Текст книги "Работа для смертника (СИ)"

Автор книги: Роман Канавин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Работа для смертника

Глава 1

НЕЖИВЕЦ

На висельника они наткнулись неожиданно. В свете ущербной луны его покойный силуэт терялся под громадой дуба. Веревка надежно охватила свернутую набок моложавую голову, бессильными жердями свисали над метелками трав ноги.

Пастух, взявшийся провести их до заветного скрещения дорог, исчез, словно растаяв среди теней. Верно, посчитал, что пара монет не искупит ночного страха перед повешенным, а может, испугался палых ворон, нанизанных на усохшие ветки.

– Режь, – сдавленным голосом велел бородач.

– Чего это я? – отстраняясь от протянутого мясницкого ножа, басовито возразил детина.

– Запамятовал, кто будет руку сбывать? Сможешь уверить, что она загорится и усыпит кого надо? Скажут тебе, мол, оттяпал у первого попавшегося босяка.

– С чего начинать-то? – неуверенно приняв нож, осведомился детина.

– Большой палец сначала отними, пригодится для пущей удачи.

С видимым отвращением взяв висельника за рукав истасканной рубахи, детина примерился и махом резанул. Бородатый ловко поймал отлетевший

палец в тряпицу и, не мешкая, упрятал в карман.

– Чего застыл? Секи теперь ниже локтя.

Обмеревший детина не ответил, ошалело пялясь в лицо повешенного. Сверху его буравили два открытых глаза.

– Палец вороти, – прохрипело из петли.

Бородач оказался сметливей, рванул к дороге первым. Детина справился с одеревеневшими ногами только когда висельник, подтянувшись на целой руке, с легкостью снялся с веревки.

Спрыгнув в траву, закостеневший мертвец живо пустился в погоню, неестественно слабо сгибая колени и ширя шаг. В момент настигнув прущего сквозь терновник детину, висельник с душой отвесил пинок и продолжил путь. С бородатым даже не пришлось возиться, его остановило торчащее из земли корневище. Оправившись от падения, он перевалился на бок и узрел нависавшую над ним субтильную фигуру. Четырехпалая рука сразу же вцепилась в клочковатую бороду, а висельник глумливо произнес:

– Либо, ты, воротишь мой, либо я позаимствую твой.

Бородатый покорно нашарил тряпицу с пальцем и судорожно метнул в мертвеца, словно копье.

– Как неучтиво! А если я так буду обходиться с твоей башкой?

– Ни в коем разе… не хотел… так вышло, – глотая воздух, тянул бородач, пока осмелевший детина, с корягой наперевес, подбирался сзади.

Висельник потянулся за пальцем как раз в тот момент, когда суковатый дрын уже летел на встречу с его спиной. Промахнувшийся детина, оскользнулся на росистой траве, и вслед за корягой ухнул назад в терновник.

– Смело, но глупо. Зачем же пытаться пришибить уже умершего? – оценил повешенный неудавшееся покушение.

Вместе с неуклюжим подельником, пали все надежды бородатого на спасение. Он, было, вознамерился отползти, но укоризненный окрик пресек его попытку:

– Куда?! Что за манера прерывать неоконченную беседу?

Зацепив за шиворот драного кафтана неудавшегося беглеца, висельник сноровисто выудил его из гущи крапивы.

– Мало того, что денно мне приходится отбиваться от ворон. Так еще и нощно сразу два остолопа претендуют на мою руку. Хотелось бы знать, кому я обязан такой популярностью. Чего вылупился? Личину покажи!

Бородач трусливо попятился, пряча правую руку за спину.

– Ну, смелее. Не будем же мы начинать знакомство с грубого насилия, – сладким голосом, веявшим отчетливым лукавством, подбодрил висельник.

Упершись спиной в колючие заросли, бородач обреченно вздохнул и боязливо выставил напоказ трясущуюся руку. Задравшийся рукав кафтана явил на потребу любопытных глаз бежевый браслет, вросший в кожу запястья.

В ночной темени браслет казался естественной частью руки. Лишь чёткое изображение топора на его совершенно гладкой поверхности рушило эту иллюзию.

– Тьфу ты. Думал, будет кто-то позанятнее. А у этого любителя кустов тоже личина лесоруба? – Висельник покосился на детину, замершего под защитой терновых ветвей.

Бородач нервически закивал и выдавил из себя:

– Вы проклятие? Поверьте, я не ведал, что за беспокойство мертвых положено наказание.

– Неужели ты удумал, что я твое проклятие? Посмотри на себя. Какой-то плешивый лесоруб. Будь я твоим проклятием – побрезговал бы возиться с таким прощелыгой.

– Не верь! Он зубы заговаривает. Так вот запросто повешенные из петель не вылезают и не чешут языками прямо как живые. Проклятие это, – предупредил детина из-под куста.

– Да не случается никаких проклятий за отрезание пальцев у трупа. Вот если бы вы меня при жизни умертвили – тогда другое дело. Проклятие уже успело бы с вами расправиться, избавив мир от двух будущих воришек. Поди, надеялись усыпить рукой повешенного домочадцев богатой купеческой усадьбы и пошуровать там? Поверили старым сказкам?

– Мы не будущие воры. Руку вашу просто продать помышляли. А уж какой люд и для каких дел её приладит – то не наша забота. Мы поначалу клюнули на слух о постройке новой городской стены. Но лесорубы там

оказались без надобности, а семьи как-то прокормить потребно…

– Какая душераздирающая история, – оборвал поток оправданий висельник и притворно смахнул воображаемую слезу. – Может руку все же отдать? Или еще и вторую оторвать? Ну, на прокорм голодающих семей. Хотя вряд ли их обрадует смерть кормильцев после того, как стража поймает вас с отрезанными руками и повесит рядом со мной на ветку. Да и я почему-то не в восторге от возможного соседства с трупами докучливых лесорубов.

Бородач разделял чувства висельника. На его лице, сведенном жуткой гримасой, выражался далеко не восторг.

– Какой скучный ты собеседник. Хоть бы промычал в ответ. Впрочем, мне не до тебя. Забирай этого любителя кустов и проваливайте сушить портки. Ну, чего расселся, бодрее!

Услышанные слова помалу пробирались в помутившееся сознание бородатого. Не помня себя от страха, он выгреб из-под колких веток терновника обессилевшего детину и они дружно побрели к дороге.

– Ах да, напоследок. Рука повешенного не способна навеять сон, даже если сжечь ее дотла. Проще угореть, чем заснуть среди такого смрада. Наверняка говорю, уж мне-то можно верить, – разразился напутственной речью висельник.

Удалявшаяся парочка подхватить разговор не пожелала, лишь ускорила шаг и вскоре утонула во мраке ночи. Висельник не ждал ответа, и принялся возвращать руке былой облик. Приставленный палец на диво прочно прирос к прежнему месту. Он уверенно держался, пока висельник лез обратно в петлю, цепляясь за бугристую кору дуба.

Недолго провозившись с загрубевшей веревкой, мертвец вновь повис недвижным мешком. Более никто не смел беспокоить его до самого утра, когда на перепутье появился одинокий странник.

Восточный край неба чуть посветлел и дорога в поля была еще глуха и безлюдна. Только опасливый взгляд странника блуждал по ней, опережая спешную поступь запыленных сапог. Измятый плащ неудачно скроил из его стройной фигуры грузное пугало. Под глубоким капюшоном едва рисовался тонкий абрис лица.

Промешкав у обочины, странник решительно ступил в полумрак зарослей. Он придирчиво оглядел облысевший дуб и устремился прямиком к висельнику.

– Довольно болтаться без дела, пошли, – обращаясь неведомо к кому, выдал странник.

Ответом ему было ночное безмолвие, да тайное лепетание южного ветерка в листве.

– Прекрати прикидываться. На сей раз я не куплюсь на то, что спутал повешенных. Вороны тебя выдают, – настойчивым баритоном сказал странник и рукой хлопнул мертвеца по голени.

Тот бойко отозвался на призыв. Одним движением распустил узел петли,

вторым извернулся, в стремлении высвободить истертую шею. И вот висельник уже утвердился на ногах, кашлем прочищая сдавленное горло:

– Кхе-кхе. Гадские птицы, кха… Вечно посягают на самые смачные куски.

– Избавь меня от подробностей твоих взаимоотношений с воронами. Лучше скажи, видел проклятие? – никак не выказав удивления от внезапного воскрешения мертвеца, осведомился странник.

– Нет, вы поглядите на него! Ни тебе доброго утра, ни как тебе виселось последние два дня. Ты смыслишь, как неизъяснимо тоскливо изображать из себя недвижный тюфяк на потребу голытьбе и хищным птицам, – сипло изливал душу висельник.

– Судя по птицам тебе было отнюдь не тоскливо. Надеюсь, голытьба не разделила их судьбы? – соболезнующе глядя на десяток безголовых ворон, возразил странник.

– Как тебе сказать. За душевное их самочувствие я поручиться не возьмусь. Но конечности у них все были в наличии, когда они сообразили дать деру, – пояснил висельник, вальяжно опершись о кряжистый ствол.

– Взялся старые штуки откалывать?

– Нет, Пол-лица, сам посуди, что мне оставалось. Они домогались до моего пальца, – вознегодовал висельник, веско тыча пострадавшей рукой под нос тому, кого величали Пол-лица.

– Если уж по чести, то палец не твой. И не стоит препираться. Ответь наконец, приметил откуда приходит проклятие? – деликатно воротя физиономию от бескровной пятерни, вопросил Пол-лица с тяжелым вздохом.

– Полная тишь. Сплошные землепашцы, пастухи, гонящие на выпас стада и сельские пейзажи. Протухнуть можно. К тому же отсюда скверно видно, надо было повеситься ближе к дороге, – деловито рассудил мертвец.

– Не постигаю! От деревни до перепутья ясный след, а после, как корова слизнула. Должно же было здесь проклятие пройти. Ну, некуда ему деваться, – Пол-лица досадливо пнул пень.

– А ежели след путает проезжий люд. За день не по разу путники весь перекресток исхаживают.

– Вместе с зарей и в предвечерье свеженький след появляется, словно по часам. Некому в это глухое время его путать. Может проклятие липового мертвеца почуяло и держалось в стороне. Кроме этих охотников до чужих пальцев тебя никто не раскрыл?

– Я мог бы махать каждому прохожему голым задом и любой из них решил бы, что его припекло солнцем. Кто заподозрит труп в соглядатайстве? – самодовольно ухмыльнулся висельник.

Пол-лица тревожно посмотрел на бледнеющий горизонт и задумчиво

произнес:

– Ладно, попробуем незаметно к началу следа подобраться. Надеюсь, сегодня повезет, и проклятие не углядит нас раньше, чем мы его. Оставь этого

бедолагу в петле и пошли.

– Э, нет. Пойдешь ты, а я поеду на тебе, – сказал со спокойной непреложностью висельник, возвращаясь к дубу.

Пол-лица молча проследовал за ним, на ходу снимая с плеч бурдюк из шкуры козленка, болтавшийся рядом с дутой котомкой. Мертвец успел в очередной раз залихватски повеситься, пока Пол-лица, растянув широкую горловину кожаного сосуда, возился с его содержимым. Помимо мутной воды явственно пахнущей прудом там плавало нечто гладкое, беспрестанно выскальзывающее из рук. Наконец, ухватив осклизлую тварь за хвост, Пол-лица вытащил ее из бурдюка. На первый взгляд она могла сойти за мелкого полосатого тунца, если бы не перепончатые крылья, невесть как державшиеся на спине.

Висельник кисло глянул на снулую рыбину и просипел:

– Правду сказать, самоотверженно сражаясь за палец этого тела, я успел с ним сродниться. Может, оставить все как есть?

– Ходячий покойник не порадует стражу, – возвратив бурдюк за спину, покачал головой Пол-лица и поднес тунца к повешенному.

Тот удрученно вздохнул, а затем с ворчанием возложил ладонь на мокрую рыбину. И вмиг лицо висельника разительно переменилось, сделавшись недвижным. Все чувства покинули его, глаза затуманились мертвенным покоем. Тунец напротив, ожил, забил хвостом, и резко расправив кожистые крылья, взмыл к верхушке дуба.

– Ведь просил, меняй воду чаще. Из-под плавников болотом несет, – тонким голосом брюзжала рыбина, задорно ныряя в воздухе.

– Сам меняй хоть по пять раз на дню, ежели изволишь бурдюк влачить на своем горбу, – привычно отразил упрек Пол-лица, направившись к перекрестку.

– Вот так завсегда. Стоит махнуть людское туловище на летунца и конец всякому почету, – недовольно растопырила плавники рыбина.

Ее разглагольствования тянулись бы далее, но на дороге, миновав пологий холм, показалась телега с землепашцами. Именовавший себя летунцом прытко нырнул в ближайший куст и, насилу угнездившись среди веток, замер. Пол-лица понимая, что его могли заметить, степенно прошел до обочины. Надеясь избегнуть пустых расспросов, он с чрезвычайно важным видом присел на подвернувшийся пень и стал ждать.

Одинокий путник рано поутру слоняющийся неподалеку от висельника зародил бы нехорошие подозрения даже у распоследнего деревенского дурачка. Землепашцы оказались то ли еще простодушней, то ли наоборот смышленей, потому как ни один из них не выказал ни малейшего любопытства. Телега под мерный скрип колес проползла перепутье, а трое скучающих на ней седоков вдумчиво любовались зарей и старались не глазеть по сторонам.

– Не суются в чужие дела. Невидаль в наши дни, – озадаченно проговорил Пол-лица.

– Умные люди, – вылетев из куста и ловчась стряхнуть с брюха налипший

лист, заключил летунец.

– Все, довольно полетов. Другая телега может быть куда докучливей. Лезь в бурдюк, – осматриваясь, потребовал Пол-лица.

Рыбина раздосадованно закатила глаза, но покорилась неизбежному. Зависнув над открытой горловиной, она одним махом сложила крылья и сноровисто бултыхнулась в нутро бурдюка хвостом вниз.

– Лёт, молю, ныряй пониже, – смахнув брызги с капюшона, укоризненно простонал Пол-лица.

В ответ летунец погрузил голову в воду и вздумал гневно пускать пузыри.

К окраине небольшой деревеньки, упрятанной в туманной низине, странная парочка подоспела с рассветом. Острова соломенных крыш, видных с пригорка, окружали высокий сруб, по окна утопленный в серой дымке. Обогнув овражком стадо коров, гонимых пастухом на выпас, Пол-лица огородами стал пробираться к приметному срубу. Стараясь не поднять дворовых псов, он осторожно перелез через плетень и вдруг разобрал за спиной чьи-то несмелые шаги.

– Это вы будете смертником? – послышался тихий голос.

– Вот тебе и подкрались незаметно к проклятию. С такими сторожами никакой туман не спасет. Ну а чего дивиться. Пятый день в этой деревне торчим. Скоро каждая собака узнавать начнет. Жди теперь очередных глупых просьб и вопросов, – едва различимым шепотом пробурчал летунец и сердито плеснул водой в бурдюке.

Повернувшись на звук голоса, Пол-лица увидел бледную женщину с младенцем на руках, стоявшую у облезлой стены мазанки.

– Положим, я смертник, – бесцеремонно оглядывая собеседницу, признался Пол-лица.

– Не гневайтесь, что обеспокоила вас. Не ради себя. Дитятку моему обряд наречения уготован. А я слыхивала, у смертников личины разные водятся, – женщина запнулась, успокаивая проснувшегося младенца. – Ему личина пастуха положена. Может у вас отыщется что-то получше. Чтобы его житьё хоть чуток легче было.

– Не вздумай лезть. У нас и так забот прорва, – приглушенно зашипел летунец.

Пол-лица нахмурился и, силясь не смотреть на ребенка, зашагал прочь в угрюмом молчании. Подойдя к углу мазанки, он решительно обошел куст рябины, но, не сдержавшись, обернулся. Женщина по-прежнему оставалась на месте, кутая младенца в нечто походившее на заплатанную пеленку. В сердцах сплюнув, Пол-лица тяжко вздохнул и вернулся назад.

– Твоему ребенку нужна живая личина, которая будет расти вместе с его рукой. У смертников таких нет. Мне известен один край на севере, где люди здравствуют без всяких личин с самого рождения. Я поведаю, как добраться

туда, если ты готова отважиться на столь долгий путь, – с сомнением

предложил Пол-лица.

– Но ведь в таком разе он навечно сделается отверженцем. Не сможет стать даже пастухом. Его погонят отовсюду, как приблудную псину, – испуганно отступая от смертника, запричитала женщина.

– Без личины он здесь не выживет, – согласился Пол-лица. – А вот на севере сам выберет занятие по душе и не будет обречен на пожизненный пригляд за коровами господина.

Смертник хотел добавить еще что-то, но его отвлек раздраженный голос доносившейся из сеней мазанки. Хлопнув входной дверью, на крыльцо вышел толстяк в добротной сутане. Недовольно ежась на утренней прохладе, он важно обозрел двор и направился прямиком к смутившейся женщине.

– Ну и сколько ждать прикажешь? Мне сегодня еще в двух селах новорожденным личины надевать, – со значительностью проговорил толстяк, нетерпеливо постукивая ногой, обутой в мягкий сапог из телячьей кожи.

Женщина виновато согнулась и с надеждой взглянула на Пол-лица.

– А ты кто таков? Почему околачиваешься без дела? – брезгливо осматривая поношенный плащ смертника, спросил толстяк.

– А может у меня ремесло такое – без дела шататься. Ты-то себе пузо отъел уж явно не тяжким трудом, – не покидая бурдюка, сунулся в разговор летунец.

Гнев боролся в толстяке с крайним изумлением. Ему почудилось, будто стоявший перед ним дерзец огрызнулся не раскрыв рта. Потерев заспанные глаза, он решил, что не стоит верить миражам туманного утра и, вернув физиономии привычное надменное выражение, закричал:

– Я прослежу, чтобы твоя наглость не осталась безнаказанной! Ты хоть разумеешь, кому грубишь?

Подкрепляя брошенную угрозу, толстяк закатал рукав сутаны и горделиво показал браслет со знаком глаза.

– Личина правильника. Неужто обещанным наказанием будет обличающая проповедь. Или на сей раз ты ограничишься нравоучением о зловещем проклятии, которое покарает любого за нарушение судьбинных правил? – с откровенной усмешкой уточнил Пол-лица.

В возникшей тишине сделался хорошо слышимым крик петуха, долетавший от самой околицы. Ошарашенный невиданным хамством правильник беззвучно шевелил губами в поисках достойного возражения. Яростно сжав кулаки он, наконец, смог собраться с мыслями и выпалил:

– Кто ты? Предъяви личину! Сейчас же!

Пол-лица не стал противиться, невозмутимо продемонстрировав сначала одно запястье, а затем и другое. Обе руки оказались совершенно свободны от каких-либо браслетов. Лишь на правом запястье виднелся еле заметный шрам, бледной полосой пересекавший кожу у кисти.

– Где личина? Не может такого быть. Если только ты не смертник, —

севшим голосом пробормотал толстяк.

– Сообразил все-таки. А я уже распереживался не захочешь ли ты убедиться, что и на моем заду личины нет. Как-то не пристало правильнику в харю голым задом тыкать, – подтвердил Пол-лица, комически изображая озабоченность.

– Что ты делаешь на вверенной правильникам земле? – сквозь зубы спросил толстяк.

– Вверенная правильникам земля начинается в предместьях. Окрестные селения открыты для смертников. Но так уж и быть, поведаю, чем я занят. Я тут гуляю, – выдержанно объяснился Пол-лица.

– Разумеется. Прогуливаешься и походя враки рассказываешь, как избавляешь от проклятий за горстку монет. Твои лживые речи, отродье, не пошатнут веру людей в истинность правил. Только их неукоснительное соблюдение убережет от проклятий. А правильники будут неустанно за этим надзирать, как им и положено, – высокопарно заявил толстяк, косясь на женщину, пораженно созерцавшую перепалку.

– Зря распинаешься. Неужели запамятовал, что у меня нет личины, и я могу попрать сколько угодно правил, не страшась проклятий. Лучше прибереги свой яд для бедных умом. Смертники ему неподвластны, – насмешливо посоветовал Пол-лица.

– Рад бы, да не получится. Призвание обязывает постараться вразумить даже такую сволочь, как ты. А если не выйдет, то прибегнуть к иным способам смирения. Дабы смертник не причинил вред доверчивому народу, – как по написанному отчеканил толстяк.

Словно обозлившись на пустозвонство правильника из-за клети выскочила косматая собака и принялась остервенело облаивать спорщиков. Но тут же получила нагоняй от живенького старичка, обреченно поспешавшего на крики, разносившиеся по всей деревне. Отогнав не унимавшегося пса, старичок осмотрительно сгорбился, будто предчувствуя неизбежный удар.

– А вот и староста явился. Скажи-ка, с каких это пор ты стал смертников нанимать? – накинулся на старичка правильник.

– Да как вы могли такое помыслить, господин. У нас деревня порядочная. Мы всегда правилам истинным следовали, – пустился в оправдания староста, нервно хватая седую бороду.

– Вы им следуете только потому, что боитесь проклятий, карающих каждого, кто их нарушит. А ведь правила существуют не для того чтобы напугать. Они наставляют нерадивых глупцов на стезю мирной жизни, воспрещая убивать без дозволения, перечить воле своего господина, вредить достатку других и заниматься неподобающим для их личины ремеслом. Неужто ты удумал, что служителю судьбинных правил приличествует быть рядом со смертником. Раз ваша захудалая деревенька не уважает мой труд, полагаясь на таких шарлатанов, то и мне здесь торчать незачем. Сами личины ищите, а я больше не выдам ни одной, – властно махнул рукой толстяк, хитро

поглядывая на старичка.

– Помилуйте, господин. Мы отродясь со смертниками дел не имели. Ежели забредет какой, так его сразу гонят. Не серчайте. Пожалуйте в хату, чего вам тут мерзнуть. Я уж обо всем позабочусь. Всех сторонних за околицу выпровожу, – затараторил староста.

– За такое оскорбление с тебя причитается. Тремя десятками яиц не

отделаешься, – смягчаясь, бросил толстяк, и самодовольно глянув на Пол-лица,

чинно прошествовал в дом.

Удостоверившись, что правильник плотно затворил дверь, старичок ненавистно зыркнул на смертника, но в остальном раболепного образа не порушил.

– Не взыщите за мои дурные речи. Вы уйдете, а нам с господином правильником еще не раз свидеться предстоит. Так что не смущайте простой люд и ворочайтесь туда, откудова пришли, – натужно изображая почтение, попросил староста.

Пол-лица понимающе кивнул, однако исполнять пожелание старичка не торопился.

– Все зависит от тебя. Ты еще можешь избрать для ребенка любой путь, – напомнил смертник, обращаясь к женщине не смевшей шелохнуться.

– Ты еще что тут забыла? Опять бреднями своими кого ни попадя донимаешь? Твой батька пас коров, как и твой муж. И дитю пастухом быть значица. От прадедов еще пошло. У кого народился – там и пригодился. Порядок таков. Весь честной люд его блюдёт. От господ до распоследней нищенки. И не бабе поперек течения лезть. На деревню тень наводить. А ну иди отседова! Кому сказано! – взвился старичок, грозя узловатым пальцем.

Женщина сжалась под строгим взглядом старосты и заторопилась в сторону мазанки, приткнувшейся у края оврага.

– У вас, смертник, уговор с купцом помнится? Вот и отправляйтесь к нему. А деревенских не трогайте. Мне вам уплатить нечем. Яиц больше нету. Все господину правильнику ушли, – позабыв про всякую доброжелательность, заворчал старичок.

Без прощаний расставшись со старостой, Пол-лица неспешно вышел на тропинку, ведущую к срубу. В понурых раздумьях он застал восход солнца, изгнавшего сумеречную дымку под защиту нехоженых зарослей.

– Кто предупреждал? Я предупреждал! После таких воплей проклятие точно умотало. А все твое никчемное сердоболие, – оседлал излюбленную тему очевидностей летунец.

– Ну кто же знал, что тут правильник окажется? Как будто это утро было недостаточно паршивым, – развел руками смертник.

– Что с проклятием решать будем? – высунувшись из бурдюка, осведомилась рыбина.

– Теперь уж времени в обрез. Придется ловить на живца, – безрадостно рассудил Пол-лица.

– Неужто собственную башку подставишь ради этого жмота. Он даже

задаток зажилил. Пусть с ним проклятие забавляется. Ты себе полегче дело враз сыщешь, – убеждал летунец.

– Что поделать. Такова работа смертника – умирать за других, – грустно улыбнулся Пол-лица.

– Но можно же выбирать за кого жизнь отдать. Я ради всяких

прохвостов ни за что бы подыхать не взялся, – не уступал летунец.

– Те, за кого голову положить не зазорно, платить не станут. У таких

людей просто не бывает денег. Все отбирают плуты, да лицемеры. Вот и приходится идти на смерть за самых отвратных и почему-то уважаемых в народе господ, – завершил спор Пол-лица.

Занятая беседой парочка ходко прошла через деревню и оказалась перед приземистым хлевом. Непередаваемый запах прелого сена вмиг загнал летунца под воду. Громкий всплеск привлек внимание чумазого скотника заправски махавшего вилами. Заинтересовавшись странными звуками, он вознамерился подойти поближе, но распознав в подозрительном субъекте смертника, немедленно вернулся к расчистке хлева.

– Вроде бы у этого база проклятие след оставляет, – вслух припоминал Пол-лица, старательно перешагивая коровьи лепешки.

Отойдя подальше от любопытного скотника, смертник вытащил из котомки сверток выделанной кожи, хранивший окуляр с ремешком и потертую рукоять кинжала без клинка. Пол-лица пристроил окуляр к правому глазу, а ремешок накинул поверх капюшона на манер повязки. Всматриваясь сквозь мутное стекло в землю изрытую копытами, он поначалу не заметил ничего необычного. Но вдруг одна из ямок заполнилась слабым свечением, а вслед за ней засияла целая дорожка бирюзового цвета.

– Дай угадаю. Свежий след в том же месте. Проклятие, конечно, уже удрало, – изрекла рыбья голова, вновь появившись над водой.

Смертник раздосадованно сорвал с глаза окуляр и свечение тут же исчезло, оголив привычную серость грязи.

– Ты догадлив. Остается узнать, как проклятие напакостило сегодня, —

угрюмо подтвердил Пол-лица, покидая вонючий баз.

Одолев небольшой подъем, смертник вышел прямиком к срубу с заколоченными окнами и расстроился еще пуще. У коновязи стояла пара гнедых лошадей в изукрашенных уздечках. Неподалеку на траве лежали новенькие седла, прикрытые чистыми попонами.

– Под навес бы хоть закинули. От росы же намокнут. Сразу видно хозяева денег не считают, – подметил летунец.

– Кого еще нелегкая принесла? Вчера же их не было. Надеюсь не очередные правильники. В этой деревеньке и так уже не продохнуть от важных персон, – заглядываясь на статных лошадей, ворчливо гадал Пол-лица.

Безошибочно решив, что животные не способны рассказать о хозяевах хоть что-то дельное, смертник подошел к дубовой двери и постучал. Внутри сруба послышался топот, прервавшийся грохотом вперемешку с вереницей отборных ругательств.

– Треклятая лавка! Кто там еще? – страдальчески простонал баритон из-за двери.

– Смертник, – поспешила отозваться рыбина.

– Какой-то чудной у тебя голос. Может ты проклятие, которое

смертником прикидывается? – усомнился баритон.

– Вряд ли здешнее проклятие сумеет принять облик смертника. Уподобиться человеку под силу только самым могучим из них, вроде посмертий. А они обычно зарождаются после убийства знатных особ. Если ты не пришиб какого-нибудь королька или на худой конец барона, то бояться нечего, – заверил Пол-лица.

– Что столбом встал? Пускай! – распорядился гнусавый голос в срубе.

Петли скрипнули, и в возникшую щель сунулось озабоченное лицо.

– Кажись не проклятие, – неуверенным баритоном сообщило лицо, раскрыв дверь во всю ширь.

Стоило смертнику переступить порог, как тотчас ему навстречу бросился коренастый мужик, одним движением отпихнувший на лавку незадачливого обладателя баритона.

– Пол-лица ты убил проклятие? Ну молви! Убил? – хватая смертника за складки плаща и чуть ли не вешаясь на него, гнусавил мужик.

Едва держась на ногах под грузом котомки, бурдюка и порывистого мужика, Пол-лица прокряхтел:

– Может, сперва представишь своих гостей?

– Понимаю, открыто говорить при них остерегаешься. Напрасно. У очага кости греет самый щедрый закупщик моего скота – господин Пилий. А этот пентюх, что на лавку опять улегся – слуга евонный. Они, вишь ли, проведать меня сообразили. Из города-то я убёг, как только мне проклятие докучать стало. Думал, в глухомани отсижусь, оно и отвяжется, но все чаяния впустую. Видать я очень лакомый кусок для поганой твари, раз отстать не хочет. Ну вот, значица, вместе со мной и мясо дешевое из города пропало. Я кому ни попадя вести дела не доверяю. Покупателям приходится ко мне наведываться, чтобы о сделке потолковать, – затравленно озираясь, болтал мужик.

Пилий, не отходя от очага, взыскательно оглядел смертника, словно прицениваясь к очередному бычку, пригнанному на убой, и деланно склонил плешивую голову. Потиравший ушибленный бок слуга поприветствовать Пол-лица не пожелал, предпочтя безотложно убраться подальше от ненавистной лавки. Смертник удостоил гостя небрежным кивком и спросил:

– То-то я смотрю какой-то дом для купца негожий. А ты, получается, схорониться тут решил, когда из города убежал. Отчего сразу не рассказал?

– Как-то к слову не пришлось, – оправдался купец, уныло взглянув на скудное убранство сруба, заключавшееся в нескольких лавках заваленных тюфяками и маленьком столе. – Занял лучшее, что было. Староста вообще предлагал в мазанке у хлева разместиться. Не хотел, небось, мне халупу свою отдавать. Но я напомнил ему, что деревенские мои стада пасут. Будет упрямиться – всех лишу работы.

– Тяготы твоего новоселья мне без надобности. А вот то, что ты проклятие в городе подцепил весьма важно. Значит, именно там правило

нарушил. Только вот какое? По-прежнему не помнишь? Или при первой нашей беседе тоже к слову не пришлось? – прищурившись, уточнил смертник.

– Не убил выходит. Иначе бы сызнова теми же вопросами меня не терзал. У порога-то не торчи. Проходи, располагайся, – закрывая дверь, попытался неуклюже увильнуть от откровений купец.

– И не убью, покуда ты хвостом крутить будешь. Чтобы с проклятием расправиться надобно его породу выяснить. Проще всего, понять какое правило ты преступил. По положенному за это наказанию и повадкам проклятия, я сумею распознать, с чем мы дело имеем, – умостившись на краю лавки, объяснил Пол-лица.

– Без всяких выяснений могу уверить, что порода у него сволочная. В хлеве опять корову околевшую нашли и вдобавок молоко утреннего удоя скисло. Что проклятию нужно-то от меня? В городе мясо прямо на глазах протухало. Здесь уже десяти голов из стада лишился. Ох, разорит оно меня! Дед с облезлой коровенки начинал и к концу жизни успешнейшим купцом слыл. А я токмо убытки считаю! – гневно сжимая дубинку, висевшую на поясе, негодовал купец.

– Значит, дед достойным людям не пакостил. Проклятие не случайно коров изводит. Должно быть, ты объегорил кого-то равного или более высокого по происхождению. Вот через нажитое добро расплата и идет, – предположил смертник, подозрительно вглядываясь в раскрасневшуюся рожу купца.

– Я всегда торговлю честно вел! Вон, хоть у Пилия спроси. Он никогда свежесть и вес купленного мяса не проверял и ни разу недовольства не выказал. Все наши уговоры на взаимном доверии зиждутся, – артистично возмутился купец.

– Ну, если ты совершенно невинен, то приобрел бы у правильника откупную грамоту. У тебя-то точно средства на нее сыщутся. К смертникам обычно обращаются, когда хотят огласки своих проступков избежать. А раз ты молвы людской и сплетников не страшишься, иди каяться к правильникам. По счастью в деревне один уже бродит. Позвать? – Демонстративно вскочил с лавки Пол-лица.