Текст книги "Ябеда"

Автор книги: Саманта Хайес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Глава 27

– Господи помилуй, Лекси! Что случилось? – Девочку всю трясет, губы посинели. Я обнимаю ее и веду к огню. – Садись, ты совсем продрогла.

Лекси падает в кресло. Эдам снимает куртку и накидывает ей на худенькие плечи.

– Ее здесь и быть-то не должно, – говорю я ему. – Отец задержался.

– Там было лицо, – в ужасе шепчет Лекси. – Смотрело на меня в окно.

– Тебе, наверное, приснилось, – спокойно возражает Эдам. – Кому придет в голову заглядывать в окно второго этажа?

Я слышу страх в голосе Лекси, вижу испуг на ее лице, и тело ее содрогается при каждом вздохе.

– Это был мужчина. – Мне не приснилось, я даже еще не засыпала.

– Окно не на втором этаже, Эдам. Кроме Лекси здесь никого не осталось, и я разрешила ей спать в одной из спален шестого класса, на первом этаже, прямо под комнатой ночной воспитательницы. – Голос у меня срывается, я молюсь про себя, чтобы не подтвердилось наихудшее. Меня бросает в пот. – Мы с Сильвией сняли белье со всех постелей наверху. Я позволила Лекси занять комнату с телевизором и ванной. Все разъехались, а она застряла тут одна. Это несправедливо.

– Я лежала на кровати, – продолжает Лекси. – Читала «Cosmo Girl» и вполглаза смотрела телевизор. Шторы еще были не задернуты. Глянула – а там он. Заметил, что я смотрю, и спрятался. – Лекси закрывает лицо руками. – Я побежала сюда, мисс, и всю дорогу кричала. – Ее по-прежнему трясет. – Так страшно, так страшно!..

– Вызываем полицию? – спрашивает Эдам.

– Нет! – отрезаю я, и оба удивленно вскидывают на меня глаза. – Должно быть, какой-нибудь бродяга искал, где переночевать. Все знают, что сейчас каникулы, он и решил, что здание пустует. – Я улыбаюсь, пытаясь обратить инцидент в забавный казус.

– А вдруг взломщик хотел поживиться, компьютер стащить? Вызову все-таки полицию, на всякий пожарный.

Я встаю.

– Право слово, только зря потратишь время. У них полно дел, целая вечность пройдет, пока кто-нибудь…

– Фрэнки, по-моему, Лекси ждет от нас другого. – Эдам садится перед девочкой на корточки, а я высовываю голову за дверь и оглядываю просторный холл, почти не сомневаясь, что увижу поспешно убегающую фигуру. – Лекси, ты можешь описать человека, которого видела?

– Урод какой-то. Вроде бы старый.

– А волосы? – расспрашивает Эдам.

Лекси молчит, потом неопределенно тянет:

– Вроде были.

– Сейчас приготовлю тебе какао, – обещаю я. – Если хочешь, можешь переночевать у меня. Держу пари, ты видела чье-то отражение с экрана телевизора. Так? – Мой тон не оставляет Лекси другого выбора, кроме как согласиться.

– Наверно, – мямлит она, плетясь за мной на кухню.

– И больше никаких глупостей, – приказываю я, дожидаясь, когда закипит молоко. – Не было никакого взломщика.

Наши глаза встречаются, Лекси понимает, насколько я серьезна, и секунду-другую погодя согласно кивает.

Я всыпаю какао-порошок в закипевшее молоко и размешиваю с такой силой, что оно переливается через край. Мы вместе возвращаемся в столовую, желаем спокойной ночи Эдаму, тот обещает позаботиться о камине, и я отвожу Лекси к себе в комнату. В четыре руки мы вытаскиваем из-под моей кровати раскладушку и застилаем. Лекси забирается на нее, устраивается, поджав ноги, и пьет горячее какао.

Пятнадцать минут тишина нарушается только ее хлюпаньем и причмокиванием. Но вот страх отпустил Лекси, она свернулась под одеялом, и сон надежно укрыл ее от страшного лица в окне. Убедившись, что девочка крепко спит, я крадусь вниз, в спальню шестиклассниц.

Телевизор все еще работает, идет очередное шоу самодеятельных талантов, по сцене павлином расхаживает безголосый певец. Журнал Лекси валяется на кровати рядом с халатом и мокрым полотенцем. Я выключаю телевизор и осматриваюсь. Ничего необычного – шторы открыты, как и сказала Лекси, кровать смята, но не разобрана. Наступив на обертку от шоколадки, сажусь на кровать. С матраса соскальзывает щетка для волос.

С этого места свет падает под другим углом, и я замечаю на стекле отчетливые отпечатки ладоней. Искоса поглядывая на две растопыренные пятерни, чтобы не потерять их из виду, подбираюсь к окну и прикладываю руки к жирным отпечаткам. Они с той стороны – я не могу их стереть. И они гораздо крупнее моих взмокших ладоней. А еще… Я смотрю во все глаза.

На левой руке нет большого пальца.

– Целый час? Не может быть.

Надо мной склоняется Эдам и прикладывает ко лбу смоченную водой вату, я отталкиваю его руку.

– Я допил вино, подогрел себе суп, дождался, пока догорит огонь в камине. Даже успел посмотреть первую часть новостей по телевизору в учительской.

– Целый час? – повторяю я. У меня кружится не только голова, но, кажется, и тело.

– Я увидел свет на первом этаже, в коридоре шестого класса. Учитывая, что сегодня случилось, решил проверить – а ты лежишь тут на полу. Я перенес тебя в лазарет.

Он снова тянется ко мне с ватой.

– Ой! Больно!

– А поглядела бы ты на шкаф! – Эдам осторожно проводит пальцем по багровому шраму у меня на щеке.

– Не надо, – отпрянув, бормочу я.

Эдам послушно возвращается к обработке моей новой раны.

– Может быть сотрясение мозга. Тебя бы в травмпункт отвезти.

– Я себя прекрасно чувствую.

– Тошнит? Голова кружится, болит?

– Нисколечко, – вру я.

– Ну, как угодно. – Эдам досадливо вздыхает. Он уже понял, что спорить со мной бесполезно. – Ты помнишь, что было перед тем, как ты отключилась?

– Помню. Я увидела отпечатки ладоней на стекле. На одной не хватало большого пальца. Должно быть, это отпечатки того, кто напугал…

– Идти можешь? – интересуется Эдам, я киваю. – Тогда пойдем посмотрим.

В спальне Лекси бледно-голубые шторы теперь задернуты. Все остальное – постель, журнал, телевизор – без изменений. Я отпускаю руку Эдама, за которую цеплялась всю дорогу, и распахиваю шторы.

– Вот здесь. Только надо присесть, чтоб углядеть. – Я сгибаю колени и морщусь: голова трещит. – Что такое? Не понимаю… Они были вот здесь. Может, ты видишь? – Я в недоумении хмурюсь и поднимаю глаза на Эдама, который и не думал присаживаться.

– Фрэнки, – мягко начинает он, – ты здорово стукнулась головой. Ты выпила…

– Но следы были здесь еще до того, как я потеряла сознание! Два отпечатка, с той стороны стекла. На левой руке не хватало большого пальца. И я не брежу. Их кто-то стер! Получается, тот, кто подглядывал в окно, вернулся?

– Маловероятно. – Рука Эдама ложится мне на плечо и оттаскивает от окна. – Ты устала. Давай я отведу тебя к себе. В смысле, к тебе. Утром будешь как новенькая.

Я молча смотрю на него. Он на добрых пятнадцать сантиметров выше меня и отказа не примет.

– Недоставало еще, чтобы ты опять хлопнулась, – говорит Эдам, направляясь вместе со мной к двери.

Я не ропщу, когда он ведет меня на последний этаж, в мою комнату. Не спорю, когда, отвернувшись, ждет, пока я переоденусь и заберусь под одеяло. Лекси прерывисто дышит и вдруг всхлипывает. Эдам окидывает нас обеих внимательным взглядом и выключает свет.

– Я оставлю дверь открытой. – Он кивает мне напоследок и подбадривает улыбкой.

– Спасибо.

Не знаю, за что я благодарю его – то ли за заботу, то ли за то, что он действительно прав и мне на самом деле все это привиделось.

Глава 28

Майкл сильно заболел, сказала мисс Мэддокс. Он заразный, уверяла она нас, и должен лежать в постели. И нечего его тревожить, ворчала она, тряся головой, когда мы столпились перед комнатой, где заперли Майкла и где время от времени слышался грохот.

– Я точно знаю, он плакал ночью, – сказал один мальчик.

– А его рвало? – поинтересовался другой.

– Ну-ка, прочь отсюда, все до единого! – прикрикнула мисс Мэддокс. – Пока и за вами не пришли злые гномы.

– Он из-за гномов заболел, мисс Мэддокс?!

Все бросились врассыпную, а я задержалась, зная, что мне взбучка не грозит. Бетси держала меня за руку и все кашляла – она уже два дня жаловалась на горло.

Мисс Мэддокс окинула меня оценивающим взглядом, размышляя, вероятно, о том, что в свои без малого тринадцать лет я уже слишком большая и сообразительная, чтобы потчевать меня историями про гномов. Я надеялась, что она откроет мне секрет взрослых, я узнаю, какие мысли бродят в их взрослых головах, и пойму наконец, что в действительности происходит у нас по ночам. Но она только опустила руки мне на плечи, не сводя с меня хмурых глаз. Бетси захныкала.

– Есть вещи, – сказала мисс Мэддокс, – которые ни мне, ни тебе лучше не знать. – Вблизи она напоминала ведьму: кислый дух изо рта, дряблая морщинистая кожа. Того и гляди оседлает метлу и улетит. – Не суй-ка ты нос куда не просят, если не хочешь потом пожалеть.

Я притянула Бетси поближе к себе. Мисс Мэддокс наводила на меня страх.

– Куда не совать? – замирая, спросила я.

Такой у меня был характер – до всего надо было докопаться, чем я и занималась с тех пор, как перестала ждать папу. Если что-то происходило, мне нужно было знать. Время от времени я сообщала воспитателям, что кто-то из ребят плохо себя ведет – дерется, или таскает чужое, или ломает вещи. Воспитатели угощали меня конфетами и велели поглядывать по сторонам; они гладили меня по головке и одобрительно кивали, а мне, лишенной внимания, только это и было нужно.

Иногда я шпионила за поварами и видела, как те поднимают что-нибудь с пола и возвращают на противень. Или шныряла по участку, подглядывая за деревенскими мужиками, которые рубили деревья или разъезжали на исполинской газонокосилке. Им было невдомек, а я видела, как наша уборщица Летисия нырнула с одним из них в кусты, а вышла вся красная и неровной походкой пошла прочь со своим ведром.

Однажды я рискнула пробраться в коридор, куда нам строго-настрого было запрещено соваться, – в то самое место, куда меня давным-давно приводили и где меня ослепил свет. Воспитатели играли в карты, орал телевизор – почти все ребята смотрели какой-то фильм, а я изнывала от скуки. У нас были каникулы, занятий нет, делать абсолютно нечего. Я не была шкодой, вовсе нет, мне просто хотелось угодить, разузнать что-нибудь любопытное, хотелось, чтобы меня любили. И я отправилась на разведку.

Вдоль коридора тянулось много дверей. Некоторые были открыты, я заглядывала внутрь. Письменные столы, чахлые цветы в горшках, старые шкафы цвета воды в сточной канаве – ничего интересного. Я отважилась еще на несколько шагов и чуть не подскочила, когда под ногой скрипнула половица. Вдруг раздались голоса; полумертвая от страха, я прилипла к стене и не дышала, пока голоса постепенно не стихли.

Крадучись на цыпочках, я все дальше забиралась в запретную зону. Одна из дверей показалась запертой, но стоило взяться за ручку и с превеликой осторожностью (вдруг там кто-нибудь только и ждет, чтоб наброситься на меня?) повернуть, как дверь начала приоткрываться. Я затаила дыхание. Когда щель стала достаточно широкой, чтоб просунуть голову, я заглянула внутрь.

Лучше бы мне этого не делать.

Должно быть, здесь и живут гномы, в ужасе подумала я. Место походило на подземелье из книжек про замки великанов, про принцесс и чудищ.

В центре страшной комнаты цепями к полу прикованы несколько железных стульев, стены из голого кирпича в каких-то бурых хлопьях. Темно, но в свете из коридора я разглядела грязный пол, а на нем жуткие инструменты – пилы, железные колья, крючья. И кровь. По углам – несколько кинокамер на треножниках, будто чудовищные насекомые на длинных паучьих лапах. В лицо пахнуло смрадом, и я быстро захлопнула дверь. Я летела вниз по коридору, еле сдерживая рвоту, и твердила про себя, что никогда, никогда больше не пойду туда.

Задыхаясь, я примчалась в общую комнату и протиснулась к самому телевизору, чтобы снова почувствовать себя в безопасности. Сердце у меня трепыхалось, как у пойманного зайца. А вечером, когда мы сидели на кровати Элисон и та расчесывала мне волосы, я рассказала ей обо всем, что видела, про комнату – где она и что в ней. В зеркале напротив мне было видно, как у Элисон открылся рот и щеки стали пунцовыми.

– Честное слово, – выдавила я. И добавила с благоговейным ужасом, словно открыла неведомый и опасный мир: – В этом страшном месте и живут дьяволы!

– Врушка, – неожиданно заявила Элисон. – Глупая врушка! – Лицо у нее пылало. Я-то считала Элисон подругой, а она взяла и треснула меня щеткой по макушке, да так, что у меня голова вжалась в плечи. – Врушка, врушка, врушка! – кричала она и лупила меня щеткой по голове.

– У-у, ты что! Отстань! – Я увернулась от очередного удара Элисон.

Тогда она рухнула на кровать и зарыдала, уткнувшись в подушку и колотя по матрасу кулаками.

– Что на тебя нашло? – Присев рядом с ней, я убрала волосы с ее лица.

Элисон на мгновение затихла. Голова у нее тряслась.

– Когда-то давно, – прошептала она сдавленно, – меня туда забрали.

– Кто забрал?

– Они… Люди в черных капюшонах.

И больше ничего не сказала, только снова заплакала, а я сидела и гладила ее по спине, пока она не заснула.

– Но я хочу знать! – приставала я к мисс Мэддокс у двери комнаты, где бушевал Майкл.

– Я тебе уже все сказала, – проворчала она. – Некоторые вещи девочкам вроде тебя знать не полагается.

За дверью раздались крики, Бетси прижалась ко мне. Мы услышали, как Майкла вырвало.

Я насупилась.

– Но вы-то знаете.

– Я взрослая, – бросила она напоследок и пошла по коридору.

– Ну скажите, скажите! Это злые духи? Или призраки? Черти? Злые гномы? Они приходили за Майклом? Они его заразили? – Я вцепилась в руку мисс Мэддокс и удивилась, что она такая холодная, будто неживая.

Мисс Мэддокс строго глянула на меня и серьезно кивнула:

– Да. За Майклом приходили гадкие гномы. Я не должна тебе этого говорить, – шепотом добавила она и поспешила прочь.

Глава 29

К концу фильма слезы ручьем катились по щекам Джози.

– Какой грустный фильм, мам. Я и не думала, что все так кончится. Бедная девушка.

Нина повернулась к дочке, притянула к себе, обняла за плечи. Волосы Джози пахли дорогим шампунем, который она выклянчила у матери.

– Я тоже не думала, солнышко.

После обеда они вместе вернулись от Лоры. Джози упиралась, твердила, что ее пригласили остаться на ночь, что у них с Нат свои планы, что им надо обсудить вечеринку и завтрашний поход по магазинам. «Твои планы, юная леди, изменились, – отрезала Нина. – Остаток дня мы проведем вместе», – твердо добавила она, подумав про себя, что если понадобится, то она пришпилит дочь к своей юбке на всю оставшуюся жизнь.

Всю дорогу до дома Нина нервно поглядывала в зеркало заднего обзора.

– Все частенько оборачивается не так, как думаешь. – После просмотра фильма, которым она подкупила Джози, глаза у Нины остались совершенно сухими. Она и на экран-то почти не смотрела. Помимо всего прочего, ей просто хотелось побыть пару часов рядышком с Джози, чтобы забыть обо всем. – Я тебя люблю, – неожиданно сказала она.

Джози отпрянула.

– Я тебя тоже, – слишком радостно объявила она и соскочила с дивана. – К себе пойду. Хочу побыть одна.

– Только чтоб никакого больше компьютера. И вообще, почему бы тебе не помочь мне в саду?

Малопривлекательное предложение, конечно, но Нине требовалось некое бездумное и прозаическое занятие, вроде прополки, на что можно было бы переключиться, пока у нее не сложится какой-нибудь план. Рядом с Джози было бы легче, к тому же они были бы неподалеку от мастерской Мика.

– Я почитаю, у меня книжка интересная. – Джози прошла через холл и поднялась наверх, оставив Нину один на один с воспоминаниями, которые она считала давно похороненными.

Сжимая в кармане ржавую заколку, Нина бога благодарила, что хотя бы Джози живет обычной жизнью, ничего не замечая. Костьми лягу, чтобы так оно и продолжалось, чтобы скрыть все от Мика, решила Нина. Она еще раз убедилась, что входная дверь надежно заперта. Обошла и подергала все окна первого этажа. Черт с ней, с прополкой. Лучше посидеть в доме, поближе к Джози, и хорошенько пораскинуть мозгами. Обдумать лучший и худший варианты развития событий.

Нина налила себе чашку чая, завернулась в плед и устроилась на диване. Рабочим вопросам придется подождать. Она уставилась на противоположную стену. Вместе с Миком они расписали ее однажды ночью, когда Джози была еще маленькой, а потом как были, с липкими от краски руками, упали на кровать, оставляя друг на друге разноцветные отпечатки. «Помечаю территорию!» – прошептал Мик, и они занялись любовью.

Нина сбросила с ног вязаный плед. Пот лился градом, ее лихорадило. По сути, между лучшим и худшим вариантами почти никакой разницы. Чтобы все окончилось благополучно, ей придется пройти через ад.

– Ты точно не против, что я пригласил его на ужин?

Нина очнулась от своих мыслей. Сколько времени прошло – десять минут, десять часов?

– Что ты сказал? – Она улыбнулась мужу. Ее бросало то в жар, то в холод.

– Извини, что сообщаю в последний момент. Я наконец-то получил ответ из новой галереи. Секретарь пишет, что босс сейчас в наших краях и жаждет встретиться не откладывая. Я пригласил его к нам на ужин. Боюсь только, мне про него мало что известно.

Нина видела, что Мик приятно взволнован, но у нее самой от этого не стало легче на душе. Нет, конечно, она была рада за него, но когда до нее дошло, о чем он ее просит, когда представила, что через пару часов им предстоит принимать человека, который может навсегда изменить их финансовое положение… Нет, нет, сейчас это выше ее сил! Даже подкраситься казалось непосильной задачей, не говоря уж о том, чтобы приготовить ужин, которым было бы не стыдно угостить.

У Нины слипались глаза. Мик сразу заметил и поспешил компенсировать грядущие хлопоты – сел рядом, обнял. И почувствовал, как в ответ она обмякла, прильнула к нему.

– Интерес еще одной галереи – это наш шанс.

Нина повернулась и прижалась к губам мужа поцелуем, ладонями сжала виски, мечтая стать частью Мика, укрыться в нем от всех, навсегда.

– Мы с тобой завоюем целый мир, – сказала она глубоким голосом, который всегда заводил Мика, оторвавшись от мужа и глядя ему в глаза. – И галерею из Уэст-Энда.

– Вот именно, из Уэст-Энда!

Его губы коснулись ямочки на ее шее. Ему было мало одного поцелуя, он хотел еще, но время поджимало – надо готовиться к приему гостя.

Нине вспомнился единственный случай, когда она отклонила ласки мужа. Она снова очутилась в больнице, снова вглядывалась в отражение в крошечном зеркальце на стене туалета. «Умерла… – Она различала лицо, губы, слышала слова, но разве это ее голос? – Как моя малышка могла умереть?»

Это был плановый осмотр на двадцатой неделе беременности, Мик обещал приехать к ней в клинику, но по дороге проколол шину. Связаться с ним она никак не могла – мобильного телефона у него не было; по правде говоря, они едва наскребли на старенький «фиат» для Мика. Словом, в затемненную комнату Нина вошла одна, разделась за ширмой и легла на кушетку. С противоположной стороны урчащего аппарата УЗИ одиноко расположился стул. Для отца, догадалась Нина.

– Странное дело, – сказала докторша немного погодя и умолкла. Целая вечность прошла, прежде чем она показала: – Вот головка, но…

При виде крошечного курносого профиля Нина лишь ахнула, не в силах вымолвить ни слова.

– Но я не слышу его сердцебиения…

Произносила ли докторша еще какие-то слова, Нина не помнит. Все вокруг затянуло защитной пленкой, которая не давала правде пробиться в сознание.

Вызвали врача-консультанта, провели новое ультразвуковое исследование, с молниеносной скоростью сделали анализы, которые не оставили сомнений – ребенок умер. По мнению врачей, четыре недели назад. Нина пыталась вспомнить – что она делала, когда ее малышка решила сдаться?

Потом примчался Мик, красный как рак, виноватый, с ног до головы в машинном масле.

– Я все пропустил? – спросил он, улыбаясь.

Нина лежала на спине, белая, как ее рубашка.

– Она умерла, – проговорила бесцветным голосом.

Мик еще не знал, никто не удосужился ему сказать. Из приемной его сразу отправили в кабинет УЗИ – еще один папаша, которому сейчас за опоздание намылят шею.

Мик остолбенел. Спросил: ребенок еще внутри, еще не родился?

Нина не знала, что ответить. Она с мольбой уставилась на женщину-консультанта, что-то озабоченно строчившую в блокноте, но та не подняла глаз, не увидела выражения ужаса на Нинином лице, не заметила, как она сползла с кушетки и заковыляла в туалет. Мик бросился за женой, обхватил руками ее беременный, но уже безжизненный живот.

– Не прикасайся ко мне! – взвилась Нина.

Убитый горем Мик, не обращая внимания на ее крик, зарылся лицом в Нинины волосы.

– Умерла, – сказала она, глядя на себя в зеркало. – Как моя малышка могла умереть? – Ей казалось, она сама умирает, словно смерть ползла изнутри.

– Или давай поведем его в ресторан, – предложил Мик. Теплая рука сжала Нине плечо, возвращая в реальность. – Нина? Ты слышишь? Я говорю, можем поужинать в городе, тогда тебе не придется готовить.

Нина стряхнула воспоминания. Во рту пересохло. Не часто, но она думала о старшей сестричке Джози, никак, впрочем, не называя. Нина не дала ей имени – оно сделало бы девочку настоящей, живой, и потерять ее было бы еще тяжелее. Могилы не было, только горстка пепла, развеянного над рекой неподалеку от того самого места, где одной темной ночью она была зачата, где было вино и звезды и меж деревьев скользили летучие мыши. Вздох ветерка – и от нее не осталось и следа.

– У меня есть свежая рыба, – сказала Нина.

Слова невесомой нитью протянулись через годы, из прошлого в настоящее. Снова вернулся весь ужас ее сегодняшнего положения, застучал молоточками в висках. Живот свело. Некуда, некуда бежать! А если и убежать – что станется с ее семьей? Неужели им было дано прожить вместе лишь определенный срок, а теперь он на исходе? Неужели надо быть просто благодарной за двадцать лет, прожитых с Миком, за пятнадцать лет, отпущенных на заботы о Джози? А ведь в воображении рисовалось, как она состарится рядом с Миком, виделся домик в Корнуолле, собака, Джози приезжает в гости с их внуками…

– Я приготовлю ужин. – Нина встала, прошла в кухню и вытащила из холодильника рыбу. По крайней мере, будет чем занять мысли на несколько часов.

Мик топал следом, бормоча, как он признателен, и предлагая любую посильную помощь.

Нина коротко глянула на него, шлепнула рыбу на разделочную доску и еще не ведая, каким образом это поможет, набросилась на рыбью тушку с самым острым из имеющихся в хозяйстве ножей.