Текст книги "Мир Вечного. Лучший дуэт галактики (сборник)"

Автор книги: Роман Злотников

Соавторы: Андрей Николаев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 78 страниц)

Глава 29

Проснулся Зазнобин, когда солнце уже освещало комнату. Он принял душ и спустился вниз. Емельян уже улетел на свою верфь, а Оксана предложила ему завтрак из неимоверного количества сырников в сметане и кофе.

– Ты бы сходил, поглядел, как отстроились, – сказала она, убирая со стола, – Онегу теперь и не узнать. Чисто город стала.

– А что, и схожу, – согласился Иван.

Допив кофе, он поблагодарил хозяйку, сказал, что будет к вечеру, и вышел за калитку на неширокую улицу. Здесь был пригород, и дома напоминали коттеджи, полускрытые за зарослями кустарников – калины, черноплодной рябины и сирени. Почти такая же улица была и на Сан-Анджело, где жили экипажи ушкуйников, но здесь все было родное, знакомое.

Иван не спеша двинулся к видневшимся впереди высотным офисам. Застекленные, почти прозрачные, устремленные ввысь, они напоминали замершие в готовности взлететь невиданные космические корабли. Зданий такой архитектуры Иван в Онеге не помнил – видимо, они появились, пока он бродяжничал по космосу.

Совсем близко ударил колокол, и, свернув в переулок, Зазнобин увидел впереди небольшую церквушку со сверкающей маковкой колокольни. Церковь была совсем небольшой, и разросшиеся рябины почти скрывали ее созревшими алыми ягодами и желтой листвой.

Когда Иван подошел к церкви, как раз закончилась служба и прихожане выходили, оборачивались, крестились на икону над входом и расходились по своим делам. Зазнобин перекрестил лоб и вошел внутрь.

Здесь царил полумрак, трепетали огни свечей, с икон строго глядели святые, будто спрашивали: ну, Иван, с чем пришел? С доброй вестью или с худой? Что ответить, Зазнобин не знал. Он понимал, что сейчас, здесь, на Двине, работает на будущее, которого, может быть, и не увидит. Правильно ли он поступает – ведь большинство жителей Двины, Архангельска и Каниного Носа его бы осудили.

– Исповедаться пришел, сын мой, или по другому поводу? – раздался рядом тихий голос.

Иван оглянулся. Пожилой батюшка доброжелательно смотрел на него, ожидая ответа.

– Исповедаться… – в задумчивости повторил Зазнобин и внезапно решился: – Да, отец мой. Исповедаться хочу и благословения попросить.

– Ну что ж, давай отойдем, сын мой, и поговорим, – батюшка повел рукой в глубь церкви.

Час спустя Зазнобин вышел на паперть, сопровождаемый отцом Василием. Батюшка хмурился, покачивая головой, будто все еще не верил услышанному от прихожанина.

– Понимаешь ли ты, Иване, с чем оставляешь меня?

– Понимаю, батюшка, – ответил Зазнобин.

Он знал, почему у него появилось ощущение легкости и вера в то, что путь, на который он вступил, – единственно правильный. Теперь не он один нес тяжкую ношу – он разделил ее с тем, кто не знает сомнений, кто видит гораздо дальше, чем может рассмотреть человек, и будущее для него не составляет никакой тайны.

– Благословите на труд тяжкий, отец мой, – попросил Зазнобин.

По виду батюшки можно было понять, что он еще колеблется, но потом он возложил руку на склоненную голову Ивана, хмурясь, пробормотал молитву и перекрестил его.

Зазнобин припал к его руке, размашисто перекрестился и, не оглядываясь, вышел с церковного двора. У него было еще двое суток до начала плановых работ на «Псковитянке» и он собирался потратить их с пользой для дела, ради которого прибыл на Двину.

Казанков толкнул дверь, вошел и остановился, будто налетел на стену – такой крутой перегар ударил в нос. Зазнобин лежал ничком поперек постели, уткнувшись головой в подушку. Спал он не раздеваясь, сил хватило только, чтобы сбросить куртку – она валялась на полу – и скинуть ботинки. У изголовья стояла пустая бутылка минеральной воды.

Крякнув, Емельян подошел к окну и распахнул его настежь. За окном лил дождь, низкие тучи бежали по небу, подгоняемые порывистым ветром.

Казанков потряс Ивана за плечо.

– Подъем!

– М-м…

– Подъем, говорю, алкоголик несчастный, – рявкнул Емельян.

Зазнобин повернул голову, приоткрыл заплывшие глаза и попытался сфокусировать взгляд. Это ему не удалось, и он обессиленно прикрыл веки.

– Иван, ты говорил, что сегодня тебе надо на корабль. Не забыл?

– Нет.

– А времени сколько, знаешь?

– Нет.

– Три часа дня!

– Нет… как три? – Зазнобин оторвал голову от подушки, упираясь руками приподнялся и перекатился на спину. – Я же приказал мужикам к девяти утра подгребать…

– Вот именно! Меня Генка прислал. Твои там уже шустрят вовсю – дюзы чистят, корпус латают, а ты дрыхнешь.

– Дай воды.

– Вставай, иди в душ. Воды я тебе принесу.

– Не могу… встать не могу, – пожаловался Зазнобин, – голова… это как же я так, а? Вчера, да?

– И позавчера и третьего дня. Сегодня тебя вообще принесли под утро. Эх, Ваня!

Казанков вышел и вскоре вернулся со стопкой водки и объемистой кружкой.

– Держи.

Иван зажмурился, быстро донес стопку до рта и опрокинул в себя. Емельян тут же подал ему кружку. Глядя, как друг глотает, как течет по подбородку мутноватая жидкость, он тяжело вздохнул.

– Ну, очухался?

– Сейчас, сейчас, – Зазнобин, придерживаясь за спинку кровати, поднялся и, ступая с каждым шагом все увереннее, направился к ванной комнате, на ходу снимая рубашку.

Через полчаса он появился на первом этаже, в столовой. Оксана с жалостью взглянула на него.

– Есть будешь?

– Куда там, – отмахнулся Зазнобин.

– Могла бы и не спрашивать, – проворчал сидевший перед головизором Емельян.

На огромном, во всю стену экране русоволосый красавец в косоворотке, с головой, повязанной красным платком и абордажной саблей на поясе, прощался с плачущей блондинкой в сарафане и кокошнике.

– Я должен идти, Любава, – сказал красавец, оборотив суровый взгляд к небесам, – там мое место. Там, среди холодных, как лед, звезд, я встречусь в смертельной схватке с Кровавым Палачом. Пути караванов должны быть свободными, кто, если не я, защитит людей безвинных? Кто купцов оборонит, кто не даст сиротам…

– Что за бред? – спросил, поморщившись, Зазнобин.

– «Слезы, рожденные яростью и любовью», – отозвалась Оксана, напряженно глядя за развитием событий на экране, – новая постановка. Третья серия уже, а ты все проспал.

– …вдов, стариков и детей. Пора пресечь незаконную деятельность злобного пирата! Я ухожу на смертный бой. – Красавец впился в губы рыдающей блондинки, которая слабо затрепыхалась в его могучих объятиях.

По экрану побежали титры: конец третьей серии, и Оксана, жалостно покачав головой, выключила головизор.

– Иван, а ты с пиратами дрался?

Зазнобин, припавший к кружке с рассолом, поперхнулся.

– Хм… э-э… по-всякому бывало, – наконец промямлил он.

– Вот смотри, тут ушкуйник отбивает наши караваны у Кровавого Палача, а дома его ждет Любава, а он – смелый, отважный, родом с Двины, ну вылитый ты! А любовь какая у них, а …

– Если бы у меня была такая блондинка, я бы любого пирата в бараний рог скрутил, – усмехнулся Зазнобин.

– А ты вспомни, чего ты три дня в трактирах плел, – мрачно сказал Казанков, – прям куда там! Защитник веры и отечества. А деньгами швырялся… ты помнишь, как всех угощал? Подходи, кричал, у меня теперь всегда карман полон!

– И что? – Зазнобин отвел глаза.

– Как что? Подходили. Кто ж задарма выпить откажется Ты такие речи держал, хоть стой, хоть падай! Мне пересказали, так я думаю, если бы так в армию или флот зазывали, у нас бы ни одного гражданского не осталось. Ты помнишь, как кричал: в болоте сидите, звезд не видали, на абордаж не ходили! Зажирели, мужики, за бабский подол прячетесь! И ведь слушали, аж рот раскрыв. Другому бы морду набили да из кабака выкинули, а тебя, вишь ты, на руках домой принесли.

– Ничего не помню, – сказал Зазнобин, допил рассол и направился к двери, – где здесь глидер поймать можно?

– Чего ловить – я тебя отвезу.

В машине Зазнобин сидел насупившись, глядя, как по лобовому стеклу бьют дождевые капли. Казанков молчал всю дорогу и, только когда впереди показалась облепленная киберами-ремонтниками «Псковитянка», взглянул на Ивана и хлопнул его по колену.

– Ладно, не журись. Чего не бывает. Ну погулял малость. Хотя, надо сказать, я за тобой особой говорливости раньше не замечал.

– Я тоже, – тяжело вздохнул Зазнобин.

До позднего вечера он руководил ремонтными работами, договаривался о замене износившихся механизмов, помогал калибровать орудия и заночевал на корабле, условившись встретиться утром с контр-адмиралом Крамаренко.

Глидер с эмблемой восьмой бригады на борту – скалящейся рысью – ждал его у трапа уже в восемь утра. Старшина-водитель услужливо распахнул дверцу, и Зазнобин забрался в салон. Штаб бригады, хозяйственные службы и госпиталь располагались в двухстах пятидесяти километрах от Двины в отрогах Таежных гор.

Обойдя столицу планеты по окраине, глидер полчаса летел нал тайгой. Изредка внизу мелькали поселки по берегам речушек, однажды в стороне проплыло огромное озеро. Периодически в салоне звучал переливчатый сигнал – опознаватель посылап наземным постам свой код. Когда далеко впереди в дымке возникли заснеженные вершины, глидер пошел вниз, проскочил над самыми макушками кедров и приземлился на внезапно открывшуюся среди деревьев короткую взлетную полосу.

Зазнобин спрыгнул на бетон и осмотрелся. Если бы не капониры и радарные решетки по периметру полосы, ее можно было бы принять за летное поле какого-нибудь частного аэроклуба.

Старшина пригласил Ивана следовать за собой и направился в сторону приземистых зданий, укрытых под соснами. Возле одного из них он передал Зазнобина старшему лейтенанту с румянцем во всю щеку и щегольскими усиками, который представился адъютантом контр-адмирала и провел в приемную. Скрывшись за массивной дверью, он появился через полминуты и пригласил Зазнобина входить.

– Здравствуй, Иван Савельевич, – Крамаренко поднялся навстречу, свернул экран с картой Двины, мерцающий над столом и подал руку, – давненько мы с тобой не виделись.

– Приветствую, Сергей Васильевич, – Зазнобин пожал сухую ладонь и, следуя приглашению, присел в кресло к столу.

Крамаренко выглянул в приемную.

– Миша, организуй чайку. Ну рассказывай, как житье-бытье, где бывал, что видел, – сказал контр-адмирал, усаживаясь напротив Ивана.

– Сергей, давай не будем темнить друг перед другом. Я же знаю, что тебя прежде всего интересует обстоятельства, при которых погиб «Дерзкий». Думаю, Титов и Старгородский уже доложили о деталях, а я могу лишь добавить о том, что видел со стороны.

Крамаренко крякнул, хотел что-то сказать, но в это время адъютант внес поднос с пузатым расписным чайником, двумя стаканами, сахарницей и нарезанным лимоном на блюдце. Дождавшись, пока он выйдет, Крамаренко налил чай в стаканы и жестом пригласил Зазнобина угощаться.

– Ты прав, Иван. Рапорты я читал, но это – впечатления непосредственных участников событий. Что видел ты?

– Немного.

Зазнобин рассказал о взрыве эсминца, которому был свидетелем, и о том, как ему чудом удалось отследить и принять на борт модуль с выжившими.

– Вот, собственно, и все. Как Небогатов?

– Плохо, – поморщился Крамаренко, – я не медик, но похоже, во флоте ему больше не служить. Кстати, он хочет с тобой говорить. Я прикажу проводить тебя в госпиталь – это рядом, а потом заходи, если хочешь. Обедом накормлю.

– Спасибо. А пару орудий дашь? Мои «фаланги» уж того…

– Эх, Иван, подведешь ты меня под трибунал, – улыбнулся Крамаренко, – придумаем что-нибудь. Как же тебя угораздило к гетайрам наняться?

– Деваться некуда было. Вот я сейчас здесь, а «Садко» и «Колокольный звон» – там. Вроде как заложники. И если я не вернусь…

– Месяца через два на гетайров выйдет объединенная эскадра, – внимательно следя за реакцией Зазнобина, сказал Крамаренко, – Борис Белевич мужик крутой и не посмотрит, кто по своей воле Александру служит, а кого силком заставили. Ты уж мне поверь, я его знаю.

– Разберемся, – Зазнобин допил чай и поднялся, – ты говорил, Кирилл Владимирович хотел со мной поговорить.

Контр-адмирал нажал кнопку вызова и распорядился проводить Зазнобина в госпиталь.

Идти пришлось недалеко – двухэтажное здание госпиталя, застекленное от крыши до фундамента, пряталось в кедровой роще в десяти минутах ходьбы от штаба. Зазнобина встретил начальник госпиталя подполковник с эмблемами медицинской службы в петлицах и предупредил, что разговор может занять не более пятнадцати минут, после чего проводил на второй этаж в регенерационный центр.

Бокс регенерации был размещен в стерильной камере, и дежурная смена врачей следила за процессом по мониторам. Тело капитана первого ранга Небогатова плавало в восстановительном растворе, и над поверхностью виднелось только его лицо. В жидкость уходили трубки, поверхность чуть заметно рябила из-за тысяч лопающихся пузырьков.

Полковник отослал врачей и присел к пульту.

– Вы давно знаете Кирилла Владимировича? – спросил он.

– Не очень, – признался Зазнобин.

– Дело в том, что он совершенно равнодушен к своей судьбе. Он знает, что произошло с его кораблем, знает о своем положении, что ему придется провести в этой камере несколько месяцев и, к сожалению, понимает, что вряд ли сможет вернуться к службе на флоте. Он должен помогать нам, организм должен мобилизовать все резервы, а у меня сложилось впечатление, что Кириллу Владимировичу все равно, – полковник повернулся к Зазнобину, – проще говоря, он не хочет жить. Я вас попрошу: попробуйте повлиять на него.

– Если получится.

– Связь включена, – сказал полковник, – Кирилл Владимирович, к вам посетитель.

Иван увидел, как по бледному лицу Небогатова пробежала мгновенная судорога и он открыл глаза.

– Кто, – губы едва шевельнулись, и голос, синтезированный усилителями, с металлическими тонами, прозвучал достаточно четко.

– Это я, Кирилл Владимирович. Зазнобин.

– А-а… Иван. Пришел. А я вот – плаваю здесь. Скоро чешуя отрастет, жабры… – истончившиеся губы Небогатова сложились в слабую улыбку, перешедшую в гримасу, – а «Дерзкий» погиб. А я жив, хотя должен был остаться там, с ребятами.

– Я все знаю, Кирилл. Ты сделал что мог, и твоей вины нет. Это я вас подобрал.

– Спасибо… Вина капитана уже в том, что он жив, хотя какая это жизнь… Про Касьяна ничего не известно?

– Ну Касьян выкрутится, – бодро сказал Зазнобин, – не тот мужик, чтобы сгинуть вот так, попросту.

– Дай Бог. Просьба у меня к тебе, Иван.

– Слушаю.

Небогатов замолчал, закрыл глаза, будто прислушиваясь к себе. Зазнобин взглянул на врача, но тот, следя за показаниями аппаратуры, сделал успокаивающий жест.

– Может, жене что передать?

– Нет! – Небогатов открыл глаза, и лицо его снова исказилось. – Ничего не передавай. Ей рожать вот-вот, если уже не родила. Один друг у меня остался… было два, да вот Касьян… Свяжись с ним, попроси Кондратенко – он связь организует. Константин Бергер. Расскажи ему, как дело было, и от меня попроси – пусть жене поможет хотя бы на первых порах. Я уже не смогу… я и не человек, а так, половинка. Треть… Пусть запомнит, каким я был, а не кем стал. Сделаешь? – Небогатов беспокойно зашарил глазами по экрану. – Иван?

– Все сделаю, – пообещал Зазнобин, – только зря ты так, Кирилл.

– Мне отсюда виднее, – горько пошутил Небогатов.

– Все, господа, достаточно, – заявил полковник.

– Поправляйся, Кирилл.

– Прощай, Иван Савельевич.

Зазнобин вышел в коридор. На душе было тоскливо. Врач проводил его к выходу.

– Ну видели? Не вытянем мы капитана первого ранга, если его настроение не изменится.

– Его можно понять, – сказал Зазнобин, попрощался и направился к штабу.

Кондратенко, узнав о просьбе Небогатова и с кем Зазнобин должен переговорить, удивленно хмыкнул, но приказал запросить штаб флота о срочном сеансе связи. Сказав, что придется подождать, он предложил пока обсудить, что там у Зазнобина не в порядке с орудиями. Иван наизусть помнил параметры последней калибровки и данные тестов и контр-адмирал, выслушав его, согласился, что «фаланги» ресурс выработали.

– Новые не дам, да и не нужны они тебе. Пока отстреляешь – слишком много времени пройдет, – Кондратенко вызвал по коммуникатору начальника артподготовки учебного центра, – спишем как пришедшие в негодность из учебного центра. Они использовались на треть мощности и еще лет пять прослужат по-любому. Годится?

– Годится, – повеселел Зазнобин, – а что ты там говорил насчет обеда?

В это время коммуникатор запищал, и Кондратенко, выслушав доклад, удивленно приподнял бровь.

– Надо же. Штаб флота тебя требует немедленно. Чудеса, обычно сеанса час, а то и два ждать приходится.

Адъютант проводил Зазнобина к лифту. Как понял Иван, основные помещения штаба бригады располагались под землей. Лифт ухнул вниз, и через несколько минут Ивана встретил озабоченный капитан с повязкой дежурного на рукаве. Он отвел Зазнобина в помещение, отделенное от коридора двумя тамбурами с массивными стальными дверями, включил экран и оставил его одного. Тихо чмокнула дверь, изолируя комнату связи. Зазнобин присел в кресло, пробежал глазами по пультам и пожал плечами – ну и что тут нажимать?

Однако экран осветился, и на нем возник мужчина лет сорока, в штатском, с бледным невыразительным лицом и светлыми, несколько поредевшими волосами.

– Здравствуйте, Иван Савельевич. Моя фамилия – Бергер, зовут Константин Карлович. Как я понимаю, вас попросил связаться со мной Кирилл Небогатов.

Зазнобин передал ему просьбу капитана первого ранга, прибавив, что вполне понимает его и, наверное, на его месте поступил бы также, но уж больно жалко, когда уходят такие люди и командиры.

– Вы бы видели, что он делал с гетайрами! Один против пяти… эх, что говорить. И Касьяна жалко. Вы знали его?

– Майора Полубоя? – переспросил Бергер. – Да, знал. Вы когда возвращаетесь?

– Ну, – Зазнобин всплеснул руками, – я смотрю, уже всем известно где я и куда мне надо вернуться. Через три-четыре дня.

– Допустим, известно не всем, – странно усмехнувшись, ответил Бергер, – что ж, я постараюсь помочь Кириллу Владимировичу. Но… если Касьян погиб, то мы с ним остались вдвоем, а терять еще одного друга я не могу. Спасибо за информацию, Иван Савельевич. Всего доброго.

Бергер отключился, к почти тотчас открылась дверь и капитан проводил Зазнобина до лифта, который доставил его на поверхность.

Обед у контр-адмирала прошел в дружеской обстановке, хотя на столе и не было таких разносолов, как дома у Казанкова. Говорили об охоте, о рыбалке, о калибровке орудий средней мощности и под конец, за кофе, Крамаренко пригласил Зазнобина слетать с ним в горы на охоту.

– Ты бы видел, какие здесь горные бараны, – контр-адмирал раскинул руки, показывая размеры, – а рога… вот какие рога!

Судя по его жестам, баран был не меньше носорога, и Зазнобин пообещал выкроить полдня и слетать, чтобы хотя бы удостовериться в правдивости слов Крамаренко.

Однако поохотиться не пришлось.

Зазнобин в очередной раз гонял новые «фаланги» на тестовых прогонах, когда на мостик поднялся Геннадий Решетников. Понаблюдав за действиями канонира, капитана и команды наладчиков, он качнул головой в сторону двери и вышел из рубки.

Зазнобин нашел его внизу, задумчиво наблюдающего за установкой новых плит обшивки вместо изъеденных космосом и атмосферами чужих планет.

– Скоро заканчиваешь? – спросил Решетников.

– Думаю, завтра к вечеру. Калибровка «фаланг» держит, так-то мы могли бы и утром стартовать.

– А в пути не откалибруешь?

– Тоже можно. Тем более, пока по нашему сектору идем, опасаться некого. А что случилось?

Решетников усмехнулся невесело, покачал головой.

– Иевлев совсем с ума сошел.

– Это кто? Прокурор, что ли?

– Ну да. Завел несколько уголовных дел, в том числе против губернатора Архангельска, который отказался выделить землю в черте столицы под две мечети, два костела и синагогу. Сегодня у него была делегация иноземных купцов, которые попросили не брать так круто. Их можно понять – им здесь жить и работать, так он их – взашей! Не мешайте, мол, правосудию. Наблюдатели из Содружества и Лиги и сами уже не рады, да поздно. Как говорится: не буди лихо, пока тихо. Вот скажи, Иван, почему у нас всегда так: или совсем проблемы не замечаем, или начинаем рубить сплеча, а потом разгребать завалы?

– Откуда я знаю.

– Вот и я не знаю, – Решетников помолчал, пожал плечами. – Ладно, теперь уже ничего не исправишь. В общем, на завтра профсоюзы назначили всеобщую забастовку. Сколько она продлится – никто не знает. Так что, если с утра не взлетишь, можешь застрять у нас надолго.

– Однако… – протянул Зазнобин, – я и не припомню, чтобы всеобщую объявляли. Помнишь, лет пятнадцать назад фермеры бузили.

– Помню. Сейчас все: портовые службы, муниципальные, фермеры, полиция, телевидение. Да, кстати, Иевлев запретил к показу несколько новых сериалов. «Как рекламирующих антиобщественные проявления свободы личности и выбора». Как тебе? Я ни черта не понимаю. Сериалы для пацанов и домохозяек: «Царевна ушкуйников», «На фарватере любви»…

– «Слезы, буйством рожденные», – добавил Зазнобин.

– «Слезы, рожденные любовью и яростью», – поправил Решетников, – а ты где видел?

– Оксана Казанкова оторваться не может.

– Вот-вот. Чем Иевлеву эти оперы помешали? Короче, я тебя предупредил, Иван, а там – как знаешь.

– Да, придется уходить утром, – согласился Зазнобин.

На «Псковитянке» объявили аврал. Все свободные члены экипажа взялись за самые неотложные дела, которые могли помешать отлету, – наладку реактора, подгонку плит прочного корпуса, тестировку параметров силового каркаса. В третьем часу ночи корабль был готов к старту.

В пять утра, когда дежурная вахта уже готовила корабль к взлету, прибыли Решетников и Казанков. Зазнобин спустился из рубки к друзьям. Казанков передал ему огромную корзину домашней снеди, приготовленную Оксаной, облапил, душа бородой и гулко похлопал по спине.

– Ты там это… у Александра, на рожон не лезь.

– Ладно, – усмехнулся Зазнобин, – вы тут без меня гражданскую войну не начните. И прокурора не трожьте – официальное лицо, как-никак. Государь разберется, кто прав.

– Тебе не нужны опытные капитаны? – с улыбкой спросил Решетников. – А то один есть. Только позови.

– Если с кораблем, то, кажется, скоро понадобятся. Кстати, и корабелы тоже пригодятся, – Зазнобин ткнул кулаком Емельяна в объемистый живот. – Ну все, мужики, пора. Не ровен час космопорт закроют.

– Никто не закроет, пока не взлетишь, – успокоил Решетников.

Обняв напоследок друзей, Иван вошел в люк. Через полчаса «Псковитянка», выйдя за пределы атмосферы Двины, взяла курс на систему Лотар.