Текст книги "Зеленый фронт (СИ)"

Автор книги: Руслан Агишев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 34 страниц)

Глава 81

Отступление 36.

Главное политическое управление РККА (7-ое управление). Аналитическая записка старшего лейтенанта Амбросимова В.П. [выдержка].

«… В начале июня – сентябре 1941 г. в передовых частях группы армией «Центр» немецкое командование распространило брошюру под названием «Почему мы начали войну со Сталиным».

… Брошюра написана доступным языком, рассчитанным на обычного солдата. Здесь приведены множество примеров, иллюстраций, носящих карикатурный характер…

В брошюре особо отмечались следующие вещи, которые должны быть усвоены солдатами: во-первых, Советский Союз в финскую кампанию показал себя слабым в военном отношении государственным образованием (приводятся фотографии с замерзшими красноармейцами, захваченной белофинами техникой, пленным комсоставом); во-вторых, советская оборона рухнула от первого же удара немецких войск (приводились статистические данные о потерях советских войск в первые месяцы Великой Отечественной войны); советские солдаты являются слабым противников, так как плохо подготовлены и находятся на низшей ступени развития в расовом отношении…».

Отступление 37.

Речь рейхсминистра народного просвещения и пропаганды Германской империи Йозефа Геббельса от 24 ноября 1941 г. во время выступления во Берлинском государственном театре [выдержка].

«… Поступь немецкого солдата уже прогремела по всей Европе и яростно звучит на Востоке. Наши доблестные солдаты уже видят верхушку сердца большевистской России – Кремля. Им осталось сделать всего один шаг и центр мирового еврейства будет повержен…

Но мы не должны оставаться в праздности и спокойствии. Пока там, на Востоке, германская армия опускает окровавленный меч на большевистского зверя, мы должны ежечасно и ежесекундно своим трудом доказывать, что германский народ и германская армия едины. Они единая плоть Великого рейха!

… Я спрашиваю каждого из вас, а что сделал ты, именно ты, чтобы помочь своему сыну, брату или отцу, который там, далеко на Востоке, замерзает в бесконечных снежных полях России. Я обращаюсь к вам немецкие женщины… Сидя в своих теплых домах, вы помните о наших замерзающих героях?».

Отступление 38.

Дневник изучении образца № 15. Особый Московский клинический госпиталь.

«Представленный образец помимо пасоки (более 85 %) (жидкость, вытекающая из надломленных или перерезанных стволов и веток березы под давлением корневого давления) содержит в своем составе: сахар (от 3 до 5 %), эфирные масла (от 1 до 2 %), сапонины(примерно 3 %), витамины (около 1 %), органические кислоты (10 %), соли тяжелых металлов…

Часть ингредиентов распознать не удалось…

… Доза препарата, превышающая 100 млг. и введенная перально, у человека вызывает приступы яростной агрессии. Активная фаза действия препарата наступает через 4–5 минут после его принятия… Тело начинает сотрясать ярко выраженная дрожь, по своим проявлениям близко напоминающая озноб при инфекционных заболеваниях. Наблюдается активное потоотделение в районе спины, шеи, паховых областей… Пациент начинает воспринимать в качестве угрозы любой движущийся объект – другого человека, животное, мячик и т. д.

… После применения препарата в 7 случаях из 10 наступает временная амнезия. Пациент не помнит ничего из того, что с ним происходило в течение срока действия препарата.

В качестве выраженных негативных последствий после применения препарата отмечаются…

Применительно к использованию препарата в боевых условиях, следует иметь в виду следующие вещи:

– необходимо строго соблюдать дозировку препарата, которая определяется строго индивидуально в зависимости от физиологических параметров кандидата;

– требуется высокая психическая устойчивость кандидата, который применяет препарат…».

***

Закрытое административное территориальное объединение № 3. Усть-Уйский район Курганской области (ЗАТО № 3). 8 декабря 1941 г.

… Степан Серебряков с трудом слез с заднего сидения мотоцикла. Продрогшее за почти часовой путь тело категорически не желало двигаться. Под действием довольно крепкого мороза одежда стала похода на средневековый панцирь, а сам молодой лейтенант-комсомолец – на монгола – завоевателя.

– В какую же это дуры меня занесло? – пробормотал он онемевшими губами, поправляя огромную мохнатую шапку. – Вот ведь б…! Все на фронте, а ты хрен знает где?!

– Зачем же так говорить, молодой человек?! – укоризненно пробасил подошедший сзади человек, которого сопровождало несколько бойцов в огромных овчинных тулупах. – Работа в тылу не менее важна и почетна, чем защита нашей Родины на полях сражений. И это не просто слова, а наша с вами действительность.

Это был настоящий человек-гора, массивность которого еще более усиливал толстый полушубок. На поднятом к верху воротнике застыл кристально белый иней, придававший ему сходство со сказочным дедом-морозом.

– Серебряков Степан Викторович?! – полувопросительно, полуутвердительно проговорил один из его сопровождающих, цепко оглядывая фигуру лейтенанта. – Предъявите документы?

Опешивший командир с трудом открыл задубевший на морозе и карман и вытащил предписание, согласно которому младшийлейтенант Красной Армии Серебярков Степан Викторович направлялся в распоряжение комитета комсомола Усть-Уйского района. Кстати сказать, предписание самому Степану совершенно ничего не говорило. Когда его выдернули с передовой и приказали явиться в штаб полка, где предъявили данный документ, вообще, было много странных разговоров и не менее странных взглядов. Один такой пронзительный взгляд, приправленный изрядной долей подозрительности, на него бросил даже см особист. Тогда комполка ему сказал лишь одно: «Сам ничего толком не знаю… Из штаба пришла бумага. С дивизии забирают двух человек. Написано, что в целях укрепления кадров комсомольской организации какого-то района где-то у черта на куличках. Может курсы какие… Давай, не чихай, младшой!».

Судя по отсутствию удивления, Степан был здесь не первым, кого так встречали.

– Товарищ младший лейтенант, возьмите ваши документы, – второй боец чуть отступил в сторону, пропуская вперед человека-гору, который все это время заинтересованно наблюдал за Степаном. – Все в порядке.

– Ну вот и хорошо! – удовлетворенно проговорил он. – С прибытием вас, молодой человек, в ЗАТО № 3. Меня зовут Макаров Амбросий Викентьевич. Это все мое хозяйство, по которому я вас сейчас и проведу… Да, помню, помню, Егор! – вдруг недовольно бросил он в сторону что-то негромко сказавшего бойца. – Вот что Степан, надеюсь можно вас так называть. Не смотря на то что у нас тут глубокий тыл, но порядок и дисциплина тем не менее военная. Поэтому попрошу вас внимательно выслушать и запомнить все, что я сейчас вам передам… Вон посмотрите туда! – его рука махнула в сторону едва различимых в декабрьской вьюге домов. – Это наш с вами дом – Караавел по казахски или Черное село по русски. В селе есть особые зоны, в которые без специального пропуска проходить запрещено. Имейте ввиду охрана имеет приказ открывать огонь на поражение… Ибо, ибо был прецеденты, – последнее он сказал гораздо тише, чем остальную речь. – Вы, Степан, в настоящее время имеете право находиться в жилой зоне – это непосредственно само село и в сельскохозяйственной – это МТС и животноводческий комплекс. Вон он там на холме… Вы меня понимаете?!

– Амбросий … э-э-э Викентьевич, – несколько нерешительно начал лейтенант. – В общем-то понятно… Пропуска, особый режим. С этим все ясно! Вы лучше мне вот чтоскажите, а я то вам зачем понадобился? Я же в сельском хозяйстве же ни смыслю ничего! А свиней вообще видел только на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. Я же разведчик, понимаете… разведчик. Амбросий Викентьевич, может похлопочите? – он действительно ничего не понимал во всей этой истории и всей душой стремился обратно. – Там я нужнее! Я же фашистов бить хочу…

– Вы мне это бросьте, Степан! – внезапно остановился тот и строго посмотрел на него. – В сюда направлены по рекомендации комитета комсомола как инициативный и ответственный товарищ. В вашей ненависти к врагу никто и не сомневайтесь! – он крепко сжал его за рукав и потянул за собой в сторону села. – Вы сюда отнюдь не отдых приехали! Здесь тоже фронт! Настоящий фронт, где мы тоже сражаемся с врагом. И вы поверьте мне, он не менее страшный, а может даже и более страшный, чем фашизм. Это голод!

Он едва поспевал за буквально летевшим по натоптанной тропинке Макаровым. За несколько минут они преодолели с десяток метров, которые их отделяли от первого дома. Возле него Степан сразу же наткнулся на странное здесь сооружение – невысокий массивный сруб с узкими окнами, больше напоминавшими бойницу. «Не уж-то дот?! – ахнул он, замечая шевеление черного ствола в одной из бойниц. – Вот тебе и деревенька!».

– Вы, Степан, городской ведь?! – продолжал хозяин, не обращая внимание на замешкавшегося гостя. – Знаете что такое голод?! Не знаете? – он на какое-то мгновение остановился и встретился с глазами лейтенанта. – Точно! Взгляд у вас другой… У человека, который по настоящему голодал, взгляд меняется. Голод это страшный противник! Он может поставить на колени даже сильного духом человека, а о слабом, уж и говорить нечего… Что хмыкаете? Когда забываешь вкус хлеба, а из еды на столе только лебеда, кора, почки и вода, и твои дети уже перестают ходить и говорить… И так день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем!

Они подошли к длиной избе, в окна которой горел свет.

– Товарищи, привел вам нового члена наше команды! – в длинной, метров на десять, комнате располагались человек пятнадцать, что-то шумно обсуждавшие за столом до их прихода. – Это Степан Викторович Серебряков. Он будет работать в паре с тобой, Алексей! Ладно, знакомьтесь, присматривайтесь.

Через пару часов, когда у него вызнали все последние новости и поделились некоторыми своими, Степан подсел к тому самому Алексею, о котором он слышал.

– Садись, – коренастый, черноволосый парень оторвался от тетради, в которую что-то записывал. – Знаю, что ты хочешь спросить. У тебя вон на лице все написано! Чем мы тут занимаемся, так ведь?! – он рассмеялся, увидев как удивился лейтенант. – Ничего, все мы через это прошли… Завтра тебя введут в курс дела, но, пару слов, думаю, рассказать тебе можно… Наша главная задача здесь, это внедрение в сельское хозяйство передовых методов работы. Не хмурься, заранее… Я говорю не про трактора и сеялки! Тут Степа, совсем другой масштаб! – парень прислонился спиной к бревенчатой спине и серьезно посмотрел на своего будущего напарника. – Как говорит Гром… э-э-э наш директор – Амбросий Викентьевич … космический масштаб!

Эти слова, странные, волнующие, обещающие что-то чудесное и сказочное, в тот миг и в то время воспринимались совершенно по-особому. Тогдашние девчонки и мальчишки, парни и девушки жили в атмосфере подвига, свершения, преодоления Природы, себя и всего мира. Каждый (многие – примечание автора) чувствовал свою сопричастность к гигантским и подчас немыслимым ранее проектам – огромные электростанции, циклопические оросительные каналы, возникающие из ниоткуда махин заводов и дорог… Словом это была эпоха, в которой наука и техника была новым богом, давшим в руки человеку настоящую преобразовательную Силу.

Степан слушал и напряженно вспоминал где-то на периферии своего сознания что-то похожее на то, что говорил сидевший напротив него парень.

– Мы уже провели некоторые опыты… И, Степан, это немыслимо! – тот не мог сдержать восторженного восклицания (он тоже прибыл в ЗАТО № 3 не так давно и приобщение к некоторым новым сельскохозяйственным технологиям у него до сих пор вызывали восторг). – Ты, только представь себе… Пшеница ростом с хорошего коня – под два с чем-то метра! (еще каких-то семь – восемь столетий назад такая высота колосьев пшеницы ни у кого из крестьян, населявших эти земли, не вызывала ни какого удивления. В одной из древнерусских летописей описывается один удивительный случай. Два соперничавших друг с другом русских князя с конными дружинами въехали с разных сторон в пшеничное поле и мирно разъехались, так как не смогли встретиться)…

Глаза лейтенанта на какое-то мгновение ушли в сторону от собеседника и сразу же застыли. Недалеко от огромной печки, пышущей теплом, стояла мощная кадушка с деревцем. «О, черт! – выдохнул Степан, уже совершенно не слушая, что ему рассказывают. – Это… что? Яблоки?!». Он рывком встал лавки и словно во сне пошел через все помещение в сторону печки. «Точно, яблоки! – с каждым сделанным шагом он начинал все более ясно видеть то, чего в принципе в это время года быть не может. – Растущие яблоки! – невысокое стройное дерево, верхушка которого попирала низкий потолок, было усыпано небольшими, с кулачок ребенка, красноватыми яблоками».

– Ну, вот и сам увидел, чем мы тут занимаемся, – усмехнувшись, проговорил Алексей, который все это время шел рядом с ним. – Это обыкновенная позднеосенняя жигулевская яблоня, выведенная профессором С. П. Кедриным на Самарской опытной станции по садоводству. Ее яблоки отличаются прекрасным вкусом и отменно хранятся…

Степан подошел практически вплотную к дереву. Небольшие листочки практически касались его лица, а аромат висевших в нескольких сантиметрах яблок сводил с ума и будил воспоминания из детства. Он вытянул руку вперед, не замечая, что его узловатые пальцы чуть подрагивали от волнения. Они осторожно, едва ощутимо, коснулись блестящей поверхности плода и только тогда, лейтенант понял, что его никто не разыгрывал!

Отступление 41.

Телефонограмма от 4 января 1942 г. направленная в особые отделы фронтов.

«Принять меры к поиску и задержанию Завалова Карла Генриховича. По профессии врач. Этнический русский. Приметы: рост выше среднего (от 180 до 190 см.), лицо крупное продолговатое, нос большой прямой, носит очки… С собой постоянно носит кожаный портфель темного цвета документами, обладающими особой государственной ценностью.

При задержании запрещается применение особых мер. С задержанным запрещается разговаривать…».

Отступление 43.

18 июня 1946 г. Ленинград. Кабинет главного редактора газеты… Пожилой мужчина бездумно смотрел прямо перед собой. Его длинные пальцы с искалеченными артрозом суставами теребили треснутое пенсне. На столе, за которым он сидел, лежали несколько смятых тетрадных листков, исписанных корявым почерком.

«… 28 декабря 1941 года. Женя умерла в 12.00 утра 1941 года.

Бабушка умерла 15 января в 3 часа 1942 г.

Лека умер 27 января в 5 часов утра. 1942 г.

28 января 1942 г. приходил дядя Коля. От мамы передал хлебушка.

29 января 1942 г. мама опять осталась на работе. Так сказал дядя Коля.

30 января 1942 г. Дядя Коля опять приходил. Говорит мама скоро придет. А мама умерла… Я знаю… Осталась одна Таня».

***

Январь 1942 г. Осажденный Ленинград.

– Город умирает…, – прошептал высокий мужчина, прижимаясь к оконному стеклу на лестничной площадки. – Боже мой, как же человек такое может творить? – широкой, занесенной сугробами улице, пробирались редкие сгорбленные фигурки. – Что же ты за тварь такая? Человек? – Карл Генрихович Завалов говорил еле слышно; он все еще никак не мог отдышаться после двух пролетов лестницы. – Собственными руками, своими собственными руками…, – еще недавно полноватый, довольно молодой врач сейчас выглядел древним старцем; его землистое, изрезанное морщинами, лицо пугало своей застывшей маской. – Мы уничтожаем все, к чему только прикасаемся, – он осторожно поставил ногу на первую ступеньку, потом ухватился обеими руками за массивные перила и медленно подтянулся вперед. – Мы же словно саранча…, – дальше он одолел еще несколько ступеней и вот до двери с заветным номеров 7 осталось всего лишь несколько шагов. – Саранча, – дрожащей рукой он стукнул несколько раз в дверь и негромко позвал. – Таня, ты здесь?! Я от мамы твоей пришел…

Через несколько минут за дверью послышалось шарканье. Казалось, пожилая старушка, тяжело перебирая большими мягкими тапочками, медленно подходит к двери. Скрипнули петли и из полумрака показалось исхудавшее детское лицо. Огромные глаза, в которых не было ни единой слезинки, смотрели на врача.

– Таня… Вот мама тебе просила передать, – он осторожно вытащил из кармана пальто небольшой, с детскую ладошку, сверток, обернутый чистой тканью. – Он говорит, Танюше моей передай, а то я снова на работе задержусь…, – он говорил и сам же понимал, что ему ни капли не верят. – Возьми, – детские глаза смотрели так по-взрослому, что хотелось развернуться и бежать прочь отсюда.

– Спасибо, дядя Коля, – пропищала она едва слышно, протягивая бледные пальцы к свертку. – Спасибо…

Завалов хотел сказать что-то еще, но в сердце так защемило, что он молча повернулся и пошел к своей двери. Его квартира была на этой же площадке, поэтому далеко идти не пришлось.

– Вот я и дома, – в квартире ни кого не было, и разговаривал он больше сам с собой лишь для того, чтобы окончательно не сойти с ума. – Дома…, – Карл прошел на маленькую кухоньку, где была установлена небольшая печурка. – Все-таки холодно, – массивные ледяные узоры выступили на внутренней стороне еще не разбитого стекла. – Как же писать?

Его взгляд упал на стол, где лежала большая пачка исписанных желтых листков и несколько больших картонных конвертов.

– Видно, все-таки придется тебя разломать, – он с сожалением посмотрел на последний оставшийся стул из гнутого дерева. – … Иначе не допишу…

Он подвинул к себе листок, над которым трудился весь вчерашний вечер, и стал вновь перечитывать расплывающиеся буквы. «… Впервые введенный венгерским инженером Карлом Эреки в научный оборот термин «биотехнология» представляется невозможным использовать для описания сути анализируемых явлений и процессов. Причиной этого является не моя прихоть как исследователя или моя научная некомпетентность, а объективные обстоятельства – принципиальное различие самого предмета изучения. Венгерский ученый в своей работе «Основные принципы биотехнологии» рассматривает использование микроорганизмов и их ферментов, прежде всего, в промышленном производстве, то есть в неживой материи. Это и биологический катализ, как способ получения сахара из сахарной свеклы, и диастаз для осахаривания растительных отходов и т. д. В нашем же случае мы имеем дело с совершенно иным подходом! Микроорганизмы и их ферменты применяются для коррекции физических недостатков, повреждений живого организ…».

Дописывая слово, перо заскользило по бумаге. «Снова чернила замерзли, – промелькнуло у него в голове. – А писать надо, иначе не успею сделать даже минимум…». Завалов поднес пальцы ко рту и подул на них, но обессиленный и простуженный организм уже мало чем мог помочь.

– Надо писать, надо обязательно дописать…, – вдруг его взгляд упал на один из картонных конвертов и он охнул. – Черт, письмо! Я же совсем забыл про него!

После многократных и энергичных усилий чернила все же оттаяли и он смог начать писать письмо.

«… Дорогой Иосиф Виссарионович! Я, Завалов Карл Генрихович, как настоящий ленинградец и коммунист, не могу оставаться в стороне в тот момент, когда мой родной город отчаянно борется с немецко-фашистскими захватчиками. Я понимаю, что поступил как безрассудный юнец, сбежав из Москвы, но я не мог поступить иначе… Я, прежде всего, врач, который должен спасать жизни людей и только потом ученый, расширяющий горизонты науки!

Я подготовил некоторые материалы по тому вопросу, над которым работал в Москве, и выслал их по почте на ваше имя.

Карл Генрихович Завалов из сражающегося и не сдающегося Ленинграда!».

Его пальца с трудом вывели адрес на лицевой стороне конверта, после чего он с облегчением откинулся на спинку кровати.

– Ну и вот, пол дела сделано, – письмо он оставит на самом видном месте, так что мимо него не пройдут. – Осталось еще немного…

Как врач, пусть и инфекционист, Карл прекрасно понимал, что его истощенный от голода организм протянет совсем немного времени. Вот уже почти неделю он отдавал свой паек девчушке из соседней квартиры, говоря при этом, что хлеб присылает ей мама.

– Думаю, меня еще хватит на несколько суток, – пробормотал он, пытаясь разобрать час, который показывали стрелки часов. – Несколько суток она еще поживет…, – его пальцы судорожно сжались, словно искали чье-то горло, чтобы вцепиться в него со всей силы и сжимать – сжимать – сжимать …

Следующие несколько часов, оставшиеся до быстро опускающейся на улицы города темноты, он размышлял и писал, писал и размышлял. Его мозг, в результате продолжительного голодания и сильного стресса, буквально свалился в какое-то странное состояние. Это было одновременно и полное отупение, когда чувства отключились один за другим, и полная концентрация, когда мысль ему казалась ярким освещающим все, даже самые темные закоулки мозга, лучом. На какое-то время, показавшееся ему мгновением, Завалов просто взорвался от переполнявшей его информации… «… В настоящее время человек находится на такой ступени развития, что потенциально способен сделать следующий эволюционный шаг. Он перестанет быть просто сознанием, заключенным в неизменную физическую оболочку, которая одновременно с защитой его от окружающей среды и ограничивает его! Человек сбросит с себя эти оковы бренного тела, эти материальные кандалы…».

Его сверкающие лихорадочным блеском глаза смотрели куда-то в окно, а сам он был далеко-далеко отсюда. Перед его взглядом вставали бескрайние лесные просторы, над которыми внимание скользило словно гигантская птица. Он то нырял в глубину крон деревьев, то, наоборот, взлетал высоко ввысь. «Человек может быть свободен, как птица! – эта мысль билась в его сознании с неимоверной силой. – Он станет по настоящему свободным!».

«… Не имеет значения как наши современники окрестят это научное направление – биоинженерией, или биоинженерной анатомией или еще как-то иначе!… Широкое применение этих принципов в хирургии (трансплантологии) – взращивание дублирующих человеческих органов, вживление новых, более совершенных биоструктур в человеческое тело; в физиологии – открытие в человеке с помощью бактерий новых навыков и умений, перестройка всей внутренней среды организма на качественно новой основе, овладение методами непосредственного управления основными физиологическими процессами человеческого организма и т. д.».

Он писал не отрываясь от стола. Под его перо ложились все новые и новые листы, которые с фантастической скоростью заполнялись мелким, почти, бисерным почерком врача. В какой-то момент ему даже показалось, что все эти мысли были не его, а кого-то другого.

«… Организм живого существа, не смотря на исключительную сложность и потрясающую сбалансированность, является не чем иным, как живым конструктором, который, как это ни странно звучит, состоит из более простых деталей. Вооружившись безграничными возможностями биоинженерии и терпением, мы в состоянии заменять отдельные органы любого живого существа, добиваясь таким образом, практически вечной жизни…».

Перо продолжало скользить по бумаге, оставляя за собой извилистый след, а врач видел перед собой удивительные картины. Людей, которые могли нырять без всякого ущерба для своей жизни на сто – двести и более метров под воду, которые запросто обходились без теплой одежде на Северном полюсе, которых не брали инфекционные заболевания, и многое и многое другое…

«… Лишь практика, бесчисленное количество научных экспериментов, годы кропотливой работы смогут вскрыть все возможности использования биоинженерии на благо и во имя человека. Однако, сейчас уже ясно, что: во-первых, это, действительно, реально и осуществимо; во-вторых, встает архиважная проблема – проблема морали! Человечество без всякого сомнения технологически готово взять в свои руки такой инструмент и скорее всего уже им активно пользуется, но готово ли оно в моральном плане взять на себя столь высокую моральную ответственность?!».

Наконец-то, листок был отодвинут в сторону и врач облегченно вздохнул.

– Вроде и закончил, – проговорил он, собирая листки в пачку и укладывая во второй конверт. – Теперь можно и посидеть…