Текст книги "Тайны Инков"

Автор книги: Салливан Уильям

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

ЧАСТЬ II
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ИСТОРИИ

ГЛАВА 6
ПОИСК ОТЦА

Чей бы ни был бык,

А теленок мой.

Старинная английская пословица

I

В Андах случилось нечто, исходным пунктом чего миф указывает 650 год н. э., момент, когда Виракоча «покинул Землю». Этим нечто было пришествие организованной войны, ранее неведомой в Андах и вызванной в значительной мере, согласно мифологическим источникам, воздействием роста населения на землю. В последовавшем за этим социальном и политическом перевороте андская эйкумена была потрясена до своих оснований и навсегда изменена, отныне институт войны постоянно вплетался в социальную ткань. Хотя по причинам в том числе политической целесообразности инки спроецировали свое собственное происхождение на период, предшествовавший событиям 650 года н. э., фактом остается то, что начался Век Воинов. Как Юпитер стоит между холодной беспристрастностью Сатурна и красным жаром Марса, андское общество должно было пережить столетия ожесточенного кровопролития, прежде чем институт имперского Инки предпринял попытку сбалансировать потребности крестьянства с потребностями военной знати.

Хотя такой взгляд на значение «потопа» 650 года н. э. может казаться разумным, ничего из этого не становилось для меня очевидным из исследования, описанного до настоящего момента. Я также не понимал, до какой степени этот «потоп» составляет основу представления инков о себе самих как о народе-миссионере – с миссией, предполагающей исправление восприятия космических аномалий, накопленных со времени катастрофы 650 года н. э. и проявившихся в несостоятельности военного государства Уари и последующем крахе легендарной цивилизации Тиауанако.

Не зная этого, я собирался предпринять исследование, которое неизбежно вело к этим выводам. Я узнал бы, что ради познания тех сил, которые привели к формированию инкской империи и вдохновлявшей ее специфической системы мировоззрения, было прежде всего необходимо понять глубокую трансформацию в андском обществе, которая началась около 650 года н. э. В свою очередь, понимание этого события зависело от ясного понимания того, что было утрачено или, по крайней мере, основательно подорвано – а именно заложенные Виракочей старые принципы социальной организации андского общества – в мифологическом катаклизме, который отмечен его «уходом».

Ничего из остальной части этой книги не было бы задумано или написано, если бы я не стал упорно решать один вопрос: почему андский бог-творец Виракочи изображался с кошачьей мордой? Поскольку я искал вразумительный ответ на этот вопрос, я начал забрасывать свою сеть все дальше и дальше, все время говоря себе, что это потакание личной прихоти: эксперты по иконографии сказали, что лицо Виракочи было кошачьим, и я захотел узнать, почему оно было кошачьим. Мне казалось, что я был в состоянии разгадать это. Чем больше я углублялся в этот вопрос, тем больше меня озадачивала его неподатливость. Я начал осознавать, что понимал в андской религии намного меньше, чем думал.

Мне потребовалось много времени, чтобы понять, что я сдирал кожу с семейного дерева. Эта глава и две следующие описывают местный взгляд на использование и злоупотребление различными видами систем происхождения, как это отражено в мифологической записи. Если предыдущие главы прослеживали великую небесную идею-форму, в которую андские народы облекали свое духовное восприятие, то в следующих главах содержится попытка описать, как это же самое восприятие переносилось на землю и внедрялось в качестве характерной для андской земледельческой цивилизации социальной структуры. Я бы узнал, что этот образ мышления – связывающий происхождение и судьбу человечества со звездами – сначала порождает основы, а позже, поскольку он становится все более и более политизированным, бедствие, восстановление и, наконец, апокалиптическое уничтожение андской цивилизации.

В центре этой главы стоит происхождение самой длительной из всех этих структур, особая система двойного происхождения андского крестьянства, древняя практика рассмотрения происхождения кого-либо и по мужской, и по женской линии. Именно эту систему учредил Виракоча в самом начале андской цивилизации; именно эта система, подчеркивая сбалансированное равенство между полами, составляла структурную основу рисунка Пачакути Ямки периода конкисты; и именно эта система сохраняется до сего дня как основное правило, организующее принцип жизни андской деревни. Чего я не знал, поскольку ухватился за вечно исчезающий хвост андской кошки, было то, что он проведет меня назад во времени через мифологические значения формирования андской земледельческой айльюв тот мир и в то время, когда само понятие «отца», в нашем понимании, не существовало. Вся история начинается и кончается с потустороннего лица создателя солнца, луны и звезд.

Около 600 года н. э. лицо Тунапы Виракочи, андского божества, было высечено на десятитонном блоке андезита, который сегодня составляет косяк Ворот Солнца в Тиауанако (рисунок 4.2). Как и в классическом искусстве любой цивилизации, эта резьба представляет собой наслоение столетий культурного наследия. Исходящие от головы лучи являются солнечными и описываются в хрониках как образец (поздней) инкской иконографии солнца. Лицо – кошачье, что подтверждается «слезным элементом», разбросанным по лицу. Джордж Бэнкс идентифицировал эти «слезы» как град и как постоянный элемент в изображениях Бога Ворот. Тот же град-слез идет от глаз кошки на женскую, лунную сторону рисунка Пачакути Ямки (рисунок 2.4) и называется «granisso».

Заключив, что Виракоча представлял на одном уровне Владыку Времени/Сатурна, я надеялся, что окажется возможным найти доказательство такого образа в резьбе в Тиауанако. Однако по мере изучения этого лица я начал понимать, что имелся ряд очевидных противоречий, которые я никак не мог примирить. Например, в Андах Солнце и Луна воспринимались как мужчина и женщина. Поэтому ввиду скрупулезного внимания к равновесию противоположных, с точки зрения пола, сил в андском космосе, а также ввиду того, что эксперты по иконографии идентифицируют лучи от головы как солнечные, из этого должно следовать, что собственно кошачье лицо является лунным. Но эта логика не воплощена в диаграмме Пачакути Ямки, где град-кошка, называемый чоккечинчай,хотя и помещен на стороне Луны, находится на несколько уровней ниже, напротив молнии.

Еще один источник путаницы находится в этнографической записи, где нет ясного указания на то, как примирить идею о лунных ассоциациях с кошкой, которая в инкские времена была наиболее очевидным символом мужчин-воинов Солнца. Зуидема, например, проследил рассказы о том, как Инка Пачакути получил в подарок шкуру льва (пумы) в войне против чанков, и те же самые шкуры появлялись в церемониях обрядов посвящения молодых воинов. С другой стороны, на что также обратил внимание Зуидема, имеется вполне достаточно свидетельств, что во время конкисты кошка как животное почиталась хранителем и стад, и зерновых культур в обрядах, связанных с лунным календарем. Мыслились ли эти последние кошки как самки? Иногда кошки выглядели самцами, а иногда – самками, временами – лунными, возможно, в другие времена – солнечными, а потом – метеорологическим явлением. Ясно, что мне не хватало решающего элемента для примирения этих противоречий.

На время я решил, что кошачье лицо тиауанакского Бога Ворот должно представлять луну, хотя в то же время у меня не было никакого объяснения упомянутых аномалий и никакой четкой проверки андской идентичности Луны и кошки. Мои соображения при создании этой временной идентификации основывались на пяти видах информации. Прежде всего солнечное затмение представлялось во времена конкисты в образе ягуара, пожирающего Солнце, – «факт», который имеет законченный смысл, если Луна – это ягуар. Во-вторых, при гермафродитной природе Виракочи логично было бы только то, что солнечные лучи от его головы были бы уравновешены лунным обозначением – то есть кошачьим лицом.

В-третьих, казалось вероятным, что вид Бога Ворот символизировал слияние солнечного и лунного календарей в полномасштабном обслуживании земледелия. Недавние этнографические исследования показали, что у горящих на кечуа крестьян сохранились обширные древние знания о севе. Эти знания предполагают сев по фазам луны, чтобы обеспечить максимальное прорастание – клубни в полнолуние, зерновые и бобовые при прибывающей луне.

С точки зрения людей, для которых главным источником пропитания является земледелие, проблема с лунными календарями состоит в том, что двенадцать лунных циклов насчитывают около 355 дней, так что каждый третий год приходится прибавлять тринадцатый лунный месяц, чтобы сохранять время соответствующим Солнцу. В Андах эта корректировка особенно опасна для кукурузы, чей сельскохозяйственный сезон как раз сжат между губительными холодами. Во времена инков решение, добавлять ли дополнительный месяц, принималось в сентябре, в начале сезона дождей и посевов, в лунном месяце. Койя Райми, «Фестиваля царицы», жены Инки и земной представительницы луны. Наконец, как уже отмечалось, для практических целей точность солнечных календарей – это в значительной степени функция наблюдения гелиакического восхода звезд. В этом смысле солнечно-лунное лицо Творца символизирует «сотворение солнца, луны и звезд», в смысле слияния солнечных и лунных календарей в обслуживании земледелия.

Четвертый повод подозревать, что кошачье лицо Бога Ворот представляло Луну, связан с градом слез, текущим из кошачьих глаз. Как говорилось выше, рисунок Пачакути Ямки также привлекает внимание к значению этого метеорологического явления. Молния и град, эти интенсивные метеорологические явления, которые изображены на рисунке Пачакути Ямки на том же уровне, что и мужские и женские компоненты погоды, будучи неприятными для охотника, могут означать буквально бедствие для земледельческого народа. Лицо Бога Ворот выражает не только зависимость людей от их божества, чтобы ограничить разрушительные последствия ненастной погоды, особенно града, но также ассоциацию между кошкой и осадками. Эта связь интересна ввиду широкого распространения в Америке ассоциации между луной и дождем, а другая связь на рисунке Пачакути Ямки отражена между градом-котом и весной, из которой он возникает, а также между дождливым сезоном и луной. По сей день андские крестьяне считают град-кота, ккоа– «изображаемым с идущим из его глаз градом» – животным, с которым надо считаться.

Последнее соображение для временной идентификации кошачьего лица Бога Ворот с Луной связан с небесным расположением инкского созвездия чоккечинчай,носящего то же имя, что и град-кот на рисунке Пачакути Ямки. Это созвездие, как говорили, означало «золотого ягуара». В современном Куско чинчайзначит «маленький горный кот», в то время как к северу чинчайупотребляется для обозначения «маленького «тигра» с темными пятнами на белом крупе». Во времена конкисты Пачакути Ямки описывал чоккечинчая,принесенного в Куско вождями карабайя, как «полностью покрытого многоцветными пятнами, они говорят, что он был повелителем у ягуаров». У современных аймара считается, что созвездие Скорпион – это «ягуар», а у говорящих на кечуа информантов Уртона хвост Скорпиона называется чоккечин-чаем.И в мифе Авилы о потопе среди животных, теснящихся на горной вершине, были лама, лиса и пума, подсказывая близость пумы к другим животным в потоке небесной реки декабрьского солнцестояния.

Веские аргументы, далее, говорят о том, что созвездие чоккечинчайнаходилось в Млечном Пути, где-то между Скорпионом и Стрельцом. Может показаться, что бросить кошку в небесную реку значит совершить акт беспричинной жестокости, но, в отличие от почти всех остальных разновидностей кошачьих, ягуар абсолютно привычен к плаванию. Так что небесный ягуар находился в области звезд декабрьского солнцестояния, в той самой области, которая указана в диаграмме Пачакути Ямки как идеальное положение луны. Декабрьское солнцестояние, ночь, дождливый сезон, луна, ягуар, небесная река – все они сходятся в знании о чокке-чинчае,граде-коте.

Однако – и в этом была проблема – мне было все еще неясно, почему, во-первых, Луна должна ассоциироваться с ягуаром. Все еще считая его вопросом «не для печати», я без колебаний обратился к классическому исследованию Рафаэля Жирара о цикле мифов киче-майя Гватемалы – «Пополь-Вухе».

II

Для столь резкого перехода от Анд к центральной области майя у меня было две причины. Прежде всего, поскольку речь зашла о происхождении лунной символики, записи андской мифологии были, по моему мнению, фрагментарными и трудно интерпретируемыми. Дело не просто в том, что в андских мифах, казалось, отсутствовали какие-либо прямые связи между луной и ягуаром; создавалось впечатление, словно – кроме нескольких туманных ссылок на луну – вся память о событиях, предшествующих рассвету века Виракочи, в области Титикаки осталась далеко позади. Если я не желал ограничиться выводом, что андская цивилизация являла собой единственное исключение из системы почти универсальных лунных календарей, предшествующих солнечным календарям, мне нужно было найти какой-нибудь ключ к фрагментарному андскому материалу. Напротив, в «Пополь-Вухе» имелись ясные обращения к ягуару в контексте луны в культурную эпоху, непосредственно предшествующую появлению земледелия. Так что именно в нем я стал искать ключ.

В моем собственном разумении становилось все более ясно, что та же система астрономической мысли, которая лежала в основе андской мифологии, действовала также и в Мезоамерике. По этой причине я подозревал, что, если бы я смог постичь смысл ассоциации ягуара с луной в Мезоамерике, то я мог бы обнаружить подобный образ мышления и в Андах. Некоторые из материалов, на которых я основывал такой подход, уже рассматривались выше. Один из примеров – это трехъярусный, вертикально размещенный космос в Паленке, где умирающий владыка на закате в декабрьское солнцестояние опускается в «ворота преисподней», которые символизирует панцирь раковины. Другой – это поразительная схожесть представлений у майя и у инков об астрономических образах «гонки по Млечному Пути» (Приложение 1).

Далее, подобно андским народам, киче-майя также вели счет Мировым Векам. Согласно «Пополь-Вуху», развитие жизненного пути киче охватывало четыре Века, начавшееся с самой примитивной эры кочевых охотников и достигшее высшей точки в Четвертом и последнем Веке земледельческой деревенской жизни. В сходной андской схеме было пять Веков, из которых Третий Век возвестил о земледельческой эре, в то время как Четвертый и Пятый Века отводились для появления Воинов, а затем Инков.

В «Пополь-Вухе» начало земледелия совпало с рождением Близнецов-героев культуры киче-майя, Солнца (Ху. нах-пу) и Луны (Шбаламке). Появление этой формулировки в начале земледельческой эры снова совпадало с моим пониманием андской модели, увековеченной в солнечно-лунном лике Бога Ворот, слиянии солнечных и лунных календарей, которое становится абсолютной необходимостью, как только люди осуществили полномасштабный переход к земледелию. И это толкование подтверждалось еще тем фактом, что «Пополь-Вух» указывает на то, что звезды были «созданы» в начале Четвертого (земледельческого) Века [60]60
  Жирар сравнивает это свидетельство «Пополь-Вуха» с «Чилам-Баламом» из Чумаяля, майяской книгой предсказаний, которая относится к колониальному периоду и подтверждает, что в начале Четвертого Века «пробудились звезды и с того момента берет начало мир».


[Закрыть], точно так же, как в Андах Виракоча одним громадным творческим штрихом создал солнце, луну, звезды и земледельческую айлъю.Как я уже пытался указать, звезды «оживают» в тот момент, когда люди начинают использовать гелиакический восход звезд в помощь точному солнечно-лунному календарю, и это событие неотделимо от появления земледелия.

В свою очередь, как только «создаются» звезды, тотчас же возникает и своеобразное следствие – необходимость принимать во внимание прецессию. Солнечные календари, выверенные по отношению к гелиакическому восходу звезд, в течение жизни нескольких поколений неизбежно устаревают вследствие прецессии. Хотя на какое-то время я оказался далеко в стороне от своего центрального вопроса об отношении ягуара к луне, я чувствовал, что у меня не было иного выбора, кроме как оставаться вблизи внутренней логики мышления киче или потерять свой путь. И занимаясь этим аспектом мышления киче-майя, я стал быстро убеждаться (помимо скрытого аргумента со счетом Всемирных Веков), что тот же самый технический язык, который в андской мифологии использовался для описания и осмысления прецессии, существовал также у майя.

Эта информация содержится в «Пополь-Вухе» в обращении к родословной Близнецов-героев земледельческого века, Солнца и Луны. Киче-майя возводят эту пару к гермафродитномубожеству, изначальной паре – Дедушке (Шпийа-коку) и Бабушке (Шмукане). Дедушка/Шпийакок остался в стороне, ассоциируясь тем самым с удаленностью бога неба, в то время как Бабушка занимала положение богини как земли, так и луны. Эта формулировка о Дедушке-небе и Бабушке-земле, казалось, определенно принимала участие в официальной терминологии о разделении вселенских родителей, то есть (мужчины) неподвижной сферы звезд и (женщины) небесной «земли», спроектированную через эклиптику по отношению к луне. Я находил, что такое толкование полностью подтверждалось другой информацией о поколениях потомков от этой изначальной пары.

Поколение, стоящее между Дедушкой и Бабушкой и их внуками Солнцем и Луной по женской линии представляла Шкик, дочь Бабушки и мать Солнца и Луны. Подобно своей матери Шмукане, Шкик – это лунно-земная богиня, которая, согласно «Пополь-Вуху», была чудодейственным образом оплодотворена другим нечеловеческим существом того же самого «поколения». Это существо, известное как Семь Ахпу, было (были) у киче богом семикратности, «сыном(вьями)» Дедушки/Шпийакока. Они появились перед Шкик в образе свисающих с дерева семи волшебных плодов. Страстно желая попробовать их, Шкик забеременела от слюны Бога-Семи. Эти семь «сыновей» Дедушки-неба выполнили свои наследственные обязательства, представляя семь фундаментальных направлений, символизирующих знание о полярных и экваториальных координатах – четырех кардинальных направлений (севера, востока, юга и запада) к горизонту, плюс зенит, надир, и центр [61]61
  В этом контексте примечательно также, что древняя аймарская (область озера Титикака) система ориентации тоже включала семь направлений в трех измерениях: четыре направления на страны света, через пересечение которых проходила линия, соединяющая зенит с надиром.


[Закрыть].

Другой факт, касающийся Семи Ахпу, оставляет мало места для дебатов о том, относится ли у киче понятие «мужского неба», ориентированного по кардинальным направлениям, к системе полярных и экваториальных координат: высеченной из камня эмблемой Семи Ахпу была Большая Медведица и Орион. Большая Медведица вращается вокруг (и, следовательно, отмечает положение) Полярной звезды, в то время как пояс Ориона находится на небесном экваторе. Не случайно «Пополь-Вух» утверждает, что космос был создан посредством наложения друг на друга двухкосмических уровней – неба и земли, первый из которых представлялся в иконографии киче кардинальными направлениями, а второй – крестом солнцестояния [62]62
  Это – точно такой же процесс, какой встречался в Андах, где «земля» также имеет тайное значение – область звезд, ограниченная ежегодным путем солнца через звезды и представленная пересечением солнцестояний. Символ X, обозначавший пересечение солнцестояний, был майяским иероглифом – кин– для обозначения солнца. Майяское иероглифическое представление о браке между небом и землей – которое, конечно же, предполагает разделение вселенских родителей – состоит из (полярно – экваториального) «бога-Семи на пупке земли».


[Закрыть]. Это отношение вселенских родителей – брак неба и земли – повторяется также высеченным из камня изображением (полярно-экваториального) Бога-Семи, расположенного в пупе Земли (богини).

И это же представление переносится на поколение Близнецов. Науалем,или духовновсемирным вторым я Сына/ Хунахпу, был Хунракан, «одноногий бог» [63]63
  Смысл «одноногости» бога Унракана/Большой Медведицы заключается в кинетическом «поведении» этого созвездия, то есть в непрерывном вращении, как будто на одной ноге, вокруг Полярной звезды, Полариса. Этот образ содержится во Вращающемся Мевлеви («Кружащемся») у дервишей Турции, ритуальный танец которых включает непрерывное вращение на месте на левой ноге против часовой стрелки, в том же направлении, в каком земля вращается внутри сферы неподвижных звезд. В этом движении дервиш стремится не к экстатическому неистовству, а к сохранению неподвижности в Центре. Слово Унракандало нам английское слово «ураган». Опыт определения урагана состоит в нахождении в какой-то момент в «центре» шторма, то есть в созерцании в мрачном спокойствии центра бурной круговерти шторма против часовой стрелки.


[Закрыть]. Этот бог был не чем иным, как созвездием Большой Медведицы, мужской валентностью неподвижной сферы звезд, как представленной полюсом, «унаследованным» от нечеловека-отца Близнецов, Бога-Семи. «Женская» линия происходит через Луну/Шбаламке. Как и Хунахпу по мужской линии, Шба-ламке унаследовала науалълунно-земных богинь (Бабушки/ Шмукане и Матери/Шкик). Этот науаль был ягуаром.И ассоциация Шбаламке/Луны с ягуаром подтверждается также включением майяского слова для ягуара – балам– в подлинное имя Шбаламке.

Пока я рассматривал этот материал, мне казалось, что я мог бы различить описание последовательных стадий в развитии астрономического знания у киче-майя, выраженного в метафоре происхождения. От гермафродитной природы сотворения появились сначала Дедушка-небо и Бабушка-земля. Дедушка-небо было удаленным божеством, потому что в ту раннюю эпоху отношение неподвижной сферы звезд к наблюдению за временем посредством гелиакического восхода звезд еще должно было быть разработано. Напротив, Бабушка, лунно-земная богиня, была более доступной фигурой. Эта действительность соответствует историческому предшествованию лунных календарей и лунных Зодиаков в глубоком прошлом, чье происхождение в верхнем палеолите было открыто Маршаком (глава 1).

В следующем поколении «мужская» линия, представленная Семью Ахпу, показывает дальнейшее развитие в астрономическом знании, потому что бог символизирует понимание кардинальных направлений, полученных из наблюдения за Полярной Звездой и небесным экватором (Большой Медведицей и Орионом). Однако это знание должно еще быть интегрировано с более знакомой эклиптикой (лунно-земной богиней), чьи звезды известны посредством слежения за ежемесячным движением луны через плоскость «небесной земли». По этой причине Семь Ахпу, согласно «Пополь-Вуху», остается окутанным «в туманное облако», подразумевающее обращение к эпохе «тьмы» перед «пробуждением» звезд, то есть к эпохе до интеграции солнечно-лунного календаря, использующего гелиакический восход звезд. Свет разражается позже с рождением Близнецов – Солнца и Луны, которые символизируют эту последнюю стадию астрономической интеграции, возвещающей о земледельческой эре.

Теперь, согласно Жирару, эта генеалогия предназначалась для того, чтобы представлять историческоеописание социальныхмиров, постепенно подготавливавших земледельческую эру, или Четвертый Век. Иными словами, я, как было принято, «выбивал козырями» астрономические «тузы» из материала, который Жирар расценивал прежде всего как историю. Для ясности я должен сказать, что теперь считаю, что обе интерпретации были правильными. Но в то время я понимал генеалогическую информацию таким образом, что она функционировала как чистая метафора. Мне еще предстояло понять, что эта метафора была улицей с двухсторонним движением – то есть последовательные стадии в астрономическом развитии, как описано в «Пополь-Вухе», могли бы также толковаться как метафора для социальных преобразований, которым подверглись киче-майя на пути к обществу, основанному на земледелии.

Причиной, помешавшей мне более основательно заняться идеями Жирара, было постоянное неверное употребление им этого важнейшего термина. Согласно Жирару, Третий Век у киче, непосредственно предшествуя возникновению земледелия, был Веком, отличительным экономическим признаком которого была стратегия сочетания примитивного земледелия и охоты, а определяющим социальным устройством – матриархат.Как будет теперь детально рассмотрено, идея о том, что когда-то существовали управляемые женщинами общества, нигде в мире не получила доказуемой фактической основы. По этой причине я был не в состоянии критически усвоить предложенную Жираром информацию: что Близнецы родились без участия какого-либо земного «отца». Они, скорее, были зачаты непорочно в утробе Шкик, представленной женщиной во плоти и крови. Решающее значение имел тот факт, что принципу отцовства было положено начало только с земледельческой эрой. Я должен был еще выяснить, либо что означала эта идея, либо что она описывала подлинную историческую действительность.

Так что я получил из работы Жирара столько, сколько был в состоянии усвоить в то время. В тот момент ясными для меня были три вещи. Ассоциация Луны с кошачьими была фактом, поскольку имела отношение к майяскому материалу. Во-вторых, слишком много было точных соответствий между майяскими и андскими астрономическими концепциями, чтобы объяснить их простым «совпадением». В свою очередь, это соответствие предполагало существование исторического взаимодействия между Андами и Мезоамерикой, начинающегося в весьма раннюю эпоху. Но если кошачье лицо Бога Ворот казалось соответствующим более широкому, чем в Андах, культурному опыту, у меня все еще не было ключа к объяснению, которое бы соединило ягуара с луной.

III

Я к этому времени был полностью во власти собственного упрямства. Я знал, что у народов, обитающих на восточных склонах Анд, есть множество мифов, которые удивительно похожи на «Пополь-Вух». Это сказания о чудодейственном рождении Близнецов – Солнца и Луны – и их рискованных приключениях, поскольку они пытаются избежать хищнического истребления людей Ягуара. Повторюсь, что такие мифы непосредственно из андской горной местности не попали в летопись колониального периода. Истории о Луне в сочетании с эрой, предшествующей земледелию, хотя и существуют в андском материале, являются малочисленными и фрагментарными. Не желая уступать, я задался вопросом: почемуЛуна в андском представлении ассоциировалась с кошачьими?

Жирар сам высказал мнение об очевидной культурной преемственности между Мезоамерикой и Южной Америкой. И именно позиция Жирара состоит в том, что Четыре Века из мифологии киче относятся к четырем культурным циклам – от самого примитивного до Века земледелия. С его точки зрения, с помощью сравнительной этнологии можно проследить путь миграций [64]64
  Слово миграцияиспользуется Жираром, который придает ему смысл возрастающей экспансии на новые и все более дальние территории вследствие логики подсечно-огневого земледелия. Этим термином он обозначает не длительные и массовые переселения целых народов по огромному пространству, вынуждаемых к тому нашествием или другим бедствием. Смысл, в котором Жирар использовал данный термин, в археологии обычно выражается понятием «деление»: «Деление – это характерная особенность тропических подсечно-огневых земледельцев, но она встречается у большинства земледельцев, постоянно обитающих в районах с изобилием земли… В процессе деления может в конечном счете происходить постепенное расширение культурной системы на большой территории».


[Закрыть]из центрального района майя, как с севера, так с юга, в леса и сельвы восточных Анд. Те племена, которые распространились на новые земли, как культура майя, прошедшая в развитии ряд культурных горизонтов, проявляют характеристики более ранних циклов культуры истории киче, потому что эти народы уже давным-давно перестали жить в контакте с плодотворным влиянием родины майя, поскольку их собственные одиссеи уводили их все дальше и дальше.

Поэтому, обратившись к мифам восточных склонов Анд, я так надеялся найти в них связь между ягуаром и Луной, «упущенную» из материала киче-майя. Я выбрал три мифа, собранные перуанским археологом Джулиусом Тельо у трех племен: протоаравакских амуэша, хиваро из восточных лесов и гуарани, которые за несколько лет до конкисты пересекли пустыню Чако, чтобы напасть на племена по инкской границе.

Эта попытка была обречена на неудачу, потому что я продолжал анализировать эти мифы тем же способом, каким я подходил к рассмотрению Жираром «Пополь-Вуха». То, что я делал,было анализом этих мифов с точки зрения астрономии. (Интересующийся читатель найдет этот анализ в Приложении 3.) Я обнаружил, что эти мифы тоже имели все признаки участия в техническом языке мифологии, но я вновь оказался неспособным понять, что взаимодействие между астрономией и генеалогией было улицей с двухсторонним движением. Я все еще давил на педали. В ходе этих занятий я разглядел шаблон, значение которого позже станет ясным. И этот шаблон, похожий во всех отношениях на «Пополь-Вух», является следующим:

Молодая женщина беременна Близнецами – Солнцем и Луной. Чудодейственным образом она была одлодотворена нечеловеческим отцом. Саму ее этот отец, ягуар, убивает. Но Близнецы в ее утробе остаются живы. Ягуар определяется как Бабушка, и он – достаточно важный персонаж, чтобы получить собственное имя: «Патонилье» в сказании амуэ-ша, «Лари» в версии Гуарани. Эта Бабушка, которая ассоциируется с луной, берется вырастить Близнецов в своем доме. Ее дом – это «маленькая хижина» с огородом, где она выращивает продовольственные культуры и охраняет дом для людей-ягуаров, которые охотятся вдалеке. Когда они возвращаются, они чуют запах Близнецов и пытаются съесть их. Близнецы убегают и спасаются, поджигая либо соломенную крышу дома, либо мост, по которому они проходят, и огонь охватывает реку на вершине высокого утеса – оба обращения (архитектоническое и тектоническое) относятся ко входу солнца июньского солнцестояния в Млечный Путь.

Но этот подход ничего мне не дал. Поскольку я был полон решимости держаться астрономии как нити Ариадны, по которой я проделывал свой путь через мифологический лабиринт, я продолжал игнорировать то, что оказалось самым важным тематическим элементом в историях, собранных Тельо: все они происходили под знаком поисков – поисков «истинного отца» Близнецов. Дело не в том, что было ошибкой придерживаться астрономической точки зрения; просто этого было явно недостаточно. Я не понимал значение «отсутствующего» отца. В лежавшей передо мной истории я продолжал смотреть вверх на звезды.

Хотя было ясно, что луна ассоциировалась с ягуаром и на восточных склонах Анд, я все еще понятия не имел, почему. У меня больше не было серьезных сомнений, что кошачье лицо Бога Ворот следует рассматривать как наличие лунных ассоциаций. Тем не менее чувство собственного достоинства ущемляла неспособность ограничиться малейшим бездельем, а потом снова нельзя было жить, беспокоясь о безделье. Мне надо было писать диссертацию. У меня было достаточно материалов. Но я отказывался писать.

IV

В начале большого проекта часто вдруг обнаруживаешь, что в первую очередь надо сделать дюжину других дел. В моем случае вместо того, чтобы начать писать, я был охвачен внезапным, необъяснимым и крайне смутным побуждением найти неизвестное обозначение зоологического науаляТаламанкас (ящерицы), затерявшееся где-то в исследовании Жираром «Пополь-Вуха». Я снова вернулся к его книге, чтобы выяснить, каким образом Четыре века из майяской мифологии оставили подлинное историческое свидетельство относительно прогрессивных циклов культуры майя:

«Чтобы подчеркнуть начало своей культурной эры, майя начали его отсчет с последнего сотворения, которое есть также сотворение великих светил и звезд. Все, что происходило до Четвертого Сотворения, имеет столь мало значения, как будто оно не существовало вовсе, ибо в майяском понимании мир начинается с наступления их исторической эры. Чумайельский документ подтверждает текст киче, утверждающий, что «тогда звезды пробудились и с того момента начался мир». [Курсив наш.]

Еще раз я изумился соответствию между андским и майяским представлениями. Согласно «Пополь-Вуху», положение, непосредственно предшествующее рассвету земледельческого эпохи, заключалось в том, что в ту пору «на земле было очень мало света, потому что солнце не существовало. Лица Солнца и Луны были скрыты». Аналогичным образом в Андах эра, предшествующая сотворению Виракочей земледельческой айлъю,была сплошной тьмой. «Они говорят, – писал Бетансос, – что в древние времена Перу лежало во тьме и что не было ни света, ни дня». Но с сотворением различных земледельческих племен «он [Виракоча] тотчас же пошел дальше, и они говорят, что он создал солнце и день, луну и звезды».

Сармьенто де Гамбоа слышал тот же самый рассказ, который содержал обращение к веку «тьмы», предшествовавшей сотворению земледельческого мира у Титикаки: