Текст книги "Убийца Шута"

Автор книги: Робин Хобб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

– Цветные чернила, – уточнила Молли и Пчелка подпрыгнула от восторга. Я сдался.

– Что ж, мы должны делиться, – сказал я ей. Я передвинул стул на противоположную сторону моего стола, положил на него подушку, а затем разложил инструменты Пчелки так, чтобы она могла до них дотянуться. Она удивила меня тем рвением, с которым она взгромоздилась на этот "трон".

– Ты окунаешь только заостренный конец пера в чернильницу..., – начал было я. Но остановился. Меня больше не было в мире Пчелки. Все ее внимание было сосредоточено на пере, которое она аккуратно макала в чернила и устанавливала на листе. Я замер и наблюдал за ребенком. Очевидно, временами она наблюдала за мной. Я ожидал, что она запачкает перо и испачкает листок. Вместо этого, ее маленькая ручка двигалась с точностью.

Ее попытка не обошлась без клякс и подтеков. Никто не сможет с первого раза правильно использовать перо. Но изображение, которое появлялось на листе было замысловатым и детально прорисованным. В тишине, она умыкнула мою промокашку и почистила перо. Она стряхнула черную краску, чтобы обсушить его и потребовала желтые, а затем и оранжевые чернила. Я пристально наблюдал в тишине, не заметив приближение Молли. Пчела, в естественном полном масштабе, появлялась на бумаге из-под пера. Затем настал момент, когда наша Пчелка тяжело и удовлетворенно вздохнула, будто после сытной трапезы, и отодвинулась от своей работы. Я изучил его, не приближаясь к ней: тоненькие усики, ограненные крылышки, и яркие желтые полосы, переходящие в оранжевый.

– Ведь это ее имя, не так ли? – тихо сказал я Молли.

Пчелка бросила на меня раздраженный взгляд и отвернулась. Ее недовольство мной было очевидным. Она придвинула листок ближе, словно пытаясь защитить его от меня, и сгорбилась. Она еще раз обмакнула перо в черную краску, а затем начала тщательно выводить что-то на бумаге. Я взглянул на Молли, которая гордо и загадочно улыбалась. Я смотрел с возрастающим нетерпением, пока Пчелка не отодвинулась от листка. На нем, аккуратными символами, копирующими почерк Молли, было написано "Пчелка".

Я не знал, что открыл рот, пока Молли на положила пальцы под мой подбородок и не подтолкнула его, чтобы закрыть. Слезы навернулись на мои глаза.

– Она умеет писать?

– Да.

Я перевел дыхание и тщательно скрыл свое волнение.

– Но только ее имя. Она понимает, что это буквы? Что они что-то обозначают?

Молли раздраженно вздохнула.

– Конечно, она понимает. Фитц, ты думаешь, что я пренебрегаю ее образованием, как это делали со мной? Она читает вместе со мной. Таким образом она изучает буквы. Но она впервые взяла перо в руки и написала, – ее улыбка немного дрогнула. – Четно говоря, я удивилась не меньше тебя, когда увидела, что она сделала. Понимать буквы на страницах не то же самое, что воспроизводить их на бумаге. В действительности, у меня получилась не так хорошо, когда я попыталась писать в первый раз.

Теперь Пчелка игнорировала нас обоих, в то время как вещающаяся лоза жимолости начала появляться из-под ее пера.

В ту ночь я больше ничего не писал. Я уступил все свои чернила и мои лучшие перья своей маленькой дочери, и позволил ей заполнять страницу за страницей моей лучшей бумаги иллюстрациями цветов, трав, бабочек и насекомых. Мне бы потребовалось изучить живые растения, чтобы хорошенько их запомнить – она рисовала по памяти и фиксировала их на бумаге.

В ту ночь я отправился в постель с ощущением благодарности. Я вовсе не был уверен, что Пчела понимала значения букв, писала и читала. То, что я видел было копированием того, что она видела ранее, даже если у нее не было образов перед собой. Это являлось достаточно редким талантом, я даже начал надеяться.Я вспомнил Олуха, человека необычайно одаренного в Скилле, даже учитывая, что он не понимал сути того, что делал, когда использовал его.

Той ночью, в постели с теплом Молли рядом со мной, я имел редкое удовольствие ворваться в крепкий сон Чейда и разбудить его.

Что? – требовательно спросил он с упреком.

Помнишь те травники, от торговцев с острова Пряностей, которые мы отложили как превосходящие мои возможности в копировании? Те дряхлые, которые, возможно, ведут происхождение от Элдерлингов?

Разумеется. Что с ними?

Пришли их мне. С хорошим запасом бумаги. Ох, и набор щеток из шерсти кролика. И не найдется ли у тебя фиолетовых чернил с острова Пряностей?

Ты хотя бы представляешь сколько они стоят, мальчик?

Да, и я знаю, что ты можешь себе это позволить, если они будут использоваться с умом. Вышли мне, также, два пузырька.

Я улыбнулся и оградил свой разум под градом сыплющихся вопросов. Они все еще бились в мои стены, когда я погрузился в сон.

Глава десятая. Мой собственный голос

Это мой самый любимый сон. Он снился мне лишь однажды. Я пыталась увидеть его снова, но у меня не получилось.

Два волка бегут.

И все. Они бегут в лунном свете по открытому склону горы в дубовую рощу. В ней есть небольшой подлесок, но они не сбавляют темп. Они даже не охотятся. Они просто бегут, получая удовольствие от того, как растягиваются их мышцы и как свежий ветер залетает в их открытые пасти. Они ничего никому не должны. Им не нужно принимать решений, у них нет обязательств и нет короля. У них есть ночь и их бег, и им этого достаточно.

Я хочу быть такой же цельной.

Журнал сновидений Пчелки Видящей.

Мой язык начал слушаться меня, когда мне было восемь лет. Я очень хорошо помню тот день.

Мой сводный брат, для меня скорее дядя, посетил нас с кратким визитом накануне. На этот раз его подарком мне оказались не маленький свисток или бусы, или такие же простые вещи, какие он привозил мне во время других посещений. На этот раз у него оказался мягкий сверток, обернутый грубой коричневой тканью. Он положил его на колени, и когда я присела посмотреть на него, не зная, что делать дальше, моя мама достала небольшое поясной нож и разрезала связывающую нить, развернув для меня обертку.

Внутри оказалась розовая блуза, кружевной жилет и многослойная юбка! Я никогда не видела такой одежды. Она была из Удачного, как сказал он моей маме, когда она аккуратно прикоснулась к сложенному кружеву. Рукава были длинными и широкими, а юбки словно лежали на подушке из нижней юбки и были покрыты розовым кружевом. Моя мама приложила их ко мне и на удивление, она оказались моего размера.

На следующее утро она помогла мне надеть их и затаила дыхание, глядя на меня, когда последний кушак был завязан. Затем она заставила меня стоять на месте, пока она утомительно долго приводила мои волосы в порядок. Когда мы спустились к завтраку, она открыла дверь и провела меня, будто я была королевой. Мой отец удивленно вскинул брови, а Нед радостно воскликнул, увидев меня. Я ела за завтраком аккуратно, терпела трение кружев и поддерживала рукава, когда тянулась через тарелку. Я смело вынесла вес этого наряда, когда мы стояли у поместья и желали Неду приятного путешествия. Осознавая свое великолепие, я аккуратно прошла сквозь кухонный сад и присела там на скамейку. Я чувствовала себя очень величественной. Я расправила свои юбки и попыталась пригладить волосы, когда Элм и Леа вышли из кухни с ведрами овощных очисток, которые они относили в курятник. Я улыбнулась им.

Леа беспокойно обернулась, а Элм высунула язык. Мое сердце упало. Я имела глупость полагать, что такие экстравагантные одежды заставят их уважать меня. Временами, я слышала, как Элм говорила, что я "одевалась как мальчишка мясника", когда на мне была практичная туника и леггинсы. После того как они прошли мимо меня, я посидела еще немного, пытаясь обдумать это. Когда солнце спряталось в низких облаках, я не могла больше терпеть трение кружевного воротника.

Я искала свою маму и нашла ее за сцеживанием воска. Я остановилась перед ней, подняла свои розовые юбку и нижнюю юбку.

– Слишком тяжелые.

Она, как всегда, поняла мою искаженную речь. Она отвела меня в мою комнату и помогла поменять наряд на темно-зеленые леггинсы и светло-зеленую тунику, а также мои мягкие сапожки. Я приняла решение. Я поняла, что я должна была сделать.

Я всегда осознавала, что в Ивовом Лесу были и другие дети. Первые пять лет своей жизни я была тесно связана со своей матерью, и настолько мала, что у меня было мало общего с ними. Я видела их, мимоходом, когда моя мама носила меня сквозь кухню, или когда я бежала за ней по пятам по коридорам. Они были сыновьями и дочерьми слуг, часть из них появились на свет в Ивовом Лесу и росли вместе со мной, даже ели они и выросли более высокими и быстрыми, нежели я. Некоторые из них были достаточно взрослыми, для того чтобы иметь собственные дела, у Элм и Леа в комнате для мытья посуды, у юноши по имени Тэффи на кухне.

Я знала, что были дети, которые помогали с птицами и овцами, а также конюшие, но этих я видела редко. Еще были малыши: младенцы и маленькие дети, которые были слишком малы, чтобы работать и слишком молоды, чтобы отделяться от своих матерей. Некоторые из них были одного размера со мной, но еще слишком маленькие, чтобы привлечь мой интерес. Элм была на год старше меня, а Леа на год младше, но обе были выше меня на целую голову. Они обе выросли в кладовых и кухнях Ивового Леса, и приняли мнения свои матерей на мой счет. Когда мне было пять, они терпеливо жалели меня.

Но их жалось и терпеливость куда-то пропали, когда мне исполнилось семь. Будучи меньше их ростом, я была более компетентна в тех, делах, которые возлагала на меня мать. Тем не менее, они считали меня тупой, потому что я не разговаривала. Я научилась быть молчаливой со всеми, кроме моей матери. Не только дети, но и взрослые слуги издевались над моей невнятной речью и передразнивали, когда были уверены, что меня нет поблизости. Я была уверена, что неприязнь передавалась от родителей к детям. Даже будучи такой молодой, какой я была тогда, я все-еще инстинктивно понимала, что они боялись за своих детей, когда те находились рядом со мной, словно они могли каким-то образом испортиться от моей странности.

В отличии от своих взрослых, дети избегали меня, не потрудившись притвориться, и это расстраивала меня. Я со стороны наблюдала за их играми, желая присоединиться к ним, но в тот момент когда я подходила, они хватали своих простых кукол, бросали свой пикник и убегали. Даже если бы я побежала за ними, они бы легко обогнали меня. Они могли лазить по деревьям, до нижних ветвей которых я не могла достать. Если я слишком долго преследовала их, они возвращались на кухню. Меня часто прогоняли оттуда с любезными словами "Нет, госпожа Пчелка, бегите играть туда, где безопасно. Здесь на вас наступят или ошпарят. Уходите". И все это время Элм и Леа корчили лица в притворных улыбках и жестами прогоняли меня из-за юбок своих матерей.

Тэффи я боялась. Ему было девять, он был больше и сильнее Элм и Леа.Он работал с мясом на кухне: приносил только что убитую курицу или тащил убитого и освежеванного ягненка. Мне он казался огромным. Он был по-мальчишески туп и откровенен в своей нелюбви ко мне.Однажды, когда я следила за кухонными детьми, которые спустились вниз к ручью и собирались плыть в обитой орехом лодке, Тэффи обернулся и принялся кидать в меня камни, пока я не убежала. Он называл меня «Пчёёё-ёёёлка» так, что в его устах мое имя становилось оскорблением и синонимом к слову «дура». Эти две девочки не решились присоединиться к нему в его насмешке надо мной, но как же они наслаждались этим!

Если бы я рассказала маме, она бы рассказала отцу и я уверена, тогда все дети Ивового Леса остались бы для меня под запретом. Поэтому я этого не делала. Чем больше они ненавидели и презирали меня, тем больше мне хотелось с ними подружиться. Действительно, я могла не играть с ними, а только наблюдать и учиться, как это – играть. Взбираться по деревьям, запускать лодки из грецкого ореха с листьями вместо парусов, соревноваться по прыжкам и кувыркам, сочинять дразнилки, ловить лягушек... всем этим вещам, которым дети учатся у других детей.

Я наблюдала за тем, как Тэффи ходит на руках, и в уединении своей спальни я заработала сотни синяков, прежде чем смогла пересечь комнату без падения. Я и не думала выпрашивать волчок с рынка, пока не увидела такой красный у Тэффи. Издали училась свистеть губами или при помощи травинки, зажатой между моих пальцев. Я пряталась и ждала, когда они уйдут, чтобы попытаться качаться на веревке привязанной к ветке дерева в тайной беседке, построенной из валежника.

Думаю, отец догадывался, как я проводила свое время. Когда моя мать рассказала ему о моем желании, он купил мне не только волчок, но и Джека-попрыгунчика: маленького акробата, который крепился к двум палочкам при помощи подвешенных скрученных веревочек. Вечером, когда я буду сидеть у камина и играть этими простыми игрушками, он будет наблюдать за мной из-под полуопущенных век. Я чувствовала в его взгляде тот же голод, что испытывала я, когда наблюдала за игрой других детей.

Я чувствовала, будто обворовываю их, когда шпионила за ними. И они чувствовали то же самое, всякий раз, когда им удавалась обнаружить меня, подглядывающую за ними, и они отгоняли меня своими криками и бранью. Тэффи был единственным, кто осмеливался бросать в меня сосновые шишки и желуди, остальные кричали и подбадривали, когда он бил меня. Мое молчание и робость делали смелыми их нападения.

Такая ошибка. Или нет. Когда я не могла присоединиться к ним, я следовала и играла там после того как они уходили. Было место на ручье, где росли массивные стройные ивы. В начале весны они переплетали между собой маленькие деревья, к лету деревья выпростали в тенистые альковы, покрытые ветвями с листвой. Это был их домик для игр, куда они приносили хлеб с маслом из кухни и ели его с огромных листьев. Их чашками были листья, в которых можно было задержать немного воды из реки. И Тэффи там становился Лордом Тэффи, а девочки были дамами в ожерельях из золотых одуванчиков и белых ромашек.

Как же мне хотелось присоединиться к ним в этой игре! Я подумала, что кружевное платье может стать пропуском в их круг. Но это было не так. Так что в тот день я последовала за ними украдкой и и ждала, пока их не позовут по делам, прежде чем отважиться выйти. Я сидела на их стульях из мшистых холмиков. Я обмахивалась веером из листьев папоротника, который сделала и оставила Элм. Они построили маленькую кровать из сосновых сучьев в углу, и в теплоте солнечного дня я улеглась на нее. Солнце светило ярко, но изогнутые ветви убежища пропускали внутрь только его легкие отблески.

Я закрыла глаза, смотря на свет сквозь веки и вдыхала аромат оторванных сучьев и сладкий запах самой заели. Должно быть, я задремала. Когда я открыла глаза, было слишком поздно. Все трое стояли у входа, глядя на меня сверху вниз. Я медленно села. Они были силуэтами против солнца снаружи. Я попыталась отыскать улыбку и не смогла. Я сидела очень неподвижно, глядя на них. И затем, словно солнце вышло из-за туч и я вспомнила этот день. Мне он снился, он и мотни маленьких путей, которые от него ответвлялись. Я не помню когда именно он мне приснился, а потом мне казалось что это сон, который мне еще только предстоит увидеть.. Или сон о.... Чем-то. Сон о перекрестке, месте, где пересекаются не две дороги, а тысячи. Я опустила ноги и встала.

Я не могла видеть детей из-за наплыва видений и теней вокруг них. Я попыталась изучить бесчисленные пути. Один, я чувствовала, вел меня к тому, чего я отчаянно хотела. Но который? Что мне сделать, чтобы встать на этот путь? Если я пойду по другому пути, я умру. Там они насмехаются надо мной. Там моя мама бежит на мои крики. А там...

Я не могла сама сделать так, чтобы это случилось. Мне нужно было позволить этому произойти. Я должна была позволить сформироваться пути вокруг меня из слов, которые я старалась сказать и насмешек, которыми они меня забрасывали. Настал момент, когда мне следовало бежать, но я была слишком напугана, чтобы двигаться и, кроме того, я осознавала, что только этот путь приведет туда, куда мне хотелось. Девочки схватили меня, их пальцы впились в мои тонкие запястья, пока кожа не покрылась красными волнистыми полосами, а затем белыми. Они трясли меня, моя голова болталась на шее туда и сюда с такой силой, что я видела вспышки света перед глазами. Я попыталась заговорить, но из меня вырвалось невнятное бормотание. Они завизжали от смеха и злобно забормотали в ответ. Слезы потекли из моих глаз.

– Сделай так еще раз, Пчеееееелка. Скажи по-индюшачьи. – Надо мной немного согнувшись стоял Тэфи, потому что его высокий рост не позволял ему свободно стоять внутри шалаша.Я посмотрела на него и покачала головой.

Тогда Тэффи ударил меня. Сильно. Один раз, и моя голова отлетела в одну сторону, а затем, почти сразу, еще раз, с другой стороны, и я знала, что таким образом его иногда била собственная мать, оставляла такие затрещины, что в ушах звенело. Когда кровь соленым потоком хлынула в мой рот, я поняла, что это произошло. Я встала на свой путь. И сейчас настало время освободиться от них и бежать, бежать, бежать, потому что с этого момента было много дорог, которые вели туда, где я лежала на земле изломанная до такой степени, что восстановить меня было невозможно. Поэтому я с силой вырвалась от них и протиснулась сквозь зазор в ивовых ветвях, через который они не могли последовать за мной. Я бежала, но не в сторону поместья, а в сторону дикого леса. Моментально они оказались за моей спиной. Они преследовали меня, но маленький человек может бежать согнувшись и использовать тропы, проложенные кроликами и лисами. И когда тропа привела меня к густым зарослям ежевики и я юркнула туда, куда они не смогли бы пролезть не разорвав одежду и не оцарапав кожу.

Посреди зарослей шиповника, я нашла углубление, заросшее травой и ежевику, заслонившую меня от всего вокруг. Я присела на корточки и замерла, содрогаясь от страха и боли. Я сделала это, но, ох, какова же была цена. Я слышала, как они кричали и ломали веткамикустарник. Будто я была насколько глупа, чтобы оставить свое убежище! Они называли меня омерзительными именами, но не видели и не могли быть уверены, что я все еще пряталась там. Я не издала ни звука, когда открыла рот и опустила лицо, чтобы дать стечь крови. Что-то было оторвано в моем рту, кусочек, который тянулся от нижней части языка к низу рта. Было больно. Было много крови.

Позже, когда они ушли, я попыталась сплюнуть кровь, но это оказалось еще больнее. Теперь язык болтался у меня во рту, словно кусок кожи в старом башмаке. Когда вторая половина дня подошла к концу и тени удлинились, я выползла из моего укрытия из шиповника. Я вернулась в поместье долгой и извилистой тропой. Я остановилась у ручья и смысла кровь со рта. Когда я вышла к ужину, оба мои родителя были в ужасе от голубых синяков, покрывавших мои щеки и почерневшего левого глаза. Моя мать спросила, что произошло, но я только покачала головой, даже не пытаясь заговорить. Я немного поела. Мой освободившийся язык мешал мне. Я дважды укусила себя, прежде чем сдалась и просто сидела и смотрела на еду, которую мне так хотелось отведать. В последующие пять дней мне было трудно есть, и я ощущала свой язык, будто что-то постороннее болтающееся у меня во рту.

И все же, все же, это был тот путь, который я выбрала. И когда боль уменьшилась, я была потрясена тем, как свободно могу шевелить языком. Будучи наедине с собой в комнате, после того, как по мнению мамы я засыпала, я практиковалась в произношении. Звуки, которые не давались мне прежде, четкое произношение букв в начале и конце слова – все это было доступно мне теперь. Я до сих пор не разговаривала, но не потому что не умела, а потому что я так решила. Со своей мамой я начала разговаривать более правильно, но с неуверенностью. Почему? Потому что я боялась изменений, которые сотворила с собой.

С тех пор как отец увидел, что я могу держать перо, он уже иначе смотрел на меня. Я знала, что девочки осмелились напасть на меня, потому что я надела розовое платье, тем самым заявив о статусе, который был выше их и которого, по их мнению, я не заслуживала. Если я начну говорить, не отвернуться ли от меня все слуги, доброжелательная Кухарка Натмег или наш серьезный домоправитель?Я боялась, что если они узнают, что я могу говорить, для них я стану еще большим изгоем. Мне так хотелось подружиться с кем-нибудь. Речь бы мне в этом помешала

Я должна была извлечь урок из того, что произошло. У меня не вышло. Я была одинокой, и голод одинокого сердца взял верх надо здравым смыслом и достоинством. Наступала середина лета, мой рот исцелился и я снова начала шпионить за другим детьми. Сначала я держалась на расстоянии, но было слишком сложно таким образом наблюдать за ними, ведь я не слышала, что они говорили и не видела, что они делали. Так что я научилась опережать их и взбираться на дерево, чтобы наблюдать за играми сверху. Я считала себя очень умной.

Это должно было плохо закончиться, что и случилось. Тот день до сих пор остается для меня ярким как сон. Они поймали меня на моем посту, когда я чихнула. Некоторое время я провела на дереве, и мне повезло, что желуди и шишки оказались лучшими из тех боеприпасов, что смог найти Тэффи. В конце концов, я решила взобраться выше по дереву, чтобы оказаться вне его досягаемости. Но дерево, достаточно гибкое для маленького ребенка, взбирающегося по нему, оказалось достаточно тонким для троих здоровых детей, которые вздумали его трясти. Я катилась волчком некоторое время, прежде чем упасть, описав широкую дугу и приземлившись спиной на землю. Я лежала беспомощно, оглушенная и бездыханная. Они в ужасе замолчали, подкравшись ко мне.

– Мы убили ее? – спросила Элм. Я слышала, как Леа тяжело задышала в испуге, а Тэффи смело крикнул: – Давайте убедимся в этом!

Это вывело меня из оцепенения. Шатаясь, я встала на ноги и побежала. Они смотрели мне вслед и я подумала, что они дадут мне уйти. Затем, раздался рев Тэфи: "Взять ее!". И они бросились за мной, как гончие напавшие на след кролика. Мои ноги были коротки, мое падение выбило меня из колеи, и они меня уже нагоняли улюлюкая и пронзительно крича. Я бежала вслепую, опустив голову, мои руки были сложены в попытке затащить себя от камней, которые собрал Тэффи и метал с возрастающей точностью. Я не планировала бежать в сторону овечьего загона. Я бежала тихо, как заяц, но когда передо мной возникло огромное тело, схватившее меня и поднявшее высоко, я завопила, словно меня убивали.

– Тихо, девочка, – рявкнул на меня пастух Лин.

Так же быстро, как и подхватил, он опустил меня и его собака подошла ко мне, огородив от преследователей, пока Лин поворачивался к ним. Они практически наступали мне на пятки: если бы его не оказалось там, они бы поймали меня в тот день, и мне до сих пор интересно, оставили бы они меня в живых или нет.

Лин схватил Тэффи за шиворот и встряхнул его одной рукой, пока его свободная рука с мощным и звонким шлепком ударила его по заднице так, что все тело, что все тело Тэффи согнулось от удара. Лин отбросил его и повернулся к маленьким девочкам. Они были не так близко, и им почти удалось убежать, но Лин поймал одну из них за косичку, а другую за подол юбки. Обе пали духом под его гневом, когда он потребовал от них:

– О чем вы вообще думаете, преследуя такого крошечного ребенка, вы, троица отменных хулиганов? Должен ли я припадать вам урок, что такое хорошая взбучка от кого-то, кто больше вас?

Обе девочки принялись вопить. Подбородок Тэффи дрожал, но он встал и сжал кулаки. Я оставалась сидеть там, куда бросил меня Лин. Он наклонился ко мне, чтобы помочь встать на ноги и воскликнул:

– О Эда и Эль, да вы хуже последних идиотов! Это же маленькая хозяйка, сестра самой леди Неттл! Вы что, думали, она забудет, что вы сделали сегодня с ней? Вы возомнили, что будете трудиться в кухнях и в полях, как это делали ваши предки поколениями до вас? Как и ваши дети? Да я буду в шоке, если помещик Баджелок и Леди Молли сегодня же не прогонят ваших родителей вместе с вами со своих земель.

– Она следила за нами! – Завопила Леа.

– Она повсюду таскалась за нами! – Обвинил меня Элм.

– Она глупая, идиотка, и она следит за нами своими призрачными глазами! – Это уже Таффи. Именно в этот момент, я в первые поняла, что они меня боялись.

Лин только потряс головой.

– Она дочка хозяина, вы простофили! Она может делать все, что пожелает и везде, где пожелает. Бедная малышка. Что еще она должна делать? Она всего лишь хочет играть.

– Она не скажет! – Возразил Элм и Тафии Добавил:

– Она тупая, как столб и простая, как камень. Кто сможет играть с идиотом? Они должны держать ее на привязи, они должны не выпускать ее из под контроля. – Я думаю, он просто повторил то, что услышал от взрослых.

Лин перевел взгляд с них на меня. После моего первого крика, я не издала ни звука. Его собака вернулась ко мне, и я положила руку на ее лохматую спину. Мои пальцы глубоко зарылись в ее шелковистую шерсть, и я почувствовала как ее утешение заструилось ко мне. Она сидела передо мной, и наши головы были на одном уровне. Взгляд пастуха вернулся от собаки к детям.

– Что же. Какой бы она ни была, вам ничего не стоит быть к ней добрее. Теперь я в затруднительном положении из-за вас. Я должен сказать Помещику, то что должен, но у меня нет желания смотреть, как выгоняют ваших родителей, которые в течение многих лет занимали свои места. Я поговорю с вашими родителями. У вас троих слишком много свободного времени и посмотрите, что вы натворили. Теперь, маленькая хозяйка, давай посмотрим на темя. Они сделали тебе больно?

– Мы не трогали ее! – Прокричали они.

– Не говори хозяину! Я клянусь, мы больше никогда к ней не приблизимся, – попытался договориться Таффи.

Лин опустился на одно колено. Он снял засохшие листья и репей с моей туники, и смело отбросил мои спутанные волосы.

– Ну, она не плачет. Может быть, не очень болит. Правда? Не болит, малышка?

Я выпрямилась и встретилась с ним взглядом. Я сложила руки за спиной и сжала кулаки, так что, ногти впились ладони, я собралась с мужеством. Я нашла свой голос. При помощи недавно развязавшегося языка, я сформировала каждое слово, словно это был дар.

– Благодарю вас, пастух Лин. Я не пострадала, – его глаза округлились. Затем я перевела взгляд на изумленных детей. Я боролась, чтобы мой новый голос не дрожал, четко выговаривая каждое слово. – Я не расскажу своему отцу или матери. И тебе не следует, полагаю. Эти дети поняли свою ошибку.

Они уставились на меня. Я сосредоточила свой взгляд на Тэффи и попыталась испепелить его взглядом. Он исподлобья смотрел на меня. Медленно, очень медленно, я кивнула ему головой. Наши взгляды сочились ненавистью, но в его взгляде ее было больше. Что испугает его, раз не моя ненависть? Я знала. Я должна была вспомнить каждую мышцу на своем лице, чтобы медленно сформировала, а затем заставить распуститься улыбку. Я проговорила нежным шепотом.

– Дорогой Таффи.

Он выпучил глаза под моим пристальным взглядом. Затем Тэффи закричал, более пронзительно чем я, развернулся и бросился бежать. Маленькие девочки побежали за ним. Я взглянула в лицо Лина. Его глаза оценивали меня, но я не встретила неодобрения. Он обернулся, чтобы посмотреть в след убегающим детям. Я думаю, он обращался, скорее, к собаке, чем ко мне, когда сказал:

– Они будут бить тебя и плохо обращаться, если будут думать, что ты тупое животное. Не важно, мул, собака или ребенок. И когда они обнаружат, что у тебя под кожей, которую они избивали есть ум, они начнут тебя бояться. И оставят в покое. Порой это так, – он глубоко вздохнул и перевел на меня оценивающий взгляд. – Отныне тебе необходимо оборачиваться, хозяйка. Время завести вам собаку, вот что я думаю. Попроси своего папу. Ромашка и я, мы можем найти вам отличного щенка. Умного щенка.

Я покачала головой и пожала плечами в ответ. Я стояла и смотрела вслед вопящим детям, пока они не повернули за угол живой изгороди. Как только они скрылись из виду, я повернулась к собаке и спрятала лицо в ее шерсти. Я не плакала. Но я дрожала, когда прижималась к ней. Она спокойно стояла в моих объятиях, и повернула голову, чтобы заскулить, а затем понюхать мое ухо.

– Позаботься о ней, Ромашка, – глубоким голосом проговорил Лин, и, возможно, нечто большее, чем я услышала, произошло между ни и собакой. Я знала лишь то, что она была теплой и безобидной, и казалось, не имела никакого желания покидать мои отчаянные объятия.

Когда я, наконец, подняла голову от ее шкуры, Лина уже не было. Я так никогда и не узнаю, что он вынес из этой встречи. Я на прощанье обняла Ромашку и она облизала мою руку. Затем, видя, что я больше не нуждаюсь в ней, она побежала прочь, чтобы отыскать своего хозяина. А я отправилась обратно домой и поднялась в свои покои. Я размышляла о том, что натворила. Никто из детей не решится рассказать обо всем своим родителям: у них не было объяснения, почему я произнесла то, что было сказано. Пастух Лин, решила я, оставит все при себе. Откуда я узнала? Он сказал мне оглядываться и советовал завести собаку. Он ожидал, что я справлюсь с этим самостоятельно. И я так и сделаю.

Я обдумала его совет по поводу собаки. Нет. Мой отец захочет узнать, почему я захотела ее. Я не могла ему сказать, даже через маму.

После моей стычки с детьми, я последовала совету Лин. Я перестала следовать за ними и избегала их, когда могла. Вместо этого я сталаследовать по пятам за моим отцом, чтобы посмотреть, чем он занимается на протяжении дня, пока у мамы ее обычные рутинные дела. Я льстила себе, что он не замечает эту свою маленькую тень, но позже я обнаружила, что он прекрасно был осведомлен обо мне. Его долгие походы по поместью с целью все проверить были замедлены для моих маленьких ножек.

Если он брал лошадь, то я сразу прекращала свое преследование. Я боялась лошадей, их узловатых ног и внезапного храпа. Несколько лет назад, когда мне было пять лет, он посадил меня на одну лошадь, чтобы научить меня держаться в седле. Под воздействием ужаса и паники от его всепроникающего в мое сознание прикосновения и от высоты, на которой я оказалась, я перегнулась через спину животного и упала прямо на твердую землю. Отец до смерти испугался, что причинил мне боль и больше никогда не пытался повторить эксперимент. Своей бессвязной речью, я объяснила маме свое нежелание ездить на лошади тем, что считаю грубым сидеть на ком-то и ожидать, что этот кто-то будет меня катать на себе. И когда мама передала мое объяснение папе, он расстроился и не осмеливался больше подводить меня близко к лошадям. А поскольку теперь я ходила за ним по пятам, то пожалела о том, что не умею ездить верхом. Хотя я и боялась прикосновений своего отца и ошеломляющего потока его мыслей в моем сознании, я все же очень хотела узнать о нем как можно больше. Если бы я могла сесть на лошадь – я бы поехала за ним. Но сказать ему об этом представлялось мне сложным.