Текст книги "Реквием"

Автор книги: Робин Янг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

Уоллес молчал, устремив на Уилла свои голубые глаза. Рядом кто-то кашлянул. Подошел Грей, сплюнул в костер и кивнул Уиллу:

– Рад, что ты живой. – Он сел, глотнул из бурдюка воды. Затем посмотрел на Уоллеса. – Ночью умер брат Стивена. Сколько еще наших братьев приберет Господь?

Уоллес не ответил. Они посидели в тишине, время от времени нарушаемой кашлем Грея.

Поняв, что Уоллес продолжать разговор не намерен, Уилл нетвердо поднялся на ноги.

– Извини насчет этого. – Он показал на лиловый синяк на лбу у Грея.

– Это явилось еще одним доказательством, что тебя стоит спасать… брат.

Уилл улыбнулся.

– Я подумаю насчет твоих слов, – проговорил Уоллес ему вслед.

Уилл медленно двинулся по лесу, останавливаясь перевести дух. Никогда еще он не чувствовал себя таким слабым. Двое шедших навстречу приветствовали его, но большинство молчали, подавленные масштабами бойни при Фолкерке. Каждый потерял друзей или родственников.

Через поляну в центре лагеря шел Саймон с сумкой в руках. Увидев Уилла, он облегченно вздохнул.

– Я проснулся, увидел, что тебя нет, и вдруг подумал… – Саймон пожал плечами. – Ладно, не имеет значения.

– Что тут у тебя? – Уилл показал на сумку.

Саймон раскрыл.

– Вот.

Внутри лежал знакомый пояс с кожаными ножнами. Сердце Уилла екнуло.

– Как ты его нашел?

– В одной из келий в монастыре были свалены одежда и оружие. Я узнал ножны. Интересно, можно его починить? – Саймон показал на сломанное лезвие фальчиона.

– Мне тоже интересно. – Уилл встретил его взгляд. – Спасибо тебе, брат. И прости. – Он опустил голову. – Я был глупец, Саймон, сущий глупец. Мерзко относился к тебе, недостойно и вообще… – Он на секунду замолк. – Но теперь все будет по-другому. Я решил вернуться в Париж. У меня уже состоялся разговор с Уоллесом. Возможно, он поедет со мной, но я вернусь в любом случае, как только чуть окрепну. Там есть дела.

– Ты хочешь, чтобы я поехал с тобой? – спросил Саймон, глядя в сторону.

– Конечно.

– А Дэвид? Изенда?

– Они отправятся на север к нашей старшей сестре Иде. Дай Бог, чтобы она по-прежнему жила там.

– Дэвид этому не обрадуется.

– Я поговорю с ним сегодня, но вначале сделаю кое-что, очень важное. – Уилл протянул фальчион Саймону. – Пусть он пока останется у тебя.

Уилл направился к тому месту, откуда вчера доносились слова молитвы «Отче наш». Сейчас там, кажется, только что отслужили утреннюю мессу.

Он нашел Джона Блэра у ручья на краю поляны. Священник мыл руки.

Услышав шаги, он обернулся.

– Добрый день, отец, – произнес Уилл.

– И тебе доброго дня. – Джон Блэр направился к чурбаку, где рядом с дымящимся кадилом лежала Библия в кожаном переплете.

– Могу я исповедаться, отец?

Джон помолчал, удивленно вскинув брови.

– Конечно.

Уилл опустился перед ним на колени и заговорил. Вначале сбивчиво, затем отчетливее и громче. Он рассказал исповеднику о своей любви к Элвин, о том, как нарушил рыцарскую клятву и тайно с ней обвенчался, о рождении дочери. Рассказал о том, как Элвин предала его с Гарином, как ему не удалось вытащить ее из горящего дома, о падении Акры. Рассказал он и об убийстве Гарина, своего бывшего друга, и об убийстве тамплиера у Фолкерка. Он вспомнил все свои грехи, старые и новые, застоялые и свежие. А затем Джон положил на склоненную голову Уилла руки и все их ему отпустил.

17

Пристань, Париж 17 августа 1299 года от Р.Х.

День стоял ясный и ветреный. Над башнями Нотр-Дама кружили птицы, деревья на берегах Сены уже слегка тронул осенний багрянец. Через несколько месяцев наступит конец года и начнется новое столетие.

Уилл повернулся к Саймону.

– Здесь мы расстанемся. Ненадолго. – Он улыбнулся.

Саймон оглянулся в сторону Темпла.

– Странно возвращаться после всего.

– Сразу найди Робера. Расскажи ему что хочешь. Он имеет право знать. Остальным скажешь, будто ездил с поручением в Балантродох и задержался из-за войны.

Саймон кивнул:

– Это почти правда.

– Не имеет значения. Все равно проверить невозможно. После гибели Брайана ле Джея британский Темпл в смятении. – Уилл хлопнул Саймона по плечу. – Не тревожься.

– А ты… увидишься с Робером?

Уилла окликнул Уоллес. Он оглянулся. Пятеро шотландцев уже выгрузили из лодки поклажу и ждали на причале.

– Со временем.

Распрощавшись с Саймоном, Уилл направился к Уоллесу, забросив на плечо свой мешок.

У Гран-Шателе их остановили стражники, затем они прошли по Большому мосту на остров Сите. Живописную группу все провожали глазами. Уоллес всегда привлекал внимание своим ростом и комплекцией, и здесь, разумеется, тоже. В дорогой тунике, добротном плаще и сапогах красавец гигант шагал, гордо вскинув голову, по мосту мимо ошеломленных цветочниц и оборвавших разговоры лавочников. Его длинные волосы, сзади убранные в хвостик, открывали покрытое шрамами прекрасное лицо. Уилл подумал, что, наверное, в первый раз не видит рядом с ним верного Грея, оставшегося командовать войском.

Они приблизились ко входу во дворец, между Серебряной башней и Башней Цезаря. Хмурые стражники с почтением приняли протянутый Уоллесом свиток с печатью короля. Уилл оглядывал узкие окна башен и потирал подбородок. Он утром кое-как побрился на корабле. Вряд ли в королевском дворце сейчас окажется кто-нибудь из Темпла, но все равно, когда гвардейцы проводили их в зал приемов, он глубже надвинул на глаза капюшон.

Приняв в прошлом году решение вернуться в Париж, Уилл горел нетерпением отправиться в путь. Однако Уоллес не торопился, желая все сделать должным образом. И прежде всего сложить с себя полномочия регента королевства. Пышность, изысканные одежды и прочее ему претили. Он предпочитал жить по своим собственным правилам. Некоторое время спустя обязанности регентов согласились возложить на себя Роберт Брюс и Джон Комин. Уоллес остался этим доволен.

Между тем Эдуард вел свое войско по Шотландии. Захватывал замки, не встречая сопротивления, вторгался в города. Серьезных столкновений почти не было, и к концу лета, когда среди воинов началось недовольство, ему пришлось вернуться в Англию. Одержанная при Фолкерке кровавая победа обошлась ему недешево. Шотландцы радовались сообщениям лазутчиков, что англичане по пути домой были вынуждены есть своих истощенных коней.

Но война не закончилась, а лишь прервалась на время.

Лишь осенью Уоллес написал письма папе Бонифацию и королю Филиппу с просьбами аудиенции. К весне от обоих пришли приглашения встретиться и обсудить будущее Шотландии, которая по-прежнему жила без короля. Джон Баллиол пребывал в заточении у Эдуарда. Летом, заканчивая приготовления, Уоллес получил весть о мирном договоре, заключенном Эдуардом и Филиппом.

Уилла перед отъездом одолевали смешанные чувства. Предвкушение возвращения к прежней жизни омрачала печаль расставания с близкими. Ободрила весть, пришедшая из Элгина. Его старшая сестра Ида выразила готовность приютить семью Изенды, и они сразу отправились на север. Дэвид поехал тоже, торжественно заверив Уоллеса, что скоро вернется и будет сражаться в его войске. Перед отъездом племянник посидел с Уиллом. Затем Элис и Маргарет обнялись с ним по очереди, а Изенда, всхлипывая, надолго припала к брату. Следом пришла для Уилла пора прощания с Селкеркским лесом, рекой, ручьями, горными вязами. А вот какими словами он обменялся перед расставанием с Кристин, об этом не ведомо никому.

Слуга поспешил сообщить королю о прибытии гостей, оставив их ждать в большом зале приемов с величественными мраморными колоннами и шелковыми драпировками. Проходившие по залу пажи и придворные с хмурым любопытством оглядывали Уоллеса и его свиту. Когда Уилл достиг возраста Дэвида, этого зала здесь еще не существовало. Да-да, напомнил он себе с неприятным чувством, именно столько лет сейчас исполнилось его дочери.

Спустя десять минут дверь, за которой исчез слуга, отворилась, и появился худой вельможа с болезненным цветом лица. Он внимательно оглядел прибывших и коротким поклоном произнес:

– Сэр Уильям Уоллес, его величество король приглашает вас пожаловать в его личные покои.

Роуз стояла на коленях у двери, приникнув глазами к замочной скважине. Филипп вошел в покои, расстегнул рубашку. Она поморщилась при виде паутины шрамов на его спине. Однажды Жанна при ней сказала одной из камеристок, что боится прикасаться к его спине. Король начал надевать шелковый наряд, и Роуз представила, как она нежно проводит по его шрамам кончиками пальцев.

– Филипп Красивый, – выдохнула Роуз.

Так прозвали его подданные. Откуда это пошло, неизвестно. Говорят, прозвище придумал кто-то из придворных, и оно быстро прижилось. Теперь же его имя произносят, всегда прибавляя «Красивый», не только во Франции, но и во всем христианском мире. На разных языках прозвище французского короля имеет разные оттенки. На английском оно звучит грубовато, на итальянском, языке детства Роуз, вычурно и изящно. А вот на французском – тонко и нежно. Как мягкий шепот: Philippe le Bel.

Услышав шаги в коридоре, Роуз застыла, готовая вскочить на ноги, если дверная ручка повернется. Но постучали в дверь королевских покоев, и она снова прильнула к замочной скважине.

Филипп водрузил на свои светло-каштановые волосы венец, постоял, задумчиво глядя на дверь, затем неторопливо произнес:

– Войдите.

Первым в королевские покои ступил Гийом де Ногаре. Роуз неприязненно прищурилась. Она терпеть не могла гнусного аскета. Зато следующий за ним гигант ее поразил. Рядом с ним даже Филипп казался плюгавым. На гиганте была туника из крашеной шерсти, на поясе – огромных размеров меч. Значит, молва не врет: легендарный Уильям Уоллес действительно настоящий витязь из сказки. Во дворце уже несколько недель говорили о скором прибытии таинственного великана с дикого севера. Он поклонился Филиппу, а затем с непринужденной улыбкой протянул королю руку, как старому другу.

Филипп глянул на ладонь размером с большую тарелку и вежливо кашлянул.

– Сэр Уильям, давайте выпьем за ваше благополучное прибытие, – произнес Ногаре и кивнул стоящему у двери слуге.

Гигант опустил руку.

– Давайте.

Неловкость постепенно рассеялась. Слуга наполнил кубки вином.

– Присядьте. – Филипп показал на два табурета рядом с кроватью. – Вы, должно быть, устали с дороги.

Уоллес принял у слуги кубок и сел. Роуз затаила дыхание, боясь, что табурет не выдержит. Но, слава Богу, все обошлось. Рядом сел Филипп, но, к неудовольствию Роуз, его загородили трое из свиты Уоллеса, одинаково одетые – шерстяные плащи, туники. Она видела только их спины.

Как водится, вначале заговорили о пустяках, но Уоллес быстро перешел к делу.

– Милорд, я слышал, вы заключили с Англией договор, проговорил он, осушив кубок. – Это правда?

Один из людей Уоллеса подвинулся, и Роуз заметила, как Филипп переглянулся с Ногаре.

– Вести до ваших границ доходят быстрее, чем я думал. – Король помолчал. – Это правда, но могу вас заверить: мир с кузеном у меня временный. Пока я не улажу дела в Гасконии и Фландрии.

Весь последний год Роуз слышала много разговоров о Фландрии. За ужином в Большом зале, на выходе из Сент-Шапель и кое-что через эту самую замочную скважину. Она знала о плане захвата Фландрии, предложенном Пьером Флоте. Ногаре возражал против прекращения военных действий в Гасконии после всех усилий, какие там были приложены, но в конце концов доводы первого министра победили. Королевские войска в Гиене остались, но войну прекратили.

– Тогда мы сможем обсудить проблемы моей страны более подробно, милорд, – произнес Уоллес с облегчением.

– Вы можете гостить в моем дворце сколько пожелаете, – отозвался король. – Мы всегда рады видеть здесь наших шотландских друзей.

– Благодарю вас, милорд, но воспользоваться вашим милостивым гостеприимством я смогу лишь на одну ночь. Завтра я намерен отправиться в Рим на встречу с его святейшеством папой. Постараюсь возвратиться поскорее, а пока, если вам будет угодно, переговоры начнет мой советник и друг. – Уоллес показал на шотландца, стоявшего к Роуз спиной.

– Разумеется, я согласен. – Филипп встал. – Но мы еще встретимся за ужином и все подробно обсудим.

Видя, что встреча заканчивается, Роуз начала подниматься, но тут вдруг кто-то произнес ее имя. Она снова приложила глаз к замочной скважине, полагая, что ошиблась, и сразу отпрянула, когда слуга направился к двери. Метнувшись к кровати, она сбросила туфли, а когда слуга постучался, а затем открыл дверь, притворилась, будто надевает их.

– Вот она, ваша Рози.

Она подняла голову и встретилась взглядом с Филиппом. Он стоял в дверях ее комнаты, а рядом с ним… Роуз побледнела. Без бороды он выглядел моложе, но все равно его лицо оставалось для нее чужим. Множество чувств, среди которых доминировали радость, печаль и ненависть, всколыхнулось в ней одновременно.

– Сир, – позвал Ногаре из королевских покоев.

Филипп повернулся к Уиллу.

– Надеюсь увидеть вас за ужином. – Он вернулся к себе в покои, закрыв за собой дверь.

– Как ты здесь оказался? – прошептала Роуз, глядя на отца. Он заговорил, но она вскинула руки, отмахиваясь, словно его слова жалили как осы. – Нет. Я не хочу ничего слушать. – Она взялась за створку двери.

– Роуз!

Она замерла на мгновение, затем с силой захлопнула перед ним дверь, зло бросив перед этим по-французски:

– Я не желаю тебя видеть!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

18

Нотр-Дам, Париж 10 апреля 1302 года от Р.Х.

Филипп слушал речь министра, сжав подлокотники трона, который сегодня утром перенесли из дворца и воздвигли на помосте. Голос Ногаре отдавался эхом от стен древнего собора. По витражным стеклам сводчатых окон нещадно хлестал дождь. Раскаты грома время от времени заглушали слова. В середине дня затянутое тучами небо чернело как ночью. На консолях вдоль длинного прохода висели факелы, но их свет доходил лишь до первой галереи и парящих над каменными колоннами ангелов. Остальное тонуло во мраке.

Филипп помнил свое первое посещение Нотр-Дама, когда отец привез его из королевской резиденции в Венсенском замке. Ему было тогда шесть лет. Он помнил потрясение от бескрайнего пространства собора, помнил, как вглядывался в потолок, достигавший Божьих небес. Вот почему сегодняшнее событие представлялось ему особенно важным.

Ногаре витийствовал перед заполнившими скамьи людьми:

– …и мы взываем к вам, подданным короля, за помощью. Ибо само будущее нашего королевства пребывает под угрозой. – Ногаре замолк, дожидаясь, пока стихнет негромкий ропот. Затем вскинул руку к скамье, стоящей справа от трона Филиппа. – А теперь наш первый министр и хранитель печати Пьер Флоте разъяснит суть папской буллы «Ausculta fili», [17]17
  Послушай, сын ( лат.).


[Закрыть]чтобы вы могли полностью осознать серьезность намерений Святейшего престола против вас и вашего короля.

Возникла неловкая пауза, прежде чем Пьер Флоте поднялся с зажатым в руке пергаментным свитком. Метнув взгляд на усаживающегося рядом с королевским троном Ногаре, первый министр начал:

– Папа Бонифаций объявил его величеству нашему королю Филиппу Красивому, внуку Людовика Святого, что истинным нашим правителем, как духовным, так и мирским, является он, отвергая право монарха являться сувереном в своем королевстве. Папа Бонифаций требует освободить еретика Бернара Сассе, епископа Памье, справедливо обвиненного в государственной измене. Из чего явствует – папа не признает нашего короля законным правителем. – Флоте замолк, чтобы откашляться. Грохотавший снаружи гром делал его слова едва слышными. – В довершение ко всему он созвал в Риме собор, потребовав, чтобы на нем присутствовали все епископы Франции, где намеревается возвести на нашего короля мерзостные обвинения в обесценивании королевских монет, жестокости с подданными и обложении духовенства налогами без нужды и причины. – Флоте посмотрел в пергамент и продолжил, почему-то понизив голос и заставив Ногаре напрячься. – Отчего это Бонифаций разразился такой бранью? О каких тяжелых поборах с церкви идет речь, когда нам всем известно, что поборами на нашей земле занимается именно Рим. Папа набивает свои сундуки за счет нас и при этом безосновательно поносит нашего благородного короля и вмешивается в мирские дела.

Прислушиваясь к дрожащему голосу Флоте, Филипп еще сильнее сжал подлокотники трона. Ему казалось, изображенные на фресках, витражах и драпировках Бог, Христос, ангелы и святые обратили суровые взоры на него. Он вспотел, в горле пересохло. Казалось, он должен был гордиться своим могуществом, ибо такое во Франции происходило впервые. Впервые в истории в Нотр-Дама собрались Генеральные Штаты, представители трех сословий – Церкви, знати и простолюдинов. На скамьях перед ним сидели прелаты, епископы, графы, герцоги и главы ремесленных гильдий. Однако Филиппа одолевало смятение.

После того как он повелел арестовать упомянутого епископа Бернара Сассе, события развивались слишком быстро. Ногаре и Флоте тянули его в разные стороны. Открыто выступать против Святого престола было боязно, но Филипп знал, что поступает правильно. Первому сословию, духовенству, его действия против папы, возможно, не понравятся. Тогда им нужно показать, что он, Филипп, восседает сейчас на троне в главном соборе Франции согласно Божьему провидению. К тому же короля заверили в поддержке духовенства. Но он по-прежнему сомневался.

– И вот теперь мы просим вас помочь защитить нашу свободу, – произнес Флоте, завершая речь. – Знать и горожане, передайте нам письма, подписанные вашими представителями, для вручения папе и его кардиналам, где утверждается, что Франция не намерена стать их марионеткой. Епископы и священники, поклянитесь не присутствовать на соборе, куда призвал вас Бонифаций, в знак несогласия с несправедливыми обвинениями вашего доброго короля. Его величество Филипп намерен услышать ваше решение через час.

Филипп встал и, волоча по полу края мантии, торжественно прошествовал под взорами всех присутствующих в тень за хорами. За ним последовал Ногаре, оставив Флоте и других королевских министров обрабатывать представителей сословий.

Каноник проводил Филиппа в его личные покои в соборе и с поклоном удалился. В ту же секунду к королю повернулся Ногаре с искаженным злобой лицом.

– Сир, я не в силах сдержать возмущение. Убогой речью первый министр Флоте намеренно пытался сорвать наши планы. – Ногаре стиснул зубы.

– Скажите, Ногаре, я поступаю правильно?

Министр замолк.

– Сир, вы такой бледный. Как вы себя чувствуете?

Филипп отмахнулся.

– Ответьте мне, Ногаре. Я действую верно? Мне следовало арестовать Сассе?

– Без сомнений. Он подстрекал паству к бунту и высмеивал ваши решения. Этот человек порочил вас, сир, называя, извините, глупым безмозглым филином.

– Не в том дело. – Филипп судорожно вздохнул. – Ведь его обвиняют в ереси, а ее не было. Мой исповедник, Гийом де Пари, считает, что епископ столь отвратительного преступления не совершал.

Ногаре задумчиво пожевал губу.

– Ведь мы обсуждали это, сир. Церковь по-прежнему имеет сильное влияние на людей. Вы повелели арестовать видное духовное лицо, и нужно указать серьезную причину, которую бы они поняли. А народ лучше всего убеждает обвинение в ереси.

– Как и вас! – резко бросил Филипп.

Ногаре замолк. В тишине дождь продолжал барабанить по стеклам.

– Я стараюсь делать то, что полезно вам, сир. И полезно королевству. – Его голос звучал тихо и спокойно. – Если вы желаете править единолично в королевстве, то должны поставить себя выше священников, епископов и даже самого папы, иначе ваша власть всегда будет ограничена Церковью. Разве вы не хотите, чтобы подданные объявили вас святым? Чтобы они чтили вас так же, как вашего деда?

Глаза Филиппа остановились на гобелене позади Ногаре с изображением Мадонны с Младенцем. Сидевший в нежных руках Марии Христос смотрел на него глазами, похожими на два черных омута.

– Да, – прошептал Филипп. – Хочу.

– Тогда стойте твердо, сир, а я, не жалея сил, буду помогать вам добиться желаемого.

Представители сословий совещались меньше часа. Знать и горожане объявили о своей полной поддержке короля и зачитали письма протеста, которые будут направлены в Рим. От имени духовенства поднялся епископ Парижа. Филипп напрягся. Епископ говорил сбивчиво, как будто подбирая слова, но из его речи ясно следовало – духовенство остается с королем, и Филипп расслабился на троне.

Он переводил взгляд с одного священника на другого, замечая в глазах многих гнев и недовольство, сдерживаемые покорностью. Привилегии они ценили выше принципов. Его взгляд упал на Бернара де Гота, стоявшего во втором ряду. Маленький человечек, казавшийся еще меньше в церковном одеянии, бледный и изнуренный на вид, признаков гнева все же не показывал. Это Филиппу понравилось. Два года назад де Гота избрали архиепископом Бордо, и теперь он властвовал в сердце Гиена, по-прежнему пребывающего в смуте, несмотря на перемирие с Эдуардом. Симпатий к архиепископу он не питал, но такого человека лучше было держать на своей стороне.

Епископ Парижа закончил речь. Затем Ногаре поблагодарил представителей народа Франции за поддержку. На этом первая ассамблея Генеральных Штатов завершилась.

– Вы славно сегодня выступили, первый министр, – пробормотал Ногаре, схватив руку Пьера Флоте на выходе из Нотр-Дама.

Флоте бросил на него свирепый взгляд и выдернул руку.

– Я выступал как считал нужным.

– Но вы на службе у короля и должны понимать важность его намерений. И прилагать все усилия для претворения их в жизнь. А ваша речь на ассамблее Генеральных Штатов звучала как первая молитва робкого мальчика-певчего.

– Как вы смеете…

– Однако вам не удалось помешать им вынести правильный вердикт – единственное, за что вас можно поблагодарить.

Флоте усмехнулся:

– Вердикт? А разве он не был известен еще до начала ассамблеи?

– Да, но церковники могли взбунтоваться. Своей жалкой речью вы поставили под угрозу все наши замыслы.

Глаза Флоте расширились.

– Сами губите Францию и рассуждаете о каких-то угрозах? – Он увлек Ногаре в боковой проход. – Зачем вы затеяли суд над Сассе, похожий на балаган? Зачем вы настаивали на продолжении войны в Гиени, когда я убеждал короля сконцентрироваться на Фландрии?

– Я по-прежнему считаю, что нам не следует уступать герцогство, но дело в другом…

– Не могу поверить, будто вы не понимаете моих доводов! Фландрия столь же богата, что и Гиень, но с ней легче сладить. Там правит не король иностранной державы, а французский вассал. И последнее: относительно Гасконии наш спор с Англией до сих пор не разрешен и неизвестно, когда разрешится, а во Фландрии мы уже одержали победу. Теперь, когда наше войско стоит в Брюгге и Генте, нам легко будет присоединить это графство к Франции. – Ногаре пытался прервать Флоте, но тот быстро продолжил: – Фландрия покупает у Англии в больших количествах шерсть, и, владея Фландрией, мы сможем влиять на короля Эдуарда. В том числе и по вопросу Гиени. Неужели это не кажется вам разумным, Гийом?

Выражение лица Ногаре не изменилось.

– Дело Сассе никак не связано ни с Фландрией, ни с Гасконией. Епископ пытался подорвать авторитет короля и должен быть за это наказан.

– Но своими действиями вы преступили законы Церкви. Судить епископов может только Римская курия. У папы Бонифация есть полное право требовать освобождения Сассе. – Флоте понизил голос до громкого шепота. – Это знают в том числе и те, кто сегодня старался ублаготворить короля. Мы усугубили раскол между королевским и папским дворами.

– Чем шире будет раскол, тем лучше. Вы слышали о церемонии празднования юбилейного года Бонифация? [18]18
  Юбилейный год у католиков объявляется каждые двадцать пять лет – год покаяния и отпущения грехов.


[Закрыть]К собору Святого Петра прибыли четверть миллиона паломников. Он обещал им отпущение грехов. То еще представление! Папа восседал на троне с мечом и скипетром подобно Цезарю. – Ногаре злобно усмехнулся. – И теперь, когда он бросил в тюрьму почти все семейство Колонна, ему никто не смеет перечить. Бонифаций уже объявил себя Цезарем; недалек тот час, когда он провозгласит себя Богом.

Флоте поморщился.

– Это все слова, Ногаре. А вот ваши действия серьезно угрожают Франции. Вы хотя бы читали его буллу? Если Сассе не освободят, папа угрожает отменить все привилегии, данные нашему королевству Святым престолом. – Он развернул пергамент и начал читать: – «Вернись на путь Божий, дорогой сын мой. Не уверуй, что сможешь жить без наставника Божьего и освободиться от власти моей, как Его наместника на земле. Не предавайся безумию, ибо тот, кто уверует в это, станет отщепенцем и будет изгнан из стада». – Флоте поднял глаза. – Изгнан из стада. Разве вы не видите? Он угрожает отлучением.

– Бонифаций на такое не осмелится. Ему нужно, чтобы церковные деньги текли из Франции в его сундуки. Помните, когда мы перекрыли поток, он тут же пошел на попятный и отменил свою буллу «Clerics laicos»? И теперь, если мы проявим настойчивость, все закончится точно так же. А посему идите своим путем, а я пойду своим. – Ногаре двинулся прочь.

Флоте охватила ярость, он даже забыл, где находится.

– Вы безбожная тварь, Ногаре. Сын еретиков! И я сделаю все, что в моей власти, лишь бы положить конец вашему пагубному влиянию на короля.

Ногаре обернулся. Его темные глаза вгляделись в побагровевшее лицо Флоте.

– Первый министр, на вашем месте я бы остерегся делать такие заявления. Вы уже не юнец.

Церковь Сен-Жерве-Сен-Протэ, Париж 25 мая 1302 года от Р.Х.

Уилл зажег свечу от другой и поставил рядом перед алтарем. Затем произнес молитву под печальными взглядами вырезанных из слоновой кости святых Жерве и Протэ, братьев-близнецов, преданных мученической смерти во времена Нерона. Рядом мелькнула белая мантия. Облаченный в нее человек зажег еще свечу.

– Сядем?

Уилл встретился взглядом с Робером и двинулся к скамьям.

Ризничий у алтаря вежливо улыбнулся тамплиеру и мирянину в простом шерстяном плаще и, опустившись на колени у свечей, начал соскабливать воск с пола. Наступил конец дня, между службой девятого часа и вечерней. В церкви никого не было, кроме этих двоих, сидевших со склоненными головами. Тишину нарушал лишь скрежет ножа ризничего по камню.

– Я не знал, что ты еще в городе, – тихо проговорил Робер. – Думал, ты вернулся в Шотландию.

– Разве Саймон не сказал тебе?

– Саймон только назвал место и время нашей встречи. Он вообще меня избегает. Наверное, боится, что кто-нибудь подслушает наши разговоры. – Робер провел рукой по своим седым поредевшим волосам. – Либо он мне не доверяет.

Уилл вздохнул.

– Я уверен, он тебе доверяет. Просто осторожничает.

– А чего беспокоиться? Гуго о тебе уже давно забыл, а большинство знакомых рыцарей сейчас на Кипре с великим магистром. Так что держись подальше от прицептория, и тебя никто не заметит.

– И все же рисковать опасно.

– Боишься сорвать свои важные дела? – пробормотал Робер.

Уилл тихо заметил.

– Я полагал, ты понимаешь.

– Нет! – резко ответил Робер. – Ты надеялся, я стану смягчать твою вину? – Ризничий посмотрел на них, но, встретив взгляд Робера, вернулся к своему занятию.

– О чем ты, Робер? Я думал, мы…

– Что «мы»? Друзья?

– А разве нет?

– Теперь уже не знаю. Ты объявился три года назад, ничего не объяснив, и ожидаешь, что все будет как прежде? Но это невозможно. Ты, преемник Эврара, покинул Темпл, нарушил клятву служения братству. – Робер посмотрел на Уилла. – Зачем я тебе нужен, скажи? Ты посылаешь за мной каждые шесть месяцев как за слугой, чтобы я отвечал на твои вопросы. И ни разу даже не спросил об «Анима Темпли». Честно говоря, сегодня мне приходить сюда не хотелось. Кому ты сейчас служишь, Уилл? Уильяму Уоллесу? Королю Филиппу? Или кому-то еще? Ты что… стал наемником?

– Ты знаешь, что это не так.

– Откуда мне знать. Саймон по возвращении из Шотландии рассказал не так уж много, но мне известно, что вы оба участвовали в битве при Фолкерке. А там погибли тамплиеры. В том числе и магистр Англии. Может быть, его убил ты?

Уилл молчал, угрюмо уставившись в пол.

– Нет, Робер, я не изменился. Изменился Темпл. А я по-прежнему сражаюсь против человека, предавшего наши идеалы и использовавшего орден в своих целях.

– И как именно ты делаешь это на службе у Филиппа?

– Только король и папа могут повлиять на Эдуарда. Одну его войну уже остановили. Уоллес надеется также заставить его уйти из Шотландии. Кроме того, я шотландец, у меня там родня, и я намерен их защищать.

Робер помолчал.

– Но почему же ты, шотландец, так рьяно служишь Филиппу?

– Пока спор из-за герцогства Гиень не решен, королю будут нужны шотландцы. Они отвлекают силы Эдуарда. Вот почему он посылает Уоллесу деньги. Не много, конечно, но посылает. Уоллес оставил меня при дворе Филиппа, во-первых, чтобы я следил за пересылкой этих денег. А во-вторых, вообще для связи. – Уилл устало вздохнул.

– Я слышал, Уоллес погиб, – сказал Робер.

– Нет. Он надежно скрылся. Эдуард объявил на него охоту, в которой участвуют многие шотландские бароны. Лишь некоторые по своей воле, но большинство ради безопасности близких.

– Ты рассказал Филиппу об «Анима Темпли»?

– Конечно, нет. Он знает, что я был командором и бежал из Темпла, потому что великий магистр повелел английским тамплиерам примкнуть к войску Эдуарда в войне с шотландскими повстанцами. И это все. – Уилл замолк, пока ризничий проходил мимо с подносом, полным осколков желтого воска. – А что, Гуго по-прежнему имеет дела с Эдуардом?

– Они обмениваются посланиями, но нерегулярно. И, насколько мне известно, там нет ничего серьезного.

– Братство совсем захирело? – наконец спросил Уилл.

– А ты как думал? – сердито бросил Робер. – Нас всего трое: Гуго и я в Париже и Томас в Лондоне. И что нам делать? Заниматься примирением мировых религий на ежегодных встречах?

– Привлечь еще людей, – сказал Уилл.

– У нас много дел! – отрезал Робер. – Гуго руководит орденом. Занимается расширением торговли шерстью, подготовкой рыцарей, строительством кораблей, сбором пожертвований, а я ему помогаю. Кроме того…

– Что? – спросил Уилл.

– Пока ничего, просто проверяю слухи.

– Какие слухи?

Робер мотнул головой.

– Я уверен, тут нет причины для беспокойства. Ты ведь знаешь, как молодые сержанты изгаляются, пытаясь напугать один другого обрядом посвящения в рыцари. – Он проводил взглядом священника, направлявшегося в ризницу в сопровождении двух дьяконов с требником. – Приближается вечерня, так что, если короля что-то интересует, спрашивай.

Уилл выпрямился.

– Филипп тут ни при чем, Робер. Меня беспокоит Роуз. Я не могу до нее достучаться.

– Вы?..

– Понимаешь, прошло больше двух лет, а она по-прежнему ведет себя так, будто я не существую. При встречах во дворце делает вид, словно меня не видит. Все попытки заговорить отвергает. Просто не знаю, что делать.

– И чем я могу тебе помочь?

– Ты знаешь ее с детских лет, и она всегда тебя уважала. Мне нужно, чтобы Роуз поняла, почему я делал то, что делал.