Текст книги "Бег в золотом тумане"

Автор книги: Руслан Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

   – Расскажешь кому, что его вертолет сбил, – не поверят, – усмехнулся Сергей, мрачно разглядывая небо.

   А в это время злополучный и всеми нами проклятый вертолет появился со стороны Ягнобской долины и, не снижая высоты и не меняя курса, ушел в направлении к Сардай-Мионе.

   – Опять вертушка! А мы всё смеемся, – слегка поморщился Кивелиди, задумчиво выжимаая воду из плечевых накладок Фединого

пиджака.

   – Похоже, Тимур уже рудник там организовал. И гребет самородки лопатой.

   – Ну и хрен с ним! – отозвался я. – Зато молодость вспомнили. Я все мечтал в этих краях побывать.

   – Радуйся тогда. Твои мечты исполняются, – усмехнулся Серёга и, обернувшись к несостоявшемуся утопленнику, строго приказал:

   – Федька, доставай водку!

   Пострадавший мгновенно взбодрился и быстро развязал вещмешок.

   – Усе в порядке, шеф! – радостно воскликнул он, понюхав, многократно обернутый в нижнее белье и перевязанный сверху

бечевкой, мокрый сверток. Наливай, Русик, не тяни!

   Фредди веселел на глазах.

  – Ну что? Полетал чуток, Коуперфильд хренов!?

   Я размотал сверток, достал бутылку и, сорвав зубами крышку, подал жаждущему Феде. Отпив граммов сто пятьдесят и немного порозовев, он пообещал, что впредь будет более осторожным. На его языке это звучало примерно так:

   " Яйца морозить больше не буду! Век воли не видать"!

  – Не будешь, конечно. Я тебя на ишака посажу и проводом

примотаю. Есть у меня такой провод – тонкий и многожильный. Юрка ими сурков ловит. Отвязывать буду лично – по малой и большой нужде!

   Пообещав это, я вспомнил давнюю историю и рассмеялся. Мужики удивлённо взглянули на меня, и я начал рассказ, надеясь отвлечь Сергея от мрачных мыслей:

   – Однажды мы возвращались с Барзангинского горного узла. С нами "шёл" геолог – Одиннадцать Лет Октябрьской Революции Иванович Худяков. Такое вот экзотическое имя – Олор. Мы его уважали. На студенческую скамью майор Худяков сел в сорок пятом, сразу после войны.

   На этот раз, наш малопьющий и уважаемый коллега столько выпил, что в седле не держался ни при каких обстоятельствах!

   Был вечер, а надо было добраться до промежуточного

лагеря. Мы крепко привязали Олора Ивановича проводом к лошади и спокойно продолжали путь.

   Подкралась ночь. На отдых устраивались в кромешной тьме...

   Утром встали, кое-как позавтракали и побрели в основной лагерь. Лишь километра через три вспомнили, что Олора ночью никто с лошади не снимал, и что утром его в лагере никто не видел.

   Бросились назад, начали искать и, наконец, в дальней березовой

   роще нашли беднягу. Он висел на проводах вниз головой под

   мирно пасущейся лошадью!".

Я взял бутылку, отхлебнул пару глотков и наткнулся на жалобные, просящие глаза нашей «амфибии». Сердце моё не выдержало и, после одобрительного кивка Кивелиди, я вручил Феде остатки «живой воды».

   ***

   Странное дело! Этот урка, прикончивший, как минимум, трёх человек, начал вызывать у нас какие-то теплые, может быть, даже дружеские чувства.

В геологии всегда ошивается много зеков, в том числе, отмотавших срок, за тяжкие преступления. Они всегда имеют оправдательные легенды, в которые естественно никто не верит:

   "Иду, никого не трогаю, гляжу, – мертвая девочка лежит в арыке.

   Ну и понес ее в медпункт..."

   Эти истории неизменно вызывали у всех неприятный осадок и еще что-то. Постепенно на первое место выходили качества зеков, важные в условиях экспедиции и относиться к ним начинали иначе.

   Часто разговаривая у костра по душам, я пришёл к заключению, что иным наш попутчик Фёдор Гуськов быть и не мог, потому что родился в семье, где основным развлечением отца и матери была водка.

   Когда Феде было три года, отец, хохоча, дразнил его, словно щенка, куском хлеба и говорил: "А ну – ка, отними!" Этих простых слов было достаточно, чтобы жизнь мальчика "покатилась по тем самым рельсам, которые приводят в места не столь отдалённые"...

   Понимая всё это, мы приняли Федин менталитет к сведению, и не стремились ставить перед ним задач, над которыми бьётся лучшая часть Человечества.

   Достаточно того, что в «разведку» с ним мы уже идём...

   Воссоединившись с Лейлой, Бабеком и Юркой, мы переодели потерпевшего и начали медленно подниматься по вьющейся тропе.

   Через некоторое время Житник приметил рощицу из тальника, спрятавшуюся в уютной лощине. Подойдя к ней, мы обнаружили развалины небольшой летовки. От этого места до перевала было

   не более пятисот метров.

   Посовещавшись, мы решили разбить лагерь. Быстро поставили четырехместную палатку, соорудили очаг, нарубили дров. За это время Юрка завалил тощего и облезшего после зимовки сурка. Наши мусульмане Бабек и Лейла, поморщились и попросили не использовать общей посуды для его приготовления.

   ***

   Мусульмане не едят сурков, считая их родственниками хрюшек. На самом деле, мне кажется, причина не в родственных связях, а в

том, что сурки являются распространителями чумы. Мне говорили, что в начале века от этой беспощадной болезни полностью вымер близлежащий кишлак Анзоб. В его окрестностях, в почвенном слое, я видел тонкий слой извести. После смерти последнего жителя, царские эпидемиологи посыпали негашенкой всю округу. А началось все с простого пастушка.

   Он, бедняга, гоняясь за убежавшим бараном, сорвался со скал и здорово ободрал спину. Местный знахарь лечил пострадавшего древним способом, а именно – пересадкой кожи. Он просто-напросто содрал с первого попавшегося сурка шкуру и наложил на рану. К несчастью, сурок оказался чумным, и пастушок утащил в могилу весь кишлак.

   ***

   Пока Житник разделывал сурка и жарил его в скороварке, Бабек с Лейлой приготовили себе рисовую кашу с бараниной. Поев, мы стали готовиться ко сну. Назавтра было решено подниматься с рассветом.

   Я всегда был совой и никогда, даже валясь с ног от усталости, не засыпал до наступления ночи. Лейла заснула, лишь только ее голова прикоснулась к спальному мешку. Я выбрался к догоравшему костру, подбросил пару веток и стал думать о нашем трудном и опасном предприятии.

   Меня беспокоило будущее всех моих друзей, отважившихся пойти за золотом. Все ли мы вернёмся назад? Даст ли богатство счастье Феде, Юрке, Лёхе, Сергею, Бабеку, Наташе, мне и Лейле? Ответов не было, и это очень меня удручало...

   С запада, медленно выплывали легкомысленные перистые облака – нежные, бледно-розовые, но очень яркие на фоне темнеющего неба. Ниже застыли темно-серые тучи. Перистые облака, уносились на восток и там, в стороне от вечерней зари, казались уже не облаками вовсе, а жалкими помарками. Тучи же степенно двигались на север, становясь, все более угрюмыми и настораживающими...

   Я пошел к ишакам. Они сосредоточенно выискивали среди травы остатки нашего ужина. Я отвязал их и повел к ложбинке, сплошь поросшей изумрудными стрелками зеленого лука.

   "Странно, что Бабек сразу не оставил их здесь, – думал я, привязывая ослов к забытому чабанами колышку.

   А эта вертушка... Что она здесь делает? А если Абдурахманов действительно уже на Уч-Кадо? Юрка, гад, точно устроит гражданскую войну!

   Стало темно. Луна повисла над горами. Одна горная гряда отбрасывала тень на другую. Скалы, неприступные в лучах солнца – в лунном свете загадочны. Снег резкими белыми мазками расчерчивает склоны дальних вершин.

   Внизу шумит река. Ледник, застрявший на перевале, мерцает

таинственным блеском. Небосвод, словно подиум, а звёзды, одна ярче другой и луне приходится прятаться за ближайшей тучкой...

Костер совсем потух, но угли все еще тлели и иногда, то там, то здесь

охватывались короткими протуберанцами.

   Вдруг очень захотелось спать. Войдя в палатку, я лёг, обнял Лейлу и

закрыл глаза. В полудрёме мелькнула последняя мысль: «Скоро разбогатею и стану плавать с моей рыбкой в мраморном бассейне с искусственной морской водой и настоящими пальмами вокруг»...

   8. Кумарх.

   В шесть часов утра, мы уже бодро шагали навстречу неизвестности. Я напевал себе под нос: ...

   "И можно свернуть, обрыв обогнуть,

   но мы выбираем трудный путь,

   опасный, как военная тропа..."

   Самое удивительное, что эти незабываемые строки подходили нам на все сто! Еще несколько часов и там, за перевалом, мы увидим речку Кумарх и за ней Кумархское рудное поле. Поле моей юности, поле надежд. Я был еще молодым специалистом, лохом, можно сказать, и вдруг нежданно-негаданно для многих и, прежде всего для себя, стал старшим геологом партии. Глеб Корниенко заболел туберкулезом и, ложась в больницу, рекомендовал меня на свое место. Как я понял, прежде всего, за мою нестандартность, которую он в течение полугода стойко испытывал на себе. И я стал полновластным

«хозяином» месторождения! О боже, как меня распирало чувство

собственной значимости! Как я был горд и высокомерен! Пока не наделал ошибок, которые до сих пор стыдно вспоминать...

   – Слышишь, Черный, кажись опять вертушка? – мои мысли прервал

тревожный голос Кивелиди.

  – Я, Сергей, удивляюсь! – взорвался я, зашарив глазами по небосводу. Ты же знаешь, что полагается за панику "на корабле"!

   Голой задницей в снег!

  – Да хоть передницей! – Кивелиди был похож на пружину.

   Они ведь могут и из автомата шарахнуть.

  – Ну и наблюдай тогда! А я буду тебе под ноги смотреть...

   Первые несколько километров тропа была отличной. Но выше, она разбухла от грязи.

Периодически, кто-нибудь из нас, включая ишаков, падал, и скоро мы стали жёлто – коричневыми от глины. А через километр «наступила зима». Наша «нить Ариадны» – тоесть тропа, исчезла под снегом, и я не знал, куда идти. Двигаться наугад, было опасно.

   Посовещавшись, мы решили идти по лавине, покрытой ледяной коркой. Возможно на другом её краю найдётся наша тропинка...

   Мужчины поочередно меняли впереди идущего. А Лейла с Наташей меня просто восхищали. Они ни разу не пожаловались на трудности перехода. А когда я заглядывал им в глаза, – ласково улыбались...

   Неожиданно один из ишаков – "Черный", сорвался. Но он оказался сообразительным, и успел упереться копытом в торчащий из снега скальный выход.

   Возвращение "Чёрного" на исходную позицию заняло больше часа. Эта

операция отняла последние силы, но перевал был уже перед нами. Казалось, что его можно «коснуться рукой»!

***

И вот наконец мы на Кумархском плато. Оно знаменито месторождением оловянного камня – касситерита.

   Нашим взорам предстала площадка в четыре квадратных километра, обезображенная глубокими шрамами разведочных канав и

траншей.

   Касситерит содержится в кварц-турмалиновых жилах, рассекающих месторождение с востока на запад и прослеживающихся на несколько километров. Жил – десятки, а минерала немного и не везде. Методы поиска – обычные: На поверхности рудного поля, перпендикулярно направлению жильной серии, рылись канавы и траншеи. На вскрытых жилах брались пробы руды.

   Через полгода приходили результаты химического и спектрального анализов, и мы начинали выделять рудные тела – более или менее протяженные участки кварц-турмалиновых жил мощностью (шириной) не менее 0,8 метров и с содержанием олова выше 0,40%. Иногда это удавалась сделать, и тогда рудное тело прослеживали на глубину.

   Где-нибудь на крутом склоне, ниже канав, вгрызались в рудоносную жилу штрековой штольней и опробовали ее через каждые три метра. Или рассекали всю жильную серию штольней. А уже из нее проходили штреки по жилам, с промышленным содержанием касситерита и по жилам "слепым", то есть, не обнаруженным на поверхности. Много лет назад, уезжая с Кумарха, я думал, что никогда сюда не вернусь. Но через два года я приехал сюда со своим аспирантским отрядом.

   Прошли годы, и я снова здесь... Землянки, в которых мы жили в течение

многих лет, растащены на дрова, устья многих штолен – завалены. Природа почти «залечила раны», многие из которых были

нанесены лично мной. Бесчисленные канавы и траншеи, дороги и подъездные пути, отвалы и буровые площадки заросли бурьяном. Крутые склоны осыпались. И не было со мной товарищей, с которыми я делил радости и печали, хлеб и водку...

   Их раскидало по месторождениям и рудопроявлениям Таджикистана.

А потом они стали беженцами и разбрелись по заброшенным городкам и сёлам России-матери.

   Я скользил взглядом по развалинам нашего базового лагеря. Вот здесь была баня и бильярдная, здесь пекарня, а здесь – моя камералка, в которой мы после прихода вахтовки частенько устраивали пиры и танцы... Вон там стояла моя палатка. А неподалёку от лагеря – "Восьмое чудо света". Так называемая, Верхняя тропа, извивающаяся по скалам стометровой высоты. По ней я гонял студентов, чтобы не боялись ни бога, ни чёрта!

Некоторых, наиболее впечатлительных, приходилось выносить на руках, но действовало безотказно. А вон там, в зарослях иван-чая до сих пор видны ржавые остатки бурового копра – памятник моему позору!

   Задавая эту скважину, я глупейшим образом ошибся в масштабе и вбил

определяющий устье кол, не в двухстах метрах от рудной зоны, а всего в пятидесяти. И рудная зона была вскрыта не на глубине 300 метров от

поверхности, как проектировалось, а в десять раз ближе.

   Никто ничего не заподозрил, а я смолчал. И двести тысяч советских рублей вылетело в трубу.

А вон там, на той крутой канаве N1337, чуть не погибла Ксения, сваленная с ног солнечным ударом. Она катилась вниз по склону метров десять и искалечилась бы, если бы совершенно случайно ее не откинуло в мощный куст кислячки или, по-европейски, ревеня.

   Вон стоит списанный, но почему-то не увезенный на металлолом, бульдозер ДТ, дэтешка.

Облупленный, заржавленный. А когда-то он был оранжево-голубым, веселым, шумным... Валька, мой пятилетний сын, любил, подражая бывалым бульдозеристам, сидеть за его рычагами с приклеенным к нижней губе окурком «Беломора».

   Это мой Кумарх... Я знал здесь каждую канаву, знал, где и какой мощности в них подсечены рудные жилы и какое в них содержание олова. Я знал здесь каждую тропку, каждый камень, все грибные места и каждую неразорвавшуюся мину.

   Я вернулся! Налюбовавшись красотами Памира, мы начали спускаться вниз, в долину Хаттанагуля, левого притока Кумарха. Не прошли и двух шагов, как Федя упал. Он поскользнулся на ровном месте и, опрокинувшись на спину, поехал вниз по склону. Ему понравилось, и он стал искать место, где бы еще прокатиться. Наташа тоже решила развлечься и, выбрав крутой участок, заскользила чуть согнув колени.

   Когда их энергия иссякла, я решил прочитать лекцию о некоторых

правилах поведения на высокогорье. Выйдя вперед и, периодически

оборачиваясь к Наташе, я стал говорить, что спуск с вершины – конечно, веселая штука, но, как ни странно, подниматься всегда труднее и опаснее.

"Человека тянет вниз вес его тела и кажущаяся легкость

спуска, – поучал я. – К тому же, почувствуйте разницу: он поднимается головой вперед, а при спуске – впереди задница. Поэтому, чтобы не было ненужных приключений, давайте внимательнее глядеть под ноги и не..."

   Последние слова я сказал уже кувыркаясь. В трёпе я не заметил, что склон слева стал значительно круче. И поэтому, оступившись, я не смог удержаться и рухнул вниз. Метров триста я скользил на седалище и финишировал на небольшой площадке перед известняковой грядой. Снега на ней почти не было, и между двух скальных выходов я увидел фрагмент тропы!

Я поднялся на ноги и стал кричать остальным, чтобы они спускались таким же способом, сбросив предварительно рюкзаки и ослиную поклажу. Услышав мои слова, Юрка и Сергей подошли к Бабеку и, размахивая руками, стали о чем-то говорить. Я понял, что они обсуждают горнолыжные способности наших ослов, И по последующим приготовлениям и нервозности длинноухих догадался, что они не согласны с решением Homo Sapiens.

   Не прошло и пяти минут, как рюкзаки и остальная поклажа полетели вниз. За ними лихо соскользнула Наташа, но эффектного зрелища не получилось:

   Примерно на середине пути она потеряла равновесие, и остаток пути ехала на животе головой вперед. Житник, недовольно покачав головой, снял куртку, сложил ее наподобие подушки и подошел к Лейле. Положив эти импровизированные салазки перед ней, он жестом пригласил ее воспользоваться ими.

   Поколебавшись немного, Лейла села и поехала вниз и, к счастью, без

   приключений.

   "Еще немного снега, солнца и ветра и эти бархатные щечки, этот гладенький лобик и особенно этот миленький изящный носик станут такими, словно она побывала на Средиземноморском курорте".

   Пока я смазывал лицо Лейлы, нашедшимся у меня в рюкзаке вазелином, наверху развернулась веселенькая сценка...

   Ребята связали ослам ноги, и, лишив возможности самостоятельного спуска, скинули одного за другим. Ослы заскользили вниз, вращаясь вокруг своей оси. Им вдогонку покатились мои товарищи. Юрка догнал одного из ишаков и повалился на него. В Юрку врезался Бабек, и к нашим ногам скатилась куча из животных, чертыхающихся людей и снега. В общем, все обошлось. Тропа спускалась к подножью известнякового пласта и терялась под ледяной коркой. Посовещавшись, мы решили пробиваться через снежные навалы. У нас была саперная лопатка, охотничий топорик и ножи.

   Ковырялись мы до вечера без перерывов. Работали в две смены, по двое. Федя не принимал участия в сооружении тропы. Его мутила панорама круто сбегающего вниз, блестящего, оплавленного солнцем, снежного ската и обрыва, усеянного камнями с острыми краями.

   ***

   Первыми по рукотворной тропе прошли ишаки, затем женщины. Потом все остальные. Хуже всех чувствовал себя Федя. Увидев это, я взял его сзади за полу пиджака и посоветовал идти обычным шагом и смотреть вперед...

   – Иди ты впереди! – жалобно попросил он.

   – Не трусь! Здесь не страшнее, чем в городе. Просто там ты ко всему привык. И к "перу" в пивной, и к голоду и к холоду. Думаешь, мне не страшно? Страшно, но я хочу дойти до костра, до горячего ужина, и конечно до Лейлы! По этой самой тропе. И ты иди к ним. Или к чему-то другому... Уверяю, дойдешь, никуда не денешься!

   В правой руке у меня был топорик. Им я время от времени врубался в склон, В мою левую руку, словно клещ, вцепился Федя, тяжело дышащий, и с покрасневшими глазками, готовыми в любое мгновение выпустить слезу. Его мандраж действовал мне на нервы, но я терпеливо, словно ребёнка, вёл Федика навстречу райской жизни.

   Время от времени он наступал мне на "пятки'', извинялся, хныкал, и при этом ругался так, что ему могли бы позавидовать авторы книги "Синтаксис русского мата".

   Когда наши мучения стали подходить к концу, Федин мозжечок отключился, и мы дружно соскользнули вниз. В падении, напарник успел ухватиться за капюшон моей штормовки, и тот немедленно оторвался...

   Я мгновенно врубился топором в лед и замер.

   Подняв голову, я увидел Сергея на том самом месте, откуда мы так "удачно" стартовали с нашим полиглотом. Юрка и Наташа хлопотали над, лежащей без чувств, Лейлой...

Прошло несколько бесконечных минут...

   Сергей бросил мне конец верёвки, связанной из нескольких кусков вьючной. Другой конец, он накручивал себе на руку.

   – Не удержишь! – крикнул я ему. Вруби лопату и привяжи к ней!

   – Времени нет! Ты долго не удержишься! Хватайся за верёвку!

   – Беги за лопатой...

   – Держись Чёрный! Сейчас принесу! Только смотри, яйца не отморозь!

Пока Сергей нёс лопату, мне ничего не оставалось делать, кроме как, думать...

...Несомненно, вытаскивать меня с помощью незакрепленной верёвки было обоюдно опасно. Я мог утащить за собой Кивелиди, или он, спасая себя, мог выпустить конец из рук. Что тут скажешь! Прощайте Мечты о лучшей доле! Но и с помощью закрепленной веревки, подняться по оплавленному солнцем льду было не так-то просто. Связанная из чего попало, она могла не выдержать моего веса под сотню килограммов...

   Так и случилось, – когда я прошел половину дистанции – около восьми

   метров, верёвка лопнула, и я опять полетел вниз. Но снова успел зацепиться своим чудо – топориком.

   "Теперь буду выкручиваться сам, – слава Богу, что ещё дышу и немного соображаю..."

   Свободной рукой я вынул нож, подаренный мне Верой, раскрыл

   его зубами и собрался выдолбить упор для ног, но тут топорик неожиданно соскользнул с засечки...

   Борьбу за свою жизнь я затеял нешуточную, поэтому успел врубиться в лёд ножом. На удивление он вошел глубоко и держал меня достаточно крепко. Я смог подтянутся грудью к его ручке. Теперь мне не

   составляло большого труда вырубить топором просторную ступеньку. Став на нее, я начал делать следующую...

   Мелкая вибрация моих коленок наводила на грустные размышления.

   ... "Мы рубим ступени, ни шагу назад, и от напряженья колени дрожат"...

Вовремя вспомнив строчки из замечательной песни Володи Высоцкого, я понял, что тремор моих конечностей происходит от больших

эмоциональных и физических перегрузок, а не от трусости.

   Это немного подняло моё настроение...

К моему удовольствию Сергей ничего не говорил и не советовал. Он, свесив ноги, сидел на тропе и спокойно курил. В его позе чувствовалась бравада, которая демонстрировала якобы «плёвую» ситуацию. «Ничего особенного с тобой, друг сердешный, не случилось! Видишь – сижу, курю и закатом любуюсь».

   Всё верно. Не можешь помочь, – не суетись, сядь, молчи!

   Минут через сорок, когда силуэты товарищей, маячивших у конца тропы, едва проглядывались в сумраке подступившей ночи, я приблизился к Сергею.

Он взял меня за руку, вытянул из провала и отвёл на безопасное место.

   Несколько минут спустя мы были все вместе. Шок у Лейлы прошёл, но глаза, ещё мокрые от слез, сверкали в темноте словно опалы. Я, как мог, успокоил ее, быстро выкурил сигарету и мы, кое-как прикрепив вьюки лентами, надранными из чехла Юркиного спального мешка, пошли вниз. У подножья нижней известняковой гряды пришлось разделиться на две группы.

   Мы с Сергеем отправились навестить Федины останки, а остальные пошли искать ближайшую, пригодную для стоянки, площадку.

   Медленно, часто спотыкаясь о камни, метр за метром мы спускались вниз. Тьма, только-только вступившая в свои права, решила устроить для нас шоу. По ее замыслу, Луна не должна была спешить на "сцену", где таинственно мерцали звезды.

   Жёлтый диск слегка подсвечивал снежные вершины, которые искрились огоньками, словно бриллианты в короне, когда – то виденной мною на выставке сокровищ Алмазного фонда.

   Мы замерли от восторга, позабыв на мгновение, куда и зачем идём! Наконец лик "Моны Лизы" появился из-за гор, великодушно позволяя нам, насладится его чарующей, притягательной силой. Тьма отступила, звёзды поблёкли, а мы вспомнили о товарище, улетевшем в пропасть...

   ***

   Почти полтора часа мы добирались до обрыва, в который упал Федя.

Потратив на поиски минут сорок, мы поняли, что всё напрасно, и

решили возвращаться.

   – Мавр сделал свое дело, мавр может умереть, – сказал Кивелиди, протягивая мне пачку сигарет.

   Я закурил и опустился на камень. Сергей присел рядом. Не успев, как

следует затянуться, он затушил сигарету и встал.

   – Точно, Федя! – пробормотал он, пристально глядя чуть в сторону. – Как только закурю, Федя появляется... Помнишь, вчера, не успел

затяжку сделать, как он выплыл... И сейчас то же самое. Затянулся, глянул в сторону и увидел...

   ***

   ...Федя лежал на глыбах, уткнувшись лицом в небольшую лужицу с кровью. Сергей стал нащупывать пульс, а я с грустью думал о том, что

Её Величество – Смерть начала собирать «урожай» задолго до момента нашего Триумфа!

   Вдруг глаза Сергея округлились – мешок с костями подавал признаки жизни!

Феде повезло! Он упал лицом вниз и не захлебнулся кровью, шедшей из горла. Всевышнему было угодно оставить его на Земле для подвигов и свершений.

Мы вынесли раненого на ровное место и тщательно обследовали. Скальп в лобной части был почти на четверть снят, из правого предплечья на сантиметр торчала кость. Судя по обширным ссадинам на левой стороне груди, у него наверняка было сломано несколько ребер, но это уже мелочи. Я натянул лоскут сорванной со лба кожи на место, затем осторожно вправил кость. Потом мы привязали руку к телу. Получилось почти так, как нарисовано на плакатах по

оказанию медицинской помощи при переломах. Пока мы приводили в порядок израненное тело, душа Феди попыталась «улизнуть». Вовремя заметив это, мы не на шутку перепугались...

   – Интересные "шляпки" носила буржуазия! – сокрушенно покачал головой Сергей.

   – Ну, мы даем! Косметический ремонт сделали, а "кондиционер включить" забыли! Может, еще не поздно. Но учти, я с ним целоваться не буду! У меня аллергия к искусственному дыханию. Давай, Черный, нагнетай в него воздух сам!Я никогда не делал искусственное дыхание, но пасовать не собирался.

«Танки идут ромбом!» – сказал один из классиков социалистического реализма, а я, как – никак «дитя» этого исторического периода!

   ...Федя благоухал чем – то кислым и "натуральным". Но я совладал с собой и, нарушая все правила техники безопасности, то – есть без платочка, провел сеанс "изо рта в рот". Через десять минут пострадавший засопел.

   Убедившись, что это надолго. Сергей молча взвалил Федю на плечи и поковылял к месту нашего ночлега. Я побрел за ним. Минут через пять он остановился, чтобы перевести дыхание.

   – Что, Черный, молчишь? Поделись впечатлениями! – Явно усмехаясь, попросил он.

   – Издеваешься... Кстати, в пивбаре ты собирался помочь Феде!

   – Это я сгоряча! – Тяжело дыша ответил Кивелиди.

   Кстати, что ты там бормочешь?

   – Да так! Один чудак, кажется, Дали, придумал мужской одеколон. Называетя: "Солдаты идут". Чёрный флакончик в форме сапога. Уверен, что это любимый Федин парфюм.

   Мы замолчали. Неожиданно я понял, что процесс искусственного дыхания не вызвал у меня сильного отвращения. Человек, дышащий вместе с умирающим, подобен Творцу. Возвращая к жизни холодеющего Федю, я, проникся уважеием к самому себе, потому что смог быть полезным!

   Сергей первым нарушил тишину:

   – Возьми Федора, а я перед тобой "раскроюсь", как на духу!

   – Ну, давай, выкладывай!

   Сергей аккуратно уложил Федю на обочину тропы, и. отдышавшись, начал рассказ:

   "Однажды, сдавал я технику безопасности заместителю начальника

экспедиции – Едешко Петру Алексеевичу. Он почти не отличался от

орангутанга. Рассказывали, что женщины сбегали от него на второй день. Размеры его детородного органа могли присниться только в кошмарном сне! Напившись, он показывал трюк, достойный Ивана Поддубного: Втискивал своё «достоинство» в граненый стакан, резко поворачивался, и разбивал посудину вдребезги о дверной косяк!"

   – Погоди, Серый! Похоже, этот "Супермен" опять не дышит!

   – Давай, посмотрим, – вздохнул Сергей и, вынув из моего нагрудного кармана осколок зеркала, поднес к носу Феди.

   – Нет, дышит еще! – констатировал он через минуту.

   – Смотри, как конь надышал. Идём! По дороге доскажу про экзамен.

   Побрызгав в сторону и взвалив Федю мне на плечи, Кивелиди

   продолжил свой рассказ:

   "Так вот, на все вопросы в билете я ответил. Едешко помолчал, подумал и попросил рассказать о способах искусственного дыхания.

   – Способ изо рта в рот, – говорю, – наиболее эффективный.

   – Расскажи! – Масляно улыбаясь и заглядывая в мои глаза, предложил он.

   – Ну, это просто! Надо бережно положить пострадавшего на спину и вдыхать воздух в его рот! Желательно через чистенький носовой платочек. И делать это, пока пострадавший не очнется, или не посинеет от безвременно наступившей смерти.

   – Не совсем правильно рассказываешь! Давай – ка на мне покажи!

   "Примат", в предвкушении моего позора, лег на кушетку, закатил глаза и обнажил зубы в саркастическом оскале...

   Члены экзаменационной комиссии почуяв, что сейчас произойдёт нечто незабываемое, по накалу страстей не уступающее жёсткому порно, привстали со своих мест и приготовились смотреть спектакль: " Жизнь после смерти "...

   – Пусть "земля Вам будет пухом", – выдал я, содрогнувшись от отвращения, и выскочил за дверь.

   – Нос пострадавшему зажимать надо! – сразу ожив, закричал мне вслед экспериментатор. На всю жизнь запомни!

   – И я запомнил. До сих пор его лошадиные зубы перед глазами стоят...

   – То, о чём ты мне поведал, не смешно! А очень даже грустно! Ты не сможешь помочь мне, если я сейчас начну умирать.

   Я поправил сползшего со спины Федю и нервно воскликнул:

   – Мы, кажется, заблудились! Почему Юрка до сих пор костёр не разжёг?

   Серёга шёл налегке, поэтому был более оптимистичен:

   – А куда здесь денешься? Вперед и прямо, мимо них не пройдем... Долина ровная, ледником отутюженная. Спрятаться здесь негде... Тем более четверым!

   – Так то оно так, да вот этого можем не донести! Возьми его. У меня что-то в паху заболело... Догадались бы навстречу выйти...

   – Не выйдут! Федю они уже похоронили. Житник твой, наверное, уже руки потирает... Как же, человеком меньше – доля больше!

   Я промолчал. Сергей был прав.

   ...Редкая до этого момента облачность стала почти сплошной и низкой.

   Скальный уступ, по которому мы спускались, окутался густым туманом.

   Поплутав в окутавшем нас облаке с полчаса и вконец вымотавшись, мы решили передохнуть. Только Федя очутился на траве, впереди по курсу, всего в пятидесяти метрах от нас, появились и затрепетали "языки", только что зажжённого, костра. Они немедленно вырвали из ночи и огромные валуны, и палатку и фигурки товарищей, стоящих вокруг, набирающего силу, огня.

   – М...да! Это называется – палатку поставили... – с грустью изрек Сергей, разглядев появившуюся перед нами живую картинку...

   "Поставили" – конечно, было громко сказано: палатка, из-за отсутствия

   кольев, висела на веревках, примотанных к двум довольно высоким валунам. Боковые и угловые растяжки были наспех привязаны к небольшим камням. Это придавало палатке форму основательно помятой консервной банки.

   – Скажи спасибо, – прокряхтел я, вконец придавленный Федей, – на ночь хватит и ладушки!

   ***

   Иначе и быть не могло. Старые геологи, а Житник был геологом со стажем, отличались от молодой геологической братии никем не превзойдённой, "элегантной" небрежностью.

Ставить палатку, укладывать рюкзак, разжигать костёр – это не для «богов», прошедших горнило десяти и более лет полевой жизни.

   Особенно это касалось геологических молотков. По этому инструменту всегда можно было определить – кто есть кто!

   У давно работающего геолога, он свободно болтался на треснувшей ручке из заштатной березы.

   Начальники партий щеголяли с красивыми молотками, изготовленными первогодками, пришедшими в поле после институтской скамьи.