Текст книги "Реквием"

Автор книги: Робин Янг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

– Как я могу ей это объяснить, если сам не понимаю?

– Пожалуйста, – тихо произнес Уилл. – Я тебя очень прошу.

Рыцарь помолчал, затем тяжело вздохнул.

– Хорошо. Я поговорю с Роуз, хотя сомневаюсь, что она станет меня слушать. Передашь через Саймона, где с ней встретиться и когда.

19

Сент-Шапель, Париж 30 мая 1302 года от Р.X.

– «Я есмь воскресение и жизнь. Верующий в Меня, если и умрет, оживет, и всякий живущий и верующий в Меня, не умрет вовсе», – читал священник из Евангелия.

Роуз подняла глаза, продолжая держать голову опущенной. Льющиеся в витражное окно лучи утреннего солнца расцвечивали верхний придел часовни Сент-Шапель множеством красок. Ей казалось, она стоит в середине огромного драгоценного камня.

Она очень любила часовню. Но не за великолепие архитектуры и находящиеся там реликвии, а за возможность каждый день незамеченной наблюдать за предметом своего обожания. Подсматривать в замочную скважину удавалось редко. В опочивальне обычно находились другие камеристки. А таращить глаза на короля во время трапез в Большом зале было неудобно, могли заметить. Зато вот здесь, когда головы придворных смиренно опущены, ей никто не мешал жадно впитывать каждое его движение, каждый штрих. Это давало волнующее ощущение власти. Ведь она единственная видела короля в столь интимные моменты.

Из окон веял свежий весенний ветерок. Роуз переступила с ноги на ногу, довольная прохладой. Сегодня на короле был черный бархатный плащ. Солнце ласкало его рассыпанные по плечам золотистые волосы. Она не сводила глаз с открытых участков шеи Филиппа, давая волю воображению, наслаждаясь теплом его кожи, ее мягкостью. Как будто прикасалась к ней кончиками пальцев и губами. Такое случалось не раз и не два. Точнее, многократно. И порой превращалось для нее в мучение. Сердце начинало бешено колотиться, лицо вспыхивало огнем, все тело трепетало. Казалось, внутрь к ней проник целый рой пчел и жалил в разных чувствительных местах, о существовании которых Роуз прежде не подозревала.

Она перевела взгляд на широкую спину Жанны, туго обтянутую сапфирово-синим платьем, и ее грезы рассеялись. Густые черные волосы королевы были убраны в косички, которые Роуз утром заплела и заколола булавками. Пухлое плечо Жанны прижималось к Филиппу. Рядом с матерью стояли ее пятеро детей: тринадцатилетний наследник Людовик, затем Филипп, Шарль, Робер и черноволосая семилетняя красавица Изабелла, их единственная дочка. Роуз равнодушно оглядела детей и собралась было снова устремить обожающий взгляд на короля, однако, встретившись с пристальным взглядом стоявшего рядом Гийомом де Ногаре, опустила голову и простояла так до конца службы.

Первым из часовни вышел Филипп, следом его семья, затем избранные придворные. Замыкали процессию камеристки королевы и личные слуги короля. Когда Роуз была обычной служанкой, то посещала нижнюю часовню и трапезничала на нижнем этаже под главным залом. Это даже невозможно было сравнивать. Внизу под низкими сводчатыми потолками царил полумрак, а наверху свет и воздух. В ее сознании даже рай от ада отличался меньше.

Снаружи ярко светило солнце. Королева с детьми удалилась в апартаменты, а король остановился на балконе с Ногаре и Флоте. С ними находился королевский гонец в черно-алом одеянии. Проходя мимо, Роуз бросила взгляд на Филиппа – а вдруг посмотрит, – но король слушал гонца с озабоченным видом.

– Ты сказал, их зверски убили? – Филипп покачал головой. – Надо немедленно послать подкрепление на помощь остальным.

– Боюсь, вы меня неправильно поняли, сир, – смущенно проговорил гонец. – Весь гарнизон уничтожен. Из остальных там уцелел только один человек. Он добрался до Куртре и поднял по тревоге наших людей. Меня спешно отправили известить вас, сир.

– Как это случилось? – Филипп уперся руками в каменную балюстраду и повернул голову к стоящим в молчании министрам. – Как? – Он посмотрел на гонца. – Черт возьми, это же были воины! С мечами, доспехами, конями. Как же ткачам и мясникам удалось истребить четыре тысячи французских воинов?

– Некоторое время назад гильдии ткачей создали свое ополчение, – ответил гонец. – У них были споры с местной знатью. В ополчение вошли крепкие телом мужчины, их хорошо вооружили. Это они побили наших воинов в Брюгге. Все началось где-то перед полуночием, [19]19
  Служба полуночие – с двух тридцати до трех ночи.


[Закрыть]когда большинство воинов спали. Спрятав оружие, убийцы двигались от казармы к казарме и стучали в двери. Когда им открывали, они врывались и требовали от каждого произнести два слова на их языке: «друг гильдии». Французу это выговорить трудно, и любого, кто говорил неправильно, убивали на месте. Наши воины были в одном исподнем и безоружны.

– Четыре тысячи! – выдохнул Филипп и посмотрел на Флоте. – Что делать, первый министр? – Он ударил кулаком по балюстраде. – Выходит, я поторопился бросать вызов папе, если не могу справиться с простолюдинами.

– Туда надо послать войско, сир, – сказал Флоте.

– Бунт во Фландрии только начинается, – осмелился подать голос гонец.

Все повернули к нему взгляды.

– Бойня в Брюгге воодушевила ополченцев. Их число сильно возросло. Когда я покидал Куртре, пришла весть, что они на пути к замку, где стоит наш другой гарнизон.

– Может быть, договориться с Ги де Дампьером, – спокойно произнес Ногаре. – Граф урезонит ополчение.

– Не следовало настаивать на оккупации Брюгге, – проговорил Флоте язвительным тоном. – Сомневаюсь, что он захочет теперь с нами договариваться. – Он посмотрел на Филиппа. – За нас уже все решили ополченцы гильдий, сир.

Филипп кивнул и негромко приказал:

– Направьте во Фландрию войско из Гиени и Артуа под командованием графа Робера. И я хочу, чтобы вы, Флоте…

– Сир… – заговорил Ногаре.

– Придержите язык, министр, – оборвал его Флоте, – когда говорит наш король.

– И отправляйтесь туда сами, первый министр, – продолжил Филипп, не обращая внимания на прозвучавший обмен любезностями. – Будете там моим наместником.

– Повинуюсь вашей воле, сир, – ответил Пьер Флоте с поклоном.

– Простолюдинам понравилось убивать безоружных воинов, – пробормотал Филипп. – Посмотрим, как они справятся с французской конницей. Дадим им отведать наших лилий.

Городские кварталы, Париж 4 июня 1302 года от Р.Х.

Роуз сдернула с головы чепец и откинула голову. Над всеми запахами рынка в липком воздухе доминировали навозная вонь и ароматы пищи. Сочетание, вызывавшее у нее приступы тошноты. Не обращая внимания на внимательные взгляды проходивших мимо мужчин, она двигалась дальше, обмахиваясь чепцом.

– Покрой голову!

Роуз повернулась и встретила взгляд Маргариты, самой старшей по возрасту камеристки.

– Тут так душно.

– Камеристке королевы не пристало так себя вести.

Роуз натянула чепец, оставив несколько выбившихся прядей.

Маргарита повернулась к Бланш, миниатюрной темноволосой девушке, шедшей рядом.

– Я всегда говорила: золото из соломы не сделаешь.

Бланш прикрыла рукой рот, стараясь скрыть смешок. Маргарита взяла ее под руку.

– Пошли купим для принца Людовика имбирных пряников. Он будет рад, а значит, довольна и мадам.

Они прибавили шагу, оставив Роуз позади.

У цветочных рядов к ним подбежали двое маленьких оборванцев с протянутыми руками. Маргарита отмахнулась, и они кинулись к Роуз.

– Подайте монетку, – прогнусавил один. – Подайте монетку.

Роуз знала, что многих детей заставляют попрошайничать родители. Приблизившемуся к ней мальчику на вид было не больше восьми. На месте двух пальцев у него торчали короткие обрубки.

– У меня нет денег. – Роуз вытянула руки, показывая, что там ничего нет. Рукава задрались, и стали видны шрамы от ожогов.

– Сама уродина. – Мальчик презрительно усмехнулся и побежал прочь.

Роуз пошатнулась как от удара. Затем опустила рукава и поспешила дальше. Слова маленького нищего ее обидели настолько, что на глаза навернулись слезы. На рынке царило многолюдие, камеристки скрылись из виду.

Неожиданно путь ей преградил тамплиер. Это был Робер де Пари. Они не виделись больше года.

– Роуз, рад тебя видеть. – Он приветливо улыбнулся.

Она с трудом выдавила улыбку.

– Но я…

– Давай отойдем, поговорим. Ненадолго.

Он быстро увлек ее в тихий переулок.

– Как ты узнал, что я… – Роуз замолкла. – Это ведь он сказал тебе, что я буду на рынке, верно? Он тебя послал. – Она яростно замотала головой. – Я не хочу ничего о нем слышать.

– Он только хочет объяснить, почему так все получилось. – Роуз двинулась прочь, но Робер поймал ее руку. – Он твой отец, Роуз, и заслуживает, чтобы его выслушали.

Она вырвала руку.

– Он не мой отец, и я ему ничего не должна! Мой отец Гарин. – Роуз посмотрела в ошеломленные глаза рыцаря. – Гарин де Лион. Моя мать с ним… – Роуз замолкла, ее глаза наполнились слезами.

Робер схватил ее за плечи.

– Ты уверена? Неужели Элвин?.. Она что, сказала это тебе?

– В тот день, когда случился пожар, я слышала, как моя мать ругалась с Гарином. И она призналась, что не знает… – Роуз встретилась глазами с Робером. – Не знает, кто из них мой отец.

– Но это не обязательно должен быть Гарин, – проговорил Робер.

– Ты прав. – Она горько усмехнулась. – Я говорю так со зла. Ведь у меня все равно нет отца. Я сирота. Мать погибла, а человек, которого я считала отцом, меня бросил. Понимаешь, бросил. – Роуз спрятала лицо в ладони и разразилась плачем.

Робер притянул ее к себе и начал гладить спину и плечи, пока всхлипывания не затихли.

Она закрыла глаза, чувствуя крепкие руки Робера. От его мантии пахло соломой и дымом. Робер пошевелился, как будто намереваясь ее отпустить, но Роуз ухватила его за накидку. Он говорил ей об отце, о том, как Уилл ее любит, как переживает, как отчаялся получить ее прощение. Роуз зажмурилась сильнее, стараясь не слышать никаких слов, полностью отдавшись непередаваемому ощущению, когда тебя обнимают крепкие мужские руки. Такого восхитительного чувства она не испытывала никогда. Не открывая глаз, Роуз медленно двинула ладони вверх по его спине, чувствуя, как напряглись под мантией мускулы. Затем скользнула пальцами по шее. Робер замолк. Она чувствовала, как колотится его сердце. А когда кончики ее пальцев погладили шею, он весь содрогнулся. Поднявшись на цыпочки, Роуз прижалась губами к его губам, чувствуя тепло его дыхания, покалывание бороды, а затем на мгновение он раскрыл губы и она ощутила его горячий язык. Ее тело исступленно затрепетало.

Все кончилось через секунду.

Робер отстранился.

– Роуз…

Она смотрела на Робера несколько мгновений, не понимая, что происходит. Затем повернулась и побежала, оставив его стоять в смятении.

У Нотр-Дама, Париж 4 июня 1302 года от Р.Х.

– Проследи, чтобы все было сделано в точности как я сказал.

Воин невесело улыбнулся:

– Поверьте мне: когда полетят стрелы и заработают мечи, никто ничего не заметит.

– Но он может не участвовать в самом сражении.

Воин пожал плечами:

– Думаю, он будет на поле, и тогда все может случиться. – В руку воина перекочевал кошель, и его улыбка сделалась шире.

– Остальное получишь, когда придет весть о его смерти. Гийом де Ногаре смотрел вслед воину, пока тот не исчез в переулке между теснившимися вокруг собора зданиями. Наконец-то наступило облегчение, как будто с него сняли путы. Он знал, как сделать Филиппа богатым и как укрепить его власть. Как справиться с Церковью. Он знал это давно, как, впрочем и то, что первый министр будет ему всячески мешать. Оказывается, все очень просто. Нужно только решиться. Впрочем, это убийство станет на его совести далеко не первым.

Фургон тронулся, оставляя за собой клубы пыли. Ногаре прищурился на солнце и вытер с лица пот. К здешней влажности трудно привыкнуть. На юге лето жарче, но суше. К тому же с гор и моря дует свежий ветерок. Дом свой Гийом покинул тоже летом. Он до сих пор помнил все до мелочей: гул насекомых; запах нагретой солнцем земли и набухающего на лозе черного винограда; запах дыма и… горящей плоти. Он закрыл глаза. У ног сестры, жадно пожирая дерево, гудел огонь. И она пронзительно кричала, звала мать. Но мать уже ничего не слышала и, наверное, ничего не чувствовала. Пламя ее костра поднялось к бедрам. Платье снизу сгорело, и некоторое время собравшаяся толпа бесстыдно созерцала ее наготу. А затем тело начало чернеть.

– Бог благоволит своим преданным сыновьям, Гийом, – произнес стоящий рядом доминиканец, торжественно положив ему на плечо руку. – За принесенную сегодня жертву ты будешь вознагражден. Ересь должна быть вырвана с корнем. Знай – сегодня мы совершили богоугодное деяние.

20

В окрестностях Бордо, королевство Франция 18 июля 1302 года от Р.Х.

– Подожди с лошадьми здесь, Гайлар. – Бертран де Гот спешился и, морщась, протянул поводья слуге. – Я недолго.

Взяв в потные руки привезенный из Бордо сверток, он поковылял по пыльной дороге к небольшому белому домику на холме. Слабый ветер чуть шевелил полы его плаща. В лазурном небе, как обычно, не было ни облачка. У дома он не удержался и остановился полюбоваться захватывающим дух видом на простирающиеся вплоть до Бордо пастбища и виноградники. Можно было даже разглядеть шпиль собора, и на мгновение Бертран испугался, что оттуда его может кто-то увидеть. Поежившись от неприятной мысли, он с облегчением постучал в крепкую дверь.

Ему открыла незнакомая девушка.

– Это вы, ваша милость? – послышалось из коридора.

Появившаяся вскоре дородная женщина средних лет махнула девушке.

– Возвращайся на кухню, Мари.

Затем повернулась к Бертрану.

– Извините, ваша милость, я велела ей не открывать дверь.

Бертран подождал, пока женщина введет его в небольшую, хорошо обставленную комнату, и только там гневно спросил:

– Йоланда, кто эта девушка?

– Не волнуйтесь, ваша милость. Мари всего лишь прислуга.

– Всего лишь? – вскипел Бертран, чувствуя головокружение. Подъем на холм отнял много сил, а тут еще такой «сюрприз». – Она же меня видела! Ты представляешь, что будет, если эта Мари кому-нибудь расскажет? – Он бросил сверток на стол.

– Мари не знает, кто вы такой, – спокойно возразила Йоланда. – К тому же ей некому рассказывать. Она теперь живет здесь. – Сложив руки, Йоланда наблюдала, как Бертран устраивается на табурете. – Мальчики подросли, и мне нужна помощница.

– Я же говорил, что найду кого-нибудь, – пробормотал Бертран, потирая скользкий от пота лоб. Затем, почувствовав очередной укол боли в желудке, поморщился.

– Да, говорили, но месяц назад.

– У тебя нет причин жаловаться на судьбу, женщина.

– Я вам, конечно, благодарна, но растить одной двоих детей, своего и вашего, трудно.

Бертран кивнул, успокаиваясь.

– Ладно, Йоланда. Но ты должна проследить, чтобы эта девушка никому не проговорилась. А я не нашел никого тебе в помощь, потому что после избрания не имел ни минуты покоя.

Йоланда тоже успокоилась и налила ему из стоящего на столе кувшина в кубок вина.

– Король Филипп заключил с Эдуардом Английским мирный договор, но все войско из Гиени не вывел. – Бертран вздохнул и снова поморщился от боли в желудке. Глотнул вина из кубка. – Правда, в прошлом месяце половина гарнизона Бордо направилась во Фландрию, так что, может быть, теперь здесь станет спокойнее.

Йоланда равнодушно кивнула. К таким новостям интереса она не испытывала.

– Рауль с нетерпением ждет вашего прихода. Привести мальчика?

– Конечно.

Бертран выпрямился на табурете, наслаждаясь сквознячком. Наверное, не так уж плохо, что у Йоланды появилась молодая помощница. Ей действительно трудно одной управляться с двумя малыми детьми. Рауля ждала бы совсем другая судьба, не умри его мать при родах.

Элоизу, дочь местного феодала, Бертран встретил пять лет назад, когда навещал своего племянника, настоятеля церкви в окрестностях Бордо. Ей было семнадцать. Простая бесхитростная девушка завладела его сердцем, стала первой и единственной женщиной. Но какая же любовь без страсти? И страсть была, и не раз. А затем однажды Элоиза в слезах призналась ему в своей беременности. Не стоит говорить о том, что женщина, родившая ребенка вне брака, считалась смертной грешницей. А отцу ребенка, если он был облачен в сутану священника, грозило неминуемое отлучение от Церкви. Церковная реформа папы Григория VII положила конец нормальной жизни служителей Церкви. Все их браки были объявлены незаконными, жены стали считаться сожительницами, а дети – бастардами. С тех пор представителям духовенства жениться строго запрещалось.

Ко всему прочему имя возлюбленной имело для Бертрана особое значение. Две сотни лет назад в Париже жил блистательный схоласт и богослов Пьер Абеляр. Воспылав пламенной страстью к семнадцатилетней красавице Элоизе, племяннице каноника Фульбера, он приложил усилия, чтобы стать ее домашним учителем. Элоиза ответила ему полной взаимностью, и влюбленные наслаждались счастьем, пока девушка не забеременела. Абеляр увез Элоизу в Бретань, где они тайно обвенчались, а затем она родила ему сына. Фульбер позднее признал их брак, но Элоиза, вернувшись в дом дяди, сама его расторгла, не желая препятствовать Абеляру в его карьере священнослужителя. Фульбер же из мести приказал оскопить Абеляра, чтобы таким образом преградить ему путь к высоким церковным должностям. После чего Абеляр удалился простым монахом в монастырь Сен-Дени. Восемнадцатилетняя Элоиза тоже постриглась в монахини.

Страшась повторить судьбу Абеляра, Бертран уговорил Элоизу сбежать из родительского дома до того, как беременность станет видна. Он купил небольшой уединенный домик на холме, где у Элоизы случились преждевременные роды. За ней присматривала недавно овдовевшая Йоланда, не имеющая опыта в акушерстве. Бертран прибыл поздно вечером, обнаружив свою возлюбленную уже холодной в луже свернувшейся крови. Рядом Йоланда качала кричащего мальчика.

Он похоронил Элоизу в роще за домом, проклиная себя, проклиная Бога. Однако вместо положенного наказания Бог наградил его. Он даровал ему Рауля. Шли месяцы, сын рос, и Бертран не мог поверить своему счастью. После его избрания архиепископом Бордо, к чему он упорно стремился, содержать сына стало легче. Тем более что кругом церковные посты занимали его родственники. Прошло время, и ребенок в его сознании как-то отдалился от бедной Элоизы, и он начал воспринимать Рауля как чудо, дарованное ему свыше. Этот мальчик рожден, чтобы изменить мир. И посредством сына Бертрану будут отпущены все грехи.

Дверь отворилась, появилась Йоланда с мальчиком, только начавшим ходить. У Рауля были каштановые волосы, большие черные глаза, как у матери, и орлиный нос, как у отца. Он надулся, когда Йоланда взяла у него из рук потертый кожаный мячик. Но она погладила его по головке и показала на Бертрана.

– Смотри, миленький, твой папа пришел тебя повидать.

Рауль уцепился за ногу Йоланды.

– Чего это он? – смущенно спросил Бертран.

– Застенчивый, – ответила она и посадила мальчика на колени к Бертрану. – Вы бы чаще нас навещали, тогда бы он к вам привык.

В подтверждение ее слов сын захныкал и попытался слезть с коленей.

– Рауль, у меня для тебя есть подарок. Вот. – Бертран взял со стола сверток. Мальчик перестал вертеться и потянул к свертку ручки. – Погоди, дай развернуть. – Бертран достал небольшую вышивку, изображающую церковь на скале, окруженную маленькими белыми домиками, на которыми сияло голубое небо.

Рауль долго смотрел нахмурившись, затем ткнул пальчиком.

– Картинка.

– Не просто картинка, сынок. Это Иерусалим. – Бертран произнес это слово таким мягким и благоговейным тоном, что Рауль затих. Йоланда незаметно выскользнула из комнаты. – В этом городе жил наш Спаситель, Иисус Христос. Придет время, и я повезу тебя туда, Рауль, – пробормотал Бертран в розовое ушко сына. – Обещаю, мы будем любоваться Святой землей вместе.

Час спустя Бертран покинул дом, направляясь вниз, где под покровом деревьев его ждал слуга с лошадьми. Спускаться было легче. Он шагал, чуть подпрыгивая, и даже досаждавшая ему несколько недель боль в желудке, казалось, притупилась. Гайлар, единственный человек, кроме Йоланды, знавший тайну архиепископа, молча помог ему подняться в седло.

Под палящим солнцем они медленно двинулись в сторону Бордо. Бертран думал об обещании, которое дал своему мальчику, и радость встречи с сыном постепенно начала тускнеть. Вести со Святой земли, куда с Крестовым походом отправился Жак де Моле, приходили неутешительные. Надежда на союз с монголами не оправдалась. Мамлюки захватили последнюю крепость тамплиеров на острове Руад, и великий магистр со своим войском отступил на Кипр. Госпитальеры в союз вступать отказывались, у тевтонцев имелись дела в Пруссии, король Эдуард не переставал воевать с шотландцами. Выходило, что борьбу за Святую землю продолжать было некому.

Бертран никогда не бывал на Святой земле, но она звала его настойчиво и страстно. Он мечтал пойти по стопам Бога, увидеть места, где жил и дышал Спаситель. В юности он подумывал совершить паломничество, но его смущали рассказы о Первом крестовом походе, о текущих по улицам потоках крови, о кучах трупов. Бертран не хотел видеть Святую землю такой. Он хотел войти в золотой город, ощутить аромат олив и под пение птиц медленно подняться на холм к церкви Гроба Господня, самому благословенному месту на земле. Но для этого следовало освободить Иерусалим от сарацин.

От размышлений Бертрана отвлек голос Гайлара:

– Что это они там делают?

Слуга показал в сторону большого дуба, возвышавшегося посередине поля как зеленая башня. К нему двигалась группа мужчин. Слышались крики. Они кого-то тащили. Бертран вгляделся. Да, двоих. Те корчились и извивались.

– Вы их остановите, ваша милость?

Бертран молчал.

– Это королевские воины, – сказал Гайлар. – Ваша милость, эти люди – королевские воины.

– Боже, – пробормотал Бертран, осознав, что к дубу волокут двух воинов в ярких накидках войска, размещенного в Бордо. Один из группы уже забросил на ветку дуба веревку. Архиепископ дотронулся до усыпанного драгоценными камнями креста, в ужасе осознавая, что скоро станет свидетелем убийства.

– Вы должны их остановить, ваша милость.

– Не могу! Тогда придется объяснять, как я тут оказался. – Бертран оглянулся на дом на холме, который был еще виден, и беспомощно пробормотал: – Мой сын, Гайлар… я не могу рисковать. – Он посмотрел на слугу. – Сходи ты. Узнай, что случилось. Попробуй их остановить.

Гайлар помолчал, затем пустил коня через золотистую пшеницу. Бертран наблюдал, как двое из группы повернулись и подняли мечи. Тем временем через ветку дуба перебросили вторую веревку и всунули в петли головы французских воинов. Их пронзительные крики были хорошо слышны. Гайлар спешился и подошел. Затаив дыхание, Бертран смотрел, как спустя какое-то время один из группы махнул в сторону Гайлара рукой с зажатым в ней мечом. Слуга попятился и вскочил на коня.

А затем воинов вздернули на виселице.

– Ваша милость, – проговорил, запыхавшись, Гайлар, – они… – Он оглянулся на поле. – Я ничего не мог сделать.

Бертран не сводил глаз с дергающихся в петлях воинов.

– Они сказали, что это восстание против короля Филиппа, – вздохнул Гайлар. – Что они не принимают мирный договор, который король Филипп заключил с королем Эдуардом, и изгонят его войско, как фламандцы в Брюгге. Они сказали, бунт поднялся по всему герцогству.

Лувр, Париж 10 августа 1302 года от Р.Х.

– Королю Филиппу известно о вашем положении, и он удивлен, что вы, один из главных ростовщиков Парижа, не можете заплатить налог, – произнес казначей.

– Но у меня нет возможности, ваше величество, – взмолился пожилой иудей, простирая руки к Филиппу, сидящему в кресле с высокой спинкой за столом, устланным пергаментными свитками. – Я сделал все, что было в моих силах. Собрал долги, но еще много осталось. Смотрите. – Он развернул несколько свитков и показал на столбики цифр. – Если бы я располагал большим временем…

– А что, пяти месяцев недостаточно? – буркнул Филипп. Он подался вперед, положив локти на стол. – Я разочарован, Сэмюель. Придется принимать меры.

– Ваше величество, законы, какие установил для моего народа ваш дед, король Людовик, сильно затруднили получение долгов с христиан. Зачем платить, если тебе не угрожает тюрьма?

– Как ты смеешь всуе упоминать Людовика Святого? – произнес Филипп с угрозой в голосе.

– Ваше величество, Сэмюель не сказал ничего оскорбительного.

Филипп пристально посмотрел на хрупкого седого иудея, говорившего с иноземным акцентом.

– А вы почему ко мне явились?

– Рабби Илайя пришел поручиться за меня, – объяснил Сэмюель.

– Могу вас заверить, ваше величество, – проговорил Илайя, спокойно встретив враждебный взгляд короля, – Сэмюель заплатит свою долю, как только… – Продолжить ему помешал стук в дверь.

Филипп оглянулся.

– Я же приказал меня не беспокоить.

– Пойду посмотрю. – Ногаре отделился от стены, где стоял, наблюдая в молчании за разговором, и распахнул дверь. Через несколько секунд он вернулся. – Там гонец, сир, и чиновник из дворца. Явились по спешному делу.

– Только быстро! – раздраженно бросил Филипп, оглядывая двоих, вошедших в покои. – У меня сегодня много дел.

– Я привез весть из Фландрии, сир. – Гонец протянул Филиппу свиток.

Король его развернул. Через секунду его лицо окаменело. Закончив читать, он в отчаянии опустил руку. Свиток выскользнул из пальцев на пол.

– Что там, сир? – спросил Ногаре. Король не ответил, и он поднял свиток.

– Когда наше войско достигло Куртре, фламандцы уже осадили замок, – прервал тишину гонец. – У них были только пешие воины, но числом много большим нашего войска. Командовали ими главы гильдий и сыновья Ги де Дампьера.

Ногаре продолжал читать. Филипп положил ладони на стол, смяв один из пергаментов Сэмюеля.

– Там болотистая местность, сир, – продолжил гонец, – и наши рыцари не могли приблизиться. Кроме того, сильно мешали фламандские лучники. Тех, кому удалось подойти достаточно близко к их рядам, они сбивали с коней булавами.

– Поражение, – пробормотал Ногаре, заканчивая чтение.

– Убиты примерно тысяча рыцарей. Скоро доставят полный список потерь, но мне повелели известить вас, сир, о двух погибших. Графа Робера де Артуа окружили на поле. Наши воины не смогли его вызволить. А еще погиб… – Гонец опустил голову, чтобы не встречаться взглядом с Филиппом. – А еще погиб первый министр Флоте. Его нашли с перерезанным горлом на некотором отдалении от центра битвы. – Гонец поднял блестящие гневом глаза. – Они сняли со всех наших мертвых рыцарей шпоры, сир, и повесили в церкви в Куртре.

Филипп продолжал молчать. Илайя и Сэмюель нерешительно посмотрели на казначея. Тот ломал пальцы.

– Очень жаль, сир, но это сегодня не единственная дурная весть, – произнес доселе молчавший королевский чиновник. – В последний час во дворец поступила весть о бунте в Гиени. Пока не ясно, насколько он широк, но убиты много наших воинов и…

– Уходите. – Филипп встал, опираясь на стол.

– Сир?

– Уходите! – Король махнул рукой на дверь. – Все. Прочь!

– Но, сир, – нерешительно забормотал Сэмюель, – я…

– Прочь!

Гонец и чиновник ушли, после чего Ногаре, выпроводив за дверь двух иудеев и казначея, сам собирался выйти, но был остановлен резким окриком короля.

– Ногаре, останьтесь.

Министр двинулся обратно и со вздохом сложил на груди руки.

– Сир, мы получили ужасную весть. Я не стану притворяться, будто это не так, но мы можем ответить. Нужно только время собрать войско.

– Время? – пробормотал Филипп. – Время как раз у меня есть. А вот денег нет. Где их взять? Теперь, когда Флоте погиб… – Он хлопнул по столу с разбросанными там свитками. – Вы слышали казначея? Мои сундуки почти пусты. Как же я смогу воевать на два фронта? Как смогу подавить мятежи и отомстить за смерть моих знатных вельмож? Как это можно сделать без денег? – Филипп поднялся и принялся ходить по покоям. – Но все равно я найду деньги. Пока не знаю как, но обязательно найду. Иначе подданные перестанут меня уважать и все достигнутое на ассамблее Генеральных Штатов пойдет насмарку. Стоит только раз проявить слабость, Ногаре, и все: на меня тут же ринутся остальные враги, притаившиеся до поры до времени, – разные герцоги, графы, епископы. – Он повернулся к министру. – Мой дед никогда бы такого не допустил. Нашел бы деньги любым способом и собрал бы большое войско, чтобы усмирить Фландрию и вздернуть гасконских мятежников на виселице. – Филипп поежился и сжал воротник своего черного плаща. – Я в тупике.

– Сир, а что, если…

– Нет, Ногаре, – Филипп провел рукой по волосам, – больше облагать налогом духовенство нельзя. Это займет много времени и даст папе Бонифацию больше поводов для враждебных действий. – Неожиданно король схватил с пола пергамент и взмахнул им перед Ногаре. – Иудеи! Мой дед сделал это, когда ему понадобились деньги.

– Что, сир?

– Изгнал иудеев. Завладел их деньгами и собственностью и выпроводил из королевства. – Филипп вперился холодным взглядом в даль. – Я помню, как отец рассказывал о фургонах с сокровищами, которые подъезжали к дворцу. Там с боков сыпались золотые монеты. Вот что мы сделаем, Ногаре: отправим гвардейцев изгнать из королевства всех иудеев, затем продадим их дома и собственность на аукционе. А деньги и драгоценности сразу возьмем в казну. Из их должников тоже все выбьем. – Филипп положил свиток на стол. – Постараемся.

Ногаре задумчиво кивнул:

– Да, сир, это позволит вам быстро пополнить казну и снарядить войско во Фландрию. Но такая мера временная. Деньги быстро иссякнут, и вы лишитесь налогов, которые каждый год вам платили иудеи. В конечном счете мы можем потерять больше, чем приобретем. Изгоните иудеев, сир, обязательно, но озаботьтесь долгосрочной стратегией. Иудеи, конечно, богаты, но их мало. А вам нужны деньги укреплять власть и расширять королевство. – Ногаре улыбнулся. – Тамплиеры. – Филипп удивленно вскинул брови, и министр быстро продолжил: – В христианском мире богаче Темпла, наверное, только Церковь, и то сомнительно. Этот орден самый могущественный на Западе. У него сотни замков и поместий, многие из которых имеют большие доходы от земледелия и животноводства. Ему принадлежит власть даже в нескольких небольших городах. – Оживившись, Ногаре заходил по покоям. – Они владеют мельницами и пекарнями, магазинами и виноградниками. Дают деньги в рост и имеют особое дозволение папы брать проценты за долги, как это делают иудеи. У вас стоит недостроенный флот, сир. Так заберите себе их корабли!

– Вы хватили через край, Ногаре, – пробормотал Филипп.

Министр продолжил говорить, как будто не слыша.

– Они прибыльно торгуют шерстью, за плату перевозят на своих кораблях грузы и защищают купцов. Несомненно, их подвалы ломятся от сокровищ и святых реликвий. Сир, ни один король не может сравниться с ними в богатстве!