Текст книги "Ябеда"

Автор книги: Саманта Хайес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Глава 9

Нина всегда не ладила с высотой. Лестница пошатнулась, Нина ухватилась за перекладину, и в палец впилась заноза.

– Ой! – Она слизнула с пальца кровь и пробормотала, силясь дотянуться до пыльной коробки на полке: – Никак… не достать.

– Надо было повыше залезть. Пустите, дайте-ка я попробую.

Стоявшая внизу девушка-помощница, симпатичная и молоденькая, только что из колледжа, напоминала Нине ее саму лет двадцать назад – такая же дерзкая, полная решимости добиться успеха.

Нина с трясущимися коленями, потихоньку, ступенька за ступенькой, спустилась вниз. У нее сильно кружилась голова.

– Прости. Думала, одолела свой страх. – Нина виновато развела руками, сконфуженно засмеялась, но горло перехватило. – Оказывается, стало еще хуже…

– Посторонитесь, – ухмыльнулась Петра.

Невесомая и гибкая, она по-мальчишечьи ловко вскарабкалась по лестнице. У нее была короткая стрижка и чистая, без малейших следов косметики, кожа. Между репетициями Нина хотела испробовать новые румяна и попросила Петру послужить ей моделью. Та отказалась наотрез, заявив, что касаться ее кожи дозволено лишь воде и натуральному оливковому маслу.

– Осторожнее! – Нина с тревогой наблюдала, как балансируют на тонкой перекладине кроссовки Петры. – Не хватало только, чтоб ты грохнулась. Ты мне нужна живая и здоровая – нам еще с кордебалетом работать. Смывать эту сажу между сценами – тихий ужас!

Нина шутила, а у самой внутри все похолодело, когда девушка потянулась за коробкой.

– Есть! – Мгновение спустя Петра уже стояла рядом. – Вы что, в самом деле боитесь высоты?

Нина пожала плечами, вдруг ощутив себя древней старухой рядом с этой девочкой.

– Не так чтобы. Когда-то и повыше залезала.

Усмехнувшись, Петра скинула с коробки крышку. Поднялась пыль, заплясала в столбе света, проникавшего в кладовку через оконце на задней стене. Викторианский театр Нина знала как свои пять пальцев – работала здесь на многих постановках, – потому все у нее и спрашивали, где что лежит. А через пару недель тут начнет репетировать «Чикаго» молодежная труппа. Джози получила главную роль Рокси Харт, обойдя на прослушивании других претенденток. Сбылась голубая мечта ребенка, и Нина очень гордилась дочкой. Та буквально оживала на сцене, словно в чужом образе сбрасывала с плеч все заботы и тревоги, вечно терзающие подростков.

– Отлично, – хмыкнула Петра, заглянув в коробку. – Что скажете?

– Что ты заслужила одну из них – за то, что добыла с такой верхотуры, – улыбнулась Нина, вынимая парочку потускневших медалей. – Как раз то, что нужно нашим солдатам. Как у тебя с шитьем?

– Примерно так же, как у вас с чувством высоты. – Петра весело хлопнула Нину по плечу, и обе вышли из кладовой.

– Увидимся в обеденный перерыв. – Нина кивнула девушке и направилась к гримерным – она знала, что сейчас там никого нет.

Актеров собрали на летучку прямо на сцене, и у Нины появилась прекрасная возможность поэкспериментировать с новым видом «быстрой раны» для военной сцены. По ходу пьесы у нее ровно двадцать минут на то, чтобы поработать с лицами и руками трех главных героев и учинить, так сказать, кровавую расправу. Как с этим справиться? Театр – это вечно работа на грани, но Нина обожала душевный подъем и напряжение всех сил, которые он дарил.

В дверях маленькой гримерной Нина заметила – или показалось? – чью-то тень, мелькнувшую в проходе на сцену.

– Кто здесь?

Может, она нужна кому-то из актеров? Никто не отозвался. Пожав плечами, Нина вошла в комнатку, где оставила свою рабочую сумку и коробки с гримом. По вечерам она всегда все убирала и уносила с собой, зная по горькому опыту, что актеры частенько беззастенчиво запускают руки в ее материалы, а потом забывают возвращать. Слишком это накладно – регулярно пополнять запасы.

– Странное дело, – пробормотала Нина, нашаривая на стене выключатель. В комнате без окон стояла кромешная темень. – Здесь никогда свет не выключают.

Надо полагать, директор велел экономить. Заведовать труппой нелегко, а получать прибыль и того труднее. «Должно быть, этому и посвящено собрание», – сказала себе Нина.

Наконец пальцы нащупали выключатель, щелчок – вспыхнул свет. В общем хаосе Нина поначалу не нашла ничего особенного: актеры – народ не слишком аккуратный, переодеваются впопыхах, а разбирать костюмы предоставляют помощникам. Очевидно, собрание созвали спешным порядком – полы не видны под завалами одежды, на кронштейне болтаются одни пустые вешалки.

– Нет уж, я все это убирать не буду… – И тут на полке под зеркалом она заметила свой ящик со всем добром для спецэффектов. – Какого черта!.. – вырвалось у нее. – Да что ж такое!

Тональный крем, пузырьки с фальшивой кровью, пакетики с искусственной коростой, воск для имитации ран – все вывалено на пол.

«Это каких денег стоит, – пронеслось в голове. – Как они смеют таскать мои вещи!» И вдруг оцепенела. В зеркале у себя за спиной Нина увидела рассыпанное по полу содержимое всех своих коробок с гримом. Ее всегда такой опрятный уголок, где у всего свое, строго определенное место, превращен в свалку!

– Господи, да кто же это натворил?!

Нина присела среди раскиданных кисточек, тюбиков и баночек театрального грима, начала собирать и замерла: а если грабитель? Нет, кажется, ничего не пропало. Она снова принялась запихивать все в сумку. Кому понадобилось учинять разгром в ее каморке? У кого-то из театральных на нее зуб?

Нина задумалась. Вдруг припомнилась истерика, которую на прошлой неделе закатила Розалинда, когда режиссер с Нининой подачи заставил ее надеть седой парик. Самовлюбленная, известная склочным характером, Розалинда сделала все возможное, чтобы испакостить Нине день.

Розалинда. Нина покачала головой: детский сад какой-то. Надо будет потолковать с продюсером.

– Вы случайно не знаете, где… Мать честная, ну и бардак! – В дверях стояла Петра.

– Наверно, пока мы с тобой были в кладовке… Кошмар! – Нинин голос дрожал от гнева. – Кто-то явно на меня зуб имеет. – Она не стала называть имен.

– Думаете, это кто-то нарочно? – захлопала глазами Петра. – Но вы же знаете этих лицедеев. Грязнули и неряхи, больше ничего.

– Нет, нет. Я точно помню, все было в порядке, когда я уходила. – Нина нагнулась за платьем в стиле 1940-х. – Ну можно ли вести себя так глупо?

Что сказать Розалинде? Как теперь держаться с ней?

Со стороны сцены раздался дружный топот, и Нина вернулась к своим занятиям. По ходу дня она мало-помалу привела все в божеский вид и только вечером, когда уже собиралась домой, в голове зашевелились туманные подозрения.

– Что бы ты сделала, – начала Нина, – если бы Том вдруг узнал, что ты… – Она умолкла, не зная, как лучше выразиться. – Ну, если бы Том обнаружил… – И снова нужных слов не нашлось. Нина со вздохом залила кипятком гранулы кофе. По-хорошему, после такого денька ей бы чего покрепче.

– Бога ради, Нина, говори же, не томи! – Лора открыла холодильник и достала молоко. Что там у нее стряслось? Нина никогда не заходила к ней по дороге с работы. – Итак? Если бы Том обнаружил что? – Лора фыркнула. – Что другой мужик припечатал меня голую к кухонному столу?

– Лора, прости.

Нина даже обрадовалась, что подруга свела все к шутке. Ну не поворачивался язык сказать то, что на самом деле было у нее на уме. И, забирая у Лоры молоко, она просто погладила ее по руке.

Лора отстранилась.

– Ну нет, подруга. Так просто ты от меня не отделаешься. Давай, спрашивай, что хотела. – Лора отхлебнула кофе и высыпала на противень целый пакет картофеля фри. – Представляешь, Том заявил, что намерен «помогать по дому», так что отныне ужин мы с ним будем готовить по очереди – день я, день он. Это после того, как я поинтересовалась, не забыл ли он, где живет. В результате на прошлой неделе он два раза притаскивал готовую жратву из ресторана, а в третий раз предложил поужинать где-нибудь в городе. – Лора сунула картошку в духовку и с треском вскрыла банку фасоли.

Нина смотрела, как подруга, сердито хмурясь, возится по хозяйству, а сама мысленно вернулась к вчерашнему вечеру и карри с креветками, которое состряпал Мик. Он даже сам испек индийские лепешки-наан.

– Все мужики – паршивые повара, – слукавила Нина, надеясь утешить Лору. – Разведут грязь, а нам потом…

– Пропади оно все пропадом! Я так больше не могу! – Лора стукнула чашкой по столу, кофе выплеснулся и растекся лужицей. – Я только и делаю, что жалуюсь. Всю душу себе истерзала! И жалуюсь ведь только на него. Никогда такого не было. У него кто-то есть. Я уверена! – Ломкий голос Лоры звенел отчаянием, она явно на грани срыва. – Все кончено, я сдаюсь. Хочу начать все заново. – Лора несколько раз горько всхлипнула, потом утерла глаза и сложила губы в улыбку. Что-что, а скрывать свои чувства она умела. – Ну а теперь выкладывай, зачем явилась, что там у тебя наболело.

– Бог с ним. Ерунда. – Нина глотнула кофе и обожгла язык. – Поговори с Томом или еще с кем-нибудь. Пусть тебе помогут.

Лора принялась шваркать на противень сосиски, по одной отрезая от связки.

– Домашняя стряпня – что может быть лучше, да? – Она усмехнулась и добавила печально, бросая в ведро сальную обертку: – Ребята обожают сосиски. Не так все должно было быть. Сосиски, перебранки, дети, от которых только хмыканье в ответ дождешься, и муж, чей характер гарантирует общение с поисково-спасательной службой…

– Лора…

Лицо к лицу, мешая свои волосы и слезы с волосами и слезами подруги, Лора выплакалась на плече у Нины.

– Ты справишься, – шепнула Нина. Отодвинула Лору на вытянутую руку и рассмеялась, увидев размазанную по щекам тушь. – А я часами добиваюсь такого эффекта! – Сразу вспомнился разгром в театре. – Пожалуй, я пойду, – заторопилась она, вытаскивая из кармана брюк ключи от машины, – у меня там тоже голодная орава.

– Погоди-ка. У тебя правда все в порядке?

– Да. Ничего такого. – Нина жизнерадостно улыбнулась.

Лора пожала плечами:

– Тогда убирайся из моего дома и отправляйся в свой. Поцелуй за меня Джози и Мика и гони Натали домой. Дай ей волю, эта девчонка у тебя поселится.

– Договорились.

Нина вышла на улицу, села в машину. Лора помахала рукой и закрыла дверь.

Улица, такая же, как и Нинина, только расположенная чуть дальше, была пустынна, если не считать еще одной машины на дороге, метрах в пятидесяти. Машина не двигалась, и Нина спокойно выруливала задним ходом с покатого выезда. Интересно, что у нее дома в холодильнике?

Бац!

Резкий удар в заднее крыло. Нина, чуть не стукнувшись лбом об руль, инстинктивно нажала на тормоз.

– Черт! Гляди, куда едешь! – крикнула она, потирая ноющую шею.

Обернувшись, Нина разглядела стремительно удалявшуюся по улице большую темную машину. Успела заметить цифры 5 и 7, букву М. И все. Даже не разобрать, что за марка. Что сообщать полиции?

– Дурак, дурак! – взвыла она, давя на клаксон, – впрочем, слишком поздно. – Черт бы тебя побрал!

Ha трясущихся ногах Нина выбралась из машины – взглянуть на повреждения. Вдоль заднего крыла ее маленького красного авто красовалась вмятина в обрамлении темно-зеленого металлика. Нина провела по ней пальцами, словно вмятина могла поведать о владельце машины – «ровера», «ягуара»? Бог его знает. Одно точно: за рулем был мужчина. Нина силилась восстановить в памяти мелькнувшее лицо, но безуспешно – все произошло слишком быстро.

Она бросила взгляд на дом Лоры. Нет, рука не поднимется взвалить на подругу еще и свои проблемы. Нина села за руль и поехала домой, притормаживая при виде каждой темной машины – вдруг у той помятый бампер, тогда она запомнит номер.

Дома на кухне ее встретило девчачье хихиканье и запах чего-то пригоревшего. Нат склонилась над экраном, примостив ноутбук на колене, и стучала по клавиатуре не хуже профессиональной машинистки.

– Чем воняет? – поинтересовалась Нина. Сумку с гримом она свалила в прихожей – полежит до утра.

– Тостом. – Джози поскребла почерневший ломтик хлеба, на пол дождем посыпались темные крошки. – Сгорел.

– Ничего себе! – Не отрываясь от экрана, Натали вытащила у Джози из рук тост и вгрызлась в него. – Нипочем не угадаешь, с кем гуляет Кэт!

Нина покачала головой и отправилась в туалет. В висках стучало – гнусный денек выдался. Звонкие голоса постепенно отдалились, долетали лишь приглушенные вскрики и взрывы хохота.

Нина заперла дверь, включила свет, прислонилась к стене. Хоть несколько спокойных минут, чтобы дух перевести!

– Мам, ты здесь? – В дверь дубасила Джози. – Давай скорей! А то я сейчас описаюсь!

Нина спустила воду. Стыдно, ведет себя как маленькая. Она просто устала, нервничает – работа, конечно, ужасно интересная, но, что ни говори, дел-то прибавилось изрядно. И спит последнее время плоховато: Мик крутится-вертится, не дают ему покоя новые заказы. Словом, все как у всех. Во всяком случае – как у многих.

Нина побрызгала водой на раковину и открыла дверь.

– Прости, – едва успела проговорить она, как Джози чуть не сбила ее с ног.

Неожиданно в переднюю вошел Мик.

– Господи, как хорошо, что ты вернулся! – сказала Нина и долгим поцелуем прижалась к его губам.

– М-м-м, надо бы мне почаще отлучаться. – Мик с нежностью обнял жену одной рукой. На другой у него болталась хозяйственная сумка. – На охоту ходил, – объяснил он и помолчал, сведя брови и вглядываясь в ее тревожное лицо. – Курица сгодится? Идем, поможешь мне с ужином.

Нина пошла за ним, радуясь поводу отвлечься.

– Вот это да! Извержение вулкана случилось? – Мик смахнул со стола черные крошки, помедлил, опершись о стол широко расставленными руками – умными, искусными руками. Ах, как Нина хотела, чтобы эти руки обняли ее и не отпускали никогда. – Нина? У тебя все в порядке?

– Конечно. – Она встряхнулась и принялась распаковывать покупки.

«Все в полном порядке», – твердила она себе, ворочаясь ночью в постели, сбивая простыни беспокойными ногами. Было жарко, она взмокла, сна ни в одном глазу. Она прислушивалась к сонному сопению и тихим всхрапам Мика. Конечно же, у нее все в полном порядке.

Глава 10

Папы все не было.

– Что, бросили тебя? – буркнул страшный дядька, пихнув меня в угол холодного подоконника, на котором я сидела, и занес надо мной руку. Я съежилась, но он раздумал – мимо шла воспитательница, за ней гуськом семенила стайка младших.

Не отрываясь, я глядела в окно – вот сейчас, сию минуту появится папина машина! Глаза еще резало от слепящего света той страшной комнаты, сердце с гулким стуком гнало по жилам ледяную от ужаса кровь. Вцепившись в каменную раму, прижавшись носом к стеклу, я всматривалась в дорогу, в деревья, поднимала глаза к грязно-серому небу и молилась: пусть приедет папа и спасет меня!

Спустились сумерки, а с ними начали опускаться и мои веки. Один-два раза я проваливалась в дрему, в счастливое забытье, где мы трое – я, папа и мама – были вместе, как прежде. Смутный образ худенькой женщины с конским хвостом, запах крема для лица и губной помады витал надо мной, и несколько блаженных мгновений, даже очнувшись, я верила, что она еще жива.

Запах и разбудил меня, когда я в третий раз начала клевать носом. Меня затошнило. Резкий дух дезинфицирующего средства накладывался на зловоние страха – моего страха. Я поняла, что описалась. До смерти перетрусив, не смея кому-нибудь признаться, сползла с грязного подоконника и убежала в спальню. А там, стаскивая мокрые трусы, думала: этот урод прав. Меня бросили. Папа не приедет сегодня. И завтра, наверное, не приедет. И послезавтра тоже.

До тех пор в детском доме Роклифф я держалась тише воды, ниже травы, смотрела на всех умильными глазами и невинно улыбалась. Мне хотелось стать тенью, картинкой на закоптелой стене, одной из снующих в подвале мышек. Дети вокруг были дерганые – то закатывали истерики, то без повода хохотали, то ходили в синяках. Они являли собой весь спектр эмоций – и агукающие в кроватках малыши, и подростки, лениво пинавшие стены на ходу. А я была где-то посередине. И все старалась забиться куда-нибудь подальше, чтоб никому не попадаться на глаза. Если папа не заберет меня отсюда, сбегу, поклялась я себе. Улечу. Я же Эва, папина птичка-худышка.

Воспитатели с грехом пополам выполняли свои каждодневные обязанности. Некоторых я поначалу приняла за воспитанников дома – так они были молоды. Другие были старыми, седыми, уставшими и смотрели на нас, детей, с неприязнью. Они не любили нас.

В каждой встретившейся женщине я пыталась отыскать себе маму – кто знает, а вдруг? – но ни одна из воспитательниц не походила на нее. Пробовала подружиться со всеми взрослыми подряд, но в отличие от папы они не покупались ни на ухмылку с залепленными жвачкой зубами, ни на поцарапанное колено, и никакими уловками невозможно было выманить добавку хлеба на полдник. Скоро я узнала, что за малейшим нарушением правил следует жестокое наказание. Один раз, позабыв, что это строжайше запрещено, я поднялась по задней лестнице и пересчитала головой все ступеньки, когда темная фигура наверху спихнула меня вниз.

Дурочкой я не была, вовсе нет. Я держалась в сторонке, особенно в первые дни, и наблюдала, пытаясь понять – как тут живут? Очень не хотелось, чтобы меня опять затащили в ту комнату, не хотелось узнать, что там за пеленой слепящего света. Нет, я не искушала судьбу, я затаилась и ждала папу. Потому что он обещал приехать.

Однажды, когда я поджидала папу, устроившись на своем обычном месте, болтая ногами и грызя ногти, мне пришло в голову, что мисс Мэддокс – на мой взгляд, ей было лет сто – не такая страшная, как другие взрослые. Она бегала по дому хлопотливо, почти как мама большого семейства; у нее вроде было сердце.

Вспомнилась моя самая первая ночь здесь, когда я еще никого-никого не знала. Это ведь мисс Мэддокс гладила меня по голове, пока не решила, что я заснула. Я рыдала и звала папу, а потом затихла, но не спала. Она проводила шершавой ладонью по моему влажному лбу, а я была так напугана, что не поняла ее доброты. Во мраке крепко зажмуренных глаз передо мной плыло искаженное лицо папы в тот момент, когда меня от него отрывали, хмурая физиономия директора детского дома, в ушах звенели дикие вопли детей – новенькая!

– Ты чего натворила? – спросил меня утром чумазый мальчишка лет двенадцати. Он дал мне кусок хлеба и разрешил подобрать остатки джема у себя на тарелке. Больше из еды ничего не осталось: я почти всю ночь проревела и только-только заснула, когда все повскакивали с кроватей и дружно умчались завтракать.

– Натворила? – переспросила я. Мне не очень хотелось есть, да и вид хлеба не вызывал аппетита. – Ничего я не натворила. Мама умерла, а папа не справляется. Я ему помогала… (Дети вокруг примолкли и слушали, даже старшие.) Только, наверное, не очень хорошо, потому меня сюда и привезли.

Чумазый мальчишка похлопал меня по плечу. У него были грязные патлы, и пахло от него плохо.

– Не бери в голову, – сказал он. – Теперь ты с нами.

Я оглядела собравшихся вокруг детей. Они смотрели на меня, как на зверушку в цирке. Хотелось завыть, зарыдать, хотелось кричать, пока папа не заберет меня отсюда. Не хочу! Не хочу жить здесь, ни с этой мисс Мэддокс, ни с другими воспитателями, которые то возникают ниоткуда, то снова исчезают, будто растворяются в темных углах. Не хочу есть на завтрак сухой хлеб, не хочу спать на койке с комковатым матрасом в одной комнате с дюжиной других детей. Ничего не хочу! Только домой! И чтоб все было как раньше.

– Как отсюда удрать? – шепотом спросила я у мальчишки.

От одной мысли у меня засосало под ложечкой. Я была послушной девочкой, никогда ничего дурного не делала. И сейчас не хотела никого обидеть или показаться неблагодарной, но провести в этом ужасном месте еще хоть час? Ни за что!

Пронесся шквал смешков, и снова стало тихо.

– Никак, – прошептал мальчишка в ответ, глядя на меня черными как уголь глазами. – Потому что некуда.

Потом всем дали разные задания. Две старшие девочки должны были вымыть посуду, две другие – снять белье в спальне «В» и отнести в прачечную. Мальчикам раздали метлы и велели подмести холл, а потом вычистить обувь. Остальных очень высокая и очень худая женщина отправила в душ и чистить зубы. Все это, сколько себя помню, я каждый день делала дома. Почему же сейчас казалось таким обидным, несправедливым, бессердечным, что тетка раздает нам задания вместе с тычком в спину?

– Хочу к папе, – сказала я, когда все разошлись и я осталась одна на скамейке. Я ему все-все расскажу, поклялась я себе. Про то, как здесь плохо.

Худая тетенька присела возле меня на корточки.

– А ну-ка, сиротка Энни, – с улыбкой сказала она, – у тебя есть мускулы?

Я покачала головой. Может, она тоже добрая, как мисс Мэддокс?

– Ничего, у нас ты живо ими обзаведешься. – Тетенька легонько сжала мне руку пониже плеча и усмехнулась: – Да у тебя мускулы как у быка! Хочешь помочь мне принести корзину дров, чтоб разжечь огонь?

Я пожала плечами. Ничего я не хотела, только домой.

– Пошли. Чего зря кукситься. Ты же хочешь рассказать папе, как хорошо всю неделю помогала? – Она пальцем приподняла мой подбородок.

– Ладно. – Я сползла со скамейки и пошла за ней. – А можно мне чиркнуть спичкой, чтобы зажечь огонь?

– Конечно, можно, – кивнула она и сказала, что ее зовут Патрисия. Она казалась доброй. – Я здесь работаю, когда мисс Мэддокс уходит домой.

Я встала как вкопанная.

– Значит, вам разрешают уходить домой?

По-моему, это было несправедливо.

Патрисия рассмеялась:

– Само собой, разрешают. У меня дома сын, а мисс Мэддокс надо кормить своих кошек.

Я забеспокоилась:

– А если все уйдут домой? Кто будет за нами присматривать?

Мне совсем не улыбалось остаться один на один со старшими ребятами, чтоб они мной командовали. Большинство встретили меня дружелюбно, но кое у кого взгляд был недобрый. С ними я смотрела себе под ноги и молчала в тряпочку.

– Такого никогда не бывает, – заверила меня Патрисия. – Всегда остается дежурный, а некоторые воспитатели здесь и живут.

Незаметно остались позади несколько коридоров, каменная лестница, по которой мы спустились в бесконечный подвал, и под конец мы оказались в помещении, где пахло мокрым лесом и мхом.

– Дровяной и угольный склад, – объяснила Патрисия. – Морозно сегодня. Огонь нам не помешает. – Она усмехнулась: дескать, все не так уж и скверно. – Вот корзинка. Собирай щепки, а потом отнесешь их наверх и положишь в очаг.

Так я и сделала. Мало-помалу вокруг громадного камина собралась группка детей – погреться у жарко пылающего огня. Я почему-то была ужасно горда, у меня даже немного потеплело внутри. Я сама чиркнула спичкой, поднесла крошечный огонек к скрученным газетам (Патрисия показала, как это делается), а уж от них занялись мои щепки. Скоро в очаге застреляли, затрещали огромные поленья, черными перьями взвился в трубу дым. Умчавшись в мир фантазий, я как завороженная смотрела на языки пламени, на жучков, которые в панике вылезали из поленьев.

– Как думаешь, они найдут себе новый дом? – спросила я у сидевшего рядом мальчика. Нам дали печенье, и я свое сосала, чтоб растянуть подольше.

Мальчик передернул плечами и глянул на меня как на дурочку. Но я не чувствовала себя ни дурочкой, ни «сироткой Энни», ни Золушкой, как назвала меня одна большая девочка за то, что я помогла разжечь огонь. Нет, меня переполняли небывалые надежды, воля, жажда жизни, о которых я давным-давно позабыла. За один-единственный день во мне родилась и окрепла уверенность, что все будет хорошо. Эта вера была у меня в груди, в костях; я даже ощущала ее вкус. Чтобы доказать, что я права, нужно было всего лишь продержаться следующие десять лет.