Текст книги "Реквием"

Автор книги: Робин Янг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

Замок Винсеннес, королевство Франция 21 июня 1303 года от Р.Х.

– Неужели это единственный выход? – не унимался Пьер Дюбуа.

Ногаре бросил на него хмурый взгляд.

– Разве мы не закончили обсуждение, министр?

– Нет, – резко ответил Дюбуа, – потому что не все согласны.

– А что еще можно сделать? В последней булле папа предоставил нам выбор: либо покориться, либо его святейшество отлучит нас от Церкви. Если мы теперь не проявим твердость, он снова наденет на нас ошейники и король Франции станет его послушным псом.

– А разве в заявлениях папы содержится такая угроза? – Тихий голос принадлежал аскетичному, рано поседевшему министру Гийому де Плезьяну. Он взял со стола скрепленный папской печатью свиток. – Странное послание, полное библейских аллюзий, но мало проясняющее намерения Бонифация. Он нигде даже не упоминает Францию.

Ногаре наклонился над плечом министра.

– Вот. – Он показал на место на пергаменте. – «Когда греки вместе с некоторыми другими народами объявили, что не желают быть подданными Петра и его преемников, они тем самым исключили себя из Христовой паствы. Ибо Спаситель назначил Петра пастырем Своей церкви». Я думаю, здесь сказано достаточно ясно.

– Мессир Пьер Флоте полагал это лишь пустой угрозой, – мрачно заметил Дюбуа. – Нам следовало бы прислушаться к его советам более внимательно.

– Флоте похоронен, – ответил Ногаре. – И его домыслы больше не имеют значения.

– Довольно, первый министр, – оборвал его Филипп. – Извольте говорить о вашем предшественнике уважительно. Он того заслуживает.

– Прошу прощения, сир. – Ногаре поклонился.

– Но в главном первый министр прав, – продолжил Филипп, внимательно оглядывая собравшихся в его покоях. – Мы должны проявить твердость ради будущего Франции. – Он бросил взгляд на свиток в руках де Плезьяна. – Булла «Unam Sanctam» [20]20
  «Одна вера» ( лат.).


[Закрыть]написана высокопарным слогом. Я с вами согласен, министр де Плезьян, папа Бонифаций нигде прямо не говорит тут о своих намерениях. Однако ясно дает понять, кто главнее. – Филипп на секунду замолк, затем процитировал: – «И потому мы утверждаем, что для спасения души любому христианину совершенно необходимо быть подданным римского понтифика». – Король вздохнул. – Он загоняет меня в угол.

Ногаре повернулся к министрам.

– Мы должны действовать в согласии. В следующем месяце в Париже во второй раз соберутся Генеральные Штаты, где мы осудим «Unam Sanctam» и объявим Бонифация еретиком. После этого, – хрипло добавил он, видя, что Дюбуа покачал головой и отвернулся, – в разговоре и на бумаге мы будем называть папу его мирским именем – Бенедикт Каэтани, а не тем, какое он себе выбрал. И не будем больше признавать его нашим духовным пастырем. Запрет на вывоз денег в Рим возобновляется, но вдобавок никому из духовенства не будет позволено покидать Францию. Папе не смогут передавать деньги и делиться советами те епископы, которые ему еще преданы.

– Вы благословляете такие действия, сир? – спросил Дюбуа, глядя на короля.

Филипп поднял глаза.

– Да. – Он немного помолчал, затем взмахнул рукой. – Я позволяю всем удалиться, кроме Ногаре. – Дождавшись, когда за министрами закроется дверь, король долго смотрел в окно на простирающийся перед ним лес, затем наконец повернулся. – Придется действовать.

– Как действовать, сир?

– По вашему плану, Ногаре. – Он стиснул челюсть. – Как только мы объявим папу еретиком, он отлучит меня от Церкви. А значит, все договоры, какие я заключил с Эдуардом, Фландрией, Шотландией и другими, станут недействительны. Купленные земли надо будет возвращать назад. Внешняя торговля остановится. Любого француза в другой стране могут арестовать или причинить вред, а наши корабли в море начнут захватывать и грабить. Ведь каким бы еретиком мы Бонифация ни объявили, власть по-прежнему останется у него. Разве такое можно позволить? Так что пришла пора.

Глаза первого министра вспыхнули.

– Мудрое решение, сир. На место Бонифация мы посадим более сговорчивого папу, а потом займемся Темплом. Вы были вынуждены сдерживать себя целых семь лет, сир. И теперь наконец сможете стать таким же великим правителем, как и ваш дед, а Франция станет такой же могущественной державой, какой была при ваших предках Капетах.

Филипп снова сел за стол.

– После собрания Генеральных Штатов сразу отправляйтесь в Италию. Большую часть времени Бонифаций пребывает в Ананьи. Там достать его будет проще, но вам потребуется помощь. Он в этом городе родился, и его здесь чтут.

– Я уже все обдумал. Меня поддержит семейство Колонна. Они почти все обосновались во Франции. Несмотря на проклятие папы, у них в Италии по-прежнему много сторонников.

Филипп кивнул:

– Хорошо. Возьмите небольшой отряд, арестуйте папу и привезите во Францию.

– Зачем вся эта суета, сир? – Ногаре поморщился. – Я имею в виду, зачем предавать его суду? Давайте покончим с ним, и дело с концом.

– Нет, Ногаре, простое убийство папы ничего не даст. Его надо арестовать как еретика и привезти во Францию на суд. Вот тогда в христианском мире власть Церкви будет сильно ослаблена. Суд над Бонифацием покажет, что человек на папском троне вовсе не безгрешен. И король во Франции будет объявлен стоящим выше папы. – Филипп посмотрел на первого министра. – Пусть церковь заботится о душах моих поданных, а все остальное предоставит мне. Влиять на решения короля ей позволено не будет.

– Да, – согласился Ногаре. – Но это рискованно. Суд может затянуться, возникнут какие-то сложности.

Филипп задумался.

– Вы правы. Тогда давайте поступим так: вы арестуете Бонифация и объявите, что везете его на суд в Париж… но по дороге с ним что-нибудь произойдет. Только постарайтесь избавить его от страданий.

Ногаре улыбнулся:

– Я думаю, самым подходящим средством будет яд.

Филипп быстро поднялся.

– А вот этого я знать не желаю. Бонифация арестовали за ересь, его везли на суд, по дороге он внезапно умер. И все. Лекари скажут, что у него отказало сердце, а мы добавим, что виной всему был сидевший в нем дьявол. Из головы порча распространилась на тело. Потом вы отправитесь в Рим и встретитесь с нашими сторонниками в Священной коллегии. Поскольку в прошлом году Генеральные Штаты осудили действия папы, их число там увеличилось. Пусть наденут папскую тиару на моего человека. – Филипп свернул буллу Бонифация и положил рядом с другими свитками на столе. – В Ананьи с вами поедут мои доверенные гвардейцы. – Он назвал шесть имен. – И Уильям Кемпбелл.

Ногаре нахмурился.

– А шотландец нам зачем?

– В свое время он занимал высокий пост у тамплиеров. Думаю, его следует использовать.

– Я почти не знаю Кемпбелла.

– Он хорошо исполняет все мои поручения.

– Возит послания и деньги, как обычный гонец, и ничего больше. Можно ли ему доверять? А вдруг он до сих пор связан с Темплом?

– Никакой любви к ордену Кемпбелл не испытывает, это совершенно ясно. Но я действительно не знаю, можно ли ему доверять, и поэтому посылаю шотландца с вами. Постарайтесь его раскусить, но не в коем случае не раскрывайте наши планы. Впрочем, и гвардейцам тоже. Их задача арестовать папу, остальное сделаете вы один.

– Сир…

– Если выяснится, что Кемпбеллу можно доверять, то, когда мы начнем заниматься Темплом, он окажет нам неоценимую помощь. Кемпбелл знает об ордене все, в том числе о его деньгах и собственности. – Филипп махнул рукой. – А теперь, Ногаре, удалитесь. Я желаю помолиться.

Филипп долго смотрел на закрывшуюся за первым министром дверь, затем направился в дальний конец покоев и раздвинул вышитые символами Франции черные шторы, за которыми скрывалась его личная часовня – неглубокая ниша с алтарем и распятием на стене. Он опустился на колени и молитвенно сложил влажные ладони.

– Всемилостивый Господь, прости меня за смертный грех, который я беру на душу свою. Но сидящий на троне святого Петра человек лишь стремится возвысить себя. Он использует свой святой пост во вред твоим всепреданнейшим сыновьям и дочерям. Такого папу надо убрать на благо не только моих подданных, но и всего христианского мира. Своей волей, отец, ты изменил мир, и нам надлежит меняться вместе с ним. – Филипп сильнее сжал ладони. – Ногаре послал мне ты – а как же иначе? – и потому я исполняю твою волю. – Он вгляделся в распятие. – Если я не прав в своих действиях, пошли мне знак. Покажи мне, что я ошибаюсь. Скажи, чтобы я услышал. Скажи. – Филипп поднялся на ноги и положил ладони на стену по обе стороны от распятия. – Останови мою руку, отец. Как… как ты это сделал с Авраамом. Пошли мне знак. Любой!

Но никакой голос не прозвучал, с небес не спустился ангел, из глаз деревянного Христа не изверглись слезы. Не было ничего, кроме холодной суровой тишины. Только ее Филипп и слышал.

23

Ферентино, Италия 4 сентября 1303 года от Р.Х.

Стоя у окна, Уилл наблюдал, как к воротам замка по пыльной дороге движется очередная группа. За последние два дня их прибыло очень много, во дворе уже не хватало места для людей и коней. Рыцари отдыхали в покоях, а их воины – в тени на воздухе. Пили воду из бурдюков и беспокойно переговаривались. Под назойливый стрекот цикад за холмы садилось багряное солнце. Оттуда ветер доносил в Ферентино запахи полевых трав, олив и эвкалиптов, кое-как перебивающие удушающую вонь конского навоза. По оконному карнизу мелькнула черная ящерица. Уилл проследил за ней взглядом и вздохнул.

Внизу в городе гулко зазвонил колокол. Уилл снова пошарил взглядом по кипарисовой роще на склоне рядом с воротами замка и снова не увидел того, что хотел увидеть. Уже прошло четыре дня, группы прибывали одна за другой, а нужный знак по-прежнему не появлялся.

Сзади со стуком отворилась дверь. Уилл повернулся. Вошел Готье, один из королевских гвардейцев, с которыми он прибыл из Парижа.

– Министр де Ногаре желает видеть нас в Большом зале. Прибыл Колонна.

Они вышли из опочивальни и двинулись по верхнему этажу замка. Из открытых дверей Большого зала доносился шум голосов. Внутри оживленно разговаривали около шестидесяти человек, разбившись на группы. Лучи закатного солнца окрашивали стены в красные тона. Вокруг суетились слуги с факелами. Уилл поискал глазами белую шелковую шапочку Ногаре и направился к нему через толпу.

Лицо министра потемнело от загара. Чем южнее они оказывались, тем отчетливее начинал проявляться у него южный выговор. Он выглядел моложе, бодрее и раскованнее, чем когда-либо прежде, и в нем не чувствовалось ни намека на сомнения. Если бы Уилл не знал о ненависти Ногаре к Церкви, то мог бы подумать, что министр прибыл сюда не для претворения в жизнь своего дьявольского плана, а с какой-то священной миссией.

Рядом с первым министром стояли пять королевских гвардейцев, комендант крепости Райнальд и еще несколько местных рыцарей и баронов. Один, высокий, хорошо сложенный, рыцарь в темно-красном плаще был Уиллу не знаком, и он решил, что это и есть тот самый Скьяра Колонна, которого все с нетерпением ожидали. Его загорелое лицо было полно решимости, угольно-черные глаза нетерпеливо осматривали толпу. На губах играла слабая улыбка. Он выглядел как воин, собравшийся на битву и уверенный, что уже победил.

– Должны прибыть еще несколько групп, – произнес комендант замка. – Но мы все равно выйдем завтра.

– Рад вас видеть с нами, Скьяра, – сказал Ногаре, бросив взгляд на подошедших Уилла и Готье. – Его величество король Филипп благодарит вас за содействие в деликатном деле. Он знает, что, вернувшись сюда, вы многим рискуете. – Ногаре удовлетворенно улыбнулся, оглядывая оживленный зал. – Должен признаться, я не ожидал, что в столь короткое время вы сможете собрать такое войско.

– Я давно ждал этого момента, министр де Ногаре. – Голос итальянца звучал густо и низко, по-французски он говорил с сильным акцентом. – И все заранее подготовил. Если бы вы не связались со мной, я бы начал один. Причин сбросить нашего гонителя с трона у моей семьи больше, чем у всех остальных.

– Нет, Скьяра, мы все равным образом страдаем под гнетом Бонифация, – заметил Райнальд с нотками обиды в голосе.

– Конечно, – согласился стоящий рядом дородный барон.

Черные глаза Скьяра блеснули.

– Равным образом? Тебе ли говорить, Райнальд, когда твоя сестра замужем за членом семейства Гаэтани. – Он повернулся к дородному барону. – Вашу семью, Никколо, действительно лишили прав на землю в этом городе. Но твоя обида ничтожна по сравнению с моей. – Лицо Скьяры вспыхнуло ненавистью. Она сверкала в его глазах и звенела в голосе. – Мой дядя Джакомо и брат Пьетро являлись видными кардиналами в Священной коллегии. При папе Целестине им были дарованы многочисленные привилегии.

За свою преданность они пребывали у его святейшества в большой милости. Когда папа задумал подвергать сомнению свою способность исполнять обязанности понтифика, мы все принялись его отговаривать, а Бонифаций вливал в уши Целестину яд, убеждал, будто тот не годен сидеть на папском троне, и в конце концов убедил старика отречься и тем обеспечил свое избрание. А потом Бонифаций бросил Целестина с тюрьму, где его убили.

Скьяра возвысил голос, и в Большом зале стало тихо. Все перестали говорить, прислушиваясь.

– Когда мои дядя и брат открыто обвинили Бонифация в злодействе, он лишил их кардинальского сана. А затем всех нас отлучил от Церкви и прибрал к рукам нашу собственность – все состояние, нажитое поколениями. Но этим он не удовлетворился и объявил Крестовый поход против моей семьи и наших сторонников, обещая индульгенцию любому, кто поведет против нас войну. Как крестоносцам, выступившим против сарацин. Бонифаций не унимался целых пять лет, вынудив тех из нас, кого не убили и не бросили в тюрьму, бежать во Францию, а потом повелел своему войску осадить Палестрину, нашу последнюю крепость в тридцати милях отсюда. – Скьяра повернулся к Ногаре. – Когда мы прибудем в Ананьи, министр, вы ее увидите. Величественный город на холме лежит сейчас в руинах. Бонифаций повелел разрушить до основания все дома, кроме часовни, которую оставил как напоминание о себе. А землю, министр, посыпали солью, чтобы на ней больше ничего не росло. Каждое утро Бонифаций, открывая ставни дворца, любуется делом своих рук. А я уже пять лет живу на чужбине. Но теперь пришел судный день.

Собравшиеся в зале вассалы семейства Колонна согласно кивали. Их лица также горели ненавистью. Однако Уилл заметил, что Ногаре оглядывает их без радости, даже с некоторой опаской, и понимал почему. Министру требовалось дисциплинированное войско, но он его не видел.

Ногаре посмотрел на Скьяру Колонна.

– Нужно действовать быстро. Когда мы прибыли сюда, пришла весть, что папа готов предать короля Филиппа анафеме. Вы привели с собой больше тысячи. Это большая сила, хотя почти все воины пешие. Однако все равно город будет взять очень трудно. Защищать папу поднимутся здесь многие, тем более что в Ананьи живут его сторонники кардиналы. Мне известно, что город хорошо защищен. Он расположен на холме и окружен крепкими стенами, оставшимися еще от римлян. Чтобы войти туда без осадных машин, потребуется много времени. Еще больше, если в городе сильный гарнизон.

Уилл насторожился, ожидая ответа Скьяры.

Но на лице итальянца не дрогнул ни один мускул.

– Вам нечего тревожиться, министр де Ногаре. Осадные машины не нужны. Наш человек в Ананьи позаботится вовремя открыть ворота.

– Кто этот человек? – удивленно спросил Ногаре. – И как он это сделает?

– Его зовут Годфри Бусса, – ответил Скьяра. – Он капитан папской гвардии.

Уилл едва смог сдержать возглас удивления. Ногаре некоторое время ошеломленно молчал, затем улыбнулся:

– Тогда все получится быстрее, чем я полагал.

– За последние несколько лет Бонифаций и его семья нажили много врагов, – подал голос Райнальд. – Даже в Ананьи среди тех, кто был к нему очень близок, многие желают его ухода.

– Мы с радостью примем их поддержку, – произнес Ногаре. – Но нужно проследить, чтобы сам папа не пострадал. Всем должно быть ясно – мы посланы королем Франции арестовать его за ересь.

Скьяра молча кивнул.

Выражение его лица внушило Уиллу тревогу. Скьяра Колонна не интересовало никакое правосудие. Он жаждал отомстить. Уилл знал это очень хорошо – ведь его самого многие годы почти постоянно обуревало такое чувство.

Они обсудили детали нападения на Ананьи и разошлись, когда явились слуги готовить зал для вечерней трапезы.

Поднимаясь в свою опочивальню, Уилл так погрузился в мысли, что чуть не пропустил знак. В кипарисовой роще, за освещенной факелами крепостной оградой, мелькнуло красное пятно. Он резко остановился, а затем спустился на три ступеньки к сводчатому окну, чтобы проверить. Глаза не обманывали. На самом дальнем от ворот дереве действительно колыхался лоскут красной материи.

Уилл быстро спустился во двор и, протиснувшись сквозь толпу, нырнул в арочный проход.

– Кемпбелл.

Он повернулся. Сзади стоял вездесущий Ногаре.

– Куда вы идете?

– Почувствовал нужду опорожнить мочевой пузырь, – спокойно ответил Уилл. – Отхожее место переполнено.

– Поскорее возвращайтесь. Я хочу за трапезой видеть всех рядом со мной. – Он оглянулся и понизил голос. – Обсудим, все ли идет как надо.

– Я сейчас. – Уилл подождал, пока министр исчезнет, и зашагал дальше.

Над головой прошуршала летучая мышь. Факелы озаряли стены янтарным сиянием, вокруг пламени вились мотыльки. Подлетавшие слишком близко ярко вспыхивали и сгорали.

Он по-прежнему терялся в догадках, почему Филипп послал его с важной миссией, как он сам это назвал. Все произошло в начале июля, вскоре после второй ассамблеи Генеральных Штатов, где, как и ожидалось, представители сословий осудили Бонифация и объявили еретиком. С чем связана поездка, Уилл узнал только в пути. На первой остановке Ногаре сообщил Уиллу и шести королевским гвардейцам, куда они направляются и с какой целью. По поведению министра Уилл мог судить, что не он предложил включить его в группу. Размышляя, Уилл пришел к выводу: арест папы – их первый шаг к расправе над Темплом. Возможно, никакого суда на Бонифацием не будет, а просто Филипп в обмен на освобождение папы потребует власти на Темплом. Какая бы ни была причина, Уилл знал – он должен сделать все возможное, чтобы помешать доставке Бонифация в Париж. Поэтому, когда они прибыли в Ферентино, он под предлогом осмотра местности отправился искать помощи в ближайшую церковь.

Кивнув стражам у ворот, Уилл направился к кипарисовой роще, где долго продирался через кустарник, пока в полумраке не натолкнулся на церковного служку, с которым договорился о встрече.

– Почему так поздно?

– Прошу прощения, – ответил служка по-латыни. – Только сегодня удалось уйти.

– Ты послал весть?

Служка взволнованно кивнул.

– Мой брат поехал в Рим.

– Когда?

– В тот же вечер.

Уилл задумался. Рим находился в двух днях езды верхом отсюда. Возможно, еще не все потеряно и тамплиеры успеют доставить папу в Рим до нападения. Он кивнул служке.

– Ты все сделал правильно.

– А смогут ли тамплиеры спасти его святейшество? – прошептал служка.

– Будем надеяться, – промолвил Уилл, направляясь к воротам замка.

Темпл, Париж 4 сентября 1303 года от Р.Х.

Эскен де Флойран торопился в здание старейшин. Во дворе его несколько раз окликали, но он отмахивался. В парижский прицепторий на ежегодное собрание капитула съехались сотни магистров и рыцарей со всего королевства. Они заседали весь день, прерываясь на трапезы и церковные службы. Обсуждали разные дела: случаи нарушения рыцарями устава, выделение денег на ремонт прицепториев, разрешение разного рода споров и, конечно, неудачи Крестового похода Жака де Моле. Подавляя зевки, старейшины размышляли между собой, какие лакомства подадут сегодня на ужин. Один пожилой приор [21]21
  Приор – глава провинциального прицептория Темпла.


[Закрыть]вспоминал, как когда-то король Людовик IX послал в дар собранию капитула семь лебедей.

Эскен быстро поднялся по лестнице и, запыхавшись, постучал в массивную дверь в конце коридора.

– Входи, – послышался в ответ сердитый голос.

Собравшись с духом, Эскен толкнул дверь.

Гуго де Пейро стоял у стола, где двое служек раскладывали пергаментные свитки. Он бросил раздраженный взгляд на Эскена.

– Слушаю.

– Инспектор Пейро, – быстро начал Эскен, – я понимаю, сейчас не самый подходящий момент для разговора, но я завтра отправляюсь в Монфокон, у меня там неотложное дело, и это единственная возможность встретиться с вами.

Инспектор вскинул голову.

– Кто ты?

– Эскен де Флойран, приор монфоконского прицептория, – ответил Эскен, немного озадаченный вопросом. Он был уверен, что инспектор его знает.

– Да-да, конечно, – рассеянно кивнул Гуго, разворачивая протянутый служкой свиток.

Эскен заставил себя продолжать, хотя инспектор погрузился в чтение:

– Инспектор Пейро, я прошу вас помочь моему племяннику. В прошлом году его посвятили в рыцари. Он должен был вернуться в мой прицепторий, но его оставили в Париже. Это большая честь, но в последние годы число благородных мужей, желающих стать членами ордена, сильно уменьшилось. У меня мало людей, да и те в своем большинстве невежественны. К тому же племянник слезно просит взять его к себе. Он еще очень молод и скучает по родным. Я пришел просить вашего позволения вернуться ему в Монфокон. – Эскен озабоченно покачал головой. – Мне кажется, Мартин не совсем здоров. Его что-то тревожит, но он не решается рассказать.

Гуго прервал чтение. Второй служка протянул ему еще свиток, но он его не взял.

– Мартин?

– Мартин де Флойран. Он мой племянник и…

– Извини, но я не могу уважить твою просьбу. Флойран нужен нам здесь, в этом прицептории. Твой Мартин – рыцарь, и обязан служить там, где ему назначено, как бы он ни скучал по дому Я ему объяснил это после посвящения. – Не скрывая раздражения, Гуго взял у служки пергамент и направился к двери.

– Но, инспектор Пейро, – торопливо проговорил Эскен, – как я сказал, у меня очень мало рыцарей, чтобы должным образом защитить Монфокон. Мой племянник мог бы служить ордену и…

Гуго резко повернулся.

– Довольно. Мое решение окончательное. Мартин остается здесь.

Снаружи звонил колокол, собирая рыцарей на собрание капитула. Печально вздохнув, Эскен направился во двор. У входа в зал капитула образовалась толпа, и он решил зайти ненадолго в свою опочивальню в рыцарских покоях.

Там его ждал Мартин, стоя у окна. Когда дверь раскрылась, племянник резко развернулся, вгляделся в лицо Эскена и снова повернулся к окну.

– Он тебе отказал.

Эскен подошел.

– Инспектор Пейро сказал, что ты ему здесь нужен, Мартин. Гордись – большая честь иметь наставником второго человека в Темпле. – Мартин молчал, и Эскен вздохнул. – Потерпи; возможно, со временем…

– Пожалуйста, дядя, забери меня с собой завтра. Я не могу здесь оставаться.

Эскен беспомощно развел руками.

– Решение инспектора может отменить только великий магистр. – Он сжал плечи племянника. – Но в чем дело? Возможно, если бы ты объяснил, что это за…

– Нет, – быстро проговорил Мартин и обвел глазами покои, как будто боялся, что кто-то может услышать. – Нет. Здесь не могу.

Колокол перестал звонить.

– Я приеду очень скоро. Мы встретимся где-нибудь в укромном месте и поговорим. – Эскен улыбнулся и потрепал племянника по плечу. – Хорошо, Мартин?

Тот, помолчав, кивнул.

– Вот и отлично. А сейчас я должен идти. – Он снова ободряюще улыбнулся и направился к двери.

Ананьи, Италия 7 сентября 1303 года от Р.Х.

Ночь выдалась безлунная. Воины двигались по каменистой дороге, окутанные бархатным мраком. Стук копыт трех сотен коней приглушала густая пыль, однако скрыть звяканье сбруи и доспехов было невозможно. Оно эхом разносилось в тишине, и все были готовы к тому, что в любую минуту в городе на холме зазвонит колокол. Но их тревога оказалась напрасной. Ананьи окружали высокие стены, построенные еще римлянами и надежно защищавшие горожан от возмущавших тишину ночных звуков. Так что к воротам Туфоли заговорщики пришли незамеченными.

Вытянув шею, Ногаре наблюдал, как двое рыцарей, которых Скьяра Колонна послал вперед, подъехали к сводчатым воротам. Через короткое время один из них подал знак. Скьяра с улыбкой надел шлем и пришпорил коня. Увидев никем не охраняемые открытые ворота, люди облегченно перевели дух. Скьяра выхватил из консоли на стене факел и, вынув из стремени ногу, ударил деревянную створку. Ворота со скрипом раскрылись шире. Следом за ним в город вошла вся группа.

Здесь они перестали таиться. Скьяра хотел, чтобы городской люд знал, кто пришел и зачем. Перекрыв стук копыт, его голос разорвал тишину.

– Добрые люди Ананьи! Просыпайтесь! Вставайте! По повелению короля Франции мы пришли арестовать и увезти на суд еретика папу Бонифация!

Ставни и двери в палаццо нижнего города, многие из которых принадлежали кардиналам Священной коллегии, начали открываться. Простые горожане тоже просыпались и выходили, накинув плащи. Вслед за рыцарями размашистым шагом шли воины с шипящими факелами в руках, неожиданно превращая ночь в день. В небо с криками взлетали потревоженные птицы.

– Поднимайтесь! Просыпайтесь! Мы пришли арестовать еретика папу!

Как только стоявшие в дверях горожане поняли, что странное войско не намерено причинить им вреда, страх на их лицах сменило любопытство. Некоторые еще прятали под половицами золото и драгоценности, но большинство вышли на улицы, ошеломленно глазея на процессию рыцарей, выглядевшую подобно торжественному ходу на день Всех Святых. Скоро за неизвестными рыцарями последовал людской поток. Некоторые не успели переодеться и вышагивали в ночных рубашках. У церкви Скьяра рявкнул приказ, и несколько воинов ринулись, оттеснив в сторону испуганного священника. Минуту спустя на башне громко зазвонил колокол.

На востоке за черными холмами уже начало светлеть небо. Народ все прибывал. Райнальд оказался прав, подумал Уилл. Бонифаций действительно нажил здесь себе много врагов: кто был обижен за большие поборы, кто за отказ в какой-то просьбе, а кто припоминал, как один из племянников будущего папы дразнил его сына. Еще при подходе к Ананьи Ногаре повторил Уиллу и гвардейцам их задачу: держать папу подальше от Скьяры Колонна. Следить, чтобы его не убили.

Уилл продолжал надеяться, что на обратном пути в Париж папу каким-то образом удастся освободить. При приближении ко дворцу он молился, надеясь увидеть облаченное в белые мантии войско, но ставни на всех окнах были закрыты. Скьяра свернул на рыночную площадь, где уже собралась большая толпа – тысяч пять, а может, и все шесть. Никто в Ананьи не желал пропустить такое важное событие.

В центре площади рядом с колодцем, окруженный десятком воинов, стоял высокий здоровяк с бородой в форме трезубца. Поверх кольчуги на нем красовался пурпурный плащ. И все его воины надели такие же плащи. Это был капитан папской гвардии Годфри Бусса.

Райнальд спешился первым. За ним остальные. Уилл протиснулся, постаравшись оказаться позади Ногаре. Скьяра пришлось возвысить голос над шумом толпы.

– Мы не видим света в окнах дворца. Папа во дворце?

Годфри повернул к нему мрачное лицо.

– Думаю, да. Мои гвардейцы вчера вечером надежно закрыли ворота. Правда, сейчас они почему-то не откликаются.

– Ты думаешь, Бонифаций еще там? – подал голос Райнальд.

– Во дворце определенно есть люди. Но должно быть, папу предупредили, и он притаился. Наверное, донес кто-то из моих.

– А кто его защищает? – спросил Ногаре.

– Оставшиеся верными гвардейцы. Там есть еще слуги, родственники, два кардинала. Большинство членов Священной коллегии находятся в Риме. Трех кардиналов, наших союзников, я предупредил, и они вчера покинули Ананьи.

Молчавший все это время Скьяра неожиданно протиснулся к колодцу и взобрался на край.

– Люди Ананьи! – крикнул он в мгновенно затихшую толпу. – Я Скьяра Колонна, брат Пьетро и племянник Джакомо, кардиналов, незаконно смещенных узурпатором, называющим себя папой Бонифацием. На самом деле он еретик и богохульник.

По толпе пронесся ропот. Родители поднимали детей на плечи, чтобы те могли получше рассмотреть.

– Мы явились сюда арестовать его именем короля Франции, но он заперся во дворце, чем подтвердил свою виновность. Добрые люди, помогите привести злодея к правосудию. Я обещаю раздать вам все сокровища из папских сундуков! Вы станете сегодня богатыми, о чем никогда даже не мечтали.

Наступившая затем тишина вскоре сменилась яростным ревом. Уилл чертыхнулся, наблюдая, как толпа ринулась к папскому дворцу, готовая снести ворота голыми руками. Скьяра спрыгнул с колодца и вскочил в седло, давая команду своим людям.

День тянулся. Солнце накаляло белые стены, за которыми располагались резиденция папы, дома его родственников и собор. Сзади отвесно возвышалась скалистая гора. Ворота дворца были по-прежнему заперты. Серьезно повредить их толпе не удалось, и больше туда никто не ломился. На земле у ворот валялись трупы. Молодая женщина лежала скорчившись у стены. Убившая ее стрела торчала из груди как черный восклицательный знак.

События развивались стремительно. Весть о возможности ограбить папский дворец молниеносно разнеслась по городу, и на штурм ворот отовсюду хлынул народ. Горожане соперничали друге другом за право первыми завладеть богатствами папы. Они спотыкались, падали под ноги напирающей сзади толпы, не слушая яростных призывов Скьяры Колонна и Годфри Бусса. Остановил неуправляемую массу алчущих сокровищ людей только град стрел, обрушившийся с крепостной стены.

И тогда штурм сменился беспорядочным бегством. Первыми отошли конные рыцари, следом воины, подняв над головами щиты. Так что основную тяжесть ответной атаки защитников дворца приняли на себя безоружные и необученные жители Ананьи. Те, кому посчастливилось вовремя уйти, укрылись за площадью. Скьяра самообладания не потерял и быстро перегруппировал своих людей.

Когда рассвет окончательно вступил в свои права, громкий голос из-за стены потребовал объяснения причины вторжения. Ответить собрался Скьяра, но Ногаре его опередил. Ухватившись за возможность обрести контроль над ситуацией, он вышел на усыпанную мертвыми телами улицу без щита и оружия.

– По повелению короля Франции Филиппа Красивого, – выкрикнул министр, – Бонифаций подлежит аресту за ересь. Он должен покориться, и мы доставим его на суд в Париж.

– Нам нужно время обсудить положение, – отозвался голос из-за стены.

– Мы будем ждать, когда отслужат Нонну, [22]22
  Нонна (служба девятого часа) – три часа дня.


[Закрыть]– ответил Скьяра, подъезжая к Ногаре. – Пусть к тому времени папа Бонифаций восстановит Джакомо и Пьетро Колонна в Священной коллегии. Затем передаст папскую казну кардиналам и отдастся во власть Франции.

Сейчас все ждали назначенного срока. Скьяра между тем послал воинов разведать район вокруг дворцовых стен, а озлобленные горожане, насчитывающие несколько тысяч, не думали разбредаться. Штурмовать дворец они теперь не отваживались, потеряв при первой атаке больше дюжины, но надежда обрести папские сокровища по-прежнему жгла душу. И в страстном желании разбогатеть, что совсем недавно им было торжественно обещано, люди с воплями ринулись по улицам Ананьи к палаццо кардиналов. Из нижнего города донеслись крики, затем потянуло дымом. Там начались погромы.