– Знаете, есть сайты, где взрослые знакомятся друг с другом. Хотите, найду вам такой?

Я качаю головой:

– Нет. Мне нужен именно ваш сайт. И давай побыстрее.

Я бросаю взгляд на стеклянную дверь. Мимо проходят учителя, заглядывают в кабинет. Если объявится мистер Мак-Бейн, начнутся расспросы, от которых никакими обмороками не отделаешься.

– Ладно. – Флис подталкивает Дженни локтем.

Компьютер загрузился, Дженни заходит в Интернет, и ее пальцы уверенно летают над клавиатурой. Она входит на неизвестный мне сайт, вводит имя пользователя, пароль, и перед нами разворачивается страница регистрации.

– Надо регистрироваться, – вздыхает Дженни. – То есть придумывать ник, отвечать на кучу вопросов. Уйма времени уйдет. – Девчонки уже нетерпеливо ерзают.

– Может, просто зайдешь на свою страничку, а я присмотрюсь, что да как?

Знаю, есть у них своя страничка, видела, как они там торчали. Если сейчас получится, тогда уж обзаведусь своей собственной и как-нибудь изловчусь заходить на этот сайт почаще. Я осаживаю свое нетерпение и, сдерживая дыхание, склоняюсь к монитору.

– Без вопросов, – отзывается Дженни, и ее пальцы снова порхают по клавиатуре.

– Обалдеть! – вопит Флис, будто меня нет рядом. – Ты только погляди, он тебе цветы подарил!

– Я его обожаю! – Щеки у Дженни становятся того же оттенка, что и букет роз у ее виртуального порога.

– Они же стоят… до фига баллов! Пацан и вправду в тебя втюрился.

Этой парочки здесь нет, они целиком в своем таком настоящем-настоящем мире, который существует исключительно у них в головах. И нарисованные цветы значат для Дженни не меньше – если не больше, – чем те, которые этот парень отправил бы ей с посыльным. Кликнув мышкой, она принимает подарок. Посыльный на экране интересуется, не желает ли она отправить ответный подарок.

– Заставь его подождать, – советует Флис. – Пусть помучается.

Кашлянув, я обрываю их секреты.

– Девочки, а можно найти кого-то конкретного?

– Само собой. Здесь куча опций для поиска. – Дженни наводит курсор на цветы, дважды щелкает – и они оказываются в вазе в ее розовой виртуальной спальне. – Но стать другом этого человека можно только с его согласия. Правила безопасности.

Стараясь подавить готовые выступить слезы, я киваю:

– И это очень хорошо.

Флис удивленно на меня косится и вытаскивает из кармана пачку салфеток:

– Вот, мисс, возьмите.

Девчонки переглядываются, им меня жалко. Дженни открывает окно расширенного поиска.

– Вы знаете имя пользователя, которого надо найти? – спрашивает она.

Я сморкаюсь и задумываюсь.

– Нет, не знаю.

Значит, конец? Мне достался всего один мимолетный взгляд в иной мир, такой заманчивый, что я ощущаю его притяжение каждой своей клеточкой.

– Можно поискать по настоящему имени, мисс. Только если вам нужна Джейн Смит, будьте готовы перелопатить сотни ответов.

Девочки искренне хотят помочь, но я уже чувствую их нетерпение. Пальцы Дженни замерли над клавишами, в квадратике мигает курсор. Я перевожу глаза с одной на другую. Быть может, в эту самую минуту их матери думают о своих дочках, надеются, что им хорошо в школе, что их вкусно кормят, что у них есть подружки, что они делают домашние задания и самое главное – что они счастливы.

– Вы бы позвонили потом родителям, – предлагаю я. – Сказали бы мамам, что любите их.

Дженни и Флис сдерживаются, хотя им так и хочется прыснуть со смеху, я вижу. Но вижу и проблеск в глубине глаз: а что, мысль не такая уж глупая…

– Моя сейчас в отпуске во Флориде, проснется только через несколько часов.

– А моя вечно на всяких встречах. Если я ей помешаю, обозлится как черт. – Флис колупает лак на ногте.

– Готова поспорить, они в вас души не чают, – с тоскливым чувством бормочу я.

– Извините, мисс, нам не хочется вас подгонять, но если придет учитель… – Дженни оглядывается на дверь. – Вы знаете настоящее имя, кого мне искать?

– Да, да.

Я встаю и наклоняюсь через ее плечо, чтобы лучше видеть. Вот оно, мелькает у меня в голове, – мгновение, когда прошлое нагоняет настоящее, когда все, что я скрывала, становится реальным. Я задерживаю дыхание, закрываю глаза. И, почти касаясь губами ее уха, теплым шепотом говорю:

– Найди мне Джозефину Кеннеди.