Текст книги "Метка смерти"
Автор книги: Робин Кук
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)
ГЛАВА 8
Пять недель спустя
Джазмин Ракоши почти не сомневалась в том, что на крыше полуразрушенного дома справа от нее засели снайперы. Прямо перед ней был пятачок открытого пространства, отделявшего ее от другого здания, возвышавшегося над позициями снайперов. Ее план был прост: рвануть через эту пятиметровую полосу, нырнуть в здание и добраться до крыши. Оттуда она смогла бы ликвидировать снайперов и пробраться дальше в городские развалины, чтобы выполнить поставленную перед ней задачу.
Потирая руки в предвкушении броска через открытое пространство, она пыталась максимально собраться. Сердце взволнованно забилось, а дыхание стало частым и поверхностным. Она постаралась успокоиться, набрав в легкие побольше воздуха, и бросилась вперед.
Однако, к сожалению, все пошло не так, как она планировала. Как раз в тот момент, когда вся оказалась на виду, она чуть замешкалась, потому что краем глаза заметила, как сбоку что-то мелькнуло. Это и отвлекло ее внимание. Результат был предсказуем – ее подстрелили, что ставило крест на ее повышении в звании.
Произнеся вслух пару ругательств, которым ее научили морпехи, Джаз откинулась на спинку стула и, убрав руки с клавиатуры, яростно потерла лицо. Вот уже несколько часов подряд она играла в компьютерную игру под названием «Чувство долга» и выступала в роли русского солдата в битве под Сталинградом. И до этого досадного момента игра шла просто великолепно. А теперь ей придется начинать все сначала. Цель состояла в выполнении постепенно усложнявшихся задач и, соответственно, в повышении звания – она могла дослужиться до командира танка! Но этому уже не суждено было сбыться. По крайней мере сегодняшним вечером.
Уронив руки на колени, она взглянула на экран компьютера – туда, где мелькнуло нечто, ставшее причиной ее провала. Это был малюсенький мигающий квадратик – извещение о получении сообщения. Уже представляя, какой будет ее злость, если она увидит очередную рекламу секс-услуг или виагры, она щелкнула мышью. Однако, к ее восторгу, это пришло сообщение от мистера Боба!
Через нее словно пропустили электрический разряд. Джаз больше месяца не общалась с мистером Бобом и уже стала думать, что операция «Веялка» закончена. На прошлой неделе ее охватило такое отчаяние, что так и подмывало набрать экстренный номер телефона, оставленный ей мистером Бобом, хотя он предельно ясно дал понять, что она может использовать этот номер лишь в критической ситуации. Поскольку случай был не тот, она не стала звонить. Однако дни шли за днями и ее тревога нарастала. А тут еще обстоятельства складывалась таким образом, что она могла уйти из Центральной манхэттенской больницы, куда устроилась по настоянию мистера Боба.
Причина, по которой Джаз собиралась уйти оттуда, была серьезной – у нее испортились отношения со старшей медсестрой ночной смены Сьюзан Чэпмен. Впрочем, как и со всеми остальными дежурившими вместе с ней медсестрами, которых Джаз считала скопищем дур. Ее вообще удивляло, как Сьюзан могли доверить кем-то руководить, тем более в отделении хирургии. Сьюзан была не просто толстой клушей. Она, вообразив себя слишком умной, решила, что имеет полное право указывать Джаз, что той делать, обвиняя ее во всех смертных грехах. Да и остальные медсестры жаловались на Джаз по любому поводу – например когда она, скрываясь в дальней комнате, хотела, задрав ноги, несколько минут почитать какой-нибудь журнальчик.
Мало того, Сьюзан, будто издеваясь над Джаз, поручала ей самую тяжелую работу, а все, что попроще, – другим. Она даже имела наглость открыто упрекнуть Джаз, что та совала нос в медицинские карты не имеющих к ней никакого отношения пациентов, а также поинтересовалась, почему это Джаз вместо обеда так зачастила в отделение акушерства, сославшись при этом на жалобы со стороны старшей медсестры отделения.
Прикусив язык, Джаз тогда удержалась от соблазна послать Сьюзан куда подальше или – еще лучше – выследить и с помощью «глока» вообще избавиться от нее раз и навсегда. Вместо этого она объяснила Сьюзан, что хочет повысить свой профессиональный уровень. Разумеется, все это было откровенной чушью, но на какое-то время сработало. А ведь Джаз просто необходимо было ходить в отделение акушерства и в нейрохирургию почти каждую смену, чтобы как-то отслеживать ситуацию там. Даже если у Джаз и не оказывалось пациентов, подлежащих «санкционированию», она все равно должна была продолжать сообщать обо всех случаях с неблагоприятным исходом. А такие случаи в основном и происходили в отделении акушерства, когда какие-нибудь наркоманки рожали всяких уродов. К сожалению, эти «отчеты» не вызывали у нее особого вдохновения и азарта. К тому же и плата за них была смехотворной по сравнению с вознаграждением за «санкционирование» пациента.
Затаив дыхание, Джаз открыла сообщение от мистера Боба. «Да!» – вскрикнула она, резко выбрасывая руки вверх, как велогонщик, выигравший очередной этап соревнования. Сообщение содержало только имя – Стивен Льюис. Это означало, что Джаз получила еще одно задание! И работа в центре вновь перестала казаться ей тоскливым занятием. Ее отношения со Сьюзан Чэпмен и другими придурками от этого, конечно, легче не станут, но по крайней мере появился стимул их терпеть.
Взволнованная, Джаз решила взглянуть на свой банковский счет. В течение нескольких приятных мгновений она просто смотрела на цифры – тридцать восемь тысяч девятьсот шестьдесят четыре доллара и какие-то центы. Как здорово, что завтра там будет уже на пять тысяч больше!
Для Джаз ее счет в банке означал власть. Деньги давали ей выбор. У нее никогда до этого не было денег в банке. Все, что она ни получала на руки, в момент расходилось на ее сиюминутные потребности. Во время учебы в школе это были наркотики.
Детство Джаз прошло в полунищете в однокомнатной квартирке в Бронксе. Ее отец, Геза Ракоши, единственный сын венгерского борца за свободу, эмигрировавшего в Штаты в 1957-м, зачал ее, когда ему было пятнадцать. Ее матери, Марианне, жившей в многодетной пуэрториканской семье, было столько же. По религиозным соображениям, понукаемые своими семьями, они были вынуждены бросить школу и пожениться. Джазмин родилась в 1972 году.
Для нее жизнь с самого начала превратилась в борьбу. Оба ее родителя избегали церкви, обвиняя ее во всех своих несчастьях. Оба превратились в алкоголиков и наркоманов и постоянно дрались. Ее отец то перебивался какими-то случайными заработками, то неделями где-то пропадал, то сидел в тюрьме за мелкие и крупные преступления, включая бытовое насилие.
Ее мать тоже иногда подрабатывала, однако ее отовсюду увольняли за прогулы и недобросовестное выполнение обязанностей, то есть за пьянство. В конце концов она так растолстела, что едва ли вообще могла что-то делать.
Но и вне дома жизнь Джазмин мало чем отличалась от домашней. Весь ее район был опутан паутиной преступности и наркомании – уже в начальных классах средней школы дети знали, что такое наркотики. Даже учителя уделяли больше времени проблемам воспитания, чем обучению.
Вынужденная выживать в этом жестоком и опасном мире, в котором постоянство перемен было, пожалуй, единственным постоянством, Джазмин училась действовать путем проб и ошибок. Каждый раз, приходя домой из школы, она не знала, что ее ожидает. Ее братик, родившийся, когда ей было восемь лет, который, как она надеялась, мог бы стать для нее единственным близким человеком, умер четырех месяцев от роду в результате СВДС. И это был последний раз, когда она плакала.
Глядя на свой почти сорокатысячедолларовый счет, Джаз вспомнила тот день, когда, как ей казалось, она разбогатела. Это случилось на следующий год после смерти ее братика Яноша. На улице, что бывало нечасто, лежал снег. С кочергой, найденной в подвале их дома, она бесцельно бродила, разгребая мусорные кучи, и вдруг набрела на целое состояние – тринадцать долларов!
Переполненная счастьем, она вернулась домой, гордо сжимая в руке однодолларовые бумажки. Знай она наперед, что произойдет, конечно, поступила бы по-другому, но тогда ее просто распирало от желания похвастаться своим богатством. Теперь-то Джаз понимала, что итог был легко предсказуем. Отобрав деньги, Геза заявил, что пришло время и ей вносить посильную долю в семейный котел. На самом же деле он просто потратил их на сигареты.
При воспоминании о своей мести на лице Джаз мелькнула тень улыбки. Единственным существом, пользовавшимся любовью ее отца, была маленькая – размером с крысу – лохматая и беспрестанно тявкавшая собачонка, которую ему кто-то отдал. Однажды, пока Геза, попивая пиво, смотрел по телевизору бокс, она отнесла собачонку в ванную, где постоянно было открыто окно, чтобы выветривалась вонь, исходившая от разбитого унитаза. Словно это было вчера, она хорошо помнила выражение собачьей мордашки, когда она держала ее в проеме окна, а та беспомощно пыталась уцепиться за раму. Когда Джаз ее отпустила, собачонка успела издать слабый жалобный визг, прежде чем шлепнуться на бетон с четвертого этажа.
Позже Геза, грубо растолкав дочь, потребовал объяснений по поводу собачьей кончины. Несмотря на яростное отрицание всех обвинений, Джаз все равно получила тумаков, как, впрочем, и Марианна, которая совершенно искренне недоумевала, как собачонка могла выпасть из окна ванной. Однако у Джаз все же осталась чувство удовлетворения, хотя она и была здорово напугана. Джаз всегда боялась, когда отец бил ее, что случалось довольно часто, пока не подросла настолько, что стала давать сдачи.
Закрыв «окно» со своим банковским счетом, Джаз посмотрела на часы. Идти на работу было слишком рано, а для посещения спортзала слишком поздно. И она была чересчур возбуждена, чтобы оставаться на месте и начать новый сеанс игры «Чувство долга». Подумав, решила отправиться в ближайший, круглосуточно работавший корейский магазинчик – она знала, что, когда утром вернется из больницы, ей захочется молока, а оно закончилось.
Когда она надевала пальто, ее рука инстинктивно скользнула в правый карман – пощупать «глок». Несмотря на длинный глушитель, она с легкостью извлекла его и направила на свое отражение в маленьком зеркале, висевшем возле двери. Дырка в стволе была похожа на зрачок одноглазого маньяка. Хихикнув, Джаз опустила пистолет и машинально проверила обойму – она, как всегда, была полной, – вставила ее назад – до привычного щелчка. Взяв холщовую сумку, с которой обычно ходила по магазинам, она перекинула ремешок через плечо.
На улице оказалось довольно тепло. Таким обычно и бывал март в Нью-Йорке. Один день мог подарить ощущение весны, а следующий словно переносил в разгар зимы. Джаз шла, засунув руки в карманы, сжимая в одном «глок», а в другом блэкберри. Со своими любимыми игрушками она чувствовала себя увереннее.
В переулке, по которому Джаз направилась в сторону Коламбус-авеню, оказалось довольно много прохожих и машин. Проходя мимо своего обожаемого «хаммера», она на секунду остановилась, восхищаясь его поблескивающим кузовом. Приятная погода послужила поводом, чтобы днем его помыть. Она, как всегда в такой момент, подумала, что ей повезло с мистером Бобом.
На Коламбус-авеню было еще оживленнее: сновали людские толпы, ревел непрекращающийся поток автобусов и автомобилей. Шум моторов, предупреждающие сигналы и скрип шин могли показаться ошеломляющими, если вдруг остановиться и прислушаться, но Джаз привыкла к этой какофонии. Видневшийся между зданиями небесный купол казался тускло-серым из-за отражений городских огней. Можно было разглядеть всего лишь несколько самых ярких звезд.
Магазин был открыт. Его многочисленные прилавки и стеллажи с фруктами, овощами, цветами радовали глаз разнообразием. Как и на улице, здесь было весьма оживленно, и в единственную кассу стояла очередь. Джаз бродила между стеллажами, выбирая продукты – хлеб, яйца, несколько шоколадных батончиков «Пауэр», молоко и бутилированную воду. Потом с некоторым азартом вышла на тротуар и притворилась, будто рассматривает фрукты. Улучив подходящий момент, когда владелец магазина был занят на кассе, а его жена оказалась в другом конце зала, Джаз просто развернулась и направилась в сторону дома. Отойдя достаточно далеко, она поняла, что ее уже никто не остановит и ей не придется выдумывать жалкое оправдание. Она громко расхохоталась, убедившись лишний раз, какие же идиоты эти корейцы. Когда у магазина столько выходов, ничего не стоит уйти не расплатившись. Она не могла понять, почему это никому не приходит в голову. Сама она уже забыла, когда платила в последний раз.
Вернувшись домой, Джаз убрала продукты в холодильник и посмотрела на часы. Идти на работу было все еще рано. В этот момент ее взгляд упал на экран компьютера. Там на фоновой картинке опять мигал все тот же назойливый квадратик, извещавший о новом сообщении.
Опасаясь, что задание под названием «Стивен Льюис» может быть отменено, хотя такого прежде еще не случалось, Джаз, наскоро присев на стул, щелкнула мышью на квадратик. Ее опасения усилились, когда ока увидела, что это было очередное сообщение от мистера Боба. Дрожа от волнения, она раскрыла почту. К ее изумлению и восторгу, там было второе имя: Ровена Собжик.
«Да!» – выпалила Джаз, крепко зажмурив глаза и улыбаясь во весь рот. После месяца бесплодных ожиданий получить сразу два сообщения с именами только за один вечер казалось невероятным. Такого раньше не бывало. Задержав от восторга дыхание, она вновь посмотрела на экран. Она хотела убедиться, что это ей не приснилось и это был не сон. Имя по-прежнему красовалось на белом фоне экрана. Ее несколько удивила непривычная фамилия Собжик, напомнившая её собственную.
Джаз встала и, направляясь к гардеробу, стала снимать уличную одежду. Ехать в больницу было все еще рановато, но она решила собираться: была слишком на взводе, чтобы просто сидеть и ждать. Уж лучше она проведет в больнице разведку и разработает план атаки. Она надела робу и белый халат. Одеваясь, Джаз думала о своем банковском счете. Будущим вечером там уже окажется почти пятьдесят тысяч!
Сев в «хаммер», Джаз попыталась успокоиться. Радость радостью, однако пора серьезно подумать и о деле. Она понимала, что ей придется проявить максимум сноровки, чтобы устранить сразу двух пациентов. В какой-то моменту нее даже появилась мысль, что, вероятно, предполагалось это сделать последовательно, в течение двух ночей, однако она быстро отбросила ее. Если бы мистер Боб хотел, чтобы это произошло именно так, он бы не прислал два сообщения в один вечер. Для Джаз было очевидно, что она должна устранить их обоих.
По дороге в больницу Джаз даже не задирала таксистов. Ей нужно было предельно сосредоточиться. Она припарковала «хаммер» на втором этаже и зашла в больницу. Спрятав верхнюю одежду в привычном месте, она спустилась на первый этаж и с непринужденным видом зашла в отделение экстренной помощи, где, как всегда, было столпотворение. Она совершенно спокойно стащила две ампулы и сунула их в разные карманы своего белого халата. Потом вернулась к лифтам и поднялась на шестой этаж.
По сравнению с «неотложкой» в хирургии было тихо и спокойно, однако Джаз сразу поняла, что работы здесь хватало. Один лишь взгляд на стойку с медицинскими картами говорил об отсутствии на этаже свободных палат, а пустая комната медперсонала свидетельствовала о том, что все медсестры и санитарки занимались пациентами. Когда работы было не много, все медсестры вечерней смены толклись в дальней комнате, судача и готовясь к пересменке. На посту оставалась лишь дежурная секретарша отделения, Джейн Эттридж, которая рассовывала результаты анализов по соответствующим медицинским картам. Джаз заглянула в помещение, где хранились медикаменты, чтобы убедиться, что Сьюзан Чэпмен еще не объявилась – она всегда приходила рано.
Присев к монитору, Джаз набрала имя «Стивен Льюис». К своей радости, она обнаружила, что он лежит в 424-й палате, в «голдблаттовском» крыле. И хотя она там ни разу еще не была, она решила, что ей повезло. Это было ВИП-отделение больницы, и Джаз знала, что там будет меньше суеты, чем на обычных этажах. А это, несомненно, облегчит ее задачу. Единственное, что следовало проверить, – не прикреплена ли к нему персональная сиделка, что казалось ей маловероятным, потому что пациенту было всего тридцать три года и он лежал с повреждением ротаторной манжеты плеча.
Потом Джаз набрала имя «Ровена Собжик». Ее лицо посветлело от улыбки: Ровена оказалась совсем рядом – в 617-й палате, в двух шагах по коридору. Она вдруг подумала, что по иронии судьбы ей как раз и могут поручить заниматься этой пациенткой. Как бы там ни было, она была уверена, что «санкционировать» этих двоих ей будет легко.
– Что-то ты рановато, – прозвучал язвительный голосок.
Глаза Джаз чуть не повылезали из орбит, и она ощутила мощный выброс адреналина. На нее смотрела Сьюзан Чэпмен. Выражение ее круглой поросячьей физиономии, размежеванной морщинами, с легкой себорейной сыпью в их складках, было скорее вызывающим, чем дружелюбным. Она смотрела через плечо Джаз на экран монитора. Джаз ненавидела ее привычку стягивать волосы в старомодный тугой пучок на затылке. Она относилась к Сьюзан как к анахронизму медсестринской когорты, презирая ее древние шнурованные ботинки на кожаных подошвах и толстенных дюймовых каблуках.
– Позволь узнать, чем это ты тут занимаешься? – требовательным тоном поинтересовалась Сьюзан.
– Просто хочу уточнить, что предстоит сделать, – выдавила Джаз. Пытаясь совладать со злобой, которую испытывала к этой женщине, она заставила себя улыбнуться. – Похоже, сегодня будет трудное дежурство.
Сьюзан пристально смотрела на Джаз.
– У нас почти всегда так. А при чем тут Ровена Собжик? Ты что, знакома с ней?
– Никогда в жизни ее не видела, – ответила Джаз, по-прежнему улыбаясь, но теперь уже более естественно, несколько оправившись от испуга. – Я лишь поинтересовалась, кто наши новые пациенты, чтобы иметь представление о предстоящей ночи.
– Мне кажется, знакомиться с новыми пациентами – моя обязанность, – заявила Сьюзан.
Что ж, отлично, – ответила Джаз, вставая и выключая экран монитора.
– Мне кажется, я уже говорила с тобой по этому поводу! – рявкнула Сьюзан. – У нас в больнице есть правило, и его надо соблюдать. Я пожалуюсь на тебя, если еще раз застану за этим делом. Я понятно объясняю? Смотреть файлы разрешено только в случае необходимости.
– Может, у меня такая необходимость и появится – вдруг она окажется моей пациенткой.
Сьюзан громко фыркнула, все больше выходя из себя. Она сверлила Джаз взглядом подобно разгневанному школьному учителю.
– Смешно, – сказала Джаз, нарушая паузу. – Мне всегда казалось, что и вы, и другое начальство должны приветствовать личную инициативу. Но вижу, мне лучше спуститься в кафетерий.
Вздернув брови, она пару секунд постояла на случай непредвиденной реакции Сьюзан. Поскольку никакого ответа не последовало, Джаз, нацепив очередную фальшивую улыбку, направилась к лифтам. Удаляясь, она спиной ощущала сверлящий взгляд Сьюзан. Она едва заметно покачала головой, чувствуя, что начинает испытывать отвращение к этой женщине.
Спустившись до первого этажа – на тот случай если Сьюзан следила за индикатором лифта, – она направилась по петлявшим коридорам к «голдблаттовскому» вестибюлю. Она, конечно, могла бы выйти и на четвертом этаже, где располагалась педиатрия, и пройти в нужное крыло оттуда, но своими «путешествиями» боялась вызвать подозрения Сьюзан.
Уже с первого этажа «голдблаттовское» крыло сильно отличалось от всей остальной больницы. Стены были облицованы красным деревом, на полах повсюду лежали ковры. Висящие на стенах картины, подаренные благодарными пациентами, подсвечивались специальными лампами. Выходившие из лифтов посетители были элегантно одеты, а дамы поблескивали бриллиантами. На улице стоили лимузины и суетились камердинеры.
Несмотря на то, что главный вход добросовестно охранялся, никто не заинтересовался медсестрой, пришедшей из другого корпуса больницы. Она стояла в ожидании лифта вместе с другими медсестрами, пришедшими на смену. Джаз обратила внимание, что все они выглядели так же старомодно, как Сьюзан Чэпмен. Некоторые даже были в шляпах.
Джаз оказалась единственной, кто вышел на четвертом этаже. Как и в нижнем вестибюле, здесь все было устлано коврами и увешано картинами. Несколько посетителей стояли в ожидании лифта. Кто-то ей улыбнулся, она улыбнулась в ответ.
Она шла по ковру в кроссовках совершенно бесшумно. Комнаты, куда она заглядывала, были с мягкой мебелью и драпировкой. Время посещений заканчивалось, родственники прощались и расходились. Подойдя вплотную к 424-й палате, она замедлила шаг. Впереди – примерно метрах в пятнадцати – находился центральный пост дежурной медсестры, похожий на яркий маяк на фоне полумрака холла и коридоров.
Дверь в палату была приоткрыта. Джаз оглянулась по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии посторонних глаз, и шагнула за порог. Как она и предполагала, никакой персональной сиделки там не было. Как, кстати, и посетителей. Пациентом оказался обнаженный по пояс мускулистый афроамериканец. Его правое плечо было укутано в мощный бандаж, к левой руке тянулась трубочка капельницы. Он сидел на больничной кровати, зафиксированной в приподнятом положении, и смотрел, судя по звуку, какую-то спортивную телепередачу.
Оторвав взгляд от телевизора, Стивен взглянул на Джаз.
– Вы что-то хотели? – спросил он.
– Просто проверяю, все ли в порядке, – ответила Джаз, что в принципе соответствовало истине. Она была удовлетворена. Здесь не предвиделось никаких трудностей.
– Все было бы в большем порядке, если бы «Никс» лучше играли, – сказал Стивен.
Кивнув, Джаз помахала пациенту и удалилась в направлении лифта.
Закончив «рекогносцировку», Джаз вернулась на первый этаж и зашла в кафетерий. Пока все шло по плану.
Первая половина смены прошла в запарке. На попечении Джаз оказалось одиннадцать пациентов – на одного больше, чем у других, однако она не расстраивалась. Ей в помощь назначили лучшую санитарку, так что объемы работы приблизительно уравнялись. Ровена Собжик, к сожалению, не попала в число ее подопечных, а при такой нагрузке Джаз не могла выполнить приказ мистера Боба до перерыва, который начался только что.
Джаз спустилась на лифте вместе с двумя медсестрами и двумя санитарками, которые собирались перекусить, однако в кафетерии она постаралась затеряться. Даже не присаживаясь, она мгновенно расправилась с сандвичем и запила его обезжиренным молоком. У нее оставалось всего тридцать минут.
За время смены Джаз добавила к спрятанным у себя в карманах ампулам два шприца. Выйдя из кафетерия, она проскользнула в дамский туалет. Быстро заглянув под двери кабинок, убедилась, что там никого нет. На всякий случай она зашла в одну из кабинок и закрылась. Вытаскивая по очереди ампулы, отломила носики и аккуратно наполнила оба шприца. Затем надела на иглы защитные колпачки и убрала шприцы в карманы.
Выйдя из кабинки, Джаз быстро обернула пустые ампулы несколькими слоями бумажных полотенец. В туалете по-прежнему никого не было. Положив завернутые ампулы на кафельный пол, раздавила их каблуком. Стекло слабо хрустнуло. Джаз выбросила бумажный комок со стеклом в мусорную корзину.
Бросила взгляд на себя в зеркало. Проведя рукой по волосам, она пригладила волосы, расправила жакет и поправила висящий на шее стетоскоп. Удовлетворенная, она направилась к двери, вооруженная и готовая к боевым действиям. Все было так просто. Ей уже начинала нравиться идея выполнять по два задания за ночь.
Она решила воспользоваться одним из центральных лифтов, чтобы не идти через «голдблаттовский» вестибюль и не привлекать лишний раз к себе внимание охраны. Весь четвертый этаж, где она вышла, занимала педиатрия. Здесь лежали больные младенцы. Пока она шла по длинному переходу, в ней проснулись неприятные воспоминания, связанные с маленьким Яношем. Именно Джаз обнаружила его тем роковым утром. Бедный малыш лежал, уткнувшись личиком в скомканное одеяло, слегка посинев и успев окоченеть. Джаз в панике, с отчаянными криками о помощи бросилась к спящим родителям. Однако что бы она ни делала, они оставались в пьяном дурмане. В конце концов Джаз сама позвонила по 911 и вызвала «скорую» и сама же открыла дверь приехавшим медикам.
От больницы крыло отделяла тяжелая пожарная дверь. Пользовались ею, похоже, редко, и после первой неудачной попытки Джаз пришлось, упершись ногой в косяк, что есть силы надавить на нее, прежде чем та поддалась. Оказавшись по другую сторону, Джаз лишний раз убедилась, насколько отличался здешний интерьер от остальных. Ее особенно поражало освещение. Вместо обычных казенных светильников здесь были яркие бра с подсветкой для картин. Свет сейчас был более приглушенным по сравнению с ее первым визитом.
Она налегла плечом на пожарную дверь – убедиться, что сможет потом беспрепятственно и вовремя уйти. На этот раз дверь открылась значительно легче. Нарочито деловой походкой Джаз пошла по коридору. По опыту она уже знала, что нельзя показывать нерешительность, поскольку это привлекает внимание. Она знала, куда и зачем идет, и вид у нее был соответствующий. В коридоре не было ни души, даже у медсестринского поста. Проходя мимо палат, она слышала писк мониторов, а где-то даже заметила склонившуюся над пациентом медсестру.
Приближаясь к палате, она начала ощущать характерное волнение – такое же, как в 1991-м, во время боевых действий в Кувейте. Это чувство могли испытывать только солдаты, побывавшие на войне. Иногда нечто похожее она улавливала и во время игры «Чувство долга», но по остроте своей оно было несравнимо с реальностью. Джаз улыбнулась. То, что ей за это еще и платили, было вдвойне приятно. Она подошла к 424-й палате и не мешкая сразу же зашла внутрь.
Стивен, находясь в прежнем полусидячем положении, крепко спал. Телевизор не работал. В комнате царил полумрак: горел лишь ночник и лампочка над трюмо в ванной. Дверь в ванную комнату была слегка приоткрыта, и вырывавшаяся оттуда полоска света скользила по полу и кровати. Капельница все еще была на месте.
Джаз посмотрела на часы. Было четырнадцать минут четвертого. Быстро и бесшумно она подошла к кровати и открыла капельницу. В фильтре капельки превратились в непрерывную струйку. Наклонившись, она осмотрела место, где игла входила в руку Стивена. Там не было никакой припухлости. Все шло как надо.
Джаз вернулась к двери и, выглянув в коридор, еще раз внимательно посмотрела по сторонам. Никого. Стояла полная тишина. Вновь подойдя к кровати, Джаз до локтей закатала рукава, чтобы не мешали. Затем она вытащила один из наполненных шприцев и, держа его в правой руке, зубами сняла с иглы защитный колпачок; левой рукой она держала трубочку капельницы. Несмотря на волнение, Джаз легко вставила иглу. Выпрямившись, она прислушалась – ни звука.
Одним сильным и непрерывным нажатием Джаз выдавила жидкость из шприца в трубочку капельницы. Сделав это, она увидела, как поднимается уровень жидкости в фильтре. И вдруг она услышала громкий стон, который издал Стивен, вытаращив глаза. Резко взметнув правую руку, он с невероятной силой схватил Джаз за локоть, и та не смогла сдержать сдавленного крика боли, когда его острые ногти вонзились ей в кожу.
Уронив шприц на кровать, Джаз судорожно пыталась вырвать руку, но хватка была крепкой и у нее ничего не получалось. А его стон уже начинал переходить в вопль. Отказавшись от попыток вызволить свою руку, Джаз другой рукой зажала Стивену рот и, наклонившись, постаралась прижать его своим торсом в отчаянной надежде как-то утихомирить. Это помогло, хотя он еще и продолжал брыкаться, пытаясь высвободиться.
Последовала непродолжительная борьба, однако силы Стивена быстро иссякли. Его пальцы разжались и стали медленно сползать по руке Джаз.
Стремительно начавшись, их поединок так же мгновенно и закончился. Глаза Стивена закатились, тело обмякло.
Джаз поднялась. Она была вне себя от ярости.
– Вот гаденыш! – стиснув зубы, пробормотала она и осмотрела свою руку. Некоторые царапины кровоточили. Она чуть не двинула этому парню, но все же сдержалась, осознавая, что тот уже мертв. Она схватила шприц, а потом, встав на четвереньки, стала искать проклятый колпачок, который держала зубами и выронила от неожиданности. Однако она быстро бросила это занятие. Вместо этого она, прежде чем положить шприц в карман, просто согнула иглу на сто восемьдесят градусов. То, что произошло, казалось ей невероятным. С тех пор как она начала «санкционировать» пациентов, ни один из них не выкидывал подобного фортеля.
Приведя капельницу в изначальное положение и поправив висевший на шее стетоскоп, Джаз быстро направилась к двери. Она посмотрела по сторонам. Видимо, никто не услышал крик Стивена, потому что в коридоре было по-прежнему тихо, как в морге. Предусмотрительно опустив рукава, чтобы скрыть царапины, она в последний раз окинула взглядом палату, чтобы убедиться, что ничего не забыла, и вышла в коридор.
Не мешкая ни секунды, направилась в сторону пожарной двери, и только оказавшись по другую сторону, всем телом припала к косяку. Она была несколько обескуражена неожиданной неувязкой, но быстро взяла себя в руки. Джаз решила, что должна быть готова к любым неожиданностям. Затем вновь осмотрела руку при более ярком свете. От локтя к запястью тянулись три борозды, оставленных ногтями Стивена; две кровоточили. Она покачала головой, твердо для себя решив, что Стивен получил по заслугам.
Осторожно опустив рукав, Джаз посмотрела на часы. Они показывали двадцать минут четвертого, а ей предстояла еще одна «санкция». Она понимала, что время для этого было самое подходящее, потому что у прикрепленной к Ровене медсестры тоже перерыв и та могла вернуться не раньше чем через десять минут. Однако нельзя было мешкать. Быстрым шагом Джаз вернулась к главным лифтам и поднялась на свой этаж.
На сестринском посту был всего лишь один человек – хитроватая санитарка Шарлот Бейкер. Она делала для медсестер какие-то записи. Джаз заглянула в комнату медперсонала и в помещение для хранения медикаментов с голландской дверью, верхняя часть которой была распахнута. Там никого не оказалось.
– И где же наш бесстрашный вожак? – поинтересовалась Джаз.
– Кажется, мисс Чэпмен в шестьсот второй палате помогает вводить катетер, – не поднимая глаз, ответила Шарлот. – Но я не совсем уверена. Дежурю на этом месте минут пятнадцать.
Кивнув, Джаз бросила взгляд в сторону 602-й палаты. Комната находилась в противоположном конце от той, где лежала Ровена. Джаз чувствовала, что момент самый подходящий. Отойдя от поста дежурной и убедившись, что Шарлот не обращает на нее никакого внимания, она направилась в конец коридора. Ее пульс вновь участился в предвкушении острых ощущений, однако после опыта со Стивеном к этим чувствам примешивалось еще и опасение. Боль служила неприятным напоминанием, что она не в состоянии просчитать все варианты.
