Текст книги "Жизненная сила"

Автор книги: Роберт Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

Глава тридцать восьмая

– Не волнуйся, это только моя рука. Пожатие было мягким и нежным.

– Подожди так, дорогая, вот так. Кто это двигается?

Голос назвал знакомое имя и, не отпуская руки, произнес:

– Она сражается. Со мной или еще с кем-то.

Другой голос, более низкий и более далекий.

– Уошен. Просто полежи спокойно. Уошен. Пожалуйста. – И на ее лицо легла большая рука, закрыв ей рот и ноздри, а низкий голос подплыл ближе, до боли знакомый, до боли забытый…. – У нас мало времени. Мы просто торопимся с твоим выращиванием.

Выращиванием?

– Спи, – посоветовал голос, и рука исчезла.

– Я думаю, она и так спит, – произнес женский голос. Но Уошен только держала глаза закрытыми, изображая сон и переживая острую боль своего нового рождения.

Новые глаза открылись. Поморгали.

От склонившегося над ней мужского лица шел пронзительный зеленый свет, и Уошен услышала, как ее новый голос спросил:

– Это ты, Памир?

– Нет, мама, – ответило лицо.

– Это Медулла оссиум? Мы все-таки вернулись? Локи молчал.

– Памир! – закричала она с тоской.

– Твоего друга сейчас здесь нет, – ответил еще один голос, который она уже слышала прежде, женский мягкий голос. – Но он ушел ненадолго, – пообещала женщина. – Как вы чувствуете себя, дорогая?

Она повернула голову на звук, и шею обожгло, как огнем.

– Медленнее, дорогая, не так резко.

Уошен глубоко вздохнула и увидела, что перед ней стоит прелестная земная женщина, одетая в изумрудный саронг и с изумительными черными волосами. Бе полные губы улыбались застенчиво и нежно. Она явно не принадлежала ни к Бродягам, ни к Преданным. Ее одежда и ровные неспешные движения выдавали какое-то древнее благородное происхождение. Вероятно, женщина была пассажиром, и, скорее всего, очень богатым пассажиром. И уж точно – совершенно не имеющим опыта общения с мертвыми женщинами.

– Меня зовут Кви Ли.

Уошен медленно опустила ресницы, что тоже причинило боль. Потом снова открыла глаза и увидела, что находится в земных джунглях, где среди влажной зеленой листвы виднеются купы диких тропических цветов. В теплом сладком воздухе летали птицы и причудливо раскрашенные летучие мыши. На старом пне аккуратным кружком сидели дрессированные мартышки, не обращая на людей никакого внимания и поглощенные какой-то странной игрой в камешки, палочки и обточенные белые черепа умерших сов.

– Они скоро вернутся, – повторила хозяйка. – Очень скоро.

– Они?

– Да, мой муж й ваш друг.

Уошен лежала внутри открытого кювеза, новое тело ее было обернуто черным покрывалом из силикона и разреженного кислорода. Так возрождали солдат – слишком быстро, грубо, плоть и кости воссоздавались кое-как, сведя иммунологические функции до минимума. С одной стороны кювеза сидела Кви Ли, с другой – Локи. Сын был одет в разноцветную робу пассажира, лицо посмуглело от ультрафиолета, прекрасные густые волосы отросли, руки и крупные босые ноги скрывались под стандартными шнурами безопасности.

– Как долго меня не было? – обеспокоенно спросила она.

Локи снова промолчал.

– Сто двадцать два года без нескольких дней,– склонившись, ответила Кви Ли.

Уошен с трудом вспомнила вспышки взрывов и ощущение, что ее тянут куда-то из обиталища пиявок, как замерзает плоть, а мозг впадает в глубочайшую кому.

Ей стало дурно.

– Это ты нашел меня, Локи? – спросила она, справившись с тошнотой.

Он разлепил губы, но не произнес ни слова.

– Вас спас Памир, – пояснила Кви Ли. – С помощью вашего сына, конечно. – Уошен даже попыталась усмехнуться. – Как хорошо, что ваш друг и сын подружились, – заметила Кви Ли.

Лицо Локи потемнело, он выпрямился и заставил себя, наконец, заговорить.

– Это произошло случайно. Я зашел в обиталище пиявок, чтобы узнать, нет ли там кого-нибудь из капитанов. А этот урод выстрелил в меня.

Памир. Конечно.

Локи скривился в отвращении, взрывая, словно конь, рыхлую землю босыми ногами. Как обработали бы Бродяги эту богатую дивную землю! А эти невозможно зеленые деревья! А обезьяны! А эти песни прелестных птичек, доносившиеся из зарослей…

– Я оказался слаб, – неохотно признался он.

– Почему?

– Мне надо было бы убить этого твоего друга.

– Памира убить трудно, поверь мне.

И Локи снова замкнулся в своем молчании.

Уошен постаралась вздохнуть как можно глубже, потом села на постели, и черное покрывало повисло на ее младенчески гладком, совершенно безволосом теле. Поборов очередной приступ боли, она обратилась к Кви Ли.

– Сто двадцать два года. Что-то изменилось за время моего сна. Ведь что-то изменилось, так? – Женщина вздрогнула и снова застенчиво улыбнулась. – Что же произошло? Что-то с Кораблем?

– Ничего не произошло, – успокоила хозяйка. – По словам нашего нового Капитан-премьера, Корабль нуждался в смене лидера, поскольку прежний Премьер проявила явную некомпетентность. А теперь все идет, как положено, как раньше, даже лучше, а мы прилагаем к этому совсем немного усилий.

Уошен посмотрела на сына.

Он сидел, упорно отвернувшись от них обеих.

– Миоцен, – тихо произнесла Уошен, обращаясь, скорее, к себе самой. – Все это очень похоже на нее, – добавила она, глядя на черноволосую женщину.

Внутренний робот говорил с твердой уверенностью и даже гордостью.

– Перри приближается. Он не один. Больше никого нет. Могу ли я позволить им войти, Кви Ли?

– Обязательно.

Прошло три дня. Уошен уже шесть часов как встала с постели и надела простой белый саронг, белые сандалии и впервые за сто лет поела. Бесконечная усталость сменилась приливом нервической энергии. Она стояла рядом с Кви Ли и ждала. Двери зала открылись, но на экране безопасности не появилось ничего, кроме ряда деревьев, окаймлявших широкую аллею. Все было неестественно тихо и спокойно. Двое мужчин вошли совершенно неожиданно. Тот, что поменьше, был красив и улыбался с поразительным обаянием, другой – высок и грубоват лицом. И Уошен ошиблась..

– Здравствуй, Памир, – сказала она высокому, как только двери закрылись на двадцать разных замков.

Но простоватое лицо отодвинулось, освобождая место второму, принадлежавшему невысокому, красивому, даже очаровательному, но совершенно не похожему на Памира мужчине.

– Извини, – смеясь, произнес кто-то. – Попробуй-ка еще раз.

Памиром оказался тот, кто поменьше. Он сбросил маску и пророкотал своим басом:

– Я приказал аутодоктору сбросить килограммов тридцать. Ну, как?

– Великолепно, как всегда.

Лицо Памира было грубым, словно кто-то вытесал его из единого куска мореного дуба, асимметричным, а грязные, плохо ухоженные волосы придавали его лицу еще больше грубости. Казалось, что перед ней человек, который забыл, когда вообще спал в последний раз. Только карие глаза светились ясно и дерзко. Глядя на Уошен, он улыбнулся и сказал, обращаясь ко всем сразу:

– Умираю с голоду. – Он снова посмотрел на Уошен, и улыбка стала еще шире, превратившись в так хорошо ей известную циничную, мудрую и злую усмешку. – Только не надо благодарности. Во всяком случае, не сейчас. Если эти твои внучки нас обнаружат, то ты еще не раз пожалеешь, что не осталась на дне водородного моря.

Может, и так.

– А где мой пленник? – скидывая остатки камуфляжа, поинтересовался Памир.

– В саду, – ответила Кви Ли.

– И рассказал ли он что-нибудь интересное?

– Ничего! – на одном дыхании выпалили обе женщины.

Памир провел рукой по грязным волосам, снова улыбнулся и признался:

– Я хотел быть с тобой. Когда ты вернулась… Но мои обязанности… Прости.

– Не надо.

– Не буду.

– А что происходит снаружи? – поинтересовалась Кви Ли у мужа.

Красивый человек выпучил глаза и надул одну щеку.

– Одним словом? – Ужасное, бесконечное, таинственное спокойствие.

– А куда вы ходили, милый? Мужчины переглянулись.

– Дорогая! – поднял вверх палец Перри.

– Сначала поесть, – тряхнул головой Памир. – Я хочу получить обратно свои тридцать кило. А потом мы пойдем с тобой куда-нибудь. С тобой вдвоем, Уошен. У меня миллион вопросов, а времени нет, чтобы задать и десять.

Памир вымылся и переоделся во все чистое. Они с Уошен сидели в гостиной. Бриллиантовый пол сверкал от солнечных лучей и голографических изображений. Глядя себе под ноги, они могли видеть парк и светловолосого мужчину, сидевшего в кресле, не пытавшегося освободиться от стягивавших его ремней и только внимательно следившего за полетом каждой птицы и движением каждой обезьянки.

– Расскажи мне, – попросил Памир. – Расскажи все.

Пять тысяч лет пролетели, как одно дыхание. Ложная миссия. Медулла оссиум. Событие. Рождение детей. Рождение Бродяг. Возрождение цивилизации. Побег Уошен и Миоцен. А потом Дью, приведший их в обиталище пиявок и объяснивший, что источником всего этого был только он, он один… И не закончив рассказа, Уошен тронула Памира за руку.

– Я знаю, о чем ты думал все эти последние дни.

– Знаешь?

– Ты пытался решить, хитрю ли я и можно ли мне верить.

– Ну и как? – Памир доел полусырой стейк, вытер губы и снова спросил: – Так можно или нет?

– Ладно. Что там, снаружи?

– Про тебя никто и не вспоминает. И никому ты не нужна. Но Миоцен и эти твои внучки ищут изо всех сил только этого. – Памир ткнул рукой в пол. – Они уже почти нашли его и меня заодно, в топливном баке. Пусть его молчание тебя не обманывает. Локи рассказал мне достаточно, чтобы сузить наши поиски настолько…

– Сколько же капитанов ускользнуло?

– По моим расчетам, двадцать восемь. Или двадцать семь? Или уже двадцать шесть.

– Плохо дело, – сказала Уошен.

– Тебя я не посчитал. Но про тебя давным-давно забыли. И если не сойдешь с ума, то выслушай, что я сейчас скажу. Знаешь, с кем ты сидишь? Перед тобой законный Капитан-премьер. Не испугалась?

Уошен изо всех сил старалась переварить такую новость. Потом наклонилась и, положив ладони на пол, словно попыталась поймать голову сына.

– Все нормально. Расскажи все, что знаешь. Только быстро.

Он рассказал о поисках ее и Миоцен, о помощи Перри, о своем растущем отчаянии, о том, как уже в самом конце он задел ногой эти старинные серебряные часы…

– И они все еще у тебя? – вскинула голову Уошен. Да, они все еще висели у него на новой серебряной

цепочке. Памиру не пришлось предлагать взять их дважды. Он подождал, пока Уошен открыла серебряную крышку и прочитала посвящение, и продолжил свою историю. О поисках источника нейтрино, о таинственном люке, об обрушившемся туннеле и остановился на том месте, где они с Локи дубасили друг друга в обиталище пиявок. Легким щелчком Уошен закрыла крышку.

– Если бы я расширил радиус поисков и обращал внимание на все мелкие детали… – извиняющимся тоном начал Памир.

– Я не разочарована, – ласково улыбнулась Уошен.

– Но я был в отчаянии, – продолжал он. – Сначала нейтрино, потом этот таинственный люк Дью… и мне не оставалось ничего, как только копать и копать…

Уошен положила часы на сомкнутые ладони и задумалась.

Имя «Дью» прозвучало в устах Памира презрительно, как кличка, и, покачав головой, он добавил:

– Я, честно говоря, даже не помню этого хрена.

«А я любила этого человека», – удивленно подумала Уошен.

– И что нейтрино? – оборвала она сама себя. – Что ты увидел? Скажи точно. Насколько велики были изменения?

Памир рассказал все в мельчайших подробностях, но, видя, что Уошен не слушает, сменил тему.

– Как только ты совсем поправишься, мы уйдем отсюда. Ни с Кви, ни с Перри я официально никак не связан. Но тут неподалеку есть одно старое убежище, и Миоцен рано или поздно до него доберется. Нужно новое место, чтобы укрыться. Этим я отчасти и занимался все последние дни…

– А потом?

– Выжидаем свое время. В полном спокойствии и готовности. – Памир говорил медленно, четко, как человек, полностью отвечающий за свои слова. – Если мы действительно хотим вернуть наш Корабль и сохранить его, надо собрать все ресурсы, всю силу и мудрость… чтобы больше такого не повторилось…

Уошен молчала, сама не зная толком, о чем сейчас думает. Никогда еще она не ощущала свой мозг настолько бесполезным и беспомощным. Все проходило мимо ее сознания и сквозь сомкнутые ладони уходило в долгий болезненный взгляд, устремленный на сына, сидевшего в прекрасном, саду. Потом она разомкнула ладони и снова уставилась на медленно, но без устали идущие стрелки.

– У нас есть союзники, – продолжал Памир. – Этим я тоже много занимался. Создавал контакты, связи…

– Но у нас не было ядерных реакторов, – вдруг сказала Уошен, захлопнув крышку, ставшую теплой от соприкосновением с ее новым телом.

– Что?

– Когда я покидала Медулла оссиум, большая часть энергии давалась геотермальными ресурсами.

– Ты покинула это место больше ста лет назад, – напомнил Памир. – Многое могло измениться.

Может быть. Может быть.

– Судя по всему, Бродяги прорыли наверх широкий туннель, – продолжал он. – И, поднимаясь по старым путям, натолкнулись на мою дыру, что, конечно, весьма облегчило их работу. И все же. Сотни километров туннелей. Нет, скорее всего, ядерные реакторы у них уже есть.

– Может быть, – теперь уже вслух повторила она и снова развела ладони. Часы упали прямо на обод, закружились, и, поднимая их, она снова стала смотреть на сына, все удивлявшегося странному зеленому миру. Ничего нельзя было прочесть в его серых глазах – ни страха, ни раздумья.

– И что же это, Уошен? – Она молчала. Как сын. – Скажи мне,– настаивал Памир.

– Я думаю, ты ошибаешься.

– Может, и ошибаюсь. Но в чем?

И пока она не сказала, он так и продолжал сомневаться в правильности собственного ответа.

– В источнике энергии. Ты ошибаешься в источнике энергии. Но это не самое главное.

– А что главное?

– Посмотри на него.

Памир уставился вниз на своего пленника.

– Ну и что же я должен увидеть? – скрывая отвращение, спросил он.

– Локи – Бродяга. Он все еще верит.

– Это называется фанатик, – фыркнул Памир. – И он знает это лучше, чем кто-либо иной.

– Они с Тиллом были в обиталище пиявок. Ты знаешь это место. Только шепни, и слова разносятся повсюду. – Памир выжидал. – С того момента, как ты оживил меня, это грызет меня беспрестанно .– Она подобрала часы, спрятала их в складках саронга и посмотрела на Памира яркими ожившими глазами. – Тилл и Локи слышали, должны были слышать, что говорил Дью. Не могли не слышать. Его признание было полным и не оставляло никакой возможности для кривотолков. Все, во что верили Бродяги, было инспирировано им. А этого достаточно, чтобы разрушить самую прочную веру.

– Твой сын фанатик больше из упрямства, чем благодаря вере, – настаивал Памир. – А Тилл – амбициозный вредный пройдоха и карьерист.

Уошен слушала, сузив глаза.

– Эти два Бродяги слышали все, но даже это не столь важно. Может, они даже и не удивились тому, что Дью жив. Ничего особо удивительного для них в этом не было. Бродяги всегда знали обо всем, что происходило на Медулле. Для них не существовало секретов. После второй «смерти» Дью они забрали Миоцен обратно, поскольку она была им нужна. Ведь они, как возрожденные Строители, собирались снова захватить Корабль… а потому им нужен был капитан высокого ранга типа Миоцен, кто-нибудь, кто знал, как работают системы безопасности и как управляла старый Премьер…

– Тилл цинично воспользовался фантастической религией Дью, а Миоцен только пешка, – оскалив зубы, заметил Памир.

– Нет. А, возможно, и да. – Она снова указала на Локи. – Но он верит. Я знаю моего сына и, надеюсь, пони-

маю, какими возможностями он обладает. А он все еще в большей мере Бродяга…

– А ты-то сама во что веришь, Уошен? – спокойно остановил ее Памир.

– Дью сказал нам… – Уошен прикрыла глаза, вспоминая то, что, казалось, произошло всего несколько дней назад. – Когда он был на Медулле, еще один, ему приснился сон. И Строители, и презренные Унылые вышли как раз из этого сна…

– Что означает?..

– Может быть, ничего не означает, – призналась она и встала. – Если и есть где-нибудь ответ на наши вопросы, то только на Медулле. Мы найдем их только там. И я думаю, ты совершено не прав, собираясь выжидать здесь.

– А ты?

– Мы будем ждать, а Бродяги будут становиться все могущественней.

Памир снова опустил голову, посмотрел на пленника с каким-то совершенно новым интересом, словно увидел впервые.

– Слишком долгое ожидание – и Корабль будет разорван на части тотальной войной,– предупредила Уошен. – Поэтому я думаю, нам надо браться за дело немедленно. При первой же возможности.

– И что же мы должны делать? С чего начать?

– Ты же – Премьер, – ответила Уошен. – Моя обязанность только служить Кораблю. И тебе.

Глава тридцать девятая

– Вот это место, – сказала Премьер, приглашая сына и еще нескольких капитанов высоких рангов сопровождать ее в небольшое путешествие. – Оно расположено очень высоко, совершенно засекречено и представляет собой отличный наблюдательный пункт.

Назревал момент символический, важный, момент полного оправдания.

Но на лице у Тилла появилось сомнение.

– Мадам, – произнес он, глядя куда-то через плечо матери, – неужели это путешествие настолько обязательно? Учитывая сопровождающий его риск, я имею в виду? И весьма скромную выгоду?

– Выгоду? – переспросила Миоцен. – Разве ты не чтишь традиции? – Он посчитал за лучшее промолчать.

– Нет, не чтишь, – засмеялась она, стараясь не выказывать презрения. – А это прекрасная благородная традиция. Капитан-премьер и преданный ей штаб стоят на открытой палубе и смотрят, как судно разворачивается по ветру.

– Благородная,– хмыкнул Тилл. – И неужели древняя?

– Мы создали ее сами на борту этого Корабля. И не раз наслаждались ею.

Что можно было сказать в ответ на это?

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – и не ожидая ответа, Миоцен продолжила: – О том, что мы будем очень открыты. Слишком уязвимы. Слишком доступны для многих опасностей космоса…

– Не больше, чем в ином месте, мадам.

– Тогда, значит, ты беспокоишься о том, что где-то рядом может находиться весьма опасный враг. – Премьер или мать, кто бы сейчас ни говорил в ней, хотела одного: добиться полной откровенности, воодушевить и по возможности проинструктировать. – Но никто не знает об этом путешествии, поэтому времени подготовить засаду нет и не будет. И поверь, я достаточно сильна, чтобы защитить нас в любой части Корабля и на его поверхности, – наконец заключила она, энергично взмахнув рукой.

Безумные дни принесли свои изменения. Новый Премьер сидела на постели старого. Она не была так огромна, как ее предшественница, но все же заметно крупнее остальных капитанов. Имплантированные под старую кожу сотни каналов связи шумели и переговаривались со скоростью света, связанные со всеми основными системами Корабля лазерными кодами. Новорожденный инстинкт Премьера говорил Миоцен, что двигатели полны топливом и приведены в готовность. Ей казалось, что она чувствует на губах холодный компрессированный водород, накачанный из бездонных баков. Гигантский двигатель, запущенный тысячелетия назад, работал без остановок и сбоев. Символизм момента был налицо. Нервные пассажиры успокоятся, узнав про этот разворот, недовольные члены команды вынуждены будут признать, что эта старая женщина знает, что делает. А триллионы потенциальных пассажиров получат еще больше оснований забыть старого Премьера и ее некомпетентное управление.

Скоро, очень скоро Миоцен возродит корабль к новой жизни. Резко подскочит эффективность. Расцветет доверие, вследствие этого поднимется престиж Корабля, и под ее мудрым руководством сюда будут привлечены знания миллионов других рас, которые обогатят человечество так же, как и наследие самой Миоцен. И Миоцен уже представляла себе тот торжественный, полный славы день, когда Корабль завершит свой круг по галактике и вновь вернется к Земле после полумиллиона лет отсутствия. Благодаря ее труду человечеству будет подарен еще один кусочек мира. И тогда она вместе с преданным любимым сыном с честью примет всю славу и благодарность, которыми одарят ее люди, и она станет для лих богом и спасителем.

– Мир, – прошептала она самой себе.

– Что ты говоришь, мама? – подошел поближе Тилл.

– Это надо видеть собственными глазами, – ответила она.– Звезды. Млечный Путь. Все-все, в их блеске и славе.

– Я уже видел,– равнодушно ответил сын. – Благодаря голографии. Все выглядело вполне правдоподобно.

– Это лишь жалкое подобие, – запротестовала Миоцен и, не давая сыну сказать еще что-либо, напомнила: – Один из нас Премьер, а другой капитан Первого кресла. Не забывай.

– Я знаю, мадам.

Она провела крупной рукой по лбу сына, коснулась изящного точеного носа и кончиком пальца тронула красивый мужественный подбородок.

– Конечно, это риск, ты в чем-то прав, увы. Итак, решено. Увидим это событие только я и ты. Ну как, ты доволен таким компромиссом?

– Да, мадам. Да, мама, – только и оставалось ему сказать.

Но, как и всегда, Тилл произнес эти слова с таким убедительным энтузиазмом, сопровождая их такой очаровательной улыбкой, что не поверить было невозможно.

Поверхность Корабля с той стороны, куда должен был свершиться поворот, достаточно тонкой, всего несколько десятков километров, представляла собой слой оставшейся со времен строительства почти девственной гиперфибры, пронизанной запасными туннелями, трубами и помпами. Здесь и был установлен режим повышенной секретности, находилось одно из главных помещений реактора. Тут никто не жил и практически никто никогда не появлялся. В зеркальных Помещениях негде было спрятаться. Запустить эти двигатели могла только одна Миоцен. Они с Тиллом на своем маленьком скоростном каре поднимались в похожую на кратер пасть ракетного сопла, небо над ними светилось миллиардами огней, каждый из которых оказывал свое скромное сопротивление силе этой роскошной машины.

– Звезды, – только и могла пробормотать Миоцен., Тилл, выглядевший в своей форме и фуражке совсем

как мальчик, стоял со сцепленными за спиной руками, расставив ноги, и в его широко раскрытых карих глазах отражался свет всего универсума.

На мгновение Миоцен показалось, что он улыбается.

Но потом он опустил глаза, повернулся к матери и словно нехотя признал:

– Конечно, они прелестны. Конечно. Конечно. Надо же!

Миоцен охватило разочарование. Ведь она действительно верила, что, увидев Млечный Путь своими глазами, сын каким-то образом преобразится. Что вскинет руки и упадет на колени в мутящем рассудок восторге.

И теперь она была разочарована и более того – разозлена.

– А помнишь, мама, как ты посмотрела в наноскоп и увидела свой первый обнаженный протон? – словно угадав ее состояние, вдруг спросил Тилл.

– Нет, – смещавшись, ответила она.

– Один из кирпичиков мироздания, такой же необходимый, как и звезды, и по-своему даже более эффектный, – попрекнул он. – Но он уже был реален для тебя еще до того, как ты его увидела. Интеллектуально и эмоционально ты была готова… – Миоцен кивнула и ничего не ответила. – С того момента, как я возродился, и по сей день люди только и говорят, что о звездах. Описывают их красоту. Объясняют их физику. Уверяют, что только один взгляд на солнце наполнит меня благоговейным страхом… И, честно говоря, мама, после таких предисловий я думал, что небо выглядит по-другому. А оно какое-то… несущественное. Тем более обидно, что мы находимся неподалеку от одного из крупнейших витков местной галактики. Не так ли?

Наверное, на него произвело бы большее впечатление, если б она включила один из двигателей под ними.

Насмешливо улыбаясь, Миоцен посмотрела вперед. Машина резко шла вверх по параболе. Старая гиперфибра почернела от коррозирующей плазмы, делая стену бесформенной, казавшейся далекой, когда она была близко, и неожиданно возникавшей перед ними, когда они проскакивали очередной закамуфлированный проход. К этой картине приложили свою руку и инженеры. Проходы вели в маленький туннель, тянувшийся через все сопло и заканчивавшийся бриллиантовым куполом, который поднимался над поверхностью с радиусом в тысячу километров.

Только идиот мог остаться равнодушным к такому зрелищу.

Мать и сын все еще находились в каре, и он медленно поплыл внутри купола. У Великого Корабля было четырнадцать гигантских ракетных сопл: одно в центре, четыре кольцом вокруг первого, и остальные девять вокруг первых пяти. Они сейчас находились в четвертом, а на горизонте, стоя рядом друг с другом, виднелись еще два, наполненные топливом и ждущие команды включить зажигание. Аморфные металлы и озера гидролитических жидкостей поддерживали сопла, придавая им угол наклона в пятнадцать градусов. Поворот, который они собирались произвести через десять часов одиннадцать секунд, должен был изменить траекторию корабля так, чтобы в ближайшие две недели он смог пройти неподалеку от красного гигантского солнца, а потом нырнуть в ближайшего соседа этого солнца – огромную, но по сути своей спокойную черную дыру.

Меньше чем за день курс корабля должен был измениться дважды. Вместо того чтобы покидать этот район солнц и живых миров, они продолжат путешествие по витку галактики, двигаясь к новым и прибыльным местам.

– Хм, – услышала вдруг Миоцен довольный возглас. Но Тилл смотрел не на звезды и не на гигантские сопла.

Наоборот, он поглядел куда-то вниз и сухо заметил:

– Действительно, там их очень много.

Свет вспыхивал по всему пейзажу из гиперфибры. Но в отличие от беспорядочного расположения звезд эти огни имели строгую логику, связывались в цепочки, круги и плотные массы, сиявшие кумулятивным светом. И их в самом деле было много. Возможно, больше, чем пять тысяч лет назад и, конечно, больше, чем тогда, когда она была в этом месте в последний раз.

– Это все реморы, – покачав головой, сказала Миоцен. – Они строят свои города прямо на поверхности. Их все больше и больше.

– Так ты не любишь реморов? Вы не любите реморов, мадам? – с очаровательной усмешкой заметил Тилл.

Они упрямые и крайне странные существа. Правда, они делают очень важную работу, и заменить их кем-то другим весьма трудно.

Сын никак не откомментировал это замечание.

– Двадцать секунд, – объявила Миоцен.

– Да, – и Тилл вежливо посмотрел наверх, прищурив глаза от слепящего света.

В этот момент Миоцен ускользнула.

Комната так и не изменилась.

Вдоль каждой стены в своих символических белых тогах мудрых книжников на не менее символических человекоподобных телах сидели десятки изощренных сложных роботов. Каждый немного отличался от соседа и по возможностям, и по чувствительности. В этом царстве подобий отличия были благословенным даром. Причина их существования заключалась в единственном вопросе – вопросе, требующем наивысшего сосредоточения и получения удовольствия от новизны. Каждый день, неделю или месяц один из книжников предлагал некое новое решение или вариант старого, и прямо-таки с юношеским задором, не знающим границ, роботы начинали обсуждать и спорить, порою даже покрикивая друг на друга. Неизбежно они находили какие-то просчеты во вновь высказанных невероятно изысканных математических выкладках или логических построениях, и тогда решение быстро хоронили, его суть клали на электронную полку рядом с миллионами других неудавшихся гипотез, как доказательство если не гениальности книжников, то, по крайней мере, ревностного служения делу.

В центре комнаты находилась очень подробная и очень ценная карта всего Корабля. Она изображала не тот Корабль, что существовал сейчас, но тот, который застали первые прибывшие капитаны. Все пустые помещения, длинные туннели, крошечные пещеры и великие моря – все дышало пустотой былой славы.

И все-таки на карте не хватало одной, весьма существенной, очень существенной детали.

Неожиданно появилась новый Премьер.

Книжники встретили ее холодным презрением, ведь они были консервативны по своей сути и не одобряли переворотов, даже если эти перевороты происходили на законной основе.

– Кто ты? – спросил один из них, используя свой специфический юмор роботов. – Я тебя не узнаю.

Остальные рассмеялись низкими недовольными голосами.

Миоцен ничего не говорила первые несколько секунд, затем ее голоизображение вздохнуло и как бы мимоходом заметило:

– Я могу улучшить эту вашу карту, ибо знаю нечто, чего прежний Премьер и вообразить не могла.

Сомнение сменилось интересом. Потом любопытством.

– Вашу предшественницу нужно судить. Честным, открытым, публичным судом, как это предписано законом Корабля. В противном случае, ни о каком сотрудничестве с нашей стороны не может быть и речи, – все же предупредил Миоцен один из Книжников, покачав грубоватой головой.

– Разве я не обещала суда? Изучите мою жизнь. Изучите в любом аспекте и вы увидите, что я всегда скрупулезно исполняла все корабельные законы.

Книжники послушались этого совета и после долгого изучения заскучали, как она и предполагала. Ее жизнь никогда не была загадкой и потому не представляла для книжников никакого интереса. Один за другим они снова вернулись к их прекрасной таинственной карте.

– Если я сообщу вам свою информацию, то делиться ею вы будете не вправе ни с кем. Ясно? – предупредила Миоцен.

– Все ясно,– сухо ответил первый книжник.

– Если вы найдете этому возможные объяснения, то сообщите их только мне. Мне одной. – Она строго посмотрела в стеклянные глаза.. – Вам понятно, о чем я говорю?

– Понятно, – хором ответили книжники.

И Миоцен нанесла на карту новые данные: она нарисовала гиперфибровую оболочку, окружавшую ядро, поместила туда Медуллу, а под конец нарисовала то, что было в самом Медулла оссиум. Потом она продемонстрировала, как оно сжимается и расширяется, написала длинную цепочку вычислений, объясняющих, как проходят через железное тело энергетические циклы, как противонаправленные силовые поля, называемые контрфорсами, поддерживают его в определенном положении и все остальное, узнанное ею на протяжении тех ужасных столетий. Все это могло быть интересным для книжников.

На мгновение на старых лицах изобразилось потрясение.

Миоцен ощутила легкую дрожь – это корабельные двигатели начали выбрасывать плазму в холодную вселенную.

Ее физическое тело сидело рядом с сыном, глядя, как он улыбается.

– Очень, очень мило, – признался Тилл.

Река плазмы широким потоком двигалась почти со скоростью света, и только малая доля ее энергии давала видимый свет. Правда, даже этот свет был настолько ярким, что затмил все звезды в его моргающих, заслезившихся от сияния глазах.

– Могу ли я уйти, мадам? – тихо спросил он, как уставший к вечеру мальчик.

Голографическое изображение Миоцен тоже было разочаровано. Оно стояло в окружении книжников, переговаривавшихся со скоростью света, изучая новое чудо снаружи и изнутри. Наконец, один из них со спокойным всезнающим лицом предложил ей ориентировочное и до смешного простое решение великой загадки.

– И это ваш ответ!? – вскричала она.

– Это воистину артистичное решение, – заметил первый книжник. – А не нагромождение математических выкладок, мадам.