Текст книги "Бег в золотом тумане"

Автор книги: Руслан Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

   Я им говорю: "Давайте, ребята, хватит! Поздно уже, топайте в лагерь, отдыхайтеа я с удочкой пройдусь". А они: "Нет, ты – гость, охранять будем".

   Рыбалка была сказочная! Форель на голый крючок бросалась!

Но это не мешало мне быть начеку.

***

   Через пару дней наш бугор, Харон, осознав, наконец, что чеченского золота нет, и не будет, предложил сходить за ним в соседнюю Грузию. По его словам неподалеку от границы, было какое-то промышленное месторождение.

Часть чеченцев понимающе закивали головами, другая же часть, человек шесть, после небольшого обсуждения, предложили оперативный план с использованием вертолета Ми-8, отвлекающим маневром и совсем небольшим кровопролитием. В качестве тренировки они тут же устроили соревнование по стрельбе. Полюбовавшись на это безобразие, я предложил в качестве цели свой геологический молоток. Воткнул его торчком на расстоянии сто метров, а призом выставил право росписи на берёзовой ручке. Но, к великому огорчению стрелявших, никто не потревожил покой моего верного «друга»! В Грузию я не поехал, сославшись на «неизлечимый недуг». Через пару дней я был в Москве и искал работу. Вот и весь вояж! Ну что? Пошли, что ли, рыбу половим! А то после воспоминаний о чеченской форели у меня слюнки потекли...

   Сергей с радостью согласился и тут – же полез в воду за рачками для наживки. Я пошел к машине, достал из кузова удочки и вернулся к реке. Очень скоро на наших куканах трепыхались четыре небольших, с ладонь, маринки.

Удовлетворившись этим, мы пошли к машине, чтобы немедленно зажарить рыбу на углях. По пути я заметил небольшую скалу с

прилепившимся сбоку деревом. Обычно около них вода вымывает глубокие ямы, в которой наверняка сидит крупняк. Вода медленно кружилась в омуте, устремляя за собой опавшие листья и пену.

   Почему-то волнуясь, мы насадили наживку и стали ждать поклевки.

   Сереге повезло, и он быстро вытащил форель граммов на четыреста и неплохую маринку. Я занервничал, ведь до этого самой крупной была моя рыбина! Я терпеливо ждал, и не напрасно! За следующие две минуты мне удалось вытащить одну за другой три большие маринки.

   Когда я вынимал крючок из пасти четвертой, из глубины омута медленно поднялось лицо с закрытыми студенистыми веками. Вслед за головой всплыли белые вымоченные руки с пальцами, объеденными рыбой. Утопленник был в ковбойке и черных джинсах. Ноги его либо застряли в корнях росшей на берегу чинары, либо были обуты в тяжелую обувь, либо просто были

утяжелены грузом, и поэтому тело не поднялось полностью, а косо расположилось в воде под углом около 50 градусов. Потеряв способность говорить, мы сели на край омута и стали смотреть на утопленника.

   – И за что ты его не любишь. Черный? – выдержав паузу, спросил тихо Сергей. – Вроде нормальный парень...

   – Понимаешь, Серый, трудный он, – ответил я, поняв, что речь пошла о Житнике. – Но ты не прав. Я его "люблю" по – своему, потому что подлянок он мне сделал – не счесть! Понимаешь, если каким-то чудесным образом из памяти выбросить все плохое, то все хорошее в ней поблекнет! Вот за эту непонятную метаморфозу я и терплю Юрия Львовича!

   Я говорил, а в мозгу шевелились мысли: "Мужик русский, голова пробита, на боку, похоже, тоже рана, в воде – около недели. Надо бы возвращаться ..."

Время от времени тело утопленника сносило течением немного вправо.

   – Может, вытащим, закопаем по-христиански, а? Нерешительно спросил Сергей.

   – И охота тебе? За руку потянешь, – оторвется. Видишь, он в кисель превратился! Не отмоешься потом. Пусть здесь покоится.

Похоже, ему нравится. Как в ванне нежится! Кайфует.

   – Можно его в речку отбуксировать...

   – Да ну его к чёрту! А если тут их десяток таких? Хоронить будешь неделю! Забудь, пошли назад.

   – Пошли. Рыбу из омута с собой возьмем или выбросим?

   – Давай возьмем. Хоть похвастаемся...

   Мы нанизали выловленную в омуте рыбу на кукан из ивовой ветки и

решили никому не говорить об утопленнике.

Все равно Юрку с намеченной цели не свернуть, один пойдет!

  – Так что одно нам осталось – вперед и прямо. Серёга немного подумал, а потом нерешительно выдал: А рыбу-то жаль

выбрасывать! Послушай, однажды в Каратегине у меня в отряде провиант закончился. Осталось полмешка сушёных, заплесневелых буханок хлеба, галки в небе и сурки вокруг. Патронов не было, и стали мы сурков ловить. А они поняли и попрятались... Еще вчера табунами бегали, а тут ни сурченка вокруг! Наконец, через два дня один удавился... Шерсть клочьями, блохи, с муху размером, тучей из него прыгают. Стал я его разделывать.

Шкуру снял, брюхо распорол. Меня чуть не вырвало. Забросил я его подальше в траву.

Два дня мы ходили вокруг тушки, а она провялилась на ветру, симпатичная такая стала, в общем, аппетитная почти. Собратья же бедняги вовсе исчезли, как ветром сдуло. К вечеру третьего дня мы переглянулись, потом порубили сурка на мелкие кусочки и зажарили в жиру до красноты. Ничего, вкусно было, хоть и не на хлопковом масле...

Ты уже, наверное, понял, к чему я это рассказываю?

  – Понял. Рыбу, пойманную в яме, зажарим до красноты и съедим!

   ***

   Когда мы шли к биваку, Кивелиди начал разговор, давно терзавший его: – Знаешь, почему я ушел из Управления геологии на стройку, потом на тюльпаны, потом цитрусовыми занялся и прочее?

   Хотел сам прорваться, своими руками и головой. Но не вышло!

   В такой "грязи извалялся"!

   БИЧ я теперь – Больной Индифферентный Человек! И не возражай мне! Были такие моменты, – убил бы свою жену! За понимание и всепрощение!

   Меня обманут, обидят – она успокаивает: "Не расстраивайся, мелочи все это!" Сделала из меня Толстовца! За это я озлобился на неё!

   И не могу простить!

   – Серый! Ты же большой мальчик! И поэтому должен понимать, что

   прорываются только через "дерьмо''! Надеюсь, в школе учил зоологию?

   Слушай загадку: "Оно всегда там, где люди"! А здесь "его" нет. Здесь

   дремучий лес, крутые скалы, тихие омуты! А это, сам понимаешь, ни с чем не сравнимо. Так что дерзай, друг прорывайся!

   Фортуна сегодня с тобой!

   У машины нас ждал дастархан. Лейла приготовила рис с зернами граната и он, белоснежный, зернышко к зернышку, аппетитно дымился на блюде. Рядом стояла чашка с извлеченными со дна казана кусками поджарки. Завершала весь этот изыск тушёнка, с поджаренными на костре кусочками лука и хлеба!

   Не мешкая, я соорудил из камней нечто, подобное мангалу. Нагреб туда утлей из костра, сделал из зеленых веток решетку и бросил на неё нашу добычу.

   Через десять минут сказочный запах жареной рыбы

   распространился по всей поляне, и мы забыли и о рисе, и о тушенке.

   После форели и двух маринок, а также полкружки спирта, жизнь

   показалась мне настолько прекрасной и удивительной, что я рассказал товарищам о причине повышенной упитанности рыбы, только что

   выловленной, из омута...

   Нисколько не смутившись, Федя и Юрка по – братски разделили

последнюю тушку...

   Выехали мы к вечеру. Солнце уже опустилось за горы, подул ветер, стало прохладно. Машина, рыча и чертыхаясь, мужественно, метр за метром преодолевала тернистый путь, ведущий нас к Мечте... Нас бросало из стороны в сторону, но когда грунтовка стала терпимой, я прикрыл глаза, и мысли мои унеслись в прошлое...

   Наша вахтовка шла по этой дороге из Пакрута. В проходе, между боковыми сидениями лежал завернутый в палатку труп дизелиста, погибшего на перевале. От тряски, особенно на крутых спусках, он съезжал к передним торцевым сиденьям и терся головой о ноги пассажиров. Время от времени кто-нибудь из них брался за голову покойника и задвигал вглубь салона...

   4. Архитектор золотой лихорадки. В яме у бандитов.

   – Смотри, братва! Нагэ начинается! – разбудил меня возбужденный возглас Житника, заметившего впереди обычные для окраин кишлаков лоскутные поля ядовито-зеленой люцерны.

   – Ну, ну! Чувствую, мы здесь задержимся. Главное – не суетиться, –

пробормотал я, пытаясь скрыть волнение. – Наверняка нас ждут. Вечером машину слышно за километр.

   – Не боись, Руслан, прорвемся! – впервые за весь день я услышал голос Феди.

   Въехав в кишлак, мы остановились. Путь нам преградил немудреный

шлагбаум из брошенного поперек дороги ствола толстенного тополя. За ним в темноте слышались голоса. Говорили по-таджикски.

Мы высыпали из машины и за валунами обочины увидели пятерых или

шестерых людей в тюбетейках и разноцветных стеганых халатах. У троих были автоматы. Один из них, плотный, с застывшим обветренным лицом, приказал нас обыскать, а затем, ткнул поочередно указательным пальцем в Юрку, меня, Серегу и Федю, коротко сказал:

   – Пойдете со мной.

   Переглянувшись, мы пошли за ним к ближайшему кирпичному строению с новой шиферной крышей. Дом был окружен глинобитным дувалом, у широко распахнутых, высоких, резных ворот стоял Саид. Я подошел к нему и попросил присмотреть за Лейлой.

   – Слушай, не отпускай ее далеко. Ты ей теперь и брат и отец,

   – Хоп, Руслан. Что могу, – сделаю. Иди, не бойся. Это мой дядя. Хороший человек, но немножко крутой. Резвон его зовут.

   – Так ты знал, что здесь нас ждет!! ?

   – Зачем знал? – обиделся Саид, но тут же заулыбался вновь. – Дядя давно меня в гости звал. Поэтому я соглашался Арху с вами ехать.

  – Понятно... Значит не Юрка тебя, а ты Юрку нашел...

   Мысли о возможных неприятностях потихоньку стали досаждать мне.

Несколько минут спустя, мы сидели в просторной, среднеазиатской комнате. Пол был застлан красивыми паласами. В углу возвышалась кипа разноцветных ватных одеял. У стены стоял обычный, зеркальный, платяной шкаф на ножках. Рядом косо висела неизвестно, как очутившаяся здесь, старинная сабля. Мы уселись на курпачах и стали ждать. Через некоторое время вошел Резвон, сел напротив и начал нас рассматривать одного за другим.

   – Племянник Ваш – веселый парень... – выдержав его пронзительный

взгляд, начал Сергей.

   – Куда едете? – надменно вздернув подбородок, оборвал его Резвон на

   чистом русском, без тени акцента.

   – На рыбалку в Арху. Вот гость из Москвы, приехал отдыхать.

Друг мой, однокурсник, – кивнул на меня Сергей.

   – Родился в Таджикистане, работал здесь долгое время.

   – На Пакруте, Кумархе, Тагобикуле. Хорошо знает Бабека.

   Он работал в его партии взрывником.

   – Очень хорошо. Вы вовремя приехали, – улыбнулся он, как будто

   бы сам назначал дату нашего прибытия в Нагз.

   – Мне хорошие геологи нужны. Хочу золото добывать на Пакруте.

   Знаешь Пакрут?

   – Я же говорил, он знает, – показал Сергей на меня.

   – Давай, рассказывай! – жестко обратился Резвон уже ко мне.

  – Есть там золото в одном месте. В двенадцатой рассечке первой штольни. Сто граммов на тонну. Чешуйки – с миллиметр... Когда это место нашли, пришлось ставить в рассечке бетонную стенку. Каждый день кто-нибудь выковыривал оттуда кусок золотоносной породы на память.

Голыми руками выковыряли нишу длиной два метра. Но я бы вам

не советовал добычу организовывать. Там, на всем

месторождении одну тонну золота до глубины двести метров

насчитали. Подсчет запасов знаешь? Проходят буровые

скважины, штольни, рассечки, берут тысячи проб, тратят на все

миллион долларов, а потом говорят: "здесь десять килограммов

золота с содержанием 4 грамма на тонну и никому это никогда

не будет нужно".

  – "Досвидайкин", как говорит мой дядя Эдгар. В общем, не советую. Дело это утомительное. Естественно, народу

сюда набежит предостаточно, и стрельба пойдет по всей долине. Потом воду в реке в рот не возьмешь из-за плавающей мертвечины. Тут Резвон метнул в меня острый взгляд.

  – А потом правительство танки сюда нагонит. Лучше грабить на больших дорогах – доходнее.

Помолчали. Резвон, видимо подбирая слова, назидательно изрёк:

   – Кому надо – к золоту сами придут, а потом всё здесь оставят. А если танки придут – ещё лучше! У меня к ним должок есть. Давний должок. Давно отдать его хочу...

   – А спецназу, в Москве обученному, Вы ничего не должны? Тем, кто на танках сюда приедет? Они тут камня на камне не оставят,

   – Они сюда, а я с друзьями туда, ха-ха! Соображать надо! Всё понял?

Я все понял. И мои товарищи тоже. Мы ему нужны, чтобы создать видимость добычи золота на Пакруте. Золотая лихорадка ему нужна. А сам будет «стричь» старателей. Под отвалами штольни, можно намыть десяток граммов за день. Так что будет, чем людей увлечь! А заодно он и то место со ста граммами постарается раскопать. Нашими руками. Короче – мы заложники! В руках умного и волевого бандита...

   – Понял. Ты нас не отпустишь. И не убьешь, – мы нужны тебе!

   – Правильно, дорогой, правильно. Только я сделаю небольшой

профилактика, – сказал он на южный манер, – посидите два-три

дня в яме. Хорошая, яма, сухая! Зиндан называется. Потом

расскажете, зачем вам для рыбалки столько оружия. И коптилки

зачем, и хирургический инструмент зачем. Познакомимся

поближе, узнаю, чего от вас ожидать. А то был у меня один

знакомый, на геологическом вертолете прилетел. Я хотел его с

друзьями в гости пригласить, на несколько лет, ха-ха, но он

стрелять начал. Когда патроны у него кончились, я его поймал,

помучил совсем немного. Хотел знать, куда летели с кирками и

аммонитом.

   Когда кол в его задница чуть-чуть зашел, сантиметров на пять всего, кайф, наверно, даже поймал, ха-ха, он говорить начал. И рассказал про пакрутское золото. Сказал, что его там много. Год назад в Управлении геологии повторно проанализировали пробы и выяснили, что лаборатория сильно занижала содержание металла. Рассказал он всё подробно об этом месте. Это через него я решил, как и что делать.

Подружились даже, как брат мне стал. Резвончиком меня называл, ящик водки выпили, три барана съели.,.

   А потом убежать хотел... Неблагодарный. От меня убежать! Сам убил его и в воду бросил. Хороший парень был. Боксер. Часто говорил мне: "Давай, ака, помолочу кого-нибудь из твоих

джигитов". Всех моих богатырей побил. Робертом его звали. Все о жене своей рассказывал, «Тамара, Тамара» – головой качал, плакал даже.

   Мы с Сергеем в удивлении переглянулись: "Это Роберт, наш однокашник, был там в воде!" Чтобы скрыть минутное замешательство, я спросил Резвона:

   – Ты, командир, говорил: "познакомимся поближе". Ты что, в зиндан с нами пойдешь?

   – Ха-ха, насмешил! В яме будешь сидеть липший день! Шутка, дорогой! За два-три дня в яме каждый из вас раскроется – кто злой, кто хитрый, кто слабый знать буду. Потом кто-нибудь на кол сядет и расскажет мне подробно, почему сюда в такое время геологи зачастили, и куда они на самом деле рвутся. А еще завтра мулла Рамитский сюда приедет, будет меня воспитывать.

Зачем его волновать?

   – Не любит он вас? – спросил я.– Очень не любит! – рассмеялся Резвон. А сделать ничего не может. Здесь, дорогой, я сила и власть! Сейчас вам чай-пай принесут. Пейте, ешьте последний раз, может быть, ха-ха...

Он ушел. Через некоторое время нам принесли зеленый чай, горячие лепешки, карамель и чуть позже – по большой чашке шурпо.

Шурпо был очень красивый! Куски аппетитной баранины, желтоватые

картофелины, узкие дольки ярко-оранжевой моркови и пузатые горошины купались в прозрачном бульоне, посыпанном зеленью. Красота могла поспорить со вкусом. Это было чудо поварского искусства! В шурпо каждый ингредиент сумел сохранить свой неповторимый вкус. Наши ложки стучали до тех пор, пока не показалось дно пиал...

   ***

   После обеда нас посадили в глубокую каменистую яму, вырытую во дворе дома между курятником и хлевом.

   "Неплохое место для Даунклуба"... с грустью подумал я, но промолчал...

   Зиндан был тесноват, но мы кое-как расположились и стали обсуждать сложившееся положение: "Услышит или не услышит охранник шум при попытке освободиться"? Решили ждать – утро вечера мудренее...

   Разговор постепенно перешел в другое русло:

   Был или нет полуразложившийся парень в омуте нашим однокашником и мужем нашей однокурсницы Тамары?

***

   "Тамара, Тамара, ты мне не пара... Я влюбился, женился и с супругой живу..." – пел под гитару Таиров Искандер, наш курсовой весельчак и сорвиголова... Пел, не сводя озорного взгляда с нежного личика Тамары Галкиной, наверное, самой привлекательной девушки на нашем факультете.

   Однажды, на первом курсе, на лекции по истории таджикского народа, я

   провел конкурс на самую красивую студентку. После подсчета голосов

   оказалось, что над моим эксклюзивным опросом посмеялись! Первое место завоевал я. Томочка заняла второе место.

   Перед моим очередным днем рождения мама посоветовала мне пригласить Тамару. На мой удивленный вопрос, откуда она вообще ее знает, мама ответила, что эта симпатичная девушка давно ходит к ней на работу и рассказывает обо мне очень пикантные истории. Например: как я стираю полотенце вместе с грязными носками и очень удивляюсь идентичности конечных расцветок...

   На дне рождения Томка была в умопомрачительном, обтягивающем, черном платье. Яшмовые запонки подарила. Когда все ушли, я поставил пласт Давида Тухманова "По волне моей памяти" и мы присели с ней на диван. Во время затяжного поцелуя я краем глаза увидел, как приоткрылась дверь, и в проеме нарисовалось любопытное личико моей сестренки...

   Всё мои линии на руке оказались параллельны Тамариным линиям.

   А на следующей неделе я случайно познакомился с ее подругой, маленькой, очень милой Наташей. До сих пор помню ее очень открытое лицо, лучащиеся голубые глаза, нежные, чувственные поцелуи...

Я хотел быть рядом с ней! Млел, но руки не мог протянуть, чтобы

прикоснуться... Мы стали встречаться, но однажды Наташа мне сказала, медленно и четко выговаривая слова, что у нее есть парень, и она его любит. Лишь многие годы спустя я узнал, что Тома жестоко избила свою подругу и вынудила порвать со мной.

   На второй практике ко мне стал придираться Роберт Калганов с первого курса. Он часто был безмолвным третьим в Тамариной палатке, куда я частенько заходил позубоскалить. Ему, крепкому парню, боксеру-перворазряднику, мои экспромты и комплименты почему-то не нравились, и он начинал приставать:

   "Выйдем, да выйдем". Я не понимал зачем, отмахивался...

Кончилось все поздней осенью. Ночью меня избили до полусмерти у дверей собственной квартиры. Человек семь. Когда я уже на звук и свет не реагировал, двое взяли меня под руки, а третий с размаху начал бить в пах... и приговаривать: «Это тебе от Тамары... А это – от Роберта!»

   – Ты бы, наверное, хотел, чтобы это был Калганов? – "вернул" меня в яму Сергей.

   – Чепуха, я наоборот, жалел его. Ты помнишь, когда я выяснил, что моя возлюбленная Ксеничка не девственница, я переживал очень. Но я хотя бы не знал парня, опередившего меня. А Калганов был уверен, что именно я лишил его жену целомудрия. Его можно

понять. А Томку жалко... С ней я понял, что такое женщина. Мужчиной,

можно сказать, стал.

   – Кончай треп, спать давай, первый час уже, – зло проскрипел

Юрка, которому всегда доставались всласть погулявшие

женщины. Понял, не понял. Какая теперь разница? Завтра ты поймешь, что такое осиновый кол в твоей заднице...

   – Завтра здесь не будет ни моей, ни твоей задницы...

   – Хотел бы я в это верить... – усмехнулся Сергей. – А почему ты так

считаешь? Цыганка нагадала?

   – Опыт, дорогой! Смерть избегает встреч со мной!

   –Ну, ну...

   – Нет, серьезно. Я понял это, когда в геологии начал работать. В 75-ом

со мной случились три неприятности.

Расскажу по порядку: в конце мая, мне впервые в жизни доверили

документировать забой на пятой штольне. Пришел с горным мастером, как и полагается по технике безопасности. Он ломиком основательно прошелся по кровле и стенкам, заколы снял и разрешил работать. Гордость так и распирала меня: это не какие-то канавы или керн документировать, а штольню – тяжелую горную выработку, да еще, идущую по рудному телу! В обстановке необычайного душевного подъема я зарисовал забой и начал набрасывать развертку штрека.

   И тут мне понадобился компас, чтобы замерить элементы залегания пласта. Я похлопал по карманам, посмотрел в полевой сумке – нигде нет. Оглянулся вокруг и в ярком луче недавно снятого с зарядки фонаря увидел компас у кромки забоя. Забыл, оказывается на камешке, когда азимуты мерил.

И только я шаг ступил в сторону забоя, как с кровли чемодан упал весом килограммов триста.. Аккуратненько, на то самое место, где я только что стоял! Упал и кованым уголком карман моей штормовки оторвал... Я только и услышал звук рвущейся ткани и глухой звук – «шмяк!»

   А неделей позже я делал повторные пробы на второй штольне. Часа три

ковырялся, потом поболтал немного с буровиками, которые в камере напротив бурили, и на обед пошел. Кто-то из проходчиков крупного фазана застрелил, и повариха обещала его в суп положить вместо тушенки. Когда я наслаждался его крылышком, приходят буровики и говорят:

   – Счастливый! Как только звуки твоих шагов затихли, рассечка села.

Обрушилась прямо в преисподнюю!

   Но, по сравнению с третьим случаем, все это чепуха. Клянусь, до сих пор понять не могу, как остался "жить и творить"...

В общем, через неделю после обрушения рассечки спускался я с Тагобикуля. Шёл радостный, что живой и здоровый и напевал: «Синий, синий иней...»

Попутно сурков высматривал. Увидел одного и с ходу выстрелил ему в бок. Зверёк закрутился у самого обрыва! Когда он уже в него летел, я попытался схватить сурчонка. Вниз мы летели вместе! И никаких вариантов! Вниз головой с двадцатиметровой высоты! И без всяких деревьев и кустов, которые спасают в фильмах и снах...

   ... Но чудеса бывают! Через пару секунд свободного полета я ударился о небольшой выступ. Тут же оттолкнулся и, сделав сальто в воздухе, крепко встал на ноги в двух метрах ниже на следующий выступ! Шириной всего пятнадцать сантиметров! Это невероятно, тем более за всю свою жизнь я не сделал ни одного сознательного сальто! Я до сих пор не могу в это поверить!

   – Завтра поверишь, – презрительно выдавил из себя Житник. – И

«бессмертность» свою проверишь. Болтаешь, почем зря, вместо того, чтобы о Боге подумать и о своей Душе грешной!

   – Зачем проверять? – расхохотался Кивелиди. Его давно уже проверили и от армии освободили. Да, Черный? По статье 26, кажется?

   – "Годен к нестроевой службе в военное время", – подтвердил я. –

   Правда, я эту статью снял, когда билет военный выстирал и новый

   получил. Теперь я простое пшено перед вами, господа лейтенанты!

  – И давно в твоём скворечнике печка дымит ? – поднапрягшись, спросил Житник. В его голосе явно чувствовалось беспокойство.

  – Оказывается, ты не только "бессмертный", но и контуженный?

   – Ага. Параноик без страха и упрёка! Это моё естественное состояние,

когда я бодрствую. А когда сплю – превращаюсь в лунатика!

Вот такой сложный диагноз!

   – И где же ты демонстрировал себя в последний раз? – с сарказмом

   осведомился мой лучший "друг".

   Занудство Юрки, меня угнетало в сторону только что обнародованного диагноза...

   – На Кумархе, Юра, на Кумархе, –

   заулыбался я, решив в полной мере удовлетворить неуёмную дотошность Житника. В 1976-ом году мы разрабатывали 10-ое рудное тело. Когда вошли в зону мощного разлома, нас чуть не снесло потоком воды. Подождали пару дней, пока вода уйдёт и дальше пошли. Но рудной жилы за разломом не оказалось. Характер и направление разлома определить не удалось: В его зоне я не смог найти ни одного зеркала скольжения.

Стою, соображаю, а в голове никаких зацепок, в каком направлении жилу искать... А проходчики сзади стоят, на мою шаткую психику давят:

   "Давай, доцент шурши мозгами! Нам до конца месяца надо еще

пятьдесят метров пройти. Да не ошибись, Пифагор"...

   Постучав молотком по гранитной глыбе, я понял, что гадом буду, если не оправдаю их доверия. Виртуозно завернув парочку русских слов, я пошел в палатку изучать погоризонтные планы и планы опробования. Заснул далеко заполночь, так и не решив, в какую сторону поворачивать. А утром прихожу в забой и вижу: проходчики влево повернули и второй блок уже отбуривают.

Я к ним бросился, руками размахиваю...

   – Кто велел, вашу мать!!? –

   – Как кто!!? Ты же сам ночью приходил и велел влево "рельсы" гнуть!

Ну, думаю, и хрен с вами, надо же куда-то поворачивать... Расстроенный, поднялся в палатку, смотрю: на моей чертежной доске лежит погоризонтный план. И аккуратно кнопочками приколот! А я помню, что перед сном убирал его в тубус! Подлетаю к столу и глазам своим не верю:

   этот неподдающийся участочек со злополучным разломом отрисован на плане полностью! И жила, и секущий ее разлом. И, даже стрелочки нарисованы, указывающие на левое крыло сброса. Вот так дела! Во сне творил по наитию. И все точно. И на штольню во сне же потом спустился, и распоряжения проходчикам отдал. Через пять отпалок снова на потерянную жилу вышли. С тех пор ко мне обращались не иначе, как Пифагор...

   – Все это замечательно, – равнодушно зевая, продолжил беседу

   Сергей, – но как ты с "26" статьёй в военном билете ежегодную медкомиссию проходил?

   – Простенько и со вкусом! На справке "Чернов Р.А." я менял букву Р на букву К и засылал Ксению Алексеевну во "вражеский стан"! Кстати, в моей справке, разрешающей работать в высокогорных условиях и на подземке, всегда последней стояла отметка гинеколога: "Здорова"... За семь лет ни одна экспедиционная крыса этого не заметила.

   – Нет, ты не лунатик! Ты гермафродит! А это неизлечимо... – тоном

профессионала подвел черту Житник и мерзко захихикал.

   – "Ну, держись, Жиркомбинат, сейчас тебе мало не покажется!"

подумал я, и сказал с пафосом:

   – Я горжусь этим, дорогой! У одного из десяти тысяч папа – Гермес, а мама – Афродита! У некоторых похуже будет... Я помолчал, и тихо, с дуринкой в голосе выдал:

   – Вот у тебя, Жорж, мама – простая советская хохлушка, а папа – Кентавр! Знаешь, как я догадался? Очень просто! Ты унаследовал от папаши копыта и до седьмого пота скреб ими в сторону моей бывшей жены! Наверно все подковы снёс?

   Я замолчал и закрыл глаза в ожидании ответного "удара"...

   Моё "смирение" Юрка истолковал правильно. Его глаза

   увлажнились скупыми мужскими слезами, а кулаки обрушились на мою "буйную" голову...

   Нас еле разняли... Я тут же прикинулся бывшим пациентом

   заведения с узкой специализацией, широко зевнул и, как ни в чём не бывало, сказал:

   – Доверь вам потаённое! До конца жизни дразнить будете...

   – Завтра уже не будем! – усмехнулся Федя в полусне.

   – Все... Отбой!

   Не успели мы устроить свои головы на бедрах и животах друг друга, как

крышка нашей ямы откинулась, и в свете полной луны мы увидели Лейлу и какую-то молодую женщину, по виду – русскую. Не говоря ни слова, они спустили нам жердяную лестницу, Мы быстро поднялись по ней и, озираясь, пошли к воротам, около которых чавкали два матёрых волкодава. Женщина подошла к одному из них, почесала за ухом. Псина, недовольная вмешательством в трапезу, глухо зарычала. Бочком, бочком мы миновали собак, и подошли к нашей машине, стоявшей в соседнем дворе.

   – Ты сядешь? – коротко спросил Юрку Сергей.

   – А кто еще? – презрительно ответил Житник, одинаково хорошо

   управляющий всеми видами автотранспорта

   Он открыл дверь кабины и сразу же бросил:

   – Мешка нет, пошли назад.

   Делать и в самом деле было нечего: понятно, что без нашего арсенала

   благополучный исход предприятия становился весьма проблематичным.

   – И спирта нет, – зло прошипел Федя из кузова – Надо брать эту хату...

Посадив женщин в машину, мы с ним и Сергеем пошли в дом. У порога, на корявых тесаных ступеньках лежал парень в ватном халате. Рядом валялась распустившаяся чалма.

   – Видно, на стреме стоял. Девка его вырубила, – опять прошипел Федя. – Как бы не очнулся...

   ... Ухватив голову незадачливого "секьюрити" за прядь волос, густо измазанных запекшейся кровью, он, профессионально тюкнул ею о край ступеньки. Понаблюдав со смешанными чувствами за этим "контрольным ударом", мы, крадучись, вошли в дом. Присмотревшись, увидели, что все наши пожитки и канистра сложены в углу знакомой нам комнаты. В тусклом свете неизвестно зачем горевшей керосиновой лампы мы похватали их и бросились к выходу.

   В это время отворилась дверь смежной комнаты, и мы увидели хозяина дома. Серега молниеносно сорвал со стены саблю, обнажил её и ударил Резвона по голове. Тот упал, словно мешок с мукой. Только сейчас я понял, что звание "мастер спорта" дают не за красивые глаза. Перешагнув через падающее тело, Сергей бросился в комнату, и мы услышали глухие звуки падения, по крайней мере, еще двух тел. Через секунду он появился перед нами и. слава богу, лезвие сабли было сухим.

   Но Фортуна не дала нам даже одного мгновения, чтобы вкусить радость

   победы...

   Во дворе дома ударила короткая автоматная очередь, и тут же за дверью

   послышался топот ног... Секунд через пять, нас окружили вооруженные люди, полные решимости немедленно растерзать нас. Осмотрев их, Сергей криво улыбнулся, повертел в руке саблю, затем повернулся к стене и, вложив в поднятые с пола ножны, повесил на место.

   5. Жизнь бьет ключом... Спасительный сель.

   Мгновенно свалив нас на пол и связав по рукам и ногам, бандиты бросились в комнату главаря, откуда уже раздавались бессвязное бормотание, матерные выкрики на русском и отрывистая таджикская речь – это Резвон раздавал "ордена и медали" своим охранникам.

   Через минуту мы предстали перед его очами. Его левое ухо даже в тусклом свете керосиновой лампы выглядело чуть великоватым и густо малиновым. Но от бешенства он не чувствовал боли. Его глаза смотрели с такой дикой злобой, что и без слов было ясно – часы наши сочтены.

   Оглядев комнату, и найдя лежащего на полу Сергея, Резвон подошел к нему, и несколько раз ударил ногой в голову, пах и живот. Бил расчетливо, сильно, с удовольствием. Увидев, что Сергей надолго потерял сознание, он отошел к стене и стал рассматривать саблю.

  – Это сабля Тамерлана, – сказал он, обернувшись ко мне.

   – Из краеведческого музея Душанбе.

   – Вас сильно надули, раисака! Всё настоящее давно в Москве, Даже фрески.

   – Сабля настоящая!

   Сказав это, Резвон снял саблю со стены, вынул из ножен и подошёл, к

   бездыханному Сергею. Кончиком сабли, мелкими шажками – уколами он стал водить по лицу и шее моего товарища...

   Поняв, что Сергей не сможет в ближайшее время сознательно участвовать в развлечении, бандит плюнул ему в лицо и, взяв саблю в обе руки, поднял над животом Кивелиди, намереваясь немедленно пригвоздить его к полу.

   Но вдруг, неожиданно и очень ярко вспыхнула давно забытая и богом и чёртом электрическая лампочка... Охранники, задрав головы, уставились на нее и разом загалдели. По отдельным словам я понял,