Текст книги "Бег в золотом тумане"

Автор книги: Руслан Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

   У начинающих геологов молоток почти как у начальства – чистенький и гладенький.

   Настоящие же зубры нашей трудной и романтичной профессии усвоили одну простую истину: "Не всё золото, что блестит, не всё старое – плохое, не всё новое – достойно внимания"...

   ***

   Вместе с Юркой и Бабеком мы донесли и бережно положили Федю на разостланный возле костра спальный мешок.

   Набравшись смелости, мы начали восстанавливать пошатнувшееся

здоровье своего товарища.

   "Эскулапы на час"' – так окрестила нас Наташа, и я с ней не спорил, потому что принимать кардинальные решения в области хирургии надо было без промедления.

Я вспомнил рассказ незабвенного Антона Павловича Чехова «Хирургия» и сразу осмелел...

   Сначала мы с Сергеем влили в горло Феди стакан водки. Потом приступили к голове. Подождав, пять минут, обработали рану йодом, затем обмыли кромки кипяченой водой. Я приладил сорванный лоскут кожи на место, и пришил его швейной иголкой, с белой ниткой, стерилизованной раствором борной кислоты. На перевязку головы ушли почти все запасы бинтов. Зато голова получилась, как яичко...

С открытым переломом предплечья мы разобрались не хуже профессиональных костоправов.

   Федя был худосочен, и поэтому без премудростей, типа рентген, мы определили, что верхняя конечность сломана наискось. Я предложил разрезать околомышечную ткань и зафиксировать кость чем-нибудь металлическим, вроде шины... Сергей скривился и выдал нечто, явно противоречащее философии Гиппократа:

   – Ну его на фиг, брось с ним возиться. Срастется, не срастется – пусть Аллах решает. Открыли тут филиал Склифосовского...

   Юрке же идея понравилась. Он сам пару месяцев носил титановые стяжки, закреплённые винтами. Его предложение связать Федину кость

нихромовой проволокой, завалявшейся у него в бардачке, мне показалось правильным...

   От наших "мясницких" разговоров Федя очнулся и замычал. Мы тут же влили в него ещё полбутылки водки. Он моментально замолк и безропотно отдал себя в наше полное распоряжение. Я стянул ему руку выше перелома. Житник достал свой хирургический набор, прокипятил на костре и мы, обработав кожу в области перелома и свои руки йодом, начали оперировать.

   Наташа светила нам китайским фонариком, Лейла, не выдержав

вида крови, ушла к палатке готовить ужин. Всё оказалось до безобразия

просто. Не задев крупных сосудов, мы обнажили кость, и с помощью

плоскогубцев и пинцета обвязали ее в двух местах прокаленной проволокой.

Теперь оставалось зашить и перевязать рану. Моя и Юркина ловкость потрясла всех, наблюдавших за нами.

   – Хирурги сраные! – от всего сердца похвалил нас Сергей, когда всё было закончено. – Через пару дней отрезать будете.

   Я и без Серёгиной иронии понимал, что этот экспромт может выйти боком! Но другого решения в сложившейся ситуации не видел.

Каждый из нас не раз слышал, леденящие кровь, байки об оторванных от Большой земли геологах, отпиливающих друг другу пораженные гангреной конечности при помощи ножовки и водочной анестезии. Представить себя героем аналогичных событий я даже не мечтал! Но Жизнь, как говорится, диктует свои правила...

   Поразмыслив, я предположил, что воздух стерилен, и ничего нового в рану попасть не могло, а завтра можно сгонять в горы и набрать мумие. Вот тогда заживет, как на собаке.

   Уставшие от потрясений, выпавших на нашу долю, мы сели ужинать. С

водкой, конечно. Нарезали баранины и нажарили вполне приличных шашлыков. Молодая баранина тем и хороша, что ее не надо мариновать и долго жарить. Вспрыснул разведенным уксусом или, как мы, лимонкой, подержал минуту над углями – и порядок!

   ***

   Федя, замученный новоиспечёнными хирургами, спал.

Температуры у него не было. Я сидел, обняв Лейлу. Она ещё не отошла от усталости и беспокойств минувшего дня. Было видно, что в душе она не может смириться с издержками нового для нее образа жизни:

   "Ты можешь погибнуть. И с кем я останусь? Я не смогу жить без тебя. А когда-нибудь ты не сможешь выбраться на тропу" – читал я в её глазах.

Сидела бы сейчас в Захедане и смотрела фильм об особенностях хайкинга в горах Эльбурса. А я бы в тюрьме персидской, как говориться, пайку хавал. Все равно бы через полгода мамочка вытащила...

Наташа сидела рядом с Житником. Она заснула, и ее голова

потихоньку опустилась на Юркино плечо. Видимо, она сделала свой выбор. Приняв обстоятельства к сведению, решила идти не за, убегающим от нее Сергеем, а к идущему навстречу Житнику.

Истинная женщина!

   Бабек о чем-то думал. Казалось, что-то камнем лежало у него на душе. И вообще, он был несколько странным. Совсем не обращал внимания на женщин. Не было у него, обычного для всех мужчин, многозначительного взгляда, устремленного в сторону наших прелестниц.

   – Наверное, мечтает о жене, – думал я. Как она там, в городе?

   Ишаки, забыв об ободранных боках, сосредоточенно поедали густую

   молодую травку, покрывавшую берега. Им явно было лучше всех...

   ***

   На следующий день, рано утром мы отправили Бабека за мумие. Километрах в трех отсюда он знал пещерку, в которой было это природное лекарство, чудодейственно сращивающее кости и заживляющее раны. Собственно говоря, мумие – это, высушенный горным воздухом и солнечными лучами, мышиный помет. Стараниями полевок мумие постоянно воспроизводится. Из одной и той же пещеры можно каждые три года набирать примерно одинаковое количество снадобья. Я не всегда верил в лечебные качества

мумие, но как-то однажды, играя в футбол, я поранился. Вернее – мне наступили ботинками на кисти обеих рук. Я смазал их мумие и. к моему удивлению, уже на следующий день ранки зарубцевались!

   Отправив Бабека в горы, мы занялись медосмотром пациента. Он чувствовал себя неплохо, лишь немного жаловался на головную боль.

   Поразмыслив, мы выдвинули две версии: Это могло быть следствием сотрясения мозга, или похмельный синдром. От обеих болезней помогает водка, которую Федя и получил в количестве двухсот пятидесяти граммов.

   – Эх, мужики! Не бережёте водичку! Что делать будете через неделю, когда все вылакаете? – сказал в сердцах бережливый Юрка.

   – В Нагз побежите? Там магазина нет...

   – Через неделю мы будем ведрами пить французское шампанское в Душанбе, а может быть – в Москве, а может быть – в Париже... Правда, Федя? – спросил я опохмелившегося больного и продолжил серьезно.

   – Не подведешь, дружище? Дотянешь до респектабельного морга?

   – Все путем! – Бодрясь, ответил он и, вдруг помрачнев, спросил:

   – Слушайте, братва, на хрена я вам? Почему не бросили меня под скалами? Простой вопрос требовал такого же ответа. В голову полезло как всегда патетическое, и я не стал себя сдерживать:

   – Понимаешь, Теодор! Бросить товарища – это равносильно самоубийству! Скажу красивее: "Сам погибай, а товарища – выручай!''

   Это ЧП – Чудесное Правило было вбито в наши ДД – Детские Души молоденькими и красивенькими вожатыми. Вот такая, брат, чернуха! А вспомни стишки дедушки Корнея:

   ..."Он пришил ему новые ножки"... Заметьте, товарищ больной, о наркозе ни слова! Вот вам и "добрый" доктор Айболит! Неужели ты, Фёдор, не оказал бы посильную помощь кому-нибудь из нашего отряда?

   Молчи, тебе трудно говорить! Я вижу по твоим честным глазам, что ты бы поступил правильно!..

   Я разошёлся не на шутку... Федины глазки, затуманенные народной анестезией, глядели на меня, как на Магомета.

   – Давным-давно, шли мы с Кумарха через перевал Хоки.

Метель! Снегу – по пояс! Все в изнеможении... Семь часов шли. Один, на самом перевале скопытился от кровоизлияния в

мозг... Короче, на самый верх залезли все вместе, а вниз

покатились, кто, как мог... Тот, кто покрепче был – вперед ушёл, бросив слабых. Я с Олежкой Бочкарёвым, оказался рядом. Сибиряк в пятом колене. Неплохой геолог.

Маленький такой, розовощекий.

   Так вот, обошёл он меня, и головы не повернул, потому что мой темп тормозил его. Тащусь, тихонько. Ног не чувствую, потому что отморозил! Наконец, обессилел и упал. Прямо на Бочонка – он поперек тропы лежал и замерзал. Улыбочка на лице блаженная...

«Оставь меня...» – шепчет. Я рассвирепел, глядя на него, надавал ему по щекам и потащил вниз. Откуда силы взялись! Дотащил до машины, полбутылки водки влил ему в горло, а он ничего не понимает, руками-ногами двигает, как будто идет еще. Такие вот дела! Со стороны может показаться, что я его спас. А на самом деле – вид Олежки меня взбодрил и не дал погибнуть!

   – Ты заколебал уже всех этой историей, раз пять ее только при мне

рассказываешь, – почему-то возмутился Юрка.

   – Ты лучше расскажи, как во сне с саблей наголо нас освобождал. Эту историю мы еще не знаем! Ха– ха!

   Но я не слышал Житника. Я глядел на Федю: Его подбородок дрожал, по небритым щекам катились слёзы, и вдруг с хрипотцой, так напомнившей голос Высоцкого, Федя запел:

   ..."Парня в горы тяни, – рискни, не бросай одного – его"...

   Мы в первый момент остолбенели, а потом стали подпевать ему...

   ***

   Когда пришел Бабек с мумие, Наташа осторожно смазала раны

   новоиспечённого барда и граммов двадцать заставила проглотить.

   После такой интенсивной терапии он вновь уснул.

   Ишаки к этому времени были навьючены. Один из них, Пашка, ходил

   счастливым – его вьюк был сегодня в три раза легче, чем у его коллеги. Но лишь до тех пор, пока мы не водрузили на него Федю. Идти нам оставалось совсем немного и по хорошей тропе. Через полчаса мы

   вышли к реке Кумарх, а еще через час неспешной ходьбы по ее берегу – к речке Уч-Кадо. Отсюда, до подножья скал, в которых прятались штольни Уч-Кадо, было рукой подать,

   9. Рудник.

   Подойдя к устью Кумарха, я объяснил Бабеку, зачем мы идём вверх по Уч-Кадо, к штольням. Выслушав наши доводы, Бабек

сразу же поинтересовался насчет своей доли и, получив демократичный ответ, радостно сказал:

   – Очень хорошо, мне много денег нада – еще два молодой жена покупать буду, болшой дом строить буду!

   Радость его не уменьшилась и после нашего рассказа о конкуренции

Абдурахманова. Он заулыбался еще шире и предложил отправить его на прочесывание окрестностей Уч-Кадо. Получив согласие, сразу же ушел вверх, в скалы. Мы решили дать ему время на обстоятельную разведку. А сами сели пить чай.

   В самом начале чаепития на правом берегу Кумарха, под бывшей вертолетной площадкой Тагобикульской партии появилась небольшая, баранов в тридцать, отара, охраняемая парой облезлых, разноцветных волкодавов и несколькими мальчишками. Заметив нашу компанию, они сначала рассматривали нас минут пятнадцать, затем повернули стадо и спешно удалились. Наверняка эта отара была из ближайшего селения.

Название этого живописного кишлака, раскинувшегося на правом берегу Ягноба, чуть выше устья Уч-Кадо, я точно не помнил.

Кажется, он назывался Дехиколоном.

Многие его жители, голубоглазые потомки согдийцев, работали на кумархских штольнях горнорабочими. Конечно же, завтра утром они заявяться в гости, и им придется объяснять, что мы здесь «потеряли».

   До верховьев Уч – Кадо мы добрались быстро, без приключений и сразу приступили к поиску подходящего места для лагеря. Внизу, в долине нашлось бы много таких мест, но было бы тяжело и нудно каждое утро подниматься вверх, к штольням. Ставить же палатки рядом с местом добычи опасно – местные жители, жаждущие общения или терзаемые любопытством, неминуемо окажутся в выработке. А нам это ни к чему!

   После тщательных поисков мы выбрали местечко на плоской седловине небольшого скалистого отрога, ответвляющегося чуть ниже штолен. На южной стороне седловины было несколько мочажин, поросших диким луком и дававших исток довольно широкому ручейку с прозрачной ледяной водой.

Незамеченным подобраться к нашему лагерю было трудно. Долина Уч – Кадо просматривалась с обеих сторон.

   Через полчаса к нам присоединился Бабек. Он клятвенно заверил, что облазил все окрестности и никого не встретил.

   После короткого совещания было решено поселить женщин в отдельной палатке и в ней же устроить кухню и столовую. Поставив эту палатку первой, мы сразу же перенесли в нее все наши припасы и посуду. Затем Сергей и Бабек занялись сооружением обеденного стола из сланцевых пластин. Наши дамы в это время чистили и жарили шампиньоны, собранные неподалёку.

Кстати сказать, резвоновские синяки у Наташи совсем исчезли, и она стала очень даже привлекательной. Точнее – сексапильной мэм.

   ***

   Они были такие разные с Лейлой. Всем своим видом Наташа говорила: "Я знаю, что нравлюсь мужчинам, и мужчины мне не безразличны. И если мы нравимся друг другу, то я с радостью выполню все Ваши мечты!"

   Лейла – совсем другая: "Ну, так получилось, что я хороша собой. Это

приятно, не скрою, но это вовсе не моя заслуга. Меня смущают ваши

плотоядные взгляды... Почему вы не видите, что я всецело,

всею душой, принадлежу своему избраннику?"

   ***

   После вкусного обеда Федя заявил, что чувствует себя хорошо, и вызвался ехать с Юркой за припрятанными много лет назад припасами и снаряжением. Я, как лечащий врач, был против этого похода. Но моё мнение было проигнорировано. К удивлению всей честной компании, они вернулись, не прошло и часа. У Феди заболела грудь и голова, но штольню, в которой был склад, он успел показать.

   Прихватив с собой Сергея и Бабека, Юрка тут же ушел обратно.

   За пару часов они проделали проход в обрушенную взрывом рассечку и к вечеру, сделав две ходки, привезли всё в лагерь.

   Осмотр нас порадовал. Консервы – банок тридцать: "Завтрак туриста". "Килька в томатном соусе", и еще что-то без этикеток, но густо смазанное солидолом, было решено считать сохранившимися. Все крупы заплесневели и поэтому были переведены в разряд фуража и немедленно скормлены ишакам.

   Мешок муки, как и мешок сахара, был в прекрасном состоянии, – хоть пекарню открывай и бражку ставь. Четырехместные палатки наполовину сгнили, но после просушки могли сгодиться для подстилок. Из пяти шерстяных спальных мешков сохранились только два. Те, которые были завернуты в полиэтилен.

Две кирки, два лома, кувалда и несколько зубил, были, естественно, в полном порядке. Более всего нас порадовали самоспасатели. С ними можно будет запросто ходить в забой сразу после отпалок. Скальный аммонит, капсюли, огнепроводный шнур и зажигательные стаканчики требовали, конечно, проверки. Я поручил Бабеку поджечь один из пяти мотков ОШ – так сокращенно называют огнепроводный или бикфордов шнур. Он горел отменно и с положенной скоростью: сантиметр в секунду, а главное – без прострелов. Капсюли-детонаторы – КД, заложенные на хранение в водонепроницаемой шкатулке, обмазанной к тому же сверху солидолом, также хорошо сохранились и рвались в горном воздухе звонко и безотказно.

С взрывчаткой на мой дилетантский взгляд, было сложнее...

... Это патронированный скальный аммонит производства 88-го года, в

обычной провощенной красной бумажной оболочке. Со студенческой скамьи я знал, что лежалые ВВ (взрывчатые вещества) опасны. Из них при длительном хранении выделяется легко детонирующий, даже от слабого удара, компонент.

Я помнил, что такое выделение называют эксудатом, но как оно

выглядит, не знал, но тут подошёл Бабек, много лет проработавший взрывником.

   Он долго рассматривал ВВ, потом успокоил меня:

   – Я сто тонн взрывчатка взрывал, но все время свежий был, откуда

старый? Не бойся. Руслан! Если не взорвался, когда сюда везли, то сам не взорвется уже. Насколько нам пригодятся припасенные Федей взрывные материалы, мы не знали. Короче, была бы взрывчатка, а что взрывать – всегда найдется.

   Разбирать вещи мы закончили в сумерках. Поужинали оставшимися с

обеда жареными грибами и Федиными консервами.

«Завтрак туриста», как был гадостью пять лет назад, так и остался. Сгущенка потемнела, но была вполне сносной. Тушенка тоже.

   Вообще, геологов и другой бродячий люд с большой натяжкой можно

называть гурманами. В поле им приходится питаться чем угодно, вплоть до галок и ворон, не говоря уж о змеях, лягушках и головастиках. Впрочем, земноводные, жареные на растительном масле, представляют собой восхитительный деликатес, с треском поедаемый даже самыми брезгливыми плотоядными.

   А наши "скакуны" с экспедиционной базы? Если Воронок безвременно, после непродолжительной болезни или тяжёлого увечья, покидал белый свет, то все маршруты отменялись и весь личный состав партии, засучив рукава, весело приступал к изготовлению пельменей и котлет!

   Конечно, особенности полевой кухни накладывает свой глубокий отпечаток на отношение к еде. До сих пор гречку терпеть не могу. Случалось, что эту крупу мы ели три раза в день на протяжении нескольких дней!

   ***

   После ужина мы посидели немного у костра, и пошли спать. Из соседней палатки был слышен звонкий голос Лейлы, – она на ломаном русском рассказывала Наташе что-то об Иране и обо мне.

   Ночью мне приснился сон: "Я, зажатый со всех сторон холодными камнями, сижу в штольне. Пытаюсь вырваться, но тщетно. И вдруг вижу танцующую Фатиму. Она тянет ко мне руки. Но это оказывается змеи"... От ужаса я проснулся и долго не мог успокоиться. В сердце поселилась тревога за мою персиянку и за успех нашей затеи. Мои товарищи похрапывали, а я лежал и пытался разгадать кошмар, приснившийся пять минут назад...

   Незаметно я снова уснул.

   ..."По Млечному Пути идёт Лейла. Я понимаю, что между нами миллионы световых лет, но для нас – это не расстояние. Она бросает мне свой шарф. Я ловлю его и повязываю вокруг своей шеи. Мне радостно от её подарка и улыбки.

   Она тянет ко мне руки. Но это опять змеи... Чертовщина какая-то, думаю я во сне и решаюсь дотронуться до них. Змеи тут же превращаются в двух женщин. Я знаю, кто они! Вынимаю саблю и отрубаю им руки! "...

   ***

Когда я проснулся, солнце только выплывало из-за гор. Сердце бешено колотилось, волосы были мокрые, спальные принадлежности скручены, словно канаты... Я не стал делиться своей ночной феерией с Лейлой, так как был уверен в том, что ей будет неприятно узнать о моём глумлении над её матерью и тётей. Одно я знал точно! Фатима что-то задумала!

   Оставив в лагере Бабека и Лейлу хозяйствовать, мы ушли на

штольни. Ишаки везли взрывчатку, чайные принадлежности и кое-что из еды. Предусмотрительный Серёга взял с собой пару пачек матерчатых пробных мешочков и небольших полиэтиленовых пакетов, найденных среди Фединых запасов. Шли мы около получаса. И вот мы стоим на узенькой площадке перед обрушенным устьем штольни.

   ***

   Короткая, метров сорок и узкая, метр тридцать на метр шестьдесят, эта выработка была сделана ручным способом, то есть шпуры пробивались молотобойцами с помощью кувалды и зубила. О силе молотобойцев тех лет до сих пор ходят легенды. Маленький и щупленький подручный после каждого удара поворачивал зубило на 90 градусов. А молотобоец, стоя на коленях, бил со скоростью тридцать ударов в минуту. Ослабев, они менялись местами, но работа отнюдь не замедлялась. Отбитую породу нагружали в вагонетки и вручную катили к отвалу. Все это совершалось в тусклом свете карбидных ламп и без принудительной вентиляции. Двадцатью годами позже, на Кумархе, мы работали с помощью всякой техники – перфораторов, погрузочных машин, электровозов и мощных вентиляторов. Длина штолен была больше километра, а сечение – 6,4 квадратных метра, т.е. в три раза больше, чем здесь на Уч-Кадо.

Проходчики – крепкие, гордые и чуточку шебутные ребята. После обвала мужественно собирают в вёдра, останки коллег, нарушивших правила техники безопасности...

   А как захватывает работа погрузчика! Это забрызганное грязью страшное стальное животное, яростно мотая ковшом, с грохотом и визгом наезжает по рельсам на отбитую породу и, набив ею пасть, легко перебрасывает через себя в вагонетку!

   А как щекочет нервы поездка по неосвещенной штольне на буфере последней вагонетки? Состав с грохотом мчится на огромной скорости, ветер бьет в лицо, вагонетки раскачиваются... Время от времени луч фонарика шахтёрской каски вырывает из темноты бревна крепления, соединительные коробки, трубопроводы. И надо от них увернуться, но не всегда это получается!

И тогда: «бум» и «та-та-та» – каска весело скачет сзади по рельсам и шпалам!

   А сделать первый забой в руде? Это – охота! Ведешь штрек по рудной зоне, несколько метров в день – ничего нет, пустая жила, барабан... Пробиваешься дальше и твердишь: "Должна быть руда, должна!"

   Через день или два, в четыре часа утра, стучат проходчики в дверь твоего кубрика и говорят, посмеиваясь: "Беги! Да пошустрей! Там все блестит от стенки до стенки!"

   ***

   И вот я опять здесь... Но уже в качестве "Джентльмена удачи". Будь моя воля, я и сейчас, не раздумывая, предпочел бы стабильные: 175 рублей, плюс 40% высокогорных, 40% полевых, 15% районных и

на все это – ещё 10% подземки.

   Штольня была завалена капитально. Федя, удобно устроившийся на согретом солнцем отвале, пояснил:

   – Полпачки на устье угробил! На десятник завалено, как в аптеке!

   – А ребят, убивец, где бросил? – спросил я с, накатившим вдруг,

отвращением.

   – Там они, под завалом!

   – Сам, сука, хоронить будешь!

   – А что, схороню в натуре, не впервой! Ты речь скажешь, Наташка слезу пустит, по горсти землицы в могилку бросим, – пытался шутить Федя, но замолк, придавленный нашими злыми взглядами.

   – Хватит болтать, орлы!

   Тут работы на целый день – и это в лучшем случае. –

   Сергей был прав. Федя не скрывал от нас своих "подвигов", и нечего свирепеть от его молотьбы. Надо работать!

   – Будем вкалывать парами. Начнем я и Черный. А ты, Юрик, по мере надобности будешь подменять кого-нибудь из нас. А пока шлепни пару сурков. Печень, к примеру, в эти полиэтиленовые мешочки положи, и этикетки прикрепи. Для отвода глаз будешь у нас противочумным врачом. И чтобы инструменты твои хирургические на виду были. А ты, Наташа, набери травки всякой и тоже в мешочки уложи, красиво и аккуратно, чтобы сразу было видно, что ты у нас ботаник – аспирант.

   – Надо понимать, мы тебя "товарищ начальник" должны называть? –

хищно сузив глазки, съязвил Юрка.

   – Или предпочитаешь – "господин управляющий"?

   – Ну а что? Валяйте. Если мы тут партию изображаем, кто-то должен быть начальником. Или, может быть, ты хочешь им быть? И что тогда будет? Черного в Кальтуч за пробами отправишь? Или куда подальше?

   – Кончай, Серый! Твой прирожденный талант руководства заслужил мое восхищение и лично я обеими руками голосую за "Ваше святейшество", – решительно сказал я и, улыбнувшись, спросил:

   – Послушай, когда ты сказал "начнем с Черным, ты, наверное, ишака имел в виду?

   – Тебя дорогой, тебя. Ишак в штольню не пролезет.

   – Благодарю! Оправдаю доверие ценными мыслями. Вот первая: Выдавать Юрку за врача – противочумника – несерьёзно. Его здесь каждая собака знает! Пусть Наталья по совместительству сурчиным ливером заведует.

Другая ценная мысль: давай не будем весь завал разбирать – на это уйдет несколько дней. Мы проделаем только лаз, чтобы на четвереньках можно было до золота добраться, а там – посмотрим по обстоятельствам. Может, металла и нет вовсе... Потом можно расширить проход, если потребуется.

   – А как камни будем вытаскивать? На веревочке за собой?

   – Да нет! Штольня, наверняка, не всплошную села, а участками. Будем породу складывать в неповреждённых частях выработки. А то, что Федя на устье наворочал, мы сейчас вмиг в речку скинем. Благо, палатки в стороне, на них не покатится...

   – Что же, давай, начнем, – пробормотал Сергей и вдруг рассмеялся.

   – Ты чего? – посмотрел я на него с подозрением. – Назначению радуешься?

   – Да нет, конечно! Представь, Черный, своё и моё лицо: спускаемся в штольню, а там – "нуль пишем, два нуля на ум пошли"!

   Неожиданно его смех скоропостижно угас. Он застрял в медленно сомкнувшихся губах, которые скорбной скобочкой украсили вытянувшееся лицо.

   И было отчего: где-то за горами, скорее всего в районе перевала Арху, появилось слабое, ненадолго смолкающее, тарахтение. Через минуту стало казаться, что оно раздается отовсюду. И что это не один вертолетик, а целая эскадрилья! Казалось, еще минута и мы навсегда нырнём в "океан тихого помешательства".

   Мы понимали, что соло одного вертолета отражается скалами и превращается в хор, но всё равно страдали!

   Постоянное ожидание, постоянные поиски в небе этого "Дамоклова меча" сделали свое дело – нам срочно требовались положительные эмоции.

Звуки длились минут пять, но вертолет не появился. Более того, тарахтение смолкло, как будто какой-то небесный оператор вырубил динамик.

   Еще минут пять мы ждали возобновления "симфонии". Но было тихо.

   – Серый! Ты слышал что-нибудь? Ну, например, вертолетное тарахтение? – стараясь выглядеть равнодушным, спросил Житник, когда стало ясно, что кроме шелеста реки, в природе не осталось других звуков.

   – Да как тебе сказать, Юра... – пожал плечами Кивелиди. – Может, что-то и показалось...

   – Чтобы больше не казалось, и народ не дергался, я предлагаю срочно созвать пятиминутную конференцию по НЛО, – начал я.

   – Ввиду наличия кворума, есть мнение открыть ее сейчас же.

   Как вы думаете, господин управляющий, чем нам грозит приземление вертолета с гражданином Абдурахмановым Тимуром

Абдурахмановичем и его командой?

   Кивелиди поскрёб за ухом и с грустью констатировал:

   – В "лучшем случае" придется с ними делиться, и доля каждого может

уменьшиться примерно в два раза и станет равной суточному заработку

аппетитной референтки в каком-нибудь Роскомбанке. Ну, о-очень

аппетитной.

   Положительные стороны "лучшего случая" – вертолетная

эвакуация добычи. В худшем случае нас ждет сыра – земля!

   – Ми-четверка, тонну вытянет, – стал я думать вслух, одобрительно покачивая головой.

   – Это четыре человека и шестьсот килограммов металла. Делим

шестьсот на четырнадцать, то есть поровну на две команды по семь человек, и получаем примерно по сорок килограммов руды на брата. Да... Получается – «Что бог послал, то и мяконько!»...

   – Не горюйте, башканы! За день сотку кило можно натаскать! –

   Вставил слово до сих пор, молчавший Федя.

   Все обернулись к нему. Меня поразил голос нашего Сусанина. Он вибрировал и срывался. Казалось, ещё секунда и Фредди задохнётся от волнения. Руки золотограбителя не находили себе места. Дополняла картину грязная повязка, которая съехала на шею, обнажив "фирменный шов":

   – И еще триста за следующую неделю! Ещё минута, и он бы заплакал...

   – И еще полтонны за следующий месяц, – закончил я за него, затем повернулся к Житнику и спросил:

   – Каково Ваше мнение, "сир"? Только короче, пожалуйста!

   – Согласен с Вами товарищ "оглы" с точностью до наоборот!

   – Лучший вариант считаю худшим. Никаких братаний с Тимуром и его бандой! Отнять вертушку и баста! Я обязуюсь лично поднять её в воздух и посадить, куда надо!

   – Вот этого-то я и боюсь. Не хочется развязывать войну. Ставлю на голосование проект "Соглашения о намерениях" под девизом "Вертолет за половину добычи". Кто за проведение в жизнь лучшего варианта с конечным выходом на уровень суточной зарплаты аппетитной работницы банка?

   Так! Четыре – "за", один – "против"? Принято! Согласно нормам коалиционной демократии, предлагаю включить товарища Житника Юрия Львовича в комиссию по урегулированию деталей данного "Соглашения". Естественно, с правом гневно сверкать очами и сучить ногами под столом! Предлагаю начать "движение навстречу" с написания красочного плаката:

«Добро пожаловать. Тимур-ибн-Абдурахман!»

   Все заулыбались. Особо очаровательно это сделал Федя. Он сверкнул челюстью не хуже Джека Николса, суперстара, сеющего разумное, доброе, вечное на американских фабриках грёз.

   Цель была достигнута! Мы доказали сами себе, что большой опасности

Абдурахманов для нас не представляет а, наоборот, может даже помочь. Тем более, мы уже здесь, а ему еще предстоит до этих мест добраться. Даже, может быть, нам стоило подождать его и договорится о совместной добыче и перевозке золотой руды.

Обсудив, уже спокойно и обстоятельно характер и ход наших действий при появлении Тимура и его команды, мы принялись за работу.

   10. Разбираем завалы. Подземные хранители. Вот

оно, золото!!! Добыча на потоке.

   Самый сложный участок завала, конечно, был около устья. Здесь скальная порода, ослабленная приповерхностными трещинами, полностью обвалились или, как говорят горняки, села от взрыва. В глубине штолен порода обычно покрепче и обвалы редко полностью перекрывают горную выработку.

   После двух направленных взрывов, откинувших обрушенную породу от устья, мы проделали узкий, извилистый лаз в штольню. На разведку спустились я и Сергей.

   За завалом в тусклом свете карбидных ламп мы увидели

первые плоды Фединых рук: У стенки, ногами к выходу, лежало высохшее тело его напарника. Штольня была сухая, что, видимо, и способствовало мумификации тела. Постояв над ним минуту, мы пошли вглубь. Перед поворотом в рассечку мы нашли вторую мумию. Васька – геолог сидел у стенки, опустив голову на плечо и перегородив проход ногами. Он был в обычной для каждого участкового геолога одежде:

   Выгоревшая на солнце штормовка, прошитые белыми капроновыми нитками брезентовые штаны, солдатский ремень, ботинки на протекторах, с верёвочками вместо шнурков.

   – Да, братишка, спецуха тебе великовата ... – пробормотал я,

разглядывая сильно усохшие руки и ноги бывшего коллеги.

   – Потом выразишь соболезнование, – ткнул меня в спину Сергей. Там злато за углом, а он: "Бедный Йорик, бедный Йорик..."

Освещая проход, мы вошли в рассечку, и замерли, увидев то, к чему так настойчиво стремились!

Весь забой был инкрустирован самородным золотом. Матушка – природа постаралась не хуже затейника Фаберже! Крупные – с ладонь, и мелкие – с ноготь, самородки блестели на поверхности белоснежной кварцевой жилы.

Мы не стали царапать ножами желтый металл, испытывая его на твердость и пластичность. Все было и без того ясно. Опытные геологи недаром говорят:

«Если сомневаешься, что это золото, то это не золото».

Да, это было золото, много золота! Перед нами фактически был огромный самородок с включениями кварца! Ориентировочно золота в этом гиганте было 50-60 процентов! Знаменитая плита Холтермана – самый крупный в мире самородок – была, наверняка, поменьше!

Мы внимательно, сантиметр за сантиметром, осмотрели и обстучали кувалдой всю рассечку, но нигде больше, в том числе в кровле, видимых выделений золота не было.

   – Что будем делать? – бессильно опустившись на колени, спросил Сергей дрожащим голосом.