Текст книги "Зеленый фронт (СИ)"

Автор книги: Руслан Агишев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц)

Глава 17

В самой глубине леса раздавался ритмичный стук. Так-тук-тук-тук! Потом небольшой перерыв, и вновь – тук, тук, тук, тук! На старом дубу возле неглубокого оврага копошился маленький дятел. Он был весь какой-то нахохлившийся, взъерошенный, и долбил со странным ожесточением. После каждого такого тычка, сильно напоминавшего удар дровосека, от коры отлетал очередной кусок и мягко ударялся о землю.

Вот кроха сделал очередной перерыв и нацелился в другое место, которое по-видимому показалось ему более аппетитным. Удар, затем еще один удар… И вдруг раз! Из под с верхушки дерева вытянулся длинный хлыст и маленькое тельце рухнуло вниз, где сразу же начали вылазить крошечные корешки. За какие-то секунды птичка была словно машинка из детского конструктора разобрана на части и проглочена почвой.

«Тоже живое, теплое и хорошее, – бежали по дереву приятные образы и складывались в связные мысли. – Оно как человек! Похоже! Близко!». Дуб словно окаменел – ветки застыли, изъеденные насекомыми листья висели совершенно неподвижно. «Это дятел! Птица! – ясная картина мгновенно расплылась на множество противоречивых образов. – Это совершенно живая птица. Она ищет под корой разных насекомых! О, черт! Что же это я?». Андрей пристально посмотрел на на еще качающуюся невесомую ветку. «Зачем я ее тронул? Живых же не надо трогать! Они же живые – кричал он куда-то в пустоту. – Ни когда не надо трогать живых существ!». Вдруг перед ним врос образ грузного тела, одетого в серого цвета одежду, которое засасывало под землю в этом самом овраге. Через мгновение его сменила другая картинка – изломанные, словно игрушечные солдатики, тела валялись вокруг бревенчатых домов, у которых огонь жадно лизал соломенные крыши. «А они живые? – Андрей с трудом удержался, чтобы опять не пропасть в спасительной тьме. – Если они тоже живые, тогда зачем ты с ними это сделал? Или они не живые?».

Вокруг дуба-патриарха все замерло. Птицы с испуганными криками хлопали крыльями и вытягивали шеи. Им всюду мерещилась какая-то опасность, от которой следовало немедленно бежать. В течение нескольких минут в высь поднималось множество галдящих птиц и птенцов, в страхе метавшихся из стороны в сторону. Потом волна за волной они начинали лететь прочь, оставляя за собой изломанные перья, покинутые гнезда, копошащихся на земле птенцов.

Вслед за птицами из леса начался исход животных. Страх заставлял сходить с насиженных мест лосей, вылезать из глубоких нор лисиц и барсуков, бросаться на деревья волков и т. д.

С каждой новой секундой безмолвие распространялось все дальше и дальше в лес, захватывая целые группы деревьев. Трава переставала шевелиться, ветки склонялись к земле… Оно было в недоумение! «Так что есть что? – всплывал перед Андреем не заданный вопрос. – Что есть живое, а что не живое? И кто я? Остальные люди? Мы живые или нет?».

Лес замер. Тысячи гектар леса – густые дубравы, светлые березняки, высоченные сосны безмолвствовали.

«Живое может быть разным, – наконец, Андрей пришел в себя и начал медленно складывать в единую картину эти безумные частички. – Это может быть заяц или волк». Он заставил себя вспомнить когда-то виденного зайца, настороженно водящего длинными ушами, потом волка с впавшими боками. «Или человек, – продолжал он говорить. – Человек тоже живой! Но один человек не похож на другого. Есть человек-губитель, который уничтожает живое и от которого исходит лишь зло. А есть хороший человек, от чаще всего исходит добро». Образ щелкающего зубами волка сменился на невысокую девочку в светлом сарафане, которая доверчиво прижалась к дереву. Тоненькие ручки крепко вцепились в узловатую кору… «Плохой человек тоже живой, но его можно не жалеть! – рядом с девочкой появился рыхлый немец с одутловатым лицом и резко рванул ее за косу. – Плохого человека не надо жалеть! Он губит все, к чему прикасается. В его руках умирает все живое».

После череды этих безумных изменений его человеческое «Я» ужасно нуждалось в какой-то передышке, во время которой он сможет взглянуть на себя со стороны… Нужно было осмыслить все происходящее, понять, куда он движется. Отсюда эти бесконечные безмолвные разговоры, во время которых он для себя становился своим собственным собеседником, критиком и оппонентом.

Андрей молчал недолго. «Я, конечно же живой! Живой! Во мне есть движение. Я могу видеть, чувствовать, разговаривать». Он мыслил не словами, а образами. Вокруг него вспыхивали удивительные по яркости и масштабам картины. Андрей до мельчайших подробностей воссоздавал то крошечный полевой цветок с яркой желтой сердцевиной, то тихо журчащий по разноцветным камешкам ручеек. Он смешал в причудливую смесь десятки и десятки разных запахов, видений, ощущений, которые сплавлялись в невиданный по силе и остроте коктейль.

«Теперь ты понимаешь, что я хочу тебе сказать или нет? – наконец, закончив, сам себя спросил Андрей. – Вот все и отличает нас, живых, от всех остальных! Мы живые только потому, что воспринимаем и реагируем на все, что окружает нас…». Лес откликнулся сразу же, словно и не было недоуменных вопросов, словно было все просто и понятно. «Да… мне стало понятнее! – окружающее пространство как-то странно потеплело. – Я понял, что только живое постоянно изменяется. Оно не стоит на одном месте, оно постоянно в движении!».

Огромный лес встрепенулся и начал медленно оживать. По бесконечным гектарам пробежал оглушительный треск – распрямляющиеся деревья вытягивали гармошку своей коры в длину, заставляя ее лопаться и обнажать белое тело.

«Кажется, я что-то начинаю понимать в этом чертовом бедламе, – стал приходить в себя Андрей, осознавая наконец-то, неизбежность существования в своем новом теле. – Я теперь становлюсь лесом… Бесконечным лесом…». Вновь взметнулась в пространстве карусель образов, которые стали для них универсальным языком общения. Только в этот раз было все совершенно по другому! Андрей стал тонуть в создаваемой реальности…На многие мгновения он снова растворился в потоке ощущений. Его частички разбросало по огромному числу мест – он одновременно был то небольшим слегка подгнившим желудем, то верхушкой проросшего росточка, то гибким корневищем, то бурым краешком трухлявого пня… Потом его сознание вытолкнуло на самый верх – высоко в небо, откуда лес предстал перед ним бескрайним зеленоватым и колыхающимся морем. Раз! Живое море оказалось переплетено бесчисленным множеством нитей, которые находились в постоянном движении и шевелении. «Как же это безумно красиво! – проносилось в его сознании. – Я всегда был здесь! Я – это лес! Я – это каждая его частичка, которая шевелиться, дышит, пьет и ползет!…».

Ветер мягко касался длинных веток, заставляя их осторожно склоняться к земле. Взъерошенные птицы обеспокоенно обхаживали своих птенцов, тормоша их перышки. Лес окончательно ожил!

Глава 18

Отступление 2.

Реальная история.

Приказ № 24, распространенный по полевым частям вермахта в районе Брест – Барановичи. Пометка «срочно». «В связи с распространением бешенства среди домашних и диких животных и участившимися нападениями на немецких солдат приказываю сформировать специальные команды, непосредственной обязанностью которых будет уничтожение всех мелких домашних и диких животных в ближайшем тылу наступающей армии.

В состав формируемых групп включить солдат, оснащенных огнеметами. Спецкоманды оснастить автотранспортом для повышения мобильности и охвата большей территории…

Тушки животных предписывается сжигать для предотвращения дальнейшего распространения заболеваний.

Возложить ответственность на руководителей спецкоманд по информированию местных жителей о необходимости проведения массовой вакцинации всех домашних животных в специально предусмотренных местах, заранее определенных немецким командованием…

Приказываю организовать обязательную проверку всех продуктов питания, которые предназначены для питания немецких солдат. Руководитель каждого подразделения несет персональную ответственность за проверку продуктов питания.

Руководителям спецкоманд перед уничтожением тел зараженных животных обратить особое внимание на обстоятельства обнаружения источника заражения…

Главный … полковник медицинской службы Карл Велховец».

Отступление 3.

Реальная история.

Приказ № 27… Пометка «особо срочно». Пометка «секретно». «В связи с невозможностью идентификации заболевания, охватившего диких и домашних животных, приказываю ввести карантинные мероприятия…

Запрещается без специальных средств защиты касаться зараженных животных!

Незамедлительно сообщать обо всех подозрительных случаях, связанных с зараженными животными!

Местные жители и члены их семей, имевшие непосредственный контакт с зараженными животными, полежат превентивному расстрелу!

Главный … полковник медицинской службы Карл Велховец. Командир … дивизии генерал Отто Кольнер»

***

«Vor der Kaserne

Vor dem großen Tor

Stand eine Laterne

Und steht sie noch davor…,

– напевал весьма довольный собой солдат. Все своим внешним видом – румяными щеками, широкой улыбкой и мелодичным бормотанием – он демонстрировал свое хорошее настроение. «Все-таки, я молодец! – мысленно усмехнулся Вилли Хайнц, нагибаясь еще за одним поленом. – Тепло, сытно, да деньги всегда при мне. А говорили, война, война… И что? Если всегда так воевать, то я не против!».

Расщепив пару щепок, он забросил их по глубже в топку. Из под крышки бодрой струйкой выбивался пар, своим ароматом вновь пробуждая уже казалось бы утоленный голод. «Сейчас каша дойдет и все, можно подавать, – Вилли украдкой взглянул на часы – до обеда оставалось еще около пятнадцати минут. – Ничего, не опоздаю, как в прошлый раз! Ха! Эта собачонка опять приперлась раньше всех… А что? Жрать то все хотят!». Под самым колесом полевой кухни торчала местная достопримечательность – короткоухая дворняга с рыжей, как огонь шерстью, густо облепленной репьями.

– Что так вылупилась? – незлобно буркнул повар, зачерпывая из котла черпаком. – Сейчас налью. Вон, туда иди, а то обер-лейтенант снова увидит, ору не оберешься!

Больше не смотря на собаку, он слез с подножки и пошел к облюбованным им кустам в полной уверенности, что животное следует за ним.

– На, вот! – вылив содержимое черпака на землю, пробормотал он. – Иди, чего стоишь?! Вот-вот… А что это у тебя такое? Полоснул что-ли кто-то палкой?

Толстыми, похожими на сардельки пальцами, он потрепал пса по голове и нащупал какую-то странную ранку.

– Уж не во второй ли роте тебятак приложили? – продолжал Вили разглядывать длинную ранку. – Говорил же тебе блохастый коврик, чего ты там шляешься? Здесь что-ли мало? … Хм! И здесь тоже! Да это не палка. А чем же тогда так приложили?

На спине обнаружился еще один чуть более длинный порез, потом на боку, и, наконец, еле заживший шрам тянулся одной из задних лап. Повар вытянул руку и коснулся ранки. Собачонка насторожилась: уши встали торчком, а тельце напряглось.

– Не бойся, – успокаивающе шептал солдат, раздвигая слежавшуюся шерсть. – Странная какая-то рана… Толи порезали, то ли погрызли… Ого! Что это тут у нас? Так-так. Какой-то корешок, что-ли?! А если немного потянуть.

Крепко схватив пса за шею и прижав его к земле, Вилли осторожно потянул за выглядывающий из ранки конец какого-то шнурка. Собака, прекратив есть, глухо зарычала и начала со всей силы вырываться.

– О, черт! – вырвалось у него. – Не может быть!

Сантиметр за сантиметром на его палец наматывался тоненький древесный корешок. Казалось, в его руках была мягкая игрушка, тонким шнуром сшитая из нескольких кусков ткани. Корень выходил из тела с еле слышным чавкающим звуком, словно новорожденный малыш во сне продолжал причмокивать своими губами.

– Что же это такое? Боже, что я говорю? – вся веселость из него мгновенно испарилась. – Пса, что, оперировали что-ли? … А-а-а-а-а-а! Пошел прочь! Прочь!

Каким-то образом пес извернулся и вцепился в его правую руку.

– Вот тварь-то! – орал он как резанный, пытаясь одной рукой разжать его челюсть. – У-у-у! Как же больно!

Прижав уши к голове, псина с таким ожесточением грызла руку, словно пыталась откусить ее. Вставшая дыбом шерсть совершенно не скрывала, как ее по ее телу извиваясь поползли гибкие корни. Светло-золотистого цвета шнуры покрывали почти каждый ее сантиметр. Вскоре на обезумевшего от боли повара смотрела безумная харя, на которой не было ни одного живого места.

– Помогите! Помогите! – не выдержав боли, Вилли свалился с колен на бок и захрипел. – На помощь!

Вдруг откуда-то из-за его спины послышались быстрые шаги и сразу же за ними прозвучал выстрел.

– Помогите! Быстрее! – алая кровь толчками выбивалась из порванных запястий и заливала примятую травы. – Что же вы ждете? А-а-а-а-а-а!

Раздался еще один выстрел. Перед глазами повара промелькнуло какое-то темное пятно. Потом вновь выстрел, еще один!

– Прикладом ее бей! – закричал кто-то. – Он же сейчас истечет кровью! Долби, долби, я ее сапогом прижму!

Хрясть, хрясть! Ошметки плоти и волос полетели в разные стороны.

– Не туда! По морде бей! – продолжать орать первый голос. – Он же не отпустит!

– Что орешь? – возмущался второй. – Здесь же рука! Попаду!

Наконец, приклад припечатал голову, раскроив череп.

– Кровь, кровь! – суетились вокруг повара солдаты. – Где жгут? Давай ремень!

– Да, заткни ее чем-нибудь! Хлещет же! – несколько ладоней крепко обхватили разорванное запястье. – Вот так! Теперь вяжи, вяжи! Все, хорошо. Носилки! О! Парни! Это Фриц!

К полевой кухне бежал какой-то офицер, размахивая бумагой.

– Стоять! Стоять! – орал он, задыхаясь от бега. – Положить! На землю!

Ошеломленные непонятными приказами солдаты исполнительно выпрямились и неподвижно застыли, скосив глаза на посеревшего повара.

– Фу! Успел! – выдохнул высокий лейтенант, резко затормозив около носилок. – Где животное? Кто-нибудь его трогал? Что застыли? Я повторяю, животное кто-нибудь трогал руками?

Глаза у лейтенанта подозрительно блестели, а пальцы пытались вытащить пистолет.

– Где оно? А вот! Ханс?! Где ты там плетешься, бордельная отрыжка! – закричал он, обернувшись в сторону штаба. – Еще один случай!…А вы. Кто трогал это?!

Только тут солдаты обратили внимание, что руки лейтенанта были в перчатках. Казалось бы, что тут необычного?! Удивительное было то, что перчатки были резиновые!

– Никто что-ли? – глаза настороженно зыркали по побледневшим лицам солдат, до которых с ужасом стало доходить, что происходит что-то страшное. – А это что такое? – черный палец ткнулся в приклад, покрытый розово-белой массой. – Кто бил? Ты?!

– Я, господин лейтенант! – наконец, вышел вперед хозяин карабина. – мы когда услышали… Побежали, а потом…

– Отставить! – рявкнул лейтенант, достав в конце концов оружие. – Карабин на землю! Отойти в сторону! Ханс, задери тебя, к остальным его! Спокойно солдат! Согласно приказу, все, имевшие контакт с зараженными животными временно освобождаются от несения службы и изолируются от остальных военнослужащих.

– Да, я же бил по спине, – потеряно шептал солдат, пока его, подталкивая в спину, вели в сторону казармы. – Я Вилли то не трогал! Не трогал!

Офицер все это время молча рассматривал измолоченный труп собаки, с едва шевелившимися отростками. Остальные, включая продолжающего тихо постанывать повара, столпились вокруг него.

– Господин лейтенант, Вилли нужно к врачу, – наконец, осторожно, кося глазом на дрожащий пистолет, пробормотал один. – Повязку мы наложили, да кровь все равно идет… К врачу бы.

С таким же успехом ответа можно было бы ждать и от древнегреческой статуи, которые им с избытком встречались на Апеннинах. Остекленевшие глаза, неподвижно застывшие на трупе, совершенно ничего не выражали.

– Господин лейтенант, я говорю…, – чуть громче произнес осмелевший солдат. – Вилли бы к врачу отнести.

– Что? – очнулся офицер, поворачивая голову. – Что ты говоришь? К врачу…, – медленно повторил он, словно что-то припоминая. – Вилли к врачу. Ты что солдат? – в его глазах прибавилось осмысленности. – О чем ты говоришь? К какому еще врачу? Посмотри на него!

Палец в перчатке ткнулся в сторону раненного, вид которого был более чем странный. Вилли сотрясала мелкая дрожь, как при лихорадке. Однако ему не было холодно. Кожа мелко подергивалась вместе с мышцами.

– Ему уже не до врача! – внезапно перешел на визг офицер. – Там что-то есть! Вот-вот смотри! О боже! Ханс, огнемет! Да, жги же быстрее!

Пухлое тело на мгновение перестало извиваться. Кожа натянулась и начала покрываться крошечными разрывами, словно от бритвенных порезов.

– Огонь! Ханс!

Глава 19

Оглядывая лагерь, старшина еле уловимо улыбался в свои усы. «Вроде и ничего! – думал он, опираясь на командирский шалаш. – Устраиваемся по-немного. Думал зачем эта головная боль? А оно вона как повернулось…». Небольшая полянка, скрытая с трех сторон болотом, был покрыта ладными шалашиками. То там то здесь горели еле заметные костры, у которых шуровали довольные женщины. «Ничего, – продолжал старшина. – Обживемся чутка. Вон бойцов в строй введем и начнем… Главное не торопиться! В нашем военном деле, как все делается?». Бросив снова взгляд на стоявшую к нему спиной спиной Клавдию Степановну – дородную женщину, добровольно взявшую на себя нелегкую обязанность партизанского повара, он пробормотал:

– Осторожно! Вот как!

– Товарищ старшина, товарищ старшина! – вдруг загорланил с дальнего краю лагеря. – Где вы, товарищ старшина?

– Что же это за паскудник разорался? – разозлился командир, ковыляя в сторону раздававшегося голоса. – Сколько раз говорил, сколько раз… Не орать! Не орать! Молчать треба! Лес он шума не любит!

В это самое время прямо на него налетел парнишка лет тринадцати в совершенно расхристанном виде – волосы взлохмачены, рубашка на одной пуговице висит.

– Товарищ старшина, вот вы где! – начал тараторить он, словно боялся, что его остановят. – А я вас ищу по всему лагерю! Туды побег, потом сюды побег, а вас тама нету! И что? Потом я кричать! А тут…

– Отставить! – топнул ногой старшина, грозно при этом нахмурив брови. – Что это за лепет такой? А вид? Ты кто таков? А?

Со смачным звуком закрыв открытый рот, мальчишка начал себя осматривать. Грязные руки то там то здесь оттопырили рубашка, прошлись по штанам.

– Я? – недоуменно спросил он, не обнаруживая ничего предосудительного. – Я же Пашка Серов, товарищ старшина! Вона с той палатки! С мамкой мы тама! – Старшина продолжал угрюмо его рассматривать. – Да, Пашка я, Серов!

– Эх, Пашка Серов, Пашка Серов, – укоризненно закачал головой командир, кивая на его живот. – Никакой ты не Пашка Серов, а есть ты махновец! Самый что ни на есть настоящий махновец! Вот! Ты посмотри на свой вид! Люди то что скажут?! Вон видишь собрались… А скажут, что Сергееч совсем ополоумел! Кого же он берет в бойцы красной Армии?! А?! А берет он самый что ни на есть настоящих махновцев! А ну, оставить нюни! Привести себя в порядок и доложить по всей форме!

Грязный ручонки потянулись было к начавшему всхлипывать лицу, что бы добавить правдоподобности, и остановились. Через несколько минут перед старшиной вытянулся уже кое-как причесанный, застегнутый на все оставшиеся пуговицы, с подтянутыми до больше некуда штанами, солдатик.

– Товарищ старшина, докладывает боец партизанского отряда «Смерть фашистским оккупантам» Пашка Вихров, – четко выговаривая слова начал мальчишка. – Сегодня с самого утра со стороны села … жуткая пальба слышалась. Давеча вы нас с Машкой поставили наблюдать… А мы у речки стояли, да не видно там ничего! Мы ближе подошли, – на секунду он запнулся, увидев, как побледнел командир. – Да, мы вот на столечко ближе подошли! Только Машка запужалась и назад побегла, а я нисколько… А тут немчины наехали. Четыре, нет, пять больших машин, как у нас в крепости были. Потом слышу собаки забрехали, ну, думаю, постреляли наверное их… Я бежать назад!

– Так, за донесение, выражаю благодарность боец Павел Вихров! – проговорил командир, внимательно смотря на пацана. – А за нарушение приказа два наряда тебе! Поступишь в распоряжение Клавдии Степановны! Ясно! Выполнять!

Разом огорчившийся Пашка, пробормотал «есть» и умчался в сторону костра.

– Чего же там такое происходит? – задумался Голованко, почесывая забывший бритву подбородок. – Почитай третье село… Налетят, как коршуны, да всю живность постреляют. А зачем, да почему, непонятно! Ладно бы собак стреляли, так ведь все губят!

На протяжении последних нескольких дней в округе вообще творились странные вещи, о которых ему совершенно не хотелось не то что говорить, а даже вспоминать. «Черт знает что твориться, – мысленно продолжил он мусолить новость. – Сначала с Петькой непонятно что случилось! Ведь почти дотащили его живого из крепости, так нет помер. Да паскудина какой-то в ране его покопался! Что же за ирод какой-то?! И ведь не подходил никто! Все же на виду были… Потом этот бисов Андрюха откликаться перестал! То же мне помощник, леший его забери! Все он может! Все сделает! А как помощь нужна – черт, жрать скоро нечего будет – так нет его! Теперь вон немчура еще с ума сходит! Надо присмотреть за всем этим, а то как бы худо не было».

Мешковина, закрывавшая вход в шалаш вдруг отошла, явив довольную рожу Сергея. Однако, это нисколько не обрадовало старшину, так как такая широченная улыбка в конце концов всегда предвещала какие-то неприятности.

– Чего там такое опять стряслось? – поморщившийся, словно от зубной боли, спросил старшина. – Неужто харч какой раздобыли?

Лицо солдата в мгновение ока опечалилось.

– Это что же за хрен уже успел все разболтать? – раздосадованно пробормотал он. – Пашка! Кто же еще! Эх сорванец, и здесь успел свой нос сунуть!

– Хватит! – наконец, прервал его угрозы Голованко. – Никто мне ничего не рассказывал. С самого утра здесь сижу и ни хрена! Чего там случилось?

– О! Это другое дело! – вновь широченная улыбка вылезла на его лице. – Мясо лопать будем! Фрицы сегодня скотины жуть постреляли, ну а мы, не будь дураки, у них чуток слямзили. Две тушки поросей притащили с ребятами… Теперь живем!

Туши валялись у костра, где их уже начали разделывать.

– Командир, во, мясца добыли! – обрадованно засмеялся один из солдат, завидев хмурого старшину. – Эх, Клавдия Степановна гуляшу теперь наварит! Вкуснотища!

– Гуляш?! – от души хлопнул его по плечу второй солдат, державший мощную свиную ляжку. – Котлет бы заделать! Вот я понимаю дело будет… помню в столовой в гарнизоне такие котлеты бывало давали, объедение…

– Хватит лясы точить! – вдруг в разговор ворвалась новая фигура – Клавдия Степановна. – Вроде мужики на вид, а базар развели, как бабы прямо! Вона лучше ножи поточите, а то ни лешего не режут! Толи мясо жесткое такое что-ли…

Галдящие бойцы мигом примолкли и, похватав ножи, пошли искать точило.

– А что такое с мясом то? – задержался рядом с поварихой старшина. – Хряк староват что ли оказался?

Клавдия Степановна степенно, словно «птица высокого полета», повернулась и, посмотрев прямо в глаза командира, буркнула:

– Вон старшина полюбуйся, что твои солдатики принесли! Вон на столе лежит… И не поймешь, чи мясо, чи нет?!

Столешнице, сбитой из небольших березок, лежал разрубленная грудина.

– Да все вроде нормально, – бормотал старшина, деревенский житель, не раз свежевавший матерого хряка. – Годовалый, кажется… Хотя… Что это еще такое?

Изнутри у ребер, откуда он слегка оттянул кишки, тянулись какие-то тоненькие веревочки.

– Проглотил что-ли чего? – прошептал Голованко, осторожно наматывая на палец такую нитку. – Вона как… рвется и не поймешь ни черта.

Вытащив палец, он и так его и эдак повертел, да, ничего не поняв, в сердцах сплюнул.

– Вот, что, Клава, – неожиданно перешел он на «ты», поворачиваясь к поварихе. – Мясо конечно странное, да у нас совсем жрать не чего! Вона сколько голов, а из еды пескарей пара штук да грибов горстка. Скоро винтовку в руках не удержат… Поэтому, давай-ка, нажарь нам мяса. Попробуем! Бог даст, не помрем!