Текст книги "Мир Вечного. Лучший дуэт галактики (сборник)"

Автор книги: Роман Злотников

Соавторы: Андрей Николаев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 66 (всего у книги 78 страниц)

– Но он же еще нездоров, – нахмурилась Вера Алексеевна.

– Я полагаю, и господин Зазнобин согласен со мной, что Кирилл Владимирович быстрее поправится, если будет при деле. А работы в системе невпроворот. Поймите, без привычного дела он погибнет. Он боевой офицер, он никогда не смирится, что оказался не нужен.

– Может быть, вы правы, – задумчиво проговорила Вера Алексеевна. – Иван Савельевич, а меня… нас, то есть меня и дочку вы возьмете?

Зазнобин оторопело посмотрел на Крамаренко.

– Я могу быть учительницей, могу работать в больнице. Мой профиль – инфекционные заболевания, я окончила медицинскую…

– Вера Алексеевна. Конечно, господин Зазнобин будет рад вам, но захочет ли Кирилл Владимирович, чтобы вы находились с ним? Может быть, сделаем так: Иван Савельевич слетает к Кириллу Владимировичу, сделает ему свое предложение, а если тот его примет, то поговорит насчет вас. Думаю, сейчас главное показать капитану первого ранга, что его знания могут весьма и весьма пригодиться и ему рано себя хоронить.

Вера Алексеевна опустила голову и несколько минут молчала, покусывая губу.

– Хорошо, я согласна. Только, – она повернулась к Зазнобииу, сложив ладони перед грудью, – Иван Савельевич, я вас прошу, можно с вами поедет Игнат Нащокин? Это многолетний слуга семьи Небогатовых, он Кирилла знает с пеленок. Мне так будет спокойней.

– Конечно, конечно, – согласился Зазнобин, представляя, как он тащит по зимнему лесу, по сугробам, седого согбенного в три погибели старца, а тот, задыхаясь от ходьбы, рассказывает, как он имел счастье сажать капитана первого ранга на горшок.

Крамаренко покачал головой, но промолчал.

Вера Алексеевна быстро попрощалась, сказав, что тотчас пришлет Игната, и выбежала из кабинета.

– Возьмешь дежурный глидер, – сказал контр-адмирал, – если сейчас вылетишь, часам к двум будешь в Пихтовке. Поговори с местным врачом – дельный мужик, а там действуй по обстановке.

Игната Нащокина долго ждать не пришлось – Зазнобин забрал с «Псковитянки» необходимые вещи, вернулся к штабу бригады, а возле глидера его уже поджидал высокий старик с царственной осанкой, едко поджатыми губами и крючковатым носом.

– Это вы Иван Зазнобин? – скрипуче спросил он.

– Я. А вы – Игнат Нащокин?

– Он самый, – сказал старик и первым полез в глидер, – ну, поехали, что ль?

Иван хмыкнул и занял место пилота…

К Пихтовке они вышли, как и говорил Крамаренко, к двум часам дня. Врач, пожилой мужчина с красным лицом и седыми длинными усами, обрисовал Зазнобину ситуацию. Последний раз в поселке Небогатов был третьего дня. К доктору он не заходил, хотя они договаривались, что каждое посещение Пихтовки Кирилл Владимирович будет проверяться в поселковой больнице. Вместо этого Небогатов посетил бар, где купил ящик «Ржаной на меду», и был таков. Как сказал бармен, Кирилл Владимирович выглядел так, будто кроме водки ничего не употребляет уже который день. Как он вел топтер от заимки до поселка, это было загадкой.

– Так, что вполне возможны осложнения в виде delirium tremens, господа, – сказал напоследок врач и сунул Ивану медицинский саквояж, – меня он видеть не захочет, но вы постарайтесь сделать ему укол – это снимет последствия отравления организма алкоголем, а потом, если получится, поставьте капельницу. Это несложно.

– Я знаю, – буркнул Иван, – оружие у него есть? Контр-адмирал Крамаренко сказал, что пороховые ружья он забрал.

– Да, Кирилл Владимирович взял у местного охотника лучевик. Вещица дельная – кабана валит.

– Господи, прости, – перекрестился Нащокин.

Зазнобин хмуро взглянул на него и спросил, не хочет ли Игнат остаться в поселке, на что старик ответил, что пусть Иван остается сам, а Кирилла Владимировича он вразумит и без посторонней помощи.

Заимка стояла, заметенная по окна. Свежих следов вокруг избы не было, из чего Иван понял, что Небогатов уже несколько дней не выходит на улицу. Впрочем, следы его пребывания были видны: на жердях, с торца избы, висела распяленная кое-как шкура косули. Значит, Небогатов все-таки выходил на охоту.

Вырванная с корнем осина невдалеке от дома привлекла внимание Зазнобина. Он подошел ближе. Дерево было вырвано из земли взрывом, причем недавним. Дня два назад – снег еще не полностью занес глубокую яму. Ветви посечены осколками. Иван оглянулся на избу.

– У него что здесь, артиллерия? – пробормотал он. – Ладно, пойдем, Игнат.

– Пойдем, Ваня.

Незаметно они со стариком перешли на ты, но и Зазнобину, и, видимо, Игнату так было привычней.

Иван разбросал снег возле двери, взялся за ручку, взглянул на Нащокина. Старик размашисто перекрестился.

– Ну, с Богом…

Мокрые стволы сосен потемнели под долгим дождем, даже у наяд в фонтане был печальный вид – сверху вода, снизу – вода. Бергер был последний раз в загородной резиденции Его Величества зимой, когда снег слепил глаза, а сосны горели золотом. Наверное, вид мокнущего под дождями дворца, конюшен и псарен внушил всем одни мысли: генерал-лейтенант Василий Тарасович Данченко, выйдя из глидера, хмуро взглянул на низкие облака.

– Да, не задалось лето.

– Год на год не приходится, – философски заметил Григорий Данилович Лиховцев, начальник Службы безопасности империи.

Бергер и Леонидов промолчали. Знакомый по прошлому посещению резиденции полковник четко козырнул и предложил следовать за собой.

– Его Величество сейчас на псарне, но скоро освободится. Прошу, господа.

– Никогда не понимал страсти к псовой охоте, – буркнул Данченко. – Чего хорошего? В любую погоду: дождь, ветер, снег – скачут по полям, орут, улюлюкают. Собаки лают, грязь из-под копыт… Язык-то непонятный какой-то: выжлятники, уборная псовина, подхват, кобель – поиместей, сука – порезвей, а в довес – ловкую на угонках.

– И не поймешь, – небрежно обронил Лиховцев, – тебе ж кабана под выстрел выводят, а подозреваю, мечтаешь, чтобы еще и мишень на нем рисовали. Иное дело, когда ты против зверя сам выходишь. Да зверя сильного, хищного, что и сам тобой закусить может. Великое дело, что жива еще старинная забава, – традиции должны быть незыблемы. А когда примешь волчину матерого на булат… – Лиховцев закатил глаза. – Эх, да что говорить. Даже сравнить не с чем.

Открытие сезона псовой охоты всегда обставлялось довольно пышно – приглашались иностранные послы, высшая аристократия. Усилиями многих поколений российских самодержцев псовая охота, все тонкости которой, казалось бы, были утеряны в начале двадцатого века, возродилась. И приобрела немалую популярность. Клубы любителей парфорсной охоты имелись и процветали во многих провинциях. Даже для тех, кто не имел возможности содержать собственную псарню, существовала возможность потешить молодецкую удаль. Множество турбаз во многих уголках империи предоставляли возможность поучаствовать в парфорсной охоте. Но императорская охота была делом совершенно особым. Побывать на открытии сезона значило войти в определенный круг лиц, вращающихся в высших государственных сферах, и аристократы, имеющие по две-три своры мелкотравчатые, и магнаты, держащие целые псарни борзых и гончих, старались всеми правдами и неправдами получить приглашение. Впрочем, случайных людей сюда не звали. Так что тем, кто хотел попытать счастья и войти в круг тех, кто может вот так запросто опрокинуть рюмку коньяку с Императором да и переброситься с ним парой-тройкой фраз (охотничье братство – дело совершенно особое, тут все со всеми запанибрата), вынуждены были осваивать сию опасную и суровую науку. Но никто особо не жаловался. Вполне достойный повод собраться и пообщаться. Ну не на этих же, как его, фэшнах или показах мод настоящей знати собираться? Тоже мне поводы – тьфу!

Мимо фонтана с грустными наядами прошли к правому крылу дворца. Полковник ввел их в приемный кабинет на первом этажа, предложил раздеться и подождать государя.

– Ловчий с весны обходил лес, обнаружил несколько логовищ. Его Величество обсуждает, на какое число назначать охоту, которую стаю первую поднимать, – пояснил он, козырнул и вышел из кабинета.

Над камином, в котором потрескивали сосновые поленья, висела голова сохатого с развесистыми рогами. На занимавшем полстены ковре расположились перекрещенные старинные ружья и две сабли с витыми гардами.

Данченко прошел к камину, протянул руки, согреваясь.

– Разве ж проблема, которую стаю поднять? Послам иноземным до лампочки, псовая охота или еще чего – один хрен ничего не понимают.

– А это неважно, – сказал Леонидов, поправляя кортик и присаживаясь к круглому столу, – если человек знаток, то прежде всего себе не простит, если упустит что. Но, господа, не пора ли к делу? Нам сейчас ответ держать, а успехов не так и много.

– Отрицательный результат – тоже результат, – пробормотал Лиховцев.

– Но не в этом случае. Результат должен быть положительным, а у нас – ноль без палочки.

– Изначально ноль был. Говорил я – сказки все это: инопланетное вмешательство, визитные карточки супостатов… Бред! – Данченко повернулся задом к камину, зябко передернул плечами. – Ашоту просто не повезло. Кто-то из наших «друзей» зарвался – Содружество, Ниппон, Лига. Вот здесь и надо было искать.

– Василий Тарасович, – Лиховцев оторвался от созерцания оружия, – мы это уже обсуждали, и, по-моему, ты согласился с нами. Генерала Амбарцумяна охраняли так, что соваться к его дому было самоубийством. Тем не менее он оказался под ударом. Кстати, Анатолий Остапович, как у него дела?

– Без изменений. И улучшений не предвидится.

– Может, перевести его из вашего госпиталя в институт клиники мозга?

– Наши врачи не хуже, – сухо заметил Леонидов, – кроме того, они постоянно между собой консультируются.

Дверь отворилась, и в кабинет стремительно вошел император. Присутствующие вытянулись по стойке «смирно». Его Величество коротко кивнул:

– Здравствуйте, господа. – Видно было, что настроение у государя неважное. – Ну-с, с чем пожаловали?

Император был в короткой куртке горных егерей, брюках для верховой езды и высоких сапогах. Помахивая стеком, он прошел к камину (Данченко поспешно посторонился) и застыл, глядя на огонь и похлопывая стеком по сапогу.

– Скажите, господа, неужели все вырождается? Давеча борзая принесла помет из шести щенков, два издохли, не успев выползти из утробы, один – только что… Выжлятники не понимают, в чем дело, да и я, со всем опытом, теряюсь в догадках. Через год, ей-богу, не с кем будет в поле выехать. Григорий Данилович, вы, кажется, понимаете толк в псовой охоте?

– Увы, государь, – Лиховцев развел руками, – у меня всего две своры, да и специалист я аховый.

– Жаль. Ладно, что это я государственных людей своими мелкими бедами терзаю. Слушаю вас, господа, какие результаты по делу Амбарцумяна, какие результаты по поиску вселенского врага? – По едкому тону императора можно было понять, что о плачевных результатах расследования ему известно, а плохое настроение предполагало получение, по меньшей мере, выговора за плохую работу. – Что буферная зона? Вы знаете, что люди с северных планет пишут напрямую мне? В канцелярии плачут горючими слезами – завалили письмами, компьютеры виснут. А пишут жалобы, господа. Да-с. Что я скажу людям? Что из высших государственных интересов, в силу надвигающейся вселенской катастрофы человечеству необходима буферная зона, которая смягчит удар? Что я по-прежнему люблю и уважаю свой народ, но в силу обстоятельств вынужден поступиться некоторыми его свободами? Сколько тысяч уже переселилось, Григорий Данилович? Сколько среди них женщин и детей? А если удар будет завтра?

– Переселилось около десяти тысяч, ваше величество. В основном мужчины. Правда, во второй волне уже идут семейные, с женами и детьми.

– Оборона там налажена? Что молчите? Со штаба флота я еще спрошу: почему отозвали эскадру Белевича, но вы что можете сказать?

– Кх-м, – откашлялся Леонидов. – Ваше величество, оборона будет налажена в ближайшее время. Субсидии, оборудование и специалисты, разумеется добровольцы, начнут поступать в систему Лотар уже через две недели. Однако мы не можем напрямую способствовать становлению независимого государства, которым изначально задумывалась буферная зона – мировое сообщество…

– Да-да, я знаю. Мировое сообщество не потерпит и будет протестовать, и так далее и тому подобное. А вы что, не знали, что так будет?

– Мы задействуем частные капиталы…

– Раньше надо было об этом думать. Что показала проверка в контрразведке?

– Тут есть несколько нюансов, ваше величество, – сказал Лиховцев. – По известным соображениям комиссия, которая ведет проверку в ведомстве генерал-майора Амбарцумяна, была составлена из наших людей, и представители контрразведки в нее не вошли. Конечно, ее сотрудники всячески помогают комиссии, однако корпоративная солидарность не позволяет им быть предельно откровенными…

– А полковник Стрепетов? Его вы проверили? Можем мы ввести его в наш круг и дать ту информацию по внешнему врагу, которой обладаем?

– Пока мы не можем ответить на этот вопрос.

– А жаль! Указ о назначении его начальником контрразведки вместо Амбарцумяна мною уже подписан и ждет своего часа. Сколько еще держать назначение под сукном? – Император помолчал, ожидая ответа, однако никто не рискнул взять на себя ответственность и назвать точную дату. – Превосходно! А вы, господин капитан первого ранга? – Его Величество взглянул на Бергера: – Мы ввязались в эту авантюру, позволили вам убедить себя, а что теперь? Никаких следов врага, как я понимаю, обнаружить так и не удалось!

– Ваше Величество, – вступился за подчиненного Леонидов, – в условиях, когда противник неизвестен, когда непонятны его возможности, когда…

– Прошло полгода, господин вице-адмирал! – Император резко повернулся к Леонидову. – Если за это время нельзя изучить противника, то можно заранее сдаваться! Я дал вам карт-бланш, я не вникаю в ваши дела – это ваш хлеб, но извольте его отрабатывать! Ну, успокойте меня: скажите, что проверка показала отсутствие, как вы говорите, «кротов» в ваших ведомствах.

Бергер замер, вытянувшись, как на параде, не смея вздохнуть. Данченко вылупил глаза, верноподданнически поедая императора взглядом, Лиховцев, бледный, как смерть, кусал губы, Леонидов смотрел в сторону, лицо у него шло красными пятнами.

– Не можете? – Император прошелся вдоль офицеров, помассировал горло. – Кто из вас курит? – неожиданно спросил он.

– Я… я курю, – пролепетал Бергер.

– Угостите, не сочтите за труд, – попросил император, сбавив тон.

Бергер нашарил в кармане коробку «Пластуновских», торопливо раскрыл, протянул.

Его Величество выбрал папиросу, понюхал, подошел к камину и, подхватив щипцами уголек, прикурил.

– Тридцать лет не курил, – сказал он, выпуская дым, – нет, не идет, – он бросил папиросу в огонь. – Хорошо, господа, выкладывайте ваши соображения. – Император прошел к столу, отодвинул стул и уселся, закинув ногу на ногу.

Леонидов переглянулся с Лиховцевым, с которым они согласовали подготовленное предложение, чуть заметно кивнул и выступил вперед. Бергер знал, о чем пойдет речь, – они с «царем» обсуждали предстоящую операцию несколько дней, советовались с начальником Службы безопасности, и он их поддержал. Данченко, который не был поставлен в известность, мог выступить против, но вряд ли – операция не касалась его ведомства, и всю ответственность должен был нести Леонидов. Операция не могла вернуть имперской разведке упущенную инициативу – когда противник неизвестен, перехватить инициативу невозможно, но старый проверенный ход мог сработать. Противоборствующая сторона тоже бродила вслепую, если, конечно, принять за факт, что получить сведения у Амбарцумяна ей не удалось. Пока все говорило именно за это – не было зафиксировано никакого подозрительного интереса к буферной зоне, и даже «демократические» СМИ, что бывало нечасто, похвалили Россию за кардинальное решение религиозных проблем на северных планетах.

Леонидов говорил долго, обстоятельно излагая соображения, по которым разведка флота решилась на рискованную операцию, – сильного прикрытия не могло быть в принципе, иначе противник почувствовал бы ловушку.

Император слушал, все более хмурясь, и Бергер уже было решил, что предложение будет отвергнуто.

– Не новый ход, прямо скажем, – промолвил Его Величество, посмотрев на Бергера. – «Отдели примесь от серебра, и выйдет у серебряника сосуд: удали неправедного от царя, и престол его утвердится правдою», – процитировал он, – и что, по-вашему, должно получиться?

– Если придерживаться Библии, то подходит: «Тогда пришли к нему все братья его и все сестры его и все прежние знакомые его, и ели с ним хлеб в доме его, и тужили с ним, и утешали его за все зло, которое Господь навел на него, и дали ему каждый по кесите и по золотому кольцу», – сказал Лиховцев.

Данченко, хмурясь, переводил взгляд с него на Леонидова, видимо, сообразив, что оказался единственным, кто не в курсе дела, – остроты ума Его Величества он не имел, и поэтому до него с трудом доходила суть предложенной разведкой флота операции.

– А вы, Константин Карлович, стало быть, будете сидеть дома и ждать, кто придет к вам с утешением и будет «тужить вместе с вами», да еще, возможно, станет соблазнять «кеситой» и «золотыми кольцами»? – слегка улыбнулся государь.

– Мы полагаем, моя опала подстегнет его к более решительным действиям, Ваше Величество.

– А мы обеспечим ему охрану и будем ждать, кто припожалует! – сообразил наконец начальник разведки Генерального штаба. – Берусь обеспечить охрану капитана Бергера по высшему разряду. Муха не пролетит незамеченной!

– Вы не поняли, господин генерал-лейтенант, – остановил рвение Данченко Лиховцев, – спецохрана будет демонстративно снята – домашний арест не предполагает охраны арестованного дворянина, кроме как, так сказать, представительской. А уж если обнаружат прикрытие, то операцию можно считать проваленной. Мы можем только держать группу быстрого реагирования в режиме боеготовности да обеспечить какое-то наблюдение с орбиты за домом капитана первого ранга, причем, скорее всего, лишь визуальными сенсорами – для того чтобы засечь активность электронных спецсредств, не нужно никакой специальной аппаратуры. Достаточно обычных домовых охранных сенсоров, продающихся на каждом углу. Прослушка происходящего в доме и ожидание сигнала от Константина Карловича – вот все, чем мы сможем ему помочь. Сейчас к тем, кто владеет информацией по буферной зоне, по отчету Полубоя по Хлайбу и выводами относительно агрессии извне, не подступиться. Константин Карлович становится доступен для контакта. На это весь расчет.

Государь поднялся с кресла, подошел к Бергеру и пристально посмотрел ему в глаза. Они были почти одного роста, только годы и заботы, лежавшие на плечах императора, казалось, склонили его плечи вперед, проложили морщины на высоком лбу и засыпали сединой волосы.

Глаза у императора были светлые и почти прозрачные. Бергер выдержал испытывающий взгляд, стараясь выглядеть уверенным и спокойным.

– Ну, что ж, с Богом, молодой человек, – сказал император. – А что с полковником Стрепетовым? Приобщаем его к нашей… хм… обремененной излишним знанием компании?

– Я думаю, надо посвятить его во все! – Данченко рубанул рукой воздух. – Стрепетов работает в контрразведке двадцать лет, причем последние пять – заместителем Амбарцумяна. Такого человека можно не проверять – он сто раз доказал свою верность государю и России.

– Дело в том, Василий Тарасович, что под воздействием неизвестного фактора мировоззрение и приоритеты человека меняются кардинально. Вспомните доклад майора Полубоя о событиях на Хлайбе, вспомните гетайра Птолемея, графа Кайсарова. Уж казалось бы: офицер, герой, плем… – Леонидов осекся, быстро взглянул на Его Величество, – словом, рисковать мы не можем. Я, конечно, не допускаю и мысли, о том, что Стрепетов может работать на противника, но считаю, что пока мы окончательно не закрыли проблему – никаких исключений быть не может. Хотелось бы, конечно, чтобы контрразведка приняла участие в наших поисках, но пока это исключено.

– Думаю, господин Леонидов прав, – сухо сказал император, – и давайте на этом закончим, если у вас более нет ничего существенного. – Он подождал, однако офицеры молчали. – В таком случае вы свободны, господа. Держите меня в курсе дела.

До стоянки глидеров Данченко шагал впереди, демонстративно игнорируя коллег, и только перед тем, как сесть в машину, обернулся:

– Уж от тебя, Анатолий Остапович, не ожидал. Сколько пудов соли вместе съели, а ты… за моей спиной свои делишки обделывать взялись.

– Никто за твоей спиной никакие делишки не обделывает, – буркнул Лиховцев, – сам знаешь, в таком деле чем меньше посвященных – тем лучше.

– С тобой-то посоветовались.

– Потому, что я обеспечу доставку продуктов арестованному капитану первого ранга своими людьми. У меня ведомство, как ты знаешь, не армейское и не флотское, и такие люди у меня имеются, и даже специальный отдел есть.

– Ну да, знаем вас, – проворчал обиженный Данченко, – как там вас диссиденты называют? Душители свободы? Сатрапы?

– А ты что, в либералы записался?

– Да ну вас, – начальник разведки Генерального штаба махнул рукой и полез в глидер. – Одно вам скажу: не там ищете. Может, и искать нечего. Напридумывали черт-те что. Народ только взбудоражили. Мало у государя проблем… Стрепетов – наш человек. Он, конечно, хитер и изворотлив, так что ж, работа такая.

Глидер Данченко взмыл в воздух и пропал в тучах. Леонидов повернулся к Бергеру:

– Ну что, Константин Карлович, сдавай дела. Я пришлю заместителя. Ты уж сделай мину пообиженней, можешь пару раз чертыхнуться.

– На чем предположительно погорел наш «арестант»? – спросил Лиховцев.

– Свалим на него дело о новых «онаграх», на котором Маргелова взяли. Мол, Бергер прошляпил «крота»…

Спустя час Бергер, под сочувственным взглядом капитан-лейтенанта Смидовича, укладывал личные вещи в коробку, освобождая свой кабинет для преемника. Предстояло тоскливое ожидание – клюнет кто-нибудь на приманку или проигнорирует.

Пнув ящик стола и чертыхнувшись, Бергер, не глядя на Смидовича, вышел из кабинета. Если, как они предполагали с Леонидовым, за ними, Данченко и Лиховцевым установлено скрытое наблюдение средствами, которые обнаружить не удалось, арест Бергера станет известен. Охранять его будут для видимости, не так строго – только стационарный пост возле дома, и лучше возможности для того, чтобы вступить в контакт, и придумать нельзя. Был, правда, вариант, что контакта не будет, – обработают, как Амбарцумяна, но в этом случае оставалось надеяться только на группу быстрого реагирования, которая с сегодняшнего дня вступила на дежурство и ждет от Бергера сигнала.

* * *

Сквозь синеватые фильтры земля внизу казалась подернутой вечерней дымкой, хотя день был в самом разгаре. Модуль заходил на посадку на единственный космопорт Нового Города, расположенный возле столицы планеты – Рюрика.

Поднятая посадочными двигателями пыль окутала модуль, опоры утвердились на поверхности. Зашипел воздух – в шлюзе выравнивалось давление, внутрь хлынул жаркий воздух пополам с пылью.

Глава делегации, представитель влиятельнейшей международной организации «Открытое общество и его друзья» мистер Сигизмунд Нойштадт скривился, помахал рукой перед лицом и ступил на первую ступеньку трапа. Замерев на мгновение, он огляделся вокруг. Сквозь бетонные плиты полосы пробивалась пожухлая трава, выцветшее небо, казалось, исходило жаром, а на солнце было вообще невозможно смотреть.

К модулю подошел плечистый загорелый мужчина в полувоенной форме – маскировочной куртке и брюках и высоких ботинках на шнуровке. У мужчины была коротко подстриженная густая борода, перебитый нос и светлые с прищуром глаза.

– Господин Нойштадт? Добро пожаловать на Новый Город, – прогудел мужчина, протягивая руку.

– С кем имею честь? – спросил Нойштадт, который неплохо говорил по-русски, не без сомнения вкладывая пальцы в ковшеобразную ладонь.

– Иван Зазнобин, представитель губернатора. Прошу, господа, глидер ждет, – он кивнул остальным членам комиссии, на секунду задержав взгляд на единственной женщине в составе делегации. Иван припомнил список – мисс Абигайль Клейн, представитель Института Кардигана. Кафедра социологии. Хороша деваха. А он-то думал, что это вновь будет толстое бесполое существо, постоянно жующее гамбургеры, стреляющее по сторонам настороженными взглядами и готовое при малейшей неосторожности вцепиться в любого мужика с обвинениями в махровом мужском шовинизме и сексизме. В свое время он насмотрелся на этих американских общественных деятельниц…

Представитель тред-юнионов, Сэмюель Мэтьюз, брезгливо осмотрелся. Независимый, как он себя называл, журналист, Маурицио Сальяри спрыгнул на землю и подтолкнул Мэтьюза локтем.

– Говорю вам, смотреть тут не на что, а уж по вашему профилю, так и вообще делать нечего. Дикари. Вряд ли они знают, что такое профсоюз.

– Посмотрим, – мрачно сказал Мэтьюз и, грубо отпихнув локтем мисс Клейн, грузно спустился по трапу.

Абигайль была в подчеркнуто строгом костюме темных тонов, с юбкой чуть выше колена.

Уго Джурич, официально являющийся представителем «Фридом Хаус», но, как всем в делегации давно было известно, являющийся скорее «засланцем» «Ситигрупп» (а кто у них здесь был представителем только того, кем представлялся?), одетый в свободного покроя куртку, джинсы и шикарный Стетсон, огляделся по сторонам и фыркнул:

– Похоже, здесь нам ловить особо нечего. Вряд ли в этой дыре есть так уж много платежес… то есть я хотел сказать – людей, осознающих свое угнетение. И готовых бороться против него. Хотя… – он залихватским движением сдвинул Стетсон на затылок и, вскинув ладонь ко лбу, уставился в сторону гор, в которых, наверное, уже были заложены рудники, – нам надо бороться за свободу даже тех людей, которые не осознают своего порабощения!

Все понимающе переглянулись. Да уж, если «Ситигрупп» не найдет здесь своего интереса, то русским придется долго отплевываться от наездов «Фридом Хаус». Впрочем, вполне возможно, что у этого осколка русских еще оставалась надежда присоединиться «к семье демократических народов». На девственных планетах всегда неплохо с сырьевыми ресурсами…

Комиссия добиралась в систему Орешек, как переселенцы переименовали систему Лотар, почти две недели, да еще сутки ушли на переговоры с губернатором о разрешении визита на единственную освоенную планету – русские никак не могли взять в толк, с какими целями комиссия прибыла. Однако Нойштадту удалось убедить губернатора Решетникова, что кроме пользы визит ничего не принесет (или, вернее, отказ принять группу принесет достаточно вреда). Впрочем, им дали понять, что носиться с их группой как с писаной торбой никто не собирается. Так что в лучшем случае они могут рассчитывать на одного сопровождающего…

Сверху столица планеты представляла собой скопище вроде бы неряшливых одно– и двухэтажных домиков, утопающих в пожухлой зелени. Планировка улиц, на взгляд Мэтьюза, привыкшего к прямым стрит и авеню, также оставляла желать лучшего. Центр города был опоясан кольцевым монорельсом, поднятым над землей на высоту около двадцати футов. Зазнобин, давая пояснения, сказал, что советом города решено, что в центре движение машин будет ограничено.

– А как же передвигаться? – спросил полноватый и слегка обрюзгший Мэтьюз.

– Ну… пешком или, скажем, на лошадях, – пояснил Зазнобил.

Мисс Клейн, приглядываясь к нему, никак не могла решить, как относиться к этому представителю аборигенов. Слишком простое на ее взгляд лицо, одежда, подходящая больше какому-нибудь траперу, а не представителю губернатора, но, с другой стороны, в его взгляде чувствовались ум и уверенность в себе. И в движениях… Зазнобин был единственным, кто подал ей руку, помогая усаживаться в глидер. Она даже поначалу и не поняла, что он хотел. А поняв, едва не фыркнула на этого мужлана. Еще бы, подобное отношение к женщине предусматривает, что этот мужчина считает ее зависимой, неспособной самостоятельно о себе позаботиться, а следовательно, стоящей ниже его на социальной лестнице. Во всяком случае, именно так это квалифицировалось в привычной ей модели поведения. Но жест Зазнобина был настолько простым, привычным и совершенно естественным, без какого то ни было намека на все, что ей вдалбливали в голову буквально с младых ногтей, что Абигайль осеклась и просто подала руку. И свои, поспешившие занять места, будто мест могло не хватить, показались на фоне этого аборигена скорее не мужчинами, а этакой разновидностью разожравшихся свиней…

И впервые у нее в голову закралась мысль, что, может быть, прав этот дикий русский приятель Сандерса, с которым она уже успела поспорить на почве равноправия полов, что в их обществе женщины и мужчины не столько равны, сколько одинаковы (причем это влияние взаимно, ибо как женщины становятся мужеподобными, так и мужчины теряют остатки мужественности). А это уже действительно, как он говорил, «противно сути человеческой». А то, что у них считается махровым сексизмом, в обществе, в котором вырос Касьян, считается не унижением, а уважением к женщине. Какового она, без всякого сомнения, заслуживает в полной мере. Но тогда Абигайль не восприняла его слова как весомый аргумент, отнеся их к очередному «оправданию мужского шовинизма». Она с детства привыкла во всем полагаться на себя и знала, что не уступит большинству мужчин ни в профессиональной подготовке, ни уж тем более просто в быту. Исключение, может быть, составлял Ричард Сандерс и этот его приятель (ну и шеф, но шеф – это дело особое). Причем признание превосходства даже этих двух мужчин оказалось для нее неожиданно болезненным, но она утешилась тем, что ЭТИ – не обычные мужчины и что даже из правил бывают исключения. Здесь же ее интерес представляли, в первую очередь, представители руководства, поскольку шеф, готовя для нее легенду прикрытия из Института Кардигана, туманно намекнул: эти парни, неподконтрольные, кажется, никому, могут весьма и весьма нам пригодиться…

День складывался не слишком удачно – гостей поселили в недостроенной гостинице, где не было горячей воды. На замечание Джурича Зазнобин, располагающе улыбаясь, заявил, что поскольку теперь лето, то можно обойтись и холодной. Все ведь: и мужчины, и женщины, и даже дети, которых на планете было пока совсем мало, обходятся.

Городок (а городом Рюрик называть было пока что рано) располагался в долине. На севере почти вплотную подступал лес, в котором преобладали хвойные породы деревьев, с востока и юго-востока подступала степь, на западе проглядывали сквозь марево далекие пики гор. По периметру городок окружали покрытые травой холмы с голыми проплешинами на вершинах.