Текст книги "Хранители (СИ)"

Автор книги: Руслан Шабельник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Петляя причудливыми коридорами, Рип внезапно почувствовал слежку. Это было тем более странно, но не было ни мелькнувшей за дальней стеной тени, ни торопливо отведенного взгляда, хотя он и не раз оглядывался. Однако ощущение буравящих спину глаз не исчезало.

Изменив направление, Рип еще некоторое время попетлял по коридорам – безрезультатно. Или разыгралось воображение, или за ним следил профессионал.

Невдалеке он заметил безлюдный темный коридор; едва зайдя в него, Рип тут же притаился за углом, ожидая появления неизвестно кого. Соглядатай, если он был, похоже, разгадал нехитрый план и не собирался попадаться на устаревшую уловку.

Потеряв терпение, Рип выглянул из-за угла – никого. Ругая себя за излишнюю впечатлительность, Винклер, не таясь, покинул укрытие и… и понял, что желая запутать “хвост” безнадежно заблудился сам.

Неяркая вспышка блеснула справа. Еще не успев осмыслить, но повинуясь инстинктам, Рип повалился на пол и тут же откатился, обратно в коридор. Очередная вспышка сверкнула ближе. Рип притаился. Стреляли из парализатора – правая рука Винклера, которую таки задел луч, потеряла чувствительность и стала как деревянная.

Рип не шевелился, притворившись сраженным. Некоторое время ничего не происходило, затем послышались осторожные шаги. Стрелок приближался.

Так как Винклер был без оружия, следовало подпустить противника поближе. Хотя имелась опасность, что неизвестный не решиться подойти, а пальнет издалека.

Шаги замерли. Винклер приоткрыл один глаз. Неразличимая в темном коридоре фигура склонилась над ним. Это был шанс.

Юноша резко изогнулся, подсекая ноги противника. Тот потерял равновесие и выстрел, что предназначался Рипу, ушел в потолок. Рип навалился на него, подмяв под себя. Здоровой рукой, он вырвал парализатор и отбросил его подальше.

– Ты кто? – колено Рипа упиралось в живот неудачливого стрелка, предплечье парализованной руки давило на горло.

На него смотрели горящие ненавистью глаза Алекса Измайлова.

– Дурак! – в сердцах выругался Рип. – Чего ты этим хотел добиться?

– Я бы поставил твоего дружка перед выбором, и он проиграл бы завтрашнее соревнование, – Старший Наставник дышал с трудом – рука Рипа все еще лежала на его горле.

Винклер ослабил давление.

– Даже так. И чем для тебя так важна эта установка? Думаю, ты даже понятия не имеешь, что она из себя представляет.

– Мне и не нужно. Я выполняю волю Господина и мне этого достаточно. А вот ты не представляешь, во что ввязался.

– Ошибаешься, очень хорошо представляю, лучше, чем ты. Можешь так и передать своему богу. Кстати, раз уж мы так мило беседуем, не пояснишь, на кой черт ему понадобилась эта штука из сокровищницы?

– Святые писание не обсуждаются! Еще до рождения мне было предначертано победить в соревнованиях, прийти сюда и забрать то, что причитается. И я сделаю это, клянусь Баалом.

– Смотри, какой многообещающий. После того, как установка окажется у тебя, куда ты должен ее переправить?

Алекс презрительно глянул на Рипа.

– Можешь меня убить, но я ни снизойду до того, чтобы открывать таинства писаний святого Троцеро какому-то неверному.

– Не хочешь, как хочешь, все равно скоро сам узнаю. Кстати, что за Троцеро, где его можно найти?

Молодой человек посмотрел на него как на полоумного.

– Пророк Троцеро покинул этот мир более тридцати веков назад. Сейчас он в небесном жилище Баала…

– Можешь не продолжать. А где Марико? – затаив дыхание, Рип наблюдал за реакцией Измайлова.

– Какая Марико? – похоже, говорил он совершенно искренне. – Святого с таким именем…

– Попробовать стоило…

Рип поднялся с Алекса.

– Ладно, живи, встретимся завтра на соревнованиях.

Не оборачиваясь, Рип двинулся в сторону освещенных коридоров.

– Так быстро? – Эйсай оторвал от подушки сонную голову. – Разговорил хозяев?

– Не сегодня. Но у меня две новости: хорошая и не очень.

– Давай, не очень.

– Несколько минут назад я имел весьма откровенный разговор с досточтимым Алексом Измайловым. Так вот, о похищенной принцессе он не знает.

– Этого следовало ожидать. Теперь хорошую.

– Он боится завтрашнего соревнования, из чего делаем вывод, что Измайлов не очень силен в предстоящей дисциплине.

– Победа у нас в кармане?

– Он, как и мы не знает, что придумают слоноголовые. Может, он неуютно чувствует себя в одной области, но зато силен в другой.

– Чего гадать, дождемся утра.

Зал был тот же, что и в первый день. Как и в первый день, на светлой половине занял свое место Алекс Измайлов, а темную оккупировали Эйсай с Рипом.

Зрителей собралось столько, что пришлось принести дополнительные скамьи. Положение это не спасло. Набившаяся к началу соревнования солидная толпа слоноголовых, от нехватки сидячих мест, была вынуждена стоять.

Решающий поединок. В зале царило оживление. Даже строгие на вид судьи нетерпеливо ерзали на своих местах.

Рип посмотрел на весы. Два темных шарика перевешивали белый. Сохранится ли такой счет к концу схватки.

Оправдывая ожидания, звякнул колокольчик, и в тот же миг в зале повисла гробовая тишина. Словно выключили звук. Никто не хотел затягивать начало состязания. Даже сам звонивший – Верховный Арбитр удивился такому послушанию.

Он откашлялся.

– Третий день состязаний между Алексом Измайловым и Эйсаем Кободаси, открытым объявляю!

Продолжительные аплодисменты, переходящие в овации.

– Соревнующиеся сегодня будут испытывать силу духа противника! – снова продолжительные аплодисменты. – С коллегами мы долго совещались, какое же из испытаний многочисленных выбрать. Не скрою, разделились мнения. Отстаивал каждый точку свою зрения, пока Совет голосов большинством не остановился на… стихосложении!

Зал выдохнул, а Эйсай, не поддержи его Рип, свалился бы на пол. Винклер кинул взгляд на Измайлова – тот, казалось, был удовлетворен выбором судей. Во всяком случае внешне разочарования не показывал.

– Что так плохо? – шёпотом спросил Рип.

– Противнее и сложнее конкурса для меня просто нельзя придумать.

– Может что лучше раскрыть индивидуума духовность, – между тем вещал Арбитр, – как не способность его воспевать прекрасное.

– На Хонсе я изучал требования, предъявляемые к воинам, – вспомнил Рип. – Если мне не изменяет память, в числе прочих, там стоит умение слагать токку.

– Память тебе не изменяет, да вот только я… мечом махать, на флайере летать, это да, это сколько угодно. А вот стихи… когда мог, я пропускал занятия.

– Молодец! И куда же ты бегал?

– В спортзал, – вздохнул Эйсай.

– Посторонних прошу покинуть соревнующихся! – последовал приказ Арбитра.

– Держись, – Рип сжал плечо друга. – Нам нужно всего-навсего ничья. Не думаю, что кто-нибудь из присутствующих знаком с нихонской поэзией. Смело читай других авторов, выдав за свое…

– Только об этом и думаю. Но я же говорил, что пропускал занятия…

– Что?! Ты не знаешь ни одного стихотворения!!

Нихонец снова тяжело вздохнул.

– Единственное, что приходит на ум – припев из последнего шлягера. Помнишь: «Девочка моя, я люблю тебя, твои глаза, словно два стебля…»

– …?!

– Ты не волнуйся, – через силу улыбнулся Эйсай. Придумаю что-нибудь, с загадками же придумал.

– Это не загадки. Здесь действительно нужен талант.

– Кто тебе сказал?

Призванный председателем к порядку Винклер, наконец, отошел от друга. Сам он не имел ни малейшей склонности к стихосложению и не представлял, как станет выкручиваться нихонец.

Межу тем Верховный Арбитр обращался к соревнующимся.

– Будет предложено вам три темы. После минутного раздумья, должны мы услышать стихотворное произведение. Величина и стиль, остаются за соревнующимися. Победитель определяется по итогам трех сочинений всех. Понятно это?

После ответных кивков, он торжественно возвестил:

– Первой темой конкурса, объявляю я тему личности. Личности – во всех ее проявлениях. Начинают белые, – он кивнул Измайлову и, откинувшись в кресле, принялся ждать.

Сектант задумался. Зрители, понимая состояние конкурсанта, старались не шуметь.

– Вышло время, – через минуту возвестил председатель. – Готовы вы?

Алекс Измайлов поднял голову и сделал шаг вперед. Он закатил глаза и высоким размеренным голосом начал:

Сижу, пишу, скрипит бумага

Под плохо смазанным пером.

Мечты, желанья – все на плахе,

Корнает время топором.

И губы шепчут: “Оду, оду!

Как ты жестока, жизнь моя!

Что мне до судеб всех народов!”

Они затерты сладким Я.

Я все и я ничто.

Вселенная в разрезе.

Великий и могучий,

Иль маленький, как мышь.

Неповторимый в биллионолетья,

Ушедший и забытый, как скучный школьный стих.

Я кто? Я есть песок в пустыне,

Волна в необозримом море синем,

Листок на дереве огромном,

А может, бугорок на поле ровном.

Я – камешек в горах,

Снежинка в снегопаде,

Я также градинка в весеннем шумном граде.

И это я.

Единый во столетья,

Средь биллионов не рожденных и ушедших в прах.

Единственный во времени и на планете,

Привычный, незаметный,

Будто пена на волнах.

И это я.

Я раз живу, но в памяти потомков,

Иссохнут имена непродолжительных гостей,

Неповторимых, не рожденных, не живущих в биллионолетья,

Таких же, как они людей… людей…

Какого множества… Людей.

После последней строки в зале на некоторое время повисла гробовая тишина. Затем зрители разразились приветственными криками. Винклер не очень разбирался в стихах, но одно он уяснил точно – тягаться Эйсаю с Измайловым, по крайней мере в этом конкурсе, было бессмысленно.

– Участник Эйсай Кободаси, готовы вы?

– Да, Ваша Честь! – важно кивнул Эйсай.

– Слушаем мы.

– Прежде чем начать, позвольте пару слов на объяснения.

– Позволяем.

– Свой эпос я посвящаю беспримерному героизму моих соотечественников, проявленному в неравной борьбе. Высокое собрание, надеюсь, простит мне встречающиеся в стихотворении некоторые специфические термины и обороты, свойственные исключительно моему народу. Надеюсь, вы поймете, это вызвано лишь патриотическими чувствами переполняющими и вдохновляющими меня.

– Принимаем объяснения мы и с удовольствием выслушаем сочинение ваше.

– Сами согласились, – Эйсай откашлялся, закатил глаза к потолку и торжественно начал:

Улюлюкали забякали, бякали заулюлюкали,

И случилась Момпарызина.

Вот она – пришла беда.

И воздев кваниру сольную,

Закричала Момпарызина

Голосом неархитуриным:

– Я убью тебя, Упа!

Разве я тебе не бякала,

Разве мало улюлюкала,

Я крикала даже грызево,

Ну а что же ты, Упа?

Ты мне зенки повыпенывал,

Ножками завыкобенывал,

Ты кричал, как будто белены,

Поднажрался-то с утра.

Так что счас не бякай грызево,

Не крикай, как кукорекова.

Он пришел – твой смертный час.

Занесу кваниру сольную,

И бякалку улюлюшную,

Вместе с зенками бесхрабными,

В один миг тебе снесу!

Закончил Эйсай на торжественной ноте. Повисшая в зале после этого тишина, была несколько дольше, и, если так можно выразиться, тишее, нежели после первого произведения.

Эйсай с достоинством поклонился и встал на свое место. Рип огляделся по сторонам. Да, такой белиберды ему еще не доводилось слышать. Он в который раз подивился наглости Эйсая. Не имея ни малейшего шанса, парень пошел в наглую.

– М-мда, – в нерушимой тишине, выразил общее мнение Верховный Арбитр. – Сколько, воистину, во вселенной миров – и культур столько. И как некоторые из них, пусть и одинаковые внешне, непохожи друг на друга… для кого-то наши стихи, возможно, покажутся столь же… наполненными смысла тайного. Итак, следующая тема – любовь! Не могли мы обойти это чувство, особенно в духа соревновании. Алекс Измайлов, черед ваш.

После положенной минуты, сектант занял место чтеца.

– Любовь опасна, иногда заразна,

Как приступ схватит, а потом пройдет.

Любовь прекрасна, и еще несносна,

Горчит как перец и сладка как мед.

Любовь – как много в этом слове,

Как много слов, в конце концов.

К ее ложили изголовью:

Святых, убогих, гордецов.

И все равны, и всем им рады,

И песнь не раз среди костров,

Развеет мрак ночной прохлады,

Про них – попавшихся глупцов.

Про них – посмевших бросить вызов,

Или принять на бой его.

Мальчишек, истинных мальчишек,

Игрушек сердца своего.

Как и после первого раза, зал разразился приветственными криками. Даже Винклеру, хоть он и принадлежал к вражескому лагерю, понравилось.

Арбитр был вынужден прибегнуть к помощи колокольчика.

– Теперь мы выслушаем господина Эйсая Кободаси сочинение, – он кивнул нихонцу. – В этот раз, надеюсь, особенности поэзии вашей…

– Произведение будет в том же стиле! – поклонился Эйсай.

Юноша смелее занял место перед трибуной и бойко начал:

Любовь – колдобобина,

Любовь – загогулина,

Любовь – что прыща на носу.

Любовь не гревает,

Любовь оскорбляет,

Любовь – есть сохля на весу.

И я испытал,

И я все познал,

И буду еще познавать.

Любовь моковую,

Любовь соковую,

Любовь до гробá и в гробу!

Тишина. Винклер пожал плечами. По крайней мере, произведение было про любовь.

Судьи недоуменно переглядывались. Эйсай своей местной поэзией завел их в тупик. С одной стороны, был соблазн объявить все это откровенной галиматьей, которой она и была. Но с таким же успехом эта белиберда могла оказаться вершиной нихонской поэзии.

Арбитр поднялся.

– Последняя, третья тема! Предлагаем мы участникам воспеть… нас, – в зале поднялся удивленный гул. – Объяснить позвольте. Может что лучше характеризовать гостя, ни как благодарность хозяевам. И пусть тема данная кому-то может показаться нескромной несколько, однако она дает гарантию, что будем мы иметь дело не с, если можно выразиться так, домашними заготовками конкурсантов, а услышим именно пришедшее к ним здесь, в зале этом. Вас прошу, – хобот указал на Измайлова.

На этот раз сектант заметно волновался. Наконец он занял положенное место.

– Ваши хоботы прекрасны – точно лозы винограда,

Уши ваши – словно крона,

Что от солнца укрывает, утомленного скитальца.

Ваши речи – это муза, вдохновляющая барда.

Стать и тело – есть скульптура,

Что бессменным эталоном,

Призвана служить Всевышним.

Измайлов с почтением поклонился. Похоже, председатель был прав. Первые два произведения заметно отличались. Если они и были придуманы им, то уж точно не в этом зале.

– Соревнующийся Эйсай Кободаси, – вопросительно посмотрел на нихонца Верховный Арбитр.

– Я готов!

– Слушаем вас!

Эйсай упер одну руку б бок, а вторую театрально вытянул в сторону жюри – точно полководец перед битвой.

– Свое следующее произведение, я хочу посвятить предводителю наших гостеприимных хозяев, господину Верховному Арбитру!

Верховный Арбитр – ты классный мужик,

С тобою выпить могу.

Тебя уважаю и всех обожаю,

До колик, до боли в боку.

Э-э-э, Великий Арбитр – ты парень крутой,

И видеть тебя я рад.

Ты мудрый, ты умный

И мне за стихи,

Не надо никаких наград!

Упражнения в стихосложении пошли Эйсаю на пользу. До Шекспира ему осталось совсем немного. Нихонец сильно рисковал, продолжи он в предыдущей манере и это бы, возможно, прошло. Но… могу-боку, рад – наград. Винклер с тревогой кинул взгляд на судей. Взгляд, помимо воли, остановился на председателе… Рип первый раз увидел, как невозмутимый Арбитр… смущается. Да что там, он вообще не подозревал, что эти существа способны на такое чувство. И пусть его внешний облик был чужд человеческому, Верховный Арбитр именно смущался. Сомнений быть не могло. Кончики ушей слегка прижаты, хобот нервно подрагивает, веки полуопущены. Рип беззлобно выругался. Шельмец Эйсай и на этот раз оказался на высоте. Видимо, никто до этого не посвящал главе слоноголовых персональных стихов.

После непродолжительных дебатов в судейском стане, все еще смущенный, но усиленно старающийся не показывать этого, председатель поднялся.

– Жюри решением, в этом конкурсе, мы объявляем… ничью! – половина зала, болевшая за Эйсая, восторженно взвыла. – Не смогли мы определить, кто из конкурсантов, сильнее, как поэт.

Новоиспеченный поэт Эйсай стоял, скромно потупив взор.

По знаку Арбитра, двое слоноголовых положили на каждую чашу весов по одному шарику. Положение рычага, естественно, не изменилось, показывая победу Эйсая.

– Итак! – торжественно продолжил Верховный Арбитр. – По итогам конкурсов трех, победителем объявляется… Эйсай Кободаси из Нихонии!!

Вновь поднялся невообразимый шум пополам с трубным ревом.

– Алекс Измайлов, честно вы сражались и доставили присутствующим удовольствие истинное. Не расстраивайтесь. В качестве компенсации, сегодня же отведут вас в сокровищницу, где выберете вы, что угодно на вкус ваш.

Сектант с ненавистью посмотрел на Эйсая.

– А сейчас! Награда победителю заслуженная!

Под звуки музыки двери зала распахнулись и на покрытой узорами и драгоценными камнями подставке четверо генеши внесли в помещение машину времени.

– Установка по праву ваша! Кроме того, посовещались мы и решили разрешить также и вам, досточтимый Эйсай Кободаси в благодарность за удовольствие полученное, позволить посетить сокровищницу и выбор сделать.

И без того широкое лицо нихонца начало расползаться в довольной улыбке.

Присутствующие вскочили с мест и кинулись поздравлять победителя. За поклонниками Рип не только не смог протиснуться к другу, но и был оттеснен толпой в самые дальние ряды.

Рип вернулся на опустевшую скамью для зрителей.

Неожиданно мягкий хобот коснулся плеча юноши.

Рип вздрогнул. Рядом с ним, переминаясь с одной массивной ноги на другую, стоял Верховный Арбитр. Венок у него съехал в сторону, да и сам Генеши, казалось, неловко себя чувствует.

Слоноголовый робко протянул Винклеру небольшой листок бумаги.

– Не могли бы вы, м-м-м, друга вашего попросить… записать… для меня… последнее стихотворение…

И опешивший Рип увидел как слон… краснеет.

Эйсай вполз в зал, где Рип под недоуменными взглядами Верховного Арбитра и судей, настраивал установку.

Среди россыпей драгоценных украшений и предметов искусства едва проглядывали светящиеся счастьем глаза нихонца.

Свободного места на нем не осталось совсем, в зубах он сжимал то самое колье, что собирался преподнести Ольге.

С трудом переставляя ноги, Эйсай продвинулся к открытой временной капсуле и с видимым облегчением свалил все богатство в нее. Колье он оставил и засунул в карман.

– Ты представляешь, а Алекс-то удрал. Я хотел проследить, да куда там. Даже в сокровищницу не заходил.

– Черт с ним, пусть катится к своему Баалу. Зато ты, вижу, мимо сокровищницы не прошел.

– Я честно заработал! К тому же, половина твоя. Марико не должна выходить замуж за оборванца. Кстати, мог бы и помочь.

– Ты один столько притащил, что сомневаюсь, хватит ли места в капсуле для нас двоих.

– Потеснимся. Пару секунд и потерпеть можно.

К путешественникам подошел Верховный Арбитр.

– Простите за разговор прерванный, однако мне и коллегам моим безумно интересно. Установка эта, очень старая она, но вы, похоже, знаете, как управлять ей?

– Это очень длинная история, – Винклер как мог, ушел от ответа. – Лучше вот что скажите, как эта штука очутилась у вас в сокровищнице? Ходят слухи, что предки Генеши…

– Пиратскими набегами жили, – пожал массивными плечами Арбитр. – Верно совершенно. Не скрываем мы и не стесняемся этого. Наша история это и другой нет у нас. Существо любое судят по поступкам его. И нас через пятьсот лет будут судить также по тому, что делаем мы сегодня. Несмотря на то, что большинство сокровищ представленных добыты промыслом пиратским, и проследить их происхождение невозможно, на вопрос ваш есть ответ у меня. В отличие от других, установку эту принесли нам добровольно.

– Кто!! – одновременно выкрикнули оба юноши.

– Увы, увы, было это давно так, что образ, как и имена полностью стерлись из памяти.

Также вместе юноши разочарованно выдохнули.

– Слова дарителей, однако, я знаю, и передаю вам их, как передал мне мой предшественник. Установку отдавая, поставлено условие было, в сокровищницу ее поместить. Сказали дарители, что день придет, и будет победитель, который богатствам всем предпочтет ее. Вы понимаете теперь, как удивились мы, когда победителей таких оказалось двое.

– Что они еще говорили? – Рип разве что не прыгал от нетерпения.

– Нечего практически. Велели они передать, всего в галактике установок таких шесть и в определенной последовательности расположенные, образуют они…

– Что?!

– Кристалл, или подобное нечто. Сообщение туманно довольно. Зачем кристалл этот и что делает он, не знаем мы.

Кристалл… Шесть Тай-Суев… Друзья видели уже три… еще одна загадка к превеликому множеству тайн, опутывающих установку.

– Спасибо, что рассказали, – сердечно поблагодарил Генеши Рип.

– Выбрали вы установку, и долг мой передать слова вам. Из приготовлений, понял я, что покидаете вы нас.

– Мы бы рады погостить, но дома нас ждут очень близкие люди.

– Понимаю я. Корабль готов к отплытию и полностью в распоряжении вашем.

Рип покачал головой.

– Боюсь, мы не воспользуемся кораблем. Мы покинем вас несколько иным способом. Он может показаться странным, но это все что пока могу сказать.

– Желаете как. Будут ли какие-нибудь просьбы еще?

– Да, одна. Когда мы покинем вас, наш приз – эта машина – останется здесь. Спрячьте ее в укромном месте и главное, никому не отдавайте. Ни вы, ни потомки ваши. Когда-нибудь, мы обязательно вернемся за ней. Может это случиться совсем скоро, а может, пройдет много-много лет, и сменится не одно поколение. Но это будет, обязательно.

Генеши с достоинством кивнул.

– Выполним мы, хотя слова ваши и задуматься заставляют. Наверное, никогда мне не решить головоломки этой. И машина эта, и просьбы ваши настолько странны, что не стоит и пытаться, скорее всего. Тем не менее, я выполню все, что сказали вы, как выполнят и те, придет кто после меня. Что-нибудь еще?

– Да, сейчас мы попрощаемся, после чего вы должны покинуть этот зал и на некоторое время оставить нас одних. Ненадолго. Когда вернетесь – нас уже не будет. Сделайте с установкой, как обещали.

– И снова слова твои сеют смятение. Но, как бы то ни было, исполним все.

– Тогда давайте прощаться.

Драгоценности, натасканные Эйсаем, впивались в тело. Казалось, все они состоят из острых углов и углы эти, без исключения, упираются в спину Рипа.

Капсула завибрировала, холод, удушье и удивленные глаза императора Таманэмона Дэнтедайси.

Едва оказавшись в своем времени, Эйсай пулей вылетел из трюма и понесся к выходу.

– Ты куда? – успел крикнуть император. – Эй, а здесь что? Не иначе кого-то ограбили?

– Винклер все объяснит, – донеслось из коридора. – А мне некогда…

Из сводки полицейского управления города Хонса.

“Сегодня утром, ночной сторож городского зоопарка, совершая последний обход, обнаружил пропажу. Из вольера с лошадьми пропал двухлетний жеребец светло-серой масти по кличке Один. На месте преступления, была обнаружена записка, в которой злоумышленник обещал вернуть пропажу еще до открытия зоопарка. На место происшествия выехала следственная группа…”

Оля проснулась от каких-то странных звуков. Девушка села в постели. Светало. Она протянула руку, надеясь ощутить мягкое и приятное плечо Эйсая. Кровать была пуста.

“Неужели сбежал…”

Звук, разбудивший ее, повторился. Оля прислушалась, это было… пение, и оно доносилось со стороны окна. С улицы.

Неизвестный служитель Терпсихоры, страшно фальшивя, во все горло орал:

Милая! Ты услышь меня!

Под окном стою!

Я с гитарою!

Голос казался знакомым. Оля опасливо отодвинула штору и выглянула наружу.

Под окном, задрав голову и самозабвенно горланя, стоял Эйсай.

Так услышь же меня!

Хоть один только раз!

Ярче майского дня!

Чудный блеск твоих гла-аз!

– Тише, – девушка решилась открыть окно. – Всех в соседних комнатах ты уже перебудил, хочешь, чтобы охрана прибежала.

– Оля! – счастью Эйсая не было предела.

И только сейчас удивленная девушка увидела, что парень стоит не сам. Рядом с ним, переминаясь с одной стройной ноги на другую, красовался… прекрасный белый жеребец.

– Что это? – она указала на животное.

– Конь, – Эйсай погладил животное по великолепной шее.

– Зачем?

– Ты меня удивляешь. Любимую нужно увозить на белом коне. Это традиция и отступать от нее я не намерен.

– Где ты его раздобыл? На Хонсе нет лошадей.

– Это моя маленькая тайна, – прищурился Эйсай. – К тому же, у нас не так много времени. Через полтора часа этот конь должен быть на месте.

– А сбруя, а седло? Это откуда?

– Из семейных запасов. Они много лет пылились как реликвии, и вот – пригодились.

По всему крылу также начали открываться окна, из которых высовывались заспанные, или заинтересованные (или то и другое вместе) лица слуг.

Оля облокотилась на подоконник.

– Хорошо, и что же ты хочешь?

– Погоди, у меня для тебя еще кое-что имеется, – театральным жестом Эйсай выудил из кармана переливающееся в утреннем свете колье с драгоценными камнями. – Держи!

Он ловко кинул его девушке в руки. Вещь была поистине прекрасна.

– О, Эйсай, – только и смогла прошептать Оля.

Тем временем юноша встал на одно колено и, воздев руки к окну, самым серьезным образом произнес:

– Оля, ты выйдешь за меня замуж?

– Сумасшедший, – девушка покраснела.

– Ты выйдешь замуж за сумасшедшего?

– Мне надо подумать, прежде чем связывать свою жизнь с человеком, который разъезжает по городу на белых лошадях и имеет привычку орать песни по утрам под окнами.

– Думай, но пока ты не ответишь, я не сойду с этого места.

От зрителей с других окон раздались подбадривающие крики.

Оля была смущена, но… счастлива. По-настоящему счастлива.

– Я согласна, – прошептали губы.

– Не слышу! – радостно крикнул Эйсай.

– Мы тоже, – поддержали юношу окончательно проснувшиеся зрители.

– Я согласна, – сказала девушка чуть громче.

– А как же в дальних окнах, – возмутился юноша, – им тоже интересно.

– Я стану твоей женой!! – крикнула девушка так громко, как могла и будто сбросила все проблемы, все несчастья, что были у нее в жизни до сих пор. На душе стало легко-легко и хорошо.

– Тогда беги ко мне, и я увезу тебя, куда ты захочешь.

Накинув халат на кружевную ночную сорочку, Ольга понеслась на улицу.

Рядом с конем, девушка оробела.

– Знаешь, я совсем не умею ездить верхом.

– Я тоже, – признался Эйсай. – Но разве это что-нибудь меняет?

Ей показалось, что животное лукаво подмигнуло ей умным глазом…

– Та-ак, – император мерил шагами кабинет. – Значит, Тай-Суй переносит вас к другим машинам времени.

– Да, как это происходит и почему, мы пока не понимаем.

– И всего этих машин шесть.

– Если верить словам слоноголового.

– И они образуют какой-то загадочный кристалл.

– Опять же с его слов, но, думаю, и это правда.

– Но что он делает и зачем, мы не знаем… Вот что, – решился император. – В следующее путешествие, я отправлюсь с вами. Охота самому посмотреть на эти штукенции.

– Надо только дать задание вашим аналитикам, чтобы выбрать очередную точку.

– Зачем? Ни в первый, ни во второй раз вы все равно не попали, куда собирались. Проведем эксперимент. Отправимся на час назад, или вперед. Если мы правы, Тай-Суй сам перенесет куда надо. Предлагаю отправиться завтра же.

– Эйсая жалко, бедняга и так почти не видится со своей девушкой.

– Тогда не скажем ему. Не надо искушать, пусть наслаждается, парень как никто заслужил отдых.

У капсулы Тай-Суя в полной боевой экипировке стояли Рип, император и… Эйсай.

Пока Таманэмон возился с настройками, нихонец не сводил укоризненного взгляда с друга.

– И ты хотел улететь без меня?

– Мы же, как лучше… как ты вообще догадался?

– Потому что из вас заговорщики, как из меня балерина. Все время шепчетесь, кидаете осторожные взгляды, а, едва я появляюсь, замолкаете.

– Гм, в следующий раз надо быть повнимательнее. Как на очередную отлучку прореагировала будущая жена? Теперь-то ты сказал ей, или опять втихую смотался.

– Обидеть хочешь? Оля сама отпустила.

– Вот как, тогда у нее золотой характер. Кстати, а что это за история с ворованным конем?

– Ну-у-у, потом как-нибудь… – от необходимости ответа Эйсая избавил император.

– Все готово, – он отошел от пульта.

– Куда на этот раз?

– В сегодня, на час вперед.

Путешественники забрались в капсулу, и Таманэмон включил механизм.

Широкая степь с желто-зеленой растительностью. Невдалеке лес, горы, также покрытые лесом.

Над ними, в зените, желтое солнце.

На каюту корабля час спустя это явно не тянуло.

Император внимательно всматривался в деревья, затем не менее пристально уставился на светило.

– Что вы там хотите увидеть? – подначил его молодой нихонец.

– Не удивляйтесь, – после секундной паузы ответил Таманэмон, – но, кажется, мы на… Земле.

С некоторых пор Рипу стали сниться сны.

Первый раз еще на Мере, когда они с Эйсаем ночевали в землянке старейшины.

Потом в Нихонии.

Потом в мире слоноголовых.

Каждый раз это был один и тот же сон, но с новой ночью, Рип продвигался в нем все дальше и дальше.

Сначала он чувствовал себя, не видел, а именно чувствовал в длинном тоннеле.

Не оглядываясь, Рип шел по нему.

Он не замечал стен, потолка, не видел даже пола. Ноги ступали на что-то твердое, а чувства говорили о замкнутом пространстве.

Рип никак не мог дойти до конца тоннеля.

В последнем сне – он приснился после возвращения из мира Генеши, тоннель закончился.

Вопреки ожиданию, Рип очутился в комнате, или небольшом зале.

Как и в предыдущих сновидениях, Винклер не видел ни пола, ни потолка, вернее не обратил на них внимания. Он не видел даже стен… кроме одной.

На сером камне сверкало шесть ярких точек, и они двигались…