Текст книги "Бег в золотом тумане"

Автор книги: Руслан Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

   – Не бойся, это наш, российский вертолет, – сказал я Лейле. Но она не

слышала, так как была в полуобморочном состоянии.

   – Они ничего с нами не сделают... Они приняли нас за мятежников Оманкельдыева... И, прижав к груди подрагивающую девушку, стал думать, что делать дальше.

И когда я уже решил идти один к вертолету, со стороны лагеря появился

мрачный Житник с поднятыми вверх руками... За ним шел высокий и тощий десантник – таджик с автоматом на изготовку.

   – Вот они... – хмуро сказал Юрка, указав на нас.

   Десантник с минуту пристально смотрел на нас. Затем криво улыбнулся и на ломанном русском языке приказал Житнику спускаться к нам...

   Сердце мое ушло в пятки, я крепче обнял Лейлу, но Житник, подойдя к краю промоины, неожиданно расхохотался во весь голос. Слезы радости брызнули из его глаз. Он со словами "Как я вас...! Как я вас купил!" опустился на

землю и зашелся в кашле. Десантник, отставив автомат, тоже начал весело смеяться.

   – Что за шутки? – спросил я Житника, ничего не понимая.

   – Ну, пошутили мы с Палвоном! Пошутили!!! Он сосед мой по лестничной площадке. Представляешь, садится вертолет, а из него Палвончик выходит.

Ну, я сразу к нему и бросился!

   – Так они же весь лагерь наш разнесли!

   – Ничего не разнесли! Даже казан с пловом на месте стоит! Федя его сберег от вертолета...

   – Так стреляли ведь? Сначала ракетами жахнули, затем из пулемета

прошлись! Весь лагерь в дыму был...

   – Это трое мятежников над вашей палаткой сидело. С пулеметом и

автоматом. Мы их стреляли, а дым ваш палатка шел. А Юрка Житник я сразу с вертушка узнавал...

   – Так ты же, скотина, знал, что со мною Лейла! – зло, с ненавистью сказал я Юрке. У нее ведь сердце могло остановиться...

   – Да ладно тебе! Пошутить уже нельзя... Пойдем в лагерь, Серега зовет.

И ушел, что-то рассказывая Палвону.

   Когда мы с Лейлой подошли к вертолету, Сережка уже знал, кто прятался над нашим лагерем. Он с Бабеком и молоденьким белобрысым лейтенантом из вертолета успел побывать на месте гибели Абдурахманова и его подельников.

   – Жалко мужика, – сказал он. – Но я успел ему сказать, что о золоте знал до встречи с ним.

   – Похоронили хоть? – спросил я, думая о продолжении пирушки,

ненавязчиво прерванной Юркиным соседом.

   – Да... – улыбнулся Сергей, разгадав мои мысли.

   – Я попросил Бабека, чтобы подальше оттащил и по-своему похоронил... И не рассказывай десантуре ничего об Абдурахманове. Мятежники, так мятежники... А насчет того, кто мы и что тут забыли, им Зубков что-то проникновенно навешал. Да это их, судя по всему, не очень-то интересует.

Десантники и пилоты от плова отказались, сославшись на срочные дела в Душанбе. Дела эти в виде трех или четырех молодых барашков надсадно блеяли в кабине вертолета.

   – Иди, спасибо скажи этот барашек! – перед отлетом ткнул меня локтем в бок Палвон.

   – Мы отряд Оманкельдыева на Анзобе стреляли, потом на Пивдар за этот баран в отару дяди прилетали. Случайно вас видели... Сейчас этот три мятежник ваш плов бы кушал... Давай, теперь этот плов береги, сейчас подниматься будем.

   И резко задвинув дверь, приказал пилотам взлетать. Но тут же открыв дверь, он подозвал Сергея и что-то у него спросил. Сергей улыбнулся и прокричал Наташе:

   – Наташка! Лейтенантик тебе руку и сердце предлагает! Пойдешь за него?

Наташа улыбнулась и, моментально покраснев, крикнула:

   – Пусть в городе ищет! На Нагорной!

   Как только вертолет исчез, Толик достал из рюкзака две бутылки коньяка и налил всем по пятьдесят граммов. Этого хватило, чтобы воспоминание о случившемся налёте значительно потускнело. А через полчаса общими стараниями лагерь стал выглядеть так же, как до прилета Палвона, и мысли наши были заняты только застольем.

   ***

   И вот, наконец, перед нами на двух больших блюдах дымится плов –

красивый, аппетитный, посыпанный мелко нарезанным диким луком. Я встал и, наливая спиртное из канистры в протянутые кружки, пошел вокруг компании. Лейла смотрела на меня неодобрительно и даже, улучив момент, погрозила пальчиком. Я понял, что напиваться мне сегодня не следует, но все же плеснул себе на дно кружки и попросил минуточку внимания.

   – Я много говорил в эти дни и всем, наверное, надоел, – начал я.

   – Но прошу потерпеть меня в последний раз и не более пяти минут. Расскажу очень злободневный и поучительный тост. Слушайте:

   Однажды родился в богатой и знатной семье красивый и здоровый мальчик.

Всем он был хорош, вот только вместо пупка была у него аккуратная маленькая дырочка. Жить она не мешала, а никто другой о ее существовании не знал.

Но мальчика днём и ночью мучил вопрос: «Что это, почему я отличаюсь от других? Почему я не такой, как все?» И пошел он за ответом к известному мудрецу. Тот, заглянув в волшебную книгу, послал его за тридевять земель в лавку одной колдуньи купить за любую цену палисандровый ларчик с разгадкой.

И шел наш мальчик, уже прекрасный юноша, к этой колдунье много лет. Его друзья охотились на ланей и медведей, ласкали девственниц и жен,

воспитывали детей и защищали Родину, а наш мальчик все шел и шел... И вот, пришел он к колдунье и отдал ей все деньги и купил у неё этот ларец...

Открыл его, а там лежит маленький серебряный ключик. Недолго думая, сунул его наш мальчик, то есть прекрасный юноша, в дырочку вместо пупка, повернул... и попка его отвалилась и упала в дорожную пыль!

   Так выпьем же, друзья, за то, чтобы никогда уже больше мы не искали приключений на задницу!!!

   Мы дружно чокнулись, выпили и налетели на прекраснейшее кулинарное творение Бабека.

   – Молодец, Черный! Хороший тост, хотя и общеизвестный! Главное, –

краткий... Не вся водка в кружке высохла! А я уж, грешным делом, когда ты слова попросил, расстроился. Подумал, что в холодном виде всё кушать придётся! – Набивая рот, сказал Сергей.

   – Ну, братцы, такого плова я не ел давно! Поддержал его Зубков.

   – А где сам повар?

   – Он с этими двумя симпатичными иранками прогуляться пошел, – ехидно ответил Юрка, кивнув в сторону небольшой рощицы, зеленевшей в верховьях долины.

   – Не скоро, наверное, придет. Черный обещал после ужина Фатиму отдать Суворову. Так вот – этот шустрик смылся, чтобы "тело" застолбить

   – Да ты что? – поперхнувшись, воскликнул я. – Гладиатор! Спартак! Будет теперь в Захедане на моей королевской постели с Фатимой валяться, а потом в мраморной ванной обмываться! Ну, Бабек! И что, сразу с двумя пошел? У меня камень с души упал! Я все думал, что с этими бабами делать, а Бабек, оказывается, знает!

   Услышав мои слова, Лейла больно ткнула кулачком мне в бок. А Федя опять налил всем коньячного спирта, но я, сославшись на головную боль, отказался.

Ребята удивились, но уговаривать не стали. Житник сказал что-то Наташе на ухо по поводу моего отказа и предложил тост за прекрасных амазонок. Все выпили, и опять принялись за плов.

   Когда на блюдах образовались обширные проплешины, на дастархане опять появился армянский коньяк. Я взмолился, и Лейла разрешила мне выпить, показав большим и указательным пальчиком дозволяемое количество. Но я налил себе вдвое больше, потому что плов выпивку любит.

В момент моей расправы с аппетитной косточкой, из надвинувшейся уже темноты вынырнул Бабек. Справа к нему прижималась Фатима, слева – ее сестра.

   – Руслан, идем сторона, разговор есть, – негромко позвал меня новоявленный сладострастник. Я нетвердо встал, размял затекшие ноги и подошел к ним. Отведя меня в сторону, Бабек начал сбивчиво говорить:

   – Руслан, я Фатима и Фарида жена взять хочу... Они хороший женщина. Фатима злой был, но теперь она очень хороший, симпатичный стал. Ты ее не бойся теперь, я сказал, что ты – мой лучший друг. Она всегда хороший был! Просто у нее никогда не был хороший настоящий мужчина. Все женщина болшой любит! У меня он хороший ...

Она меня любит теперь и никто ей не нада. Пусть никто их не трогает! Они мои жена!

   – Как, сразу две? – проговорил я невпопад, не зная, как реагировать на желание таджика. Одно дело в кусты двоих вести, другое – под венец. Но неожиданно меня разобрал нервный мелкий смех и я, не в силах устоять, опустился на землю.

   – Почему смеешься? Шариат мне разрешает. Я три жена могу иметь!

   – Я рад, дорогой! Искренне рад! Бери, наслаждайся.

   Послушай, – меня уже трясло от хохота, – если Лейла – жена мне, то ты теперь мне тесть! Я тебя теперь по русским обычаям отцом называть должен! Ну, батя, удивил! Давай, поцелуемся! По-родственному! И пошли, выпьем за это.

   – Братцы! У меня тесть объявился! – Вернувшись к костру, закричал я товарищам.

   – Давайте выпьем за Бабека с мощным... Неожиданно меня толкнули в спину. Я хотел, было, вспылить, но замолк, решив, что за эту экзекуцию я непременно выторгую у Лейлы компенсацию в количестве пятидесяти граммов. Подмигнув Феде, я потянулся к плову. Тот налил всем понемногу и предложил тост за жениха и его невест.

   – Я всех на свадьба приглашаю! – сказал Бабек, когда мы выпили. – Через месяц играть будем.

   – В Нагзе будешь жениться? – усмехнувшись, спросил его Сергей.

   – Канешна! Теперь я там хозяин буду! Все приезжайте, "Волга" к вам

посылаю. Лучший музыкант будет!

   ***

   Ночь была теплой и безветренной. Чернота неба растворилась в ярком блеске бесчисленных звезд. Их невероятная близость время от времени заставляла то одного, то другого в изумлении вскидывать головы. Особенно часто это делал Федя...

   Когда плов кончился, компания наша распалась. Первыми ее покинули Юрка с Наташей. Они решили пройтись вниз по долине.

   – Прогуляемся, да и за тропой присмотрим, – доложил Житник и с

иронией поглядел в сторону Кивелиди. Себя он явно считал победителем, а Серого – проигравшим третьим и не мог скрыть надменной улыбки лжесупермена.

Бабек подождал, пока новоявленные жены уберут и вымоют посуду, потом обвесился одеялами, и увел их в дальнюю палатку. Сергей с Зубковым и Суворовым налили в чайник спирта, взяли спальные мешки и пошли говорить в ближнюю палатку. Они, конечно, могли бы с нами посидеть, но глаза Лейлы распространяли такое желание скорейшего уединения, что близко живущие полевые мыши, – и те подались в гости к далеким родственникам.

   Только Федя остался верен себе. – Он, словно Кащей, сладко спал на Золоте.

Мы с Лейлой сидели, обнявшись, и мечтали о счастье. Костер затухал. Когда из палатки начал раздаваться мощный, с присвистом, храп Зубкова, она таинственно взглянула мне в глаза и потянула за руку. Мы встали, я скатал спальный мешок, сунул его себе под руку и мы пошли вверх по склону, к звездам. За небольшой скальной грядой мы наткнулись на небольшую полянку, поросшую густой травой. Лишь только брошенный мною спальный мешок услужливо развернулся на траве, Лейла кошкой бросилась ко мне, и на целую вечность мы окунулись в море непередаваемого словами блаженства...

   – Ты... много раз был счастлив? – склонив головку мне на плечо,

спросила Лейла.

   – Да, несколько раз я был полностью, до конца счастлив. Почти как сейчас!

   – А когда в первый раз?

   – Это... это было очень давно. Мне было десять лет. В Душанбе стояла

страшная жара, и мы с мамой лежали на прохладном полу и ели виноград. Она никуда не спешила. Я рассказывал ей о своём новом друге Иване. Мама захотела познакомиться, и я счастливый, побежал за ним...

   Потом, когда у меня появилась семья, я тоже испытал это чудесное чувство.

Потом было ещё несколько мгновений счастья. В Приморье. Они были мгновенны, но всё равно оставили свой неповторимый след...

Мне не стоит, наверное, рассказывать о них подробно...

   – Рассказывай, рассказывай!

   – Мы ехали по цветущей тайге... Я сидел за рулём "Газ-66" и пел: " Один раз в год сады цветут, весну любви один раз ждут..." Впереди, на

   просторном, далеко вынесенном вперед буфере возлежала Инесса... Иногда, грациозно повернув голову, она смотрела на меня искрящимися глазами. Сердце мое замирало в изумлении: "Неужели я любим этой богиней?!"

   – Ты прости меня, но мне не хочется слушать Это! – отстранившись от меня, прошептала Лейла.

   – Я так и знал! Но пойми, я бы не рассказывал ничего, если бы не принадлежал тебе. Меня нет. Есть только мы! Я не могу тебе лгать. Ты должна все обо мне знать... Я хочу, чтобы ты любила, жила, говорила со мной! А не с моей тенью из прошлого! Чтобы возлюбленные не страдали, надо рассказать о себе всё. Иначе это сделают другие...

   – Прости! Но пока я чувствую себя пятой в седьмом ряду! И ещё! зачем ты все время смотришь на Наташу...

   – Во – первых! На сегодня ты первая в первом ряду! А во – вторых, я просто люблю смотреть на людей. А Наташа привлекает меня потому, что вижу, как она несчастна. Ей не сказали много хороших слов, о которых она мечтает! И я восполняю этот пробел.

   – И говоришь ей то, что должен говорить мне! – Лейла не на шутку рассердилась.

   – Да, говорю! Потому, что не могу видеть в женских глазах тоску!

   – А мне тоже нравятся некоторые мужчины! – мстительно бросила Лейла. Но вспомнив о Резвоне, вмиг осеклась, съежилась в подрагивающий комочек.

   – Ну, вот! Совсем, как воробей на морозе. Давай я тебя согрею...

   Лейла приткнулась к моей груди. Я обнял ее и начал убаюкивать.

   Через минуту она подняла голову и внимательно посмотрела мне в глаза.

   – Я знаю, ты любишь меня. И ты знай, что дороже тебя у меня никого нет. И не было...

   – Даже в прошлых жизнях?

   Лейла звонко рассмеялась, и внимательно посмотрев мне в глаза, спросила:

   – Ты, в самом деле, веришь в реинкарнацию или ты материалист?

   – Да нет, не верю... А "материалист", это ты откуда взяла? Я не помню, чтобы я или кто-нибудь произносил это слово?

   – Это Федя так тебя называет... И если хочешь знать, у нас много программ на ТВ. Представляю, что делается в Мире!

   – Ну, ну... Сами, значит, западными ценностями наслаждались, а мне

подсовывали телевизионные руководства по сбору фиников и домашнему производству гипса...

   –А ты порнофильмы хотел смотреть? – И Лейла с чертиками в глазах,

жеманно вздернула подбородок, плавным движением, наверняка

заимствованным из эротических лент, сдернула с себя укрывавший ее платок.

   – Я тебя обожаю! – воскликнул я и начал страстно целовать ее матовую грудь.

   Птица, дремавшая на ветке айвы, открыла глаза и внимательно

взглянула на нас. Оценив поцелуи, она выдала трель и улетела, чтобы не

мешать нашему наслаждению единения с Природой!!!

   ...Взявшись за руки, мы сидим на спальном мешке, и смотрим на звезды, на Млечный путь, на Бабековский гарем, на остатки костра, слушаем мягкий шелест реки, пение птиц, вспоминаем уверенного в себе Житника, и ожидающую счастья Наташу.

***

   Когда мы вошли в палатку, Наташа уже лежала. Я постелил Лейле рядом с ней, а сам примостился с боку.

   Через минуту, поцеловав ее, уже спящую, я услышал беспокойный топот ишаков.

«Наверное, запутались в веревках», – подумал я и, стараясь не шуметь,

поднялся и вышел из палатки.

   "О, господи, когда же я, наконец, высплюсь!" – Пробормотал я вслух и, позевывая, пошел к серебрящемуся в лунном свете ручью, на берегу которого паслись ишаки. На половине пути я почувствовал между лопаток дуло ружья и сразу же услышал сдавленный шепот Юрки: "Тихо, Чернов, не шуми! Не хочу тебя пугать, но свидетели мне не нужны! Иди".

   И Житник, подталкивая меня в сторону ишаков, больно ткнул стволом в

спину. Один из ишаков, кажется Пашка, был отвязан и навьючен четырьмя мешочками с золотом. Юрка заставил меня лечь лицом к земле. Приставив к голове ствол, ловко связал мне руки куском геофизической проволоки, затем впихнул мне в рот грязный носовой платок. И мы пошли. Впереди Пашка, за ним я, и сзади – Житник.

   – У меня даже не картечь, пули в обоих стволах, – немного погодя сказал он равнодушным голосом. – Иди, быстрее, не зли меня!

Мне не хотелось сопротивляться. Наверное, я уже прожил жизнь. А, может быть, и нет. Но счастье прошедшего вечера еще согревало сердце и не хотело освобождать место для иных чувств.

Шли долго... Места эти Юрка знал лучше меня. До того, как попасть в

мою партию, он несколько лет работал здесь на сурьмяных месторождениях. Каждый день, после документации траншей или маршрутов, он до поздней ночи гонялся за сурками и по каждой тропке мог пройти с закрытыми глазами. Кстати сказать, мы и познакомились впервые где-то здесь.

Я, только что назначенный на высокую должность техника-геолога с окладом в 105 руб., шел пешком из Анзоба в Тагричский поисковый лагерь и на подходе к нему, уже ночью, встретил на тропе невысокого, грузного парня в штормовке. Взглянув колючими глазами, он пошёл, заложив руки за спину, с рюкзаком, доверху набитым застреленными сурками.

   Это был Юрка Житник. Зимой из сурчиных шкур он шил шапки.

Его недружелюбный тогдашний взгляд я помню до сих пор.

Когда мы взобрались на Пиндарскую седловину, было уже светло.

   – Погоди, Чернов... – услышал я хриплый голос.

   – Я долго с собой боролся, но ничего не получается. Хочу убить тебя, так лучше для всех будет! Обуза ты даже для себя самого! И молчи, потому что уже очень много сказал!

Он отвел меня к водоразделу и поставил спиной к невысокой скале. Далеко внизу, на востоке, в долине Тагобикуля виднелись маленькие прямоугольники наших палаток, В одной из них безмятежно спала Лейла.

   Пули ударили в грудь и голову, и некоторое время было больно...

   ***

   Сквозь сон Лейла услышала отдаленные выстрелы и сразу проснулась.

Ребята, разбуженные её криками, бросились к яме с золотом. В ней,

свернувшись калачиком, спал Федя. Его растолкали. Кое-как поднявшись на ноги, он рассказал, что ночью его разбудил Житник и предложил выпить.

Федя, конечно, согласился, вылил в себя спирт и немедленно отрубился.

   – Вот сука! – в сердцах выругался Сергей.

   – Автоматы я с собой в палатку взял, и патроны от его ружья. Значит, припрятал, сволочь! На один дуплет у него осталось. Или у них... – добавил он и внимательно посмотрел на Лейлу. Та мгновенно подскочила к нему и с размахом, хлестко, ударила по лицу.

   – Ну, ты даешь! – воскликнул он, отстраняясь от разъяренной девушки.

   –Прости, вырвалось! Сам бы врезал, если бы кто другой так сказал.

   – Слушай, ты ведь... ты ведь с вечера с ним, как говорится, была... –

запинаясь, обратился Лешка к бледной, осунувшейся Наташе.

   – Да была! Почти всю ночь была! – истерично взвизгнула Наташа. – Он говорил сладко. Поженимся, детишек нарожаем! И что любит меня и никогда не бросит. Со слезами на глазах упрекал за белобрысого лейтенанта. Но что-то такое было в нем, в его словах – не верила я! Теперь понимаю, о чем он думал! Он еще до того, как со мной ушел, все решил, Торопился! Думал, наверно: "Вот только трахну эту сучку и побегу..."

   А под утро привел он меня в палатку и сказал, что попьет еще с Федей. Чмокнул в щеку и ушел. Минут через пять Черный с Лейлой пришли...

   ***

   Оставив Лешку сторожить золото, Сергей с Зубковым схватили автоматы, и кинулись в погоню. За ними следом пошли Лейла и Бабек.

   Моё бренное тело преследователи нашли быстро и, секунду постояв над ним, продолжили погоню. Далеко внизу у Пивдара, на тропе, ведущей к Ягнобу, маячила фигурка Юрки, нещадно погонявшего осла. Спускаясь с перевала, Сергей решил срезать тропу, но оступился, и упал на камни. Из открывшихся ран пошла кровь, и Сергею пришлось вернуться.

   Через полчаса Зубков стал настигать Житника. Поняв, что не уйдет с грузом, тот бросил ишака и три мешка. С оставшимся драгоценным мешком, он быстро ушел в хорошо известные ему скалы Маргибского горного узла.

Преследование длилось часа полтора, но закончилось безрезультатно. Зубков расстрелял почти все свои патроны. Юрка ловко лавировал среди знакомых скал, устраивал в подходящих местах камнепады. Последний из них накрыл Толика. Один камень вскользь ударил его по бедру, осколок другого угодил в лоб. Плюнув в сторону удаляющегося Юрки, Зубков прекратил преследование, отыскал мешки с золотом, ишака, взгромоздился на него и поехал в лагерь.

   А Житник, притаившись в расщелине, несколько минут наблюдал за Зубковым. Все смешалось в его взгляде – и радость победителя, и разочарование неудовлетворённого исходом погони злодея. Ведь он остался

фактически с носом. А именно – со своей законной частью добытого золота. «Зато я прикончил Чернова», – успокоил он себя и постарался изобразить на лице довольную улыбку.

   Когда Зубков скрылся из виду. Житник развязал мешок, вынул из

него несколько больших самородков, аккуратно разложил их на краю

расщелины и начал любоваться. Утреннее солнце светило нежно, и золото, отражая его лучи, слепило глаза своим жирным блеском. «Кучеряво... Жалко будет продавать...» – подумал он, переводя ленивый взгляд с одного самородка на другой.

   Вернув их в мешок. Житник закопал на дне расщелины оставшуюся

без патронов двустволку, затем подтянул лямки рюкзака и, уложив в него

золото, ушел вниз к Ягнобу. «Переправлюсь на тот берег и уйду в Анзоб по верхней тропе, – решил он. – На нее они не сунутся...»

   Внизу спокойно шелестела река. День только начинался. Утренняя прохлада бодрила, но Юрке вдруг стало страшно. Ему показалось, нет, он понял, что скоро его не станет...

   Все это яркое, четко зримое, осязаемое окружение – полосатые

мраморные скалы с оранжевыми узорами лишайника, корявый ствол уставшей от солнца арчи, выбравшаяся на летнюю прогулку семейка статных, розовых эремурусов – всё Это останется и будет всегда, а его – Юрия Львовича Житника не будет... Перед его глазами поплыли чёрные круги, ноги подкосились, и Юрка упал.

Немного придя в себя, он начал растирать лицо, шею, уши.

   "Это – удар, солнечный удар..." – пришла ему в голову мысль, и он отрывисто захихикал...

Поднявшись и отряхнувшись, Житник закричал:

   – Нет! Не всех сурков я еще передавил! Не всех!

   – Всех... – вдруг услышал он откуда-то сбоку тихий усталый голос. Медленно повернув голову, мародёр увидел Зубкова, сидящего под росшим над тропой кустом шиповника. На коленях лежал автомат.

   –Ты? – прошипел Житник. – Ты же... Я же...

   – Могилу рыть будешь? – равнодушно спросил Толик, выплевывая

   изо рта стебелёк травы.

   – Зачем?.. – пробормотал вконец растерявшийся Житник и представил свой каменистый могильный холмик и себя, мертвого под ним.

   –Барство это...

   – Ну, как хочешь... Просто на тропе не хотел тебя оставлять – негигиенично... Снимай рюкзак!

Житник снял рюкзак и бросил его на землю. Он уже взял себя в руки и

   лихорадочно обдумывал варианты спасения. "У него два-три патрона, не больше. Попрошу разрешить мне снять сапоги, сниму один, брошу в него и петлями побегу к уступу... Под ним – заросший травой ручей...

   – Не надо ничего придумывать, Юра! – вставая, прервал его мысли Зубков.

   – Со мной у тебя нет никаких шансов. Пошли за скалу, там я видел берлогу... И ткнув дулом автомата в бок Житнику, направил его вперед. Сам же, взяв рюкзак, пошел в двух шагах позади.

«Не сможет выстрелить!!! – вдруг осенило Юрку. – Зубков не сможет выстрелить. Он не палач! Высоцкого любит... Он не выстрелит! Нет!»

Испарина моментально покрыла его лоб. Капельки пота, соединяясь в

жиденькие ручейки, стекали в глаза. Отершись тыльной стороной ладони, Житник медленно обернулся и, внимательно взглянув в глаза Анатолия, понял, что тот и в самом деле не сможет расстрелять его.

Зубков, действительно не представлял себя в роли палача. Они подошли к берлоге и Житник, взглянув на ее дно, увидел огромную гюрзу.

   – Гюрза! Смотри гюрза! – воскликнул он, мгновенно решив использовать удивление Зубкова в целях побега.

Но Зубков никак не отреагировал и, бросив рюкзак, приказал:

   – Становись к краю. Лицом ко мне! – и, когда Житник выполнил приказ, нацелил дуло автомата. Так – глаза в глаза – они стояли минуты три. К исходу третьей лицо Юрки скривилось в пренебрежительной улыбке.

   – Не можешь, малохольный? – спросил он с ехидцей. – Давай, я тебя научу, мент благородный! У меня не заржавеет. А лучше, давай кончим эти игры и пойдем потихоньку в лагерь, там разберемся.

   – Не могу... – покачал головой Толик.

   – Было бы у тебя оружие... А так не могу... И не хочу.

   И сел на подвернувшийся камень, не сводя, однако глаз с Юрки. Посидев так с минуту, он вдруг устремился взглядом в сторону

   берлоги. Прочитав мысли Зубкова, Юрка забеспокоился. "Скормит, ментяра, змеюке"– и фио не спросит.

   А Зубков, взяв автомат в левую руку, встал, подошел к рюкзаку и вынул из него мешок. Затем, внимательно наблюдая за оцепеневшим Житником, направился к берлоге, спустился в нее и молниеносным движением опытного боксера-легковеса поймал короткую жирную гадину за шею и, злорадно улыбаясь, устремился, к объятому страхом, отступающему к скале, Житнику. Постоял, а потом взял рюкзак и вложил в него злобно извивающуюся змею.

   – А теперь, дорогой, иди сюда! – поманил он, застывшего от страха Юрку.

   – Мы с тобой будем играть в таджикскую рулетку!

Иди, Юрик, не бойся – шансы у нас будут фифти – фифти.

Житник сначала ничего не понял и продолжал стоять с лицом, белым, как летнее облачко. Но примерно через полминуты сообразил, что Зубков предлагает ему своеобразную дуэль с равными шансами на жизнь. По сравнению с расстрелом эта дуэль показалась ему спасением и он, весь охваченный накатившейся вдруг радостью, пошел, почти побежал к Зубкову.

"Баран!!! Благородный баран! – ликовал он. – Такой баран не может, не может не проиграть! И я еще вернусь с его автоматом к ним в лагерь!

Они сели на колени перед шевелящимся логовом смертоносной твари,

обхватили замком друг другу смежные руки и, сделав паузу, кинули их в рюкзак!

   И все повторилось! Повторилось все, что Юрка почувствовал перед тем, как наткнуться на Зубкова. Когда змея вонзила зубы в запястье, Житник понял, что сейчас перед его глазами промелькнёт вся его жизнь...

   А потом оборвётся, словно осенний жёлтый лист обрывается ветром.

   Он попытался вырваться, освободить руку, разгрызть рану зубами, не дать яду впитаться в кровь! Но Зубков держал его железной хваткой. И вся змеиная ненависть капля за каплей впитывалась в обмякающее Юркино тело...

   ***

   Дождавшись, пока Житник окоченеет, Толик перетащил труп в берлогу. Затем завалил его камнями, нашел ишака, погрузил на него долю Житника и пошел в лагерь.

   На перевале он нашел Сергея с Бабеком и Лейлу. Они колдовали над моим телом.

   – Живой, что ли? – подойдя к ним, удивленно спросил Зубков.

   – Пока – да... – ответил Сергей, не оборачиваясь.

   –Одна пуля по черепушке чиркнула, насилу кровотечение остановили, другая – сидит в груди.

Повезло ему... Патроны, наверное, у Юрки отсырели.

   – Поймал Житника? – встав на затекшие ноги, поинтересовался Бабек.

   –Поймал...

   –Убивал?

   – Нет... он сам сдох, – ответил Зубков и присев на порыжевшую траву,

   рассказал о смерти Житника.

   – Ну и дурак! Она могла обоих укусить, – сказал Кивелиди, выслушав

рассказ.

   – С собаками надо по-собачьи. Убил бы сразу или, в крайнем случае,

надавал бы по морде и отпустил. Но я бы не отпустил...

   – Что теперь говорить? – пожал плечами Зубков. – Он теперь на небесных сурков охотится... Хорошо ему...

   – А откуда в этих краях гюрзы? – нарушил Кивелиди установившееся

молчание. – Они же в таких высоких местах не водятся.

   – Э... В этот места многа мышь с чума пришла, – начал объяснять ему Бабек.

   – И один большой умный дохтур из Душанбе савсем давно сюда многа гюрза привозил, чтобы они этот мышка кушал. Но у них апетит не был и они все уползал.

   – Чудеса! – удивленно покачал головой Зубков и, широко и звучно зевнув, предложил:

   – Давайте, что ли в лагерь двигаться. Выпить хочется, – сил нет...

   – Ты давай с Бабеком вниз топай. Отведете этого ишака, а приведите другого. Надо Руслана транспортировать! –

   Кивелиди как никогда чётко отдавал распоряжения, не забывая прощупывать мой пульс.

   11. Без комментариев.

   ... После того, как Житник всадил в меня две пули, в глазах у меня потемнело, я упал и, как ни странно, «попал в тоннель, в конце которого брезжил дневной свет».

   Я пошёл на этот свет, и через некоторое время очутился в длинном коридоре.

   "Почему – то никого нет." – отметил я про себя. И тут же, в конце коридора появился мужчина. Он прошел мимо меня, проглядывая на ходу, какие – то бумаги. Из соседней комнаты вышла бледная пожилая женщина. "Районная поликлиника" – решил я, и приоткрыл одну из многочисленных дверей.

Посередине небольшой, уютной комнаты стоял стол, за ним сидел

благообразный мужчина средних лет и внимательно смотрел на меня.

Удовлетворенно кивнув, он жестом указал мне на стул. Я сел и оглядел стол. Он был пуст. Это показалось мне странным. Мужчина

улыбнулся и достал папку. На лицевой стороне, в жирной черной рамке красным цветом было аккуратно выведено:

«Чернов Руслан» и чуть ниже– «20.03.1951 – 07.07.1997».

   – Мы стараемся не тревожить своих клиентов вычурными интерьерами, – улыбаясь, проговорил хозяин комнаты.

   И тут до меня, наконец, дошло, где я нахожусь.

   Я вспомнил! Житник убил меня! Поставил к стенке и с трех метров выстрелил. Когда он нажимал на курки, я понял, почему завязывают глаза людям, поставленным к стенке. Убийцы закрываются от своих жертв!

   И им не приходиться вспоминать глаза несчастных, отправленных в Мир иной. Житник не завязывал мне глаза. И когда он подошел удостовериться в моей смерти и наклонился над моим телом, я смотрел на него. Но не видел. В голове у меня застыла сдвоенная картинка: "Чеченцы осматривают насквозь простреленную из "Калашиика" березу, пуля проходит сквозь мою грудь – она сначала оттягивает до предела мягкие ткани, потом рвет их, движется дальше и вот, наконец, выход... "

   – Да, молодой человек. Вы правы. Вы завершили свои дела на Земле и нам необходимо совершить некоторые формальности. Но Вы не волнуйтесь! Все не так грустно, как может показаться. После беседы со мной, Вам представится возможность испытать процедуру внедрения в новый для Вас Мир. Это вызывает неоднозначную реакцию. Но смею Вас заверить, что в будущем Вам всё будет понятно.

   – Валяйте! Мне все равно – я умер...

   – Ну, зачем так категорично!? Видите ли... Вы, я, комната, стол, – все это не настоящее, в Вашем понимании устройства Мироздания. Точнее, не реальное! Но, как видите, тоже имеющее право на существование! Как бы парадоксально это не было, но всё, что перед Вами – это Виртуальный Мир. Надеюсь, Вы знакомы с этим термином.

   Доктор внимательно посмотрел на меня. Так назвать мужчину,