Текст книги "Ябеда"

Автор книги: Саманта Хайес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

Глава 14

Нина пробиралась между фургонами и трейлерами, обходя грязь и лужи, щурясь от мелкого летнего дождика, который сеял не переставая уже несколько дней. Ей нужен был номер девятнадцать. С одной стороны, хотелось бросить это дело и убежать, а с другой – ее заинтриговал случай на пристани, таинственный незнакомец и его художество.

Некоторые фургоны представляли собой видавшие виды железные коробки, самым диковинным образом размалеванные яркими пятнами краски. Снаружи скучала под дождем комнатная мебель. Кому они принадлежат, эти фургоны, – цыганам, любителям путешествий? Некоторые были необитаемы, точнее, так думала Нина, пока дверь одного из них не открылась и наружу не вывалился голый по пояс мужик в потрепанных джинсах. Мужик неторопливо подошел к кусту и начал мочиться. Нина отвернулась.

В конце концов она разыскала номер девятнадцать, но перед покоробленной зеленой дверью замешкалась. Каким ветром ее занесло сюда, к черту на кулички, одну-одинешеньку? Но все та же заинтригованная ее половина заставила натянуть на голову плащ, чтоб не предстать перед ним совершенно мокрой курицей. Пока ждала, прикинула – кто мог бы жить в таком унылом местечке? В любом случае, заводить знакомство со здешними обитателями не очень-то хотелось. Хотя если подумать о ее собственном положении… Младший гример, с трудом наскребает на убогую комнатенку над дешевой забегаловкой на захудалой городской окраине. Немногим лучше.

Дверь не открывали. Нина пожала плечами и развернулась. Значит, так тому и быть. Видно, не судьба. Она даже рада. Отчасти. Но, сделав два шажка с бетонного подобия крыльца назад, в грязь, Нина налетела прямо на него. Словно он давно поджидал, наблюдая, как дождь поливает ее.

– Это вы, – улыбнулась она.

– Это я, – подтвердил он.

Голос перекликался с шумом дождя. Он был в черной рубашке и джинсах и промок еще сильнее, чем Нина. Дождь струйками стекал с волнистых волос, которые не шли у нее из головы с той встречи на пристани, потемневшие пряди свесились на лоб. Зрачки – две иссиня-черные кляксы на белом полотне лица. Даже в такой сумятице у Нины в груди дрогнули струны.

– Мои брюки. – Она протянула полиэтиленовый пакет, чувствуя себя совершенно нелепо.

– Правда? – Он пришел в восторг. – Я вставлю их в рамку! – С улыбкой, заменившей приглашение, он отпер дверь трейлера и предупредил: – У меня тут тесновато.

Внутри пахло темнотой, мужчиной, краской. Когда глаза привыкли к полумраку, Нина увидела, что крохотное квадратное помещение сплошь заставлено и завалено разномастными тюбиками, кистями, незаконченными полотнами и набросками. На подоконниках, на полках – банки с мутноватой жидкостью, а то, что могло служить кроватью, покрыто толстым слоем журнальных вырезок и впечатляющих фотографий неба, моря, лиц крупным планом. Он быстренько собрал кое-какие фотографии – Нине показалось, мелькнула обнаженная натура – и сунул в папку. Похлопал по расчищенному местечку – садитесь, но она стояла, озираясь по сторонам.

– Боже! – только и сумела выдохнуть Нина. – Это… это… – Слов не было. – Меня, между прочим, Ниной зовут.

Если перед нею свидетельство того, что творится у него голове, то он уже ей интересен. Судя по всему, мрачноват, но с воображением, переменчив, но не замкнут. Наверняка бывают дни, когда и словом ни с кем не перемолвится, когда с головой уходит в работу, создавая прекрасные картины маслом и акварели.

– Мик, – назвался он.

– Знаю. – Она протянула руку. Он сжал ее ладонь и держал, словно пытался понять, что она за человек. – Вы мне написали, помните?

Нина чувствовала себя очень неловко. Сейчас самый каверзный момент: знакомство состоялось, что дальше? До чего же это трудное дело – заводить друзей, всегда было трудным для нее.

– Я думал, вы пошлете мне брюки по почте, – с невозмутимым видом проговорил Мик.

Ждет от нее признания, что ее одолело любопытство, что захотелось увидеть его еще раз?

– А я проходила мимо, ну и…

– Здесь мимо не ходят. Инглстон-парка даже на карте нет. – Мик снова жестом пригласил ее сесть.

– Ладно, сдаюсь. Решила сама зайти к вам. Живопись люблю. Захотелось взглянуть, что еще вы расписали, кроме моей штанины.

Нельзя сказать, чтоб Нина лгала, но и чистой правды не говорила. Неделю назад, покидая исхлестанную ветром пристань, она унесла с собой семечко тайны – тайны этого человека и его красок. Он видел то, что другим видеть не дано. Нине это понравилось, и все же она сама на себя дивилась. Подумать только, пришла сюда, позволила этому семечку дать всходы.

– Короче – вот, держите. – И она сунула ему пакет.

Мик немедленно вытащил брюки.

– Как мне и запомнилось! Хотя теперь они высохли и эффект не такой ошеломительный, – заметил он.

Так оно и было. Поразительное смешение на черной ткани живых оттенков морской волны и приглушенно-серых тонов, потускнев, приняло вид призрачно-мучнистого пятна.

Сейчас, когда не мешал ни ветер, ни проливной дождь, Нина разглядела, что Мик старше, чем ей показалось. Вероятно, лет на восемь-десять старше ее. Впрочем, при первой встрече она и не обратила внимания на его возраст, запомнила только необычного человека, воспылавшего страстью к ее брюкам.

– Кофе? – Губы на обветренном лице с сетью тонких морщинок изогнулись в улыбке, глаза светились, но на дне их, казалось, таилось что-то хмурое.

Чертовски привлекателен, отметила про себя Нина.

– Спасибо, но я, пожалуй, пойду. Завтра в пять утра надо быть на работе – готовим выпуск новостей. – Но шагнуть к двери было выше ее сил.

– И что, ляжете спать в два часа дня? – Мик глянул на часы и рассмеялся.

Она ничего не могла с собой поделать – всегда с настороженностью относилась к незнакомым людям. Цепенела, даже когда надо было просто протянуть руку и назвать свое имя. Так ее учили, так она жила.

Но до чего же она устала осторожничать, будто любой может видеть ее насквозь! Ну что случится, если она подойдет на шажок ближе к кому-нибудь? Небо рухнет?

– А знаете что? Давайте свой кофе! – Нина пристроилась на краешке кровати, выжидающе сложила на коленях руки и, пока Мик споласкивал кружки, переводила взгляд с одной картины на другую – призрачные ню, туманные, размытые пейзажи, радужные переливы. Вот бы расцветить книжку-раскраску ее собственной жизни…

Тэсс, помощница Нины, чуть не каждый час названивала по поводу дел в «Чартерхаус Продакшнз». Суетилась из-за всякой ерунды, когда имелись и куда более неотложные вопросы, сам контракт например. А Нина и так уже опаздывала к своему поверенному, который ждал ее, чтобы обсудить условия нового договора.

– Тэсс, ты связалась с кадровым агентством? – Нина бросила взгляд на часы. – Позвони им, если нет желания на ходу учиться, как делать искусственные раны и макияж для детей-зомби. Агентство сейчас – самое важное. Мне нужен надежный человек и с опытом! – Да, резковатый она взяла тон.

Нина отключилась, схватила сумку, глянула в зеркало. Господи, ну и видок! Недосып начертил под глазами темные круги, а бесчисленные чашки кофе заставили дрожать пальцы, которыми она провела по векам. Нина нагнула голову, на миг оперлась на столик в прихожей. «Уймись!» – приказала она себе.

До юридической конторы домчалась с ветерком.

– Беспокоиться не о чем. Никаких подвохов в контракте я не обнаружил. – За известие, что контракт, изложенный на пятнадцати страницах, безупречен, поверенный собирался содрать с нее немаленький гонорар.

Нина кивнула. Приятно, что «Чартерхаус Продакшнз» предлагает справедливые условия. Одной заботой меньше.

– Значит, можно не опасаться никаких неприятностей? – За несколько сотен фунтов хотелось бы получить чуть больше, чем шестиминутный разговор в полутемном кабинете. Хоть бы чаю предложил, что ли.

– Точно так. Если вы не собираетесь умереть в ближайшее время, – безмятежно сообщил он. – В контракте не оговорен выход из дела вашей компании в случае, если… если с вами произойдет какое-нибудь несчастье. Машину аккуратно водите? Со здоровьем, полагаю, все в порядке? – Тщедушный поверенный хохотнул и откинулся на спинку скрипучего офисного кресла. – Вы ведь, собственно, и есть «Студия Хамелеон», и качество работы зависит главным образом от вашего мастерства. Насколько я понимаю, «Чартерхаус» заключил контракт не только с вашей компанией, но если по каким-либо причинам вы окажетесь не в состоянии выполнять свои обязательства… что ж, полагаю, на такой случай у вас имеется страховка.

– Да, да, разумеется. – Нина задумалась. «Если с вами произойдет какое-нибудь несчастье». – А можно добавить какой-нибудь пунктик, чтобы как-то меня прикрыть? Мало ли что – вдруг автобус из-за угла выскочит или псих нападет. – Вместо смеха, который она попыталась изобразить, с губ сорвался прерывистый вздох.

– Проще простого. Если угодно, я набросаю черновичок.

– Да, пожалуйста. И пусть там будет сказано, что если со мной что-нибудь случится, то «Студия Хамелеон» освобождается от всех обязательств перед «Чартерхаус». В этом роде.

Директор ее компании – Мик. Случись с ней что, не хотелось бы, чтобы ему по наследству досталась куча вранья и деловые обязательства в придачу.

– Боюсь, они потребуют каких-то гарантий…

– Мистер Уэнлок, вы ведь выставите мне счет за это коротенькое дополнение? – Нина встала. Перед глазами поплыло, и пол чуть не ушел у нее из-под ног.

– Само собой, небольшой гонорар был бы…

– В таком случае, пожалуйста, сделайте, как я прошу, включите этот пункт. Если «Чартерхаус» станет возражать, тогда мне придется пересмотреть весь контракт.

Нина поблагодарила поверенного, попросила не откладывать дела в долгий ящик и вышла на яркое солнце.

От подступающей мигрени звенело в голове. Отыскав на стоянке свою машину, она протянула руку с ключом… и застыла. Дверца была открыта.

Какого черта!.. Я точно знаю, что закрывала машину.

Секундочку, как все было? Она приехала, вышла, захлопнула дверцу, машина бикнула, когда она ее запирала. Или нет? Нина заглянула внутрь. Все на месте. На заднем сиденье валяется ее куртка, на пассажирском месте – россыпь дисков. Даже навигатор по-прежнему лежит на передней панели, а вора он непременно заинтересовал бы.

Нина вытащила из сумки телефон. Надо позвонить домой, узнать, как там Джози, спросить, чего бы ей хотелось на ужин. Собрать расползающиеся мысли. Обрести какую-то опору. Руки тряслись, пальцы не попадали на нужные кнопки. Может, она вспугнула угонщика? Нина снова принялась набирать номер, расхаживая по стоянке – где лучше берет? – и оглядываясь по сторонам – не следят ли за ней? В трубке наконец раздался гудок, но включился автоответчик.

– Джози, ты дома? Возьми трубку, Джози! Перезвони мне сразу, как услышишь.

Она набрала номер дочкиного мобильного. Автоответчик.

Нет, у нее определенно мозги набекрень. При чем тут Джози? С ней-то что может случиться? Нина метнулась к машине, защелкнула ремень безопасности и рванула с места. Обратиться в полицию? И что она им скажет? Дверца была открыта, но ничего не пропало? Эка невидаль. Вероятно, она сама и забыла ее запереть.

Машина ползла с черепашьей скоростью, город стоял в пробках. Нина еще несколько раз звонила домой, но никто не подходил. Плевать, если застукают за пользованием телефоном во время вождения. Джози, Джози, ответь! В голову лезли дурацкие мысли, хотя она была почти уверена, что с дочкой ровным счетом ничего не случилось. Не в первый раз Джози не дает себе труда снять трубку.

Нина затормозила на дорожке, побежала к дому, распахнула дверь:

– Джози, ты дома?

В гостиной и в кухне – никого. Холл и столовая пусты.

– Джози, ты где?

Нина ринулась вверх по лестнице, каждая ступенька – как гора. В ванной витали запахи геля, лосьона, лака для волос; пар еще не выветрился – значит. Джози совсем недавно принимала душ. Вероятно, просто не слышала звонка.

– Джози? – Нина без стука ворвалась в комнату дочки.

Шторы задернуты, в углу голубовато светился экран компьютера. Когда глаза привыкли, Нина увидела лишь знакомый кавардак девчачьей комнаты. Джози не было.

Нина выскочила вон и уже в кухне, в очередной раз набирая дочкин мобильный, увидела Джози, идущую по дорожке.

– Слава богу! – Нина бросилась через заднюю дверь на террасу, вниз по ступенькам и прямо в объятия дочери.

– Ух ты! Мам, ты чего?

Они неожиданно поменялись ролями: Джози была взрослой, а Нина, дрожа как ребенок, прижималась к ее плечу, тыкалась носом в мягкую ткань халата. Джози даже еще не одевалась.

– Не обращай внимания. Просто у тебя сумасшедшая мать. – Нина смеялась, всхлипывала и шмыгала носом. С Джози все хорошо. Джози, как и положено, дома. Ничего плохого с ней не случилось – и не случится, убеждала себя Нина. – Представилось невесть что, но увидела, что ты в порядке, и отпустило. Ты почему к телефону не подходила?

– Прости, не слышала. Я нужна была папе в мастерской. – Джози потупилась.

Боится, дурочка, что будут ругать. Нина рассмеялась, пытаясь унять истерику.

– Ну и кто у нас избранный? Кто у нас допускается к папе в мастерскую, когда он работает?

Широченная улыбка расползлась по лицу Нины. Что это она, в самом деле? Совсем умом тронулась. Устает как собака, вот по рассеянности и оставила дверцу машины открытой. Еще повезло, что ничего не пропало. Нина обняла Джози за плечи и повела в дом.

– Папа просил кое в чем помочь. – Джози запнулась. – А еще куда-то подевалась моя одежда, и я хотела спросить, не видал ли он, – сердито добавила она.

Нина похолодела.

– Что значит – куда-то подевалась одежда?

– Странное дело. Я зашла в душевую кабинку, чистую одежду повесила на полотенца. Пока мылась, пару набралось под потолок. Выхожу, а одежды нет. Нигде. Я думала, ты перед уходом решила, что она грязная, и забрала в стирку.

Нина едва смогла выдавить хриплое «нет». Она оглядела сад. По коже противно ползли мурашки. Нина обхватила себя руками, ей вдруг стало холодно.

– Попробуй вспомнить, Джози, ты что-нибудь слышала, когда была в душе? Я ездила к юристу, а папа все утро сидел у себя в мастерской.

– Нет, ничего. Что и странно. Я думала, это ты раньше домой вернулась, а когда тебя не нашла, решила, что папа зачем-то забрал мою одежду. – Джози отвела глаза.

Нинины мысли мчались бешеным галопом. Нет, Мик ни за что не сделал бы такого. Ему и в голову не могло прийти залезть к Джози в ванную. И устраивать розыгрыши не в его духе.

– Держу пари, солнышко, это папа вздумал подшутить над тобой. Взял, наверное, и спрятал твои шмотки под диваном. – Нина натужно улыбнулась. – Пошли попьем чего-нибудь. – Нина сглотнула, но пересохшее горло драло как наждаком.

– Не-а. Я его уже спрашивала. И я злая как черт! Там были мои новые джинсы!

– Я куплю тебе другие, – спокойно сказала Нина, наливая Джози соку. А потом, не в силах справиться с собой, прошла по всему дому, захлопывая и запирая окна. Входную дверь она заперла на два оборота, дверь на террасу тоже.

– Мам, да мы задохнемся. Сегодня такая духотища. Что на тебя нашло?

Нина, пряча от дочки трясущиеся руки, попыталась изобразить улыбку.

– А мне, знаешь ли, холодно. То ли устала, то ли заразу какую подцепила. Новый контракт все силы отнимает, но я справлюсь, за меня не переживай, – бодро пообещала Нина.

Джози насупилась.

– Как знаешь. Если мои шмотки найдутся, скажи. – Она взяла свой сок и отправилась к себе.

«Ерунда. Она вечно все теряет», – бормотала Нина, расхаживая из угла в угол. Теннисные ракетки, книжки, свитера, тетрадки с домашним заданием. Нине вспомнилось, как однажды зимой Джози явилась из школы в легких туфлях – засунула куда-то теплые ботинки. Еще несколько посеянных вещиц – пустяки, ничего особенного.

– Никуда не уходи, ладно? – крикнула Нина как можно громче, чтобы Джози услышала за закрытой дверью.

Удержать дочь дома – это, конечно, утопия, но и выпустить ее на улицу немыслимо. По крайней мере, сейчас.

Кто бы мог подумать, что она доживет до такого? Счастливая семейная жизнь исключает любые поводы для беспокойства – в это Нина верила свято. Постаравшись взять себя в руки, минут десять она собиралась с мыслями, прикидывая, как поступить.

Наконец сходила за сумкой, подаренной Миком на прошлый день рождения, и села к кухонному столу. Порывшись в кожаной утробе, извлекла потрепанную записную книжку, которая хранилась в кармашке с молнией и сопровождала Нину везде. Когда-то книжка в матерчатом переплете служила для всевозможных записей, заметок, напоминаний. Со временем она заполнилась, и теперь ею не пользовались. Но на последней страничке был записан самый важный телефон, который когда-либо давали Нине.

Она взглянула на номер, и сердце ухнуло в желудок: номер давным-давно устарел. Однако, вычленив первоначальный номер и добавив современный код, Нина набрала все цифры и затаила дыхание. Она помнила его последние слова: «Если что – ты знаешь, где меня искать».

Ей и нужно-то всего несколько ободряющих слов, для пущей уверенности.

После четырех гудков ответил женский голос:

– Булочная «Клер», чем могу служить?

Нина в отчаянии бросила трубку.

Глава 15

Меня гипнотизируют двенадцать пар глаз. Стены в комнате отдыха расписаны красными загогулинами, словно я оказалась в утробе своего самого страшного ночного кошмара.

– Итак, – неуверенно начинаю я, – меня зовут мисс Джерард. Я буду вести у вас курс «Личное, общественное и санитарное просвещение».

Пройти нам предстоит многое, но я буду стараться, чтобы вам было интересно, а заодно мы с вами поближе познакомимся.

Я нервничаю до дрожи в коленках. В комнате со сводчатым потолком и огромными окнами, выходящими на школьный двор, висит тишина. Несмотря на неприглядную панораму за окном, здесь очень мило: мягкие пуфы, пара удобных диванов, телевизор и стойка с DVD. В одном углу разместились холодильник, маленькая раковина, рабочий стол с чайником и тостером, а на другой стороне – письменный стол и единственный компьютер. В качестве экранной заставки на мониторе плавают фотографии школьных спортивных команд.

– Думаю, мы начнем наши занятия с темы, на которую порой трудно говорить. – Я делаю паузу, пара девочек, отвлекшись было, вновь заинтересованно вскидывают глаза. – Преследование – серьезная проблема.

Кто-то испускает театральный стон, кто-то хихикает. Одна девчонка зевает и открывает мобильник.

– Мы это проходили в прошлом году, – сообщает хорошенькая темноволосая ученица, которую я видела рядом с Эдамом.

– В таком случае ты, надо полагать, эксперт по этому делу. – Я уже изъясняюсь как учительница. – Прости, не знаю, как тебя зовут.

Хитро прищурившись, она долго – слишком долго – оглядывает меня с головы до ног, оценивает, прикидывает, гожусь ли я им в учителя. Наконец снисходит:

– Кэти. – И добавляет: – А я вас тоже не знаю.

– Мисс Джерард. Я уже говорила. (Кэти шепчет что-то группке девчонок, головами склонившихся к ней, и я снова слышу смех.) Если хотите, можете называть меня Фрэнки. Это сокращенное от Франческа. – Имя цепляется за язык.

Мало-помалу девчонки начинают меня слушать. Я показываю короткий фильм для последующего обсуждения, но умудренным житейским опытом пятнадцатилетним светским львицам он представляется азбучной истиной.

– Мисс, а Кэти нельзя это смотреть, – вскинув руку, заявляет одна.

– Кэти? – Под новую порцию смешков я жду объяснения. Приподняв брови, перевожу взгляд с первой на вторую.

– Родители не разрешают ей смотреть телевизор. Они заявление написали.

Аудитория прыскает со смеху.

– А сама Кэти язык проглотила? – Воображение живо рисует картину: меня вызывают в кабинет директора; мистер Палмер багровеет: разгневанные родители подают на меня жалобу. – Кэти, это правда? Они будут недовольны, что ты посмотрела даже этот коротенький фильм? – Кэти кивает, пряча ухмылку, и экзекуция в кабинете директора теперь видится неизбежной. – Почему ты мне ничего не сказала заранее? Могла бы подождать за дверью.

– Потому что мне хотелось посмотреть, правда ли это преследование? – говорит она, а у самой глаза темнеют, губы надуваются, отчего щеки сразу становятся впалыми, а скулы выпирают, – ни дать ни взять беззащитный ягненок.

– Ну и как? – интересуюсь я. Наконец-то мы до чего-то договорились.

– Да! – таращит глаза Кэти, вновь оживившись, вновь преисполнившись самоуверенностью пятнадцатилетних.

Класс заходится от хохота.

Лежу под водой, как в футляре, – тепло, спокойно и тихо, если не считать глухого постукивания ногтем по краю чугунной ванны. Выпускаю пузырьки. Одно движение – и я уже сижу, хватаю ртом воздух, почти задохнувшись, и вода струями стекает с меня.

Мое собственное постукивание сменяется похожим звуком: кто-то рвется в ванную.

– Выхожу! – со вздохом откликаюсь я. Час поздний. Я надеялась, меня оставят в покое, когда школа угомонится на ночь.

– Это я, – сквозь старое дерево шелестит девичий голос, – Кэти.

– Кэти? – Я тянусь за полотенцем. – Тебе нужно со мной поговорить?

– Да, – настойчиво раздается в ответ.

– Подожди минуточку. – Я заматываю мокрые волосы полотенцем, натягиваю халат, завязываю пояс и открываю дверь. – Что случилось, Кэти? Скоро полночь.

Кэти проскальзывает в наполненную паром ванную и плюхается на крышку унитаза. Она в пижаме – белой с розовыми бантиками – и босиком, ногти на ногах покрыты лаком. Я присаживаюсь возле нее на корточки. Я тронута: первое знакомство с классом прошло довольно сумбурно, и все же она готова поговорить со мной.

– Короче, тут такое дело… – начинает она. Хорошенькое личико морщится как у младенца. – Даже не знаю, как сказать…

– Не торопись.

– Ко мне пристает один человек! По-настоящему пристает. И мне страшно.

– Ты это имела в виду, когда на уроке говорила о преследовании?

Она кивает.

– Он пытался… – Кэти не договаривает. Губы кривятся, подбородок дрожит. – Он подкатывал ко мне, а…

– А ты не хотела, чтобы он так делал?

Она снова кивает и закрывает лицо руками. Я слышу всхлип, который приняла бы за сдавленный смешок, учитывая ее поведение в классе, если бы не видела сейчас ее слезы.

– И на уроке рассказать о таком ты не смогла, верно?

Кэти вытягивает кусок туалетной бумаги и сморкается.

– Ни за что! Простите, что я потешалась над тем, что вы нам говорили.

Я отвожу с ее лица завесу волос, и она поднимает на меня глаза. Простое движение руки, но боль пронзает мне душу. Одна прядь прилипает к мокрой щеке Кэти, и она слабо улыбается.

– Кто он? Ты его знаешь по школе? – спрашиваю я. – Или это какой-нибудь парень дома?

– Это бывает, когда я в школе.

Совсем еще ребенок, наивный ребенок, а ведь пятнадцатилетняя девушка. И ее возраст, в зависимости от того, насколько далеко все зашло, представляет собой кучу дополнительных проблем. Тот, кто это затеял, играет с наименьшей из них.

– Ты можешь сказать, кто он?

Кэти не задумываясь трясет головой.

– Ну что ж, нет так нет. – Я и не надеялась с ходу услышать имя. Храбрость – это зернышко, которое должно прорасти, и Кэти свое посеяла. – Как далеко… как далеко у вас зашло, Кэти? – Я пытаюсь выяснить, занимался ли он с ней сексом… заставлял ли заниматься сексом.

Кэти молча смотрит перед собой, дышит тяжело, вздрагивает. Рот приоткрыт, слова готовы слететь с губ. Я глажу ее по спине.

– Можешь не говорить. Всему свое время.

Обвожу взглядом потолок, стены, треснутые стекла – сколько всего видело это здание. Сую руку в воду, вытаскиваю пробку из ванны и стряхиваю капли с руки. Мы сидим и молча слушаем, как утекает, булькая, вода, и обе надеемся, что вместе с ней исчезнет и то, о чем мы думаем.

Учебный год катится безостановочным потоком уроков, спортивных событий, музыкальных репетиций, а для нас с Сильвией – бесконечными материнскими заботами, от стирки до вывихнутых лодыжек и тоскливых слез по дому.

– Тебя искал Эдам. – Сильвия встряхивает простыню и ловко расстилает на гладильной доске. Два раза пыхает паром, и отутюженная, хрустящая простыня ложится на стопку других таких же.

– Да?

Сердце екает, сама не знаю почему. До сих пор мне удавалось держаться от коллег на почтительном расстоянии. Энджи Рэй, учительница английского и одновременно тренер по баскетболу, чуть не каждый день уговаривает меня заглянуть в деревенскую пивную, куда учителя ходят по пятницам – выпить и поболтать.

– С людьми поближе сойдешься, – всякий раз говорит она.

«Не хочу!» – думаю я и вежливо улыбаюсь. А ей обещаю постараться, но потом у меня начинается мигрень, или дает сверхурочное задание сестра-хозяйка, или дела семейные якобы требуют моего присутствия где-нибудь подальше от Роклифф-Холла.

– Похоже, что-то важное. – Сильвия принимается гладить форменные юбки. Пищит пейджер, она выключает утюг, читает сообщение и закатывает глаза: – Кому-то угодили хоккейным мячом по носу.

– Он не говорил, что снова зайдет? – успеваю я спросить, прежде чем она убегает, подхватив аптечку первой помощи.

– Эдам? – Она стреляет глазами мне за спину. – Легок на помине. – И Сильвия с ухмылкой протискивается мимо Эдама, который неуклюже подбоченился на пороге, зигзагом перечеркнув локтями дверной проем.

– Привет, – говорит он, когда Сильвия исчезает в коридоре.

Если его прислала Энджи, ответ будет прежним. Я не собираюсь участвовать в их еженедельных пирушках. Не хочу я ни с кем сходиться. Мне бы забиться в дальний угол и не попадаться никому на глаза.

– Здравствуйте, – отзываюсь я. – Еще что-нибудь потеряли? – Я снова включаю утюг, решив помочь Сильвии с юбками.

– Может быть, – отвечает Эдам сиплым, очень серьезным голосом и опускается в старое продавленное кресло у газового камина. – Хочу спросить о ваших занятиях.

– А что такое? – Я отрываюсь от гладильной доски.

– Вы уже знаете Кэти Фенуик?

– Кэти?.. – переспрашиваю я, оттягивая время, чтобы подумать. Прошлой ночью она была в ужасном состоянии; теперь меня о ней спрашивает Эдам. – Нет еще. Видеть, наверное, видела, но…

– Если она станет вам что-нибудь рассказывать, дайте мне знать. Ладно? – Эдам ерзает в кресле. Ему неудобно – и физически, и морально.

– То есть? – Я не могу обмануть ее доверие. – С ней что-то не так?

– Просто дайте мне знать, если она что-нибудь скажет.

Взгляд Эдама, пробежав по длинной комнате, где выстроились в ряд стиральные машины и сушилки и стопками лежит белье, упирается в высокое окно, выходящее на спортивную площадку. В тумане ранней осени мелькают зеленые и желтые пятна – цвета школы. Это девочки гоняют хоккейный мяч.

– Меня уже наверняка с собаками разыскивают. – Эдам резко встает и удаляется, широко шагая длинными ногами.

А я прислушиваюсь к отзвуку его слов и гадаю: действительно он срочно кому-то понадобился или он не тот человек, за которого я его принимала?