Текст книги "Реквием"

Автор книги: Робин Янг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

– Нет, Ногаре! – резко бросил Филипп. – Трогать Темпл нельзя. Иудеи – другое дело. По ним никто в королевстве горевать не станет. Но воины Христа? – Он покачал головой. – Нам не нужны новые волнения.

– Их не последует, – упрямо возразил Ногаре. – Когда на Запад пришла весть о падении Акры, почти все люди обвиняли тамплиеров.

– Однако их великий магистр единственный во всем христианском мире стремится вернуть Святую землю.

– И без всякого толка. Сир, людей больше не заботят ни рыцари, ни их Крестовые походы. Они хотят жить в сильном и способном противостоять врагам королевстве.

– Вы правы. – Филипп внимательно посмотрел на Ногаре. – Но почему Темпл богат и могуществен? А потому, что все два столетия существования ордена над ним имел власть лишь один папа.

Ногаре кивнул:

– Мне это известно. – Он на секунду замолк. – Но если на папском троне будет сидеть наш человек, все легко уладится.

Филипп замер.

– Мы сможем решить две проблемы одновременно, сир, – сказал Ногаре. – Пополним казну и разберемся с Бонифацием.

– Но такое вообще невозможно. – Филипп пожал плечами.

– Все возможно, сир. Бонифаций – всего лишь человек и притом развращенный. Вам известны все его дела. Так давайте позаботимся посадить на его место более достойного. Тем самым мы принесем христианству только пользу. – Ногаре подошел к королю. – Я давно думаю об этом. Богатства ордена дадут вам настоящую свободу. А папа нам поможет. Один удар в нужном месте и в нужное время, и Темпл падет.

Илайя вышел из дворца. Ожидавший его Сэмюель о чем-то спросил, но погруженный в мысли рабби ответил не сразу.

– Извини, Сэмюель. Что ты сказал?

– Я сказал, мои свитки остались у короля. – Он двинулся ко входу во дворец. – Пойду попрошу их вернуть. Они мне нужны.

Илайя схватил его руку.

– Разве ты не видел, как озабочен король? Пошли поговорим с казначеем. Я уверен, он сможет их забрать.

21

Королевский дворец, Париж 21 августа 1302 года от Р.Х.

Уилл остановил коня посередине потока. Ливень превратил улицу в реку. Еще час назад крыши домов были раскалены солнцем, а теперь с них поднимался туман.

Он вгляделся в человека, преградившего путь, и удивленно воскликнул:

– Саймон!

Конюх был без плаща и весь промок. Уилл спрыгнул с седла, разминая тело после долгой езды.

– Ты…

– Да, я жду тебя. Слуга во дворце сказал, ты должен сегодня вернуться. – Саймон бросил взгляд на прикрепленные к седлу Уилла сумки. – Где ты пропадал?

– Ездил по делам короля. А что случилось?

– Меня прислал твой друг рабби, – хмуро проговорил Саймон.

– Илайя?

– Да. Рабби искал тебя. Он озабочен… нет, «озабочен» не то слово. Когда я ему сказал, что ты, наверное, отбыл по делам короля, он захотел поговорить с сэром Робером. Но его тоже не оказалось. Сэр Робер куда-то уехал с инспектором на неделю. Тогда рабби заставил меня поклясться, что, как только ты вернешься, я передам тебе его слова.

– Какие слова?

Саймон подождал, пока двое прохожих прошлепают мимо по грязи.

– Он сказал, что ты живешь в логове волка.

– Вот как?

– И что ты должен к нему прийти. Но это будет нелегко. – Саймон схватил руку Уилла, когда тот собрался вскочить на коня. – Сегодня утром по городу разнеслась весть, что в Иудейский квартал ворвались гвардейцы. Король изгоняет иудеев.

– Из Парижа? – недоверчиво спросил Уилл.

– Из Франции.

– Я ничего не знал, – пробормотал Уилл. – Когда это началось?

– Люди говорят, на рассвете. – Уилл поднялся в седло, и Саймону пришлось запрокинуть голову. – Хочешь, я пойду с тобой?

– Не надо. Один я доберусь быстрее.

Уилл кивнул другу и пустил коня легким галопом, углубившись за Большим мостом в переплетение улиц, ведущих к Иудейскому кварталу. Из-за ливня улицы почти пустовали.

Очень скоро начали появляться признаки беды. Навстречу шли люди, много людей. И все с круглыми красными отметинами на одежде. Один человек нес на руках двух плачущих мальчиков. За ним тяжело ковыляла женщина с мешком на плече. Две рыдающие девушки шли, тесно прижавшись друг к другу. Их длинные распущенные волосы прилипли к спинам. Уилл увидел завязшие в грязи башмаки. Владелец слишком торопился и не стал за ними возвращаться. Люди в домах наблюдали за исходом. В одном из окон мелькнула веселая улыбающаяся рожа. А вот и квартал.

Здесь повсюду сновали королевские гвардейцы. Конь возбужденно заржал, и Уилл остановился. На его глазах гвардеец ударом ноги повалил человека на землю. Его жена пронзительно вскрикнула. Человек пытался подняться, заслоняясь от ударов, но подбежали еще двое и быстро втоптали его тяжелыми сапогами в грязь. Другой мужчина вопил, прижимая к груди мешок, который гвардеец пытался у него вырвать. Отовсюду слышались крики и треск ломающихся предметов. Двери многих домов были открыты и сломаны, пожитки разбросаны по грязи – красный плащ, золотой канделябр, серебряный кувшин. Дальше по улице Уилл увидел, как ему показалось, сваленную в кучу одежду, но подойдя ближе, понял: это тела мужчины, женщины. Возможно, некоторые были еще живы. Но это никого не интересовало. Один из гвардейцев криком приказал Уиллу остановиться, но тот, не обращая внимания, двинул коня по узкой боковой улице к дому Илайи. Из-под сломанных ставен синагоги выползали струйки дыма.

Распахнутая дверь оранжевого дома висела на одной петле. На этой улице было тише, но повсюду также виднелись признаки разорения. Уилл привязал коня к шесту у дома и вошел в темную прихожую. Услышав за дверью кухни шум, он выхватил меч, подаренный Уоллесом взамен сломавшегося в Фолкерке фальчиона. Уилл его редко использовал и еще не совсем привык.

Он распахнул дверь кухни и медленно вошел. Пожилая женщина сидела с широко раскрытыми глазами, прижавшись спиной к стене. Ее загораживал старик с кухонным ножом в руке. У камина, скорчившись, сидели трое, окружая четвертого, распростертого на полу. Уилл успел разглядеть пятна крови на его одежде и плитках пола, а лишь потом узнал.

– Боже. – Он вложил меч в ножны. – Илайя.

– Отойди! – приказал один из иудеев, поднимаясь.

– Уильям? – донесся с пола слабый голос.

– Лежите тихо, – сказал другой иудей, прижимая руку к груди рабби.

Только теперь Уилл увидел, что случилось с рабби. Старика ослепили. Из зияющих рваных дыр на щеки струйками стекала кровь. На месте дыр прежде были глаза.

Он опустился на колени и взял руку Илайи.

– Что здесь произошло?

– Королевские воины, – отозвался иудей, который показался Уиллу знакомым. – Они явились сюда на рассвете. Сказали, что король Филипп повелел нас изгнать и забрать все наше имущество. Любого, кто протестовал, избивали. Некоторых убили. Илайя пытался их урезонить.

– Дайте мне поговорить. – Илайя пробовал сесть.

– Рабби, не надо!

– Нет, Исаак. Я должен поговорить с Уильямом. Один.

Почувствовав в слабом голосе рабби приказ, все начали собираться. Исаак наклонился к уху Уилла.

– Он долго не протянет, а нам нужно уходить из города.

– Уходите. Я останусь с ним. – Уилл дождался, когда все иудеи покинут дом, и посмотрел на Илайю. Невозможно было поверить, что это тот самый старик книжник, всегда такой живой и энергичный. За свою жизнь Уилл видел много смертей, но это бессмысленное насилие над беззащитными людьми взывало к возмездию. – Саймон передал мне ваши слова. Если бы я что-нибудь знал о готовящемся изгнании, то…

– И я не ожидал такого, – прохрипел Илайя. Он повернул голову, и на щеки стало проливаться больше крови. – Но речь пойдет о другом. Мне важно тебя предупредить.

Прошло несколько секунд. Наконец Илайя тяжело вздохнул.

– Я был во дворце и случайно подслушал разговор короля с министром. Ты его, конечно, знаешь. Это Ногаре.

Уиллу пришлось придвинуться к нему вплотную – Илайя говорил еле слышно.

– Он сказал, папа им поможет.

Илайя замолк.

– В чем? – спросил Уилл. – Что это значит?

– Один удар, – пробормотал рабби. – Один удар в нужное время и в нужном месте, и Темпл падет. Понимаешь, Уильям, у него сундуки пустые. Вот почему он сегодня расправляется с нами.

– Вы хотите сказать, что он намерен расправиться с орденом?

– Не знаю, – выдохнул Илайя. – Это все, что я услышал из их разговора. Слова произнес Ногаре.

Уилл задумался.

– Невероятно. Папа не станет помогать королю.

– Станет, если сильно надавить. Или еще хуже.

Они помолчали.

– У короля действительно конфликт с Бонифацием, – быстро произнес Уилл, – но он никогда не пойдет против Рима.

– Как же так, Уильям? Ты сейчас смотришь на меня, на то, что сделали со мной по его повелению, и говоришь с такой уверенностью?

Уилл отвел глаза от изуродованного лица Илайи, содрогнувшись как от удара.

– Нет, Уильям, зря ты думаешь, будто в ответ на твои молитвы Бог прислал тебе Филиппа. – Илайя скривился. Каждое произнесенное слово доставляло ему сильную боль. – За его троном стоит дьявол. Но ты его не замечаешь, не хочешь замечать – ведь король обещал помочь тебе отомстить. А что это будут за деньги, которые он в следующий раз даст для твоих шотландцев? – Илайя слабо взмахнул рукой. – Это будут наши деньги. Все вымазанные в крови иудеев.

Уилл закрыл глаза.

– Как тебе не стыдно, Уильям! Как тебе не стыдно отказываться видеть правду. Ты позволил мести захватить себя целиком и теперь пробавляешься пустыми надеждами. Ты презрел данные тобой клятвы. Больше ста лет люди служили идеалам братства, а ты отказался продолжать их дело из-за стремления отомстить. – Дыша с присвистом, Илайя сжал руку Уилла с пугающей силой. – Ты, глава «Анима Темпли», позорно сбежал, даже не попытавшись помешать великому магистру, затеявшему свой Крестовый поход. Но ты не имел права так поступать. Не имел права подвергать забвению дела Эврара, твоего отца, Калавуна, меня. Как ты посмел так безрассудно растоптать наши надежды! Как ты посмел, Уильям! – Илайя вырвал руку и отвернулся, стиснув зубы.

– Не говорите так, Илайя, – произнес Уилл подавленным голосом. – Я не… – Закончить фразу не получилось. Все оправдания бегства из Темпла и отказа от братства застряли у него в горле.

– Ты являлся командором Темпла, человеком чести. Эврар при мне всегда называл тебя достойным сыном своего отца. Тебя избрали главой братства, члены которого сумели подняться над предрассудками своего века. Они трудились на благо всех людей независимо от веры. Ты был таким, Уильям. И каким стал? Злым, ожесточенным. Наемником. Порученцем короля – тирана, вора и лгуна.

– Илайя, прошу вас…

– Филипп такой же злодей, как Эдуард.

Уилл, опустив голову, думал о цели, с какой прибыл в Париж с Уоллесом. С тех пор прошло несколько лет. Филипп продолжал кормить их обещаниями. Уилл думал о мизерных деньгах, которые король давал шотландцам, чтобы они отвлекали силы Эдуарда на севере. Он все это знал, но не позволял себе задумываться. Неспособный двинуться против течения, он старался держаться на воде, дрейфовать. Илайя наконец сдвинул его с мертвой точки.

– Я, – с усилием выдавил он, – не знаю, что делать. «Анима Темпли» возглавил Гуго де Пейро, союзник короля Англии. Тогда в Стирлинге меня должны были на следующее утро казнить, и Эдуард накануне пришел ко мне в камеру. Ему очень хотелось знать, почему я оказался в войске Уоллеса. Так он признался в своем глубоком презрении и к Темплу, и к братству, и к идиоту Гуго, которого цинично использовал, когда была нужда. Нет, Гуго никогда не позволит мне вернуться, я в этом уверен. Робер де Пари, мой единственный союзник в Темпле, и тот общается со мной неохотно. Вот что я наделал. – Уилл вгляделся в свои ладони, почти ожидая увидеть на них грязь. – Моя дочь давно от меня отвернулась. Война, в которой я проливал кровь, затянулась. Уоллес и его люди ушли в подполье. – Он покачал головой. – Понимаете, рабби, я заблудился.

– Надо искать выход. – Илайя нащупал руки Уилла и сжал. На сей раз очень слабо. – Поклянись, что ты будешь искать и найдешь. Поклянись памятью своих близких. Не позволь их надеждам умереть с тобой. Пусть наше дело останется жить в поколениях.

– Но как я смогу?.. – Почувствовав, что руки рабби выскользнули из его рук, Уилл схватил старика за плечи. – Илайя! Вы меня слышите? Я клянусь. Клянусь!

Но мертвый рабби молчал, глядя на него пустыми глазницами.

Темпл, Париж 28 августа 1302 года от Р.Х.

Пламя свечей колыхалось, и Мартину де Флойрану казалось, будто тени чуть покачиваются.

– Спустя сорок дней почерневший и опаленный свирепым солнцем Персиваль прибыл на эту землю и в отдалении увидел разрушенную башню. – Человек в сверкающем плаще, похожем на рыбью чешую, простер руку.

Мартин последовал за ней глазами, и ему показалось, что он видит эту темную башню за спинами выстроившихся вдоль стены братьев в масках. В душном помещении его знобило. Он с трудом подавил желание обхватить свою голую грудь руками. Стоя на коленях в одной лишь набедренной повязке, Мартин чувствовал себя голым под взглядами людей, надвинувших на глаза капюшоны. Его чуть подташнивало. Это началось еще во время ночного бдения, когда он стоял на коленях в темноте, объятый страхом и восторженным предчувствием. Мартин давно с нетерпением ждал этого момента, но когда он наступил, все было не так, как он ожидал. Дядя говорил, что этот замечательный день навсегда останется в его памяти. Но сейчас Мартин не чувствовал ничего, кроме противного страха.

– Персиваль вошел в башню и поднялся по винтовой лестнице в покои на самом верху. Они оказались пусты. На покосившемся помосте стоял сломанный трон. Окна покоев выходили на безмолвную, безжизненную пустыню. Пол вокруг помоста был усыпан человеческими костями.

Человек в плаще отступил в сторону, и Мартин вздрогнул, увидев действительно усыпанный костями пол. Свечи отбрасывали на них красноватое сияние.

– На троне сидел истощенный человек с опущенной головой.

Двое в масках двинулись вперед и раздвинули покрывающую стену черную ткань, которую Мартин прежде не замечал. За ней открылась ниша с помостом, где на разбитом троне сгорбившись сидел человек в плаще с капюшоном. Мартин затаил дыхание. Человек поднялся, чуть подавшись вперед, и простер руки ладонями вверх.

– Служи мне, – прошептал он скрипучим голосом. – Мой народ погиб, моя армия разгромлена. Служи мне.

Мартин посмотрел на братьев в масках, ища поддержки. Но пятьдесят четыре головы белых оленей взирали на него без участия. Человек заковылял к нему, и теперь Мартин мог чувствовать исходящий от него смрад.

– Служи мне! – Человек сбросил с плеч плащ.

Мартин с трудом подавил крик. Под плащом у человека оказалась лишь грязная набедренная повязка. И он весь был с головы до ног вымазан кровью. Она капала со слипшихся волос, стекала по щекам. У его ног быстро собралась лужица. Мартин увидел, что от трона к нему ведут кровавые следы.

– Что скажешь, Персиваль? – спросил человек в блестящем плаще. – Ты станешь ему служить? Будешь за него сражаться?

– Нет, – ответил Мартин, мотнув головой. – Нет!

Окровавленный опустился на пол, и его заслонил человек в блестящем плаще.

– И когда Персиваль отказал кровавому королю, день сразу сменился тьмой.

Мартин не мог остановить дрожь, когда все вокруг припали к полу и погасили свечи. Тишину нарушало лишь шуршание одежды и его порывистое дыхание. Он стоял на коленях, мучимый неизвестностью и моля Бога, чтобы все это наконец закончилось.

– Затем внезапно занялась заря. И она была нежна и прекрасна. – Голос человека в плаще подрагивал от благоговения. Он перестал прикрывать свечу рукой, и свет стал ярче. – Башня исчезла, и Персиваль оказался в зеленом лесу, где на поляне щипал траву белый благородный олень с великолепными рогами. Между деревьями Персиваль заметил величественную крепость со многими башенками и шпилями. Многоцветные флаги освещало утреннее солнце, свежий ветерок доносил чистые трубные звуки. Персиваль двинулся туда, зная, что найдет там товарищей, но крепость окружал широкий ров с водой, а мост был поднят. У рва стоял рыцарь в белоснежной мантии, не запятнанной ни кровью, ни грязью.

К человеку в плаще подошел другой и зажег свою свечу от его пламени. Когда фитиль вспыхнул, Мартин увидел перед собой высокого рыцаря в белой мантии и закрывающем лицо шлеме.

– Ты пойдешь со мной, Персиваль? – спросил рыцарь. – Мы перейдем вброд ров и войдем в замок. И нам будет там хорошо. Ты пойдешь со мной?

– Да, – прошептал Мартин. – Я пойду с тобой. – Он возвысил голос и вскинул голову, начиная понимать призрачность своих страхов. И теперь уже переживал, не заметил ли кто его трепета.

– Ты выбрал свой путь, – произнес человек в блестящем плаще. – И это мудрый выбор. Ты остался верен клятве, не поддался искушению и страху. Теперь тебе предстоит пройти последнее испытание. Самое рискованное. Но если ты мне повинуешься, все будет хорошо. Ты мне повинуешься, Персиваль?

– Я тебе повинуюсь.

– Тогда докажи! – Человек согнулся и откинул капюшон, открыв скалящийся череп.

Мартин в ужасе отпрянул. А человек в блестящем плаще протянул небольшой золотой крест.

– Плюнь на него. Докажи свою преданность. Докажи, что ты член нашего братства. Сделай это сейчас, или будешь наказан!

Мартин закрыл глаза, наклонился и, повторяя про себя «Отче наш», уронил на крест несколько капелек слюны.

Человек в плаще из рыбьей чешуи убрал крест. Затем поставил свечу на пол и сжал ладонью свою маску в виде черепа. Мартин подумал, что он собирается ее снять, но человек в плаще только что-то с ней сделал. Она изменилась. Теперь на Мартина смотрел молодой рыцарь с белым скуластым лицом и волевым подбородком. Длинные каштановые волосы спадали на лоб и виски.

– Ты прошел испытание, Мартин де Флойран. Теперь ты рыцарь. Вставай и прими поздравления братьев.

Человек в плаще отступил назад. Мартин с усилием поднялся. Рыцари сняли маски оленей и по очереди стали подходить к нему и целовать в обе щеки. Однако Мартин по-прежнему видел перед собой брызги своей слюны на оскверненном символе Христа.

22

У замка Винсеннес, королевство Франция 20 июня 1303 года от Р.Х.

На заболоченном берегу реки, в зарослях бледно-золотистого тростника высматривала рыбу цапля, стоя неподвижно, как часовой на посту. Чуть дальше на голубой воде покачивались утки. Их резкие пронзительные крики напоминали смех безумца. Над ними другие птицы отважно боролись с порывами ветра. А еще выше проплывали перистые облака.

Справа, довольно далеко от цапли, разворачивалась королевская охота с почти сотней участников. Егеря вели собак на коротких поводках, не позволяя им даже тихо заскулить. Непослушная получала удар палкой по задним лапам. Плотно прижав уши, собаки вынюхивали дичь. За егерями двигалась кавалькада придворных – министры, высшие чиновники, графы и герцоги в ярких бархатных плащах и шляпах, украшенных павлиньими и лебедиными перьями. Между конями сновали пажи и оруженосцы, подтягивая сбрую и передавая господам бурдюки с вином.

Главный сокольничий сэр Генри пустил коня вперед, решив отдать распоряжения двум слугам, несущим на спинах клетки, где на обложенных войлоком насестах сидело больше дюжины разных ловчих птиц: кречеты, крупные соколы, пара больших ястребов, красивый сакер и несколько серых сапсанов. Возбужденные криками уток хищники качали скрытыми под колпачками головами. Слуги терпеливо ждали, когда охотники решат, каких птиц выпускать. Охота шла уже несколько часов с ястребами и четырьмя соколами. В сумках лежали тушки трех диких уток, двух зайцев и одного фазана.

К сокольничему на лоснящейся черной кобыле подъехал Филипп.

– Сэр Генри, давайте проверим сноровку вашего нового питомца.

Генри поклонился и дал знак помощнику открыть одну из клеток. Придворные заулыбались, наблюдая, как слуга отвязывает пестрого сакера и, крепко держа за путы, усаживает на рукавицу сэра Генри. На рукавице Филиппа сидела Мейден. Он подъехал вплотную к Генри, глянул на реку. Утки переместились немного дальше по течению, но цапля оставалась на месте.

Генри произнес молитву за успех охоты и благополучное возвращение птиц:

– In nomine Domini volatila cali erunt sub pedibus tuis. Во имя Господа птицы небесные будут у твоих ног.

Филипп улыбнулся:

– Считаю до трех.

Слуги сняли с голов соколов колпачки, и птицы взлетели. Сакер воспарил наверх и влево от реки. Генри едва слышно чертыхнулся. Мейден подлетела к ближайшему дереву и грациозно устроилась на ветке. Филипп внимательно наблюдал, как она чистит дымчатые перья, а затем расправляет крылья для полета. Через несколько секунд Мейден взлетела. Все восхищенно наблюдали, как, используя воздушные потоки, соколиха поднимается все выше к облакам. Сакер последовал за ней. Утки, почуяв опасность, затихли, но цапля даже не подняла голову. Два хищника теперь превратились в серые пятнышки на бескрайнем небе.

К королю подъехал Уилл.

– Она действительно прекрасна, сир.

Филипп улыбнулся, не отрывая ледяных глаз от соколов.

– И давно вы ее натаскиваете, сэр Генри?

Филипп скосил на него глаза.

– Я натаскивал ее сам. И у меня ушло на это двадцать пять дней.

– Самый короткий срок, за какой натаскивают соколиных птенцов, – заметил Генри.

– Я благодарю вас за милость, сир, – продолжил Уилл. – Охота доставила мне огромное удовольствие. Ведь тамплиером запрещено охотиться. Разве только на львов.

– Так у вас смиряют гордыню? – насмешливо проговорил Филипп.

– Устав не меняли со дня основания ордена.

Филипп окинул Уилла внимательным взглядом.

– Я удивляюсь, Кемпбелл, почему вы так долго оставались тамплиером, если орден вам настолько неприятен.

Уилл под этим взглядом внутренне поежился. Он не оставлял попыток войти в доверие к королю, но пока безрезультатно. К тому же всю первую половину года Филипп провел во Фландрии.

Ограбив иудеев, он направился отомстить за поражение у Куртре. В результате графство Фландрия надолго покорилось Франции. Вернувшись триумфатором в Париж, Филипп перевел свой двор в замок Винсеннес, где жил в детстве.

– Для меня превыше всего был долг, – ответил Уилл, пожимая плечами. – Я вырос в Темпле. Там мой дом и моя семья. Прозрение пришло не сразу. Потребовалось время, чтобы посмотреть на все другими глазами. Но, даже осознав свое несогласие с идеалами и уставом ордена, с его старейшинами, живущими золотым прошлым, которое уже никогда не вернется, я боялся его покинуть. И только союз с Эдуардом против моего отечества дал мне смелости сделать то, о чем я давно раздумывал.

Филипп кивнул, видимо, удовлетворенный ответом.

– Я слышал, на прошлой неделе вы получили весть из Шотландии. Полагаю, у нашего друга, сэра Уильяма, все благополучно.

Теперь Уилл встревожился уже по-настоящему. Значит, король за ним следит.

– Весть пришла не от Уоллеса, а от моей сестры. – Он не желал заводить разговор на щекотливую тему.

Письмо от Изенды было первым за все эти годы. Маргарет вышла замуж на племянника мужа Иды. Ждет ребенка. Письмо было отправлено пять месяцев назад. Значит, она уже родила. Дэвид вернулся к Уоллесу в Селкерк, но когда вождь ушел в подполье, он вернулся в Элгин, где пошел на службу к знатному лорду. Племянник победил в двух турнирах. Изенда писала, что за Элис ухаживает один из его друзей. Уилла порадовало, что Грей прислал к ним Кристин. Теперь, когда приспешники Эдуарда начали охоту за мятежниками, оставаться в Селкерке ей сделалось опасно.

После смерти Илайи Уилл ощутил себя еще более одиноким, несчастным и виноватым. Письмо сестры пробудило воспоминания. Ему захотелось бросить все и вернуться в отечество. В конце концов у него были родственники, семья. Может быть, еще не поздно начать жить как все нормальные люди? Он думал о Кристин, о том, что еще не все потеряно. Тем более что Роуз по-прежнему не желала замечать его присутствие. Когда он окликал ее в коридоре, она лишь ускоряла шаги, не поворачивая головы. Постепенно он перестал обращаться к ней, и теперь они просто молча проходили мимо друг друга.

Но Уилл не забывал клятву, данную Илайе. Разговор с рабби неожиданно всколыхнул в нем осознание, что он по-прежнему верит в идеалы «Анима Темпли» и по-прежнему считает себя его главой. Никто снимал с него этого звания, кроме его самого, и постепенно Уилл снова начал натягивать на себя мантию. По ночам во дворце он постоянно размышлял, что сделали бы на его месте отец, Эврар, сенешаль и другие. Вокруг вновь начали собираться их призраки и нашептывать советы. В конце концов он укрепился в мысли, что в первую очередь нужно проверить достоверность того, что тогда случайно услышал Илайя.

Восторженно переговариваясь, придворные поднимали головы к небу, где под облаками кружил сакер. Но Мейден нигде видно не было.

– Готовьте приманку, – крикнул Филипп оруженосцам. – На всякий случай.

– В ваше отсутствие, сир, я получил весть и от сэра Уильяма Уоллеса, – рискнул произнести Уилл. – Ходит слух, будто этим летом Эдуард опять пойдет на Шотландию. Уоллес интересуется, можем ли мы продолжать рассчитывать на вашу помощь деньгами. Он также надеется, что вы вместе с папой надавите на Эдуарда.

При упоминании папы лицо Филиппа посуровело, и Уилл пожалел о сказанном. Отношения между королем и папой были натянуты до предела. Он собирался перевести разговор обратно на Темпл, но не успел.

В небе появилась Мейден. Ярко освещенная солнцем, она стремительно ринулась вниз и как ударом молнии поразила ничего не подозревающую цаплю. Ее острые когти впились ей в голову. Вскоре подоспел сапсан, и они вместе начали терзать поверженную добычу. Разумеется, сердце цапли досталось победительнице Мейден.

Уилл украдкой посмотрел на Филиппа. Лицо короля освещала свирепая радость. Мейден и Филипп являлись родственными душами. Он точно так же целеустремленно преследовал добычу, порой гораздо крупнее его самого, а затем безжалостно с ней расправлялся. Фландрия усмирена, мятеж в Гиени жестоко подавлен. Сейчас подходила очередь папы Бонифация. В первый раз с тех пор, как Илайя рассказал ему о подслушанном во дворце разговоре, Уилл почувствовал страх. Если Филипп действительно намерен взяться за Темпл, то будет действовать как эта хищная птица – неумолимо и жестоко.

Словно угадав его мысли, рядом с королем материализовался Гийом де Ногаре. На министре было его обычное черное одеяние, однако вокруг плаща шла та же самая алая окантовка, что и вокруг королевской печати, хранителем которой он стал после гибели Флоте.

– Сир, – громко произнес Ногаре, бросив подозрительный взгляд на Уилла, – егеря видели в лесу следы кабана.

– Неплохо. – Филипп повернулся к придворным. – Что скажете? Загоним еще одну дичь и отправимся пировать?

В ответ ему раздались радостные возгласы. Филипп улыбнулся и пришпорил коня в сторону леса.

Замок Винсеннес, королевство Франция 20 июня 1303 года от Р.Х.

Роуз водила гребнем по густым черным волосам королевы. В некоторых местах зубцы застревали, и она принималась распутывать. Королева сидела, закрыв глаза, давая Роуз возможность как следует ее рассмотреть. С тех пор как двор прибыл в замок – две недели назад, – королева пребывала в дурном расположении духа. Видимо, потому, что король не пожелал взять ее с собой во Фландрию. Над верхней губой Жанны были заметные маленькие волоски. Маргарита предлагала их выщипать, но королева не пожелала.

Жанна была равнодушна к наведению красоты – ее больше интересовали книги и музыка, – не то что придворные дамы, проводившие время в обществе венецианских купцов. Ароматное мыло, гребни из слоновой кости, драгоценные ожерелья – ни о чем другом они не могли думать. Восхищались платьями друг друга в коридорах дворца, а затем злословили на сей счет за ужином в Большом зале. Как известно, служанок не замечают, и Роуз часто приходилось слышать язвительные замечания, какие они отпускали одна про другую. Она вообще вела себя не как остальные камеристки, которые выпрашивали у Жанны разные безделушки, а потом порхали по покоям, изображая принцесс, и судачили о мужчинах. Однажды, проходя по темному коридору, Роуз увидела Бланш с одним из слуг. Он прижимал ее к стене и, засунув руки под платье, целовал в шею. Ее поразило тогда лицо Бланш. На нем не было ни тени смущения. Лишь одна страсть.

– Интересно, кого они добыли на охоте?

Роуз вздрогнула, осознав, что королева открыла глаза и смотрит на нее.

– Я слышала, кабана, – ответила Маргарита, занимавшаяся платьями королевы. – Что вы желаете надеть на вечерний пир, мадам?

– Выбери сама.

В зеркале Роуз увидела, как Маргарита улыбается.

– Я думаю, красное с золотым. Да. Это будет красиво. – Маргарита радостно закивала. – Король не сможет оторвать от вас глаз.

Жанна неожиданно помрачнела.

– Оставьте меня на время. Я желаю поговорить с Рози.

– Конечно, мадам. – Маргарита укоризненно взглянула на Роуз и вышла, увлекая за собой Бланш и еще трех камеристок.

Сдерживая дрожь в руках, Роуз продолжала причесывать королеву.

– Я выросла в этом доме, Рози, – начала Жанна мягким, чуть сонным голосом. Ее глаза опять закрылись. – Меня привезли сюда ребенком, после смерти отца. Вскоре мать снова вышла замуж и отправилась в Англию. А со мной рядом все время находился Филипп. Учил меня сидеть в седле и всему остальному. Мы были как брат и сестра. А потом он стал моим мужем. Я люблю его с тех пор, как помню себя. – Жанна открыла глаза и сжала запястье Роуз, остановив гребень. – Мой муж красивый мужчина, это знают все. И потому я боюсь, как бы твоя страстная влюбленность не переросла в одержимость. Это очень опасно.

Отрицать что-то и оправдываться было бесполезно. Справедливость слов королевы подтверждали щеки Роуз, вспыхнувшие ярким румянцем.

Жанна отпустила ее руку.

– Ступай. Пришли Маргариту. Она закончит с моими волосами.

Роуз положила гребень и нетвердой походкой направилась к двери. Вошла в опочивальню камеристок. Стоявшие в круг девушки повернулись к ней. Разумеется, они все знали. Роуз сгорала от стыда, чувствуя себя перед ними совершенно раздетой. И Филипп тоже? Подумав об этом, она чуть не вскрикнула.

– Неужели ты действительно веришь, что он когда-нибудь на тебя посмотрит? – прошептала Маргарита, намеренно задержав взгляд на шрамах на руке Роуз.

За ней последовали другие девушки. Роуз подошла к окну и уставилась в него невидящим взглядом.

– Тебе надо быть осторожной, Рози, – тихо проговорила сзади Бланш. – Королеве это очень не нравится. Среди придворных так много красивых мужчин. На твоем месте я бы закрутила роман с кем-нибудь из них. Ты так хороша собой. Даже если не хочется, притворись. Пусть мадам думает, что ты забыла короля.

Роуз молчала. Когда за Бланш закрылась дверь, она опустилась на свою кровать. В ней кипела злость. Она ненавидела себя за то, что позволила чувствам вырваться наружу. Ненавидела злорадствующую подлую Маргариту и наивную глупышку Бланш, которые понятия не имели, что творится у Роуз внутри. Но больше всего она ненавидела королеву с ее хмурым одутловатым лицом. Закрыв глаза, она представила, как Жанна падает с коня и ломает себе шею. Королеву хоронят. Молчаливый и печальный Филипп посматривает на нее. А через некоторое время решается взять за руку и притянуть к своей груди. По его щекам струятся слезы. Они не станут торопиться, дождутся, пока закончится траур. От этого их страсть будет только острее и интенсивнее.