Текст книги "Отважное сердце"

Автор книги: Робин Янг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 40 страниц)

Часть 1
1286 год

 
…Звезд движенье следил вещий муж с высокой вершины.
Глядя в прозрачную твердь и сам с собой рассуждая:
Марса лучи – что значат они? Короля ли кончину
Нам предвещают они, разгораясь, иль судьбы иные?
 

Гальфрид Монмутский.

Жизнь Мерлина

1

Это был глас Божий. И Бог гневался.

Дворецкий короля, лавируя между столами и скамьями, поморщился, когда небеса над головой разверзлись и землю вдалеке сотряс страшный удар. В другом конце залы какой-то молоденький слуга склонил голову, и старый дворецкий решил, что тот молится про себя. Разразилась сильная гроза, обрушившись на башни и стены с бойницами. Она безжалостно погасила тусклый свет полуденного солнца, и замок погрузился в вечерние сумерки. Ощущение нависшей надо всеми смертельной опасности, порожденное возникшими несколько месяцев назад слухами, сейчас достигло такой остроты, что Гутред, который поначалу лишь презрительно фыркал, заслышав досужие сплетни, и сам поддался ему.

Небо раскроила очередная молния, и он задрал голову вверх, туда, где скрещивались в неверном свете факелов потолочные балки, содрогнувшись при мысли о том, что было бы, попади небесный огонь прямо в крышу. Перед его внутренним взором возникла библейская сцена: падающее дождем ослепительно-белое пламя, валяющиеся на полу обугленные тела с зажатыми в руках ножами и кубками. Вот только восстанут ли они так же, как и падут? Дворецкий опустил взгляд на кувшин, который сжимали его покрытые старческими коричневыми пятнами руки. А он сам? Полуприкрыв глаза, Гутред уже начал читать про себя молитву, но потом остановился. Это чепуха. Просто пришла одна из тех зловещих мартовских гроз, которые заставляют древних старух бормотать невесть что, а клирикам дают лишнюю возможность воззвать к милости Всевышнего. Но, возобновив свое неспешное странствие между столов, он не мог отмахнуться от внутреннего голоса, который нашептывал ему, что слухи появились задолго до того, как север приоткрыл свою чудовищную пасть и засыпал Шотландию мокрым снегом с градом.

Покрепче прижав кувшин к груди, дабы не пролить ни капли чудодейственной влаги, дворецкий поднялся по деревянным ступенькам на помост, вознесшийся чуть ли не к самому потолку в конце залы. С каждым шагом он поднимался над головами лордов, королевских служащих, слуг, собак и приживальщиков, которые сражались за свободные места и благосклонное внимание сильных мира сего внизу. Гутред уже видел, как привратники по команде управляющего вытолкали взашей нескольких юнцов, проникших в залу без приглашения. Празднества всегда сопровождались суматохой: конюшни оказывались переполненными, помещения для господ – неподготовленными, послания терялись, слуги от чрезмерной спешки становились неуклюжими, а их господа легко выходили из себя по любому поводу и без оного. Тем не менее, невзирая на подобные казусы и отвратительную погоду, король, похоже, пребывал в благодушном настроении. Он хохотал над чем-то, сказанным епископом Глазго, когда Гутред подошел к его столу. Лицо короля раскраснелось от выпитого и жара, исходящего от очагов в зале, и он пролил вино себе на платье. Солома на полу вокруг стола, занимавшего все пространство помоста, еще утром свежая, уже прилипала к ногам от крошек медовых пряников, пролитого вина и кроваво-красной густой подливы. Гутред одним взглядом окинул богатый арсенал серебряных тарелок и кубков, простым наклоном головы давая понять, что готов подлить вина тем, чьи кубки уже пусты. По обе стороны короля расположились восемь мужчин. Их громкие голоса соперничали с грозой и друг с другом, так что старому дворецкому пришлось низко наклонить голову, чтобы быть услышанным.

– Еще вина, милорд?

Не прерывая разговора, король Александр протянул свой кубок, который был вместительнее остальных и украшен драгоценными каменьями.

– Я полагал, что мы разрешили это недоразумение ко всеобщему удовлетворению, – угрюмо заявил он своему собеседнику с левой стороны. После того как дворецкий подлил ему кроваво-красного вина, король сделал большой глоток.

– Прошу простить меня, милорд, – возразил тот, накрывая свой кубок ладонью, когда к нему подошел дворецкий, чтобы наполнить его, – но просьба…

– Благодарю тебя, Гутред, – обронил король, когда дворецкий перешел к епископу Глазго, который уже держал свой кубок наготове.

На скулах у мужчины заиграли желваки.

– Милорд, просьба об освобождении пленника исходит непосредственно от моего зятя. Будучи его родственником и юстициаром [11]11
  Юстициар – верховный судья и наместник короля. В то время в Шотландии существовали три юстициара: в Галлоуэе, Лотиане и Скоттии.


[Закрыть]Галлоуэя, я не могу позволить себе не привлечь к его ходатайству того внимания, коего оно заслуживает.

Король Александр нахмурился, видя, что Джон Комин не сводит с него пристального взгляда своих темных глаз. Лицо лорда Баденоха казалось восковым в свете факелов, и его выражение было столь же мрачным и строгим, как и его наряд: черный шерстяной плащ, подбитый на плечах серебристым мехом волка, цвет которого столь точно соответствовал его шевелюре, что было практически невозможно отличить, где начинается одно и заканчивается другое. Из-под складок плаща едва проглядывал герб, украшавший его камзол: красный геральдический щит с вышитыми на нем тремя белыми снопами пшеницы. Король поразился тому, как сильно походил на своего отца Рыжий Комин [12]12
  Некоторые историки называли «Рыжего» Комина еще «Красным» или «Алым».


[Закрыть]– то же самое холодное высокомерие и суровое выражение лица. Интересно, все ли мужчины в роду Коминов такие? Это что, наследственность, передается из поколения в поколение? Взгляд Александра обежал сидевших за столом и остановился на графе Бучане, главе рода Черных Коминов, [13]13
  А «Черного» Комина называли «Темным» по цвету его лица.


[Закрыть]именуемых, как и Рыжие Комины, по цвету его герба: черный геральдический щит с тремя белыми вязанками пшеничных колосьев. В ответ Александр удостоился брошенного украдкой взора. Не будь они столь полезными сановниками и управителями, он, пожалуй, удалил бы их от своего двора еще много лет назад. По правде говоря, в обществе Коминов он чувствовал себя скованно.

– Как уже сказал, я подумаю об этом. Томас Галлоуэй был заключен в темницу более пятидесяти лет тому. Нет сомнения, еще несколько недель в заключении не составят для него большой разницы.

– Даже лишний день, проведенный в застенках, должен показаться невиновному человеку вечностью, – с деланной небрежностью ответил Джон Комин, но в его тоне безошибочно читался вызов.

– Невиновному? – Голубые глаза Александра опасно сузились. Он отставил в сторону кубок. Его хорошее настроение испарилось. – Этот человек поднял восстание против моего отца.

– В то время он был всего лишь мальчишкой, милорд. Это народ Галлоуэя избрал его своим предводителем.

– И мой отец позаботился о том, чтобы они кровью заплатили за это. – В голосе Александра зазвучала сдерживаемая ярость. Вино горячило кровь, и лицо его пошло красными пятнами бешенства. – Томас Галлоуэй был незаконнорожденным. Он не имел права называться лордом, и его люди знали об этом.

– Они оказались перед неприятным выбором – или позволить править собой бастарду, или увидеть, как их земли разделят между собой три дочери. Вы ведь наверняка понимаете, в каком безвыходном положении они оказались, Ваше величество?

В словах Комина Александру почудился скрытый намек. Неужели лорд Баденох позволяет себе сравнивать нынешнюю ситуацию с той, что сложилась в Галлоуэе более полувека тому? Но прежде чем король успел принять какое-либо решение, с дальнего конца стола прозвучал холодный голос.

– Своими разговорами вы мешаете нашему любезному хозяину насладиться трапезой, сэр Джон. Совет закончен.

Взгляд Джона Комина метнулся к говорившему, однако наткнулся на безмятежный взор Джеймса Стюарта, сенешаля, [14]14
  В Англии эта должность именовалась председатель суда пэров.


[Закрыть]и маска холодного высокомерия на мгновение слетела с лица Рыжего Комина, обнажив уродливую враждебность. Прежде чем он успел открыть рот, в разговор вмешался Роберт Вишарт, епископ Глазго.

– Хорошо сказано, сэр Джеймс. Наши рты сейчас должны наслаждаться пищей и благодарить Господа нашего за его щедрые дары. – Вишарт поднял свой кубок. – Великолепное вино, милорд. Из Гаскони, не так ли?

Ответ короля потерялся в оглушительном раскате грома, от звуков которого собаки вскочили и встревожено залаяли, а епископ Сент-Эндрюсский расплескал вино.

Вишарт довольно расхохотался.

– Если это и впрямь Судный день, тогда все мы восстанем с полными желудками! – Он сделал жадный глоток, и уголки его губ окрасились вином. Епископ Сент-Эндрюсский, который был настолько же тощ и мрачен, насколько Вишарт тучен и громогласен, запротестовал было, но Вишарт перебил его: – Вам известно не хуже меня, ваша милость, что если бы каждый такой день был объявлен Судным, то мы бы уже воскресли не менее дюжины раз!

Король собрался заговорить, но тут заметил внизу в толпе знакомое лицо. Это был один из оруженосцев свиты королевы, шустрый и способный француз по имени Адам. Его дорожная накидка блестела в свете факелов, а темные волосы намокли от дождя и прилипли ко лбу. Когда Адам проходил мимо очага, король заметил, что от его одежды валит пар. Оруженосец поспешно взбежал на помост.

– Милорд… – Адам остановился перед королем, дабы отвесить церемонный поклон и перевести дух. – Я привез вам послание из Кингхорна.

– В такую погоду? – полюбопытствовал Вишарт, но оруженосец уже склонился к королю и что-то негромко зашептал ему на ухо.

Когда Адам выпрямился, уголки губ короля дрогнули в улыбке, и румянец со щек пополз ниже, на подбородок и шею.

– Адам, ступай и приведи Тома. Скажи ему, пусть захватит мою накидку и оседлает коня. Мы немедля выезжаем в Кингхорн.

– Слушаюсь и повинуюсь, милорд.

– Что-то случилось? – спросил епископ Сент-Эндрюсский, когда оруженосец поспешно удалился. – Королева, с ней…

– Ее величество пребывает в добром здравии, – ответил Александр, уже не сдерживая улыбки. – Она хочет меня видеть. – Он поднялся на ноги. Послышался скрип отодвигаемых скамеек и шорох ног, когда все присутствующие в зале вскочили со своих мест вслед за королем. Кое-кто из них расталкивал изрядно набравшихся соседей по столу, чтобы те последовали их примеру. Король поднял обе руки и возвысил голос, обращаясь к ним. – Прошу вас, оставайтесь. Это я должен покинуть вас. А вы продолжайте веселье. – Он махнул рукой своему менестрелю, который немедленно заиграл на арфе, и звуки музыки на мгновение заглушили вой ветра.

Когда король отошел от стола, путь ему преградил Джеймс Стюарт.

– Милорд, молю вас, подождите до утра, – негромко посоветовал он. – Сегодня неудачный день для поездки, особенно по такой дороге.

Тревога, прозвучавшая в голосе сенешаля, заставила Александра приостановиться. Оглянувшись, он заметил то же самое выражение тревоги в глазах остальных мужчин за столом, за исключением Джона Комина, который о чем-то негромко разговаривал со своим родственником, графом Бучаном. На мгновение король заколебался, уже готовый вернуться на свое место и кликнуть Гутреда, чтобы тот подал еще вина. Но другое чувство, намного более сильное, победило. Последние слова Комина еще звучали у него в ушах горьким послевкусием. «Вы ведь наверняка понимаете, в каком безвыходном положении они оказались?»Да, Александр понимал, пожалуй, даже слишком хорошо, поскольку вопрос о наследовании престола назойливо преследовал его последние два долгих года, с того самого дня, когда наследник, на которого он возлагал все свои надежды, сошел в могилу вслед за его женой, дочерью и младшим сыном. Со смертью старшего сына оборвалась и линия самого Александра, как песня, которую не успел подхватить хор. Теперь лишь слабое ее эхо катилось над Северным морем, порожденное его трехлетней внучкой, ребенком погибшей дочери и короля Норвегии. Да, Александр очень хорошо понимал неприятный выбор, вставший перед народом Галлоуэя более пятидесяти лет тому, когда их повелитель умер, не оставив после себя наследника мужского пола.

– Я должен ехать, Джеймс. – Голос короля прозвучал негромко, но твердо. – Прошло почти шесть месяцев с моей брачной ночи, а Иоланда до сих пор не понесла, сколько мы ни пытались зачать ребенка. Если сегодня она примет мое семя, то, Божьей милостью, в следующем году к этому времени у меня будет наследник. Ради этого стоит рискнуть и пренебречь грозой. – Сняв золотой венец, который был на нем во время Совета и праздника, Александр протянул его своему сенешалю. Проведя рукой по волосам, примятым золотым обручем, он пообещал: – Я скоро вернусь. – Помолчав, он добавил, не сводя глаз с Джона Комина: – А пока что скажи лорду Баденоху, что я удовлетворю прошение его зятя. – Глаза Александра сверкнули. – Но подожди до завтра.

По губам Джеймса скользнула понимающая улыбка.

– Милорд…

Александр пересек помост, шагая по грязным следам, оставленным оруженосцем, сопровождаемый блеском золота на своем ярко-алом платье. Привратник у входа поклонился и распахнул перед ним двойные двери залы, и король шагнул через порог, оставляя позади плач арфы.

Стоило Александру оказаться снаружи, как ураган набросился на него, словно разъяренный зверь. Струи ледяного дождя хлестали по лицу, ослепляя его, когда он принялся осторожно спускаться по ступенькам, ведущим во двор. Иссиня-черный полог неба разорвал зигзаг молнии, и король недовольно поморщился. Грозовые тучи нависали так низко, что, казалось, они задевают крыши зданий, выстроившихся перед ним вплоть до внутренних стен, за которыми начинался крутой спуск к наружным бастионам. Со своего места на возвышенности поверх зубчатых наружных стен Александру открывался вид на королевский Эдинбург: его дома теснились на склоне каменистой гряды, на самой макушке которой пристроился замок.

Вдалеке, у самого подножия, он различил смутный силуэт аббатства Холируд, за которым высился черный скальный массив, теряющийся в тумане. На севере местность становилась ровнее, переходя в пастбища и поля, за которыми начинались топи и вересковые пустоши, обрывающиеся у берегов Ферт-оф-Форта, который англичане называют Шотландским морем. Над этой полоской воды, освещаемой частыми вспышками молний, тянулись поросшие лесом холмы Файфа [15]15
  Файф – графство в Шотландии.


[Закрыть]и дорога, по которой ему предстояло двигаться. Кингхорн, находившийся в двадцати милях отсюда, казался еще дальше, чем был на самом деле. Вспомнив мрачные и полные дурных предчувствий слова епископа Сент-Эндрюсского о том, что когда наступит Судный день, он будет именно таким, Александр помедлил, стоя на последней ступеньке. Дождь сек его лицо. Но, видя, как к нему бегом направляется Адам, он заставил себя ступить в грязь, представляя себе молодую жену, которая ждет его в теплой постели. А еще там будет подогретое вино со специями и тепло очага.

– Милорд, Том захворал, – окликнул его Адам, повышая голос, чтобы перекричать шум дождя. В руках он держал дорожную накидку короля.

– Захворал? – Александр недовольно нахмурился, когда оруженосец накинул ему на плечи подбитую мехом мантию. Том, который служил ему вот уже тридцать лет, всегда сопровождал короля в поездках. Адам тоже ловкий малый, но он любимчик королевы, прибывший в ее свите в Шотландию прошлой осенью. – Сегодня днем с Томом все было в порядке. Смотрел ли его лекарь?

– Он сказал, что в этом нет нужды, – откликнулся Адам, помогая королю перебраться через одну особенно глубокую лужу. – Осторожнее, сир.

Впереди горели фонари, и пламя внутри них металось, как птица в клетке, трепеща и бросаясь на стенки. Ветер донес до них голоса людей и ржание лошадей.

– Кто будет сопровождать меня?

– Том прислал вместо себя мастера Брайса.

Александр нахмурился еще сильнее, но Адам поспешно увлек его за собой в конюшню. В ноздри им ударил резкий запах соломы и конского навоза.

– Ваше величество, – приветствовал короля конюший, который держал в поводу прекрасного серого жеребца. – Я сам оседлал для вас Винтера, хотя и не поверил своим ушам, когда мастер Брайс сказал мне, что вы намерены отправиться в путь в такую-то погоду.

Александр перевел взгляд на Брайса, неразговорчивого тугодума, который менее месяца назад поступил в помощь Тому, сбивавшемуся с ног, ухаживая за королем и его молодой супругой. Александр намеревался приказать управляющему подыскать ему кого-нибудь порасторопнее, но из-за приготовлений к сегодняшнему Совету у него не нашлось на это времени. Брайс молча поклонился. Недовольно проворчав что-то себе под нос, Александр, внезапно протрезвевший, натянул перчатки для верховой езды, которые протянул ему конюший. Когда он влез на камень и уже оттуда перебирался в седло, широкая мантия запуталась у него в ногах, пачкаясь о заляпанные грязью сапоги. Он бы переоделся, если бы не боялся потерять столь драгоценное время. Пока конюший подтягивал подпругу, отчего Винтер нетерпеливо загарцевал на месте, двое оруженосцев вскочили на своих лошадей, которых вывели для них из конюшни. Обе были иноходцами, намного легче и меньше королевского скакуна. Адам сел на свежую лошадь, потому что загнал собственную кобылу на пути в Эдинбург.

Голос конюшего долетел к ним из-за завесы дождя.

– Доброго пути, милорд.

Адам первым двинулся по двору замка. Кони уверенно ступали по размокшей земле. Вечер еще не наступил, но в окнах сторожки уже горели факелы, и вокруг них сгущалась темнота. Стражники навалились на ворота, распахивая их, и трое всадников выехали на дорогу, круто сбегавшую вниз. Вскоре сторожка осталась позади, темной тенью нависая над ними, и пламя факелов превратило ее окна в жутковатые янтарные глаза. Когда они проезжали вторые ворота в нижней стене, стража с удивлением приветствовала своего короля.

По главной улице, протянувшейся через весь город, грязными потоками текла вода. Но улица была пуста, на ней не толпились люди и повозки, и король с оруженосцами пришпорили коней. Сильный ветер трепал их накидки и ерошил волосы, и к тому времени, как они выехали на окраину города, всадники уже промокли до нитки и промерзли до костей. Путь их лежал по открытой местности до самого Ферт-оф-Форта, а Эдинбург оставался у них за спиной.

Достигнув Далмени, они спешились у домика паромщика. С устья реки налетал сильный порывистый ветер. Темнота сгустилась и стала почти непроглядной. Пока Адам барабанил в дверь, король рассматривал двухмильное пространство бурной, угрожающе черной воды. Над далекими холмами вспыхивали молнии, и оттуда волной на них накатывался гром. Гроза смещалась к северу над Файфом.

Паромщик открыл дверь, держа в руках фонарь.

– Да? – хриплым голосом рявкнул он на шотландском диалекте. – A-а, это опять ты. – Бросив взгляд поверх плеча Адама, перевозчик явно смутился, разглядев в неверном свете фонаря лицо короля. – Ваше величество! – Он распахнул дверь во всю ширь. – Простите меня. Прошу вас, входите. Вы совсем промокли.

– Я направляюсь в Кингхорн, – сказал Александр, легко переходя с французского, на котором он разговаривал весь день в Совете, на грубый англо-шотландский диалект.

– В такую бурю? – Перевозчик с тревогой бросил взгляд на полоску песка, за которой в темноте высилась темная громада парома. – Это не самое мудрое решение.

– Твой король отдал тебе приказание, – резко бросил Адам. – И его не интересует, что ты думаешь по этому поводу.

Накинув на голову капюшон, паромщик прошел мимо Адама и остановился перед королем.

– Милорд, умоляю вас, подождите до утра. Вы можете переночевать в моем доме вместе со своими людьми. Здесь нет особых удобств, но, по крайней мере, сухо.

– Но ведь ты уже перевозил моих людей сегодня, и ничуть не возражал против этого.

– Это было задолго до того, как шторм разыгрался в полную силу. А сейчас… словом, милорд, это слишком опасно.

У Александра лопнуло терпение. Похоже, все только и делали, что стремились помешать ему увидеться с женой.

– Если ты боишься, тогда на весла сядут мои оруженосцы. Но я переправлюсь на тот берег любой ценой, и именно сегодня!

Перевозчик испуганно поклонился.

– Слушаюсь, милорд. – Он уже повернулся, чтобы идти в дом, но потом остановился. – Господь наш свидетель, что я не желал бы лучшей смерти, чем в обществе сына вашего отца.

Александр стиснул зубы, а паромщик скрылся в доме.

Вскоре он вернулся в сопровождении шести мужчин. Все они были монахами из аббатства Дунфермлайн, которому принадлежало право на паромную переправу еще со времен Святой Маргариты. Должно быть, их шерстяные рясы и сандалии служили жалкой защитой от пронизывающего ветра, но они не жаловались, сопровождая короля к кромке воды. Замыкали процессию Брайс и Адам, который подвязал железные стремена коней кожаными ремешками, чтобы они не причинили вреда животным во время переправы.

А она получилась долгой и беспокойной. Мужчины прятали лица от дождя, барабанившего по их капюшонам, а лошади вели себя беспокойно – неровное движение парома, который то поднимался на волны, то проваливался в пропасть между ними, пугало их. Ветер подхватывал клочья пены, швыряя ее в людей, и они вскоре ощутили ее соленый привкус на губах. Александр съежился на корме, закутавшись в промокшую меховую накидку, которую предложил ему паромщик. Гром понемногу стихал вдали, а вот ветер и не думал униматься, так что унылая песнь монахов, которую они затянули, склонившись над веслами, была едва слышна за его свистом. Однако, невзирая на явную тревогу перевозчика, паром благополучно причалил к пристани королевского городка Инверкейтинг.

– Мы поедем вдоль берега, – решил Александр, когда Адам взял Винтера под уздцы, чтобы свести с парома на мокрый песок. Кое-где в домах на возвышенности уютно подмигивали огоньки. – Так у нас будет хоть какое-то укрытие.

– Только не сегодня, милорд, – предостерег его перевозчик, принимая промокшую накидку, которую вернул ему король. – В некоторых местах прилив размыл дорогу. Вы можете оказаться отрезанными от всего света.

– Давайте поедем поверху, сир, – предложил Адам, освобождая стремена на королевском скакуне. – Так будет быстрее.

Решив, наконец, какой дорогой ехать, король с оруженосцами пришпорили коней. Путь их вел по поросшим лесом холмам к тропе, тянувшейся вдоль кромки обрыва. Под деревьями царила непроглядная тьма, однако нависшие над тропой ветви обеспечивали хотя бы призрачную, но все-таки защиту от ливня. Выехав из леса, они вновь оказались во власти урагана, который засыпал их пригоршнями дождя, пока всадники поднимались по извилистой тропе на вершину береговой гряды. Земля была топкой, и копыта лошадей вязли в ней, превращал путешествие в настоящую пытку. Адам возглавлял процессию, приказав Брайсу ехать за ним следом и криком предупреждать короля о наиболее опасных местах. Александр был очень опытным наездником, но его коню, в несколько раз превосходившему статью лошадок оруженосцев, было все труднее подниматься в гору, так что через несколько минут король безнадежно отстал от своих спутников. Ветер доносил крики его людей, но видеть их в наступившей темноте он не мог. Стиснув зубы и кляня себя последними словами за то, что не послушался совета сенешаля, он понукал Винтера, вонзая шпоры ему в бока и то и дело срываясь на ругань, пока, наконец, жеребец не начал встревожено храпеть. Перед мысленным взором короля по-прежнему стоял образ его молодой супруги в теплой постели, но теперь он цеплялся за него, как за спасительную соломинку.

Александр сражался со своим конем на крутом подъеме, и тот сердито прядал ушами и тряс головой, недовольный резкими рывками поводьев. Это было настоящее безумие. Король упрекал себя в том, что не послушал Джеймса и не стал дожидаться утра. Он уже собрался кликнуть своих оруженосцев и повернуть назад, чтобы переждать бурю в Инверкейтинге. Но тут темноту прорезала молния, и в трепещущем свете король разглядел острые скалы, нависшие над тропой впереди. За этим крутым обрывом лежал Кингхорн. До него оставалась миля или около того. Выпрямившись в седле, Александр опять вонзил шпоры в бока Винтера, вынуждая усталое животное двигаться вперед. Подъем стал еще круче, и до слуха короля донеслись пронзительные крики чаек, мечущихся над скалами. Он больше не слышал своих людей. Дорога превратилась в узенькую тропку, слева вздымались отвесные стены, а справа зияла темнотой бездна. Александр знал, что отсюда вниз до берега не больше ста футов, но, с таким же успехом, у его ног мог разверзнуться спуск в глубины ада. Конь поскользнулся, и он резко натянул поводья. От напряжения у него заболели руки.

– Вперед! – проревел он, когда жеребец оступился вновь, попятился и попытался повернуть вспять. – Вперед!

Перед ним возникла черная тень.

– Сир!

Александр испытал невыразимое облегчение.

– Возьми у меня повод, – крикнул он Адаму, стараясь перекричать рев урагана. – Мне придется спешиться. Со мной в седле Винтер не сможет подняться на вершину.

– Подождите, милорд, я подъеду ближе. Там, впереди, дорога расширяется. Я поведу вас.

– Осторожнее, я стою здесь на самом краю, – предостерег оруженосца король, чувствуя, как холодные струйки дождя текут ему за шиворот. – Где Брайс?

– Я отправил его вперед. – Адам втиснул свою лошадку между королем и отвесной скалой, которая вздымалась над тропой. Вспышка молнии осветила его напряженное лицо, когда он потянулся и схватил Винтера под уздцы, коленями заставляя собственную лошадь успокоиться.

– Отлично, парень, – сказал Александр, готовясь соскочить на землю. – Осталось совсем немного.

– Последнее усилие, милорд, – отозвался Адам и навалился на него.

Александр ощутил, как вздрогнул и потерял равновесие Винтер. Он решил, что жеребец охромел на переднюю ногу, и пронзительное ржание подтвердило его догадку. Король захлебнулся криком, валясь вперед, на деревянную луку седла. Он схватился за шею коня, чтобы не упасть, и ощутил острую боль, на этот раз в собственной ноге, когда что-то вонзилось в нее сбоку. Он еще успел понять, что это лошадь Адама и что оруженосец выпустил поводья его коня. А потом они с Винтером полетели в темноту.

Адам прилагал отчаянные усилия, чтобы успокоить свою запаниковавшую лошадь, слыша, как затихает внизу предсмертный крик короля. Через несколько мгновений ему удалось утихомирить свою кобылу и спешиться. Держа поводья одной рукой, он наклонился, чтобы стереть кровь с кинжала, зажатого в другой, о мокрую траву, растущую вдоль тропы. Покончив с этим, он приподнял короткую штанину и спрятал кинжал в ножны, привязанные к лодыжке. Осторожно ступая, Адам подошел к краю обрыва и принялся ждать, сдувая капли дождя с кончика носа. Через несколько минут темноту вновь прорезала вспышка молнии. Острые глаза Адама разглядели внизу какую-то неясную, бесформенную тень. Он ждал. Сегодня ночью должна была светить полная луна, но буря спутала все карты. С другой стороны, рев ветра и шум дождя заглушили крик короля, так что Брайс наверняка ничего услышал, хотя этому дураку полагается быть уже далеко. Последовала троекратная вспышка, и Адам вновь принялся вглядываться в темноту. Конь короля остался лежать на месте, но теперь Адам разглядел рядом и маленькую фигурку. Кроваво-красное платье Александра сияло в мертвенном свете молний, подобно знамени. Удовлетворенный увиденным, оруженосец вставил ногу в стремя и поднялся в седло. Даже если король выжил после падения, он все равно погибнет от холода, прежде чем кто-нибудь найдет его, а уж Адам побеспокоится о том, чтобы направить поисковую партию в другую сторону. Вонзив шпоры в бока лошади, он продолжил свой путь вперед и наверх, к Кингхорну, репетируя ложь, которую собирался преподнести молодой королеве.

Внизу, на пляже, умирающий скакун повернул голову. Кровь хлестала у него из глубокой раны на передней ноге. Именно перерезанное сухожилие вынудило Винтера потерять равновесие. Теперь же оно было неотличимо от остальных повреждений, полученных после падения. В нескольких футах от коня, раскинув руки, недвижно лежал его венценосный хозяин, держа голову под неестественным углом. Резкий порыв ветра, налетевший с Форта, приподнял край королевской накидки, и та захлопала по песку, но это было единственное движение, нарушившее мертвый покой пустынного места.

Сегодня погибшие не восстанут.

2

Мальчик задыхался, а конь под ним с бешеной скоростью несся по берегу, выбрасывая из-под копыт клочья мокрого песка и все дальше унося его от криков, эхом затихающих позади. Одной рукой стискивая поводья, мальчик всем телом откинулся назад в седле, почти стоя в стременах и надеясь остановить безумный бег лошади, пока мышцы не заныли от боли. Сильный ветер трепал волосы, швыряя их в глаза и ослепляя, а копье, которое он сжимал правой рукой, раскачивалось из стороны в сторону. Внезапно конь прыгнул вперед, и боль от вырвавшихся из руки поводьев пронзила мальчика насквозь. Скакун бешеным галопом устремился к полосе прибоя, и подросток выпустил копье, которое упало на песок под копыта коня и разлетелось в щепки. Издалека до него донесся голос, выкрикивавший его имя.

– Роберт!

Вцепившись в поводья уже обеими руками, мальчик из последних сил сражался с обезумевшим животным, крича от страха и отчаяния, а конь продолжал свой неумолимый бег к волнам, с шипением накатывающимся на берег. Море, сверкающая поверхность которого в лучах полуденного солнца искрилась ослепительными белыми брызгами, надвигалось, заполняя весь мир вздымающимися валами прибоя. Его оглушительный рокот стоял у него в ушах. И вдруг он ощутил страшный толчок. Небо опрокинулось, и на мгновение он увидел облака и чаек. В следующее мгновение мальчишка полетел головой в волны.

Холод оглушил его, и он широко открыл рот, набрав полные легкие соленой воды, с головой уйдя в пенную круговерть прибоя. Набежавшая волна перевернула его несколько раз, а потом потащила за собой. От ледяного шока и страха он утратил всякое представление о том, где находится верх, а где низ, и в груди поселилось сильное жжение. Он не мог дышать. И вдруг нога его зацепила дно. Размахивая руками, он вырвался на поверхность, хватая воздух широко раскрытым ртом. Следующая волна толкнула его в спину, повалила на колени и повлекла за собой вперед, но он умудрился удержать голову над водой. Устремив взгляд на берег, он, собрав последние силы, вырвался из цепких объятий прибоя. Шатаясь, в мокрой, облепившей тело тунике он вышел на песок, кашляя и отплевываясь, и только тут заметил, что море сорвало с его ног башмаки и острые края ракушек впились в босые ступни. Мальчик согнулся пополам, и вода хлынула у него изо рта и ушей.

– Роберт!

При звуках этого голоса мальчик выпрямился. По берегу к нему направлялась чья-то фигура. Сердце у него упало, когда он увидел сломанное копье, уменьшенную копию того, каким сражались рыцари, в руках своего наставника.

– Почему ты не подобрал повод? – Мужчина остановился перед мокрым насквозь мальчишкой, размахивая сломанным копьецом. – Оно испорчено! И все потому, что ты не способен выполнить самое простое указание!