Текст книги "Судьба Убийцы"

Автор книги: Робин Хобб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 64 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

Остановись! Отпусти меня! У меня есть сообщение для Дьютифула и Неттл, новости о Кельсингре и драконьих торговцах!

Он тепло усмехнулся, но я почувствовал холод от мягкого прикосновения его мыслей:

Брось. Бросай все и присоединяйся к нам. Здесь нет одиночества, совсем нет разделения. Не болят кости, не беспокоит изношенное тело. Нам солгали, Фитц! Все эти предупреждения и ужасные предостережения – тьфу! И мир также спокойно проживет без нас. Просто отпусти его.

Это правда? Его слова были пропитаны убежденностью. Я расслабился в его объятиях, когда Скилл-поток пронесся мимо нас. Мы не растворяемся.

Я крепко держу тебя. Сохраняю тебя частью себя. Это как учиться плавать. Ты не поймешь – как, пока не войдешь в воду. Перестань цепляться за берег, мой мальчик. Ты только огорчаешь меня, когда стараешься держаться на суше.

Он всегда был мудрее меня. Чейд всегда давал мне советы, учил и направлял. Он казался спокойным и довольным. Видел ли я раньше Чейда довольным и счастливым? Я потянулся к нему, и он ещё более ласково обнял меня. Или мной овладел Скилл? Где заканчивается Чейд и начинается Скилл? Неужели он уже утонул в Скилле? Он тянет меня, чтобы я присоединился к нему?

Чейд! Чейд Фаллстар! Вернись к нам! Дьютифул, помоги мне, он сопротивляется.

Неттл схватила его и попыталась оттащить от меня. Я отчаянно держался за него, изо всех сил стараясь привлечь ее внимание, но она была сосредоточена только на попытках расцепить нас.

Неттл! – я прокричал свою мысль, стараясь выделится на фоне шума и гаммы мыслей вокруг нас. Нет, не мыслей, а сознания. Сознаний.

Я отбросил все озарения. Вместо того чтобы цепляться за Чейда, я подтолкнул его к Неттл.

Я поймала его! – едва ощутимо сказала она Дьютифулу. – Па? Это ты здесь? Ты жив?

Да. У нас все в порядке. Отправим вам птицу из Бингтауна.

Затем, отведенная от Чейда, река Скилла начала давить на меня. Я попытался отступить, но Скилл держал меня, как болото. Я сопротивлялся, а он затягивал меня глубже. Сознания. Река была потоком сознаний, и все были устремлены ко мне. Я собрал все силы и бросился против ее течения, решительно поднимая свои стены. Я открыл глаза в благословенной тесной маленькой каюте, полной запахов. Я согнулся к коленям, задыхаясь и дрожа.

– Ну что? – спросил Шут.

– Я едва не потерял себя. Там был Чейд. Он чуть не затянул меня с собой.

– Что?

– Он сказал мне, что все, что я знал о Скилле, было неверно, что я должен погрузится в Скилл. «Просто отпусти», – сказал он. И я почти поддался ему. Я почти отпустил.

Его рука в перчатке опустилась на мое плечо и слегка встряхнула меня:

– Фитц, я даже не думал, что ты пробовал. Я сказал тебе перестать мучиться на этот счет, и ты замолк. Я думал, ты обиделся, – он поднял голову. – С момента нашего разговора прошло всего несколько секунд.

– Несколько секунд?

Я уткнулся лбом в колени. Меня тошнило от страха и мутило от тоски. Это было так легко. Я бы мог опустить свои стены и уйти. Просто уйти... Слиться с теми другими сознаниями и раствориться в них. Моя безнадежная миссия закончилась бы вместе с чувством утраты, которое мучило меня при мыслях о Пчелке. Всепоглощающий позор исчезнет. Исчезнет стыд, который я испытывал, потерпев неудачу как отец. Я мог перестать чувствовать и думать.

– Не уходи, – сказал Шут мягко.

– Что? – я медленно выпрямился.

Он осторожно сжал мое плечо.

– Не уходи туда, куда я не смогу за тобой последовать. Не бросай меня. Я все равно должен. Должен вернуться в Клеррес и попробовать убить их всех. Даже если мне это не по силам. Даже если снова окажусь в их власти, – он отпустил меня и обхватил себя руками, будто хотел удержать. Я не осознавал связи, которая исходила от его прикосновения, пока он не разорвал ее.

– Однажды нам придется расстаться. Это неизбежно. Одному придется жить без другого. Мы оба знаем это. Но, Фитц, пожалуйста, не сейчас. Не до того, как мы закончим дело.

– Я не брошу тебя.

Я подумал, не соврал ли. Я уже пытался бросить его. Эта безумная миссия была бы легче, если бы я работал в одиночку. Вероятно, задача была бы такой же невыполнимой, но неудача была бы менее ужасной, менее постыдной для меня.

Какое-то время он молчал, словно глядя вдаль. Его голос был жестким и отчаянным, когда он потребовал:

– Обещай мне.

– Обещать что?

– Обещай, что ты не попадешься на приманку Чейда. Что я не найду тебя сидящим где-нибудь, как пустой мешок, без ума. Обещай, что не бросишь меня, как обузу. Что не бросишь меня, чтобы я был в безопасности. Чтобы не мешал тебе.

Я попробовал найти подходящие слова, но на это ушло слишком много времени. Не скрывая боли и горечи, он сказал:

– Ты не можешь, так ведь? По крайней мере, я знаю свое положение. Что ж, мой старый друг, вот что я могу тебе обещать. Неважно, что ты сделаешь, Фитц, неважно, устоишь ты или сдашься, убежишь или умрешь, но я вернусь в Клеррес и сделаю все возможное, чтобы разрушить его на их глазах. Как я сказал ранее, с тобой или без тебя.

Я сделал последнее усилие:

– Шут. Ты знаешь, что я лучше всего подхожу для этой миссии. Я знаю, что лучше всего работаю один. Позволь мне сделать по-своему.

Он был неподвижен. Потом он спросил:

– Если бы я сказал то же самое тебе, и это было бы правдой, позволил бы ты мне одному отправиться туда? Ты бы просто сидел и ждал, пока я спасу Пчелку?

Легкая ложь.

– Да, – сказал я со спокойной душой.

Он не ответил. Он знал, что я солгал? Возможно. Но нам нужно было отталкиваться от реального положения дел. Он не мог это сделать. Ужас, овладевший им, вызывал у меня серьезные сомнения. Если он поддастся ему в Клерресе... я просто не могу взять его с собой. Я знал, что он говорит правду. Он отправится в Клеррес со мной или без меня. Но если я доберусь туда до него и выполню задачу, у него не будет причин идти в Клеррес.

Простит ли он меня за это?

Пока я молчал, он положил мешочек с эльфовой корой в свою сумку. Он отпил из чашки.

– Мой чай остыл, – объявил он и встал с чашкой и блюдцем в руке. Пригладил волосы, привел юбки в порядок, и Шут исчез. Янтарь пробежалась пальцами вдоль стены, пока не нашла дверь, и оставила меня сидеть одного на узкой койке.

У нас с Шутом была одна серьезная ссора в этом путешествии. Однажды вечером я пришел в каюту Янтарь в оговоренное время, Спарк как раз уходила. Ее лицо было бледным и напряженным, и, выходя, она бросила на меня мрачный взгляд. Я подумал, не Янтарь ли испортила ей настроение? Я боялся застать её в плохом расположении духа. Я медленно закрыл за собой дверь.

Внутри комнаты желтые свечи горели в стакане, Шут сидел на нижней койке. Его серая шерстяная ночная рубашка была довольно поношенной, вероятно, позаимствованная из гардероба Чейда. Круги под глазами и перекошенная линия рта делали его старше. Я сел на койку напротив него и подождал. Затем я увидел свою наскоро зашитую сумку рядом с ним.

– Что это здесь делает? – спросил я. На мгновение я подумал, что сумка попала к нему в комнату случайно.

Он положил на нее руку и хрипло сказал:

– Я пообещал взять вину на себя. Боюсь, я даже разрушил наши дружеские отношения, когда попросил сделать это. Она принесла мне ее.

Холод растекся по моим венам. Я сделал трудный и осознанный выбор. Никакого гнева. Несмотря на это, ярость накатила на меня. Я знал, но все же спросил:

– И почему ты попросил ее сделать это?

– Потому что Персиверанс сказал ей, что у тебя есть книги, принадлежащие Пчелке. Он увидел, как ты читал то, что она написала. Две книги, одна с яркой тисненой обложкой и одна простая. Он узнал ее почерк, когда залезал на свою койку рядом с тобой.

Он остановился. Я поежился, ужасаясь, как же сильно я могу разозлиться. Я контролировал свое дыхание, как учил Чейд, тихое дыхание убийцы на грани убийства. Я подавил эмоции. Я испытывал колоссальную жажду насилия.

Шут сказал негромко:

– Думаю, она вела дневник снов. Если она моя, если в ней течет кровь Белых, у нее должны быть видения. Стремление поделится своими снами, записать их или рассказать, должно быть непреодолимым. Она расскажет их нам. Фитц, ты злишься. Я это чувствую, будто шторм бьет по моим берегам. Ты должен прочитать эти книги для меня. От начала до конца.

– Нет.

Одно слово. На одно слово я мог сохранить спокойствие в голосе.

Его плечи поднялись и опустились во время глубокого вдоха. Он тоже пытался контролировать себя? Его голос был натянутым, как струна:

– Я мог бы спрятать их от тебя. Я мог бы попросить Спарк выкрасть книги и читать их мне здесь, в тайне. Но я этого не сделал.

Я разжал кулаки, расслабил горло:

– То, что вы не поступили подобным образом, не делает это менее оскорбительным.

Он убрал свою руку с сумки. Положил обе кисти на колени, ладонями вверх. Мне пришлось наклониться к нему, чтобы разобрать его шепот:

– Если ты думаешь, что это случайные фантазии маленького ребенка, тогда твой гнев оправдан. Но ты не можешь так думать. Это записи Белого Пророка, – он понизил голос еще больше: – Это записи твоей дочери, Фитц, твоей маленькой Пчелки. И моей.

Если бы он ткнул меня в живот посохом, удар не мог бы получиться хуже.

– Пчелка была моей маленькой девочкой, – слова вырвались рычанием волка. – Я не хочу ей делиться! – откровение хлынуло из меня как из закипающего котелка. Знал ли я причину своего гнева, прежде чем высказать его?

– Я знаю, что ты не хочешь, но ты должен, – он слегка коснулся рукой сумки.

– Это все, что осталось нам от нее. Кроме одного славного мгновения, когда я держал ее и видел, что она вот-вот взорвется, как гейзер света темной ночью, это все, что я когда-либо смогу узнать о ней. Пожалуйста, Фитц. Пожалуйста. Позволь мне узнать ее.

Я молчал. Я не мог. Слишком многое было в этих книгах. В ее дневниках слишком мало упоминалось обо мне с тех пор, как она начала сторониться меня. Слишком много маленькой девочки, в одиночку сражающейся с другими детьми Ивового Леса. Слишком много записей, которых я стыдился, выставляли меня слепцом. Ее рассказ о конфликте с Лантом и о том, как я пообещал ей, что буду уделять ей больше внимания, и какую неудачу я потерпел в этом отношении. Мог ли я прочитать эти страницы вслух Шуту? Мог ли я обнажить свой стыд?

Он знал, что я не смогу поделится с ним этими записями даже до того, как попросил меня об этом. Он настолько хорошо меня знал. Он так же знал, что есть вопросы, в которых я не уступлю. Почему он осмелился просить?

Он двумя руками взял сумку и прижал ее к груди. Слезы текли из его золотых глаз по шрамам на лице. Он протянул сумку мне, сдаваясь. Я чувствовал себя, как капризный ребенок, чей родитель поддался его истерике. Я взял сумку и сразу же открыл ее.

В ней мало что осталось, кроме книг и свечей Молли. Я сложил большую часть одежды, огненный камень Элдерлингов и другие вещи в аккуратные шкафы каюты. На дне сумки в одну из моих рубашек были замотаны склянки с драконьим Серебром. Я решил, что моя сумка самое подходящее место для таких вещей. Они были завернуты так, как я оставил их. Он говорил правду – он не рылся в ней. Я почувствовал аромат свечей Молли. С ним мне стало спокойнее, разум прояснился. Я взял книги, чтобы переложить их в более безопасное место.

Его слова были нерешительными:

– Мне жаль, что я причинил тебе боль. Не вини Спарк или Персиверанса. Это было случайное замечание с его стороны, а девочка действовала по принуждению.

Спокойствие Молли. Ее упрямое чувство справедливости. Почему это было так трудно? Было ли в этих книгах что-нибудь, чего он не знал обо мне раньше? Что я теряю? Не было ли для меня все уже давно потеряно?

Не разделил ли он со мной эту потерю?

Снег размочил один угол дневника снов Пчелки. Он высох, но кожаная обложка слегка сморщилась, напоминая узор. Я попытался разгладить ее пальцем, но она не поддалась. Я медленно открыл дневник, прокашлялся.

– На первой странице, – произнес я скрипучим голосом. Шут слепо посмотрел на меня, слезы все так же текли по его щекам. Я снова откашлялся. – На первой странице есть рисунок пчелы. Он отображает реальный размер и цвет пчелы. Над ним дугой написано: «Это дневник моих видений, моих важных снов».

У Шута перехватило дыхание. Он сидел очень тихо. Я встал. Меньше трех шагов понадобилось, чтобы пересечь эту маленькую комнату. Что-то, не гордость, не эгоизм, что-то, для чего у меня нет названия, сделало эти три шага самым крутым подъемом в моей жизни. Я сел рядом с ним и открыл книгу на коленях. Он не дышал. Я потянулся и взял его руку за шерстяной рукав. Я поднес его руку к странице и провел опущенными пальцами по дуге:

– Это слова, – я поднял его руку снова и провел указательным пальцем по пчеле. – А это пчела, которую она нарисовала.

Он улыбался. Он поднял запястье, чтобы вытереть слезы с лица.

– Я чувствую чернила, которые она нанесла на страницу.

Мы вместе читали дневник нашей дочери. Мне была противна сама мысль о том, чтобы называть ее так, но я сделал над собой усилие. Мы читали не быстро. Это было по его воле, не по моей. Меня удивляло, что он не просил зачитывать ее дневник. Он хотел услышать лишь ее сновидения. Я зачитывал ему их, как сказку ребенку перед сном. Несколько снов из ее книги, прочитанные вслух. Мы касались не более трех-четырех видений каждый вечер. Часто я повторял каждую запись по нескольку раз. Я наблюдал, как Шут молча шевелил губами, когда старался запомнить их. Он улыбался, когда я прочитал любимый сон, о бегущих волках. Видение о свечах заставило его резко сесть прямо и надолго впасть в размышления. Сон о том, что она стала орехом, озадачил его также сильно, как и меня. Он плакал, когда я прочитал видение о человеке-бабочке.

– О, Фитц. Она получила его. Она получила подарок, но они уничтожили его.

– Так же, как мы уничтожим их, – пообещал я.

– Фитц, – его голос застал меня у двери. – Мы уверены, что она погибла? Ты задержался, когда путешествовал через Скилл-колонну с Аслевджала, но в итоге ты оказался в Баккипе.

– Откажись от этой мысли. Я тренированный маг Скилла. Я нашел выход. Пчелка не практиковалась, у нее не было опытного проводника, она находилась в цепочке неподготовленных людей. Это известно со слов Шун. Группа Неттл не обнаружила следов, когда последовала за ней. Никаких следов не было, когда мы последовали за ней по тому же маршруту месяц спустя. Ее больше нет, Шут. Она канула в пустоту, – я хотел бы, чтобы он не заставлял меня произносить эти слова вслух. – Все, что мы можем сделать – отомстить.

Мне плохо спалось на Смоляном. В некотором роде это было, как спать на спине огромного животного, которого все время ощущаешь Уитом. Раньше я часто спал, прижавшись к волчьей спине. Ночной Волк приносил мне покой, потому что его звериное чутье дополняло мои притупленные человеческие ощущения. Я всегда спал лучше, когда он был рядом со мной. Но не на Смоляном. Корабль был отдельным от меня созданием. Как будто кто-то непрерывно следит за мной, пока я сплю. Я не чувствовал злых намерений, но постоянное ощущение чьего-то присутствия щекотало мне нервы.

Так что иногда я просыпался измотанным посреди ночи или ранним утром. Рассвет был непривычным на реке Дождевых Чащоб. Днем мы путешествовали в полосе дневного света, но стены деревьев на берегах реки прятали от нас восход и закат. Но я чувствовал, когда наступал рассвет, и часто, просыпаясь с восходом солнца, выходил на тихую влажную палубу, вслушиваясь в звуки медленно пробуждающегося леса. Я обретал покой в те часы, когда мог уединиться, насколько это возможно на судне. Во время стоянок на якоре всегда была смена, но в основном вахтенные не вмешивались в мое безмолвие.

Одним таким ранним утром я стоял у левого борта, оглядываясь на путь, который мы прошли. Двумя руками я держал чашку чая, наслаждаясь исходившим от нее теплом. Я слегка дул на нее и наблюдал за струящимися линиями пара. Я поднес чашку ко рту, чтобы сделать глоток, но меня отвлекли легкие шаги на палубе позади.

– Доброе утро, – сказал я Спарк тихо, когда она подошла ко мне. Я не поворачивался к ней, но если она и удивилась, что я узнал ее по шагам, то виду не показала. Она встала рядом со мной, опершись на поручни.

– Не буду говорить, что мне жаль, – сказала она. – Не хочу врать.

Я сделал глоток.

– Спасибо, что не стала меня обманывать, – сказал я прямо. Чейд всегда утверждал, что умение лгать – ключевой навык любого шпиона, и требовал, чтобы я практиковался в блефе. Может, она мне соврала, а на самом деле раскаивалась? Я отбросил эту мысль.

– Вы на меня сердитесь? – спросила она.

– Вовсе нет, – солгал я. – Я понимаю, что ты верна своей госпоже. Я не смог бы доверять тебе, будь иначе.

– Вам не кажется, что я должна быть предана вам больше, чем леди Янтарь? Я знаю вас дольше. Чейд был моим учителем. И велел слушать вас.

– Когда он вынужден был отказаться от опеки над тобой, ты выбрала нового опекуна. Будь верна леди Янтарь, – я сказал ей часть правды: – Мне спокойнее, когда рядом с ней человек, на которого она может положиться.

Она смотрела на свои руки и кивала. Славные руки. Умелые руки шпиона или убийцы. Я решился спросить:

– Как ты узнала о книгах?

– От Персиверанса. Не то чтобы он хотел поделиться секретом. Это случилось, когда вы сказали, что нам всем не помешало бы поднабраться знаний. Мы с Пером потом разговаривали об этом, и он сказал, что ему не нравится сидеть на месте и смотреть в книгу, чтобы научится читать. Он сказал, что у вас есть книга, написанная Пчелкой. Она показывала ему свои записи, и он узнал почерк. Он упомянул это, так как надеялся, что когда научится читать, то сможет прочесть записи своей подруги.

Я кивнул. Я не говорил парнишке о том, что это личные книги. Он спас один из дневников, когда наш лагерь разнес медведь. И он рассказал мне о них. Я не мог винить его за то, что он рассказал Спарк. Но все же я мог порицать Спарк за то, что она нашла книги в моей сумке и отнесла их Янтарь. Касалась ли она свечей Молли? Нашла ли колбы с Серебром в моих носках? Я ничего не сказал, но, думаю, она почувствовала упрек.

– Она сказала, где искать, и попросила забрать их. Что я должна была сделать?

– То, что сделала, – ответил я кратко. Я удивился, почему она разыскала меня и начала этот разговор. Я не упрекал ее, мое отношение к ней не изменилось из-за того, что она отдала дневники Шуту. Тишина затянулась. Я усмирил жар своего гнева, и внезапно он превратился в мокрые угли, пропитанные безнадежностью нашей миссии. Какое это имеет значение? Рано или поздно Шут нашел бы способ получить книги. И теперь, когда это произошло, будет правильным, если он будет знать, что написано в дневнике снов Пчелки. Для меня не было никакого смысла злиться или обижаться, что Спарк способствовала этому. Но тем не менее...

Она откашлялась и сказала:

– Чейд говорил мне о секретах, об их могуществе, о том, что если больше одного человека знают тайну, она может стать опасностью, а не источником силы, – она помолчала и затем добавила: – Я уважаю чужие секреты. Хочу, чтобы вы это знали. Я умею держать при себе чужие тайны, которые нельзя раскрывать.

Я пристально посмотрел на нее. У Шута были секреты. Некоторые из них я знал. Может, она предлагала мне тайны Шута как компенсацию за кражу дневников Пчелки? Меня оскорбляло, что она думает, будто меня можно подкупить секретами моего друга. Вполне вероятно, я знал их, но даже если нет, у меня не было никакого желания узнать их вследствие предательства. Я нахмурился и отвернулся.

Некоторое время она молчала, затем продолжила размеренным тоном, голос звучал отстраненно:

– Я хочу, чтобы вы знали, я предана и вам тоже. Эта привязанность не такая сильная, какую я испытываю к леди Янтарь, но я знаю, что вы делали все возможное, чтобы позаботиться обо мне, когда лорд Чейд начал угасать. Я знаю, что вы приставили меня к леди Янтарь в равной степени ради нас обеих.

Я медленно кивнул, но вслух сказал:

– Лучший способ отблагодарить меня – хорошо служить леди Янтарь.

Она молча стояла рядом со мной, словно ожидала, что я скажу что-то еще. Поскольку я этого не сделал, она добавила:

– Тишина хранит тайны, я понимаю.

Я продолжал вглядываться в воду. Она удалилась от меня так тихо, что только мой Уит дал мне знать, что я снова один.

В ясный безветренный день мы наткнулись на поселение Дождевых Чащоб. Берега реки не стали более гостеприимными. Деревья подобрались к самому краю воды, или, наверное, правильнее было бы сказать, разлившаяся река вторгалась на опушку леса. Деревья, свисавшие над водой, выглядели свежо, благодаря блестящим молодым листьям. Птицы с ярким оперением щебетали и боролись за места гнездования, что заставило меня глянуть вверх. Я уставился на самое большое гнездо, какое когда-либо видел, а затем разглядел, как из него вышел ребенок и быстро прошел вдоль ветви к стволу. Я безмолвно смотрел, испугавшись, что из-за малейшего шума ребенок может упасть. Большой Эйдер увидел направление моего взгляда и поднял руку в приветственном жесте. Из того, что оказалось висящей на дереве маленькой хижиной, выбрался мужчина и помахал рукой, прежде чем последовать за ребенком.

– Это охотничья хижина? – спросил я Эйдера, и он уставился на меня, будто в моих словах не было смысла.

Мимо по палубе проходила Беллин.

– Нет, это дом. Народ Дождевых Чащоб вынужден строиться на деревьях, сухой земли нет. Их постройки маленькие и легкие. Иногда на одном дереве расположены пять или шесть маленьких комнат. Так безопаснее, чем делать один большой дом.

Она прошла мимо, увлеченная какой-то навигационной задачей, и оставила меня любоваться поселением, украшавшим деревья.

Я оставался на палубе до раннего вечера, привыкая находить глазами маленькие группы висящих жилищ. Когда стемнело, свет начал пробиваться сквозь хлипкие стены, и они засверкали, словно далекие фонари в верхушках деревьев. В ту ночь мы пришвартовались рядом с несколькими небольшими суденышками, и люди спустились с деревьев, чтобы узнать сплетни и поторговать. Кофе и сахар были самыми востребованными товарами, и они выменивали их в небольших количествах на свежесобранную зелень деревьев, из которой делают освежающий чай, и ожерелья из ярких раковин. Беллин подарила Спарк колье из ракушек и улыбнулась радости девушки.

– Мы близко к Трехогу, – сообщил нам Лефтрин за камбузным столиком тем вечером. – Вероятно, пройдем Кассарик утром и к полудню будем в Трехоге.

– Вы не будете останавливаться в Кассарике? – поинтересовался Персиверанс. – Я думал, драконы вылупились там.

– Это так, – Лефтрин нахмурился и сказал: – И это гнездо изменников, людей, которые предали путь торговцев и не понесли никакой ответственности, людей, которые укрывали тех, кто убил бы драконов за их кровь, кости и чешую. Мы дали им шанс оправдать себя и предать правосудию предателей. Они отказались. Ни одно судно драконьих торговцев не будет с ними торговать. До тех пор, пока Кандрал и его приспешники не предстанут перед судом.

Спарк побледнела. Я задумался, насколько хорошо она спрятала крохотный флакон драконьей крови, который стащила у Чейда, или Шут использовал его целиком. Я никогда не слышал, чтобы Лефтрин говорил так решительно. Однако Янтарь показалась мне спокойной, почти веселой, когда сказала:

– Я буду так рада снова увидеть Альтию и Брэшена. Или, полагаю, слово, которое я должна использовать теперь – встретить. Хотела бы я снова увидеть и Бойо.

Капитан Лефтрин на мгновение показался пораженным:

– Я забыл, что вы с ними знакомы. В любом случае, Бойо вы не увидите. Несколько лет назад он ушел, чтобы отслужить сезон-другой на Проказнице, но так и не вернулся. Проказница была вправе оставить его себе, но я знаю, что для Альтии и Брэшена было непросто решиться отпустить его. Он повзрослел и имеет право выбирать свой собственный путь. Он может носить фамилию Трелл, но по матери он Вестрит, и Проказница имеет право на него. Как и он на нее, хоть Пиратские Острова могут быть с этим и не согласны.

Он понизил голос:

– Совершенный не был рад его уходу. Он потребовал обмен. Он захотел, чтобы ему отдали его тезку, Парагона Ладлака. Он Ладлак по праву, но я слышал, что на Пиратских островах они зовут его Кеннитсоном, – Лефтрин почесал щетину на щеке. – Но, конечно, Кеннитсон – сын королевы Пиратских Островов, и она не захотела отпустить парня. Совершенный заявил, что его обманули. Он назвал это так, как видел – обмен заложниками, правда, быстро добавил, что его претензии на обоих более справедливы. Но королева Этта с Пиратских Островов все равно сказала: «Нет». До нас дошел слух, что Кеннитсон ухаживал за богатой дамой с Островов Пряностей и, возможно, женился на ней. Что ж, королеве Этте лучше поскорее женить его, если таково ее намерение. Давно пора. И если он женится, то сомневаюсь, что когда-нибудь он отправится в плавание на палубе Совершенного. Корабль становится капризным или мрачным, когда говорят о них, поэтому лучше задавать меньше вопросов о Бойо.

– Не понимаю, – мягко сказал я, хотя, очевидно, Янтарь понимала.

Лефтрин заколебался:

– Ну, что ж… – он говорил медленно, словно выказывая доверие. – Альтия и Брэшен руководят на Совершенном, но в течение нескольких поколений он принадлежал семье Ладлак. Он был угнан, и какое-то время пират Игрот использовал его для грязной работы. Затопленный и разрушенный, он каким-то образом смог найти дорогу к пляжу Бингтауна. Потом его вытащили на берег, где он томился годами. Брэшен Трелл и семья Вестрит приобрели Совершенного, когда он был выброшенным на берег остовом. Его отремонтировали и спустили на воду, но он по-прежнему остается кораблем Ладлаков, и на какое-то время пират Ладлак вернул его. И умер на палубе Совершенного. Корабль хочет сына Кеннита. И Бойо тоже.

– А Альтия? – спросила Янтарь. – Она говорила – что думает по поводу сына Кеннита, который будет жить на борту Совершенного?

Лефтрин посмотрел на нее. Я почувствовал невысказанную историю, но он ответил только:

– Еще один разговор, который лучше не вести на палубе Совершенного. Его больше не называют безумным кораблем, но я бы не стал испытывать его терпение. Или терпение Альтии. Разногласия относительно некоторых вещей имеют свои пределы.

Янтарь благодарно кивнула:

– Спасибо за предупреждение. Беспечные разговоры могут сильно навредить.

В эту ночь спать было невозможно. Все мысли были о следующей части нашего путешествия и новом корабле. Я углублялся в неизвестные мне края, и детей со мной было больше, чем хотелось бы.

–Персиверанс, я подумываю, спросить капитана Лефтрина, согласится ли он взять тебя юнгой. Ты вроде хорошо подходишь для этой профессии. Что думаешь?

После моих слов наступила тишина. Потом из темноты раздался встревоженный голос:

– Вы имеете в виду потом? Когда мы будем на пути домой?

– Нет, я имею в виду завтра.

Он понизил голос:

– Но я поклялся служить вам, сэр.

– Я могу освободить тебя от клятвы, помочь тебе ступить на более светлый и чистый путь, чем тот, которым должен следовать я.

Я слышал, как он глубоко вздохнул:

– Вы можете освободить меня от службы, сэр. В самом деле, если бы вы отказались от меня, я не смог бы больше претендовать на роль вашего помощника. Но только Пчелка может освободить меня от обещания отомстить за нее. Отзовите меня, если вы этого желаете, но я все равно должен следовать с вами до конца.

Я услышал, как Лант заворочался на своей койке. Я думал, что он спит, и, судя по голосу, сначала так и было.

– Даже не разговаривай со мной на эту тему, – предупредил он. – Я дал обещание отцу, и ты не можешь попросить меня нарушить его. Мы последуем за тобой, Фитц, до конца. Неважно, какой ценой.

Я ничего не ответил, но мой разум сразу же пришел в движение. Что Лант сможет посчитать за «конец»? Смогу ли я убедить его в том, что он выполнил обещание и может с честью вернуться в Баккип без меня? Я не считал безопасным отправлять Пера и Спарк на судне без сопровождения. Я мог бы сказать, что Дьютифул Скиллом призывает Ланта срочно вернуться к Чейду. Когда он узнает, что это была ложь, он будет в безопасности. Да. Я подтянул колени, поудобнее устраиваясь на маленькой койке, и закрыл глаза. Эта часть, по крайней мере, была решена. Маленькая, но убедительная ложь в Бингтауне, и я смогу отправить его домой. Оставалось найти способ избавиться от Персиверанса и Спарк.

Следующий день прошел так, как предсказывал Лефтрин. Экипаж начал прощаться с нами за завтраком.

– Ох, мне будет так не хватать вас на борту, – жаловалась Элис Янтарь.

Беллин оставила сережки-ракушки рядом с тарелкой Спарк. Строгому матросу девочка понравилась. Пер сам обошел членов экипажа, прощаясь.

Мы провели наши последние часы на крыше рубки, день был безветренным и совсем не холодным, если запахнуть плащ. Погода изменилась, и над рекой появилась полоса голубого неба. Скелли показала нам пляж, где вылупились драконы, а затем верхушки города Кассарик. Мы не останавливались, и Лефтрин не ответил ни на одно приветствие, которые нам оттуда кричали. На отрезке реки между Кассариком и Трехогом маленькие висящие жилища располагались так часто, как фрукты на плодоносном дереве, и я не понимал, где заканчивалось одно поселение и начиналось другое. Но в какой-то момент капитан начал отвечать приветственными жестами людям на верхушках деревьев.

Нам начали встречаться плавучие причалы, привязанные к стволам деревьев, и маленькие подплывающие к ним суда. Люди рыбачили, сидя на деревьях, нависающих над водой и опускающих свои ветви прямо в воду. Смоляной широко развернулся, чтобы обойти подвижные причалы. Меня очаровывали висячие дорожки и легкодоступные ветви, которые служили тропинками. Спарк сидела рядом со мной и Янтарь, указывая на деревья и изумляясь, как безрассудно некоторые дети бегали по ветвям, которые ей казались слишком узкими даже для аккуратной ходьбы.

– Доки Трехога только за следующим поворотом, – крикнула нам Скелли, когда проходила рядом с надстройкой.

Большой Эйдер вел Смоляного близко к плотно растущим деревьям. Течение замедлилось, и река стала мельче. Команда взялась за весла, чтобы сбавить скорость, а затем направить Смоляного. Меня поразило странное чувство, будто этой работой была занята не только команда с веслами. Корабль казался слишком отзывчивым. Когда я отметил это, Спарк сказала:

– Но ведь Смоляной – это живой корабль. Он помогает экипажу доставить его, куда требуется.

– Каким образом? – я был заинтригован.

Она усмехнулась:

– Вы бы последили за его пробуждением после ночной остановки, – на мой озадаченный взгляд она добавила: – И подумали о том, как лягушка гребет лапами.