Текст книги "Бег в золотом тумане"

Автор книги: Руслан Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

   – Пойдем по старому плану до пиндарского отворота? – спросил меня

Кивелиди.

   – А что? Мы ведь вернулись в первобытное состояние! Все на

   месте! Даже эти тетки.

   ***

   И мы пошли к зиддинскому перевалу. Но прошли совсем немного, всего несколько сотен метров. Подошла Лейла и тихонько сообщила, что умер Учитель. Бабек снял его с ишака, завалил тело камнями и начал тихонько молиться. Чтобы не тратить время зря, Сергей и Юрка решили перевьючить ишаков с расчетом на дальнюю дорогу.

   Мне стало грустно. Я присел у могилы Учителя и попытался представить его жизнь:

   В маленьком кишлаке родился мальчик. Когда ему стукнуло двенадцать, его семью переселили в раскаленный солнцем Яван, чтобы не бездельничала, а сеяла хлопок на благо социалистической родины. С хорошими отметками окончил школу. Потом поступил в пединститут. Через десять лет стал доцентом. Потом начались войны, унесшие жизни двух его сыновей, и он вернулся в горы. Учил детей. Потом пришли мы, и он погиб в перестрелке со своими собственными односельчанами. И некому теперь рассказывать детям о Добре и Зле. И они, возможно, не узнают, что где-то рядом с их домами залегает золотоносная жила. Дети останутся в долине. И не скоро появится в этих местах другой Учитель...

   ***

   – А кто такой Вангоген? – вернул меня на землю возникший

перед глазами Федя.

   – Ван Гог и Поль Гоген. Сокращённо – Вангоген.

   – А чем они прославились?

   – А надо тебе это знать? Если ты будешь разбираться в искусстве, то потеряешь способность хладнокровно убивать ненужных тебе людей! Выбирай!

   Минут пять мы молчали. Я терпеливо ждал Фединой реплики. Наконец он начал говорить:

– Не хочу больше жить в дерьме! Всё! Баста! Хочу стать другим. Хочу приносить пользу! Чёрный, ты мастер гнать гусей! Просвети, как начать жить по-другому! Век не забуду!

   Эх, знал бы этот человек, что я сам жил не всегда праведно! Конечно, давать советы – дело несложное. Но с чего – то нужно начинать! Время было, и я решил осветить дорогу, идущему навстречу к новой жизни, Фёдору. А заодно и себе напомнить, что существует прекрасный и вечный мир любви и дружбы, утончённый мир поэзии и музыки, загадочный мир цвета и формы...

   Я говорил долго и страстно. За всё время Федя ни разу не перебил меня и не вставил ни одного междометия...

   Лекцию я закончил просто:

   – Люби себя и ты полюбишь других! Отдавай себя, и с тобой рядом будут люди, нуждающиеся в твоём участии. Обогрей странника и он поведает тебе о мудрости племён, живущих за морями, за горами, за зелёными лугами...

***

Федя долго думал, потом выдал:

   – Хорошо кукуешь! Кстати, когда будем в городе, черкни мне, как зовут того, ну сам знаешь! Помнишь, он написал про то, что Христа распяли в сотый раз!

Я погладил Федю по заживающему скальпу и без всяких примочек сказал:

   - Запомни на всю оставшуюся жизнь, крестник!

   Это Гуго Орлеанский!

   Ликбез явно шёл Феде на пользу. Его Душа, уставшая от крови, жадно впитывала в себя простые человеческие истины... Мои уроки,

конечно, не повернут его жизнь на 180 градусов, но и не исчезнут, как зерно в « закромах родины»! В этом я был абсолютно уверен!

   ***

   А в это время санитарный вертолет летел над перевалом Арху. Увидев

обгоревшие обломки вертолета Ходжи Насреддина, Абдурахманов испытал радость. Но одного круга над Уч-Кадо было достаточно, чтобы эти приятные чувства улетучились. Наметанным глазом Тимур сразу же увидел опрокинутые ступы, покосившуюся бутару, белые полоски кварцевого шлама, распространившиеся далеко вниз по ручью...

   – Это Кивелиди с Черновым! – вскричал он, и начал остервенело биться головой об иллюминатор.

   – Они опередили, опередили меня!

Рискуя людьми, Абдурахманов заставил посадить вертолет на небольшой площадке над штольней. Выпрыгнув, из еще не приземлившейся машины, он сбежал вниз и увидел, что штольня обрушена... И сразу же понял, что до

оставшегося золота ему не добраться и все, что он может из всего этого

выцедить, так это значок «Первооткрыватель недр» от благодарного

правительства Таджикистана. Ругаясь, он ходил вокруг бутары и выискивал на земле крупицы золота. Когда набралась полная

пригоршня, он сел над ручьем и, уткнувшись лицом в золото, зарыдал...

Первый пилот и наемники нашли Тимура лежащим в ручье лицом вверх.

Покрасневшие глаза смотрели в голубое небо немигающим взглядом.

Наемники вытащили его из воды и посадили под бутарой. Когда

Абдурахманов пришел в себя, вертолетчик, виновато улыбаясь, сказал ему:

   – Тимурджон, мы должны лететь. В республике опять очень большой тарарам начался. По рации передали, что Оманкельдыев взял Ходжент, захватил Шахристан и идет на Анзоб. Очень много убитых и всем вертолетам приказано срочно возвращаться в Душанбе... Пошли в машину...

   – Нет! – спокойно и твердо ответил Абдурахманов. – Мы остаемся здесь, чтобы найти этих шакалов!

   ***

   Чуть не доходя до поворота на Зидды, мы нашли небольшой ручей, звонко булькавший в густой траве. Двадцатью метрами ниже тропы он выбирался из зелени и, резво проскочив между двух желтых скал, каскадами небольших водопадов устремлялся вниз, к Ягнобу. Кругом, то там, то здесь, испуганно вертя головами, стояли у своих нор оранжевые сурки.

   – Давайте остановимся у тех скал! – предложила Наташа, завороженная красотой и спокойствием этого райского уголка.

   – Здесь так мило!

   – Ты это здорово придумала! Одобряю! – согласился я. – Всегда мечтал попить чаю на чудесной поляне под волшебные звуки горного потока. Вот только правая из этих рыжих скал выдает от 1500 до 2000 микрорентген в час... Это, очень опасно! А на самой верхушке левой скалы мой радиометр зашкаливало...

   ***

   Каждый геолог Министерства геологии СССР обязан был носить в маршрутах радиометрический прибор СРП весом около четырех килограммов, и с датчиком, размеры, которого лишь немного

уступают размерам гранатомета «Муха». Хорошо, если у вас есть маршрутный рабочий и можно кинуть все это сокровище на дно его рюкзака...

   А если нет, то прибор, висящий на шее на грубом брезентовом ремне, и

обязанный постоянно покоится у вас на животе, будет совершать

замысловатые движения вокруг вашей вертикальной оси, датчик будет в

самые затруднительные моменты выскальзывать из рук, а его метровой

длинны кабель будет обвивать все, что только можно обвить. Приборы эти, нуждались в регулярной калибровке, и для этого в полевых отрядах нужно было держать бездельников геофизиков и эталоны. Последние, хранившиеся в тяжелых свинцовых капсулах, легко прорывали днища рюкзаков и постоянно терялись. И тогда весь персонал партии

неделями занимался прочесыванием предполагаемого места потери.

   Разогрев тушёнку и, вскипятив чай, мы быстро поели и поспешили убраться от радиоактивной скалы. На другой берег Тагобикуля мы пробирались по чуть живому мостику. Несколько раз возникали неприятные моменты, но в итоге – всё обошлось...

   Начал накрапывать дождь и мы решили переждать его где – нибудь в сухом укромном месте.

   Выбравшись на берег, мы подошли, к сакле, с более или менее уцелевшей крышей. Наташа сразу же стала разглядывать помещение.

   – Неужели здесь люди жили? – спросила она Бабека, подняв глаза к

заплесневевшему потолку.

   – Не только жил, но рожал тоже, – ответил он, показывая на валявшуюся в углу разломанную детскую кровать – колыбельку. Деревянная, когда-то раскрашенная яркими красками, она притягивала взоры и рождала у девушек улыбки.

   – А зачем тут отверстие посередине сделано? – рассматривая кроватку, удивленно спросила Наташа.

   – Детский попка туда торчит. Маленький матрас, простыня тоже дырка

делают. Удобно очень, когда детей очень многа. Ребенок прямо в дырка писает и какает. Маме не нада билье менять. Еще ребенок мало кричит, потому чта он сухой...

   – А если мальчик? Они же вверх делают! Фонтанчиком! Неужели они на животе все время лежат?

   – Если мальчик, то на пиписка трубка одевают. Он туда все время

писает, пока ходить не будет...

   Пока Бабек просвещал Наташу, ливень ослаб, а через минуту и вовсе

прекратился. В дырявую сланцевую крышу сразу же заглянула небесная синь.

Мы высыпали наружу и, сломав на дрова оконные и дверные рамы одного из обвалившихся домов, разожгли на галечном берегу костер. Однако, как только он разгорелся, его пришлось перенести повыше. Река угрожающе вздулась, и вода все ближе и ближе подбирались к огню. Через двадцать минут наша одежда полностью высохла, и мы могли продолжать путь.

Когда мы были готовы покинуть кишлак, запасливый Бабек срубил несколько стоек для палаток. Потом ещё пару толстых ветвистых сучьев на костер. Стойки он вручил нам в качестве временных посохов, а сучья прикрепил за комли к бокам одного из ишаков.

Покидая это место, я оглянулся, чтобы напоследок проникнуться его

очарованием. Но в глаза бросился тальник с обрубленными и обломанными ветками. «Вот так всегда»! С горькой иронией подумал я: «Перед нами все цветет, за нами все горит»!

Когда мы отошли от кишлака метров на пятьсот и начали взбираться на

террасу, Бабек вдруг закричал, указывая пальцем в сторону Тагобикуля:

   "Смотри, смотри – мост сломался, в река падает!".

   Мы обернулись и увидели корявые бревна, несущиеся в грязном,

   пенящемся потоке...

   9. Последний привал.

   Меньше, чем через час мы были на месте. Свернув с зиддинской тропы

вправо, мы очутились в узком уютном ущелье, в верховьях которого и был перевал, вернее седловина, ведущая к Пиндару. Солнце уже падало к горизонту. Горы, сразу ставшие загадочными, притягивали своей величественной красотой.

   ***

   Люблю всё высокое. Мне подолгу приходилось работать в тайге, тундре, и пустыне. Тайга давит, в ней ты как пчела в густой и высокой

траве. Она красива извне, сбоку. Особенно в Приморье, когда ободранный колючками аралии и элеутерококка, облепленный энцефалитными клещами вываливаешься из нее на высокие, изумительно красивые берега Японского моря. А тундра... Я знал людей, которые подолгу могли рассказывать о прелестях ее просторов. Но любоваться ею лучше с вертолета, как впрочем, и пустыней. Землю оживляют Горы...

Они – апофеоз природы, главное ее богатство... Это украшение планеты зарождается глубоко в недрах Земли. Процесс длится миллионы лет!

   Потом наступают "Роды". Клокочущая плоть яростно устремляется к небесам! Звуки, возникающие при этом, создают симфонию. И тот, кто слышит эти мощные аккорды, вернее их отголоски – гул землетрясения,

шепот лавины, крики птиц – это самый счастливый человек...

Когда стоишь внизу и знаешь, что ты можешь подняться на самый верх, сердце начинает биться от восторга! Оказавшись на

Вершине, понимаешь, что у подножья лучше... Наверху нельзя быть всегда...

Человеку надо «спускаться с покорённых вершин»...

   ***

   Как только мы развьючили ишаков, Сергей потребовал сдать ему все

   автоматные рожки и ружейные патроны.

   – А если появится кто – нибудь из Дехиколона, один воевать будешь?

   съехидничал явно недовольный Юрка.

   – Буду, Юра буду! – решительно ответил Кивелиди, складывая боезапас в свой рюкзак. Все это я закопаю. Часть – под своим местом у костра, остальное – под спальником в палатке. Перепьёте, – передеретесь, постреляете друг – друга, а мне столько желтизны не унести!

   – Чему быть – того не миновать, – проговорил Житник себе в нос и,

поворчав еще немного, улегся подремать на прохладной траве.

   – Так, с последствиями предстоящего банкета Серый разобрался, –

обратился я к обществу, начавшему разбирать рюкзаки.

   – Теперь надо подумать о самом банкете. Я имею в виду Меню. Чем будем закусывать? "Завтраком Туриста" под белым соусом от Фатимы?

   – Руслан, давай я плов делать будем? Смотри, что у Фатима и у Нур в рюкзак был! – Бабек, с широкой улыбкой стал вытаскивать из вещмешка и рюкзаков увесистые целлофановые пакеты с рисом, морковью и луком.

   – А масло, а мясо?

   – Масло тоже есть! – радостно отозвался Бабек, доставая из бокового кармана другого рюкзака хлопковое масло.

   – И мясо – баранина, два задний нога есть! Все есть! Нур мне говорил: "Люблю плов кушать!" И главный – хороший такой алюминиевый казан есть. На пятнадцать человек хватит!

   Мы возражать не стали и сразу же принялись за дело. Пока Бабек с

разбуженным и недовольным Юркой ходили ломать арчу на дрова, мы

развьючили ишаков, закопали мешочки с золотом рядом с очагом и кое– как, на одну ночь, поставили две палатки. Скоро посреди лагеря во всю пылал костер, а в казане шкворчало мясо, распространяя запах жареной моркови и лука. Лейла с матерью и теткой перебирали рис. Бабек ушел за водой к ближайшему роднику. Юрка опять лег спать, а мы с Наташей развернули медпункт.

Я уже перевязал Федину голову найденным в аптечке Нура бинтом, когда на зиддинской тропе, со стороны перевала появились двое неизвестных..

Сергей сразу же бросился к прерывистой скальной гряде, отделявшей наш лагерь от тропы. Я побежал за ним.

Мы залегли за камнями и стали ждать приближения нежданных гостей. Они только что скрылись за невысоким, но протяженным холмиком и должны были появиться из-за него минут через пять. В это время за нашими спинами послышался тяжелый топот и через пару секунд рядом с нами упал Юрка.

Автомат у него был с рожком.

   – За три минуты отрыл! Молодец! Я их полчаса почти закапывал, –

усмехнулся Сергей, с интересом разглядывая Юрку.

   – В следующий раз патроны из рожков выщелкивать придется!

   – Яма осталась! Щас мы кого-то в нее закопаем!

   – Не получиться! – я привстал в изумлении. – Похоже, эта парочка

поможет нам услышать, как гремит опустевшая канистра! Смотрите! Ведь это Лешка Суворов ковыляет! А второй – Толька Зубков, точно!

   Зубков был приятелем моих приятелей и капитаном милиции. Занимался Организованной преступностью, вид имел далеко не атлетический, но был невероятно силен и ловок. Напившись пьяным, часто бил себя в грудь и кричал: "Я мент! Мент я!" Чем, по-моему, выражал одновременно и гордость и стыд за свою профессию. Вообще-то фамилия у него была не Зубков, а Зубко, то есть он был украинцем, и потому в своё время обожался Ксюхой, хохлушкой по отцу. Он был женат, и, довольно счастливо, на симпатичной полукореянке, полутатарке Инне, имел двоих детей и боготворил Высоцкого.

   "И того купить, и сего купить, а на копееечку - лишь только воду пить!" – пел он жене в день получки.

   ***

   Я выскочил из-за камней и, приветственно размахивая рукой, пошел навстречу гостям. Они настороженно остановились, но, узнав меня, замахали руками, и через несколько минут мы, хлопая друг друга по плечам, стояли друг перед другом.

   – Ну, братцы, как дела? Не пустые? Нашли золото? – спрашивал Суворов, волнуясь и хватая нас за рукава.

   – Нашли, факт! До вашего здесь чудесного появления килограмм по

тридцать на каждого было, – прищурившись, ответил ему Житник.

   – Ты это брось! – ткнул его я локтем в бок. Это Толик, мент всамделишный. С его удостоверением мы мигом проскочим от Зиддов до города, и остановки на постах будут секунд по десять, не больше. Он еще и на колесах, наверное.

Толик с интересом рассматривал Юрку, и, казалось, совсем меня не слушал.

   – Конечно. У меня внизу классный боксик с решетками на окнах. Мы, хлопци, веников не вяжем. Все зробим как надо. Пошли скорее в лагерь ваш. Видите, Лешка едва на ногах стоит, как бы с копыт не свалился.

   – Да ладно тебе! – окрысился Суворов.

   – Гутарил ему в Зиддах: "Подожди в чайхане, пока я смотаюсь!" –

продолжил Зубков, не обращая на него внимания. – А он: "Мне эта

чайхана без розлива еще на практике надоела! Целыми днями, – говорит, – вместо маршрутов в очко здесь резались...

   – А почему вы решили сюда идти? – поинтересовался Житник.

   – Ведь мы договаривались, что вы нас в Зиддах ждать будете!

   – Там сейчас солдат больше чем на границе... – вдруг посуровев, ответил Анатолий. – Полковник Оманкельдыев вынырнул из Узбекистана, побил в Ходженте тьму людей и идет сейчас на Душанбе... Его передовой отряд уже на Анзобе стоит... Крошат всех подряд...

   – А ты как? – спросил его Сергей удивленно. – Ведь всех ваших, наверное, под ружье поставили?

   – Да я до всего этого отпуск взял... Мы только в Зиддах обо всем узнали...

   –Ну и дела... – покачал головой Сергей, – А у нас здесь тоже сплошная престидижитация.

И он кратко рассказал друзьям о наших злоключениях.

   – Жалко меня с вами не было, – посерьезнев, сказал Зубков. – Кстати, мы коньячку армянского с собой прихватили. Надо выпить за встречу! А то что-то я не всё понимаю... Каторга, Федя летает, Резвон на кол сажает, Бабек стреляет, а какой-то Абдурахманов хочет всё отнять! Выпив и занюхав рукавом, мы пошли к лагерю, описывая в подробностях свою "Одиссею" ...

   ***

   А Абдурахманов со своими наемниками стоял на берегу бушующего

Тагобикуля. Ветерок, веявший со стороны зиддинского перевала, доносил до них сладковатый запах арчового дыма. И Абдурахманов знал, что это Чернов и Кивелиди с приятелями устроили привал... И сейчас отмечают свой успех пловом и специально припасенной для этого случая водкой...

   "Не буду торопиться... – думал он, с удовольствием втягивая в себя приятный запах дыма.

   – Пусть, как следует, повеселятся перед смертью...

– Как переправляться будем, начальник? – прервал его мысли Сафар,

боязливо рассматривая бурные воды Тагобикуля. – Убойно здесь...

Не ответив, Абдурахманов снял с себя рюкзак и достал из него бухточку

нейлоновой веревки. Через сорок минут все трое были на противоположном берегу. Перекусив лепешкой с рафинадом, они, не торопясь, привели оружие в боевое состояние, и быстрым шагом взяли курс к нам на «плов».

   Но не по низу, по долине, а поверху, прячась в складках холмистого водораздела, обрывающегося прямо над нашим лагерем.

   ***.

   У лагеря нас встретили Федя и Бабек. Дастархан был уже накрыт, и они

посадили Зубкова с Лешкой на самых удобных местах. Федя тут же сгонял за канистрой, охлаждавшейся в ручье, и бережно поставил ее рядом со мной.

   – Жлобы, золотишко – то покажите! Ну, покажите! – взмолился Лешка, переводя просящие глаза с Сережки на меня, с меня на Житника и обратно.

   – Хоть кусочек маленький покажите, чтобы я поверил!

   – На тебе! – степенно сказал Житник, вытащив из нагрудного кармана

   самородок, размером с фасолину. – Владей! Твоя доля!

   Суворов взвесил самородок на ладони, прикусил зубами, опять взвесил и, передав его сидевшему рядом равнодушному Анатолию, неожиданно заплакал.

   – Давай, наливай скорее, – выдавил он сквозь слезы. – Наконец-то! Жизнь моя поганая кончилась, другая начинается! Ох, и погуляем!

   – Ну-ну... Вам бы поскорее спустить все, – сквозь зубы бросил в сторону Житник.

   В это время со стороны ручья показалась Фатима с Фаридой, В руках у них были миски, полные риса.

   – Что? Эти твари здесь? – проворно приподнявшись, вскричал, в момент разгневавшийся Лешка, и, крепко сжав сухонькие кулачки, стремительно бросился к женщинам.

   – Убью! Гидры! В порошок сотру! Они, сволочи, ноги мои своими каблуками топтали! Зарежу! Суки!

   И он, невзирая на четырехкратных перевес женщин в весе, так бы, наверное, и сделал, если бы не выросший перед ним Бабек.

   – Не трогай женщина, Леша! Будь мужчина! Женщина дура, ее нельзя

убивать!

   – Дура? Да она – Змея подколодная! Она вас всех продаст! В первой же

ментуре!

   – Леха, кончай! – крикнул я и, едва сдерживая смех, налил ему полкружки коньяка.

   – У нас мораторий на членовредительство и вообще, мы все тут так

сроднились...

   И я рассказал Алексею об обстоятельствах нашего освобождения.

По окончании моего повествования, выражение глаз Лешки изменилось.

Ярость и злоба к Фатиме сменились глухим презрением, чуть – чуть приправленным тайным интересом.

   – Вот это другое дело! Пей, ешь, а потом можешь ею заняться!

   Я разрешаю! Но учти! "Это" будет номер со смертельным исходом! Да не бойся, ей "это" понравится! Вулкан, гейзер, Ниагара! Ручаюсь. Особенно темной ночью после бутылочки "Мартини".

   – Зачем женщина обижать? Зачем такой обидный слова говорить? Давай за дастархан лучше сядем, водка будем пить, плов скоро готовый будет! – Обращаясь то к одному, то к другому из нас, предложил, вконец расстроенный Бабек.

   – Ты, дорогой Бабек, плохо ее знаешь! Она все равно кого-нибудь в горы ночью утащит. Уже высмотрела, наверное, будущую жертву своими чёрными зенками...

Смеясь, мы все вместе разлеглись на спальных мешках, брошенных рядом с костром. Солнце уже зацепилось эа горы, и теперь над нами всеми оттенками красного цвета полыхали облака.

   Мы взяли в руки кружки, и Сергей произнес короткий тост, закончившийся сожалениями о предстоящем распаде нашей компании.

Выпив, Лешка уставился на Фатиму.

   – А она и вправду бешеная? – спросил он меня, кивнув в её сторону.

   – Ты таких женщин никогда не встречал и не видал в самом кошмарном сне! Ко мне в Захедане знаешь, как ходила? Напоит, а потом пользуется.

   Все дружно заржали...

   – Совсем не смешно. Смешнее было в Кальтуче, на базе нашей

партии.

   – А что было-то? Рассказывай, давай! Последний раз, может быть, сидим в этом составе. Ищи потом тебя по Роттер`дамам или Парижам ..

   – Хохма была классная, – начал я, отерев рукавом губы. Из серии ЖЗЛ. Расшифровываю: Жизнь Знойных Леди. Впрочем, это были не леди, и даже не женщины. Это были разбойницы с большой дороги!

   ***

   Однажды поднимались мы с Виталиком Капуновым из города на Кумарх и припозднились. Бензовоз, на котором мы ехали, сломался, и мы решили заночевать в Кальтуче. А там – праздник на всю катушку! Главная бухгалтерша сына женила. Нас не пригласили, потому что мы в ту пору были простыми техниками. Улеглись мы с Виталиком в спальные мешки прямо на полу, в недостроенном общежитии. Он сразу уснул, а я ещё долго о сыне и жене вспоминал. Вдруг дверь комнаты медленно открывается и на пороге, возникает трое пьяненьких, разнокалиберных, но всё-таки – женщин. Стоят, пальцами на нас тычут, переговариваются, ржут, как кони, определяются – с кого первого начать. Ну, и выбрали они, естественно, дробного Виталика. Схватились за низ спального мешка и утащили в неизвестность...

   Я, конечно, расстроился. Уже не до сна! Беспокоюсь за жизнь друга и свою тоже. И вот, когда уже почти всё терпение кончилось, и я хотел идти искать товарища, дверь опять открывается, и на пороге, как на подиуме -

опять эти бабы! Стоят, качаются, взгляд на мне фокусируют.

«Все! – думаю. – Стерли Виталика до лопаток! Мой час настал!»

Когда глаза их, наконец, привыкли к темноте, они двинулись ко мне.

Схватили, тащат, повизгивают от предвкушения наслаждений и непристойностями себя будоражат. Готовят себя к очередному кайфу...

   Особенно изощрялась белобрысая. Худая, как маркшейдерская рейка, кирпичом в нее не попадешь, не то, что мужским достоинством! Я каким-то чудом панику преодолел, изловчился, выбросил руки назад и успел зацепиться за трубу парового отопления. Они пыхтят, как паровозы, падают на меня поочередно, а я извиваюсь, ногой пытаюсь в их наглые морды попасть...

   Но когда одна из баб, в три обхвата, на меня упала, моей Свободе пришёл конец! Придавив меня коленками, они оторвали мои руки от трубы, засунули их в мешок, застегнули его на молнию и потащили дальше! Сначала по полу, потом по камням.

   Когда мешок расстегнули, я огляделся и понял, что нахожусь в

кернохранилище. Вынули они меня, положили на тряпьё, между высокими, под три метра, стопками ящиков с керном. Рейка бутылку откуда-то достала, налила стакан водки, и вылила мне в горло. А жиртрест задрала юбку, села на меня без нижнего белья чуть ниже живота и начала ёрзать. Я лежу, как столб. А она мне говорит:

   – Суслик! Ну что ты капризничаешь? Давай сам, а то Ленка, тростиночка наша, ленточкой яички твои перевяжет...

   И, продолжая двигаться, ждёт, когда я, наконец, пойму безысходность своего положения. Центнер на мне трепещет, тощая за ноги держит и приговаривает: "Давай, милый, давай".

   Делать нечего! Стал я ей подыгрывать тазом... Она расцвела, глаза прикрыла:

   "Хорошо, миленький, хорошо", – говорит. А я ногами в стопку ящиков

уперся и, в такт ее движениям, стал их раскачивать. Когда с меня начали

стаскивать нижнюю часть туалета, я толкнул посильнее эту шаткую стопку, она накренилась и с грохотом на нас повалилась. Ящики с

керном – полтора на метр, весом килограммов пятьдесят-шестьдесят каждый! Хватило на всех! Но я в позиции снизу был. Переждал канонаду, как в блиндаже под этой теткой. Контузило совсем немного...

   Вылез из-под завала, смотрю, а третья-то – ничего девочка! Сидит – ладненькая такая, с ямочками на щеках, – и улыбается. Пьяно чуть-чуть, но в самый раз, Узнал ее сразу. Из какого-то текстильного городка в бухгалтерию нашу приехала.

   Тут под ящиками Центнер с Рейкой застонали, но не от боли, это я сразу определил, а от досады. Я поправил ящики, чтобы они не скоро вылезли, отряхнулся от пыли, взял девушку за руку и пошел с ней на пленэр...

А там, я скажу вам, такая красота! Гости все уже по углам расползлись,

тишина кругом природная, сверчками шитая. Речка трудится, шелестит на перекате, луна вылупилась огромная, нами любуется. А девица повисла на мне, прожгла грудь горячими сосками, впилась в губы. Упал я навзничь в густую люцерну, в саду персиковом для баранов Вашуровских саженую, треснулся затылком о землю, и забыл совсем и о супруге, и о сыне семимесячном, и о вчерашнем своем разговоре с друзьями о верности семейной...

Утром пошел Виталика искать. Нашел в беседке чайной на берегу

Кафирнигана. Он сидел в углу пьяненький, глаза прятал. Бледный весь, в засосах с головы до ног. С тех пор женщин сторонится. Всех и категорически.

А начальник партии потом посмеялся надо мной, налил стакан водки и

приказал выдать новый мешок... Меховой.

   Так что ты, Леха, готовься. На мясо, главное, налегай! Наверняка

Фатима придет к тебе под утро. Задабривать...

   – Пусть приходит, – бодро ответил Суворов под общий смех.

   – Разберемся!

   – Врет он все... – усмехнулся Житник. – Про персиковый сад и люцерну. Мне Сосунок рассказывал по-другому. Это он с молодкой в клевере валялся. А Черный всю ночь подушку обнимал и так надолго расстроился, что Виталик целую неделю посылал буровиков на него поглядеть. "Если хотите увидеть, что такое Черная зависть, идите к Чернову и спросите, правда ли, что новенькая бухгалтерша умеет заниматься любовью?" – говорил он им,

десятый раз, рассказывая о своих кальтучских похождениях.

   – Ты прав, Юрий! – великодушно улыбнулся я в ответ. – Я кое-что

прибавил, каюсь. Голая правда сильно отличается от голой женщины...

Особенно в привлекательности!

   – Заливать ты мастак! – сказал Лешка, усаживаясь удобнее. – И не стыдно тебе перед Лейлой?

   – Нет, не стыдно, – ответил я. – Все эти сказки из другой жизни. Очень и очень древней жизни... А Лейлу сравнивать я ни с кем не буду! Она единственная, кто мне сегодня дорог больше жизни!

   ***

   А в это время Абдурахманов сидел в скалах прямо над лагерем обидчиков и пересчитывал людей Кивелиди.

   – Раз, два, три, четыре... – считал он вслух. – Семь мужчин, четыре женщины и ни одного автомата... Даже не интересно...

   – Есть у них автоматы под спальными мешками, есть! – убежденно прошептал Хирург, лежавший справа от Тимура.

   – Надо этих хапуг прямо отсюда мочить! Подходить опасно...

   – Но тогда вам придется отжевать друг другу уши... – усмехнулся Абдурахманов.

   – А я совсем не этого хочу... Я хочу увидеть, как они умирают, хочу смотреть им в глаза вот как тебе сейчас!

И посмотрел на Хирурга так, что тот моментально съежился и подался в

сторону.

   – Тогда, командир, давай, я обойду их справа, – предложил Сафар, только что отдышавшийся от бега по горам. – Подползу по ручью и залягу рядом... А Хирург, пусть заходит слева. Тебе, наверное, не все нужны живыми. Покажи, кого сразу шлёпнуть можно. Для паники их сразу кончим...

   – Мне нужен, вон, тот красавец с греческим носом, – показал

Абдурахманов на Кивелиди.

   – Еще Чернов, он в клетчатой рубашке. И баба его... Остальных

убивайте.

   – Давай, ту, стройненькую русачку, тоже пока оставим? – сально улыбаясь, попросил Сафар.

   – Хватит вам и одной, – отмахнулся Абдурахманов.

   Он еще что-то хотел сказать, но тут из-за гор, со стороны Анзоба вынырнул и затарахтел вертолет в камуфляжной окраске.

   10. Бабек становится моим тестем. Таджикская рулетка.

   Услышав, а затем и увидев несущийся на нас военный вертолет, мои товарищи разом вскочили. Житник сразу же бросился к ручью и нырнул под его высокий берег. Бабек, погоняя перед собой Фаггиму с Фаридой, помчался туда же. Серега импульсивно подался к Наташе, видимо для того, чтобы в случае атаки прикрыть ее своим телом. Зубков же снял свою милицейскую фуражку и начал ею размахивать над головой. А я с самого первого тр-тр-тр бросился к Лейле, лёг на неё и начал целовать в испуганные глаза...

Вертолет, вздыбив палатки, пронесся над лагерем на малой скорости,

развернулся в верховьях Тагобикулл и, опустив нос, стремительно помчался на нас.

   – Атакует!!! – крикнул Зубков. – Хана нам, ребята!

   – Разбегайся!!! – присоединился к его крику надорвавшийся крик Сергея. И, схватив Наташу за руку, он бросился к правому борту долины.

   Я вскочил, поднял Лейлу на руки и стремглав побежал от вертолета. "Если попадут, то мне в спину... – думал я, задыхаясь от бега.

   – Этого хватит для нас обоих, если вовремя не упасть".

   Вертолет открыл огонь. Я споткнулся о, торчащий корень тальника, упал, увлекая за собой Лейлу. Мы тут же скатились с ней в укрытие,

   представляющее собой высохшее русло притока Тагобикуля. Вертолет

   пронесся над нами и растворился в верховьях долины. Проследив за ним

   взглядом, я понял, что он вернётся. Потом обернулся в сторону лагеря, но ничего не увидел. Всё было скрыто клубами дыма.

   Мысленно распростившись с товарищами, я стал осматривать Лейлу, Она была в полном физическом порядке, если не считать чуть-чуть ушибленной правой коленки и локтя. И небольшой ссадины на ладошке. Вытащив из нее корявую занозу, я начал зализывать ранку.

   И в это время вертолет появился вновь, но что-то было не так.

   – Он не атакует!!! – вскричал я, обернувшись к Лейле. – Не атакует!

И действительно, вертолет медленно пролетел над нами на пятиметровой высоте при этом сдув с головы Лейлы черный платок и, обнажив ее прекрасные, чуть вьющиеся светло-каштановые волосы. Потом резко пошел на посадку прямо за лагерем. Через минуту рев двигателей и тарахтение винтов начали стихать. Я чертыхнулся и стал прикидывать, чем эта посадка нам может грозить. И быстро пришел к выводу, что чем угодно и ничем.