Текст книги "Ябеда"

Автор книги: Саманта Хайес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Глава 56

– Эдам, Эдам! Проснись, это я! – Сначала я осторожно стучу в дверь, затем принимаюсь тарабанить. – Эдам, открой же!

Я слышу стон.

– Ну, что еще?

– Эдам, открой, пожалуйста. Мне нужна твоя помощь.

Мгновение спустя дверь распахивается и на пороге появляется Эдам – в тренировочных штанах, с голой грудью и взлохмаченной чуть больше, чем всегда, рыжей шевелюрой. Он трет глаза и широко зевает.

– Что стряслось? – Посторонившись, он пропускает меня в комнату и ухмыляется. – Гляди, сплетни пойдут.

– Прости, что разбудила, но… – Я переминаюсь с ноги на ногу, плотнее запахиваю халат. – Я тебя умоляю, помоги, Эдам. Умираю от беспокойства!

– А до утра с этим никак нельзя подождать? – Он садится на кровать, натягивает футболку.

– Мне срочно нужен твой компьютер. Дело… дело в той девочке, о которой я тебе говорила. Она в беде. В большой беде. Я уверена.

– Ну так позвони ее матери. Ты-то тут при чем? Тем более я? Да еще в такой час. – Эдам валится на подушку. – Половина четвертого… Делай что хочешь.

Я бросаюсь к столу, открываю ноутбук и через пару минут уже захожу в «Afterlife». Конечно, никаких признаков Джозефины – ночь на дворе. Я стучу по клавишам, набирая новое сообщение. Она получит его, как только выйдет в сеть.

Кому: Королева сцены Джо-джо

Тема: Важно, срочно прочти!

Сообщение: Джози! Тебе грозит опасность. Немедленно уходи из дома. Сейчас ничего не могу объяснить. Иди к Нат, вызывай полицию. Уходи сразу, как получишь это письмо.

Я не подписываю «Аманда» и с трудом удерживаюсь от того, чтобы не напечатать «мама». От шока она может не послушаться. Отправляю.

– Боже, что я натворила! – Я поворачиваюсь к Эдаму.

Он садится, мрачно взирает на меня:

– Понятия не имею. Поделись.

Распахнув маленькое решетчатое оконце, высовываюсь наружу, жадно хватаю ночной воздух. Тревога на шаг – на миг – отступает, словно темнота владеет всеми ответами и, пока я глотаю ее, все будет в порядке. Потом разворачиваюсь лицом к Эдаму, смотрю в упор, но перед глазами мельтешит рябь.

– Я должна вернуться.

– Ничего не понимаю. Говори толком! Куда вернуться? – Плеснув в два стакана виски из своего запаса для особых случаев, Эдам одну порцию почти насильно вливает в меня.

– Домой… – Я кашляю, спиртное обжигает горло. – Мне надо вернуться домой и покончить с этим кошмаром.

Как зверь, я мечусь по комнате, не соображая, где я, что я. И думаю, думаю.

– Еще чего! – восклицает Эдам и подливает мне в пустой стакан. – Никуда ты не поедешь.

Безумный вой вырывается у меня:

– Он убьет ее! Как я могла надеяться, что все получится! Помрачение нашло, умом тронулась. Отвезешь меня? Прямо сейчас?

– Да куда отвезу-то?

– Домой, в Бристоль. Прошу тебя! – Я не спускаю с него глаз, и отчаяние сочится из каждой моей клетки. – Я сотворила нечто столь безумное, что душа разрывается, и теперь должна вернуться, чтобы исправить… если еще не поздно.

Он опускает ладони мне на плечи.

– Давай уточним. Ты хочешь, чтоб я посреди ночи отвез тебя в Бристоль? На своей развалюхе?

– Она хотя бы ездит, а моя даже не заводится. – Я прижимаюсь щекой к его руке. – Если меня не будет рядом, с ней случится что-то ужасное! Может быть, уже случилось. – Вместе со слезами я проглатываю содержимое своего стакана – хотя что толку? – и тяну Эдама за футболку. – Я бы взяла такси, но у меня нет ни…

– Ладно, – четко произносит он, уже надевая рубашку и свитер.

– Что?

– Ладно, я тебя отвезу.

– Но?..

– Но – ты скажешь правду. Кому угрожает опасность? – Он сдергивает с вешалки куртку.

– Моей дочке, Эдам! Если я не приеду к ней, моя дочь погибнет.

Эдам интересуется, сколько, по моему мнению, ехать до Бристоля. Я возвращаюсь мыслями к своему безрадостному путешествию сюда, отмеченному парой ночевок в мотелях, долгим забытьем на придорожных стоянках, бесконечными часами, когда я тупо таращила глаза на окрестные поля, сама не веря, что я это сделала.

– Часа четыре. А на этом… – я хлопаю по приборной панели, – может, и все пять.

Эдам уже залил полный бак бензина на ночной заправке, купил кофе и чего-то съестного. Есть я не могу, но кофе придает сил.

– А я всегда знал: от тебя только и жди неприятностей. С самого начала. – Пока стоим на светофоре, Эдам бросает на меня взгляд. Мы даже еще не выбрались на шоссе. – Как увидел тебя тогда на первом собрании, так и понял. Что-то такое было у тебя в глазах, эта рана на щеке, как ты всех сторонилась. Я сразу заподозрил: здесь кроется какая-то тайна.

– Ты мне помогаешь, чтоб выведать мою тайну?

Пусть думает что хочет, лишь бы поскорее довез меня до дома. Пальцы судорожно впиваются в ремень безопасности. Только бы не опоздать, только бы не опоздать. Душа окаменела. Нет сил взглянуть правде в лицо.

– Ты-то мою знаешь, – отзывается он. – А как еще скоротать время?

Несколько минут я храню молчание, но неожиданно до меня ниоткуда доносится голос. Мой голос. Но я словно в первый раз слышу его. Этот голос рассказывает Эдаму об Эве, маленькой девочке, у которой болезнь отняла мать, а пьянство – отца. Как ее сдали в детский дом, как там по ночам забирали детей и издевались над ними, как однажды забрали и Эву.

– Только не вздумай меня жалеть. Не тот случай. Я ведь жива, а многие дети умерли. – Женщина, которую я не узнаю, стряхивает с плеч груз прошлого.

– И все молчали? – недоверчиво спрашивает Эдам.

– Каждый знал: будешь болтать – получишь порку, а то и чего-нибудь похуже. – Я смотрю за окно. Еще не скоро рассветет. Мимо проносятся другие машины.

– Никогда еще не гнал свою старушку на такой скорости. – Эдам похлопывает по рулю и улыбается мне.

– Все смолчали, а я нет. И видишь, что из этого вышло?

– Какой она была, Фрэнки? Расскажи про мою сестричку.

Я вздыхаю. Наврать было бы дурной услугой Эдаму.

– Она была молчунья. Напугана была как мышонок, когда я впервые увидела ее в одном из коридоров. В предыдущем детском доме, говорят, не могли с ней справиться. Она часто… не успевала в туалет. (Пальцы Эдама стискивают руль.) Но она была живая, как огонек, и смышленая. Мы с ней пели, я рассказывала ей сказки. Она была мне как младшая сестра. Если бы не Бетси, я бы свихнулась. – Пауза. – Я для нее платья шила, мастерила игрушки, всякое такое. Потому что у нас вещей было негусто. Когда кто-нибудь из наших… когда ребята исчезали, мы налетали на их шкафчики и все растаскивали. И вроде легче смирялись с тем, что их самих больше нет. Ужасно, правда?

– Она когда-нибудь вспоминала, как жила дома? О семье?

– Несколько раз повторила «братик». Как будто у нее остались туманные воспоминания о том, кого она любила. Больше я ничего о ней не знала. И воспитатели тоже. Эти-то были только рады, что я за ней присматриваю, – одной заботой меньше.

Я представила, как Бетси карабкается на колени к брату, как, бывало, карабкалась ко мне.

– Спасибо тебе, – без улыбки говорит Эдам. – Я серьезно. Спасибо. – Он накрывает своей рукой мою, и наши пальцы переплетаются.

Должно быть, я задремала. Шея затекла, рука по-прежнему в горячей ладони Эдама. Я бросаю на него взгляд – он смотрит на дорогу перед собой. Слева от нас, у самого горизонта, на небе появляется красно-оранжевая полоса.

– Потом стало совсем худо, – продолжаю я свой рассказ с того места, где остановилась, и Эдам молча слушает. – После того как я опознала тех троих из церкви, мне постоянно угрожали. Они бы и убили меня, если б я не уехала. Мне дали новое имя. Это целая история. Слыхал о защите свидетелей? Вот я таким свидетелем и была. Оказалось, что несколько извращенцев в Роклиффе и его окрестностях – это только макушка айсберга. Раскрыли колоссальную сеть.

– Но убийца Бетси остался на свободе.

– Да, – с горечью откликаюсь я.

– Стало быть, у тебя началась новая жизнь.

– Безумие… Девчонка из детского дома – и вдруг самостоятельный человек, предоставленный самому себе.

– И чем ты занялась? – Эдам тянется за шоколадкой, я ее разворачиваю для него.

– Окончила колледж, работала как вол. Обзавелась кое-какими друзьями, но мне так крепко вбили в голову, что никому верить нельзя, возвращаться на север нельзя, что я по утрам и глаза-то со страхом открывала.

– Тяжело, должно быть.

– Тяжело, но и на удивление весело – начинать с чистого листа. А через два года после колледжа я встретила своего будущего мужа. Вот когда все по-настоящему пошло на лад. – Эдам, уловив перемену моего настроения, косится на меня. – У нас родилась дочь, Джозефина. Ей сейчас пятнадцать.

– Та, к которой мы…

– Да, – не даю договорить я. – Прошло двадцать лет, и одного из той троицы выпустили из тюрьмы. Понятия не имею, как он меня разыскал. Насколько я знаю, в ту банду и полицейские входили. Двух-трех арестовали уже после моего отъезда – я следила по газетам. Это была бомба, когда открылось, что среди членов преступной группы педофилов – важный полицейский чин. Можно не сомневаться, что кое-кому из них удалось выйти сухим из воды. С их помощью он, видимо, и нашел меня. Теперь вся эта шатия в Интернете крутится, в «Afterlife» и тому подобных местах.

Светлеет с каждой минутой, за окном тускло-серое утро. Бегут над головой низкие облака, под стать моему душевному состоянию. Мы мчим на юг, мелькают столбы с разметкой: 190, 85… И вот уже указатели вместо Бирмингема оповещают о Бристоле.

– Как думаешь, что для этого нужно? Чтобы человека простили за то, что он бесповоротно исчез из жизни близких людей?

Вопрос озадачил Эдама, он задумчиво морщится.

– Как если б он умер?

– Вот именно.

– Да-а… Я так думаю, понадобилась бы чертовски уважительная причина.

– А если он снова объявился бы? Вдруг, из ниоткуда?

– Опять же – лично мне бы потребовалась чертовски уважительная причина.

Какое-то время я молчу, а потом кидаюсь очертя голову – просто говорю правду. Не получается никому не верить, решила я, не работает оно.

– Эдам, двадцать девятого августа этого года я убила себя.

Машина резко виляет.

– Что? Ты пыталась покончить с собой?

– Я не пыталась. Я покончила.

Эдам выравнивает машину.

– Но вот же ты, рядом сидишь.

– Для всего прочего мира я умерла. Ты один знаешь, что Нина Кеннеди жива.

– Нина Кеннеди? – В ожидании очередного потрясения Эдам сбавляет скорость.

– После детского дома я была Ниной Брукс. А когда вышла за Мика, взяла его фамилию.

– А кто такая Фрэнки Джерард?

Эдам в том состоянии, когда человек уже перестает чему-либо удивляться, и признайся я сейчас, что я международная шпионка, он поверил бы.

– Франческой я стала, когда убила себя. Понимаешь, я разыграла собственное самоубийство, чтобы Карл Бернетт оставил в покое меня и мою семью. Он угрожал мне, угрожал Джози. И вообще ясно дал понять, что все кончится, только когда я умру. У меня не было выбора.

Эдам размышляет, мысленно раскладывает все по полочкам.

– Почему ты не обратилась в полицию? И почему исчезла одна? Сбежали бы все вместе.

– По-твоему, я об этом не думала? Ты не знаешь этого человека. Исчезни мы все разом – как считаешь, Бернетт не стал бы нас искать? Да он землю носом рыл бы! А так… Предсмертная записка, свидетели, которые своими глазами видели, как я прыгнула с моста. Очень убедительно. Я погибла, а мое тело унесло потоком. Официально признанное самоубийство. Осиротевшие муж и дочь, пара газетных репортажей – вполне заслуживает доверия. А три смерти – это слишком, это не прошло бы. Да и какое право я имела из-за своего проклятого прошлого поломать жизнь тем, кого любила? Они ведь ничего не знают. Я не могла так поступить с ними.

– Но в Роклифф-то зачем было возвращаться?

– Бернетт вряд ли сунулся бы туда опять, во всяком случае, сразу после освобождения. Я же тебе говорила: я решила, что Роклифф будет самым безопасным местом. Ни одному свидетелю под защитой, если, конечно, у него есть хоть капля разума, не придет в голову вернуться туда, откуда он в свое время еле ноги унес. Я думала, что очень умно поступила.

– А полиция какую роль во всем этом играла?

– А никакую, – грустно усмехаюсь я. – Если не считать одной молодой женщины, которая решила, будто меня бьет муж. Я пыталась рассказать им, не вдаваясь в подробности, только ничего не вышло. У меня ведь в голове накрепко засело: доверять можно только одному человеку – тому, кто занимался моим переселением. Я и старалась разыскать его, да не смогла.

– История на грани фантастики, Фрэнки.

– Думаешь, я все сочинила?

– Вовсе нет. У тебя все на лице написано. – Эдам проводит пальцами но шраму на моей щеке.

В Бристоль мы попадаем в самый час пик. Кажется, век прошел с того дня, как я покинула город, в котором скрывалась целых двадцать лет. Я показываю Эдаму, куда свернуть, где срезать, чтобы объехать пробки, и вот мы уже в другой части города, направляемся к тому месту, которое я когда-то называла домом. Через сломанную печку в салон задувает холодный воздух.

Я смотрю на часы на приборной доске.

– В это время она уже встает. – Может, лучше отправиться к школе и подождать у ворот, а не устраивать переполох дома? – Эдам, не могу сообразить, как поступить. Я еще никогда не воскресала из мертвых.

– Правда? А послушать тебя, так ты в этом спец. Ну, куда едем?

– Домой. – Слово, которое некогда наполняло душу теплом, теперь леденит страхом. – Вряд ли она сейчас ходит в школу.

Мне вспоминается странный разговор в сети.

А еще, если Джози уже прочла мое последнее сообщение, стоит позвонить Лоре. Может, Джози уже у них. Я прошу у Эдама его мобильник и, набирая номер, готовлюсь подделать голос под девчоночий.

Несколько минут спустя я даю отбой, а у самой внутри все дрожит от звука Лориного голоса и от собственного обмана.

– Оказывается, они ее с неделю уже не видели. И это очень странно. Раньше она дневала и ночевала у Нат.

– Поедем сначала к твоему дому, а потом к школе. Идет?

Я киваю. Уже совсем близко. Пальцы немеют. От мыслей, что я скажу дочери, которую предала, голова идет кругом.

– Скорее!

Я закрываю глаза, и в темноте внезапно вспыхивает правда.

Глава 57

Целый сезон пропущен. Деревья стоят черными скелетами, словно после пожара. Палисадники, которые я помню в пышной зелени, увяли и засохли в предчувствии осени и зимы. Кое-где на крылечках еще болтаются корзинки с пожухлыми цветами, но только на фасаде моего дома – полный комплект мертвого летнего убранства.

– Ужасное зрелище. Поезжай вперед. – Я едва дышу от страха: вдруг кто-нибудь из соседей меня заметит. Спешно опустив солнечный козырек в машине, натягиваю шерстяную шапку Эдама ниже бровей.

У нас в саду будто табор ночевал. Кругом мусор. Шторы на всех окнах задернуты. Что происходит?

Эдам проезжает мимо дома номер восемнадцать и в конце улицы притормаживает, вопросительно поглядывая на меня: направо или налево?

– Можешь повернуть направо? Хочу еще раз глянуть.

Едем обратно. Замечаю одну соседку с малышом – держат путь на детскую площадку. Здесь мало что переменилось, жизнь идет своим чередом.

– Почему у дома такой вид, как будто здесь никто не живет?

– Может, они еще спят, Фрэнки. Остановиться здесь?

– Нет! Поезжай дальше, там магазины, можно встать, и никто не обратит внимания. А вернемся пешком.

Так и делаем. Выбравшись из машины, мы облокачиваемся на капот, из-под которого валит пар. Устала старушка.

– Я бы позвонил. – Эдам протягивает мне свой телефон.

Я набираю номер, но никто не отвечает.

– Наверное, уже ушли.

– Хочешь, я пойду и постучу в дверь? Меня ведь никто не знает.

Я готова расцеловать его, но не делаю этого. А Эдам меж тем уходит, но вскоре возвращается. На лице недоумение.

– Не могли они куда-нибудь уехать? Такое впечатление, что там давно никого нет. Почта на коврике, шесть бутылок молока под дверью. Я звонил, звонил. Хотел обойти кругом, но калитка заперта.

– Она просто тугая, – говорю я, и на память приходят разные домашние хитрости, известные только обитателям дома, – все то, что и делает его домом. – Я иду туда. – Решение принято. – Может, она там одна, или с ним, а может, ранена или…

– А может, ты перестанешь психовать? Если б было так худо, твой муж давным-давно вызвал бы полицию. – Эдам берет меня за руку, но я вырываюсь и пускаюсь бежать. – Погоди! – кричит он.

Поздно, я уже барабаню в собственную дверь. Сейчас за стеклом покажется лицо Джози. Повзрослела, должно быть, похудела…

Стучу, звоню – тишина. Эдам шагает к калитке и, поднажав, распахивает ее. Я, надрываясь, зову Джози, молясь, чтобы она меня услышала.

– Может, там посмотреть? – предлагает Эдам, кивая в глубину сада, на мастерскую Мика.

Вокруг деревянного строения трава по колено, крыша завалена сухой листвой.

– Это мастерская… – Я отчетливо вижу в окне лицо Мика. Прижав лицо к стеклу, он смотрит на меня, в глазах светится любовь. Так же внезапно видение исчезает – как краска, стертая с холста.

Я бросаюсь к хижине, приставляю ладони к окну. Ни души, только картины, картины повсюду. Запах краски пробивается даже сквозь деревянные стены.

Я оборачиваюсь к Эдаму:

– Никого. – Я тяну его прочь. – Нам туда нельзя. Да у меня и ключа нет.

Мик неизменно держал его при себе.

Спотыкаясь, пересекаю запущенную лужайку – сплошное месиво из сорняков, опавших листьев, мокрой земли, – взлетаю на террасу и припадаю по очереди к каждому из трех окон, ожидая чего угодно, кого угодно.

– Пусто. Настоящий кавардак – и ни души. – Я задыхаюсь не столько от беготни, сколько от полной неизвестности. – Да где же она?

Эдам берет меня за руку:

– Чего, собственно, ты опасаешься, Фрэнки?

Эдам здесь, не в Роклиффе, он на крыльце моего дома, и у него в руках ниточка к моему прошлому – и далекому, и недавнему.

– Сама не знаю… – Я путаюсь в словах, которые просятся на язык, но остаются невысказанными. – Это скверные люди, очень скверные. Нельзя допустить, чтобы моя дочь оказалась рядом хоть с кем-то из них. – Я смотрю на часы на запястье Эдама. – Даже если Джози и ходит в школу, сейчас она вряд ли там, еще слишком рано.

Я прижимаюсь лбом к оконному стеклу и вдруг вижу в столовой на столе компьютер Джози – неподключенный, обмотанный связкой проводов. Зрелище немыслимое – как будто ее саму связали и заткнули кляпом рот. Он схватил Джози? От мысли, что дочь где-то держат пленницей, к горлу подкатывает тошнотворный комок.

– Компьютер всегда стоял у нее в комнате, а сейчас… Не понимаю. – Я дергаю за ручку стеклянную дверь – заперто. – Ключ! Ключ всегда лежит под тем горшком – на случай, если Джози забудет взять свой.

Метнувшись к ряду засохших цветов в кадках, я наклоняю среднюю. Ключ на месте.

Как только я отпираю дверь, дыхание спирает от нестерпимой вони.

– Дай-ка я первым пойду, – говорит Эдам.

Я знаю, о чем он думает, и эта мысль лишает меня сил.

Эдам шагает вперед, опасливо осматриваясь в каждой комнате, а я трясусь от страха в кухне. Что он там обнаружит? Здесь помойное ведро переполнено, и еще несколько мешков с мусором раскиданы по полу. В раковине гора тарелок и кастрюль с присохшими объедками, все кругом завалено коробками из-под готовой еды и грязными чашками. Это не мой дом. На ум приходит Бернетт, как он мог бы здесь жить, оскверняя все, что мне дорого, – включая мою дочь.

– Нет никого, Фрэнки. Ни живых, ни мертвых, хоть и воняет, как в морге.

От слова «морг» меня передергивает. Только представить, что мертвое тело могло здесь пролежать не один день…

Мы возвращаемся в столовую, посмотреть на компьютер Джози – единственную ниточку, связывавшую нас последние месяцы. Жалкое зрелище: знакомые наклейки полуободраны, монитор перекошен и в грязи, клавиатура поставлена на попа. Все в пыли и опутано проводами.

– Зачем его сюда притащили? Нелепость какая-то. – Я глажу компьютер, словно он может соединить меня с дочерью, передать ей мою тревогу, предупредить об опасности. – Можешь его подключить? Нужно зайти в «Afterlife», вдруг она ответила на мое сообщение? – Я в отчаянии смотрю на Эдама.

Эдам утвердительно кивает. Он сообразил, что это за своей собственной дочкой я следила из Роклифф-Холла, и не задает лишних вопросов. Я помогаю ему втыкать проводки, тяну шнур питания к розетке. Все время мы настороженно прислушиваемся – не подошел ли кто к входной двери?

Звонок телефона сродни оглушительному грому.

Зажав рукой рот, слушаю, как мой собственный голос весело просит оставить сообщение, затем щелчок и короткие гудки – на том конце повесили трубку.

Компьютер загружается, я сижу как на иголках. Ну наконец…

– Смотри, – шепчу я, загрузив страничку «Afterlife». – Сообщение от нее!

Сколько раз я ругала Джози за то, что опять она торчит в этой проклятой игре, вместо того чтобы собираться в школу, а теперь готова прыгать от радости. Открываю сообщение и вместе с Эдамом, согнувшимся надо мной, читаю. Смысл не сразу доходит до нас.

Если хочешь получить дочь живой, приходи за ней сама. А не то она пойдет по стопам своей мамаши.

– Боже, нет! Джози у него! – Я едва успеваю отпрыгнуть в угол, и меня выворачивает наизнанку.

Вытирая рот, я возвращаюсь к столу и перечитываю сообщение еще раз. Увы, я ничего не напутала.

– Пора вызывать полицию, Фрэнки. Если твоей дочери угрожает такая опасность, нам самим не справиться.

– Ты не понимаешь! – кричу я, мгновенно реагируя именно так, как меня натаскивали. – Если в полиции узнают, кто я такая…

– Успокойся, Фрэнки. – Эдам непреклонен. – Хорошо бы, конечно, с твоего согласия, но если и нет – я все равно позвоню. Безопасность ребенка важнее всего. Пусть даже твое местонахождение и рассекретится. Этот тип без того в курсе, что ты жива.

Эдам прав, я опять жива. Но лучше бы мне по правде умереть.

– Как он догадался?.. – Я приглядываюсь к Эдаму. В памяти всплывает: никому не верь и не возвращайся. Я нарушила оба правила.

– Этого я не знаю, но он… или они… определенно используют Джози как приманку, чтобы добраться до тебя.

Я падаю на стул, живот по-прежнему сводит судорогой.

– Эдам… – В комнате стоит какой-то странный, призрачный полусвет. Может, мне все снится? – Эдам, я больше не могу.

Роняю голову на стол, на самый край, лоб разрывает боль, слезы капают на ботинки. Надо что-то делать, но что?

Эдам достает свой мобильный.

– Погоди. Если собираешься обратиться в полицию, то надо звонить Джейн Шелли. Она поможет. Она считает меня жертвой домашнего насилия… Так мы и полицию к делу подключим, и не вызовем подозрений.

Перешагивая через раскиданные повсюду вещи и мусор, пробираюсь в прихожую. Моя сумка по-прежнему висит на крючке, но телефон пропал. А там был номер Шелли.

– Ублюдки! – Я с размаху бью кулаком в стену. – Эдам, я не помню ее номера. Звони в участок и попроси, чтоб ее позвали. Но только ее! Иначе просто оставь сообщение.

Эдам кивает и набирает номер полиции. А я снова перечитываю сообщение на экране. Отправлено в 6.23 утра, вскоре после моей записки. Ясно, что Джози довольно давно не пользовалась этим компьютером. Значит, он послал сообщение с другого. И что? Все равно непонятно, где они сейчас.

– Если им нужна я, то они меня получат.

И я объявляю на весь Интернет: «я в сети». Вот она я, хватай меня.

– Фрэнки, что ты творишь? Я оставил срочное сообщение для Шелли. Мне пообещали, что она перезвонит, как только заступит на дежурство. Но по-моему, стоит еще и экстренный вызов сделать, для пущей верности.

– Нет! Подождем. Это сработает.

– Думаешь, он тебе скажет, где Джози?

Я киваю, кусая губы.

– И что тогда?

– А тогда, – решительно и спокойно отвечаю я, – мы пойдем и заберем ее.