Текст книги "Рабы"

Автор книги: Садриддин Айни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

Часть четвертая
1920–1923

1

Эмир бежал, покинув священную Бухару.

За ним бежали крупные чиновники, богачи, муллы. Бежал и Абдулла-хозяйчик.

Но многие остались, затаились, выжидая, чем кончится революция в Бухаре. Баи оставались в своих усадьбах, купцы на своих базарах.

В приемной комнате Урман-Палвана сидел Бозор-амин и пил чай с хозяином.

– Если бог даст человеку целую лепешку, никто не в силах сделать ее половинкой, – начал свою речь Урман-Палван, обращаясь к своему гостю, и, отхлебнув чаю, продолжил:

– Вот позавидовали люди богатству эмира, сглазили его, на него и пали такие несчастья.

– А ведь я и сам, по наущению дьявола, собирался бежать. Но остался, положился на бога и дожидаюсь. Жизнь налаживается. Все эти босяки, что вначале вылезли было как грибы, теперь притихли, попрятались, опять опустили головы…

– Неужели вы верите, что они надолго опустили головы? – спросил Бозор-амин. – Ведь они не перестанут подкапываться под нас, не перестанут кляузничать, доносить на нас властям, нести всякие были и небылицы.

– Ну, если мы будем сидеть сложа руки, они опять осмелеют. Что захотят, то и будут делать. Да мы-то ведь не простаки. Нельзя ждать, пока они ударят нас топором под корень. Ну вот приказали нам власти, чтобы мы от каждой деревни послали представителя. Мы выбрали представителя. А кого? Сына нашего старосты. И хоть староста – это аксакал, [128]128
   Аксакал – дословно «белая борода», старейшина рода, староста деревни.


[Закрыть]а представитель – вакиль, народ вакиля зовет по-прежнему аксакалом – и как прежде боялся и слушался старосту, так и теперь боится своего представителя.

Бозор-амин кивнул головой, поддерживая Урман-Палвана.

– Мы у себя так же поступили.

– Так и должно быть. Нет леса без льва, нет моря без акулы. В каждой деревне есть свой лев и своя акула. Это мы с вами, и все выборы нам и впредь надо держать в своих руках.

– «Если в отаре есть хороший баран, отара не переведется!» – гласит пословица. Если такими баранами будут в наших деревнях наши представители, наша польза не иссякнет. Вот вам пример: я избран в нашей деревне сборщиком налогов и продовольствия. На это, понятно, божья воля, но представитель мне помог, дал мне хорошую справку, представил меня как человека сведущего, опытного, уважаемого, меня и утвердили! – похвастал Урман-Палван.

Появление Хаита-амина прервало тихий разговор старых друзей.

Все обнялись. Хаита-амина усадили на почетное место, прежде чем обстоятельно расспросить друг друга о здоровье.

В том году о новом правительстве Народной бухарской республики говорили во множественном числе – «власти». Может быть, потому, что единовластие эмира закончилось и во главе государства стал Совет назиров, [129]129
   Назир – Речь идет о народных назирах, членах правительства Бухарской народной советской республики, образованной после победы революции 1920 г.


[Закрыть]состоявший из нескольких человек.

Поэтому, как хозяин, читая молитву по случаю прихода нового гостя, Урман-Палван насмешливо изменил слова прежней молитвы:

– Подай, господи, чтобы меч властей наших был остер, походы властей наших безопасны. Святой лев божий и Бахауддин да опояшут их поясом победы.

– А вы, оказывается, молодцы! – одобрил Хаит-амин, – В прошлом году вы так молились за эмира, а нынче за властей. Сразу видно, устроились к новым властям на работу.

– Что ж, если время не идет к тебе, так ты иди к нему. Приходится идти к ним, веря, что настанет наше время и снова они пойдут к нам.

– Да, я уж знаю. Вас назначили уполномоченным по сбору налогов и продуктов. Поздравляю вас.

– Дай бог, чтобы ваше поздравление пошло впрок. Благодарю.

Урман-Палван, захватив остывший чайник, вышел в прихожую и оттуда позвал работника, подметавшего двор:

– Ну-ка, отнеси заварить да вели принести угощение. И пусть поскорей блюдо плова приготовят.

Распорядившись, он вернулся к гостям.

– Да, вот я и стал уполномоченным. Но ведь это богатство ниспослано всем нам богом! Теперь вы можете опять наполнить свои амбары пшеницей, повесить большие замки и спокойно принимать посетителей. А эти посетители согнутся перед вами и запричитают… И если вам угодно, можете дать такому босяку пять пудов, если вам угодно – два пуда. Но при этом, как и в прежние времена, с каждого надо брать в залог его землю или его имущество. Дав мне обязательства, решатся ли они выступать против меня? Ну, вот. А уж я-то знаю, с кого мне здесь требовать продовольствие, с кого взыскивать налог.

Принесли чай, поставили на скатерть поднос со сластями, положили лепешки.

Хаит-амин, с трудом пережевывая беззубым ртом кишмиш и лепешку, сказал:

– Сейчас власти мажут нам уста медом. Но что у них на уме? Что они затеют завтра? Как бы нам не подавиться их медом! Так же, как я сейчас вашими лепешками.

– Ну! – протянул ему чай Урман-Палван. – Зачем давиться? Кто они такие, эти власти? Власти – это народная власть в народной Бухаре. Так? А кто такое этот народ Бухары? Это мы с вами. Это те, кого народ выбрал. А кого он выбрал? Тех, кого мы помогли или заставили выбрать. Мы сейчас с Бозором-амином говорили об этом. Эти нас не ударят топором под корень. Свои люди!

– Теленок бежит только до хлева. Ваши представители сильны только в тумене. А власти – они в Бухаре. Они поступят так, как сами захотят. Они ваших представителей не послушают! – мрачно сказал Хаит-амин.

– Нет, амин-бобо, вы ошибаетесь, – сказал Урман-Палван. – Голос людей, избранных на местах, доходит и до центра. Из таких людей и в правительство избирают.

– Это как же так? – изумился Хаит-амин.

– Вот и Нуриддин-ходжа из Карши был при эмире приближенным лицом августейшего. Это он убил известного самаркандского джадида Махмуда-ходжу Бехбуди. [130]130
   Махмуд-ходжа Бехбуди – один из виднейших деятелей джадидского движения в Туркестане, идеолог среднеазиатской крупной буржуазии. В конце апреля 1919 г. Бехбуди случайно попал в руки правителя Каршинской области Бухарского эмирата и был казнен.


[Закрыть]А люди захотели и выбрали Нуриддина-ходжу в бухарское правительство.

– Вот это и опасно! Этот Нуриддин-ходжа у всех на виду. Кто это поверит, что каршинские крестьяне избрали его от своего общества? Какой же он крестьянин? А с другой стороны, и так можно подумать, что джадиды не очень верят в свои силы. И вот, на всякий случай, протягивают этакому Нуриддину-ходже руку, перетягивают его на свою сторону. Заводят с ним дружбу. На всякий случай. Понятно? Но большинство бухарских властей – не таково. Они душой преданы коммунизму. Их много. Поэтому вы и слышите их призывы. «Побольше выбирайте бедняков, коммунистов». А коммунисты – это и есть большевики.

– Ну, это не совсем так, – поправил Урман-Палван. – Среди бухарских коммунистов есть некоторые люди, как мы с вами. Поезжайте в Бухару. Там встретите и таких, про которых говорится: «Голова казия, а ноги водоноса». Чего ж нам бояться их?

– И я вам отвечу вашими же словами: «Это не совсем так!» Вы, я вижу, еще не слыхали, что творится в Бухаре. А творится там чистка коммунистов. Это свалилось на нашу голову недавно, до вас еще не дошло, но всех почтенных людей уже вычистили. Купцов, мулл, богачей, эмирских чиновников выставляют подряд! Когда чистка кончится, на ногах водоноса голова казия уже не удержится. А если власть заберут водоносы, тогда что нам делать? Первой водой они окатят Нуриддина-ходжу каршинского, но и на наши головы воды хватит. Наше будущее легко угадать, – посмотрите на Туркестан и на Россию. Что там делается? А что там делается, то и у нас произойдет. Этого не миновать.

– Конечно, если будем сидеть сложа руки! Тогда всякая беда произойдет! – зашептал Урман-Палван. – Надо действовать. В Бухаре у Нуриддина-ходжи и защитники найдутся, не одни враги. Джадиды, что его подняли, его и защитят. А помогли они ему – помогут и нам. Они будут грызть дерево изнутри, а мы снаружи. Вот и убережем наши головы от водоносов.

– Это что же? Выходит, мы заодно с джадидами? – удивился Бозор-амин. – Вы призываете нас угодничать перед ними? Ведь они будут открывать свои школы, посягать на веру и обычаи ислама, притеснять мулл. И нам либо придется делать то же, либо нас откатят в сторону.

Урман-Палван рассердился:

– Совсем не так. Не мы с джадидами, а они с нами. Вот надо к чему повернуть. Они хотят на нас опереться. Значит, сила у нас, а не у них. Божьей помощью повернем дело так, что его высочество вернется в Бухару, воссядет на престол. Разве джадиды сумеют управлять целой страной? Нет, это наше дело.

Хаит-амин согласился:

– К этому и надо вести дело. А то «выбран» Нуриддин-ходжа в Бухаре, Урман-Палван стал уполномоченным по сбору налогов и продовольствия. Разве на этом можно успокоиться? Надо помнить, что спокойствия не может быть до тех пор, пока эмир бухарский вновь не воссядет на свое место. Для этого надо действовать. Надо поднимать ветер, который развеет сор и осветит наши души.

– Но как? – задумался Бозор-амин. Урман-Палван объяснил:

– А так: вашего зерна я не трогаю, ваших доходов не касаюсь, налогами вас не облагаю, а облагаю бедноту. Пусть она видит, что ничто не изменилось. Пусть она сетует на властей. Пусть она вспомнит, что так же было и при эмире. И тогда увидим, какой поднимется ветер.

– Этого мало, – сказал Хаит-амин. – Такой ветер одними губами не раздуешь.

– Но как? – спросил Бозор-амин.

– Его высочество сбежал, – сказал Хаит-амин, утирая брызнувшие из глаз слезы платком. – Воины его рассеялись, но рассеялись они, унося оружие. Много оружия скрыто у этих воинов, у бывших солдат эмира. Есть оно и у всяких проходимцев, у мелкого жулья, у воров. Есть и у нас немного. Но его надо собрать. Надо собрать в надежное местечко.

Хаит-амин помолчал, испытующе посмотрев на собеседников.

– И этим оружием можно поднять не ветерок, а бурю. Как кузнечные мехи, буря расплавит чугун, железо.

– Да, надо пошевелиться! Вы, вероятно, слышали, что власти выделили комиссию для учета и сбора этого оружия, – твердо сказал Хаит-амин, – и если сейчас мы не пошевелимся, оружие попадет к ним, и комиссия только поможет нам в этом.

– Но как? – удивился Бозор-амин.

– Если бы комиссии не было, мы не смогли бы сказать людям: «Несите нам оружие». А если бы и сказали, нас не стали бы слушать, да, пожалуй, еще и донесли бы на нас. И власти узнали бы об этом. А теперь комиссия будет действовать через нас. Спросят, у кого, мол, есть оружие? И мы укажем тех, кто его и во сне не видел, а тем, кто скрывает его, мы скажем: «Несите нам, а не то мы вас выдадим». Понятно? Они и понесут его нам.

– Но если комиссия не найдет в указанных местах, она перестанет нам доверять! – высказался Бозор-амин.

– А когда комиссия не найдет у человека оружия, она будет его мучить допросами, доведет человека до отчаяния. А мы подойдем к человеку и скажем: «Чтоб тебе больше не мучиться, купи оружие, мы тебе найдем. Купишь и сдашь, и не будут к тебе приставать!» – развил эту мысль Урман-Палван.

– Нет, – возразил Хаит-амин, – от такого дела я не вижу никакой пользы. Этак можно продавать оружие, и его много уйдет из наших рук.

– Хорошего ружья мы никому не продадим. Это первое. Вреда не будет, если мы спустим с рук старье. Да, властям достанется кое-что, но большая часть достанется нам.

Неслышно вошел слуга, почтительно прижав руку к сердцу:

– Плов готов.

– Так несите! Да принеси кувшин, помыть руки.

Едва был окончен плов и принесли чайники, наполнившие гостиную нежным благоуханием чая, у ворот показалось несколько бедняков.

Не ожидая приглашения, они смело прошли через двор, поднялись в прихожую и заглянули в гостиную Урман-Палвана.

– В чем дело? – сдерживая гнев, спросил хозяин.

– А в том, что люди из продкома пришли. Врываются в наши дома, требуют с кого пуд, с кого полпуда пшеницы, кукурузы, проса, маша. Подчистую отобрали и унесли все, что мы собрали и запасли, продав дрова. Что это такое? Разве это порядок?

– А вы не хотите повиноваться властям? – строго спросил Урман-Палван.

– Мы слышали, что власти приказали покупать пшеницу у богачей с их согласия. Но отбирать последнее у бедняков приказа не было.

– Разве тот, кто взял вашу пшеницу, не заплатил за нее и не дал расписку?

– Расписку дал. Вот она! – показал крестьянин клочок засаленной, старой бумаги. – Но хоть она и жирна, а из нее похлебки не сваришь.

– Эти расписки равны деньгам. Как только придут деньги из Бухары, эти расписки вам сменяют на деньги.

– Но пшеница нам нужна сегодня, иначе мы помрем с голоду. Мы не наполнили амбаров хлебом с наших полей. Мы покупали его на свои кровные деньги.

– Ладно, ладно. Идите! Завтра я разберусь в этом деле. Если нет у вас пшеницы или не желаете ее продавать, я что-нибудь придумаю, как-нибудь помогу.

– Где мы найдем вас завтра?

– В Хаджи-Арифе, в продкоме.

– Мы и сегодня туда ходили, да вас там не нашли.

– Что ж, нам и завтра ходить весь день по вашему следу?

– Сегодня пятница. День отдыха. А завтра я там буду. Ну, ступайте, не надоедайте человеку в праздничный день.

Когда бедняки выходили во двор, Урман-Палван указал на них гостям:

– Вот и это тоже ветер.

Бедняки шли по двору, когда во двор въехал конный милиционер. Соскочив с лошади, он побежал к хозяину:

– Эй, Палван, вставайте скорее!

– Что там? – побледнел Урман-Палван.

– Комиссия из Бухары приехала. Велела вам сейчас же явиться.

Урман-Палван стал торопливо одеваться. Гости тоже собрались уходить. Хаит-амин сказал:

– Вот он, ветер! Этот и вправду, как кузнечные мехи, раздует большой огонь.

– Но как? – встревожился Бозор-амин. – Не сгореть бы нам самим на этом огне!

Невеселые, задумчивые, вышли все во двор. Их встревожили слова Бозора-амина.

Через несколько минут они уже гнали лошадей по дороге к Хаджи-Арифу, покрываясь пылью и нетерпеливо вглядываясь в приближающуюся деревню.

2

В Хаджи-Арифе, в бывшей канцелярии казия, Урман-Палвана встретил председатель чрезвычайной комиссии Бухарского округа Мухиддин-махдум Ходжаев.

После обычных приветствий председатель расспросил о положении в тумене, а потом вдруг прервал рассказ Урман-Палвана:

– Вот что, Палван, сколько у вас лично находится оружия, оставшегося от бежавших бухарцев? Где оно? Когда вы его нам сдадите?

Урман-Палван твердо ответил:

– У меня с давних времен был револьвер и ружье. Во время войны эмирские чиновники в принудительном порядке заставили меня носить берданку. Все это и лежит у меня дома. Сдам вам когда угодно. Да будет это моей жертвой вам!

Урман-Палван пытливо посмотрел на опущенное лицо задумавшегося собеседника.

– Но если вы для самозащиты оставите мне берданку, буду очень благодарен. Ведь с тех пор, как я по убеждению поступил на государственную службу, у меня появилось много врагов: в тумене у нас еще не перевелись чуждые люди. Да и воровство есть. Если они узнают, что я сдал оружие, непременно на меня нападут, – дом мой стоит на самом краю села, за домом сразу степь, глухо. Оттуда и закричишь – никто не услышит.

– Сейчас сдайте все оружие, какое у вас есть. А потом, если при сборе оружия проявите себя хорошо, комиссия может выдать вам винтовку для самозащиты. Запишут номер и в справке укажут, что вам разрешается ношение оружия. Тогда его уже никто у вас не отберет.

Мухиддин-махдум вынул серебряный портсигар, угостил Урман-Палвана и закурил сам.

Затянувшись, председатель сказал:

– Выходит, что после эмира в тумене осталось много его людей. И воришки водятся. Захватить явных врагов и передать их центральной власти – это тоже наша задача. А задача таких людей, как вы, находящихся на службе у бухарского народа, помочь нам…

– Слушаюсь! – прижав ко лбу правую руку, поклонился Урман-Палван, не глядя на председателя, и отвернулся, чтобы стряхнуть пепел с папиросы.

– Но сначала надо собрать и отобрать все оружие, все, сколько сумеем, без остатка. Понятно? С этого и начнем. Вы знаете людей и поможете нам.

– Здешние люди знают друг друга. Советуясь с нами, с людьми, отдавшими душу ради укрепления народной власти, вы достигнете своей цели и избежите ошибок.

– Как говорится: «И рубин у нас, и друг при нас». Так, что ли, Палван?

– «Одежда, скроенная по совету друга, не будет коротка!» – ответил Урман-Палван.

– Ладно. Составьте список враждебно настроенных и тех, кто хранит оружие. А рассчитаемся с ними мы сами.

– Это хорошо, – согласился Урман-Палван. – Но…

И он не спеша затянулся папиросой, сощуренными глазами зорко следя, насколько нетерпелив его собеседник.

– Так что? – поторопил его председатель.

– Я хотел сказать, что время такое – каждый себя выдает за жертву эмира, за бедняка, за угнетенный класс. Не верьте вы словам. Как говорится: «Не верь чужим слезам, верь своим глазам».

– Обязательно! – согласился председатель и рассказал как бы в подтверждение слов Урман-Палвана такой случай:

«Наш отряд, преследуя эмира, вошел в Гиждуван. Увидели большой дом и решили сделать там привал.

Во дворе встретил нас босоногий работник в рваном халате, опоясанный веревкой.

– Ты тут кто? – спросил у него начальник отряда.

– Я, – говорит он, – батрак, слуга хозяина.

– А хозяин где?

– Сбежал, чтоб ему пусто было!

– Ну, тогда размещай нас.

– Пожалуйте, пожалуйте, занимайте хоть весь дом, в нем никого нет. В приемной комнате ковры есть. В амбаре рис, сахар, мука, ячмень, чай – все есть!

Показал на конюшню:

– Здесь корова, быки, лошадь, курдючные бараны есть.

– Ладно, – ответил начальник, – открывай приемную комнату.

Открыл он дверь, входит начальник и глазам не верит: вся комната убрана так, будто в ней только что жили, – дорогие ковры, вышивки, атласные одеяла, все на месте. Подозвал работника.

– Ты сколько лет работаешь у этого хозяина?

– Двадцать.

– А где ты спишь?

– Зимой в хлеву со скотом, а летом перед хлевом.

– А на чем спишь?

– Зимой на соломе, а летом на голой земле сплю.

– А на таких одеялах спал ты когда-нибудь?

– Никогда в жизни и не подходил к таким.

– Эх, – сказал начальник, – на, возьми, с этой ночи спи на них.

– Дай бог тебе здоровья.

Взял он атласное одеяло, а начальник ему объяснил:

– Меня благодарить не за что. Ты это одеяло сам заработал за двадцать лет. Все это богатство твоими руками хозяин заработал.

– Золотые слова! – отвечает. И отнес одеяло в какую-то комнату.

Обошли весь дом, но в комнатах, кроме нескольких паласов да чайников, ничего стоящего не оказалось. Только в крайней комнате на гвозде висели два шелковых халата, обшитых широкой тесьмой, да на полочке около них лежали шелковый пояс, дорогая золототканая тюбетейка и словно второпях брошенные в углу новенькие лаковые сапоги, штаны и рубашка.

– А ну, брат, – позвал начальник, – иди сюда.

– Что господину угодно?

– Я, говорит, тебе не господин, а товарищ. Бери эти халаты и всю одежду и одевайся немедленно, – это все тобой заработано за двадцать лет.

Работник вышел в другую комнату, скинул свои лохмотья и надел все, что ему дали. Входит и смеется:

– Этот наряд мне и не к лицу.

– Ерунду говоришь! – отвечает начальник. – Все, что раньше служило богачам, теперь пойдет на службу трудящимся. Иди покажи красноармейцам, где там у вас ячмень, пускай лошадям засыплют.

– Ой, еще раз спасибо! – кланяется.

Лошадей своих мы поставили в стойла, задали им сена, красноармейцы и партизаны, расстелив шинели, прилегли отдохнуть. Командиры собрались в приемной.

Позвал начальник опять этого работника.

– Покажи-ка хозяйские припасы.

– Пожалуйте! – отвечает и покорно ведет его во внутренний двор. Открыл небольшой амбар, показал припасы. Были там чай, сахар, рис, масло.

Начальник дал ему пудовую голову сахара и несколько пачек чая:

– Кушай на здоровье!

Затем выдал продукты для отряда, с расчетом на день. На амбар снова повесил замок, а ключ отдал работнику.

– Вот, – говорит, – теперь и ты хозяином стал. Он отвечает:

– Хорошо, что раньше не был хозяином, а не то теперь плакал бы, отдавая такие вещи!

Оторвал от сахарной головы бумагу, лизнул сахарную голову и причмокнул:

– Ой, как сладко! Как хорошо!

– А хозяин твой богат был?

– Ой как богат! Один из четырех главных богачей у нас, в Гиждуванском тумене.

– Где же он свои богатства спрятал?

– Он хитер был. Как только началась война, он свои богатства день и ночь вывозил отсюда. Вчера ночью, когда эмир отсюда убежал, из дома Абдуллы-хозяйчика, хозяин мой последнюю арбу вывез. Переправился через Зеравшан и теперь где-нибудь по Каршинской степи бежит.

– А жена у тебя есть?

– Да на какие же средства мне ее было взять, бедному человеку?

– Женись, – говорит начальник. – Возьми с этого двора пару быков да соху. Выбери на хозяйской земле участок, паши, хозяйствуй сам.

Отдохнув и подкрепившись, отряд наш снова пошел в погоню за эмирскими беглецами.

А на другой день в Гиждуван прибыл ревком и объявил, что змирское имущество, а также имущество бежавших с эмиром чиновников и купцов отходит в государственный фонд, но имущество частных лиц, оставшихся на месте, остается в распоряжении хозяев.

В тот же день тот работник, который водил начальника нашего отряда по дому, позвал несколько человек других работников, разрыл с их помощью навоз в углу двора и вытащил из этого угла сундуки со всяким добром, кипы мануфактуры и черт его знает, что еще там!

Оказалось, что этот работник и был хозяином всего этого дома, переоделся в тряпье и остался сам сторожить свои сокровища.

Вот как он нашего начальника вокруг пальца обкрутил! И с тех пор – конец! Уж никакими охами и вздохами и никакими лохмотьями меня не проведешь! Баста!»

Урман-Палван, выслушав этот рассказ, засмеялся:

– Вот и выходит по той же пословице: «Не верь чужим слезам, верь своим глазам!»

Председатель встал, отпуская Урман-Палвана. Прижимая руку к сердцу, Урман-Палван откланялся.

– А что касается оружия, то завтра я все сдам. И список завтра же представлю.

– Да, да, обязательно завтра.

В прихожей сидели Хаит-амин и Бозор-амин, ожидая своей очереди идти к председателю.

Проходя мимо, Урман-Палван шепнул:

– Придется сдать. Из негодных. По одному, по два, не больше.

* * *

Утром, когда Урман-Палван сидел в своем продкоме, к нему пришли вчерашние бедняки с жалобой на неправильное изъятие у них пшеницы.

Урман-Палван встретил их приветливо.

Он позвал своего писаря и велел записать имена жалующихся.

Пока писарь готовил бумагу и чернила, Урман-Палван спрашивал:

– Я забыл, как твое имя?

– Эргаш Бобо-Гулам.

– Запишите, писарь. Эргаш добавил:

– А жалуюсь на то, что забрали у меня два пуда пшеницы да ячменя пуд.

– Это нам сейчас не надо знать. Мы проверим, тогда и запишем. А твое имя?

– Кулмурад Баймурад.

– Так. Пишите. А тебя как звать?

– Рузи Ташпулат.

– А тебя?

– Сафар-Гулам…

Так вошли в список Атаджан, Шадим, Шукур, Гаиб, Истад, Нор-Мурад и некоторые их односельчане. Урман-Палван взял список:

– Вы не расходитесь, подождите, я сейчас проверю и приду. Эргаш улыбнулся, когда Урман-Палван вышел:

– Палван совсем мягким человеком стал. А?

– Это наше время его размягчило. При эмире ему уста и топором нельзя было разрубить. Верно, узнал, что комиссия из Бухары приехала, вот и поджал хвост.

Сафар-Гулам вздохнул:

– Большой пользы от революции нам пока что-то не видно. А маленькая польза хоть в том есть, что такие звери ходят с поджатыми хвостами.

Шади посмотрел на Сафар-Гулама.

– Ты говоришь: «Пользы не видать». Это бы уж ладно! Тут хуже: пока нам один убыток. Ты, бывало, говорил: «Победит революция, настанет счастье для бедняков и рабов». А где же оно, это счастье? Выходит, ты обманывал?

– Если ты посадишь дерево, надо четыре года ждать, пока оно даст плоды. Надо подождать, пока революция укрепится, примется на нашей земле. Ведь времени-то прошло мало.

Разговор прервался. В продком вошли вооруженные милиционеры, и начальник велел крестьянам выйти во двор. Урман-Палван не возвращался.

Крестьяне, решив, что ждать можно и во дворе, вышли туда.

– Что это за люди? – спросил председатель комиссии, просматривая список.

– Они здесь поименованы! – ответил Урман-Палван.

– Я про их социальное положение спрашиваю. Богачи они или бедняки, крестьяне или скотоводы?

– По внешности бедняки, на деле такие же бедняки, как ваш гиждуванский бай. Они стада своих баранов угнали в степь, к Кызыл-Кумам. Нарядились в рванье, а дома у себя не только оружия, но и паласа не оставили.

– Узбеки они или таджики?

– Есть и узбеки, есть и таджики, и арабы.

– У вас в тумене иранцы тоже есть?

– Есть. Но не сами приехали, не переселенцы, а потомки рабов. В прежнее время туркмены таких пригоняли сюда на продажу.

– Как же рабы оказались богачами? У них ни воды, ни земли не было. Откуда ж у них богатство?

– От бога. Вы же знаете: Абдулла-хозяйчик тоже потомок рабов, а при эмире был одним из первых богачей Гиждуванского туменя.

– Но в списке не указано, где, в каких деревнях живут эти люди, где можно их захватить.

– Говорят: «На охотника и зверь бежит». К счастью, они сами пришли ко мне, жалуясь, что наши работники несправедливо забрали у них пшеницу. Я знал, что у всех у них есть оружие, составил список, а их задержал в своей комнате.

– Вы говорите, что дома они оружие не держат. Где же мы его найдем?

– Поэтому я и не указал их местожительства. От этого никакой пользы нам нет. Но добыть у них оружие мы сумеем.

– Как же это?

– Арестуйте их. Прижмите покрепче. Дня два-три подержите в арестантской. А потом я к ним зайду и так поговорю с ними, что они оружие выдадут.

– Ну, ладно. Попробую их прижать, – согласился председатель.

– Только прошу вас так сделать, чтобы обо мне они не знали, а не то ночью нападут, убьют либо дом сожгут.

– Не беспокойтесь! – Председатель встал и позвал секретаря. Урман-Палван вышел, но не к себе в продком, а во двор и там притаился в одном из помещений.

Вскоре всех этих крестьян провели мимо него к бывшему участку бывшего эмирского казия.