Текст книги "Бег в золотом тумане"

Автор книги: Руслан Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

   Я кинулся к Феде, обнял тщедушное тельце, и простил ему всё сразу и бесповоротно! Юрка, бросив на него испепеляющий взгляд, взял нуровский автомат и ушёл в дозор. Бабек кинулся к ишакам. Я усадил Фёдора около костра и принёс покушать. Он ел, словно волчонок: урча и повизгивая. Ложка то и дело выскальзывала и падала. В конце концов, не выдержав её провокаций, Федя начал есть просто – через край отхлёбывал варево и стонал от удовольствия... Глядя на него, я думал о том, что бумеранг – это не только деревяшка, возвращающаяся на исходную позицию, но и нечто, относящееся к философской категории.

   Отыскав с Серёгой этого несчастного и вернув к жизни, мы возействовали на его душу и тем самым спасли себе и остальным жизнь.

   Потом мы с Кивелиди стали обдумывать, как лучше устроить засаду на Учителя и его людей. Через некоторое время к нам присоединились Лейла с Наташей. Растерянно улыбаясь, они рассказали, что чуть не погибли. Оказывается, как только они вышли из убежища, обвалился кусок скалы, под которым они стояли. Я обнял обеих девушек и повёл к Феде. Подойдя к костру, я рассмеялся: Прошло минут пятнадцать, как я отошёл, а Федик всё ещё рычал и рвал пищу своими железными челюстями, больше похожими на мясорубку. Подошёл Бабек. Я спросил про ишаков.

   – Всё готово, Руслан! Нада уходить!

   – Кандалы бы вам снять! – помогая укладывать тяжелый рюкзак, напомнил нам Федя о недавнем рабстве. – С ними далеко не убежишь!

   – Возится некогда! – возразил Сергей. – Перебьем цепи, а остальное потом снимем.

   Пока мы таскали вещи, Федя нашел на промплощадке кувалду с зубилом. Разбив кое – как цепи, мы навьючили ишаков и быстро стали спускаться вниз к реке.

Но не прошли мы и нескольких метров, как увидели силуэт человека. Даже в темноте мы узнали его и вздрогнули!

Лицо, как и все тело, было покрыто мусором, налипшим на влажные раны и воспаленную кожу. В его дергающихся руках прыгал автомат. Он пытался стрелять, но сделать этого почему-то не мог. Он злобно выл, борясь с непослушным оружием, но, слава богу, безуспешно. Юрка бросился к окаменевшей Наташе и, обняв ее за плечи, стал приговаривать:

   – Тихо милая, тихо... Давай без глупостей... Это просто детский фильм такой... Ужастик называется...

   Мы же с Сергеем бросились к монстру, но он, кинув в меня автоматом, убежал за скалы.

   – Автомат у него... – удивленно пробормотал Сергей, глядя ему вслед. – Как говорил Ходжа Насреддин, если это кошка, то где же плов? А если это плов, то где же кошка? Значит, наших охранников завалил этот тип, а не Федя...

   – Пошли, пошли, – зашипел на него Житник. – Сейчас Наташка опять в обморок рухнет и придется нам еще полчаса здесь торчать...

   – Вы идите, а я за ним побегу, – выпалил Сергей, явно решившийся навсегда покончить с назойливым полутрупом. – А то он на каждом километре приставать будет. Надоело.

И, сверкнув глазами, побежал вниз по склону.

   – Хозяин – барин... – протянул Юрка, пожав плечами.

   Мы вернулись к своим ишакам, поправили поклажу и спешно двинулись вниз по тропе. И через сотню метров наткнулись на Сергея, почему – то стоявшего на коленях. Перед ним лежал наш преследователь. Прикопав его и обложив камнями, мы двинулись навстречу неизвестности...

   ***

   А Абдурахманов в это время ехал, с вооруженными до зубов головорезами, в аэропорт. Несколько дней назад поняв, что вертолеты, нанятые от имени Управления геологии, не долетели до Уч-Кадо, он занялся поисками подставного лица. Нашел его в виде родственника жены, занимавшего довольно значительный пост в Министерстве здравоохранения.

Узнав об Уч-Кадинском золоте, этот чиновник запросил себе половину добычи и, получив

   согласие, в один день договорился о предоставлении Тимуру санитарного вертолета.

   Приехав в аэропорт, Абдурахманов узнал об исчезновении в районе Барзангинского горного узла машины с коварным Ходжой Насреддином. Естественно, он не поверил в катастрофу. Отрицательные эмоции переполняли Тимура, и в любую секунду он мог лопнуть от их передозировки:

   – Убью! Всех убью! – Повторял он, шагая по аэродромным плитам. – И этого паршивого грека, и этого негодяя Ходжу! Оболью керосином и сожгу!

   – Зачем тебе пачкаться, Тимурчик! Разреши эту приятную работу сделать нам, – недобро улыбаясь, вторил ему, шедший рядом, наемник по прозвищу Хирург.

   – И клянусь Аллахом, если ты не получишь полного кайфа, то мы с Сафаром съедим друг другу уши!

   – Не сомневайся начальник! – подтвердил исполнение ушного харакири второй наемник Сафар.

   – Хирург в этом деле профессор! Не постесняюсь сказать, почти – академик!

   Он в Чечне "такое" выделывал – сам Хаттаб удивлялся...

   ***

   Через полчаса мы вышли на тропу, по которой два дня назад шли в город, довольные, полные радужных планов, с мешками, полными золота.

   – Нет, не надо туда... – замученным голосом остановил нас едва волочивший ноги Федя.

   Мы не успели его спросить почему. В дехиколонской стороне густо затрещали автоматы.

   7. Дорога на Тагобикуль.

   Стрельба в Дехиколоне длилась минут десять, не больше.

   – Передрались, наверное, из-за золота, – предположила Наташа, с тревогой глядя на скрывающие кишлак остроконечные кумархские скалы.

   – Говорил я ему, взорви штольню и живи спокойно, детей учи! Нет, полез в историю, карбонарий хренов! Кому теперь золото достанется? Ни себе, ни людям! Я мечтал лишь об одном: Не ввязаться в очередной конфликт и спокойно дойти до барака Лехи Суворова.

   – А ты что темнишь, Сусанин долбаный? Что – то знаешь? – прицепился к Фредди Житник.

   – Говори, куда нас вести собираешься! Мы тебя, орла драного, теперь хорошо знаем. Шоры то спали с глаз! Небось, не одно минное поле для нас приготовил! Кстати, пушку Серегину верни, ворюга... Федя выслушал Житника молча. Потом степенно, без злости выдал:

   – Хватит тявкать! Дай сказать!

   Я махнул Юрке, и тот умолк. И тогда Федя подробно рассказал, что рядом с тропой, по которой мы шли в город три дня назад, сейчас стоит большая дехиколонская отара, и чабаны вооружены. И вряд ли они пасутся на этом участке тропы в целях повышения суточных привесов. Слишком жидковата травка... И поэтому он предлагает подниматься на другой борт реки Уч-Кадо и оттуда, по Интрузивному саю, спуститься к реке Тагобикуль.

Времени это путешествие займет почти столько же, сколько через Ягноб.

Мы сочли это предложение разумным и, сбив кандалы на куске гранита, потопали вверх по давно заброшенной дороге.

   В прежние годы частенько, не дождавшись старенького, и вечно ломавшегося вахтового "ГАЗ -51", я подымался по ней пешком в наш разведочный лагерь. Грунтовая дорога была местами с резко завышенным уклоном, глубокими, под брюхо, колеями и многочисленными крутыми поворотами. Она начиналась в долине Уч-Кадо на высоте 2700м и заканчивалась на отметке 3820м у последней нашей штольни в развороченных бульдозерами "альпийских" лугах. В те времена неспешный подъем с частыми переходами на тропы, срезающие отдельные пологие петли дороги, занимал у

меня около полутора часов. Сколько времени он займет у нас после трех суток лишений, я не знал. Да и знать не хотел. Главное – мы с каждым шагом уходим прочь от этого проклятого места, пусть пустые, но живые...

   Дойдя до первого поворота дороги, мы перешли на тропу.

По ней я пошел первым. Лейла семенила позади ишака, ведомого мною, и смотрела то себе под ноги, то на казавшуюся совершенно недостижимой вершину 3904. В начале подъема я сказал ей, что мы пересечем водораздел чуть левее и ниже, и сейчас в глазах девушки светилось любопытство: она никак не могла поверить, что сможет туда добраться.

   – Сколько часов мы будем лезть? – крикнула она мне. – Десять или

двадцать?

   – Без ''иншалла" три часа. К обеду будем! А ты что, сомневаешься, что поднимешься? Брось! После Арху это тьфу!

   – Не сомневаюсь! – Ответила моя козочка и опять посмотрела на вершину.

Когда она опустила глаза, я увидел в них слезы.

   – Что случилось? – спросил я удивленно

   – Ничего! – прошептала Лейла, отвернувшись в сторону.

   – Если не скажешь, то я сейчас от огорчения споткнусь и упаду вниз, как Федя! – шутливо пригрозил я, кивнув в сторону обрыва, вплотную

подобравшегося к тропе.

   – Оттуда будет видно все... – пробурчала Лейла, не поднимая головы.

   – Опять ты за свое! – повысил я голос, поняв, что Резвон опять ворвался в нашу жизнь, и его надо будет как-то забывать.

К счастью, в это время внизу в распадке на берегу ручья я увидел

прямоугольники палаточных площадок своего старого поисково-съемочного лагеря и, обрадовавшись возможности отвлечь Лейлу от воспоминаний, начал быстро рассказывать:

   – Смотри, видишь вон те заросшие бурьяном прямоугольнички? Там стояли мои палатки, когда твой отец еще и не думал, что попадет сначала в Иран, а потом и под твою мать.

   – Ты сказал что-то грубое про мою маму?

   – Прости, я больше не буду.

   – Красивое место. Вы, я вижу, долго здесь жили. Плотина на ручье была...

   – Да плотина. И канал обводный. Ничего не могу с собой поделать: как

только попадаю на ручей какой-нибудь, сразу начинаю плотины строить, изгибы выпрямлять или вовсе русла изменять. С детства и до сих пор. Мне иногда кажется, что когда-то, в другой жизни, я был строителем каналов...

   – А на Марсе каналы не ты строил? – прокричал из середины

каравана Сергей.

   – Не знаю, – ответил я честно, обернувшись к нему. – Может быть...

***

   Через десять минут мы выбрались на третий снизу поворот серпантина.

Четверть пути была позади. Но метров через двести, на самом крутом участке дороги, Федя неожиданно остановился и. указав на нижний конец длинной и глубокой канавы, торжественно сказал:

   – Копайте!

   Это была канава N 667, или, как пишут на геологических картах и в

документационных журналах, К-667. В ее средней части в 78-ом году была вскрыта сульфидно-кварцево-турмалиновая жила, с содержанием олова 11,2 кг/тонну и серебра 250 г/тонну. В нижнем ее конце, в рыхлых склоновых отложениях были найдены обломки другой жилы с видимым касситеритом. Чтобы достать и опробовать коренные породы, нам пришлось проделать на дне канавы углубление метра полтора. На это место указывал Федя.

Мы недоуменно переглянулись и, оставив женщин наблюдать за ишаками, пошли за ним. Догнав его у самого конца канавы, я хотел спросить, какого черта он выпендривается, но застыл с раскрытым ртом. Углубление было засыпано! И недавно! И кто-то хотел, чтобы издалека следов засыпки не было заметно. В недавно набросанный грунт были воткнуты несколько пышных, но пожелтевших кустов югана.

   – Я похаваю чуток, а вы копайте, – сказал очень довольный собой Федя, доставая из кармана остатки лепешки и, неизвестно откуда взявшиеся, замызганные кубики рафинада.

   –Заодно и расколюсь, как дело было! Только икру, чур, не метать, если мои шестёрки лягут вам не в масть, а на погоны! Прапорами у меня будете! Федя заржал, ему явно нравилось чувствовать себя фаворитом ситуации.

Мы молчали. Первым высказался Житник:

   – Копать? Руками? Ты это здорово придумал! Но имей в виду, – если там дохлый баран, то я горячиться не буду. Просто удавлю тебя собственными руками, – мрачно пригрозил Юрка, откидывая ногой маскировочный юган.

   – Вот так всегда! Выручишь козлов, а они копытом норовят, да побольней!

   – Давай, Федя, ближе к делу! – проворчал я, начав выковыривать камни. Я понимаю, что ты три дня молчал, и наболтаться теперь не можешь! Только старайся понятнее изъясняться и без фени!

   – Я Оксфордов не кончал, но рассусолю, ежели кому, чего не совсем ясно будет! Ответ Фредди поразил меня своим здравомыслием, но я терял терпение:

   – Ты в зоне исправлялся пять лет, а я с вами, уркаганами десять лет из одной миски ел! На Кумархе на пятьдесят человек рабочих, отсиженного срока было сто сорок семь лет! Меня следователь на этот счет просветил, когда у нас два ящика аммонита из склада унесли.

   В город спустишься, – неделю привыкаешь говорить без мата и прочих наречий народов мира. Хватит лирики! Давай, рассказывай! И пожалуйста, подробно! Проглотив кусок лепешки, начал Федя свой рассказ:

   – Когда я усек, что рука моя не скурвилась, извиняйте! И голова, вроде, тоже на месте, решил я к вам возвернуться. Тем более, ствол уберег. Как сука нахлебался, но причалил к борту и заныкался в канаве. Чуток левее того места, где нас тормознули... Посидел в ней с полчасика, погрыз вокруг всю эфедру и поверху за вами потопал. На Уч-Кадо мудило-учитель с тремя кишлачниками распрощался и ишаков с желтяком в селение погнал.

   И что мне было делать? – продолжил Федя, посмотрев на нас всё ещё

   голодными глазами.

   – Куда бежать? Некуда! Приземлился вон там, в кривой канаве. Сижу и маракую: С чего начать? Решил заночевать. Утром очухался еле-еле. К вечеру вылез до ветра, да корешков всяких накопать. Вижу, – учитель этот, с двумя ишаками внизу, вон, из-за той белой скалы нарисовался! Близко совсем, хоть время спрашивай. И курс – прямо на меня! Деловой такой, автомат на плече... Я пушку вынул, пальнул пару раз, но пшик получился, бобики отсырели. Все, думаю, хана. Упал в иван-чай и в канаву свою пополз. Но учитель моего скока не заметил. Думу, видно, какую-то думал. Ну, я потихоньку башку высунул и зырю, что твой сурок из блиндажа! Подошел он к этой канаве, покидал что-то в яму и испарился

Что – я не видел, темно уже было! Покумекал я маленько и решил – точно, наши мешки заныкал, больше нечего!

   Прикиньте, братва, я мог бы ночью ишачка у чабанов оторвать и в город с

   золотишком рвануть, но я к вам погреб...

   – Ну, ну, филантроп ты наш! Соскучился, по нашим ласкам, –

усмехнулся Сергей, сменивший меня на раскопке.

   – А теперь, милый, расскажи нам, на кого ты, гад

мину ставил?

   – И скажу! А чо врать? Мне народец-то нужен был для компании, чтобы сюда добраться. Дохлый номер одному в горы топать. Сами видели, – полно всяких резвонов кругом ошивается. Да и работы до хрена, одному не одолеть! Вот и надумал тогда шпану разную набрать, золотишко добыть, а потом всех разом порешить. Одного только – какого похитрее, оставить: без напарника – то на обратной дороге не обойтись. В любой кодле такого человечишку можно найти...

   – И у вас, сукой буду, такой имеется...

   – Капабланка долбанный! Нет, хуже! Сомоса гр'ёбаный! – Вот ты кто!.

   – Ругайте, братишки! Только не бросайте! Я после перевала, после того, как спасли вы меня, передумал вас убивать... Я там, под обрывом, хоть и без сознания был, но чувствовал, как Черный в меня кислород качает!

   Я же в башке весь поход на сто раз проиграл. И как людей соберу, и как подельника среди вас сосватаю, и как в штольню заманю. Картинка у меня перед зявками стояла, как я динамо кручу, лохов хороню! И как на подходе к городу напарника кончать буду... Всё продумал! И все думал, что неплохо бы ствол заиметь для порядка и надежности. В мыслях в руках его держал, ласкал, чистил! Но в городе не выгорело достать, крутанули меня барыги, бабки отняли, едва ноги унес. Вы, бля, вытряхнули из меня, извиняюсь, навоз! Я чё, сука, не помнящая добра?

   А вот когда обстрел начался, я нащупал пушку Серого в рюкзаке и не выдержал, увел! Руки сами, по привычке, век воли не видать! Всё как на духу говорю!

   – Ну и народ попался! – наконец высказался Серёга. – Самородки, вашу мать! Что Бабек, что Федя... Какие ходы! Какие комбинации! Без старушки Марпл хрен разберёшься! Водку с нами, сука, пил. А на привалах раздумывал, как бы половчее избавиться от нас! Лучше акул и крокодилов баттерфляю учить, чем рядом с такими фишками находиться... С животными хотя бы есть шанс остаться в живых!

   – Ладно, Серый, успокойся и копай дальше! – Я, как мог, тормозил друга, готового за секунду скрутить Федю в бараний рог. Но продолжил дознание, потому что меня мучил один вопрос:

   – Слушай, ты, Франкенштейн – самоучка! Почему назначил салют именно на два часа?

   – Да так... – простодушно ухмыльнулся боец невидимого фронта. – В два, или три – какая разница? Со временем солиднее.

   – А кто охрану замочил?

   – Не знаю... – честно ответил он. – Наверное, ваш Абдурахман-ибн-Хаттаб. Когда я к Нуру с моченой пушкой подбирался, сбоку кто-то выскочил с ломиком или забурником и ткнул его в глаз, а потом к штольне побежал.

   – "Не знаю", "Наверное"... Фуфло! Я бы этого минера драного... – сменив Сергея в яме, продолжил дебаты Житник, но вдруг осекся, нащупав под очередным вынутым камнем клок белой овечьей шерсти... И все сразу почувствовали, что в канаве, на глубине около полуметра, захоронена овца...

   Житник, не говоря ни слова, вылез из ямы, тщательно отряхнул с себя пыль, затем медленно подошел к Феде, взял его за лацканы пиджака и сильным рывком поставил перед собой.

   – Ты чего, Жорик? – заволновался Федор. – Там, под шкурой, может быть золото. Я сам бы его прикрыл падалью!

   – Сам ты падаль! – коротко и зло прошипел Житник и с размаху ударил Федю в скулу.

   Тот мешком, молча упал в канаву. Юрка колючим взглядом нащупал его

правый бок – он любил бить в печень, занес ногу, но ударить не успел: Сергей, бросив автомат Бабеку, цепко схватил Житника за руку, потянул на себя и они оба, не удержавшись на ногах, кубарем скатились на несколько метров вниз на небольшую площадку под канавой. Житник вскочил на ноги первым и ударил Сергея ногой в пах. Но Кивелиди выдержал удар, перехватил ногу противника и попытался пережать ему ахиллесово сухожилие. До этого момента я раздумывал: идти на помощь другу или нет? Но когда Кивелиди встал на ноги, я с облегчением опустился на край канавы и, склонив голову набок, начал спокойно наблюдать. В драке с равным или даже несколько уступающим по силе соперником Юрка не имел практически никаких шансов. Он слишком любил себя, чтобы допустить хоть малейшую возможность порчи своей драгоценной шкуры. И поэтому дрался преимущественно с женщинами...

Но, в данном случае, я ошибся. Юрка, даже получив несколько раз в глаз и по носу, продолжал отражать и наносить удары. И лишь когда он изловчился и, с заметным наслаждением, ударил носком тяжелого ботинка Сергея в раненую ногу, я понял, почему драка продолжалась так долго: Юрка помнил, где у соперника больное место!

Секунды мне хватило, чтобы скатиться вниз и встать между ними.

   – Жирик, у тебя сейчас рука будет сломана, – медленно

проговорил я, когда холодные глаза Житника сфокусировались на мне.

   – В локте. Никакие титановые накладки не помогут, клянусь! И

прокладки тоже. Хочешь, покажу, как это делается? Хочешь?

   – Оставь его, – выдавил Сергей, морщась от боли. – Конь он и в горах конь! Нашел время – копыта распускать! Пошли наверх.

   – Значит так, Львович! – заявил я понуро шедшему впереди Юрке.

   – Я попрошу Бабека, киллера нашего штатного, чтобы стрелял по рукам без протокола о намерениях всем любителям мордобоя! Кто мечтает остаться на тропе с побитой рылейкой и прострелянными верхними конечностями, пусть продолжает междоусобицы! Фамеди?

   – Андэстзнд! – огрызнулся Житник, не оборачиваясь. И через минуту

добавил уже миролюбиво:

   – Ну, пободались... С кем не бывает.

   Вместе с Бабеком мы подняли Сергея на дорогу. Порывшись в рюкзаках, Наташа нашла бурый от пыли бинт, и мы перевязали ему ногу.. Потом я посмотрел на Федю: Он был, как огурчик! Рука, у него была в полном порядке, рана на голове немного покраснела, но тоже не вызывала никаких опасений.

   – Надо идти по старой тропе, – сказал он, когда я смазывал ему голову

оставшимся у Бабека мумие.

   – Врал насчег чабанов? – усмехнулся я.

   – Врал! Просто я вас удивить хотел. И обрадовать. Но остальное – чистая правда! – Твердо глядя в глаза, ответил мне Федя.

   – Умные люда, а не рубите в колбасных обрезках. Ну, на хера ему переться из кишлака в такую даль, да еще в гору? Чтобы вонючую шкуру хоронить?

   – Хватит ругаться! Надо в город идти! – со слезами на глазах перебила нас Лейла.

   – Неужели вы хотите остаться все здесь навсегда? Или вам понравилось долбить камень в штольне? Мы все погибнем в этих горах, если будем ссориться...

   – Все, киска, все! – успокоил я ее. – Через день, максимум – через два мы будем наслаждаться праздничным пловом во дворе Лешкиного барака. И запивать его холодным пивом и шампанским ...

   – Из ливерной колбасы плов или из голубей? Только на ливер деньжат у вас и хватит, – благодушно съехидничал Юрка, решивший, замять только что случившуюся драку.

   – Кстати, друзья – товарищи, сэры и господа, неплохо было бы сейчас чем-нибудь перекусить, а?

После недолгого обсуждения мы решили позавтракать в более безопасном месте. Посадив Кивелиди на безропотного Пашку, мы пошли по знакомой тропе в город.

Не успели мы пройти и ста метров, как Кивелиди с высоты своего положения заметил внизу человека, неподвижно лежащего ничком в короткой разведочной канаве. Оставив женщин с нетрудоспособным Серёгой и слабосильным Федей, мы с Бабеком и Юркой побежали вниз.

Это был Учитель. Я понял это еще наверху. Мы осторожно перевернули его на спину. Он, не приходя в сознание, протяжно застонал. Белая застиранная рубаха на животе была пропитана кровью... Я задрал ее до груди и в середине живота увидел пулевое отверстие.

   – Допрыгался, интеллигент! Поделом! – сквозь зубы процедил Житник.

   – Да, ты прав... согласился я. – Похоже, что – то он сделал не так!

   По брюшным ранениям я, к сожалению, не специалист. Не нравиться мне в кишках ковыряться. Пристрелить бы его. Из милосердия и уважения к просветительским заслугам. А то его живьем съедят звери.

   – Не надо стрелять! – покачал головой Бабек. – Иншалла! Если не

   кушал перед пуля, может, жить будет. Я ему перевязка делаю, потом мумие в рот даю.

   – А ты ведь дело говоришь, дорогой! – встрепенулся вдруг Житник.

   Молодец! Правильно, не надо его стрелять. Я его с собой возьму. В себя придёт, – я его вниз головой на столб повешу! Быстренько вытрясу, куда золото спрятал. Или кишки вытряхну. А вы, медбратья сраные, можете валить отсюда! Без вас дешевле! А я повеселюсь! Последнюю неделю меня только и трахали! Теперь моя очередь!

   – Мы тебе не отдадим раненого! – твердо сказал я. – Не надейся! Женевское соглашение писано для цивилизованных людей! Мы его с собой возьмем. Очнется, – сам расскажет. Пообещаем "пряник'', до "кнута", надеюсь, дело не дойдёт!

Бабек тем временем разорвал свою рубаху на бинты, посыпал рану

аммонитным порошком, перевязал учителя, затем разжал ему челюсти ножом и вложил в рот почти весь оставшийся запас мумие. Окончив процедуры, он поднялся на ноги и стал ходить вокруг канавы, внимательно глядя себе под ноги. Когда мы с Юркой уже начали подниматься к товарищам, он вдруг остановился, и радостно воскликнул:

   – Посмотри, Руслан! Он туда ползал! В тот следующий канава. Видишь: там внизу в яма юган воткнутый стоят, как на первый канава со шкура бараний. Он туда ползал! Хотел там умирать, чтобы потом кто-нибудь из его люди это место находил!

Конец его речи мы уже не слушали. Подбежав к указанному Бабеком месту, мы окружили его, и прямо руками стали разгребать рыхлый каменистый грунт. Через десять мгновенно прошедших минут, наши ногти заскребли по железу, и еще через минуту в наших руках была хорошо нам знакомая канистра со смесью коньячного спирта и водки...

   – Больной он что ли? – растерянно пожал я плечами. В одном месте сгнившую шкуру закопал, в другом – спирта канистру, а в третьем – наверняка будут лежать пустые банки из-под "Завтрака туриста". Или мои старые носки, которые я на штольне выбросил...

   – Нет, он умный! – покачал головой Бабек. – Он шкура закапывал, и не один, наверно, чтобы собака настоящее место не находила...

Банка и носки тоже мог закапать, если пахнут харашо. Или, может

быть, чувствовал, что смотрит кто-то, и следы запутывал. Давай

дальше копать – там земля еще рыхлый!

Стоит ли говорить, что творилось с нами после того, как мы,

практически одновременно, нащупали перехваченную алюминиевой

проволокой горловину первого мешка! Такого знакомого, такого родного, такого бугрящегося самородками пробного мешка! Не обращая внимания на кровоточащие раны на руках, мы продолжали раскопки. В яме оказались не только наши мешки, но и вьючная сума с золотом, намытом нами уже под мудрым руководством Учителя. В канистре была все та же смесь, благоухающая коньяком. Ни минуты не раздумывая, мы налили всем по кружке этой божественной жидкости, залпом выпили, потом молча посидели на мешках минут пятнадцать. А на шестнадцатой, уже хохотали над каждым словом, обнимались, хлопали друг друга по плечам. Со стороны могло показаться, что это десант пациентов «санатория» имени незабвенного Петра Петровича Кащенко...

   8. Сюрприз Бабека. Разговор у могилы.

   Ловко погрузив мешки с золотом на ишаков, мы стали решать, что делать с Учителем.

   Первым высказался Житник:

   – Оставим его на тропе. Зачем нам эта головная боль. Найдут – его счастье, а не найдут – так сдохнет. А если совсем невмоготу – отправьте его в кишлак с Бабеком.

   – Нельзя его туда возвращать, не согласилась с ним Наташа. – Он ведь оттуда сбежал.

   Житник был категоричен и не простил экзекуций над своим телом. В дебаты встрял Серега и как всегда высказался веско и правильно.

   – Чтобы совесть свою не мучить, дотащим его до места нашего предполагаемого перекуса. Если, конечно, он до этого не умрет, в

чем я жестоко сомневаюсь. А если не умрёт, – потащим его до ближайшего кишлака на анзобской тропе.

   – А как потащим? – спросил Федя. – На ишаке он сразу окочурится.

   – До тропы на руках спустим, – ответил Сергей. – А потом из палатки салазки сделаем и к ишаку привяжем...

Мы так и сделали. В полутора километрах от места нашего выхода на

тропу начинались крупноглыбовые развалы, те самые, где так печально

окончилась наша первая попытка прорваться в город. Не знаю, как мои

товарищи, но я предчувствовал, что нас там ждет что-то неприятное, и шел, как идут по минным полям. Бабек с автоматом на взводе шел в авангарде, внимательно озирая местность и следы на тропе. Я топал позади него с другим «Калашником». Легконогая Наташа с «ТТ», словно шаттл, оказывалась то справа, то слева от нашего каравана. Инвалидная команда, возглавляемая Лейлой, шагала рядом с ишаком, волокущим палатку с учителем. На труднопроходимых участках и крутых спусках его брали на руки.

   Через некоторое время справа, далеко за Ягнобом, нашим взорам

открылся Дехиколон. Улочки его были совершенно пусты. "Что же там

случилось? – думал я, вспоминая идиллический вид, открывавшийся отсюда три дня назад.

   – Передрались и теперь сидят по домам, оплакивают покойников? Или спрятали женщин и детей, а сами скопом ушли на облаву?"

   На подходе к злополучным развалам мы договорились, что первым в них войдет Бабек и, если все будет в порядке, вернется и помашет нам рукой. Его не было полчаса. Мы не знали, что и думать. Всё это время нами попеременно овладевали то растерянность и уныние, то слабые надежды на то, что Бабек попросту присел по большой нужде где-нибудь в укромном месте. И вот, наконец, из-за глыб показался наш разведчик и помахал рукой.

   – Там есть два большой сюрприз для вас! – радостно крикнул он и, не дожидаясь отклика, опять ушел за глыбы. Войдя в развалы, мы

остолбенели: За камнем сидели Фатима и Фарида с вещмешками в ногах и Юркиным ружьём на коленях!

   – Ну и ну! Вот уж действительно – сюрприз, так сюрприз! Ничего не скажешь, порадовал! Взбодрил! Хоть с тропы вниз головой, – произнес я, глядя на женщин исподлобья. Но Бабек. блестя глазками, тараторил, подбирая слова:

   – Они нас спасал. Эта хитрый Фатима стрельба кишлак делал. Там все жители друг-друг драться стал!

   Бабек, как впрочем, и Лейла, всегда хуже говорил по-русски, когда волновался. Я его успокоил, и попросил все рассказать, не спеша и обстоятельно.

   ***

   Как только Фатима очутилась в кишлаке и поняла, что оставаться там

придется долго, а может быть и навсегда, она стала присматриваться к

мужчинам. Добродушный Бабек значительно завуалировал эту часть рассказа, но, зная Фатиму-сладострастнипу, не трудно было представить реальные события. Одному дехканину она очень понравилась, и скоро он стал прогуливаться вокруг дома учителя, где знойная женщина с сестрой нашла временное пристанище. Но жена любителя "клубнички'', настоящая хохлушка, бывшая разбитная работница городского общепита, сумела настроить против иностранки всех женщин доселе спокойного горного селения, и Фатиме стало очень туго. Так туго, что она решилась немедленно бежать. В любое другое время правоверные мужчины вряд ли допустили бы такое, несоответствующее шариату, поведение своих женщин, но золото Уч-

Кадо уже сделало свое чёрное дело. Кишлак раскололся на два враждебных стана, жаждущих полновластного контроля над рудником и добытым металлом. Наверняка, именно из-за этого, Учитель, уже тяжело раненный, решил до лучших времен спрятать золото вне кишлака. Так вот, минувшей ночью, услышав взрыв на Уч-Кадо и воспользовавшись возникшей суматохой, Фатима с сестрой схватили Юркины двустволки, спрятанные учителем в сундуке с учебниками, и, набив вещмешки подвернувшейся едой, бежали из кишлака. И надо же было такому случиться – они наткнулись на прохожего, и Фатима, не долго думая, всадила ему дуплетом в грудь из вертикалки! Что тут началось! Оба враждующих лагеря решили, что начались широкомасштабные военные действия и тоже схватились за

оружие!

   – И чем все это кончилось? – спросил я,

   – Они стрелял, пока патрон был. Не бойся, они плохой стрелок! Раненый, наверно, мало был. Таджик стрелять не любит. Мирный народ. Потому долго живет.

   – Ну-ну, мирный! Десять лет уже воюете друг с другом! И, похоже, до последнего таджика будете воевать...

   – Это не наш люди! Это афганский моджахед чистый вода мутить, чтобы опиум Москва и Америка хорошо возить был. Или узбек хочет Узбекистан уходить. А ночь, Фатима говорит, кишлачный народ, автомат за угол держал и стрелял, куда не видел!

   – Так ты полагаешь, за нами из кишлака никто не погонится?

   – Нет, Руслан, не погонятся. Они Учитель с тилло ищут совсем другой сторона. Крайний случай на штольня кто-нибудь жадный пойдет. И еще смотри туда, вон, на тот темный туча. Сильный дождь будет скоро. Весь след смоет, тропа жидкий будет, река большой будет, не пройдешь савсем!

   – Да, ты прав! Если через пару часов дождя не будет, – можете

   вечером оставить меня без закуски. Так что, я думаю, нам надо бежать до ближайшего ручья. А то после лекарства из канистры что-то аппетит у меня нещадно разгорелся. Кушать хочу. А от дождя в Дагане спрячемся.