Текст книги "Судьба Убийцы"

Автор книги: Робин Хобб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 64 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

Я забралась внутрь через низко расположенное окно и, посмотрев вверх, увидела вместо отсутствующей крыши небо. Сегодняшняя ночь обещала быть ясной и холодной. Я нашла почти свободный от обломков угол, частично укрытый упавшей крышей, и забралась в темноту, свернувшись на полу, как бродячая собака. Я закрыла глаза. Сон приходил и уходил вместе с прерывистыми сновидениями. Я ела тосты и запивала их чаем в Ивовом Лесу. Мой отец нес меня на своих плечах. Я проснулась в слезах. Свернувшись еще больше в полной темноте, я попыталась придумать план, который позволил бы мне вернуться домой. Пол подо мной был твердым. Мое плечо все еще ныло. Живот болел, и не только от голода, но и от полученных ударов. Я коснулась уха; кровь запеклась в волосах вокруг. Вероятно, я выглядела так же устрашающе, как и тот нищий, которому я пыталась помочь в Дубах-на-Воде. Так что завтра я побуду нищенкой. Что угодно, чтобы достать еды. Я прижалась спиной к стене и свернулась поудобнее. Я спала прерывистым сном в течение всей ночи, которая не была бы такой холодной для того, кто не спал бы на свежем воздухе в одной только рваной одежде.

Когда взошло солнце, я увидела голубое небо со стремительно несущимися белыми облаками. Я окоченела, проголодалась, хотела пить и чувствовала себя одинокой. Свободной. Странный запах витал в воздухе, оттеняя городские запахи готовящейся на огне пищи, открытых стоков и конского помета.

Отлив, – прошептал мне Волк-Отец. – Так пахнет море, когда волны отступают.

Взобравшись на остатки каменной стены дома, я осмотрела окрестности.

Я находилась на невысоком холме в углублении долины. Ниже за переделами города я увидела реку. Позади меня дома, здания и дороги покрывали землю, словно короста рану. Дым поднимался из бесчисленных труб. Ближе к городу завитки коричневатой воды окружали множество кораблей, стоявших на якоре. Гавань. Я знала это слово, но, наконец, смогла увидеть, что оно означало. Это была вода, окруженная сушей так, словно земля хотела сомкнуть вокруг нее большой и указательный пальцы. А за ней было еще больше воды, простирающейся до самого горизонта. Я так часто слышала о глубоком синем море, что было трудно осознать, что именно об этой воде, переливавшейся всеми оттенками зеленого, голубого, серебристого, серого и черного, пели менестрели. Менестрели также пели о притягательности моря, но я совсем не чувствовала этого. Оно казалось огромным, пустым и опасным. Я отвернулась от него. Вдалеке от города виднелись низкие насыпи желтоватых холмов.

– У них нет леса, – прошептала я.

А-а. Это многое может рассказать о калсидийцах, – ответил Волк-Отец. Моими глазами он осмотрел окружающую нас землю, покрытую домами и мощеными улицами, словно шрамами. – Тут совсем другой и крайне опасный вид дикой природы. Боюсь, что здесь тебе от меня будет мало толка. Будь осторожна, детеныш. Будь очень осторожна.

Калсида просыпалась. На территории всего города виднелись поврежденные участки, но в основном драконы сконцентрировали свою ярость на области вокруг разрушенного замка. Замка герцога, как сказал Керф. В памяти что-то шевельнулось. Я слышала об этом разрушении в разговоре отца и матери. Драконы Кельсингры прилетели в Калсиду и атаковали город. Старый герцог был повержен, и герцогиней Калсиды стала его дочь. Никто уже и не помнил времена, когда Калсидой правила женщина. Мой отец говорил: «Сомневаюсь, что в Калсиде установится мир, но, по крайней мере, они будут так заняты гражданскими войнами, что не станут сильно нас беспокоить».

Но я не видела никаких гражданских войн. Ярко одетые люди передвигались по мирным улочкам. Телеги, запряженные ослами или необыкновенно крупными козлами, начали заполнять улицы, и люди в свободных развевающихся рубашках и черных штанах двигались среди них. Я видела рыбу, сверкавшую серебром из пришвартованных лодок, и корабль, отбуксированный на глубину, где его паруса развевались, подобно крыльям птицы, прежде чем в тишине двинуться прочь. Я видела два рынка: один расположился рядом с доками, а другой – на широкой улице. На последнем были яркие навесы над киосками, а рынок у причала выглядел более серым и бедным. До меня доносились запахи свежеиспеченного хлеба и копченого мяса, совсем слабые, но мой рот наполнился слюной.

Я взвесила свой план изображать немую нищенку и выпрашивать еду и монеты. И подумала, что моя порванная туника, гамаши и меховые ботинки наверняка немедленно выдадут во мне иностранку среди всей этой яркой струящейся одежды.

У меня не было выбора. Можно было прятаться среди руин и голодать либо попытать счастья на улицах.

Я почистилась. Я решила стать нищенкой, но не одной из тех, которые были отвратительно грязными. Оставалось надеяться, что со своими светлыми волосами и голубыми глазами я буду похожа на калсидийку и смогу изобразить немоту. Я потрогала лицо и поморщилась, задев синяки и едва зажившие порезы. Возможно, жалость окружающих поможет мне. Но я не могла полагаться на одну только жалость.

Я сняла меховые ботинки. Этот весенний день уже сейчас был слишком теплым для них. Я вытерла и расправила их как смогла. Потом сняла обрывки чулок и посмотрела на свои бледные съежившиеся ступни. Я не могла вспомнить, когда в последний раз ходила босиком. Придется привыкнуть к этому. Я прижала ботинки к груди и пошла в сторону рынка.

Там, где продаются вещи, есть люди, которые их покупают. К тому времени, когда я пришла на рынок, мои ноги уже были грязными и поцарапанными о камни, но голод перевешивал боль. Мне было трудно идти мимо прилавков, торгующих ранними фруктами, свежеиспеченным хлебом и мясом. Я не обращала внимания на странные взгляды людей в мою сторону и старалась выглядеть спокойной и расслабленной, чтобы не казаться чужой в этом городе.

Я нашла прилавки, на которых продавали ткань и швейные изделия, а затем тележки, торгующие одеждой и ветошью. Я молча предложила свои ботинки нескольким прилавкам, прежде чем кто-то проявил к ним интерес. Женщина, которая взяла их у меня, вертела их снова и снова. Она хмурилась, ворчала на меня, снова смотрела на них, а затем протянула мне шесть медных монет. У меня не было никакой возможности торговаться. Хорошее или плохое, это было единственное сделанное мне предложение, так что я взяла монеты, поклонилась ей и отступила от ее прилавка. Я попыталась раствориться в толпе прохожих, но чувствовала, как ее глаза следили за мной.

Я молча протянула две монеты у прилавка булочника. Продавец задал мне вопрос, и я показала на закрытый рот. Молодой человек посмотрел на монеты, потом на меня, поджал губы и отвернулся к накрытой корзине. Он предложил мне засохшую булку, которой, скорее всего, было уже несколько дней. Я взяла ее трясущимися от нетерпения руками и благодарно поклонилась. Странное выражение пробежало по его лицу. Он схватил меня за запястье, и все, что я могла сделать, – попытаться не закричать. Но затем из свежей выпечки перед собой он выбрал самую маленькую сладкую булочку и дал ее мне. Я думаю, мой полный благодарности взгляд смутил его, потому что он прогнал меня, словно бродячего котенка. Я спрятала еду под туникой вместе со сломанной свечкой и побежала искать безопасное место, чтобы съесть ее.

В конце торговых рядов я обнаружила общественный колодец. Еще никогда я не видела ничего похожего. Теплая вода пузырилась в каменном бассейне. Излишки выливались в специальный лоток. Я увидела, как женщины наполнили ведра, а потом как девочка наклонилась и выпила воды из сложенных ладоней. Я поступила также, опустившись на колени у воды и попробовав ее. Вода странно пахла и имела сильный привкус, но она была влажной и неотравленной, а это было все, что имело для меня значение. Я утолила жажду, затем брызнула немного на лицо и потерла ладони друг о друга. По-видимому, это было не принято здесь, потому что мужчина рядом раздраженно крякнул и послал мне хмурый взгляд. Я поднялась и поспешила прочь.

За рынком находилась улица торговцев. Здесь не было рыночных прилавков, зато стояли большие здания, построенные из камня и дерева. Их двери были раскрыты дневному теплу. Проходя мимо, я почувствовала запах коптящегося в дыму мяса, а затем услышала, как столяр строгает дерево. На открытом пространстве рядом с магазином столяра лежали штабели необработанной древесины. Я посмотрела по сторонам, а затем скользнула в их тень. Сложенные доски скрыли меня от улицы. Я села на землю и прислонилась спиной к поленнице благоухающего дерева. Я достала свой хлеб и заставила себя съесть сперва старую булку. Она была жесткой и залежалой – и невероятно вкусной. Я дрожала, пока ела. Когда с ней было покончено, я замерла, тяжело дыша и чувствуя, как последний кусочек движется из горла в желудок. Я могла бы съесть еще десяток таких.

Взяв в руку маленькую сладкую булочку, я понюхала ее. Я подумала, что было бы мудро сохранить ее до завтрашнего дня. А потом сказала себе, что если понесу ее дальше, то могу уронить, или она раскрошится, и я потеряю эти крошки. Мне было легко убедить себя. Я съела и ее. Сверху она была полита тонким слоем меда, вместе с которым запекалась, а внутри были кусочки фруктов и специи. Я ела ее мучительно долго, смакуя каждую щепотку сладости на языке. Она закончилась слишком быстро. Мой голод был утолен, но воспоминания о ней мучили меня.

Другое воспоминание возникло в голове. Другой нищий, покрытый шрамами, покалеченный и замерзший. Вероятно, он был голоден сильнее, чем я сейчас. Я пыталась быть доброй к нему. А мой отец ударил его, а потом еще и еще раз. А затем оставил меня, чтобы доставить его в Баккип для исцеления. Я попыталась совместить эти кусочки информации с теми, которые слышала позже, но они соединялись только в нечто невразумительное. Так что вместо этого я задалась вопросом, почему никто не смотрел так на меня, маленькую, голодную и одинокую, и не предлагал мне яблоко.

Мой рот наполнился слюной при мысли о яблоке, которое я дала тому бедняку. О, какие были каштаны в тот день – горячие на ощупь, когда я чистила их, и сладкие во рту. Мой живот скрутило, и я съежилась.

У меня осталось четыре маленькие монетки. Если булочник будет завтра так же добр, как сегодня, у меня будет пища еще на два дня.

Солнце грело сильнее, и день светлел. Я посмотрела на свои ноги. Грязь покрывала босые ступни, и ногти на ногах были длинными. Ватные штаны запачкались. Мой прежде зеленый жилет из Ивового Леса теперь был заляпан пятнами, его рваные края свисали до бедер. Манжеты нижней рубашки были все в саже. Очень убедительная нищенка.

Мне следовало спуститься вниз к докам и узнать, не было ли там кораблей, которые направлялись в Бакк или хотя бы куда-нибудь в Шесть Герцогств. Я подумала о том, как бы могла спросить об этом и заработать на проезд. Солнце светило ярко, а моя одежда была слишком теплой для жаркого дня. Я спряталась глубже в тень и, свернувшись, прижалась спиной к поленнице. Я не собиралась засыпать, но уснула.

Я проснулась поздно после полудня. Тень покинула меня, но я спала до тех пор, пока солнечные лучи не добрались до моих глаз и не разбудили меня. Я села, чувствуя ужасную слабость, головокружение и жажду. Я поднялась на ноги и пошла. Мой небольшой запас храбрости исчез. Я не могла заставить себя спуститься к докам или хотя бы продолжить исследование города. Я вернулась к развалинам, у которых нашла приют прошлой ночью.

В городе, полном странностей, я находила утешение в тех немногих вещах, которые были мне знакомы. При свете дня вода в старом фонтане в саду разрушенного дома была зеленоватой, и маленькие черные водяные существа сновали в ее глубине. Но это была вода, а я хотела пить. Я попила, а затем разделась, чтобы помыться, насколько это было возможно. Я постирала свою одежду и удивилась, каким сложным оказалось это занятие. Мне снова подумалось о том, какая легкая жизнь была у меня в Ивовом Лесу. Я вспомнила о слугах, которые удовлетворяли все мои потребности. Я всегда была вежлива с ними, но благодарила ли я их по-настоящему хоть раз за все, что они делали? Мне вспомнилась Коушен и то, как она одолжила мне свои кружевные манжеты. Была ли она еще жива? Думала ли Коушен иногда обо мне? Хотелось плакать, но я не стала.

Я тщательно обдумывала свои планы, пока окунала, терла и отжимала одежду. Двалия сначала подумала, что я мальчик. Выставлять себя мальчишкой было безопаснее. Мог ли понадобиться мальчик на корабле, следующем в Шесть Герцоств? Я слышала истории о диких и невероятных приключениях корабельных мальчишек. В песнях менестрелей некоторые из них становились пиратами, или находили сокровища, или становились капитанами. Завтра я возьму свои две монеты, куплю еще хлеба и съем его. Эта часть моего плана мне очень нравилась. Потом мне надо будет спуститься к набережной и узнать, есть ли там корабли, следующие в Шесть Герцоств, и могут ли они предоставить мне место за работу. Я отбросила мысль о том, что я была маленькой и не слишком сильной, выглядела совсем ребенком и не говорила по-калсидийски. Как-нибудь справлюсь.

Должна справиться.

Я повесила свою одежду сушиться на обломки каменной стены и растянулась обнаженной на нагретых солнцем камнях в пустующем дворе. Свеча моей матери помялась, нитки впечатались в воск, и она была сломана в одном месте, только фитиль скреплял ее части. Но она все еще пахла мамой. Домом, безопасностью и мягкими руками. Я уснула там, в неровной тени накренившегося дерева. Когда я проснулась во второй раз, моя одежда почти высохла, а солнце клонилось к закату. Я снова была голодна и страшилась холодной ночи. Я все еще чувствовала усталость, несмотря на то, что спала так долго, – вероятно, путешествие через каменные колонны отняло больше сил, чем я думала. Я заползла поглубже под наклонившееся дерево, туда, где листва череды осенних сезонов образовала на камнях подушку, и решила не думать о пауках и кусачих насекомых. Свернувшись калачиком, я снова уснула.

Где-то посреди ночи я утратила свое мужество. Собственный плач разбудил меня, и, проснувшись, я не могла сдержать рыдания. Засунув руку в рот, чтобы приглушить звук, я плакала и плакала. По моему потерянному дому, убитым в огне лошадям, Ревелу, умершему на полу в луже собственной крови прямо передо мной. Все, что случилось со мной, все, что я видела, дожидалось, чтобы прорваться, и теперь затопило мой разум. Мой отец оставил меня ради нищего слепца, а Персиверанс, скорее всего, был мертв. Я покинула Шун и могла только надеяться, что она в порядке. Выжила ли она, добралась ли до Ивового Леса, чтобы рассказать им, что с нами случилось? Отправится ли кто-нибудь когда-нибудь искать меня? Я вспомнила Фитц Виджиланта, его красную кровь на белом снегу.

Внезапно возвращение домой показалось невозможным. Вернуться домой куда? К кому? Не возненавидят ли меня все за то, что бледные люди пришли за мной? И если я отправлюсь домой, не проследит ли за мной Двалия или другие представители ее рода? Не последуют ли они за мной снова, чтобы жечь и убивать? Я крепче свернулась в своем убежище под деревом, понимая, что некому меня защитить.

Я буду защищать тебя, – слова Волка-Отца были тише шепота.

Он был лишь в моих мыслях, одной только идеей. Как он сможет защитить меня? Кем он был на самом деле? Кем-то, кого я сочинила из отрывков записей моего отца?

Я реален и я с тобой. Верь мне. Я могу помочь тебе защититься самой.

Я почувствовала внезапную вспышку гнева.

– Ты не защитил, когда они забрали меня. Ты не защитил, когда Двалия избила меня и затащила в колонну. Ты сон. Что-то, что я вообразила, потому что вела себя по-детски и была напугана. Но сейчас ты не можешь помочь мне. Сейчас мне никто не может помочь.

Никто, кроме тебя.

– Замолчи! – закричала я и в ужасе закрыла рот рукой. Мне надо было прятаться, а не кричать посреди ночи на воображаемых существ. Я протолкнулась глубже под дерево, пока не уперлась в каменную стену. Съежившись, крепко закрыла глаза, подняла стены в своих мыслях и уснула.

Я проснулась на следующий день с засохшими на щеках слезами. В голове пульсировала боль, меня подташнивало от голода. Прошло немало времени, прежде чем получилось убедить себя выбраться из-под дерева. Я чувствовала себя недостаточно хорошо, чтобы спуститься к рынкам, так что просто слонялась по разрушенной части города. Я видела ящериц и змей, греющихся под солнцем на каменных обломках. Подумала о том, чтобы съесть одну из них, но при попытках поймать их они тут же скрывались под камнями. Дважды я видела других людей, которые, судя по всему, жили в разрушенных домах. Я чувствовала запах их очагов и видела сохнущую на веревках рваную одежду. Я держалась вне поля их зрения.

Наконец, голод заставил меня вернуться на рынок. Я никак не могла найти хлебный прилавок, который облюбовала вчера. Я петляла между прилавками, надеясь наткнуться на него, но, в конце концов, свирепый голод заставил меня подойти к другому прилавку. Женщина с кислым лицом жарила на сковороде булочки, фаршированные какой-то аппетитной начинкой. Она готовила на огне, который горел в маленьком металлическом котелке. Булочки шипели на широкой сковороде над огнем, и она ловко переворачивала их остроконечной лопаткой, поджаривая со всех сторон.

Я предложила ей одну монету, и она покачала головой. Я отошла за прилавок, где смогла достать еще одну монету из подвязанной рубашки. Получив две монеты, она положила булочку на широкий зеленый лист, обернула лист вокруг, закрепила его деревянной скрепкой и отдала мне. В благодарность я поклонилась, но она не обратила на это внимания, уже глядя поверх моей головы на другого потенциального покупателя.

Я не знала, предназначался ли лист в пищу или служил салфеткой. Я осторожно откусила немного с краю; вкус не был неприятным. Я подумала, что продавец не станет заворачивать еду во что-то ядовитое. Я нашла тихое место за пустующим прилавком и села, чтобы поесть. Булочка была небольшой, размером с мою ладонь, и мне хотелось есть ее медленно. Начинка рассыпалась, а вкус был похож на запах мокрой овцы. Меня это не волновало. Но, откусив второй раз, я увидела мальчика, который смотрел на меня из просвета между двумя прилавками. Я отвернулась от него, откусила еще, но когда снова посмотрела в его сторону, увидела, что к нему присоединился еще один мальчик поменьше в грязной рваной рубашке. Их волосы и голые ноги были пыльными, одежда неопрятной, а глаза – как у маленьких голодных хищников. Посмотрев на них, я на секунду ощутила головокружение. Это напомнило мне о том, как нищий в Дубах-На-Воде держал меня за руку. Я увидела круговорот возможностей, событий, которые могут свершиться. Я не могла разобрать их и отличить хорошие от плохих. Все, что я знала наверняка, – мне нужно было избегать их.

Когда запряженная ослом телега проехала между нами, я скользнула за угол прилавка и засунула остатки булочки в рот, забив его полностью, но освободив руки. Я встала и попыталась смешаться с толпой проходящего мимо народа.

Моя одежда выделялась и притягивала заинтересованные взгляды. Я опустила глаза и постаралась не привлекать внимания. Оглянувшись несколько раз, я не увидела мальчишек, но была уверена, что они преследуют меня. Если они ограбят меня и заберут две оставшиеся монеты, у меня ничего не останется. Я боролась с паникой, которую вызвала эта мысль.

Не думай как жертва.

Предостережение от Волка-Отца или моя собственная мысль? Я замедлила шаг, нашла место за тележкой с мусором и присела, наблюдая за приливами и отливами людского потока.

На рынке были и другие юные нищие вроде меня, причем более искусные в этом деле. Трое ребят, две девочки и один парень, задержались около прилавка торговца фруктами, несмотря на его попытки отогнать их. Внезапно все трое метнулись к прилавку, каждый схватил свою добычу, и затем разбежались, оставив торговца кричать и сыпать проклятьями. Он послал в погоню за одним из них своего сына.

Также я видела и городскую стражу. Они носили короткие оранжевые плащи до колен, холщовые штаны, легкие кожаные туники и низкие сапоги. Они ходили группами по четыре человека, у каждого были короткие шишковатые палки и мечи в ножнах. Когда они проходили мимо, торговцы предлагали им мясо на шампурах, хлеб и куски рыбы на лепешках. Я подумала, была ли эта щедрость вызвана благодарностью или страхом, и скрылась от них как можно быстрее.

Наконец, я добралась до доков. Это было шумное оживленное место. Мужчины толкали тележки, упряжки лошадей тянули груженые повозки, некоторые двигались к кораблям, а некоторые в противоположном направлении. Запахи были ошеломляющими, преобладали ароматы смолы и гниющих морских водорослей. Я попятилась, осматриваясь и размышляя над тем, как определить, куда направляется тот или иной корабль. У меня не было никакого желания уехать еще дальше от Шести Герцогств. Широко открыв глаза, я смотрела, как неизвестное мне устройство подняло сетку, в которой находилось несколько больших деревянных ящиков, и перетащило их с дока на палубу корабля. Я увидела, как молодой человек получил три хлестких удара палкой по голой спине, когда направлял вращающийся груз, опускавшийся на палубу. Я не могла понять, что он сделал не так, за что его ударили, заставив отшатнуться, и представила, как такие удары достаются мне.

Я не видела, чтобы в доках работал кто-то такой же маленький, как я, хотя и подозревала, что некоторые из увиденных мальчишек были моими ровесниками. Они работали без рубашек и босиком метались по усеянным щепками докам, видимо вынужденные бегать, чтобы выполнить срочные поручения. У одного из мальчишек внизу спины был сочащийся влагой рубец. Человек, толкающий тележку, крикнул мне, чтобы я посторонилась, а другой, с двумя тяжелыми мотками веревки на плечах, просто оттолкнул меня с дороги.

Напуганная, я бегом пробежала через рынок и стала подниматься на холм по направлению к руинам.

Когда я покидала рынок, меня, улыбаясь, окликнул молодой человек в красивом плаще, украшенном желтыми розочками. Он подозвал меня ближе, и когда я остановилась на безопасном расстоянии, размышляя – что ему нужно, присел, сравнявшись со мной ростом. Он наклонил голову и мягко сказал что-то убедительными и непонятными мне словами. Он выглядел добрым. Его волосы были желтее моих и подстрижены так, что едва доставали до подбородка. У него были серьги с зелеными нефритами. Человек из хорошей семьи с достатком, подумала я.

– Я не понимаю, – нерешительно ответила я на Общем языке.

Его голубые глаза сузились от удивления, а затем улыбка стала шире. С сильным акцентом он сказал:

– Красивое новое платье. Пойдем. Дам тебе еду, – он сделал шаг мне навстречу, и я почувствовала запах его надушенных волос. Он протянул мне руку ладонью вверх, ожидая, что я возьму ее.

Беги! Беги сейчас же!

Настойчивость Волка-Отца не оставляла поводов для сомнений. Я последний раз посмотрела на улыбающегося человека, покачала головой и побежала прочь. Я слышала, как он зовет меня, и не знала, почему бежала, но бежала со всех ног. Он снова позвал меня, но я не обернулась.

Не беги прямо к убежищу. Спрячься и осмотрись, – предостерег меня Волк-Отец, так я и сделала, но никого не увидела. Позже этой ночью, свернувшись в укрытии моего дерева, я размышляла над тем, почему убежала.

Глаза хищника, – сказал мне Волк-Отец.

Что мне делать завтра? – спросила я его.

Не знаю, – таким был его печальный ответ.

В ту ночь мне снились дом, поджаренный хлеб и горячий чай на кухне. Во сне я была слишком маленькой, чтобы дотянуться до стола, и не могла перевернуть опрокинувшуюся скамью. Я позвала Коушен на помощь, но когда обернулась к ней, она лежала на полу вся в крови. С криками я выбежала с кухни, но повсюду на полу лежали мертвые люди. Я открывала двери в попытках спрятаться, но за каждой дверью были два нищих мальчика, а за ними, смеясь, стояла Двалия. Я проснулась в слезах посреди ночи. К своему ужасу, я услышала голоса, один из них звучал вопросительно. Я заглушила всхлипы и попыталась дышать бесшумно. Я увидела рассеянный свет и факел, плывущий по улице за пределами моего разрушенного сада. Двое людей разговаривали друг с другом по-калсидийски. Я провела в укрытии всю ночь и не спала до самого утра.

Половина утра уже миновала, когда я отважилась вернуться на рынок. Я нашла хлебный прилавок, к которому подходила в первый день, но молодого человека сменила женщина, и когда я показала ей свои две монеты, она отмахнулась от меня с отвращением. Я снова подняла их вверх, думая, что, возможно, она увидела только одну, но она зашипела на меня, разразилась бранью и начала угрожающе хлопать в ладоши. Я отошла, решив найти еду в другом месте, но в то же мгновение меня сбил с ног один из тех двух мальчишек, которых я видела вчера. Тут же другой мальчишка схватил мои монеты, и они оба скрылись в рыночной толпе. Я сидела в пыли, от удара под дых у меня перехватило дыхание. Затем, к моему стыду, меня начали сотрясать рыдания, и так я и сидела в грязи, ревела и терла глаза.

Никому не было до меня дела. Рынок двигался вокруг, словно я была камешком в потоке. Когда рыдания отпустили, некоторое время я просто сидела в отчаянии. Я была ужасно голодна. Болело плечо, солнце неустанно палило голову. У меня не осталось никаких планов. Как я могла думать о возвращении домой, если была не в состоянии протянуть даже один день?

Человек, управлявший повозкой с ослом, хлестнул кнутом в мою сторону. Это было предупреждение, не удар, и я быстро убралась с его пути. Я посмотрела, как он проезжает мимо, вытерла рукавом слезы и пыль с лица и огляделась. Голод, который терзал меня сейчас, был следствием недель без еды, а не одного дня. Пока у меня была надежда есть что-нибудь каждый день, хотя бы помалу, я бы могла справиться с голодом. Но сейчас он управлял мной. Я расправила плечи, снова вытерла глаза и отошла от прилавка с хлебом.

Я медленно двигалась по рынку, осматривая каждый прилавок и продавца. Моя моральная дилемма длилась ровно столько, сколько потребовалось, чтобы проглотить слюну, вызванную запахом еды. Вчера я видела, как это делается. У меня не было напарников для отвлечения внимания, и если бы кто-нибудь решил погнаться за мной, я была бы единственным кроликом для преследования. Казалось, что голод ускоряет мои мыслительные процессы. Мне надо было выбрать прилавок, цель и путь для отхода. Потом нужно было ждать и надеяться, что что-нибудь отвлечет торговца. Я была маленькой и быстрой. Я могла сделать это. Голод, который я чувствовала сейчас, был невыносимым.

Я бродила по рынку, планируя кражу. Никаких мелочей. Я не хотела использовать этот шанс ради фрукта. Мне нужно было мясо, буханка хлеба или кусок копченой рыбы. Я старалась смотреть, не вызывая подозрений, но маленький мальчик угрожающе поднял прут в мою сторону, когда я засмотрелась на куски соленой рыбы, которые продавала его мать.

Наконец, я нашла то, что искала: прилавок булочника, больше любого из тех, которые я видела раньше. Перед прилавком в корзинах грудами лежали темно-коричневые и золотисто-желтые буханки. На полке перед булочником была выпечка подороже: хлеб, скрученный и запеченный со специями и медом, пироги, усыпанные орехами. Я нацелилась на одну из золотисто-желтых буханок. На соседнем прилавке продавались шарфы, которые развевались на морском ветру. Там столпились несколько женщин, громко и оживленно торговавшихся. Напротив улицы с хлебобулочными изделями жестянщик продавал ножи. Его партнер точил всевозможные клинки на вращающемся точильном камне, который приводил в действие вспотевший ученик. Процесс сопровождался пронзительным визгом и вспышками искр. Я нашла тихую заводь среди людского потока и изобразила сильное удивление при виде точильного камня. Я слегка приоткрыла рот, будто больше ни о чем не могла думать. Я была уверена, что с таким выражением на лице и вкупе с оборванной одеждой народ не будет обращать на меня внимание. На самом деле, все это время я стояла и ждала, пока что-нибудь отвлечет внимание булочника от его товаров и позволит мне стащить свою цель.

Словно в ответ на эти мысли я услышала отдаленный звук рога. На мгновение все обернулись в том направлении, а затем вернулись к своим делам. Следующий гудок рога прозвучал ближе. Люди снова стали оборачиваться, толкая друг друга, и, наконец, мы увидели четырех белых лошадей в роскошной черно-оранжевой сбруе. Стражи, которые ехали на лошадях, были одеты также дорого, их шлемы украшали перья, как и головную часть лошадиной сбруи. Они скакали в нашу сторону, и покупатели сгрудились ближе к прилавкам, чтобы освободить им дорогу. Когда стражи снова подняли рога к губам, я решила, что это мой шанс. Все взгляды были прикованы к ним, когда я подбежала, схватила круглую золотистую буханку и устремилась в ту сторону, откуда появились лошади.

Я была слишком сосредоточена на краже и не обратила внимания, что позади наездников рыночная улица была пустой, а люди на ее обочинах опустились на колени. Я бежала посреди пустой улицы, когда булочник закричал мне вслед. Когда я попыталась втереться в стоящую на коленях толпу и затеряться там, люди стали кричать и хватать меня. Приближался еще один отряд стражей, они маршировали, выстроившись в ряд из шести человек, за ними виднелись еще два таких же ряда, а позади следовала женщина на черной лошади в золотой сбруе.

Стоящие на коленях сгрудились тесно, словно стена. Я попыталась влезть среди них. Мужчина грубо схватил меня и, надавив, опустил в грязь. Зарычав, он что-то скомандовал мне, но я не поняла его. Сопротивляясь, я попыталась встать, и он резко ударил меня по затылку. Звезды посыпались из глаз, и я ослабла. Мгновением позже я осознала, что все вокруг меня замерли в тишине. Значит, он приказывал мне молчать? Я лежала в том положении, в котором он придавил меня. Украденная буханка была прижата к моей груди и подбородку. Она пахла головокружительно. Я не размышляла. Опустив голову, открыла рот и откусила от нее. Я лежала на животе на пыльной улице и грызла буханку, словно мышь, пока мимо проследовали сначала шеренги стражей, за ними женщина на своей черной лошади, а затем еще четыре шеренги стражей. Никто не двигался, пока мимо не прошла вторая шеренга на лошадях. Время от времени они останавливались и звонили в медные колокола. Только после того, как они прошли, торговцы и покупатели вокруг меня встали на ноги и вернулись к своим делам.

Я ждала, старательно пережевывая хлеб, и в тот момент, когда зазвонили колокола, вскочила на ноги и попыталась убежать. Но мужчина, который удерживал меня у земли, схватил меня за куртку и вцепился в волосы. Он тряс меня и что-то кричал. Булочник кинулся к нам, выхватил хлеб из моих рук и закричал, увидев, что буханка грязная и покусанная. Я съежилась, ожидая его удара, но вместо этого он стал громко повторять одно слово, снова и снова. В гневе он бросил хлеб за землю, и мне очень хотелось вновь забрать его, но мой пленитель крепко держал меня.