355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Робин Хобб » Убийца Шута » Текст книги (страница 10)
Убийца Шута
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 06:26

Текст книги "Убийца Шута"


Автор книги: Робин Хобб



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

– Какое крошечное! Я уже забыла какими бывают малыши, столько лет прошло с рождения Харта!

– Ох, Харт был почти самым большим моим ребенком. Крупнее него был только Джаст. Из одежды, которую я сшила для Харта он вырос в течение нескольких месяцев.

– Я помню это! – воскликнула Неттл. – Его маленькие ножки торчали из под штанишек и мы накрывали их одеялом, а уже через мгновение он скидывал его с себя.

Меня охватила чистейшая зависть. Они ушли, они обе ушли воспоминаниями в те времена, когда я не существовал в их жизнях, в уютный шумный дом, наполненный детьми. Я не завидовал годам, которые Молли прожила в браке с Барричем. Он был для нее подходящим мужчиной. Но смотреть на то, как они вспоминают о том опыте, которого у меня никогда не будет, было все равно что чувствовать, как во мне медленно поворачивается нож. Я пристально смотрел на них, я снова был аутсайдером. А затем, словно поднялся занавес или приоткрылась дверь и я осознал, что я сам исключил себя из общения. Я пересек комнату и сел рядом с ними. Молли подняла с груди крошечные пинетки. Она улыбнулась и протянула их мне. Без единого слова я взял их. Моя ладонь была велика для них. Я постарался представить себе крошечную ножку, для которой предназначались эти пинетки и не смог.

Я взглянул на Молли. Линии залегли в уголках ее глаз и очертили линию рта. Пухлые розовые губы потеряли цвет и превратились в бледно-розовую линию. Внезапно, я увидел в ней не Молли, а женщину, которой немногим за пятьдесят. Пышные черные волосы истончились и в них появилась седина, но она смотрела, слегка склонив голову на бок с такой надеждой и любовью! И я увидел в ее глазах нечто, чего там не было еще десять лет назад. Уверенность в моей любви. Настороженность, которая присутствовала в наших отношениях пропала, истлела за последнее десятилетие, которое мы провели вместе. Теперь она знала, что я люблю ее, и что она для меня всегда будет на первом месте. Наконец-то я завоевал ее доверие.

Я посмотрел на маленькие ботиночки в моей руке, надел их на пальцы, поставил на ладонь и сделал несколько шажков. Она протянула руку, остановила мои пальцы и стащила с них ботиночки.

– Уже скоро, – сказала она и прислонилась ко мне. Неттл посмотрела на меня и в ее глазах светилась такая благодарность, что я почувствовал, что внезапно выиграл сражение, о ходе которого даже не подозревал.

Я откашлялся и умудрился подавить хрипоту в голосе.

– Я хочу чашку горячего чая, – сказал я им и Молли села, восклицая:

– Вы знаете, это как раз то, чего я тоже хочу!

И несмотря на нашу усталость от дороги, вторая половина дня была приятной. Гораздо позже в тот вечер нам подали ужин, который отвечал всем стандартам кухарки Натмег и графин бренди, который превзошел мои ожидания. Потом мы отправились в кабинет, где Неттл отказалась проверить бухгалтерские книги, сказав, что она уверена, что все в порядке. Неттл настаивала на том, что утром должна уехать. Молли пыталась убедить ее остаться, но бесполезно. Я почти задремал в своем кресле у огня, когда Неттл тихо заговорила.

– Видеть все это гораздо хуже, чем слышать об этом, – она тяжело вздохнула. – Ее безумие реально. Мы теряем ее.

Я открыл глаза. Моли покинула нас, сказав, что ей вдруг захотелось бледного острого сыра и она хочет проверить остался ли еще он в кладовой. Она свалила это внезапное желание на свою беременность и, в свойственной ей одной манере, отказалась воспользоваться колокольчиком, чтобы вызвать слугу в такой поздний час. Слуги любили ее просто потому, что она не озадачивала их такими легкомысленным поручениями.

Я взглянул туда, где сидела Молли. Отпечаток ее тела все еще сохранялся на подушках и ее запах все еще витал в воздухе. Я мягко проговорил: – Она постепенно ускользает от меня. Сегодня было еще не так плохо. Бывают дни, когда она так сосредоточена на ребенке, что ни о чем другом не говорит.

– Для нее он такой реальный, – сказала Неттл, ее слова выражали нечто среднее между тоской и ужасом.

– Я знаю. Это тяжело. Я пытался говорить с ней, но это невозможно, – я чувствовал, что поступаю жестоко. Но сегодня я подыгрывал ей.....это еще более жестоко. Как будто бы я смирился, – я смотрел на угасающий огонь.

– Мне пришлось попросить служанок потакать ей во всем. Я видел, как они закатывают глаза, когда она проходит мимо и сделал им выговор, но я думаю, что это только -

В глазах Неттл сверкнули злые искры. Она выпрямилась.

– Мне все равно, даже если моя мать совсем спятила! Их надо заставить обращаться с ней с уважением. Ты не можешь позволять им демонстрировать самодовольную "терпимость"! Она моя мать и твоя жена. Леди Молли!

– Я не уверен как мне справляться с этой ситуацией не усугубляя ее, – признался я.

– Молли всегда сама занималась ведением домашнего хозяйства. Если я вмешаюсь и начну попрекать слуг, она может обвинить меня в том, что я подрываю ее авторитет. Да и что я могу им сказать? Мы оба знаем, что твоя мать не беременна! Как долго я должен приказывать им продолжать этот фарс? Когда этому придет конец? После того, как родится воображаемый ребенок?

От моих слов Неттл побледнела. На мгновение, лицо ее стало белым, а его изгибы неподвижными, словно застывшие горные склоны, занесенные снегом. Внезапно она закрыла лицо руками. Я смотрел на бледные просветы в ее блестящих черных волосах. Она проговорила сквозь пальцы.

– Мы теряем ее, Том. Будет становиться только хуже. Мы знаем это. Что ты будешь делать, когда она перестанет тебя узнавать? Когда она сама не сможет ухаживать за собой? Что с ней станет?

Она подняла лицо. На ее щеках блестели слезы.

Я пересек комнату и взял ее руку.

– Вот что я тебе обещаю. Я буду заботиться о ней. Всегда. Я буду любить ее. Всегда. – я укрепил свою волю. – И я поговорю со слугами наедине и скажу им, что не смотря на то, сколько лет они проработали здесь, если они дорожат своими местами, им придется обращаться с леди Молли, как того требует ее положение хозяйки этого поместья. Вне зависимости от того, что они могут думать о ее просьбах.

Неттл шмыгнула носом и высвободила свои руки из моей, чтобы вытереть глаза тыльными сторонами ладоней.

– Я знаю, я больше не ребенок. Но сама мысль о том, что я могу ее потерять.....

Она не договорила. Ее голос затих еще прежде, чем она произнесла слова, которые, как мы оба знали, переполняли ее. Она все еще оплакивала Баррича, единственного настоящего отца, которого она знала. Она не хотела потерять еще и мать, но гораздо хуже было бы, если бы Могли перестала ее узнавать.

– Я позабочусь о ней, – снова пообещал я. И о тебе, подумал я про себя. И задумался о том, позволит ли она мне когда-нибудь заботиться о себе. – Даже если это будет означать, что мне придется делать вид, что я верю в то, что внутри нее растет ребенок. Хотя, когда я поступаю так, я чувствую себя обманщиком. Сегодня...., – я запнулся, чувство вины переполняло меня. – Я вел себя так, как если бы Молли, действительно, была беременна и обращался с ней как с маленьким ребенком, с буйным воображением. Или с сумасшедшей.

– Ты был добр, – сказала Неттл тихо. – Я знаю свою мать. Тебе не удастся убедить ее отступиться от этой иллюзии. Она не в себе. С таким же успехом ты -

Молли с грохотом поставила на стол поднос. Мы оба виновато подскочили. Моли смотрела на меня почерневшим взглядом. Она плотно сжала губы и сначала мне показалось, что она снова проигнорирует наше несогласие. Но Неттл была права. Она стояла на своем и отчетливо проговорила: – Вы оба думаете, что я сумасшедшая. Чтож, отлично. Но я вам говорю совершенно однозначно, что чувствую, как внутри меня шевелится ребенок и моя грудь наливается молоком. Недалек тот час, когда вы оба будете просить у меня прощения.

Неттл и я, застуканные в момент нашего тайного беспокойства, сидели ошарашенные. Неттл ничего не смогла ответить своей матери и Молли повернулась и устремилась прочь из комнаты. Мы смотрели друг на друга, переполненные чувством вины. Но никто из нас не пошел за ней следом. Вскоре, мы отправились в свои постели. Возвращаясь домой, я ждал воссоединения с Молли и совместно проведенной ночи. Вместо этого, Молли ушла спать на тахту в детскую. Я отправился один в нашу спальню и она показалась мне холодной и пустой.

На следующий день, еще до полудня, Неттл отправилась в Замок Баккипа. Она сказала, что уже довольно долго не видела своих учеников по Скиллу и что ее ждет много невыполненной работы. Я не сомневался в ее словах, равно как и не верил тому, что это была ее главная причина, чтобы уехать. Молли обняла ее на прощание и со стороны можно было подумать, что между матерью и дочерью все в порядке. Но Молли не упоминала о ребенке с тех пор, как ушла от нас прошлым вечером, и не спросила Неттл вернется ли она на его рождение.

И все последующие дни она больше не заговаривала со мной о призрачном ребенке. Мы вместе завтракали, обсуждали дела поместья, и за ужином делились событиями прошедшего дня. И мы спали в разных комнатах. Или, как в случае со мной, не спали. Я работал над переводами для Чейда в ночные часы гораздо больше, чем за последние шесть месяцев. Через десять дней после инцидента, поздним вечером, я набрался смелости и отправился в детскую. Дверь была закрыта. Я постоял перед ней несколько долгих мгновений, прежде чем решил постучать вместо того, чтобы просто зайти внутрь. Я слегка постучал, подождал, а затем постучал громче.

– Кто там? – в голосе Молли звучало удивление.

– Это я. – Я приоткрыл дверь. – Могу я зайти?

– Я никогда не запрещала тебе, – ответила она резко. Ее слова жалились, но все же я старался подавить улыбку. Я слегка отвернулся от нее, чтобы она этого не увидела. Вот теперь передо мной была Молли Красные юбки, которую я знал.

– Это правда, – сказал я тихо. – Но я знаю, что сильно оскорбил твои чувства, и мне показалось, что если тебе не хотелось меня видеть какое-то время, мне не следовало навязываться.

– Не навязываться, – сказала она тихо. – Фитц, ты понимаешь, что это ты старался избегать меня? На протяжении многих лет, сколько раз я просыпалась среди ночи и ощущала пустоту и холод с твоей половины кровати? Ты тихонько ускользал из спальни в темноте ночи, чтобы спрятаться в своей маленькой пыльной норке, и писать что-то до тех пока все пальцы не становились синими от чернил?

При этих словах я склонил голову. Я не знал, что она была в курсе. Меня подмывало указать ей на то, что она покинула нашу постель, чтобы спать в детской. Но я не стал. Не время было начинать битву. Я уже стоял на пороге и чувствовал себя как волк, который впервые проник внутрь дома. Я не знал где мне следует стоять и мог ли я сесть. Она вздохнула и села на диване, на который прилегла отдохнуть. Она была в ночной рубашке, но она сдвинула в сторону наполовину законченное вышивание, освобождая место для меня. – Я полагаю, что я действительно провожу там слишком много времени, – извинился я. Я присел рядом с ней. До меня донесся ее аромат и я вдруг сказал:

– Каждый раз, когда я ощущаю твой запах мне хочется поцеловать тебя.

Она потрясенно взглянула на меня, засмеялась, а потом грустно сказала: – Последнее время я задумывалась о том, хотел ли ты вообще быть рядом со мной. Старой и морщинистой, а теперь еще в добавок, считаешь меня сумасшедшей...

Я прижал ее к себе прежде, чем она смогла продолжить свои слова. Я поцеловал сначала макушку ее головы, щеки и потом прижался к губам. – Мне всегда будет хотеться целовать тебя, – сказал я ей на ухо.

– Ты не веришь, что я беременна.

Я не выпустил ее из объятий.

– На протяжении более двух лет ты твердила мне о своей беременности. Что я должен думать, Молли?

– Я и сама не понимаю, – сказала она. – Но все, что я могу тебе сказать, так это то, что каким-то образом в самом начале я ошибалась. Должно быть мне казалось, что я беременна до того, как беременность наступила. Возможно, каким-то образом я чувствовала, что вскоре забеременею.

Она уткнулась лбом в мое плечо.

– Для меня было так тяжело, когда ты отсутствовал по нескольку дней подряд. Я знаю, что служанки между собой насмехаются надо мной. Они так мало о нас знают. Они считают совершенно неприличным то, что такой молодой и энергичный мужчина может быть женат на такой старухе, как я. Они распускают слухи о том, что ты женился на мне из-за моих денег и положения в обществе! Из-за них я чувствую себя старой дурой! Если и есть в моей жизни хоть кто-нибудь, кто понимает кто мы такие и что мы значим друг для друга, так это только ты. А когда ты покидаешь меня, когда ты, как и они, считаешь меня такой же глупой, тогда... Ох, Фитц, я знаю, что тебе сложно поверить в это. Но ради тебя, я принимала на веру куда более сложные для понимания вещи, и все это доверие держалось только на одном твоем слове.

Я чувствовал, будто весь мир вокруг меня замер. Да, так и было. Я никогда не рассматривал это с такой точки зрения. Я наклонился и поцеловал ее соленые от слез щеки.

– Ты верила.– Я набрал в грудь воздуха. – И я поверю тебе, Молли.

Она сдавленно засмеялась.

– Ох, Фитц, я тебя умоляю. Ты не поверишь мне. Но я собираюсь попросить тебя о том, чтобы ты притворился, что веришь. Только когда мы наедине и в этой комнате, а я изо всех сил постараюсь притворяться, что не беременна.

Она покачала головой, и ее волосы потерлись о мою щеку.

– Я уверена, что слугам это тоже принесет облегчение, всем, кроме, Ревела. Наш управляющий выглядел таким довольным, когда помогал мне вить это гнездышко.

Я подумал о Ревеле. Высокий, практически костлявый в своей худобе, всегда серьезный и почтительный по отношению ко мне.

– Правда?, – я не мог поверить.

О, да! Он нашел ширмы с анютиными глазками и распорядился, чтобы их вычистили еще прежде, чем сказал мне о них. В один прекрасный день я зашла сюда, а они уже стояли вокруг колыбели. И между ними защитная сеточка от насекомых.

Анютины глазки. От Пейшенс я слышал, что иногда их называли душевное спокойствие. Я был в долгу перед Ревелом.

Она встала, высвобождаясь из моих рук. Она отошла от меня и я посмотрел на нее. Ее длинная ночная сорочка скрывала ее тело, это при том, что Молли всегда была женщиной с пышными формами. Она подошла к очагу и я увидел, что там на подставке стоял поднос с чайными принадлежностями. Я вгляделся в ее профиль. Для меня она выглядела практически так же, как и пять лет назад. Без сомнения, если бы она была беременной, я бы заметил это. Я оценивающе посмотрел на слегка выдающийся живот, широкие бедра и пышную грудь, и внезапно мысли о ребенке растворились.

Она взглянула на меня и спросила, держа в руке чайник:

– Хочешь?

И пока я смотрел на нее, ее глаза округлились и коварная улыбка исказила ее рот. Это была улыбка, достойная обнаженной девушки с венком остролиста на голове.

– О да, хочу! – ответил я. Когда я встал и направился к ней – она пошла мне навстречу. Мы были нежны и не торопились, ту ночь мы провели на ее кровати в детской.

На следующий день в Ивовый лес наведалась зима с мокрым снегом, который сорвал с берез оставшиеся листья и покрыл их изящные ветки белым покрывалом. Спокойствие, которое неизменно приносит с собой первый снегопад снизошло на землю. В особняке Ивового леса внезапно наступило время для потрескивающих в камине дров, горячих супов и свежего хлеба в полдень. Я только вернулся в свой кабинет, острые язычки пламени танцевали на дровах яблочного дерева в камине, когда раздался стук в дверь.

– Войдите, – отозвался я, поднимая голову от послания, которое получил от Уэба.

Дверь медленно распахнулась и вошел Ревел. Его прекрасно сидящий камзол облегал широкие плечи и узкую талию. Он всегда был безупречно одет и выдержан в своих манерах. Он был на десятки лет моложе меня; его выправка и взгляд заставили меня почувствовать себя маленьким мальчиком с грязными руками, и запятнанной робой.

– Вы посылали за мной, помещик Баджерлок?

– Посылал, – я отложил письмо Уэба в сторону. – Я хотел бы поговорить с тобой о покоях леди Моли. Ширмы с анютиными глазками....

Ожидание моего неодобрения промелькнуло в его глазах. Он вытянулся в полный рост и посмотрел на меня с достоинством, которое, как правило, исходит от по-настоящему хорошего управляющего.

– Сэр. Как вам будет угодно. Ширмами не пользовались десятки лет, но все же они так красивы, что их не стыдно показать. Я знаю, что действовал без разрешения, но в последнее время леди Молли выглядела такой ... отчаявшейся. Перед отъездом, вы наказали мне заботиться о ее нуждах. Я так и делал. Что касается колыбели, я наткнулся на нее, сидящую наверху лестницы, она выбилась из сил и чуть не плакала. Колыбель очень тяжелая, сэр, и все же она умудрилась одна протащить ее так далеко. Мне стало неловко, из-за того, что она не подошла ко мне и просто не попросила меня сделать то, что ей было нужно. А с ширмами, я просто постарался предугадать чего бы ей хотелось. Она всегда была добра ко мне.

Он замолчал. Откровенно говоря, он чувствовал больше, чем мог бы сказать кому-то настолько тупоголовому и бессердечному, каким, очевидно, я и был. Я встретил его пристальный взгляд и затем тихо заговорил.

– И ко мне тоже. Я благодарен тебе за услуги, которые ты оказываешь ей и этому поместью. Спасибо тебе.

Я позвал его для того, чтобы сообщить ему о своем решении вдвое увеличить его жалованье. И хотя, намерение мое было правильным, внезапно я понял, что если озвучу его сейчас, то это прозвучит корыстно. Он сделал это не ради денег. Он отплатил добром за добро. Он обнаружит нашу щедрость, когда получит свое ежемесячное жалованье и тогда поймет ее причины. Но значение для этого человека имели не деньги. Я тихо заговорил:

– Ты отличный управляющий, Ревел, и мы очень высоко ценим тебя. Я хочу удостовериться, что ты знаешь это

Он слегка склонил голову. Это не был поклон, это было принятие.

– Теперь знаю, господин.

– Спасибо, Ревел.

– Я уверен, что не за что, господин.

И он покинул комнату, так же тихо, как и пришел.

Зима в Ивовом лесу входила в свои права. Дни стали короче, навалило снега, а ночи были темные и морозные. Мы с Молли заключили соглашение, и придерживались его. Это облегчило жизнь нам обоим. Я искренне считал, что мы более всего стремились к умиротворению. Первую половину вечеров я проводил в комнате, которую начал считать кабинетом Молли. Она стала засыпать там, я укрывал ее одеялом и тихонечко возвращался в свою захламленную комнату, где меня ждала работа.

Итак, это случилось одной поздней ночью, когда мы приблизились к середине зимы. Чейд прислал мне весьма увлекательный набор свитков, на языке близком к языку Внешних островов. В них содержались три иллюстрации, которые оказались изображениями колонн с небольшими обозначениями на сторонах, на которых должны были быть вырезанные символы. Это был тот вид головоломок, которого я опасался у меня было недостаточно данных, чтобы разгадать их, и в то же время я не мог оставить их в покое. Я работал над свитками, создавая страницу, похожую на первую из них, дублирующую поврежденные иллюстрации и заменяя слова, которые я мог перевести и оставляя место для остальных. Я пытался получить общее преставление о том, о чем был этот свиток, но был полностью сбит с толку использованием слова "каша" в его названии.

Было уже поздно, и я верил, что был единственным, кто бодрствовал в доме. Мокрый снег густо валил снаружи, и я отгородился от ночи пыльными занавесками. Когда дул ветер, снег налипал на стекло. Мне было в равной степени интересно, будем ли мы завалены снегом к утру и не обратится ли мокрый снег на виноградных лозах в слой льда. Внезапно я поднял голову. Мой Уит уловил движение, а моментом позже дверь приоткрылась и Молли заглянула внутрь.

– Что такое? – спросил я, внезапная тревога сделала мой вопрос резче, чем я хотел. Я не мог вспомнить последний раз, когда она искала меня в моем кабинете.

Она вцепилась в дверной косяк. На мгновение она замерла, и я испугался, что ранил ее чувства. Затем она заговорила, задержав дыхание.

– Я здесь, чтобы нарушить свое обещание.

– Что?

– Я больше не могу притворяться, что не беременна. Фитц, я рожаю. Ребенок родится сегодня ночью, – слабо улыбнулась она сквозь стиснутые зубы. Мгновением позже она глубоко вдохнула.

Я пристально посмотрел на нее.

– Я уверена, – ответила она на невысказанный вопрос. – Я почувствовала первые схватки несколько часов назад. Я ждала, пока они не станут сильнее и чаще, чтобы быть уверенной. Ребенок на подходе, Фитц.

Она ждала.

– Может быть, плохая еда? – я спросил ее. – Соус из баранины за ужином, кажется, был слишком острым даже для меня, и, возможно...

– Я не больна. И я не ужинала, если ты не заметил. Я рожаю. Да поможет нам Эда, Фитц, за всю жизнь у меня родились семеро живых детей и было всего два выкидыша. Тебе не кажется, что я должна бы понимать, что я ощущаю сейчас?

Я медленно встал. Ее лицо слабо блестело от пота. Лихорадка, усугубившая ее наваждение?

– Я пошлю за Тавией. Она может отправиться за целителем, пока я помогу тебе прилечь.

– Нет, – твердо сказала она. – Я не больна. Мне не нужен целитель. Акушерка не придет. И она, и Тавия считают меня сумасшедшей, также как и ты. Она вдохнула и задержала дыхание . Она закрыла глаза, сжала губы, костяшки ее пальцев, уцепившиеся за дверной косяк, побелели. После продолжительной паузы, она сказала:

– Я могу сделать это одна. Баррич всегда помогал мне с другими родами, но если я должна, я могу сделать это сама.

Понимала ли она, насколько это уязвило меня.

– Позволь мне отвести тебя в детскую, – сказал я. Я наполовину ожидал, что она оттолкнет меня, когда взял ее за руку, но вместо этого она тяжело навалилась на меня. Мы медленно шли сквозь темные залы, трижды останавливались и я подумал, что возможно, я должен буду нести ее. Нечто глубоко неправильное происходило с ней. Так долго дремавший во мне волк, встревожился, учуяв ее запах.

– Тебя стошнило? – я спросил ее. И: – У тебя нет температуры.

Она не ответила ни на один из вопросов.

Прошла вечность, прежде чем мы достигли ее покоев. Внутри горел огонь в камине. Было даже слишком тепло в конмате. Когда она села на низкий диван и застонала в судороге, я тихо сказал:

– Я мог бы принести чай, который поможет тебе очиститься. Я действительно полагаю...

– Я рожаю твоего ребенка. Если от тебя не будет никакой помощи, то оставь меня, – сказала она мне жестоко.

Я не выдержал. Я поднялся со своего места подле нее, повернулся и подошел к дверям. Там я остановился. Я никогда не узнаю, зачем. Возможно, я подумал, что присоединиться к ней в этом безумии будет лучше, нежели оставить ее одну. Или, возможно, что присоединиться к ней будет лучше, чем остаться в рациональном мире без нее. Я изменил свой голос, наполнив его любовью:

– Молли. Скажи мне, что тебе нужно? Я никогда этого не делал. Что мне следует принести, что мне следует сделать? Должен ли я позвать какую-нибудь женщину тебе на помощь?

Ее мускулы напряглись, когда я спросил; она ответила не сразу:

– Нет. Мне они не нужны. Они будут только ухмыляться и хихикать над глупой старухой. Так что я хочу, чтобы только ты был здесь. Если ты можешь, найди в себе силы поверить мне. По крайней мере, пока ты в этой комнате, Фитц, сдержи слово. Сделай вид, что веришь мне. – у нее снова перехватило дыхание и она наклонилась вперед над своим животом.Прошло время и она обратилась ко мне. – Принеси таз с подогретой водой, чтобы вымыть ребенка, когда он родится. И чистую ткань, чтобы вытереть его. Небольшой шнурок, чтобы туго перевязать. Кувшин холодной воды и чашку для меня. – И она снова, скрючившись, подалась вперед, испустив долгий и низкий стон.

И я ушел. Я наполнил кувшин горячей водой из чайника, который всегда держали возле очага. Я находился в комфортном, знакомом хаосе ночной кухни. Огонь слегка потрескивал, в мисках медленно поднималось тесто для выпечки завтрашнего хлеба, а из стоявшей в глубине очага кастрюли разносился запах ароматного говяжьего бульона. Я нашел кадку и набрал большую кружку холодной воды. Вытащил из стопки чистого белья кусок ткани, и разместил все это на подносе. Какое-то время я стоял и вдыхал спокойствие и умиротворение упорядоченной жизни кухни в тихий час.

–Ох, Молли, – сказал я безмолвным стенам. Затем я вооружился мужеством, словно обнаженным холодным клинком, поднял тяжелый поднос, сбалансировал его и направился вперед, через тихие залы Ивового Леса.

Я плечом отпер дверь, поставил на стол поднос и подошел к дивану у камина. Комната пропахла потом. Молли молчала; она уронила голову на грудь. После всего этого, она могла заснуть, сидя перед огнем? :

Она сидела с широко расставленными ногами на краю дивана, ее ночная рубашка была закатана до бедер. Ее сжатые руки находились между ее колен и на ее руках покоился самый крошечный ребенок, которого я когда-либо видел. Я пошатнулся и , близкий к обмороку, опустился на колени, глядя широко раскрытыми глазами. Такое маленькое существо, покрытое кровью и слизью. Глаза ребенка были открыты. Мой голос дрожал, когда я спросил:

– Это ребенок?

Она подняла глаза и посмотрела на меня с терпимостью, приходящей с годами. Глупый, любимый мужчина. Даже не смотря на истощение, она улыбнулась мне. Триумф и любовь в этом взгляде я не заслуживал. Ни упрека моим сомнениям. Она тихо заговорила:

– Да. Она – наш ребенок. Наконец.

Крошка была темно-красной с бледной толстой пуповиной, тянувшейся от ее живота к последу у ног Молли.

Я с трудом смог вдохнуть. Полнейшая радость соперничала с глубочайшим стыдом. Я сомневался в ней. Я не заслужил этого чуда. Жизнь накажет меня, я был абсолютно уверен в этом. Мой голос показался мне ребяческим, когда я спросил умоляющим голосом: – Она жива?

Молли звучала истощенно.

– Она такая маленькая. Половина амбарной кошки! Ох, Фитц, как такое может быть? Такая длительная беременность и такой маленький ребенок. – она судорожно вздохнула, практично подавляя рыдания. – Принеси мне тазик с теплой водой и мягкие полотенца. И что-нибудь, чтобы перерезать пуповину.

– Немедленно!

Я все принес и поставил у ее ног. Ребенок все-еще отдыхал в материнских руках, наблюдая за ней. Молли провела пальцами по маленькому рту ребенка, погладила ее по щеке.

– Ты такая спокойная, – сказала она, и ее пальцы сдвинулись на грудь ребенка. Я видел, как она прижала их, чтобы почувствовать как бьется там сердце. Молли посмотрела на меня. – Как птичье сердце, – сказала она.

Младенец слегка пошевелился и глубоко вздохнул. Вдруг она вздрогнула и Молли прижала ее к груди. Она вглядывалась в маленькой личико и проговорила:

– Такая крошечная. Мы так долго тебя ждали, мы ждали годами. И теперь ты с нами, а я сомневаюсь, что ты останешься хотя бы на день.

Я хотел ее успокоить, но я знал, что она права. Молли начала дрожать от усталости после родов. Тем не менее, это она перевязала пуповину и отрезала ее. Она наклонилась, чтобы проверить, теплая ли вода, а затем опустила в нее ребенка. Аккуратно ее руки смыли кровь. Крошечный череп был покрыт пушистыми, бледными волосами.

– У нее синие глаза!

– Все дети рождаются с синими глазами. Они изменятся.

Молли подняла ребенка, и с завидной легкостью переложила ее из полотенца в мягкое белое одеяло и запеленала в аккуратный кулек, подобно гладкому кокону мотылька. Молли посмотрела на меня и покачала головой моему онемевшему изумлению. – Пожалуйста, возьми ее. Я должна осмотреть себя сейчас.

– Я могу уронить ее! – я был в ужасе.

Серьезный взгляд Молли встретился с моим.

– Возьми ее. Не опускай ее. Я понятия не имею, как долго она пробудет с нами. Держи ее пока сможешь. Если она покинет нас, то она уйдет поддерживаемая нами, а не одинокая в своей колыбели.

Ее слова заставили слезы покатиться по моим щекам. Но я повиновался, смиренный в своем понимании, как не прав я был. Я передвинулся к краю ее софы, сел, и взял свою новую дочь, вглядываясь в ее лицо. Ее синие глаза непоколебимо встретились с моими. Она не плакала, как это делали все младенцы в моем представлении. Она была совершенно спокойной. И такой неподвижной.

Я встретил ее взгляд: она смотрела на меня, будет знала все ответы к любым загадкам. Я наклонился, вдыхая ее запах, и волк внутри меня высоко подпрыгнул. Моя. Внезапно она стала очевидно моей во всех отношениях. Мой детеныш, которого необходимо защищать. Моя. С этого момента, я бы скорее умер, чем увидел вред, нанесенный ей. Моя. Уит подсказал мне, что эта маленькая искра жизни ярко горит. Крошечная, какой она была, она никогда не станет добычей.

Я взглянул на Молли. Она обмывала себя. Я прижал указательный палец к переносице своего ребенка и очень осторожно потянулся к ней скиллом. Я не был уверен в правильности своего поступка, но безжалостно оттолкнул все угрызения совести по этому поводу.она была слишком мала, чтобы просить у нее разрешения. Я ясно знал, что предназначен для этого. Если я мог найти то, что физически неправильно было с ребенком, то я хотел бы сделать все возможное, чтобы исправить это, хотя бы это могло истощить и все мои способности до предела и те малые жизненные силы, что у нее были. Ребенок был таким маленьким, ее синие глаза встретились с моими пока я ее исследовал. Такое тоненькое тельце. Я почувствовал, как ее сердце перекачивает кровь, как в легкие поступает воздух. Она была крохотная но если бы с ней что-то и было не так, я никак не мог обнаружить это. Она слабо сопротивлялась, морща свой ротик, как будто собираясь заплакать, но я был неотступен.

Между нами пролегла тень. Я виновато взглянул вверх. Молли стояла над нами в чистой мягкой одежде, готовая забрать у меня ребенка. Когда я передавал ее ей, я тихо сказал:– Молли, она прекрасна. И внутри и снаружи. Ребенок погрузился в ее объятия, явно расслабившись. Сердилась ли она на меня за применение скилла? Я посмттрел на Молли, и стыдясь своего невежества, поинтересовался: Действительно ли она настолько мала для новорожденного?

Ее слова пронзили меня, словно стрелы.

– Любовь моя, Я еще не видела, чтобы такой крошечный ребенок прожил более одного часа.

Молли развернула пеленки и смотрела на нее. Она раскрыла маленькую ручку и посмотрела на пальчики, провела рукой по маленькому черепу и затем осмотрела ее маленькие красные ножки. Она пересчитала все пальчики на ступнях.

– Но, возможно....нет, она явно родилась в срок! И все ее тело хорошо сформировано. У нее даже есть волосы на голове, хотя они белокурые и их практически не заметно. У всех моих детей были черные волосы, даже у Неттл

Последнее она добавила, словно ей было нужно напомнить, что я был отцом ее первой дочери, даже если я и не видел ее рождение и не наблюдал, как она росла. Я не нуждался в подобном напоминании. Я кивнул и протянул руку, чтобы прикоснуться к кулачку ребенка. Она прижала его к груди и закрыла свои глаза. Я тихо заговорил.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю