Текст книги "Рабы"

Автор книги: Садриддин Айни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

7

В узком крытом переулке гиждуванского базара стояла необычайная тишина.

Купцы, закрыв свои лавки, сидели на ступеньках лавок, перешептываясь друг с другом. Увидев милиционера, одиноко идущего с рынка, купцы смолкли и насторожились.

Милиционер вошел в тесный переулок.

Кто-то из купцов окликнул его:

– Не слышно ли чего-нибудь? Как там, уважаемый милиционер, захватили их?

— Пока неизвестно, но все равно захватят! – И, уверенно сказав это, он пошел дальше, к кургану.

— Хорошо, если б так. Мы уже приготовили подарки за добрую весть, – усмехнулся купец вслед милиционеру и вынул часы.

— Ого! Пора на предвечернюю молитву.

Он положил на каменное крыльцо своей лавки чалму и халат и пошел вместе с другими к мечети.

В мясном ряду, где торговали салом и маслом, купец увидел слегу, прибитую под потолком крутого перехода.

Подняв голову, купец приостановился.

— Что вы там увидели? – спросил его спутник.

— Пока ничего. Но не теряю надежды очень скоро увидеть здесь то, что всегда здесь вешают.

— Завтра в это время увидите.

— До завтра терпения не хватит. Хорошо б сегодня же ночью либо завтра утром, пораньше.

Милиционер поднялся на курган, подошел к воротам милиции. Дежурный спросил его:

— Как там? Захватили их?

— Дело плохо. Что можно сделать, когда милиционеры даже не обучены, как надо? Стрелять не умеют.

— Да еще начальником у них сын бая.

— Да. Это тоже сказывается. Ты не устал?

— Нет еще. Но раз ты пришел, постой тут, а я прилягу.

— Ладно. Ложись.

Он взял ружье и встал на место товарища. А другой, положив рядом с собой ружье, лег возле ворот.

Лежа, он задумчиво смотрел на отблески заходящего солнца, розовыми пятнами разгоравшиеся на стене.

— Что ж, что суждено, то и случится! – сказал, стоя на посту, другой.

— Суждено? Это суждено с того дня, как сын бая пролез в начальники милиции.

— Это верно. Я сейчас шел через базар. Там купцы все наготове. Один из них спросил: «Не слышно ли чего-нибудь?» А потом поиздевался мне вслед: «Мы приготовили подарки за хорошую весть». А я будто не слышал, ушел от них.

— Да, пожалуй, они уже и подарки готовят. Не для нас, для тех. Не удивлюсь, если между нашим начальником и купцами есть связь. До них, пожалуй, новости доходят раньше, чем до нас.

Он замолчал. Последний раз взглянул на угасающие блики солнца. Сон сморил его.

* * *

Солнце село. Наступила тоскливая темнота.

Внутри Гиждуванской крепости в те годы бывало людно и шумно, словно в пчелином улье, но в этот вечер стояла полная тишина.

Тишина и в городе, и за городом…

Издалека, откуда-то еще очень издалека, доносился то ли вой, то ли лай.

Город явно зашевелился.

Вой издалека нарастал, становился явственней. Дежурный тревожно и торопливо толкнул спавшего товарища.

— Ака-Урун! Эй, Урун! Но тот спал крепко. Наконец он очнулся.

— А? Что ты сказал?

Вслушался и, сразу проснувшись, вскочил: он сразу все понял.

— Ого-го-го, бе-ги-ги; угу-гу-гу, дер-жи, дер-жи. Бей, у-бей… Уже не вой, а слившиеся в нарастающий гул крики.

— Пришли! – вскрикнул проснувшийся милиционер, схватил ружье и стал рядом с товарищем.

Крики становились отчетливее, перебиваемые робкими выстрелами.

Милиционеры проверили ружья и патронташи, проверили запоры ворот и притаились, глядя сквозь щели. Шум приблизился.

Из общего гула выделялись голоса, отдельные слова. Наконец они прозвучали неожиданно близко, почти над самым ухом и неожиданно спокойно.

Около двадцати пяти джигитов, увидев ворота милиции, замолчали. Один из них крикнул:

— Кто там?

— Твоя смерть, Урун-Наркалла! – ответил недавно спавший милиционер.

— Ака-Уран! Не делайте этого, идите к нам! Вся страна уже с нами!

— Я с вашим эмиром не был, и с его охвостьем мне делать нечего! – ответил Урун.

— А? Так получай!

Несколько джигитов выстрелили разом, воздух еще дрожал. Но им ответили два выстрела из ворот крепости. Один джигит скатился с седла. Одна лошадь рухнула под джигитом.

Джигиты умчались.

Милиционеры выстрелили вслед басмачам.

Но басмачи накатились новой волной. Окружили крепость.

Шум, крики, стрельба.

Двое милиционеров отстреливались, единственные защитники крепости.

Вдоль стен крались темные тени. Стреляли в них. Другие тени подползали ближе. Стреляли в них.

Но в это время несколько человек, обойдя крепость, вскарабкались по старой стене и, спустившись с крыш во двор, подкрались к милиционерам сзади.

Джигиты кинулись на милиционеров..

— Держись, Рустам-Ашки! – крикнул Урун, отбиваясь от четырех басмачей.

— Да здравствует революция! Смерть басмачам! Но два удара ножом свалили его.

Невдалеке, весь в крови, лежал Рустам-Ашки. Басмачи захватили Гиждуванскую крепость.

Шум наполнил крепость, базар, улицы и переулки Гиждувана. Во всех уголках города: в пыльном Дервишабаде, в переулках Косагарона, в узких тупичках Нагзакарона и Узбекона – всюду крики, стоны, плач, выстрелы:

— Ой, ой, какой грех он совершил?.. В чем виноват?! Что мне делать, несчастной?..

Гулкие удары большого барабана и рокот маленького напомнили гиждуванцам жестокие, темные времена эмира. Так продолжалось всю ночь. До рассвета.

Едва показалось солнце, улицы Гиждувана наполнили муллы в пышных чалмах, караульные, опоясавшие свои халаты белыми платками, и баи в новых халатах с торжественно и широко расчесанными бородами.

Перед бывшим налоговым управлением стояли, спешившись, молодые джигиты в шапках, держа коней под уздцы. За ними толпились зеваки, словно в Бухаре перед эмирским дворцом в ожидании зрелищ и новостей.

Когда они увидели людей со свитками, воткнутыми в складки чалм, заволновались:

— Неужели сам эмир прибыл?

— Друг! Что слышно? Вы теперь кем стали? – спросил мулла, выступая из круга зевак, у другого муллы, выходившего с указом в чалме.

— Я? Казий Гиждуванского туменя.

— А вы кто? – не унимался мулла. – С чем вас поздравить?

— Я? Раис Гиждуванского туменя!

— А кем вон они?

— Миршаб этот, а другой – амлакдар.

— О! – восхитился мулла из зевак, – Ну, поздравляю вас, друзья! Поздравляю вас!

— Да благословит бог ваши поздравления, – ответил за всех казий. – Он подошел к раису: – Друг, можно взглянуть на ваш ярлык?

— О, пожалуйста! – И мулла наклонил голову.

Мулла внимательно осмотрел ярлык. Он был написан от имени эмира и подписан за него Муллой Каххаром и Урман-Палваном.

— Как я рад за вас! Говорят: «Палка царя взамен царя». Еще сам эмир не прибыл, а беки уже правят за него.

— Я сейчас приду! – ответил раис, забирая из рук муллы-зеваки свой ярлык, и куда-то заторопился.

Мулла подошел к казию и зашептал:

— Я рад, что вы стали казием, я рад! Но почему ж не меня назначить гиждуванским раисом? Ведь я ваш соученик по медресе. А вы назначили раисом такого олуха?

— Ей-богу, клянусь, меня даже не спросили, а не то я непременно предложил бы вас! – извинился казий. – Но вы не огорчайтесь. Кое-что найдется и для вас Я вас устрою казием Вабкента.

— Ах, Вабкент уже взят?

— Сейчас едут брать.

Из ворот налогового управления выбежал мальчик в xaлате, опоясанный шелковым платком.

Все посмотрели на него, ожидая каких-то новостей.

— По седлам! И скажите всем: по седлам! И, крикнув это, он опять убежал во двор.

— Это что же за милый мальчик? – спросил, глядя ему вслед, мулла.

— Любимчик Урман-Палвана, – объяснил казий.

— Если бог одаривает человека, он не спрашивает родословной. Ведь даже у эмира не могло быть никого красивей!

— У них есть с собой и покрасивее! – вздохнул казий. В это время вернулся раис.

Он нес под мышкой ременную плеть с толстой засаленной рукояткой.

— Откуда это у вас? – завистливо спросил казий.

— Когда раис его высочества сбежал и его управление разгромили, я прихватил эту плеть: «Авось когда-нибудь пригодится». И спрятал. И вот сегодня она опять нужна.

И раис позвал какого-то человека из зевак.

Тот подбежал. Богослов гордо вручил ему плеть.

— Ты будешь моим плетконосцем!

— Слушаюсь! – ответил тот и с готовностью стал позади раиса.

— Вы удачно выбрали человека. Он лет пятнадцать носил плети всем раисам, вашим предшественникам.

Вдруг, прерывая все разговоры, снова раздались крики:

— Беги, бе-ги!.. Ска-чи, ска-чи!..

Из управления амлакдара вышли главари басмачей.

Мулла Каххар и Урман-Палван, поднявшись в седла, поехали рядом, а за ними почтенные Хамракул-бек, Дани-бек и прочие, недавно присоединившиеся к басмачам.

Впереди бежали, спотыкаясь и торопясь, четыре новоиспеченных владыки Гиждуванского туменя – казий, раис, амлакдар и миршаб.

Доехав до базарного перекрестка, Мулла Каххар остановил лошадь и позвал своего младшего брата:

— Наим-Палван!

Тот подскакал галопом.

— Езжай в Ходжа-Сактаре, убей там Мухиддина-ходжу, а дом его разграбь. Сына его либо убей, либо забери. Оттуда поезжай в Хутчу. Там найдешь комсомольца. Его тоже убей. Убей вместе с отцом и матерью. А потом нагоняй нас в Вабкенте.

— Очень хорошо! – ответил Наим-Палван, круто повернул лошадь и, махнув своим джигитам, чтоб следовали за ним, поскакал выполнять поручение.

Мулла Каххар повернулся к своим людям.

Четырем владыкам туменя он сказал короткую речь:

— Отпускаю вас к вашим трудам. Управляйте туменем хорошенько. Составьте списки всех большевиков, джадидов и всяких сомнительных, если кто уцелел. И доложите мне. Я тогда дам указания. Оставайтесь с богом!

Четверо владык, опустившись в пыль на колени, прочитали благодарственную молитву о здравии, благополучии и победах своего повелителя.

Мулла Каххар, едва дождавшись конца их молитвы, похожей на погребальные причитания, со своим отрядом уехал из Гиждувана.

Проводив главарей, четверо владык вошли под каменный купол базара и, сев там в масляном ряду, собрались составлять заказанный список.

Купец, вечером говоривший с милиционером Рустамом, услужливо принес со своего склада ковер и одеяло и расстелил их для четырех владык.

Потом купец с сожалением посмотрел на жердь, прибитую поперек прохода, и вздохнул:

– Слава богу, что мне довелось еще раз увидеть эти барабаны на их местах. Если б еще увидеть и его высочество опять на бухарском троне, больше мне нечего было бы желать.

Женщина, явившаяся к судье с просьбой освободить ее заключенного сына, пробормотала про себя в ответ:

— Свое высочество увидишь ты повешенным на перекладине. Это будет!

— Бог даст, увидите! – ответил купцу владыка ночи. Совещание началось.

Басмачи в это время выходили из города, и шум затихал. В Гиждуване наступило молчание.

Оно нарушалось лишь причитаниями и плачами женщин, потерявших за ночь отцов, мужей, сыновей, да робким, удивленным, испуганным плачем осиротевших детей.

8

В 1921 году в Самаркандской долине прошли большие дожди. Приток Зеравшаыа, река Каракуль, местами вышла из берегов и затопила поля.

На дороге из Вабкента в Бухару по обе стороны старого моста Мехтаркасым остановились два отряда, не решаясь перейти вздувшуюся реку вброд.

На северной стороне моста со стороны Вабкента остановилось более трех тысяч басмачей Урман-Палвана. На другом конце моста стоял пришедший из Бухары отряд красноармейцев и красных партизан. Боясь наткнуться на пулеметы, басмачи не решались переходить мост.

Ночью в чайной, брошенной сбежавшим хозяином, совещались командиры и несколько человек из партизанского отряда:

— А если враги подложили под мост взрывчатку?

— Откуда у басмачей взрывчатка? Да и не умеют они обращаться с взрывчаткой, они – невежды.

— Во время колесовских событий в тысяча девятьсот восемнадцатом году эмиру помогали белогвардейские инженеры и английские агенты. Тогда они сумели разрушить железнодорожный путь от Чарджуя до Зирабулака и от Кагана до Термеза. Среди них могут и сейчас быть английские военные специалисты. Эта война – классовая война.

— Ведь сумели же они сжечь железнодорожный мост между Гиждуваном и Кызыл-Тепе! – подтвердил слова командира Сафар-Гулам, пришедший с партизанским отрядом.

— Главное: нам нельзя терять время. Напасть мы должны до рассвета. Если басмачи увидят, что нас мало, наше положение ухудшится.

— Как это нас мало? Нас двести пятьдесят человек.

— Их около четырех тысяч.

— Все равно, мы пойдем на них.

— Нам бесполезная смерть не нужна.

— Но мы погибнем, чтобы предотвратить гибель Бухарской народной республики! – воскликнул один из добровольцев отряда.

— Откуда вы взяли, что Бухарская народная республика гибнет? Она даже не в опасности. Теперь, когда весь трудовой народ Бухары понял правду, никакие басмаческие шайки не одолеют целого народа. С нами рабочие и крестьяне Ташкента и Самарканда. Бухарская народная республика станет социалистической, она будет развиваться в единой семье с Россией, со всеми социалистическими республиками.

— Однако действия некоторых членов правительства вызывают сомнения, – ответил тот же голос.

— Вы о том, что военный министр Арифов сбежал к басмачам? И о том, что Усман-ходжа изменил народу? Так знайте, что все эти усман-ходжи и арифовы – это лишь грязь, прилипшая к здоровому телу. Чем скорее она отвалится, тем чище станет тело. Теперь у нас глаза открылись, мы стали зорче, бдительнее. Мы проводим чистку всех партийных и государственных органов. Мы освобождаемся от всего гнилого, нездорового, мы уже оздоровили наши ряды. Надо действовать. Сейчас наш план таков: воспользоваться темнотой, перейти реку вброд и напасть на басмачей врасплох.

Сафар-Гулам попросил слова.

— Есть у меня такой план: я хочу одно дело сделать.

— Самовольно?

— Нет, с вашего разрешения.

— Что именно?

— Вниз по течению есть хороший брод. Я со своим отрядом перейду там реку. На том берегу есть деревня Ширин. Мне хорошо знакомы эти места. Выйдя к этой деревне, мы окажемся у басмачей в тылу. Если мы нападем на них одновременно с двух сторон, темной ночью, то им останется только бежать.

— Если мы их всех не уничтожим, они разбегутся, а потом опять соберутся и снова выступят против нас. Надо придумать такой план, чтобы их уничтожить сразу всех, – перебил его доброволец.

— Если мы их всех не можем уничтожить сразу, значит, нам надо отказаться от борьбы? – сдерживая раздражение, спросил командир отряда.

— Я не досказал еще! – продолжал Сафар-Гулам.

— Сколько человек пойдет с вами, Сафар-Гулам?

— Двадцать. Если мы отгоним басмачей от моста, мы спокойно перевезем на тот берег наше снаряжение. И на том берегу отряд наш обрастет трудовым народом Вабкента, Пирмаста, Шафрикана и Гиждувана. Силы наши там удесятерятся.

— План ваш годится. Но только нужно в него внести уточнения. А именно: перейдя реку, надо обойти басмачей, не вступая с ними в соприкосновение. Запять исходное положение и дать сигнал. По этому сигналу мы пойдем в атаку. Через пятнадцать минут после сигнала ваш отряд начнет нападение. Ваш удар по времени совпадает с нашим подходом к басмачам. Понятно?

Не теряя времени, принялись приводить в исполнение решение командира отряда.

Сафар-Гулам со своим отрядом перешел реку и подошел к деревне Ширин.

Из деревни неслись крики и вопли.

Все жители деревни, от стара до мала, человек двести, залезли на крыши и оттуда звали на помощь.

Подъехав к крайнему дому, Сафар-Гулам негромко спросил жителей:

— В чем дело? Почему такой крик?

Хозяин дома тихо подошел к краю крыши и посмотрел вниз. Вместо ответа он, увидев вооруженных людей завопил:

— Басмачи! И с этой стороны басмачи! Шум и крики возросли.

— Э, братья! – крикнул Сафар-Гулам. – Где басмачи? Мы от властей. Мы их ловим. Где они?

— Если ты от властей, бери их! Они вон там, на том конце деревни.

— Пусть один из вас слезет с крыши и покажет, в каком доме.

— Нет. Мы с крыши не сойдем. Если умирать, так уж лучше в своем доме, у своего имущества. Если ты от властей, сам ищи басмачей, сам их и лови.

Сафар-Гулам махнул на них рукой. Об этой деревне, уединенно расположенной в стороне от больших дорог, много ходило разных смешных историй. Жители ее сохраняли нравы и обычаи каких-то давних времен. Темные и невежественные, они слепо слушались советов своего деревенского «мудреца», мудрость которого породила множество веселых рассказов.

В непроглядной тьме, на узкой кривой улице, не прекращались жалобы и крики, как в курятнике, куда забрался ястреб.

Этот шум помог Сафар-Гуламу незаметно для басмачей почти наткнуться на них.

— Вот они! – шепнул Сафар-Гулам, соскакивая с седла возле стоявших на привязи нескольких басмаческих лошадей.

Отведя лошадей в тупичок между домами, Сафар-Гулам оставил двух партизан на карауле, а с остальными прокрался к дому, где во дворе только что раздался выстрел.

Вскоре они заметили двух басмачей, стоявших у своей коновязи.

— Не стрелять! – скомандовал Сафар-Гулам. – Только мы с Юсуфом стреляем в этих двоих.

Двумя выстрелами они уложили обоих басмачей. Проскочив мимо испуганных лошадей, партизаны добежали до ворот дома и заперли их. Трое басмачей выскочили из дома. Двоих уложили двумя выстрелами. Третий кинулся обратно в дом.

Часть отряда осталась охранять выход из внутреннего двора во внешний, а остальные, подставив друг другу спину, поднялись на крышу.

Еще двоих басмачей свалили, когда они пытались по крыше курятника уйти из дома.

Четверо остальных отстреливались, бегая по двору и не видя в темноте противника, сами же они были освещены тлеющим очагом кухни. В этом дворе они и нашли свой конец.

Во дворе и в доме затихло, но еще больше шума подняли ширинцы на своих крышах.

Сафар-Гулам спустился со стены во двор. Двое из басмачей, тяжело раненные, еще жили.

– Давайте прикончим, – обратился молодой боец к Сафар-Гуламу.

— Нет, был приказ пленных и раненых не убивать. Пусть лежат. Если доживут до утра, отправим их к врачу, – ответил Сафар-Гулам.

Во дворе, среди разбросанных одеял, подушек и всякого скарба, лежало тело человека и валялся убитый баран.

— Что-то он не похож на басмача, – присмотрелся Сафар-Гулам, – он бос, и на нем один лишь рваный халат.

— Это мой муж! – раздался робкий, испуганный женский голос.

— Не бойся, тетя. Мы не басмачи, мы от властей. За что убили твоего мужа?

— Да будет твоя тетка жертвой за тебя, [134]134
   Да будет твоя тетка жертвой за тебя… – Здесь говорящая имеет в виду себя.


[Закрыть] – начала женщина. – Нам сказали, что басмачи взяли Вабкент и ездят по деревням, грабя крестьянские пожитки. Мы испугались, позвали нашего мудреца и попросили совета: «Они находят закопанное в земле. Что ж нам делать?» Мудрец сказал: «Если басмачи придут, вы все свои вещи поднимите на крышу. И там спрячьте». Мы так и сделали и сами с мужем спрятались там же. А басмачи, когда в доме у нас ничего не нашли, вышли во двор и увидели мужа. Муж стоял на крыше и все время кричал: «Басмачи пришли!» А басмачи ему велели сбросить с крыши вещи. Но муж смелый человек, он не испугался и не захотел бросить вещи, а только крикнул: «Я своими руками свои вещи не сброшу. Если хотите – лезьте сами и забирайте». «Тогда мы тебя самого сбросим!» – ответили басмачи и выстрелили. Он упал вниз. Потом мне крикнули: «Сбрось вещи!» Я побросала им вещи, а потом полезла и сама вниз, раз уж муж был внизу, подумав: «Если он мертв, заверну его, если жив – завяжу раны».

— А кто же убил барана? – удивился Сафар-Гулам.

— Ой, что же я буду делать?! Разве баран тоже разбился? – завопила женщина. Потом продолжала: – Этого барана мы с мужем с трудом затащили на крышу. Когда муж свалился, испуганный баран тоже кинулся за ним. И вот, как видите, разбился. Я этого барана заработала честно своей прялкой. Вот уж никогда не думала, что так глупо потеряю его, столько труда положила, чтоб заработать на него деньги…

Вокруг засмеялись – не удержались. Но слушать ее не было времени.

Сафар-Гулам велел собрать винтовки. Их оказалось десять. Над деревней все еще стоял, не затихая, крик:

— Спасите от басмачей!

На предложение Сафар-Гулама сойти с крыши теперь, когда басмачи были убиты, с крыш продолжали кричать:

— Спасите от басмачей!

Сафар-Гулам знал в этой деревне одного человека и побежал к его дому. Хозяин, как и все, отсиживался на крыше.

— Насыр-ширинец! – позвал Сафар-Гулам. – Иди сюда, не бойся.

— Я не такой дурак, чтобы лезть под твою пулю. Говори оттуда, я здесь услышу… Спасите от басмачей!..

— Ты не узнал меня, что ли?

— А ты кто?

— Я Сафар, я же тебя спас, когда ты тонул.

— Ой, неужели и ты стал басмачом? Спасите от басмачей!

— Да не басмач я! Я от властей. Басмачей, что ворвались в деревню, я перебил. Слезай.

— Ой, дай я тебя расцелую!

— Слезай!

— Эй, люди! Слушайте – это я придумал, как прогнать басмачей, моя голова сообразила!

— Не сбежали они! Перебили мы их!

— Эй, люди! Все басмачи отправились на тот свет. Слезайте с крыш. Если бы не я, никто из вас не спасся бы! Все были бы убиты, все были бы ограблены…

Все население поспешило слезть с крыш.

Насыр-шириниц кинулся к своему спасителю Сафар-Гуламу:

— Только скажу тебе: дома хлеба ни крошки нет! Мы не пекли хлеб: «Все равно придут басмачи и заберут хлеб».

— Не надо мне хлеба. Мне нужны люди. От убитых басмачей у нас есть десяток винтовок и десять лошадей. Мы партизаны и хотим из вашей деревни взять десять человек в наш отряд.

— А зачем тебе этот отряд?

— Бить басмачей.

— Ты же их убил.

— Не всех. Большой отряд стоит на мосту Мехтаркасым. Насыр снова закричал:

— Спасите от басма…

Но Сафар-Гулам остановил его:

— Перестань орать! Слушай!

— А?

— Если вы не перестанете орать, басмачи опять придут, а если дадите мне подмогу, мы уничтожим их!

— Мы бедные люди, как мы будем воевать?

— Если богачи стали басмачами, бедные люди должны воевать против них. Я не всех зову. Дай мне десять здоровых парней, – этого будет достаточно.

Насыр задумался.

Сафар-Гулам терял терпение, – ночь шла, командир ждал сигнала, а ширинцы не торопились.

— Думать некогда! Если ты этого не понимаешь, кличь скорей своего мудреца.

— Эх, ты разве не знаешь? В деревне теперь я стал мудрецом.

— Тогда тебе и думать незачем. Ты же и так знаешь, что надо скорей помочь мне.

— Конечно, знаю!

И Насыр поспешно и решительно вызвал, громко выкликая в темноте, десятерых парней. Но парни заупрямились:

— Мы не пойдем! А один добавил:

— Как можем мы идти без своего мудреца? Вот если ты пойдешь, то и мы за тобой.

— Правильно, – сказал Сафар-Гулам. – Девять пойдут из тех, что ты назвал, а десятым ты будешь сам.

— Нет. Что ты говоришь! Как же останется деревня без мудреца?

— После победы ты вернешься, а пока в деревне подождут.

— Нет, брат Сафар. Там меня могут убить. И что тогда тут будет?

— Я тебя из реки спас?

— Истинно так.

— Сейчас от басмачей спас?

— Истинно так, и не меня одного, а нас всех.

— Так неужели я допущу, чтобы тебя убили? Мудрец заколебался.

— Ладно! – сказал Насыр, чувствуя, что все равно ничего другого придумать нельзя. – Пойду! – решительно и с отчаянием крикнул он.

Сафар-Гулам дал ему винтовку и скомандовал:

— По коням!

Но из десяти парней одному приходилось остаться – десятым шел сам мудрец. Ширинцы заспорили, кому же идти.

— Ты иди, а я останусь! – говорили они друг другу.

В это время Сафар-Гулам заметил одного из своих партизан, сидевшего у стены.

— Ты что?

— Я ранен в руку, крови много вытекло, я совсем ослаб, – слабым голосом произнес он.

Сафар-Гулам моментально спешился и, подойдя к раненому, осмотрел его руку.

— Ничего страшного, – сказал он и, вынув из кармана юноши бинт и вату, перевязал ему рану.

— Нужно было сейчас же перевязать рану. Эти бинты вам дают не только для вытирания лица и рук, а также и для того, чтобы перевязать раны.

— Н асыр, возьми этого джигита под руки и отведи к себе в дом. Он уже пообедал, ему ничего не надо. Завтра придет доктор и увезет его, и тебе никакого убытка не будет, – сказал Сафар-Гулам.

Насыр-ширинец повел раненого в дом. Отобранные им люди все еще спорили между собой, и никто из них на лошадь не садился.

— Стойте спокойно! – сказал им Сафар-Гулам. – Он придет – всех вас рассудит…

Насыр пришел.

— Прикажи всем этим десяти молодцам сесть на лошадей басмачей, а сам садись па лошадь раненого, – проговорил Сафар-Гулам.

Насыр скомандовал, и все сели на лошадей.

— Ну, мы поехали, – обратился Сафар-Гулам к жителям села, – тела басмачей вы где-нибудь похороните. Двое из них ранены, если не умрут – передайте их доктору, а той женщине помогите похоронить мужа.

— Разве он убит? – вскричали все и сразу закричали: – Смерть басмачам!!

Наконец отряд двинулся.