Текст книги "Поющая кровь"

Автор книги: Робин Уэйн Бейли

Это было все, что она смогла себе позволить, когда пришла в Кир, – запасную комнату с жесткой веревочной кроватью и с еще кое-какой рухлядью вместо мебели. Лампа, которую она обычно оставляла светить, уже не светила, все масло прогорело. У нее были свечи, но сейчас их нечем зажечь. Лишь слабый лунный свет проникал сквозь единственное окошко. Она закрыла за собой дверь и задвинула засов.

Сев на кровать, она отстегнула меч и прислонила его к стене. Затем с тихим стоном стянула с себя сапоги и бросила их в угол. На кровати вокруг нее валялись юбки, которые она надевала, изображая ясновидящую. Она собрала их в охапку и швырнула на пол.

Тяжкая грусть вдруг навалилась на нее, и она не была к этому готова. Там, у маленького столика на другом конце комнаты, когда-то стоял спиной к ней Терлик, пока она переодевалась, меняя юбки на кожаные штаны. Ей вдруг показалось, что она видит его высокую тень, он ждет и смотрит на нее.

Она прикусила губу. Они рассказывали друг другу обо всем, пока ехали в Соушейн. Терлик оказался хорошим собеседником, с ним было легко. Когда-то, очень давно, они уже были вместе, правда совсем недолго, и вот еще одна очень короткая встреча. Но даже за это время его глубокий, мягкий голос успел согреть какую-то часть ее души.

А теперь внутри опять холодно. Она бессильна помочь Терлику. Ей ничего не остается – только поспать и затем с рассветом отправиться в Дакариар.

Она разделась и, совсем нагая, легла на спину на грубое одеяло. Как ни старалась сомкнуть глаза – сон не шел к ней. Она повернулась лицом к стене, потом перекатилась на спину. Плетеные веревки казались ей жесткими камнями, проступавшими сквозь тонкую постель. Она перевернулась на живот.

Но это вовсе не веревки не давали ей спать.

Вся комната была наполнена Терликом. Она хранила звуки его голоса, его шагов. Неясной тенью он двигался в полумраке. Это отнюдь не ветер, проникавший через окошко, ласкал ее открытую шею, а нежное дыхание Терлика.

Она резко встала и потянулась к юбкам, валявшимся на полу. Где-то здесь должен быть кошелек, который она носила с собой, когда гадала, и в нем – колода ее карт. Она вытащила карты, развязала кожаный шнурок, скреплявший колоду, разложила их на кровати ближе к окну, куда падал лунный свет.

Это невозможно, просто безумие.

Она перебирала карты, пытаясь отыскать те, что выпали ей однажды, и вспомнить, как все было. Она сидела в «Сломанном Мече». Еще до того, как Терлик вошел в дверь…

Валет с Мечом, Туз с Мечами, Верховная Жрица. Да, именно так. А потом – Князь Демонов.

После чего открылась дверь, он вошел в трактир, в плаще с капюшоном, и сразу же – к ее столику. Она все переворачивала карты, вспоминая, и выбрасывала их на одеяло.

И вот опять Валет с Мечом. Королева с Мечом – сама Ангел Ночи. Затем Серебряная Госпожа. Стужа выглянула в окно на луну, потом посмотрела на карты. Шестерка с Чашами. Да, это она! Означает старое знакомство.

Тогда продолжить гадание не удалось. Терлик остановил ее и отбросил с лица капюшон. «Ты помнишь меня?» – спросил он ее. Эти слова все еще висели в воздухе, причиняя боль.

Наконец она покачала головой. Долго смотрела на фигуры и символы выпавших карт, не признавая того, о чем они говорят. Она встала и прошлась по комнате, вернулась к кровати, чтобы снова посмотреть на карты.

Невероятно.

Она не умела предсказывать будущее. Даже простые карточные фокусы ей были неподвластны. Колдовская сила была отнята у нее много лет назад проклятием ее собственной матери. Будущее, которое она предсказывала в трактире, было выдумкой и обманом.

Но эти карты…

Должно быть, это совпадение, решила она. Такое случается с картами. Они непредсказуемы даже для мошенников. Многие, особенно из тех, кто толчется на улице в надежде заработать куинтц или минарин, расскажут тебе о будущем, не имея ни малейшего понятия о том, что означают карты на самом деле.

Ее дыхание постепенно успокоилось, бешеное сердцебиение замедлилось. Она отложила карты и села на кровать, прислонившись к спинке, подобрав ноги так, чтобы на них не падал лунный свет.

Совпадение, – повторила она про себя.

Но смутное сомнение не давало ей покоя.

Кажется, благодаря картам она предсказала появление Терлика.

Глава 9

 
Когда была я молода,
По моему велению
Морская дыбилась вода
По моему велению.
Когда была я молода,
Священный дар прозрения
Всех языков был дан тогда
Мне по Небес велению.
Когда была я молода,
Наслать пожар иль ураган
Мне был счастливый способ дан,
И дело ладилось всегда:
Любая ложь, любой обман
По моему велению
Казались истиной тогда,
Когда была я молода.
 

Стужа прошла городские ворота, как только первые лучи озарили утреннее небо. Часовые замешкались, когда она подошла к ним. В Келед-Зареме нечасто увидишь женщину с оружием. Интересно, мелькнуло у нее в голове, признают они в ней ясновидящую с накрашенными глазами, что работала в «Сломанном Мече»? Или вспомнят историю о женщине, которая убила возлюбленного короля Риотамуса и осквернила обряд Джа-Накред Салах Вэй? Уверенным шагом она прошла вперед, и они молча раскрыли перед ней тяжелые створки.

Ее разбирал смех, когда она шла прочь от Кира. События прошедшей ночи наложили свой тяжелый отпечаток на стражей ворот. Кровь в их жилах превратилась в молоко. Обычно службу у ворот несли отнюдь не лучшие солдаты гарнизона: это были или солдаты постарше, или, напротив, самые «зеленые» юнцы, все они не отличались храбростью. А теперь и вовсе их осталась всего лишь горстка охранять Кир; гибель почти всего гарнизона сломила их дух.

Но все же они были, пусть и на свой лад, хорошими людьми, признала она. Хоть и напуганные до смерти, они не оставили своего поста. Не говоря уже о том, что пожалели ее прошлой ночью и впустили в город. И конечно, она не должна забывать, что это ее сын, плоть ее плоти, стал причиной их страха. Желание посмеяться умерло в ней, уступив место чувству гневного стыда.

Она шла по равнине, сжимая рукоять своего меча. Быстрыми, целенаправленными шагами она удалялась от города, пока его высокие стены не остались далеко позади и его запахи больше не поганили воздух.

Только тогда Стужа поднесла к губам два пальца и издала долгий и пронзительный свист. Спустя мгновение она увидела единорога. Он мчался к ней с востока, вырастая прямо из восходящего солнца, устремляя свой бег по каменистой земле. Его черная грива развевалась на ветру, сзади струился хвост. Земля летела из-под его тяжелых копыт.

Она видела, как что-то сверкнуло: это утренний свет играл на черной поверхности рога, выступавшего на лбу таинственного животного.

«Совсем не важно, что это за существо, – снова подумала она. – Достаточно того, что мы есть друг у друга».

Единорог резко остановился и затем шагом подошел к ней, опустив голову. Его смертоносный рог скользнул мимо уха, когда он ткнулся носом в ее плечо. Она улыбнулась, провела рукой по спутавшейся челке и почесала его за ушами.

– Пора отправляться в путь, дружище, – сказала она и, ухватившись за гриву, взлетела на его широкую спину, – как мы делали это прежде, в старые времена.

Ашур фыркнул, высоко вскинул голову. Она слегка коснулась его боков пятками своих сапог.

Различные виды проплывали мимо них бесконечной, однообразной чередой отлогих подъемов и спусков, зеленых лугов и бесплодных пустошей. Ее поглотил ритм движения, она совсем не ощущала времени, не обращала внимания на палящее солнце, которое обжигало шею и лицо, на ветер, от которого растрескались губы. Грива Ашура приятно щекотала лицо, когда она наклонялась ниже; их мускулы работали как единое целое, в полном согласии.

У нее перехватило дыхание, иначе бы она запела, паря в воздухе. Музыка зарождалась внутри нее, звучала в голове и сердце, волнующие мелодии заставляли петь все ее естество. Старые напевы ушедшей молодости нежданно всплыли в памяти. Возбуждающие, вдохновенные слова, забытые давным-давно, вдруг вернулись к ней. Гром копыт единорога и биение ее собственного сердца задавали ритм. Сам ветер высвистывал мотив, а солнце брало высокие ноты.

Она могла бы так скакать целую вечность; Ашур мог бы унести ее в любую страну, даже ту, мифическую, откуда он родом; ей было все равно. Однако они добрались до вершины невысокого холма, который неожиданно показался ей знакомым. Она нежно дернула единорога за гриву, и Ашур остановился.

Внизу виднелись руины Соушейна. Музыка в ее душе резко оборвалась. Она соскользнула на землю, прошла несколько шагов вниз по склону и остановилась. Ашур неслышно подошел к ней.

Тучи стервятников кружили над грудами камней, проворно снуя между кольцами дыма, который шел до сих пор, поднимаясь в синее небо. За городом до самого горизонта раскинулось целое море черного пепла там, где полыхал когда-то огонь горевших пастбищ, пока дождь окончательно не загасил его.

Запах горелого все еще висел в воздухе, но то был запах углей и пепла, прежнего дыма. Кроме того, примешивался другой запах. Она узнала его. В городе этот запах будет еще сильнее. Тем более когда солнце начнет припекать все горячее и горячее. А завтра ни один человек, оказавшийся в этих краях, не осмелится приблизиться к развалинам Соушейна. Воздух будет смердеть от запаха разлагающихся трупов.

Что же произошло с жителями? – гадала она. Конечно же, некоторые уцелели. Она видела, как они спасались бегством. Неужели они не вернутся, чтобы похоронить своих мертвецов? И неужели они не придут, чтобы по крайней мере порыться в том, что осталось от их имущества? Тяпки, грабли, даже кухонная утварь – все это стоило немалых денег, и можно было бы спасти их от последствий пожара.

Она медленно спускалась с холма, Ашур – следом за ней. Зловоние смерти еще можно было переносить. Земля, однако, раскисла и была скользкой; она осторожно выбирала дорогу и не спешила. Один раз она чуть не поскользнулась, но не упала, оперевшись на Ашура.

– Спасибо, – выдохнула она. А он только посмотрел на нее своими таинственными, мерцающими глазами.

«Люди Соушейна никогда не вернутся», – поняла она. Сверхъестественные глаза Ашура подсказали ей ответ этой загадки. Огонь, который сжег их дома, тоже был сверхъестественным. Это был колдовской огонь, который явился в виде огромной, зловещей руки, который распространился с невероятной скоростью и не оставил ни одного дома нетронутым. Келедцам, которые почти не сталкивались с колдовством или магией, должно быть, показалось, что боги покинули их и что преисподняя обрушилась на город, заявив свои права на этот несчастный мир. Она вспомнила, как напуганы были стражи ворот в Кире, как попрятались жители города в своих домах. А ведь в Кире не было ни пожара, ни последующей за ним резни. Насколько же сильнее должен быть ужас крестьян и пастухов, которые пережили подобное!

Она наткнулась на первое тело еще прежде, чем дошла до крайних домов. На груди его до самого плеча зияла глубокая рана, нанесенная мечом. Видно, удар пришелся сверху, значит, нападавший был всадником. Выражение боли и отчаяния застыли маской на этом когда-то красивом лице. Из-под гарнизонного шлема выглядывала копна волос песочного цвета. Безжизненная рука все еще продолжала сжимать рукоять своего оружия.

У Стужи пересохло в горле. Кто бы ни держал меч, убивший этого солдата, все это дело рук ее сына. Кел на'Акьян, так он сам себя называл. Кел Холодная Кровь, порожденный ею. Она проклинала себя и проклинала Кимона, хоть он и умер, так как они были в ответе за своего сына.

Солдат, лежавший на земле, был не намного старше Кириги.

Она тяжело вздохнула и вспомнила о жителях Соушейна, которые никогда не вернутся в это проклятое место. Потом достала серые кожаные перчатки, которые носила за поясом, и надела их. Держась изо всех сил, она с трудом извлекла рукоять меча из мертвой руки юноши, поскольку пальцы его окоченели и не хотели разжиматься. После этого она взяла его руки в свои, с содроганием дотронувшись до ледяной кожи, и волоком потащила его в Соушейн.

Когда она оказалась поблизости от дымящихся развалин первого здания, пронзительные крики и неожиданный шум крыльев заставили ее вздрогнуть. Она нечаянно выронила руки мертвого солдата и резко обернулась, готовая обнажить меч. Оказалось, она спугнула стервятников, которые на всякий случай все разом взлетели в небо. Птиц было гораздо больше, чем это казалось с холма, они яростно кричали на нее за то, что она помешала их пиршеству.

Она еще помнила, как страшно было наблюдать бойню в ночной мгле, когда лишь отблески пожара освещали лица людей, сражавшихся на этом месте. Но то, что она увидела при свете дня, вызывало тошноту. Солнечные лучи развеяли все мифы о войне. Здесь не было ни героев, ни злодеев; здесь не было ни солдат, ни командиров, ни ветеранов, ни новичков. Здесь не было победы или поражения, не было славы.

Здесь были только мертвые мужчины, мертвые женщины и дети. Солнце освещало их холодные лица, на которых застыло выражение безнадежности и неверия, эти люди точно знали только то, что не дышать им больше, их сердцам не биться, что рука смерти закроет им глаза навеки. В изгибе каждого рта отчетливо читались боль и страдание от удара меча. Обжигающее прикосновение огня отразилось вспышками в невидящих глазах, как если бы эти лица не обуглились до неузнаваемости, как если бы птицы еще не добрались до них.

Стужа не выдержала. Уперлась руками в колени, и ее вытошнило. Утром она не ела, желудок был почти пуст, но все равно ее вывернуло наизнанку.

Она не могла уйти и оставить их здесь. Птицы уже возвращались, чтобы продолжить свой пир.

В смерти нет никакого достоинства. Сколько раз ее учителя повторяли ей это и сколько раз она учила этому других? Смерть – это смерть. Умерев однажды, ты умираешь навсегда. Но и в том, чтобы жить, не будет никакого достоинства, во всяком случае для нее, если она просто так уйдет отсюда.

В конце концов, все это дело рук ее сына.

Ашур плелся рядом, когда Стужа обходила улицы. Одно за другим, она таскала тела к центру города и складывала аккуратными тесными рядами. Горожанин, солдат или мятежник – ей было все равно. Детей она с особой тщательностью укладывала на руки женщин. Конечно, она не всегда могла определить, где чьи дети и родители, но надеялась, что каким-то образом их души поймут ее поступок. Она взмокла, пока работала, пот стекал ручейками и капал то на холодную губу, то на бесчувственную щеку, то на изогнутую от ужаса бровь.

Когда на улицах не осталось ни одного трупа, она осмотрела прилегающие к городу окрестности и то, что осталось от полей. Некоторые тела были так обожжены, что она с трудом заставляла себя смотреть на них, не то что трогать. И все же, сглотнув подступившую к горлу желчь, она изготовилась, чтобы выполнить свою задачу.

Опасно было вести поиски среди дымящихся руин. Остатки стен грозили упасть при каждом порыве ветра, наполовину рухнувшие стены в любую минуту могли превратиться в западню. Но она ходила здесь с определенной целью. Где-то среди всех этих обугленных камней должно найтись горящее пламя, хотя бы небольшая искра огня, чтобы разжечь погребальный костер.

Тихий, скрипучий треск заставил ее посмотреть наверх. Она отскочила назад, чувствуя, как лицо ее обдало жаром. Одиноко стоявший столб, обгоревший и обуглившийся дочерна, упал на землю. Искры, пепел и дым поднялись плотным, удушливым облаком. Горячий уголек угодил ей на рукав, и она поспешила стряхнуть его с себя.

Где-то в сердцевине бруса тлело небольшое голубое пламя, готовое вот-вот погаснуть. Она сразу же бросилась на колени и стала на него дуть. Крошечный огонек повеселел. Она подула снова, поддерживая пламя. Брус был чересчур большим, чтобы его можно было тащить, да и слишком горячим. Она отчаянно оглядывалась вокруг в поисках чего-нибудь подходящего, как вдруг увидела кусок наполовину сгоревшей доски. Ей пришлось немного повозиться, прежде чем доска захотела принять огонь от бруса.

Наконец-то у нее была горящая головня. Со всеми предосторожностями она прошла назад к сложенным рядами телам, прикрывая рукой свое светящееся сокровище.

Среди трупов она разбросала куски дерева и угли, остывшие настолько, что их можно было брать в руки. Ее разбирали сомнения, будет ли все это гореть, но другого выхода у нее не было. Она поднесла свой факел к куче из палок и расщепленных досок. Очень медленно огонь занялся. Из этой кучи она стала брать новые головни и подкладывать их в другие кучи до тех пор, пока вокруг тел не образовалось кольцо из небольших костров. И все же этого было недостаточно. Тогда она подобрала несколько головешек и бросила их сверху на трупы, – к ее удовлетворению, одежда на них загорелась.

Воздух наполнился густым запахом, от которого ее опять стошнило. Но эта слабость только разозлила ее: она вдруг поняла, что, несмотря на все ее усилия, погребальный костер не получился, этого огня слишком мало, чтобы справиться с задачей.

Ашур потерся мордой о ее плечо, но это ее не утешило. Гнев ее нарастал при виде зловещего, бессмысленного зрелища. Что-то лопалось и потрескивало в огне. То там, то здесь невероятным образом казалось, что шевелятся конечности, поворачиваются лица. Пряди волос развевались, поднимаясь вверх в нагретом воздухе. Одежда причудливо колыхалась.

Небольшие костерки, наполовину сгорев, стали разваливаться, так и не выполнив своего назначения.

Стужа снова разразилась проклятиями. Она проклинала себя и проклинала Кела. Она проклинала Кимона и его семя, что он оставил в ее теле. Она проклинала ту ночь, когда они соединились, и тот день, когда родился ее сын. Сжатыми кулаками она била себя по бедрам. Она подбежала к ближайшим развалинам, обрушила свой кулак на остатки стены и стала яростно отдирать тонкие, еще тлевшие доски. Ее перчатки коробились от жара; невзирая на это, она швыряла доски с бешеной силой в середину своего жалкого погребального костра. Ее руки болели так, что она едва могла согнуть пальцы. Но это не имело значения. Она сыпала проклятиями, и боль уходила.

Вдруг откуда-то с востока донесся вой, пронзительный звук, который пробрал ее до костей. Она выронила из рук доску и посмотрела вдаль, по ту сторону города, ничего не понимая.

Порывистый ветер невероятной силы сровнял остатки руин, торчавшие из земли. Она успела издать сдавленный крик, прежде чем ветер сбил ее с ног. Она сильно ударилась о землю, было трудно дышать. Какой-то сверхъестественный трубный звук наполнил ее слух, он звучал громче завываний разбушевавшегося ветра. Она повернулась на бок и посмотрела, где Ашур. Единорог стоял, обратившись к ветру, голова его была опущена, грива и хвост развевались, он изо всех сил сопротивлялся неумолимой мощи стихии.

Но, помимо этого, было еще на что посмотреть и чему удивиться.

Налетевший ветер раздул огонь в костре, закручивая его в испепеляющий вихрь; пламя подымалось все выше, становясь все жарче. Она задыхалась от зловония, жар костра обжигал, и ей пришлось прикрыть лицо руками и смотреть в щель между пальцев. Тел не было видно, все поглотил неистовый, яркий огненный вихрь.

Она с усилием поднялась на колени и подползла к Ашуру. Ухватилась за его ноги и, вцепившись в густую шерсть, подтянулась так, чтобы встать на ноги. Темный дым кольцами уходил в небо. Она крепко держалась за единорога, соединив руки вокруг его шеи, чтобы не упасть.

Все закончилось так же внезапно, как и началось. Ветер замер, вой затих. Только огонь продолжал гореть, пожирая плоть и кости. Он будет теперь гореть часами возможно, всю ночь до утра.

Она выплюнула песок, попавший в рот, вся дрожа. Ветры в степи были непредсказуемыми и зачастую опустошительными. Они налетали без предупреждения и незаметно рассеивались. Но никогда еще ей не доводилось видеть, чтобы ветер был такой силы и казался таким разумным!

Она пристально смотрела на погребальный костер. Ветер появился, выполнил то, что ей не удалось, и исчез. Было ли это ветром на самом деле, или это было дыхание одного из богов, благоволивших ей?

Она прикрыла рот и нос. Запах стал непереносим, и ее опять чуть не вырвало. Одним махом она оказалась на спине Ашура.

– Уходим! – скомандовала она, кашляя от дыма, преграждавшего ей путь. Она припала к уху единорога: – Во имя всех богов преисподней, уходим!

* * *

Она скакала долго, до самого вечера. Уходящее солнце закрывало землю занавесами ночи, и краски дня уступали место серому сумраку. Легкий ветер, обдувавший ее лицо, становился все прохладней. Но, несмотря на пронизывающие порывы ветра, глаза ее отчаянно слипались.

Она чуть было не сползла со спины единорога, но удержалась. Какой-то голос звучал в голове, призывая продолжить путь. «Твой сын несет зло и разрушения! – твердил он. – Скачи! Скачи!» Но силы ее иссякли. Веки отяжелели, нестерпимо хотелось спать. Руки и ноги налились свинцом. Она свалилась на землю, ударившись коленями и боками. Несколько валунов слева от нее были единственным укрытием; она свернулась калачиком среди них, прижав колени к груди.

У нее не оказалось плаща, чтобы согреться, но ей не пришлось долго мучиться. Почти мгновенно сон одолел ее.

Восход солнца постепенно пробудил Стужу. Все части ее тела отчаянно вопили от боли. Она даже испугалась, что не сможет пошевелиться. Все мышцы сопротивлялись, не желая сгибаться и разгибаться. Ноги, натертые о неоседланную спину Ашура, горели огнем. Бока были в ушибах и синяках, спина и плечи не гнулись, стянутые напряжением и усталостью. Грудь вздымалась, руки хрустели и трещали, когда она пыталась поднять их. Холод твердой земли пронизал ее до костей, все суставы окоченели.

Она медленно перевернулась на спину, потирая самые болезненные места. И поскольку никто ее не видел, позволила себе всплакнуть. Никогда ей не было так больно, не считая той ночи, когда она сбежала из Дашрани! Но ведь, как ей казалось, она закалила себя, укрепила свое тело.

Может, она просто обманывалась и годы все же брали свое?

Ей не хотелось так думать. Она вымоталась в Соушейне, а потом слишком долго скакала без отдыха. Конечно, тело будет бунтовать и отвечать болью.

Ашур, находившийся поблизости, внезапно заржал и перестал жевать траву, хотя набрал ее полный рот. Не шевелясь, он смотрел вдаль через равнину. Казалось, огонь в его глазах сделался ярче. Стужа заставила себя подняться, превозмогая страдания, приносимые каждым движением. Встав рядом с единорогом, она тоже устремила взгляд вдаль и увидела то, что встревожило ее друга.

Далеко, по ровной местности, проезжал дозорный отряд. Красные плащи солдат Риотамуса реяли на фоне утреннего неба. «Должно быть, король где-то близко, – сделала вывод она, – и с ним другие отряды солдат». Она схватила Ашура за гриву и отвела его в укрытие из валунов. Ей не хотелось быть замеченной: она сейчас совсем не готова к схватке.

Она терпеливо подождала, пока отряд скроется из виду. После чего, кусая губы, попыталась вспрыгнуть верхом на Ашура, но тщетно – хрустящие суставы подвели ее. Тогда она вскарабкалась на небольшую ступеньку, образовавшуюся там, где два камня подпирали друг друга, и подозвала к себе единорога.

– Стой спокойно, не то я попаду тебе по носу, – велела она животному, когда навалилась на него и осторожно перенесла ногу через его широкую спину. Острая боль пронзила колено.

Повезло ей, подумала она, начав свой путь через равнину. Она не сомневалась в том, что у короля хорошая память, и если бы дозорные обнаружили ее, повесили бы обязательно. С Риотамусом, находящимся в этой местности, ситуация для нее осложняется, а времени остается все меньше. Она ехала стиснув зубы, и каждое движение отдавалось новой мукой. Оставалось только терпеть.

Однако к полудню все ее боли немного поутихли. Ашур стремительно несся вперед среди однообразных пейзажей. С виду он совсем не устал, только густое мыло выступило на лоснящихся боках и ее штаны стали влажными. Вот еще одно неудобство, которое раздражало ее.

Но хмурилась она вовсе не из-за таких мелочей. Она думала о своем сыне. За пять лет воспоминания о нем совсем не потускнели. Кел даже в детстве был расчетлив и точен. Его поступки всегда преследовали какую-то цель, и она знала, что в этом он не изменился. Зачем он сжег Соушейн? И все другие города и деревни? Во всем этом должен быть какой-то расчет; она напрягала мозги, чтобы понять какой.

И все же, что если это не замысел Кела? Что если это исполнение плана Ороладиана? Возможно, колдун управляет действиями ее сына. Но опять-таки, ради чего? Единственное, в чем она уверена, – все это было совершено не случайно.

Если только, конечно, кто-то из них – Кел или Ороладиан – не был сумасшедшим. Она ничего не знала о колдуне, но разговаривала с Келом. В его глазах она увидела злость, ненависть, жестокость. Но безумия в них она не заметила. И поскольку годы его не изменили, значит, сын ее по-прежнему слишком проницателен, чтобы какой-то безумец своими интригами мог заманить его в западню, разве что во всем этом его привлекало что-то реально для него значащее.

И все-таки должна быть какая-то цель, какой-то расчет.

Если бы она только могла понять!

Случайно она посмотрела налево. Огромное облако пыли клубилось на горизонте. Армия Риотамуса, вне всякого сомнения. Судя по тому, куда поскакал дозорный отряд и куда двигалось облако, король направлялся в Кир. Это означало, что ей не придется столкнуться с ними на узкой дорожке, по крайней мере сейчас.

Интересно, сколько времени пройдет прежде, чем Невезучий продаст королю сведения, которые она вытрясла из него? И прежде, чем Риотамус поспешит за ней в Дакариар? Ей следовало бы убить старого вора, чтобы заткнуть ему рот. Но тогда ей показалось, что в этом не было нужды, ведь во всем городе оставалась только горстка напуганных стражей, охранявших ворота.

Что ж, теперь у города будет много солдат, чтобы разместиться в гарнизоне, и, благодаря длинному языку Дромена, еще больше, чтобы отправиться вслед за ней.

Но они прибудут слишком поздно. Если Дромен не соврал, Кел объявится в Дакариаре завтра ночью. Ашур привезет ее туда еще не скоро. Король со своей армией в это время будет только подъезжать к Киру.

Она чуть не рассмеялась. Возможно, Риотамус, огорчившись, сделает то, что следовало сделать ей, и покончит с жалким существованием Невезучего.

От этой единственной мысли, впервые за весь день, она почувствовала себя немного лучше.

* * *

Наступивший вечер застал ее на узкой дороге, петлявшей по полям Дакариара. Несколько работников стояли, опираясь на мотыги, и глазели, когда она проезжала мимо, но никто из них не окликнул ее, а ей не хотелось останавливаться.

Дакариар был больше, чем Соушейн, но все же слишком небольшим, чтобы иметь собственную крепостную стену. Дорога вела прямо в город. Она ехала мимо лавок, которые начали было закрываться на ночь, но, завидев ее, торговцы не спешили с этим в надежде, что она увидит что-нибудь и захочет купить. Они приветливо улыбались и жестами показывали на свой товар. Она улыбалась им в ответ, но продолжала путь.

Горшечники чистили свои гончарные круги; кожевники сворачивали шкуры; кузнец продолжай стучать молотом по куску раскаленного металла. Они поднимали головы, отрываясь от своих дел, чтобы взглянуть на нее, когда она оказывалась рядом; в их глазах светилось любопытство.

Стужа повернула за угол и сразу поняла, что это совсем не та улица, что ей нужна. Молодая женщина с сильно накрашенными глазами и нарумяненными щеками стояла в дверях, держа в руке красный фонарь. Тугой материал алого платья сдавил округлые груди, когда шлюха протянула вверх руки, чтобы повесить светильник на деревянный гвоздь у входа.

– Ищешь работу? – спросила женщина, подмигнув.

Стужа хотела было проехать мимо, но передумала.

– А ты старше, чем я сперва подумала, – сказала шлюха, когда Стужа остановилась и посмотрела на нее сверху вниз. Она выставила бедро и вызывающе прислонилась к дверному косяку. – Ну, я могла бы почистить тебе перышки…

Стужа перебила ее:

– Мне нужно поговорить с кем-нибудь из старших.

Шлюха осклабилась:

– Ну, я тоже не так уж и молода, милочка. Папашу своего никогда не знала, а мамаша давно уже померла от негодной хвори.

Стужа позволила себе слегка улыбнуться.

– Старших в городе, – уточнила она. – С губернатором, с кем угодно, кто представляет здесь власть.

Шлюха взвизгнула от смеха, шлепнула себя по бедрам:

– С губернатором, здесь? Как будто этот любитель мальчиков, наш король, сидя в своем расчудесном дворце, сподобится посмотреть в нашу сторону и сказать: «Вот этот утонченный дворянин или мой любимый родственник придет к вам и будет о вас заботиться». Сюда, в этот грязный, маленький, мерзкий городишко! – Она дерзко смеялась, глядя Стуже прямо в глаза. – Я бы не стала нанимать тебя шлюхой – лучше шутихой, чтобы развлекала нас своими причудами!

Стужа выдавила из себя еще одну улыбку, собрав все свое терпение:

– К кому идут торговцы, если им нужно разрешить спор?

Подведенные ресницы заморгали, крашеные губы в задумчивости надулись.

– Уверена, что тебе не нужна работа? Плясать умеешь?

– Ни-ни, – солгала она.

Женщина громко вздохнула:

– На прошлой неделе мы потеряли танцовщицу. Какой-то полоумный крестьянин прирезал ее. – Вздохнув еще раз, шлюха указала вниз по улице: – Поищи жрецов в Храме Колодца. – Она повернулась, чтобы уйти в дом. – Приходи ко мне, если понадобится работа, – добавила она, прежде чем закрыть дверь. – Я из тебя такую женщину сделаю!

Стужа покачала головой, развеселившись, и поехала дальше. Она повернула за следующий угол и очутилась на широкой улице, главной дороге Дакариара, как догадалась она. В этот поздний час только таверны были еще открыты, она облизнула губы, внезапно ощутив жажду.

Некогда. Первым делом нужно найти Храм Колодца. Она вглядывалась в одну и другую стороны улицы, решая, куда идти.

К ней подошел прохожий – писарь, судя по чернильным пятнам на пальцах, и она поинтересовалась у него.

– Храм, – сообщил он, находится в самом центре города. Дорога выведет тебя к нему.

Она поблагодарила его и послала Ашура вперед.

– Прекрасная лошадь, – бросил он ей вдогонку. Она широко улыбнулась, потрепала Ашура по шее и кивнула.

В свое время она повидала много храмов в честь многих богов, но этот храм по сравнению с другими выглядел неказисто. Одноэтажное здание из белого тесаного камня, – с виду совсем не ясно, какого бога здесь почитали. Но, как писарь и говорил, храм стоял в самом центре Дакариара, дорога вела вокруг него, образуя кольцо, к нему же выходили все дороги поменьше.

Несколько изящных розовых колонн стояли полукругом перед входом, который ничем не был украшен. За ними находилась невысокая каменная стена колодца.