Текст книги "Зеленый фронт (СИ)"

Автор книги: Руслан Агишев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)

– Назад, назад! – со стороны двери громко верещал начальник госпиталя. – У него начался приступ! Живо из палаты!

Быстро сообразивший Марк резко дернул за рукав профессора и вместе с ним исчез за дверью, которую дюжие гренадеры сразу же приперли своими спинами.

– Уф! – с облегчением вздохнул врач, со страхом рассматривая сотрясающую от ударов дверь. – Успели… Успели…. Это еще ничего, – бормотал он, пытаясь удержать дрожащие руки. – Видно, он толком-то и не успел попробовать этой заразы. У других было хуже.

В время этой отрывочной речи, взгляд Грайте блуждал по стенам коридора. После слов врача до него начало доходить, что здесь могло твориться тогда, когда зараженных только доставили.

Глава 78

Отступление 25.

Реальная история.

[отрывок] Учебник для 5 класса по природоведению / под ред. Загулина Р.П. – М.: Типография «Красный октябрь», 1963. – С.15.

«Методическая разработка № 12…

Тема: «Зима. Растения зимой»

Цель: совершенствование знаний учащихся о зимних изменениях в живой природе через беседу о красоте природы зимой.

Задачи:

1. Закрепить знания учащихся об изменениях в жизни растений зимой.

2. Учить устанавливать логические связи через анализ стихотворений и разгадывание загадок.

3. Формировать умение составлять рассказ по картине.

4. Воспитывать чувство бережного отношения к природе (деревьям) зимой.

… – К зиме растения готовятся задолго до её прихода. Вспомните, какие изменения происходят с растениями осенью? Однолетние травы завянут, многолетние запасут в корнях питательные вещества, а деревья и кустарники сбросят листья. Но некоторые растения уйдут под снег зелёными. Под снежным ковром они будут ждать прихода весны. Кто же эти храбрецы? Это озимые хлеба – рожь, пшеница, ячмень. Их посеяли в конце лета, к осени они успели прорости и, перезимовав под снегом, на следующее лето дадут ранний урожай.

Учитель: – Как же зимуют почки? (Ответы детей: у деревьев – высоко над землёй, а у травянистых растений – под снегом)

Деревья зимой находятся в глубоком покое. Но на некоторых из них остались плоды. Знакомые нам сосны и ели не потеряли своего зелёного наряда. Их листья-хвоинки не боятся мороза. Сверху хвоя покрыта веществом, похожим на воск, поэтому ей не страшен мороз. Опадают хвоинки не сразу, зелёный наряд хвойных деревьев обновляется полностью за несколько лет, поэтому зимой они стоят зелёными.

Учитель: – Правда ли, что голым деревьям холодно? А боятся ли деревья мороза?

Ученик: – Поздней осенью почва сильно охлаждается. И корневые насосики выходят из строя: они исправно работают лишь в теплую пору. Но листья как ни в чем не бывало продолжают испарять воду. Это может иссушить дерево. Тогда от листьев будет уже не польза, а вред. Поэтому – то дерево и спешит с наступлением холодов от них избавиться.

… Ученик: – С приближением холодов во всех частях дерева происходят важные изменения. Клетки насыщаются жирами и сахаристыми веществами.

Так же готовится к холодам медведь перед тем, как залечь в берлогу.

Сок в клетках сгущается. Иначе мороз разорвет их, как бутылки с водой.

Отступление 26.

Реальная история.

[отрывок] [электронный доступ] Блог «Живой ветер» // www.ghiwoj-weter.ru

«… Выражение «Деревья зимой впадают в спячку» является не более чем метафорой. Учеными уже достаточно давно доказано, что что деревья растут постоянно. Можно даже сказать, что пока они живут – они растут. Во время морозной зимы, когда по всем внешним признакам дерево «спит», его корнипродолжают «функционировать». В этот момент по глубоким слоем снега продолжается активное развитие корневой системы. Причем, корневище, выросшее в зимний период, намного крепче, жизнеспособнее весеннего или летнего.

… Чем более зимой появиться корневищ, тем более пышной будет крона дерева. В организме самого дерева в этот период также происходят биологические процессы, хотя обмен веществ немного «заторможен» и прекращен видимый рост. В частности, крахмал превращается в сахар и жиры, сахар расходуются в ходе дыхания. Процессы роста тоже идут, хотя совсем не заметны внешне – зимой период интенсивной деятельности образовательной ткани – меристемы, так же закладываются зачатки листьев в вегетативных почках и элементы цветков в цветочных почках.

КОММЕНТАРИИ:

Форест123, 18 февраля 2006 г.

– Вот уж не знал! Надо дочке рассказать…

Одинокая кошка, 18 февраля 2006 г.

– Я бы не спешила. Что-то все это сомнительно… Помните! Нас же в школе так учили: в Китае живут китайцы, в Африке – негры… а деревья зимой впадают в спячку.

Домоклов Алексей, 18 февраля 2006 г.

– Поддерживаю…:-)

ХивиОСТ, 18 февраля 2006 г.

– Баран, смотри, что читаешь! Это же бред!

Форест123, 18 февраля 2006 г.

– комментарий удален модератором…»

***

Здание комендатуры еще носило на своих стенах следы боя. Весь фасад был в мелких выщербленных ямках, оставленных пулями и осколками. Со стороны подсобок окна были вообще заколочены толстыми досками.

– Марк, может пришло время пообедать? – Грайте со вздохом откинулся на спинку высокого стула и с ненавистью оглядел заваленный бумагами стол. – Как вам такое предложение? Нежная курятина с хорошо прожаренной, подрумяненной корочкой. Все это заправлено чесночной подливкой… А? После устриц, думаю, вам нужно обязательно попробовать нормальной еды.

Комната, которую им выделили, была довольно просторной и уютной. В ее центре стоял огромный лакированный стол из настоящего дуба иссиня черного цвета с фигурными ножками. У дальней стены массивной глыбой застыла печка, от которой волнами распространялось желанное тепло.

– Что вы молчите, Марк? В такое холодное время нужно хорошо питаться и кушать очень калорийную пищу, – Грайте встал со стула и подошел к окну. – Оставьте вы эти бумаги! Я все-таки распоряжусь насчет обеда, – сняв трубку телефонного аппарата, он требовательно произнес. – Обед готов? Хорошо! Давно пора. Несите…

Едва трубка легла на место, как дверь распахнулась и в комнату вошла крупная женщина в платке, которую неотступно сопровождал молчаливый солдат.

– Wot, posnedajte, hem Bog poslal! – красные с отшелушившейся кожей руки начали быстро выкладывать на стол многочисленные тарелки со снедью, от которых немедленно стал распространятся чудесный аромат.

Корпевший все это время за столом Марк вздрогнул и потянул носом.

– Вы правы профессор, хватит работать. Как там говорят в России – rabota ne wolk, w les ne ubeghit! – здоровяк сразу же рассмеялся, увидев, как у женщины вытянулось лицо. – Посмотрим, правы ли вы были, когда так нахваливали местную кухню.

– Браво, мой мальчик, – присаживаясь к столу, картинно захлопал Грайте. – У вас, по всей видимости, склонность к языкам. Если меня не подводит слух, то у вас довольно хорошее произношение… И поверьте мне, очень сложно добиться такого выговора в этом варварском языке.

Тот не подал вид, но чувствовалось, что лесть, даже поданная под таким соусом, ему пришлась по душе.

Некоторое время они молчали, отдавая должное приготовленной пище.

– Действительно, очень нежное мясо, – наконец, оторвался от стола Марк. – Чем-то мне даже напоминаетиндейку. Точно также тает на языке… Признаюсь, не ожидал такого.

Профессор самодовольно рассмеялся.

– И заметьте, все из абсолютно свежих продуктов, – он обвел рукой остатки приготовленного на столе. – Все это, без всякого преувеличения, еще недавно, бегало, мычало и кукарекало…, – теперь уже над этой незамысловатой шуткой рассмеялся Марк, которого сытная еда, жаркая температура настроили на чрезвычайно благодушный лад.

– Профессор, мне тут вдругпришла очень странная мысль по поводу нашей проблемы, – еще секунду назад сидевший в совершенно расслабленном состоянии молодой Крупп встрепенулся. – Вон тот последний документ, который я читал именно сейчас предстал в совершенно ином свете. Давайте лучше я вам зачитаю один отрывок из него и вы сами все поймете.

У его соседа, тоже обмякшего от плотной пищи, загорелись глаза.

– Так…, – бормотал Марк, перелистывая одну страницу за другой, подыскивая что-то особенное. – Кажется вот… Количество задержанных… за август, сентябрь, октябрь. Вот! Число задержанных силами полиции бандитов, которые в той или иной степени участвовали в подрывной деятельности против немецких войск и оккупационной власти, с июля по сентябрь активно росло, достигнув максимального пика в конце августа. Смотрите, на 27 августа 1941 г. только в окрестностях города было задержано 316 человек, из которых более половины имели оружие и боеприпасы, а примерно треть пропагандистские листовки.

Внимательно слушавший первые несколько секунд Грайте еле уловимо скривил лицо. Из услышанного он не узнал для себя ничего нового. «Черт, – подумал он, – придется делать вид, что этот мальчишка открыл что-то важное». Его лицо в это момент излучало искреннюю заинтересованность и готовность вникнуть во все, о чем ему расскажут.

– И вот теперь другое…, – Марк перевернул следующий лист. – За следующие пару месяцев поток задержанных резко спал. С октября по декабрь уже говориться лишь о 26.

– Это все совершенно естественно, – профессор, с трудом подавил в себе желание рассмеяться ему прямо в лицо. – Падение вызвано целым рядом совершенно объективных причин. Во-первых, большая часть окруженцев уже сдалась или окончательно ликвидирована. Во-вторых, народ тоже не дурак и понимает, что немецкий солдат им несет культуру и цивилизацию и с ним не надо воевать. Поэтому больше всего сдавалось почти сразу же, как только власть большевиков рухнула. Во всем этом нет ничего фантастического. И я прекрасно понимаю, почему на этот факт никто не обратил особого внимания…

Краска бросилась Марку в глаза. Ни тон, ни тщательно подобранные выражения, его не ввели в заблуждение. Над ним посмеялись, как над обыкновенным мальчишкой, который посмел выразить свое мнение при взрослых.

– Я все это прекрасно понимаю, господин Грайте, – ледяным тоном заявил он, отчего профессор тяжело вздохнул, осознавая свою оплошность. – Вы не дослушали то, что я собирался вам рассказать… Вот другой документ. Пришел из другой службы. Здесь говориться, что такие же закономерности прослеживаются и в вопросе с подрывной деятельностью. С началом холодов резко снизилось количество диверсий на жизненно важных объектах города и крупных населенных пунктов, практически прекратились нападения на наши гарнизоны. И дальше… Именно в конце ноября вновь вырос поток добровольцев во вспомогательных полицейских частях.

– Марк, мой мальчик, я не хотел тебя обидеть, – попытался слово профессор, прекрасно осознававший чем ему лично и его проекту чревата ссора с представителем семейства Круппов. – Просто, мне все эти цифры не показались…

– Подождите, не перебивайте меня! – вспыхнул тот, неожиданно повысив голос. – Все это, вышесказанное мной, теперь, дорогой господин Грайте экстраполируйте на нашу ситуацию, – и не думая скрывать свое удовлетворение, Марк рассмеялся. – Ха-ха-ха! Вы вновь ничего не поняли? А по моему все более чем очевидно! Перелопатив ворох этой макулатуры, из которой ваши аналитики ничего толкового извлечь так и не смогли, я понял одно – практически вся неподконтрольная нам активность в этом районе, особенно выраженная в открытом противостоянии, в той или иной степени связана с одним конкретным территориальным квадратом и конкретными либо людьми либо событиями. Если наше предположение верно, то источник почти всех бед в этой части области этот самый русский диверсионный отряд, который либо уже испытывает либо еще только собирается испытывать что-то совершенно новое… Сейчас совершенно не важно, что это такое! Сверхсолдаты это, какие-то яды или газы, или что-то еще… главное они здесь! И наконец, последнее, с наступлением холодов они существенно снизили свою активность! Вы поняли, профессор, им не по нраву холод. Конечно, это достаточно вольное предположение, но все же…

Грайте вскочил. «Вот мальчишка! Смотри…, – в его голове бушевал вулкан мыслей. – Надо же! Углядел!». Не смотря на все свое внутреннее презрение ко всей этой семейке бывших торгашей, который выбились в крупные промышленники и сейчас строили из себя настоящую элиту, он не мог не признать, что в теории Марка было очень весомое здравое зерно.

– Мне докладывали, что за последние две недели ни одна их ягд-команд не обнаружила ни каких следов этих бандитов возле их старого лагеря, – заговорил Грайте после некоторого молчания. – … Прекратились взрывы, нападения, диверсии, почти иссяк поток задержанных, да еще эти проклятые язычники куда-то пропали… Очень похоже, очень похоже, – профессор, вдруг, резко остановился словно уткнулся лбом в стоявшую перед ним стену. – Стоп! Получается именно сейчас самое идеальное время, чтобы сделать первый шаг. Нужно собрать все силы в кулак и, наконец, поставить точку в этой затянувшейся игре.

Он улыбнулся и, вдруг спросил:

– Кстати, Марк, вам попадались, действительно, странные сообщения? Что вы так на меня смотрите? Я спрашиваю о таком, что вам показалось совершенной бессмыслицей…, – лицо Марка стало задумчивым. – Это не просто любопытство. Понимаешь, – в этот момент он как-то совершенно естественно, сам этого не замечая, перешел на «ты». – Меня не покидает ощущение какой-то неестественности. Я оглядываюсь вокруг и понимаю, что единственным, к чему это может относиться, являются эти чертовы дети Одина… У нас просто все чудесно складывается. Регулярно появляются все новые и новые свидетельства, которые нас просто ведут в каком-то направлении. У вас нет такого ощущения, Марк?

***

1 декабря 1941 г. Восточный берег реки Нара, примерно в 20 километрах от Наро-Фоминска.

Вдоль высокого обрывистого берега, причудливо извернувшегося в сторону запада, протянулась змеевидная цепь черных пятен. Притягивающая взгляд чернота земли на белоснежном фоне при ближайшем рассмотрении оказывалась намечающейся линией окоп. Полураздетые несмотря на тридцатиградусный мороз бойцы с уханьем вгрызались в мерзлую землю, периодически притоптывая подмерзающими ногами.

– Эх, морозец, родимый, – приговаривал крупный боец из Пензы, вытаскивая обломком широкой доски кусочки земли вперемешку со снегом из едва наметившейся ямы. – Что же ты так кусаться вздумал? – багрово-красные уши выглядывали из под сползшей на затылок шапки. – Да… Мама, родная, не вовремя ты видно меня родила…

– Трофимов! – вместе со скрипом снега раздался хриплый голос. – Уши отморозишь. Ты их снежком слегка разотри, снежком. Они и отойдут. А то вон лопухи какие! Того и гляди отвалятся.

– Не отвалятся, товарищ лейтенант, – подняв голову на командира, буркнул тот. – Они у меня знатно пришиты…, – выпустив из рук перегнутый лом, он устало спросил. – Товарищ лейтенант, что там слышно-то?

Из соседних ячеек, которые до боя планировалось связать в единую сеть окоп, вытянулись еще головы, услышав вопрос. Сверкающие из под надвинутых на лоб шапок глаза с надеждой уставились на лейтенанта. Заданный вопрос кровно касался их всех, бывших бойцов практически исчезнувшей в ожесточенных боях 222 стрелковой дивизии, нынешних бойцов Московской сводной дивизии, которая тоже, несмотря на столь воодушевленное название насчитывала едва полк личного состава.

– Не забыли, говорю, нас? – не дождавшись ответа повторил вопрос Трофимов, съеживаясь на поднявшемся из-за речки ветру. – А то прет ведь гад, как саранча…

Лейтенант Мареев, еще недавно возглавлявший разведывательный взвод, а сейчас назначенный командиром роты, отвечать не спешил. Под прицелом десяток ждущих глаз, он просто не знал что ответить. Сказать правду он просто физически не мог! Вымотанные непрерывными за последние три недели боями, бойцы и так находились на грани и держались из последних сил. Рассказать им, что их тут фактически бросили без поддержки – без мало мальски значимой артиллерии, без подкреплений, чтобы задержать рвущиеся к Москве танковые кулаки немца?! Или сообщить о том, что с соседями справа нет связи уже несколько дней?! Может стоило бойцамбросить кость о ждущих где-то совсем близко свежих полках, о сотнях новых советских танков?! Встречаясь с их глазами, Алексей понимал, что нельзя делать ни того, ни этого…

– Не забыли Пенза, не забыли! – ответил, наконец, Мареев, подняв с земли валявшийся лом и прыгая в наметившийся окоп. – Не выросла еще такая забывалка, чтобы нас забыли! Что смотрим, архаровцы?! – гаркнул он в сторону встрепенувшихся бойцов. – На немца тоже будем смотреть воловьими глазами, как на бабу?! А!? Копаем, братцы, копаем! Так копаем, чтобы пар от нас шел, чтобы брызги летели!

Разогнувшиеся спины, вновь согнулись и кирки с лопатами снова застучали и заскребли по замерзшей земле.

– Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, – Алексей со вздохом вскочил на выступавший бруствер и посмотрел в сторону редколесья, от куда раздавался крик вестового. – Тут до вас пришли… К комдиву, срочно! – запыхавшийся Филипчук, неизменный уже на протяжении месяца ординарец комдива, не переставал кричать. – Из санбата десятка три человек к вам определили… Вот! – не добегая до него, он остановился и махнул рукой. – Быстрее, а то разберут!

Охнув, Мареев перемахнул через окоп и рванул в сторону леса. До командного пункта он добежал за какие-то несколько минут и как оказалось, правильно сделал, что поспешил. Возле землянки комдива, едва заметной на фоне стоявших рядом высоких сосен, громко спорилидва его соседа – ротный-2 и ротный-3. Первый, кряжистый и плотный мужик с исконно русской фамилией – Петров, что-то яростно втолковывал второму, Загидуллову, чернявому татарину.

– Что ты мне тычишь своими бумажками? – буквально ревел Петров, тряся рукой перед носом второго ротного. – И у меня не цельная рота. Вот! Сорок семь человек! А у тебя сколько? – его короткие, очень похожие на снаряды от сорокопятки, пальцы тыкали куда-то в сторону расположения третей роты. – если бы у меня столько было в наличии…, – вдруг, он увидел Мареева, который с каменным выражением лица вышагивал в сторону командного пункта. – Стоять! Не пущу! А ты то куда?! – его квадратная фигура с растопыренными руками встала на пути лейтенанта. – Тебе-то, Лексей, эти убогие зачем нужны? Трое хромых, пара слепых да глухой в придачу! Куда?!

В нескольких метрах от них, переминаясь с ноги на ногу стояло то самое пополнение, о котором «ломали копья» командиры. Тридцать семь человек, едва подштопанные в медсанбате и выпущенные обратно в бой, стояли в ожидании распределения. На многих из них блестели свежие марлевые бинты… Кто-то жевал, прихваченную с кухни горбушку хлеба.

– А, ну молчать! – рявкнул на разошедшегося ротного подошедший комдив. – Развели мне тут базар словно спекулянтки! – Полковник Бобров, пригладив непокорные седые волосы, смотрел сквозь командиров на бойцов. – Дожил, – с горечью пробормотал он, пробегая глазами по людям. – Командир дивизии лично распределяет три десятка бойцов по ротам… Так! – грозно протянул он, переводя взгляд на вытянувшихся в струнку командиров. – Весь личный состав, все… сколько вас там, все тридцать семь человек, направляются в первую роту! Лейтенант Мареев! – тот подскочил к нему. – Разведка докладывает, что немцы перебрасывают два моторизованых батальона в стороны Каховки… Считай, прямо к тебе на задний двор, братец! Короче принимай, пополнение! Остальные, в расположение своих подразделений, бегом … марш!

– Они хоть оружие держать смогут? – угрюмо спросил Алексей, стоявшего рядом санинструктора, который и возглавлял весь этот табор. – Поди всех стоячих выскребли из санбата…

Тот, кашлянув в огромную варежку, буркнул:

– Ничего, товарищ лейтенант, смогут. Не смотрите, что в бинтах. Почитай, почти все сами вызвались… А тот, вообще, вон еще вчерась удрать на позиции хотел, – пожилой боец кивнул в сторону невысокого больного в потрепанном со множеством дыр ватнике. – Еле удержали.

– Хорошо. Давай, иди отец, назад, – лейтенант сделал два шага вперед и внимательно посмотрел на бойцов. – Товарищи бойцы, скажу сразу, спокойной жизни вам не обещаю. Наша первая рота находится на острие обороны дивизии и именно по нам придется первый удар врага. Стоять придется насмерть!

– Так и нас, товарищ лейтенант, не пальцем делали, – выкрикнул из строя тот самый боец, на которого указывал санинструктор. – Чай не первый день воюем… Не струхнем.

– Боец, два шага вперед! – повысил голос Мареев. – Доложить по форме!

Тот сразу же подобрался. Несколько движений руками и дырявый ватник словно по волшебству приобрел более или менее опрятный вид, а сама фигура стала подтянутой.

– Глованко Илья Степанович, старшина пограничной заставы №….особого района, – энергичным голосом произнес боец.

– Пограничник, значит…, – слова сами собой вырвались у лейтенанта. – Добро! Вот и принимай взвод… У нас старшина как раз и не было. Команду и в расположение

Уже позже, когда закончились земляные работы и пополнение разбрелось по землянкам, Голованко стал вспоминать события прошедших дней, котрые сейчас казались совершенно далекими и туманными…

«– … Давай, забирайся внутрь! – старался перекричать гул самолетного двигателя летчик. – Есть приказ!

Дрожа словно от нетерпения, самолет раскачивался на месте. Летчик практически высунулся из небольшого окошка, сверкая большими круглыми очками.

– Товарищ старшина, у меня приказ – вас вывезти в первую очередь! Здесь должна остаться только небольшая группа… Вы слышите?! – движок оглушающе ревел. – Скорее, уже светает!».

В землянке было тепло, что особенно чувствовалось после тридцатиградусного мороза на улице. Самодельная печурка еле слышно потрескивала сгоравшими досками от снарядного ящика, скудно освещая тесное помещение. Старшина поправил скорчившийся вещмешок и вновь провалился в полусон…

«… Говорю, что теперь с нами будет? – Голованко наклонился к высокому майору, который и курировал эвакуацию партизанского отряда, а точнее тех, кто был приобщен к Тайне. – А, товарищ майор?!

Тот, пытавшийся все время полета уснуть в продуваемом всеми ветрами салоне самолета, недовольно прокричал:

– Вас приказано доставить в Москву, в наркоман внутренних дел. Там и решат, что с вами делать».

Илья перестал ворочаться и открыл глаза. Огненные блики плясали по перекатам землянки, завешанным чьей-то плащ-палаткой от просыпавшейся сверху земли. Он бегали от одного выступа к другому, временами сливаясь во что-то совершенно причудливое и странное.

«– Слушай, старшина, – так и не уснувший майор снова наклонился к нему. – Как там немец, лютует? – по его вопросу было не ясно, знает ли командир или нет правду.

– Да уж не сахар, – бросил в ответ Голованко. – Товарищ майор…

В этот самый момент их мощно тряхнуло и самолет задрожал от попаданий зенитных снарядов, а его борт, только что казавшийся надежной и несокрушимой стеной, украсился рваными отверстиями.

– А-а-а-а-а-а! – с безумным воплем кого-то вырвало с места и швырнуло в хвост. – А-а-а!

– За скобы держись, за скобы! – в самое ухо заорал ему майор. – Иначе размажет… Черт!

Сидевший прямо напротив них боец, вцепившийся в оружие, резко дернулся. Рифленый ствол автомата и круглый магазин разлетелись в разные стороны.

– Вот, гад, в вилку взял! – майор с трудом удерживал большой вещмешок одно рукой. – Лупит не переставая!»

Голованко аж застонал от бессильной злобы, вспоминая как зенитные орудия разбирали самолет по частям, как как летчики бросали борт из стороны в сторону…

«Дверь кабины распахнулась и кто-то проорал оттуда:

– Идем на посадку! Километров десять до наших не дотянули… Черт! Двигатель! – из кабины что-то кричал второй пилот. – Тяни! Дотянем!

– Нам нельзя к немцам! – майор каким-то чудом отцепился от сидения и бросился к кабине. – Нам нельзя к немца! Ты понимаешь?! – в этой сумасшедшей болтанке он взял за грудки пилота и начал его трясти как тряпичную куклу. – У меня приказ! Ты меня понимаешь?! Приказ, подписанный лично народным комиссаром внутренних дел…!

Раздался дикий скрежет и в фюзеляже образовалась огромная дыра, в которую спокойно можно было протолкнуть взрослого человека. Ледяной ветер ворвался в салон…

– Отпусти! – дикие глаза летчика вперились в хвост, который ходил ходуном. – Разобьемся, в бога душу мать! Отпусти! – пальца майора были словно клещи. – Все равно не дотянем! Двигатель горит. Хоть стреляй, не вытянем!

Майор толкнул его обратно в кабину и странным взглядом окинул разворошенный салон…».

Старшина, вздрогнув, вскочил с лежанки и уставился на занавешенный выход. Руки сами собой опустились на винтовку. Однако, шли секунды, минуты, но на улиц было тихо.

– Ни к черту, – сплюнул он, снова устраиваясь на свое место.

«В салоне еще оставалось шесть человек, один из которых, прилетевший вместе с майором, висел на ремнях без движения. Случившего потом не ожидал никто…».

В полумраке землянки глаза старшины напоминали поблескивающее в огне стекло. Он совершенно не моргал…

«Вытянув руку за спину, майор вытащил пистолет и передернул затвор.

– Майор…, – закричал было Голованко, подумав, что тот решил застрелиться, чтобы не попасть в плен.

Бах! Бах! Бах! Он стрелял практически не целясь. Да собственно и расстояние было детским для военного – метров шесть – семь. Пусть самолет болтался, но ведь люди были крепко стянуты ремнями.

– Стой! – но было уже поздно. – Нет! – закричал Илья, дергая на животе страховочные ремни. – Нет!

Стрелял он точно в голову. Сначала, в тех, что сидел вблизи от него – два партизана – муж с женой. Им досталось по пуле… Они умерли сразу же: он откинулся к борту самолета, а она головой склонилась к нему на плечо».

– Тварь! – скрипел зубами старшина, неосознанно сжимая приклад винтовки на своих коленях. – Вот же тварь!

«Следом получил пулю молоденький солдатик из сопровождения. Она вошла ему прямо между удивленных глаз. Он даже не пытался отстегнуться, вскинуть руки… Боец искренне удивился.

– Сидеть! Сидеть, я сказал! – почти вставший старшина от сильного удара в грудь снова впечатался в сидение.

Бах! Бах! Бах! Последний все же успел выстрелить в ответ. Неуклюжий, длинный карабин, который когда-тослужил верой и правдой своему хозяину – немцу, здесь подвел. Он уже почти развернул ствол – не хватил какой-то секунды или двух! Подскочивший майор в упор застрели и его».

Огонь в печке почти погас; из черной кучки золы лишь изредка выстреливали язычки пламени. Холод медленно наступал, заставляя спавших бойцов плотнее укутываться.

«Самолет снова тряхнуло! С громким хлопком что-то взорвалось в кабине. В это же мгновение борт начал заваливаться набок. Сиденья, секунду назад располагавшиеся на боку, переместились на пол… На Илью упало что-то сверху… Окровавленная шапка, слетевшая с головы того самого солдата.

– Запомни, старшина, никто не должен попасть в плен! – сквозь воющий звук едва пробивался голос майора, который, зажимая рану на голове, полз в сторону Ильи. – Никто! – нос самолета наклонился еще круче и майор кубарем скатился прямо к ногам старшины.

– Ты что же это делаешь, гнида?! – проорал Голованко, прижимая ногой головы убийцы. – Своих же стреляешь! – сапог все сильнее давил на лицо, собирая щеки в одну складку. – Это же свои!».

В землянке уже стало ощутимо холодно, но он этого совсем не замечал. По его щекам продолжали стекать слезы. Крупные, соленые, они катились куда-то к подбородку, где застревали в густой щетине.

«Практически не управляемый самолет пилотам, а точнее одному пилоту (второго взрывом убило на месте), посадить все же удалось. Верхушки деревьев сумели немного погасить его скорость, а высокие сугробы приняли на себя основной удар… Дальнейшее, вновь для Голованко представало сплошным туманом, в густой белизне которого он едва узнавал знакомые места.

… Вот грубое, словно вырубленное из дерева или камня, лицо майора, по которому стекала кровь. Оно то приближалось к нему, но, наоборот, отдалялось…

– Запомни, старшина, никто не должен попасть в плен …, – шептал майор, всматриваясь в его глаза. – Это приказ командования…

Он прислонил ствол пистолета к его груди и несколько раз выстрелил…».

Видение было настолько реальным, что сразу же отозвалось болью в левой стороне груди. Старшина непроизвольно потянулся туда рукой и осторожно коснулся пальцами места ранения.

«– Светка, глянь-ка, еще один дышит! – всплыла в его голове новая картина. – Тащи носилки, может донесем, – прямо над ним кто-то склонился; в глаза было все мутное и неразличимое. – Тяжеленный какой! Давай, шустрее, а то и нас накроет здесь…

Вновь очнулся он уже на операционном столе, если грубо сколоченные обрубки еловых столбов можно назвать столом, да еще и операционным. Мутный свет еле светил где-то у потолка. Остро пахло хлоркой и какой-то гнилью.

– Давно ранили? Боец? Не слышит, – Илье быстро разрезали гимнастерку и обнажили левую грудину. – Ну и хрен с ним! Рана вроде хорошая… Нет! Она просто отличная! Чистая, розовенькая…

Резкая боль только на мгновение пронзила его тело и сразу же ушла.

– Вот и все, – что-то шмякнулось рядом с ним. – Почитай в рубашке родился, от такой пули спасся!».

Отступление 27.

Реальная история.

27 ноября 1941 г. г. Наро-Фоминск. Сообщение дежурного по аэродрому капитана Стеблова Е.П. «В назначенный срок экипаж старшего лейтенанта Захарова не вернулся на аэродром».

Отступление 28.

Реальная история.

27 ноября 1941 г. 12 ч. 41 мин. Сообщение начальника особого отдела … стрелковой дивизии майора Игнатенко П.Г. «В ответ на запрос о поиске пропавшего самолета…, сообщаю, что 27 ноября отдельная разведгруппа в районе села Кочемеевка наблюдала падение самолета. В район крушения пробраться не удалось…».

Отступление 29.

Реальная история.

27 ноября 1941 г. 16 ч. 21 мин. Из телефонного разговора между начальником особого отдела … стрелковой дивизии майором Игнатенко П.Г. и представителем Ставки … Н.С.

«– Ты мне что тут Ваньку валяешь?! Тебе было приказано направить в район крушения самолета еще одну разведгруппу?! …

– Так точно, товарищ …. Готовиться к выходы.

Так какого… ты спишь? … Я тебе покажу Кузкину мать, майор! Снег пойдешь на Колыме разгребать! …

– Есть, товарищ…».

Отступление 30.

Реальная история.

28 ноября 1941 г. 10 ч. 13 мин. Из радиограммы старшего разведгруппы. «… Самолет опознан. Подобран уцелевший пассажир. Обнаружены противником. Прошу свободный проход».

Отступление 31.

Реальная история.

29 ноября 1941 г.

Из отчета «… В момент подлета к линии фронта наш самолет был обстрелян зенитками противника. Был поврежден фюзеляж и двигатель, от чего самолет начал падать на территорию, занятую противником… В целях выполнения приказа № … мною были застрелены пассажиры самолета и сопровождавшие их бойцы. После приземления груз был уничтожен…