Текст книги "Мёртвые девочки никогда не проболтаются (ЛП)"

Автор книги: С. Дж. Сильвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава 5

Джорни

Сегодня мои глаза казались более серыми, чем вчера. В них было больше жизни, чем за последние несколько месяцев, но я также видела в них и одиночество. Белки резко контрастировали с покрасневшими веками, и, хотя утром я нанесла немного туши, я знала, что краснота – это следствие недосыпа и событий дня.

Было утомительно держать всех на расстоянии. Ещё утомительнее – отрезать от себя людей, которые не понимали моего поведения или воспринимали его превратно. В психиатрической больнице я узнала, что многие пациенты с расстройствами – одни из самых одиноких существ, неспособных сблизиться с другими, потому что несут слишком тяжёлый груз.

Со мной было не так, но я знала, что люди думали именно это.

На уроках на меня сыпались пристальные взгляды. Любопытные мысли одноклассников буквально пронзали меня со всех сторон. «Шёпоты Мэри» – тайный блог сплетников Святой Марии, который почему–то до сих пор оставался главным источником школьных новостей, – поместил меня в самый первый абзац. Я не смогла сдержать закатывания глаз, когда Кэлли вытащила телефон из кармана блейзера и показала его своей маленькой компании друзей, которые обсуждали меня шёпотом.

В коридорах было ещё хуже, чем на уроках. Желудок подкатывал к горлу, пока все пялились на меня, и я мчалась из класса в класс, надеясь избежать встречи с Бунтарями. От всеобщего внимания у меня подступала тошнота к горлу, и я быстро заходила в каждую аудиторию в надежде избежать встречи с Бунтарями, но в итоге выглядела как испуганная мышь, спасающаяся бегством при одном взгляде парней, которые одним изгибом своих бунтарских улыбок демонстрировали свою власть. Их было невозможно не заметить. Особенно Кейда. Он всегда выделялся, но сейчас было ещё хуже.

Глубоко выдохнув, я закинула свои волнистые песочные волосы за уши, демонстрируя серёжки с искусственными бриллиантами – подарок сестры Марии на шестнадцатилетие. Опустив голову, я собрала книги с края раковины, готовая стать одной из немногих учениц, которые предпочтут затвориться в комнате вместо того, чтобы тусоваться с друзьями или смотреть на тренировку по лакроссу, которая вот–вот должна была начаться.

Раньше я поступала именно так. Мы со Слоан, а иногда и с Мерседес, относили книги, брали перекус из столовой и садились на трибуны, наблюдая, как парни носятся по полю, полные горячей энергии, сжимая свои огромные клюшки, смеясь и наслаждаясь той беспечностью, о которой я сейчас могла только мечтать.

Мои глаза неизменно находили Кейда. Его высокое, подтянутое тело, узкие плечи и рельефные мышцы предплечий двигались с грацией, присущей только сильному спортсмену. Его дерзкая ухмылка ловила мой взгляд через всё поле, а щёки пылали от глупого, счастливого возбуждения.

– Кто хочет, чтобы ты исчезла, Джорни? – прошептала я, вглядываясь в своё отражение, как бы некомфортно мне ни было. Я почти не узнавала девушку, смотревшую на меня. В ней уживались уверенность и неуверенность. Она была цельной, но израненной – и в прямом, и в переносном смысле.

Я снова вздохнула, развернулась и направилась к двери, надеясь, что коридор уже опустел, и я смогу добраться до своей комнаты без сопровождающих взглядов, будто бьющих меня по вискам. Я устала притворяться, что они меня не задевают. Сегодня у меня не осталось сил ни на какую ложь.

Дверь захлопнулась за мной, и, хотя коридор был пуст и отражал только мои мысли, сердце застучало быстро–быстро. Тук–тук–тук. Стиснув зубы, я расслабила плечи, выровняла дыхание и стала подниматься по ступенькам в общежитие. На верхней площадке накатило облегчение, но я не смогла удержаться и бросила взгляд в сторону мужского крыла. Кейд, скорее всего, был на тренировке по лакроссу, так что он явно не сидел в своей комнате, бессознательно сжимая моё сердце голыми руками. Но воспоминания о том, как мы встречались здесь после уроков, чтобы ненадолго скрыться ото всех, больно отозвались в груди.

Чувства никуда не делись. Те самые – яркие, как звёзды, и острые, как охотничий нож. Вздёрнутая бровь, изгиб губ – всё это оставляло на коже сладкие порезы, а его поцелуи были бальзамом, который их заживлял. Мы с Кейдом были особым хаосом, центром которого были только он и я. Но наши секреты превратились в огрубевшие мозоли по всему моему телу, а предательство, в котором он, возможно, был замешан, становилось всё тяжелее с каждой секундой моего возвращения сюда.

Глаза наполнились влагой, пока я шла по женскому коридору, где из приоткрытых дверей доносились обрывки разговоров. Я держалась расслабленно и лишь на мгновение задержалась у своей старой комнаты, гадая, понимает ли Слоан, почему я была так холодна и закрыта. Часть меня отчаянно хотела протянуть ей руку, найти хоть какое–то утешение, но секреты оставались секретами, а я стала осторожнее. Облегчение нахлынуло, когда я приблизилась к новой комнате. Слёзы мгновенно высохли, стоило мне оттолкнуть это мерзкое чувство боли. Но едва моя рука коснулась дверной ручки, кровь отхлынула от лица.

– Джорни.

Густой рой бабочек подкатил к горлу, перекрывая дыхание, когда его хрипловатый, резкий голос произнёс моё имя. От этого звука меня будто ободрали заживо – снаружи и изнутри.

Страх был налицо, но вместе с ним – и жгучая уверенность. Я медленно развернулась, колени слегка дрогнули, а плиссированная юбка колыхнулась вокруг ног. Кейд сделал шаг вперёд, и сердце ёкнуло, послав в грудь острую вспышку боли. Его светлые, слегка вьющиеся спереди волосы падали на лоб, а сильные руки были небрежно засунуты в карманы – настолько расслабленно, как я никогда раньше не видела.

Он не был потрясён так, как я – и это пугало и разочаровывало одновременно.

– Ты не собираешься со мной разговаривать? – он сделал ещё один плавный, змеиный шаг в мою сторону. Спина вжалась в дверь за один вдох, а книги прижались к груди, словно щит. Я не пропустила, как его взгляд скользнул по ним, затем вернулся ко мне, и как он слегка наклонил голову, будто не понимая.

Скажи что–нибудь, Джорни. 

Я вспомнила ту девушку, в которую превратилась – пусть и ненадолго – в психиатрической больнице, и подняла подбородок, отталкивая страх. Но изо рта не вырвалось ни слова. Я продумывала, что скажу ему при встрече, каждую одинокую ночь в стерильной, чужой комнате. Но теперь, когда он стоял передо мной, я не могла убежать от мучительной догадки: я слишком боюсь узнать правду.

– Ничего? – прошептал Кейд, его губы приоткрылись, дыхание стало прерывистым, пока он стирал расстояние между нами. – Ты продолжаешь убегать. Даже смотреть на меня не хочешь.

Мой взгляд упал ещё ниже, остановившись на гербе Святой Марии, вышитом на левой стороне его бордового пиджака. Сердце забилось чаще, и когда я выдохнула дрожащим дыханием, позволив его запаху окружить меня, будто мы заперты в комнате наедине, я закрыла глаза.

Сперва послышался шорох, а затем его пальцы коснулись моего подбородка. Глаза распахнулись со скоростью света, внутри вспыхнуло что–то жгучее. Нет. В ушах зазвучал лишь яростный гул крови, приливающей к тем частям тела, которые я хотела отключить, вдыхая жизнь в то, что считала мёртвым. Грудь вздымалась так быстро, что едва не касалась его, а его пальцы сжали мой подбородок крепче. Его глаза метались между моими, золотистые искры в них горели ярче, чем когда–либо.

– Почему, Джорни?

Одно это слово ударило так, что я едва не вскрикнула. Почему? Почему что? Вариантов ответов было слишком много, да и я могла задать ему тот же вопрос. Почему ты не пришёл той ночью? Почему Исайя нашёл меня с перерезанными запястьями? Почему ты так долго скрывал наши отношения? Почему продолжал приезжать в приют, узнав, что я вернулась? Почему не попытался найти меня после того, как я уехала? Ответ на последний вопрос резанул по живому – ведь, насколько я знала, именно он мог желать моего исчезновения.

Губа дрогнула раньше, чем он это заметил. Его глаза расширились на мгновение, прежде чем я снова спрятала уязвимость.

– Я могла бы спросить тебя о том же, Кейд.

Его брови сдвинулись под прядью волос, пальцы сжали подбородок так, что кожа заныла. Страх никуда не делся, но внезапно я почувствовала, как это взаимодействие насыщает меня, словно голодного зверя. Мне хотелось закричать. Бить кулаками в его твёрдую грудь и спросить, причастен ли он к этому. Неужели он хотел моей смерти?

– Отпусти её, Кейд.

Мы с Кейдом одновременно повернули головы в сторону голоса. В груди потеплело при виде моей бывшей лучшей подруги, шагающей по коридору с таким видом, будто она готова броситься в драку при первом же поводе.

Кейд издал низкое рычание, от которого у меня дрогнули колени. Щёки вспыхнули, и я надеялась, что в полумраке этого готичного здания он не заметит, как он всё ещё действует на меня. А я не хотела этого. Не хотела желать никого – особенно того, кто хранит больше тайн, чем ящик Пандоры, глубокий как океан. Вся моя жизнь строилась на секретах. Мне не нужно было их ещё больше.

– Иначе что, Слоан? – Кейд отступил на шаг, но его ярость всё ещё ощущалась, будто моя собственная. Он скрестил руки на груди, челюсть напряглась.

– Если ты ещё не заметила, Джорни вернулась. Можешь прекращать ненавидеть меня.

Слоан встала рядом со мной, изящно развернувшись к нему, тоже скрестив руки.

– Да, не благодаря тебе. Я не сомневаюсь, что ты причастен к тому, что случилось.

К тому, что случилось. Слоан имела в виду мою попытку суицида. Сердце сжалось при мысли, что все в этой школе считают, будто я пыталась покончить с собой из–за Кейда. А он сам так думает? Думает ли, что я хотела умереть, потому что он не пришёл на встречу?

Я нахмурилась, переведя взгляд с их перепалки на живой, напряжённый взгляд Кейда. Всё его тело было развёрнуто ко мне, будто Слоан не стояла в трёх шагах, осыпая его оскорблениями.

– Поверь мне, – прошептал он, снова засунув руки в карманы и медленно отступая. Я проигнорировала боль, пронзившую меня при его уходе. Будто вся моя душа пела для него, а теперь кричала, потому что он уходил. Пропасть между нами снова зияла, и мне нужно было оставить её такой.

Перед тем как скрыться в конце коридора, он договорил:

– Я знаю, что это моя вина, Слоан. Ты, чёрт возьми, должна это понимать.

Затем он развернулся и исчез, оставив меня прижатой к двери с каменным комом в груди. Слоан стояла рядом, словно телохранитель, сжав кулачки, пока он не скрылся из виду – вероятно, опоздав на свою тренировку по лакроссу.

Наблюдая, как он уходит, я осознала, как сильно скучала по нему. По тому, как он заставлял меня улыбаться и чувствовать что–то кроме горечи предательства. Меня бросили ещё младенцем, и эта боль пронизывала меня, как игла, каждый раз, когда я позволяла себе чувствовать.

– Ты в порядке? – дрогнувший выдох вырвался у меня, и я резко кивнула.

– Да, всё нормально.

Между нами повисло молчание. Тяжёлое, неловкое, ненавистное. Я опустила глаза на красный пол, а когда подняла их, увидела Слоан в новом свете. Уязвимость шла этой крепкой девчонке, которую не пугало почти ничего, даже Бунтари.

– Дело не в тебе, Слоан, – призналась я, вспоминая наш утренний разговор. Я прикусила губу, как и она. – Во мне.

Слоан опустила взгляд и кивнула.

– Мне так жаль, Джорни.

– Что? Ты сожалеешь? О чём?

Мои защитные барьеры всё ещё стояли, но шатались, будто вот–вот рухнут.

– Я должна была быть рядом с тобой.

Неосознанно я потянулась вперёд и схватила её тёплую руку. Это... было правильно.

– Ты была, – сжала её пальцы и тут же отпустила.

Слоан подняла глаза и пожала плечами.

– Может быть. Но не всё так очевидно, как кажется, Джорни.

Я фыркнула, и уголки её губ дёрнулись.

– Ты даже не представляешь, насколько это верно, – вздохнула я, снова глядя в пустой коридор, где только что был Кейд. – Поверь мне.

– Я верю тебе, – она поймала мой взгляд. – Но ты веришь мне?

Верю ли?

– Эй, Слоан! Ты готова?

Мы обе повернулись на голос Джеммы, выглянувшей из их комнаты. Она стояла на пороге, с двумя чёрными полосами на щеках, как у футболиста перед матчем. Её каштановые волосы выбивались из–под чёрной шапки с помпоном, а поверх футболки Святой Марии с номером Исайи был наброшен огромный пиджак. Откуда я знаю, что это номер Исайи? «Я всегда номер один» – одни из первых его слов при нашей встрече.

– Да, я иду! – Слоан застегнула куртку и повернулась ко мне. В её глазах читался вопрос ещё до того, как она его задала. – Хочешь пойти с нами на игру? Мы заскочим в столовую за горячим шоколадом перед тем, как выйти на снег.

Сегодня матч?

Я заёрзала, видя надежду в её глазах. Слоан практически умоляла меня, не произнося этого вслух.

– Всё ещё обводишь буфетчиц вокруг пальца, да?

Белые зубы Слоан блеснули в полутьме коридора.

– Конечно. Ты же знаешь, я любимица мисс Бетти.

– Пойдем с нами, Джорни, – сказала Джемма, подходя ближе. – Будем привлекать внимание вместе. Будет весело!

Я вновь прикусила губу, ощущая знакомое тепло дружбы в своей разбитой груди.

– Я–то понимаю, почему пялятся на меня. Но почему на тебя?

Слоан фыркнула со смехом:

– Потому что кто–то проболтался, что директор – отец Джеммы. Теперь вся школа думает, что она с Исайей в кровосмесительных отношениях.

– Что?! – у меня отвисла челюсть.

Джемма закатила глаза, доставая варежки из кармана пальто:

– М–да. Все знали, что директор – дядя Исайи…

– Но они же не родственники по крови, верно?

(Я помнила это с тех пор, как мы с Тобиасом неожиданно нагрянули пару недель назад.)

Джемма кивнула, поправляя варежки:

– Верно. Так что радуйся – теперь ты не центр всеобщего внимания. Теперь это я и мои «греховные связи».

Я не успела сдержать смешок. Джемма и Слоан переглянулись – и на мгновение мне вспомнились лучшие времена. Когда я ещё не смотрела на каждого с подозрением, гадая об истинных мотивах.

Джемма улыбнулась, наблюдая за мной – будто читала мои колебания между желанием вернуть старую дружбу и нежеланием опускать защиту:

– А теперь иди переоденься во что–то потеплее и присоединяйся.

Слоан легонько толкнула меня плечом:

– Бетти скучает по тебе. И я тоже.

Я стиснула зубы. Со всех сторон накатывали нежеланные чувства, а сердце бешено колотилось при мысли о том, как мы сидим на трибунах над игровым полем, за спиной – закат, а внизу – тот самый парень, от которого когда–то кружилась голова.

Только теперь он не бросит мне тот самый поджигающий душу взгляд с подмигиванием. Вместо этого я буду сидеть между двумя подругами, не знающими и десятой доли правды, и оглядываться на чужие глаза – те самые, что могли стать причиной моего исчезновения из Святой Марии месяцы назад.

Как бы комфортно я ни чувствовала себя после возвращения – покоя не будет, пока я не узнаю правду.

Глава 6

Кейд

Было что–то умиротворяющее в этом снеге, чем я наслаждался. Ослепительная белизна, ледяное прикосновение воздуха, охлаждающее разгорячённую кожу, податливая поверхность под ногами. Даже в разгар матча по лакроссу, когда две команды сражаются за победу, а на зрительских трибунах, расположенных высоко на заснеженном холме, царит хаос, было приятно ощущать, как на тебя падают холодные снежинки.

Вот только я не был спокоен. Сердце бешено колотилось, а голова кружилась, будто машину занесло на черном льду. Кровь приливала к коже, и даже если бы я упал на это снежное поле, она бы ни на градус не остыла.

Джорни вернулась. И я был полностью выбит из колеи.

Она произнесла всего одну фразу, и этого хватило, чтобы мне понадобился жгут, чтобы остановить кровотечение. Её кожа была такой мягкой под моей рукой, и мне потребовалась вся моя выдержка, чтобы не прижать её сильнее к двери и не поглотить её слова.

То глупое колотящееся нечто, что я пытался игнорировать в глубине груди, перевернулось, когда её губы приоткрылись, а тёплый вздох ударил, как подлый удар в челюсть. В моих руках она казалась такой хрупкой, но в то же время такой весомой. В глубине её серых глаз мелькнул страх – мимолётный, но его хватило, чтобы вытянуть из меня всю тревогу и превратить её в атомную бомбу.

Почему она боится меня?

Куда делась та девушка, что вместе со мной гналась за ослепительным бунтом? Где та, что подпитывалась моим мятежом, чтобы разжечь свой собственный? Где та, что отдавала мне каждый сантиметр себя?

Но отдавала ли?

Оставались вопросы без ответов и ложные предположения. Доверие было разрушено, а между нами выросла стена из невысказанных тайн, что привело нас к этому моменту – она избегает моего взгляда, а я стою посреди поля, уставившись на неё.

– Какого чёрта ты творишь, Кейд?

Я проигнорировал хриплый голос тренера, не отрывая глаз от верхних трибун. Его голос бесил меня с самого начала – он напоминал мне отца, а любые напоминания о нём были лишними.

Лёгкое, едва уловимое чувство радости теплилось во мне от того, что Джорни вернулась на своё место на трибунах – среди друзей. Слоан сидела с одной стороны, Мерседес – с другой, а Джемма – слева. Если вокруг были другие девчонки, я их не заметил.

Джорни поглотила всё моё внимание.

Мой взгляд неизменно находил её, и я наблюдал с абсолютным, жадным вниманием, подмечая мельчайшие детали. Как её теперь впалые щёки и миниатюрный нос порозовели от колючего зимнего воздуха. Даже когда Джорни не было, я всё равно следовал за её призраком – мне чудились вспышки длинных песочных волос за каждым углом Святой Марии, или её голос поздней ночью, когда я стоял посреди двора, гадая, что же заставило её исчезнуть.

Раздался свисток, и мои глаза вспыхнули, когда внимание Джорни устремилось прямо на меня. Мяч пролетел у меня над головой, пока я сжимал клюшку онемевшими пальцами.

– Кейд, очнись, блять.

Трибуны взорвались аплодисментами. Все вокруг Джорни вскочили и хлопали, сияя от восторга. Сама она не встала и не аплодировала. Вместо этого она смотрела прямо на меня, а я – на неё. Что тебя так пугает, Джорн?

Она отвернулась в тот же момент, когда перед моим лицом возникли безумные глаза Брентли.

– Кейд, тренер сейчас разорвёт тебя пополам. Ты просто стоял тут последние двадцать секунд матча, как последний подкаблучник.

Я хмыкнул, ощущая, как из груди вырывается рычание от того, что Джорни отвела взгляд.

– Пусть попробует.

Брентли раздражённо вздохнул, раздосадованный до глубины души.

– Чёрт возьми, вот и началось. Два Бунтаря на свалке, осталось дождаться остальных.

Он в ярости швырнул перчатки и зашагал с поля.

Когда я вновь поднял глаза на трибуны, девочек уже не было, и разочарование накрыло с новой силой. Я опустил голову, выравнивая дыхание, чтобы не вмазать тренеру в лицо – на это требовалась не дюжая выдержка, которую я оттачивал с тех пор, как Джорни ушла. Потому что, будем честны, мне хотелось дать в зубы практически каждому, кто попадался на пути.

Я резко развернулся, лёгкий снежный покров под ногами взметнулся от моих тяжёлых шагов. Клюшка будто приросла к руке, возвращая меня в реальность, и вместо того, чтобы подпитывать эго тренера, позволив ему орать на меня за последние двадцать секунд игры, я стремительно прошёл мимо, не сводя глаз со здания Святой Марии – мне срочно нужно было окунуться под душ, чтобы смыть накопившееся разочарование.

Исайя нагнал меня за считанные секунды. Я ощущал его нетерпеливые вопросы ещё до того, как он поравнялся со мной.

Технически Исайя должен был стать моим боссом до того, как месяц назад всё пошло наперекосяк из–за Джеммы. Вместе с Бунтарями мы упекли наших отцов за решётку, но в деле ещё оставались люди, шептавшие угрозы, а Исайя всё ещё излучал авторитет. Кто мог его винить? Мы все были воспитаны быть копиями своих отцов, и это въелось в нас до самых костей.

– Ты с ней говорил?

Я продолжил идти к школе, не меняя выражения лица, мечтая о горячем душе, который лишь сильнее обожжет мою кожу.

– Едва ли, – буркнул я, сжимая клюшку еще крепче.

Краем глаза я заметил, как Исайя слегка опустил голову. Когда мы зашли в раздевалку, а следом подтянулись остальные игроки, он резко развернулся и строго посмотрел на меня.

– И что ты собираешься с этим делать? Вернешь свою девушку? Или нет?

Я фыркнул:

– Похоже, она не хочет, чтобы я её возвращал.

Развернувшись к нему спиной, я попытался успокоить прерывистое дыхание. Закрыл глаза, но вместо умиротворения передо мной встал её образ – с окровавленными запястьями и пустым взглядом...

Я резко повернулся и швырнул клюшку через всю раздевалку, выпуская накопившуюся ярость.

– Мне нужно просто оставить её в покое.

Исайя равнодушно пожал плечами, поставил свою клюшку на скамью и сел.

– Тогда оставь её в покое.

Он внимательно изучал мое лицо, словно искал путь к чему–то глубинному.

– И ты не спросишь почему? – я настороженно уточнил.

– Я знаю почему.

Наши диалоги всегда были краткими и по делу, но сейчас он явно ходил вокруг да около.

– Что это? Ты решил побыть мисс Гленбург? Анализируешь меня, как заправский психолог?

Он усмехнулся, а я закатил глаза.

– Если бы ты не соблазнил нашего единственного школьного психолога несколько месяцев назад, возможно, кто–то с реальным образованием мог бы разобрать мои чувства.

Исайя ухмыльнулся:

– Как будто ты вообще подпустил бы кого–то достаточно близко, чтобы копаться в твоих чувствах.

Он был прав, но я вернулся к нашему разговору:

– Ты не знаешь почему, – сказал я, перед тем как сорвать с себя майку и лонгслив.

Исайя откинулся на скамье, вытянув длинные ноги.

– Я знаю почему. Ты пытаешься её защитить, как я пытался защитить Джемму. Но иногда держаться в стороне – не лучший способ защиты. И это её выбор. Не твой. Расскажи ей правду о себе, о нашем прошлом, об угрозах, которые прячутся, как кроты, в этой прогнившей земле. И посмотри, захочет ли она тебя.

Я медленно развернулся и пошел к душевым, бросив через плечо:

– Ты даже не знаешь всей правды, Исайя.

Звук его шагов раздался следом.

– Что значит «ты не знаешь правды»?

Мне даже не нужно было оборачиваться, чтобы понять – он излучал ярость каждой клеткой. Таким был Исайя. Честно говоря, и я тоже.

– Кейд, есть что–то, что я должен знать? Что ты от нас скрываешь? С тобой кто–то связался? Твой отец?

Я развернулся, теперь полностью обнаженный:

– Мой отец в тюрьме. Как и твой.

Исайя запрокинул голову с фальшивым смехом, раздеваясь, чтобы встать под душ рядом со мной:

– Мы оба знаем, что их заключение – полная фикция. А мать? Она выходила на связь?

Мысль почти рассмешила меня. В отличие от матери Исайи, получившей повреждения мозга в больных играх его отца, моя мать была вменяема. И всё же бросила меня на произвол судьбы. Она не стала оставаться, чтобы разбираться с угрозами мести за тюремное будущее моего отца. И даже не удосужилась предложить мне уехать с ней. Видимо, забыла.

Вода обжигала кожу, как огненный ливень, и я напрягся под этим кипятком. Лучше уж это, чем ледяное прикосновение воспоминаний о сегодняшней встрече с Джорни.  И мысль о том, что вся моя семья – просто грязь на подошве.

– Закапывать дерьмо бесполезно, Кейд. Что происходит?

Давление в груди не ослабевало. Даже мысль о вечерней тусовке, обычно дававшей передышку, лишь усиливала беспокойство. Пойдет ли она?

– Кейд.

Я закрыл глаза под струями воды, позволив ей на мгновение поглотить меня. Когда я вновь открыл их, услышав, как дверь раздевалки распахивается и вваливаются болтающие однокомандники, я быстро взглянул на Исайю. Он тут же поймал мой взгляд:

– Боишься, что это повторится?

– Боюсь ли я, что это повторится?

Воспоминания о той ночи всплывали, заставляя кожу гореть даже под горячей водой. Она была безжизненной, а чувство вины давило так сильно, что я едва стоял на ногах после того, как парамедики увезли её.

Я снова закрыл глаза, пытаясь отогнать её образ и то, как мое сердце разрывалось от боли. Но чем дольше я стоял под кипятком, тем тяжелее становились воспоминания.

***

Я в пятнадцатый раз скомкал записку в руке, а чернила размазались от бесконечных сгибаний и разглаживаний. Спиной я прислонился к холодной стене коридора, скрываясь ото всех, кто мог бы задаться вопросом, что я делаю вне комнаты после отбоя. Не то чтобы я часто нарушал комендантский час – мы все это делали – но сейчас я сидел здесь, как отшельник, сжимая в руке измятый листок, чувствуя, будто разорван пополам не он, а я сам.

Я знал, что Джорни ждёт меня там, куда я велел ей пойти, но у меня не было возможности предупредить, что я не приду – это бы всё испортило. У неё не было телефона, а с этой угрозой, дрожащей в моих пальцах, я даже не мог рискнуть выйти. Кто–то хочет, чтобы я оставил Джорни в покое, и я, блять, даже не знаю кто – это сводило меня с ума. Я ко всем относился с подозрением, даже к друзьям, и это был полный бред. Мне нужно было рассказать им, что происходит, но я оказался в ситуации, где нарушал все свои обещания.

Я не должен был привязываться. Мы с Бунтарями не планировали ни с кем связываться, особенно не в этой богом забытой школе, полной неудачников и девиц, которым нравится нарушать правила. Это должно было быть разовым делом... но Джорни. Она была другой. Лёгкий изгиб её губ сводил меня с ума. Её румянец лишь подстёгивал заставить её покраснеть ещё сильнее. Её смех, когда я тайком флиртовал с ней, был как реабилитация для того, кем меня воспитали. Мы с ней были бомбой с часовым механизмом взрыва. Я знал это с самого начала.

Желудок сжался, хотя я понимал, что поступаю правильно. Оттолкнуть её было необходимо. Мне было больно это делать – и это пугало, потому что я редко чувствовал боль. Для того, кого всю жизнь наказывали за любые эмоции, боль всегда была мимолетной. Но сегодня она поселилась во мне надолго и была невыносимо острой. Мне пришлось заставить себя проглотить вину за причинённую ей боль, потому что это будет чертовски больно.

Я снова взглянул на записку, зная, что у меня ещё с десяток таких же спрятаны в бельевом шкафу. Какое–то время я ждал, как волк, выслеживающий добычу. Я был уверен, что тот, кто играет со мной, рано или поздно ошибётся. Меня воспитали для этого: находить угрозу до её появления и уничтожать голыми руками. Но никто не ошибался, и я начал подозревать, что мой отец каким–то образом узнал, что у меня появилось то, что мне небезразлично. Он вполне мог отнять её у меня, как отнял всё остальное.

Я резко откинул голову на стену, и боль пронзила череп. Пальцы сжались в кулаки, на висках выступил пот. Чем дольше я сидел здесь, зная, что Джорни ждёт во дворе с надеждой в сердце и горящими от возбуждения глазами – мечтая провести ночь подо мной – тем сильнее натягивалась струна внутри. Я был напряжён, как верёвка висельной петли на моей шее, до такой степени, что вскочил на ноги и был готов ворваться в их со Слоан комнату. Слоан могла бы пойти за ней. Слоан не дура. Она знала, что между мной и Джорни что–то есть. Половина школы, наверное, догадывалась. Мои друзья тоже – они просто думали, что это обычное «переспали и забыли». Но это было не так. Совсем не так. Я хотел оставить её навсегда.

Я резко развернулся, сунул изорванную записку в задний карман, но замер, услышав сирены. Нахмурившись, я подбежал к окну ниши, где прятался, и вгляделся в темноту. Кому понадобилась скорая? Сердце бешено колотилось, сжимаясь в груди, а когда я увидел безвольное тело на руках у моего лучшего друга, оно словно остановилось.

– Нет... – прошептал я, бросаясь вниз по женскому коридору.

Ноги скользили по ковру, я перепрыгивал ступеньки, паника сжимала горло. Дыхание перехватило, а зрение затуманилось от напряжения. Что, блять, случилось? Мои планы рушились за спиной, и я вдруг перестал понимать, где право, где лево, куда вообще бежать.

Тёплый ночной воздух обжёг лицо, когда я промчался мимо открытой двери кабинета директора к парадному входу Святой Марии. Я перепрыгнул все каменные ступени, приземлившись на твёрдую землю, и когда Исайя появился из–за угла здания с единственным человеком, который когда–либо вызывал во мне чувства, на руках – мне пришлось буквально заставить себя не рухнуть.

Скорая мчалась по извилистой дороге, пронесясь через чугунные ворота нашей школы–замка, но я слышал только эхо слов из записки в кармане и гул крови, бьющейся в висках, будто плотину прорвало.

– Джорни... – мой голос надломился, когда я увидел её безжизненное тело.

Исайя что–то кричал мне, но я не мог пошевелиться. Голова Джорни была запрокинута, в её прекрасных длинных волосах застряли комья грязи – словно её швырнули на землю во дворе, где она ждала меня. Её безупречная, позолоченная солнцем кожа...

Больше не золотистая, а мертвенно–бледная, с кровавыми потёками на руках и рубашке.

Я попытался броситься к Исайе, пока время странным образом и ускорялось, и замедлялось. Директор обхватил меня за торс, не давая приблизиться, а я рвался вперёд, царапая воздух.

– Чт... что… что случилось?

Мой рёв разорвал тишину. Исайя что–то говорил парамедикам, а директор приказывал мне отвернуться.

– Почему она в крови?! – я всё ещё пытался вырваться.

Исайя подбежал, но я смотрел сквозь него, наблюдая, как медики прыгают в скорую, и в бессилии смотрел, как она уносится прочь от Святой Марии.

– Кейд. – Исайя схватил мое лицо, как только директор отпустил меня.

Я накренился вперёд, вцепившись в его окровавленную рубашку. Жжение подступило к горлу, когда он, глядя прямо в глаза, произнёс:

– Я нашёл её с перерезанными венами. – Он на мгновение отвел взгляд во двор. – Это выглядело...

Директор перебил моего лучшего друга, но у меня не было сил придушить его за эти слова.

– Это выглядит как попытка суицида, Кейд. Идите оба внутрь. Нам нужно поговорить.

***

Звук выключенного душа вернул меня в реальность. Я моргнул, стряхивая капли воды с ресниц. Волна сильных эмоций сковала кости, когда я вновь пережил ту ночь из воспоминаний, которую отчаянно пытался забыть, но больше не мог.

Исайя швырнул мне полотенце, когда я вышел из душа, и завершил разговор:

– Ты прекрасно понимаешь, о чём я. Это видно по твоим глазам. Мы до сих пор не знаем, что на самом деле случилось той ночью. Может, тебе стоит выяснить. У неё.

Я грубо схватил белое хлопковое полотенце и едва не бросился душить Исайю за то, что он заговорил о той ночи, хотя я и сам о ней думал. Она была как чёрная туча, вечно висящая над головой, и одно лишь звучание её имени на чужих губах заставляло меня внутренне содрогаться, потому что каждый раз я снова видел её... всю в крови.

Я злостно одевался, не встречаясь взглядом ни с кем – даже с Шайнером и Брентли, которые шутили и пытались подбадривать меня перед вечеринкой, где все ожидали, что я, как обычно, затащу какую–нибудь девчонку в одну из грязных потаённых комнат. В последнее время у нас было больше свободы. Это была первая вечеринка, где нам с Исайей, Брентли и Шайнером не приходилось следить за Бэйном – сыном нашего бывшего врага, из–за которого нас всех сюда поместили. Бэйн больше не был угрозой, грозившей разрушить наше будущее. Брентли и Шайнер были готовы оторваться, и я бы тоже... если бы не она.