Текст книги "Мёртвые девочки никогда не проболтаются (ЛП)"

Автор книги: С. Дж. Сильвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

– Я знаю тебя, – выдохнул он, лицо пылая. – Теперь скажи, почему ты боишься с тех пор, как вернулась?

Эмоции комом встали в горле.

– Ты не имеешь права так поступать. – Я отвела взгляд, топча боль и разочарование от вечных обид. Разочарование в себе – за то, что слишком увлеклась его поцелуем. – Ты не можешь просто требовать ответов. Ты не заслуживааешь их. И если ты не готов объяснить, почему не пришёл той ночью – значит, никогда не заслуживал меня.

Тишина между нами гремела так громко, что хотелось заткнуть уши. Губы горели, душа чувствовала себя выжженной – и вдруг я ощутила, что меня видят.

Пальцы Кейда разжали пряди моих волос, и он отступил. Я не могла смотреть на него. Не хотела. Поэтому просто подняла упавшие ботинки, развернулась и вышла.

Его хриплый голос настиг меня в коридоре:

– Я, блять, и правда не заслуживаю тебя, Джорни. Но я хочу тебя.

А то, чего хочет Кейд, Кейд обычно получает.

Глава 8

Кейд

Виски пульсировали, когда я прислонился головой к двери кабинета директора. Всё тело дрожало от бешеного пульса, а прерывистое дыхание выдавало, как сильно я хочу Джорни – несмотря на ледяное предательство в её серо–стальных глазах. Губы ещё помнили сладкий вкус её рта, а я был в полном смятении, потому что она подкинула мне новую загадку – ровно как те проклятые угрозы, прожёгшие дыру в полу бельевого шкафа.

«Ты правда думаешь, что я пыталась убить себя из–за того, что ты не пришёл?» Её смех, острый как зимний ветер, звонко разнёсся по кабинету, ошеломив меня. Что это значит? Сердце колотилось неровно, а мысли неслись в бешеном ритме. Я вскочил и начал метаться от стола к двери, к которой только что прижимал Джорни, пока мой язык исследовал её рот.

Добежав до стола, я в ярости ударил по нему кулаком. Бумаги взметнулись в воздух и рассыпались по ковру. Взгляд упал на книжную полку.

Я нагнулся к бумаге, придавленной упавшей книгой, и схватил её вместе с папкой с надписью «Смит». Пробежав глазами текст, я понял – это выпало из папки, которую Джорни выронила, когда я набросился на неё.

О чём я вообще думал? Схватив её за горло? Но ощущение её пульса под пальцами моментально отозвалось в паху. Я хотел её, как никогда раньше – потому что теперь всё было иначе.

Ценишь сильнее то, что потерял. Я потерял Джорни. И хотя она вернулась в Святую Марию, она больше не была моей.

Она изменилась. Серые глаза стали каменными, когда она пыталась казаться неуязвимой, будто контролируя наш разговор. Даже когда она лгала, что не боится меня, я видел её насквозь.

Бледные щёки порозовели, когда она прижалась ко мне, почувствовав мою эрекцию. И я чертовски надеялся, что она понимает – мне плевать на её шрамы.

Мне важна только она.

Почему она солгала?

Она боялась. Может, не меня, но чего–то – и знакомое чувство защиты нахлынуло, как прилив. Я не испытывал ничего подобного с тех пор, как она исчезла.

Джорни была моим бьющимся сердцем, которое поддерживало во мне жизнь.

Оставив кабинет в ещё большем хаосе, я направился в женское крыло, читая найденный документ. Похоже, это была краткая биография Джорни, написанная рукой директора Эллисона:

Джорни Смит – предполагаемая дата рождения: 18.10.2004

Поступила в приют «Клеменси» новорождённой 18 октября 2004 года (указанная дата рождения). Была завернута в розовое одеяло с запиской: «В опасности. Сохраните в безопасности. Никому не доверяйте». Проживает в приюте с рождения. Сестра Мария запрещала удочерять Джорни из–за записки, опасаясь передачи ребёнка ненадёжным лицам. В детстве проявлялись проблемы с гневом и чувством брошенности, но с возрастом перестала обсуждать эти темы. Отличается любящим характером и высоким интеллектом. Сестра Мария просила обеспечить ей образование и безопасность до окончания школы. Обещала раскрыть содержание записки/угрозы только после выпуска. Дополнительных записок или следов, связанных с происхождением Джорни, обнаружено не было. Единственным доказательством остаётся оригинальная записка из детского одеяла.

Мой желудок сжался в узел, пока я вглядывался в темноту женского коридора, даже не понимая, как оказался здесь после кабинета директора. Бродил ли сегодня дежурный преподаватель – я бы не заметил, потому что был полностью поглощён прочитанным.

Что за хрень?

Взгляд сам потянулся к бельевому шкафу, где хранились те самые угрозы, которых, видимо, ждала сестра Мария, но они пришли ко мне. Что–то липкое, словно грядущая беда, заползло в вены и сжало горло, пока я стоял в полнейшем смятении.

Кто–то причинил ей боль?

Я заново прокрутил в голове наш гневный разговор с девушкой, которая проникла во все уголки моего сознания, появляясь в серых зонах между светом и тьмой. Я уже двинулся к её двери, чувствуя, как сердцебиение замедляется, но оно всё ещё яростно билось о рёбра, готовя меня ко второму раунду – пока не услышал шарканье шагов и не увидел мерцание фонарика.

Чёрт возьми.

Часть меня жаждала остаться и встретиться с дежурным лицом к лицу, готовый получить наказание. Но другая часть отчаянно нуждалась в одиночестве, чтобы собраться с мыслями. Поэтому я юркнул в тот самый бельевой шкаф, хранивший мои секреты, и пытался выровнять дыхание, пока пульс не успокоился.

Луч фонаря скользнул по полу тёмного шкафа и вскоре исчез вместе с шагами в коридоре. Я прислонился плечом к двери, откинув голову назад, и растрёпанные пряди упали на лоб. Чем дольше стояла тишина, тем сильнее дразнили меня угрозы, лежащие в паре шагов под полкой. Они кружились в голове вместе с новой информацией, заставляя тщательно обдумывать каждый следующий шаг.

Всё во мне рвалось к её комнате – ворваться, потребовать объяснить её загадочные намёки и снисходительный смех, будто это я тут податливый дурачок. Неужели она думала, что после её «предупреждения» я стану послушным щенком?

Если она рассчитывала, что я отступлю – она меня не знала.

Я фыркнул, чувствуя, как сжимается грудь. Джорни, наверное, так же растеряна насчёт меня, как я – насчёт неё. Ведь я действительно оставил её одну той ночью. Луна была нашим свидетелем.

Неважно, что мой разрыв с ней был продиктован благими намерениями. Неважно, что я пытался быть благородным и ставил её безопасность на первое место. В итоге ей сделали больно. По моей вине.

Только теперь я не был уверен, как именно она пострадала. А она явно не горела желанием мне рассказывать. И это лишь подстегнуло моё упрямство.

Подойдя к листкам, которые я продолжал хранить под замком, я сунул недостающую часть её досье под надёжную защиту полки и вернулся к двери, зная, что остаток ночи проворочаюсь в кровати без сна, чтобы снова увидеть её утром.

Я буду соблюдать дистанцию. Но это не значит, что всё кончено.

До конца ещё очень далеко. И она это знает.

Рука замерла на ручке, когда я приоткрыл дверь и услышал шум в тишине коридора. Поток воздуха ворвался в душный угол, забитый одеялами, и мурашки побежали по шее.

– Что ты делаешь за пределами своей комнаты? – голос мистера Каннингема донёсся из–за приоткрытой двери, и я нахмурился. Неужели Джорни не вернулась? Я уже было собрался выйти, чтобы её выручить (хотя чувствовал – ей это не нужно), как вдруг замер, услышав другой голос.

– Нужно было проветрить голову.

Вот же сукин сын.

Скепсис ударил меня, как волна. Что, чёрт возьми, Бэйн делал в женском коридоре, когда большинство девушек были на вечеринке? Он всегда ускользал – если, конечно, не находил девушку, чтобы ею «полакомиться» – чтобы выполнять приказы отца. И хотя мы с Бунтарями официально вышли из оружейного бизнеса, предав своих отцов, Бэйн остался в деле.

Его отец теперь контролировал западную часть Штатов, переманив бывших клиентов отца Исайи под своё крыло. А значит, Бэйн всё ещё иногда исчезал, чтобы перевозить оружие.

Пульс застучал в висках, и я сжал шею, пытаясь размять напряжённые мышцы. В щель двери я почти ничего не видел, но их разговор слышал отчётливо.

– В женском коридоре? – подозрительно переспросил мистер Каннингем.

Чёртов невезучий день – именно он сегодня дежурил. Обычно с учительницами было проще: одна обаятельная улыбка, заранее продуманное оправдание – и ты свободен. Звучало сексистски, но факт оставался фактом.

С мистером Каннингемом такой номер не пройдёт. Не то чтобы он был хоть сколько–нибудь устрашающим – человек, который каждый день приходил на уроки в мятых хаки, с руками, похожими скорее на пудинг, чем на мускулы. Но дураком его никак нельзя было назвать. В конце концов, он был мужчиной и прекрасно понимал, что Бэйн скорее всего пробирался в женскую комнату для совсем не учебных целей. И будь на его месте любой другой парень, подозрения были бы оправданы.

Но речь шла о Бэйне – человеке из мира, о котором мистер Каннингем читал разве что в романах, хранившихся у него в учительском столе.

– О? Это женский коридор? Не знал. Прошу прощения, мистер Каннингем. Я вернусь куда следует. – Голос Бэйна звучал обманчиво невинно, с лёгкой ноткой замешательства. Будь он мне симпатичен, я бы рассмеялся. Но не был. Поэтому не смешно.

– Так и сделай, Бэйн. И заодно готовься к неделе дежурств в моём классе.

Наглый смешок Бэйна, и их голоса приблизились.

– Вы, мальчики, всерьёз считаете меня глупым.

– Не то чтобы глупым... просто немного медленно соображаете.

Мои глаза сузились, следя за их силуэтами, когда Бэйн остановился прямо перед дверью бельевого шкафа. Мистер Каннингем тоже замер, уперев руки в бока.

– Прошу прощения?

Бэйн покачал головой, его тень плавно колыхалась за спиной.

– Просто вам нужно чуть больше времени, чтобы всё осознать. А время – не ваш союзник. Вы делаете неверные выводы, а когда понимаете ошибку – бывает уже поздно.

Глаза Бэйна столкнулись с моим взглядом, и я внезапно почувствовал себя на поле боя – где–то вдали рвутся гранаты, а в руке неожиданно оказывается меч. Какого чёрта ты затеял?

Мистер Каннингем развернулся, и теперь я разглядывал его длинный кривой нос вместо бегающих глаз Бэйна, полных обмана и ложных истин.

– Я не понимаю, о чём вы, но добавьте ещё неделю дежурств за то, что назвали меня тупым.

Раздражённый учитель ушёл, а Бэйн кивнул мне, демонстративно напрягая массивную челюсть, прежде чем засунуть руки в карманы и последовать за ним.

Тревога медленно оседала в груди, а гнев, затихший с тех пор, как я отвернулся от отца, вернулся с рёвом дикого льва. Последний месяц я почти не вспоминал о Бэйне – и это было прекрасно. Но теперь всё снова менялось.

Я распахнул дверь, стиснув зубы. Неприятное беспокойство сковало меня, когда я посмотрел в ту сторону, куда они скрылись, а затем – на дверь Джорни в дальнем конце коридора.

Он пришёл за ней?

Лёгкие горели, а ноги несли меня всё дальше от ежедневных напоминаний держаться подальше от Джорни. Выбор между правильным и неправильным остался позади, а её дверь – прямо передо мной.

Я слышал, как она возится в комнате с бумагами, украденными из кабинета директора. Прижав лоб к двери, я упёрся ладонями в массивную древесину, которая разделяла нас – вместе со всем остальным, – и выдохнул.

Спустя несколько секунд я отступил в ту же нишу, где прятался прошлой ночью, подслушивая её разговор с Джеммой. Достал потрёпанную книжку из заднего кармана и опустился на пол, вытянув ноги.

Вот только я не мог прочесть ни единого слова.

В голове звучали только слова Бэйна и попытка Джорни ранить меня, которая, как оказалось, вовсе не была попыткой.

Глава 9

Джорни

Блинчики были совершенно безвкусными. Каждый пропитанный сиропом кусок приходилось буквально заталкивать в себя. Глянцевая помада на губах только усугубляла ситуацию.

Я чувствовала лишь один вкус – Кейда.

Он поцеловал меня. Его губы касались моих, и я не могла думать ни о чём другом весь уикенд. Его рука на моей шее, жгучий холодок, пробежавший по телу и задержавшийся между ног – эти воспоминания всплывали, стоило мне закрыть глаза, и преследовали даже на следующий день, когда я сидела в гостиной со Слоан и Мерседес.

Кейд тоже был там – он смотрел на меня через всю комнату, рассеянно проводя пальцами по подбородку, вероятно, размышляя о вчерашнем.

Теперь между нами всё было иначе, и правила нашей игры стали непонятны. Часть моего разбитого сердца ненавидела его и винила в шрамах на руках. Но другая часть – та, что ещё осталась целой, – отчаянно хотела до него дотронуться.

Пальцы дрогнули, когда он утром вошёл в столовую и сразу же устремил взгляд на мой столик в углу, вдали от всех. Я перевела взгляд на Слоан, и та мягко улыбнулась. Она хотела, чтобы я сегодня села с ними, а когда я отказалась, предложила присоединиться ко мне. Но я сказала, что мне нужно повторить конспекты по английскому.

Слоан, конечно, не поверила, но знала, когда стоит отступить.

Теперь я смотрела на всё через треснувшую линзу – сомневалась в каждом в этой комнате, замечала, как кто–то задерживает на мне взгляд чуть дольше обычного, как глаза скользят по закрытым рукавам.

Ты тот, кто оставил эти шрамы?

Недоверие рождается из предательства, а моё доверие к этой школе разбилось вдребезги – точно так же, как окно, через которое мы с Тобиасом выбрались той холодной ночью.

Я отодвинула тарелку и провела пальцем по губам, которые до сих пор пощипывали от одной лишь мысли о нас с Кейдом в кабинете директора.

Впрочем, это оказалось пустой тратой времени – в моём деле не было ничего полезного. Только табели успеваемости и записки учителей.

Сидя спиной к Кейду, в роли школьной затворницы, я услышала, как дверь громко захлопнулась.

Неужели он ушёл?

Не в силах остановиться, я бросила взгляд на Обри, проверяя, не последовала ли она за тем, кто вышел. Она была слишком занята, запихивая в рот буррито, чтобы заметить меня, а ушедший из столовой, похоже, вообще не привлек ее внимания – значит, это был не Кейд.

Ревность вспыхнула во мне, разгораясь все ярче при мысли о том, что его губы касались кого–то другого, пока меня не было. Горло сжалось от картин, которые рисовало мое буйное воображение. Интересно, говорил ли он ей те же слова, что когда–то шептал мне? Вилка выпала из моей руки, громко стукнув о деревянный стол. Я зажмурилась, пытаясь прогнать это чувство – ревность к парню, который бросил меня и в итоге отправил прямиком в психиатрическую клинику.

Были вещи поважнее. Например, кто хочет, чтобы я исчезла из Святой Марии? Кто жестоко избил меня и оставил умирать? Но Кейд… Где–то в глубине души я все еще была той самой девочкой–подростком, которая жила, дышала и валялась в обиде, как свинья в грязи, при одной иррациональной мысли: а вдруг он никогда не любил меня?

Внутри я отказывалась в это верить.

Между нами было что–то настоящее. Что–то яростно–интимное.

Слова Тобиаса всплыли в памяти, возвращая меня в реальность. «Возможно, это было реально только для тебя, Джорни. Для таких, как мы, любовь – это легко манипулируемое чувство, и зачастую она бывает односторонней. Когда ты отчаянно чего–то хочешь, ты веришь в это при первом же намёке».

Тогда его слова ранили, но именно они помогли мне вырваться из сердечной боли, когда это было нужнее всего.

Как же я жалела, что его сейчас нет рядом. Он бы обхватил моё лицо своими вечно запачканными кровью руками, вернул бы меня в реальность и прогнал все эти «а что, если» и прошлое. Тобиас умел отключать эмоции. По правде говоря, я лишь пару раз видела, как его маска давала трещину, и оба раза – здесь, в этой школе.

Переведя дух и вспомнив мудрые слова единственного человека, чьи шрамы были куда глубже моих, я снова открыла глаза и уставилась в наполовину съеденный завтрак. Руки вцепились в клетчатую юбку, пытаясь удержаться в настоящем, но тут я осознала: в столовой воцарилась почти полная тишина.

Я слышала собственное дыхание и гулкое биение сердца в ушах. Что происходит? Рядом скрипнула скамья, и, наконец, робко выглянув из–за прядей волн, я увидела Кейда. Он смотрел прямо на меня.

Я бы узнала его в море учеников, одетых в одинаковую форму. Живот будто провалился в бездну, словно меня сбросили со скалы. Я отвела взгляд, пряча полуоскал, маскируя боль. Мой взгляд скользнул за мелькнувшим бордовым пятном, стремительно движущимся к выходу.

Я резко вдохнула, вскинув голову – волосы взметнулись, открывая лицо. Тобиас. Джемма обхватила брата за талию, а в моих глазах закололо, будто миллион иголок пытался показать всей школе: я не так сильна, как притворяюсь. Хотя какая разница? Они уже составили обо мне мнение ещё до того, как я вернулась, пряча эмоции, как хамелеон.

Тобиас выглядел так же. Все такое же бесстрастное лицо, даже когда его давно потерянная сестра обнимала его за тонкую талию. Плечи – такие же мускулистые и широкие, как в Ковене, в той подземной комнате–бункере, где я оказывалась слишком часто, когда кошмары не давали мне спать. Его единственным утешением там были бесконечные тренировки: сотни отжиманий, пока я лежала на его кровати, изо всех сил стараясь не закрывать глаза, лишь бы не встречаться во сне с прошлым. Маленький шрам над бровью никуда не делся, а челюсть была напряжена, будто струна. Он стоял в столовой в такой же форме, как и все парни, но выглядел скорее как грубоватый солдат, чем как ученик. Тобиас был воплощением того, из чего делают плохих парней. Окажись мы здесь при других обстоятельствах, он бы мгновенно влился в ряды Бунтарей.

Тихий шепот Святой Марии уже начал расползаться по залу, пока все разглядывали нового ученика. Девушки наверняка синхронно скрестили ноги и приоткрыли рты, увидев свою новую блестящую игрушку.

Но у меня для них новость: Тобиас – вне доступа. Не потому, что он мой – между нами никогда ничего не было, кроме того, что мы были двумя сломанными подростками, пытающимися спасти себя и друг друга, – а потому что его сердце было просто органом, поддерживающим жизнь. Ничем больше.

Не осознавая своих действий, я встала из–за стола и устремилась к Тобиасу. Джемма все еще обнимала его, но он не отвечал на объятия. Однако, как только наши взгляды встретились, он тихо выдохнул и едва заметно кивнул.

«Мы в порядке».

Чем ближе я подходила, тем сильнее разливалось тепло в груди. Я чувствовала, как внимание зала переключается с Джеммы и ее брата–близнеца на меня. Джемма, должно быть, заметила, что Тобиас немного расслабился, потому что отстранилась и опустила руки.

– Я же говорила, что с ней все в порядке, – прошептала она, когда я приблизилась. Джемма обернулась и улыбнулась мне так тепло и мягко, что внутри что–то сладко сжалось. Она мне нравится.

– Я привык убеждаться лично, – ответил Тобиас, не понижая грубоватого тона. Джемма слегка закатила глаза и отошла в сторону.

Я пожала плечами, скрестив руки, будто от внезапного холода – а он действительно исходил от стола справа.

– Она права. Я в порядке.

Ледяные глаза Тобиаса сузились, шрам над бровью слегка сдвинулся, словно тень, скрывающая эмоции.

– Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. – Его взгляд резко переместился к столу, за которым сидел единственный человек, вызывавший у него в этом зале неприязнь, и жар от его тела обжег меня, будто я слишком близко подошла к огню.

– Я могу за себя постоять. Ты это знаешь, – тихо сказала я, чтобы никто не услышал. Но все вокруг буквально ловили каждое наше слово. Почти никто не знал всей истории о том, как мы с Тобиасом сбежали из психиатрической больницы, но внимание к нам росло. «Шёпоты Мэри» уже сообщили, что Джемма Ричардсон – родственница директора и что у нее есть брат–близнец, который скоро присоединится к школе. Остальное оставалось домыслами, и это маленькое представление точно добавит масла в огонь.

Тобиас пожал плечами, не отводя взгляда – наверное, от Кейда. Джемма все еще стояла рядом, слегка покусывая губу.

– Это не значит, что тебе нужна помощь. – В его голосе прозвучал легкий рык, виски напряглись, но затем он снова посмотрел на меня. – Может, обнимемся и покончим с этим? Пусть все девчонки в этой чертовой школе решат, что я занят, и не будут пытаться распахнуть передо мной ноги.

Я тихо рассмеялась, делая шаг ближе. Джемма наклонилась между нами, отворачиваясь от зала.

– Это их не остановит, поверь.

– Отлично, стая чертовых дикарок.

Мы с Джеммой переглянулись и рассмеялись, пока втроем сбивались в кучу. Хотя Джемма пробыла в Ковене не так долго, как мы с Тобиасом, нас связывало нечто, чего никто другой никогда не поймет.

Я прижалась головой к его твердой груди, слушая странно спокойный ритм его сердца, и обняла за талию, ощутив, как его позвоночник напрягся, будто несгибаемые стены этой школы.

– Если хочешь, чтобы все поверили, что ты «занят», тебе придётся обнять меня в ответ, Тобиас. Или хотя бы перестать стоять как кактус. Чувствую, сейчас выпустишь колючку, и я истеку кровью.

В его груди прокатился низкий гул, от которого зазвенело в ухе, пока Джемма сжимала губы, стараясь не рассмеяться. Его сильные руки обхватили меня – впервые за всё время он обнял меня. Возможно, впервые с тех пор, как его бросили в Ковен.

– Как бы я ни ненавидел эту бессмысленную театральность, выражение лица твоего парнишки почти того стоит.

Щёки вспыхнули, и я мысленно поблагодарила звонок, прозвеневший над головой. Он словно вывел всех из оцепенения – скамьи заскрипели, книги захлопнулись. Мы втроём отошли от двери, пока остальные расходились по классам, украдкой поглядывая на Тобиаса.

– Какой урок первый? – спросила Джемма, и в её голосе звенела лёгкость. Исайя появился рядом, кивнув Тобиасу; тот ответил едва заметным движением подбородка.

– Современная литература, – ответила за него я. – У нас одинаковое расписание.

Тобиас резко опустил на меня взгляд.

– Это ты уговорила Тэйта записать нас в один класс?

Джемма усмехнулась:

– Скорее всего, он сам так решил. У него странный способ проявлять заботу.

– Видимо, эту черту я не унаследовал от «дорогого папочки», да? – саркастически хмыкнул Тобиас.

Улыбка Джеммы медленно угасла, но Исайя тут же перехватил инициативу, сплетая пальцы с её пальцами. Он поднёс её руку к губам, мягко поцеловав.

– Мы опаздываем. Пусть Джорни покажет Тобиасу, где кабинет, ладно?

Я сжала губы, кивнув. Мне нужны мои книги. Резко перекинув волосы через плечо, я развернулась – и застыла на месте. Мои учебники уже были протянуты мне крепкой, напряжённой рукой. Взгляд зацепился за побелевшие костяшки пальцев и мертвую хватку.

– Держи. – Одно это слово прозвучало густо, тяжело, и внутри неожиданно ёкнуло что–то вроде вины. Я медленно подняла глаза на Кейда. Его мышцы напряглись, шея покраснела от эмоции, которую он отчаянно пытался подавить. Гнев? Предательство? Ревность? Боль?

Пальцы дрожали, когда я потянулась за книгами, но другая крупная ладонь, словно стервятник, выхватила их прямо из рук Кейда.

– Я возьму, – прорычал Тобиас, и его голос, как наждак, прошёлся по обнажённым нервам Кейда. Напряжение нарастало, как прилив на закате, и я быстро вставилась между ними, пока не превратилась в красную тряпку для двух быков.

– Отлично! – торопливо выпалила я, хватая Тобиаса за руку. – Пошли.

Я уловила лёгкую усмешку на его губах. Чуть не шлёпнула его прямо у выхода из столовой, под пристальными взглядами Бунтарей, но вместо этого мы молча зашагали к классу – в странно умиротворяющей тишине.

– Ну что, – апатичный голос Тобиаса звучал устало и скучающе, пока он плюхался рядом со мной в библиотеке, прислонившись спиной к стопке книг Джейн Остин, которые молча издевались надо мной.

Раньше этот уголок был моим убежищем. Эта школа – домом. Теперь оба этих чувства были разрушены. А может, я просто мазохистка, раз снова оказалась среди книг, напоминающих о Кейде и его обжигающих прикосновениях.

– Так вот она какая, ваша Святая Мария…

Я прикрыла полуулыбку потрёпанным томиком:

– Во всей своей красе.

Тобиас ненадолго замолчал. Наше дыхание смешалось со скрипом пола и шелестом страниц. Когда он заговорил снова, в голосе прорвалось раздражение:

– Лучше, чем те два места, в которых мне довелось жить. Но всё равно дерьмо.

Я фыркнула, шлёпнув книгу на колени. Клетчатая юбка приподнялась, но с Тобиасом мне не приходилось её поправлять – он видел меня в куда более откровенных нарядах и ни разу даже не прокомментировал.

– Я сломан, Джорни. Да, я могу быть острым, но чаще – тупым.

И для меня он всегда был именно таким. Просто ещё одна живая душа, с которой можно делить пустоту, когда всё становится невыносимым.

– Что не так со Святой Марией? Надоели девчонки, жаждущие кусочек тебя? – Я пожала плечами: – Не то чтобы в…

Голос оборвался. Не хотела произносить название того места.

– В Ковене? – закончил за меня Тобиас. – Откуда тебе знать?

Я нахмурилась, уткнувшись в страницы:

– С кем ты там спал?

Он коротко и мрачно рассмеялся:

– Ты не единственная, кто умел использовать своё тело, Джорн.

Сердце ёкнуло от этого напоминания о том, что я делала в больнице. Глупо было думать, что Тобиас не знал о моих уловках. То, что мне не приходилось применять их на нём, не означало, что он слеп.

– Я не осуждаю тебя. Хватит корчить эту рожу.

Я быстро разгладила лоб, раздражённая тем, что чувство вины всё же настигало меня.

– Мне стыдно, – призналась я, глядя на размытые строки в книге.

– За что? – Тобиас понизил голос. – За то, что выжила? Никогда не извиняйся за это. Тебя никто не спасёт, Джорни. Ты должна спасать себя сама. И ты справилась.

Грудь расширилась от глубокого вдоха. Я задержала дыхание, пока лёгкие не начали гореть, и выдохнула так резко, что страницы передо мной шевельнулись.

Мы сидели в тишине, оба перебирая в памяти то, что давно стоило бы забыть, пока Тобиас не подтянул ноги, одетые в хаки, и не положил предплечья на колени.

– Тэйт сказал, что мне нужен сопровождающий из студентов.

Я быстро подняла глаза:

– Сопровождающий? Это еще что за зверь?

Тобиас откинул голову, демонстрируя идеальную линию подбородка, и раздражённо вздохнул:

– Я завалил вступительные в эту богом забытую школу. Тэйт сказал, что совет всё равно меня примет, но при условии, что какой–то отличник будет меня «курировать». Полная херня.

Я выпрямилась:

– И кто же удостоился?

Он провёл рукой по лицу с явным отвращением:

– Белоснежка.

Я расхохоталась:

– Чего? Какая ещё Белоснежка?

– Забыл как зовут. Но выглядит точь–в–точь как эта диснеевская принцесса.

Я приподняла бровь:

– Откуда ты вообще знаешь, как выглядит Белоснежка?

Вопрос повис в воздухе. Его детство явно не было наполнено попкорном и мультиками. Мысль о том, сколько лет он провёл в Ковене – в том самом подземном аду, где его ломали и физически, и морально – до сих пор заставляла меня содрогаться. Он как–то признался, что был заперт там так давно, что сам забыл, сколько ему лет. А когда мы узнали, что Джемме только исполнилось восемнадцать после нашего побега, стало ясно: он провёл в заточении куда дольше, чем думал.

Между его тёмными бровями возникла складка, шрам над глазом скрылся в тени нахмуренного лба:

– Хрен его знает. Обрывок памяти из того дерьмового детства, наверное. Возможно, это как–то связано с Джем. Ричард иногда разрешал ей смотреть мультики. Особенно те, которые, как он знал, я ненавижу.

Я усмехнулась:

– И почему ты ненавидишь Белоснежку?

Он посмотрел на меня мёртвым взглядом:

– Я ненавижу всё.

– Это неправда.

Тобиас перевёл взгляд на тёмный ряд книг, почесав щетину:

– Ладно, правда. Не ненавижу Джем. И тебя.

Его губы растянулись в дьявольской ухмылке:

– А ещё – выводить из себя одного легко раздражительного идиота.

Я знала, что он говорит о Кейде. Я не планировала рассказывать Тобиасу о наших с Кейдом отношениях – да и вообще никому. Но каждый раз на групповой терапии, сидя в холодном металлическом кресле, я слышала один и тот же вопрос: «Какие ваши самые глубокие шрамы?». И Кейд был одним из них.

Он оставался зашитым в моей груди тончайшими нитками с той тёплой ночи. Но в кошмарах, в полусне, эти швы всегда рвались.

Так Тобиас и узнал о Кейде. Мои ночные кошмары меня предали. В них всегда появлялась чёрная фигура, чтобы утащить меня, как тень из шкафа, прячущая «то, что скребётся в ночи». И каждый раз я кричала имя Кейда.

Я никогда не призналась бы, почему кричала именно его имя. Но я знала: не потому, что думала, будто это он причиняет мне боль. А потому что отчаянно хотела, чтобы это он пришёл меня спасти.

– Слоан. Её зовут Слоан, – щёлкнул пальцами Тобиас, – рифмуется со «стоном».

Я встряхнулась, отгоняя воспоминания о больнице:

– Это моя бывшая соседка по комнате.

Тобиас хмыкнул, всё ещё раздражённый необходимостью иметь «няньку».

– Хотя могло быть и хуже – могла бы быть Обри, – пробормотала я, перелистывая страницу, чтобы заглушить учащённый стук сердца.

Он тут же насторожился:

– Кто такая Обри и почему «хуже»?

Я пожала плечами, не решаясь встретиться с его ледяными глазами. Тобиас, пожалуй, был единственным в этой школе, кому я доверяла полностью – но даже ему не хотелось раскрывать ящик Пандоры с гнилыми, невысказанными чувствами. Некоторые вещи лучше навсегда оставить под замком. И Обри была одной из них.

– Просто одна из тех, кто не рад моему возвращению, – пробормотала я, ощущая, как по спине пробежали мурашки от собственной глупости. Ревность? Серьезно? После всего, что произошло за этот год, позволять себе расстраиваться из–за какой–то завистливой девчонки – верх идиотизма.

Тобиас молчал, но я чувствовала его недоумение, даже не глядя на него.

–  Кажется, у неё что–то было с Кейдом, пока меня не было. Не знаю точно.

Тишину разорвал резкий, гневный выдох. Я подняла глаза – его лицо оставалось каменным, но я знала: внутри он уже закипал. Читать его было сложно, но я видела его в ярости раньше.

– Ты что–нибудь выяснила?

Смена темы. Спасибо.

Я отрицательно мотнула головой, нервно закрутила прядь волос за ухо и прижалась спиной к полке.

– Нет. Но даже если бы выяснила – не сказала бы тебе.

– Почему?

– Потому что… –  Я поднялась, поправив юбку. – Ты выбрался оттуда. Тебе нужно восстанавливаться, а не таскать за мной мой багаж.

Тобиас встал рядом, выхватил у меня книгу и, не глядя, сунул её на полку – не туда.

– Я живу ради смерти, Джорни, – бросил он через плечо. – Кто–то пытался тебя убить. И ты думаешь, я это так оставлю?

Сердце рухнуло куда–то в пятки. Я оглянулась, проверяя, не подслушивает ли кто в темноте между стеллажами.

–  Это был не он, – прошептала я, глядя на его непроницаемое лицо. Он кивнул – один раз, коротко. Доверяет моим словам.

– Он думал, я сделала это с собой.

Взгляд Тобиаса скользнул к моим рукам.

– Как и все остальные. Держи меня в курсе, Шрам.

Уголки губ дрогнули. Это прозвище – то, каким он называл меня до того, как я открыла своё настоящее имя. Тогда, в тёмном коридоре больницы, полной секретов.