Текст книги "Персонаж. Искусство создания образа на экране, в книге и на сцене"
Автор книги: Роберт Макки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)
Поворот. Нам часто кажется, что за эксцентричностью должна скрываться незаурядная личность. Но что будет, когда главный герой поймет: все эти татуировки, шрамы и выкрашенные в разные цвета радуги волосы лишь жалкие попытки партнерши привлечь к себе внимание?
Сказка
Главный герой/героиня изображает сказочного принца или принцессу.
Примеры – миссис Хардвик-Мур в пьесе Теннесси Уильямса «Тень Чехова» (The Lady of Larkspur Lotion), Клэр в сериале Рональда Мура «Чужестранка» (Outlander), Чжан Сяо в романе Тун Хуа «Поразительное на каждом шагу», Лютик в фильме «Принцесса-невеста» по сценарию Уильяма Голдмана.
Поворот. Если принц окажется плутом, а принцесса – ведьмой, сказочный мир приобретет неожиданную гротескную окраску.
Почти документалистика
Распространенная манера действия у интеллектуалов – навязчивый анализ личных отношений, превращающий романтические встречи в документальные фильмы на канале «Дискавери». В соответствии с принципом неопределенности Гейзенберга факт наблюдения за объектом сказывается на нем непосредственно, сводя страсть к упражнению из учебника по сексологии.
Примеры – Элви Сингер в фильме Вуди Аллена «Энни Холл» (Annie Hall), Александр в романе Филипа Рота «Случай Портного», квартет главных героинь в сериале Даррена Стара «Секс в большом городе», Лора и Дэнни в пьесе Дэвида Элдриджа «Начало».
Поворот. Препарирование чувств и поступков постепенно превращает флирт в научный проект, и он заводит этих аналитиков сильнее всякого порно.
Истории для взрослых
Садомазохистам доставляет удовольствие грубая сила и унижение. Эти персонажи стремятся либо помучить кого-то, либо подчиниться мучителю, чтобы унизить жертву, унизиться самому или то и другое вместе.
Примеры – Соланж и Клэр в пьесе Жана Жене «Служанки», Северин в повести Леопольда фон Захер-Мазоха «Венера в мехах», Эрика в «Пианистке» (The Piano Teacher) Михаэля Ханеке, Лорн Малво в сериале-антологии «Фарго» (Fargo) Ноя Хоули.
Поворот. Страх смерти диктует садисту манеру действия, предполагающую унижение жертвы. Ее муки на какое-то время позволяют истязателю почувствовать себя сродни богу, которому подвластна жизнь и смерть. Но со временем, по закону убывающей отдачи, все переворачивается с ног на голову: чем больше он унижает жертву, тем меньше удовольствия получает. Наслаждение все больше и больше сменяется скукой и ощущением бессилия, пока страх смерти не становится настолько невыносимым, что садист принимается истязать самого себя.
Политические темы
Политикой мы называем применение власти, злоупотребление властью и иерархию власти внутри социальных институтов – правительства, корпораций, религий, больниц, университетов и так далее, вплоть до семей, друзей и романтических партнеров. Там, где люди собираются ради какой-то деятельности, власть всегда распределяется неравномерно – одним словом, возникает политика.
Тирания
Манера действия главного героя побуждает его играть роль правителя и подавлять остальных как подданных.
Примеры – Вайолет Уэстон в пьесе Трейси Леттса «Август. Округ Осейдж», Тони Сопрано в сериале Дэвида Чейза «Клан Сопрано», Тони Монтана в фильме «Лицо со шрамом» (Scarface) по сценарию Оливера Стоуна, Томас Кромвель в трилогии Хилари Мантел «Вулфхолл», «Введите обвиняемых» и «Зеркало и свет».
Поворот. Во взаимоотношениях между хозяином и рабом раб восстает против тирана и сам становится хозяином. Поворот номер два: ставший хозяином раб обнаруживает, к своему ужасу, что нужно зарабатывать деньги и оплачивать счета. Он пытается вернуться к прежнему положению дел, но бывший хозяин не собирается ничего менять и наслаждается новой, беззаботной и беспечной жизнью.
Демократия
Главный герой выступает за равновесие сил.
Примеры – Валентайн Смит в романе Роберта Хайнлайна «Чужак в чужой стране», Лонгфеллоу Дидс в фильме Фрэнка Капры «Мистер Дидс переезжает в город» (Mr. Deeds Goes to Town), Джон Сноу в сериале Дэвида Бениоффа и Д. Б. Уайсса «Игра престолов».
Поворот. Глава семьи заботится о жене и детях уверенно, однако без нажима, и они воспринимают его мягкость как слабость. Они хотят строгости. И поскольку жизни они боятся, то жена изменяет ему, а дети отбиваются от рук, подсознательно надеясь, что он проявит к ним строгость.
Анархия
Персонаж пользуется своей властью настолько непоследовательно, что в личной, семейной и социальной сфере у него воцаряется хаос.
Примеры – Бернард в фарсе Марка Камолетти «Боинг-Боинг» (Boing, Boing), Ларри Дэвид в собственном ситкоме «Умерь свой энтузиазм», генерал Джек Риппер в сценарии Терри Саузерна для фильма «Доктор Стрейнджлав» (Dr. Strangelove), король дураков в поэме Александра Поупа «Дунсиада».
Поворот. Хаотичный персонаж, ведущий хаотичную жизнь, не может получить желаемого, поэтому решает, что с этой минуты и впредь он будет действовать исключительно рационально. Он расписывает по пунктам свое будущее и движется шаг за шагом к своей мечте, но ему это быстро наскучивает, и он понимает, что на самом деле от жизни он хочет другого – восхитительной кутерьмы хаоса.
Опредмечивание
Персонажи, неспособные на близкие отношения, часто обращаются с другими людьми как с предметами. Если они ценят другого человека, то не как личность, а как функцию, которую он выполняет. Вот четыре самых распространенных варианта из множества манер действия в этой категории.
Коллекционер
Этот персонаж коллекционирует красивые вещи, неустанно пополняя свою сокровищницу домами, машинами, произведениями искусства и любовницами.
Примеры – Фредерик в романе Джона Фаулза «Коллекционер», Эндрю Уайк в пьесе Энтони Шаффера «Игра навылет» (Sleuth), Альфи в сценарии Билла Ноутона для одноименного фильма (Alfie), Ник Раскин в романе Джеймса Паттерсона «Целуя девушек».
Поворот. Коллекционер сам попадает в коллекцию.
Игрок
Персонаж относится к жизни как к игре (хоть и со смертельным исходом), а к другим людям – как к вольным или невольным ее участникам.
Примеры – Джордж и Марта в пьесе Эдварда Олби «Кто боится Вирджинии Вулф?», семейство Блисс в комедии Ноэла Кауарда «Сенная лихорадка» (Hey Fever), Фрэнк Андервуд в сериале Бо Уиллимона «Карточный домик», Томас в романе Милана Кундеры «Невыносимая легкость бытия».
Поворот. Игрока вовлекают в чужую игру.
Одержимый
Одержимый, как и коллекционер, предпочитает людям вещи, однако в отличие от коллекционера манера действий одержимого сосредоточена только на одной из них, он на ней зациклен и возвращается к ней снова и снова. Предметом одержимости может стать что угодно:
Секс. Сада и Китидзо в фильме Нагисы Осимы «Империя чувств» (The Realm of the Senses).
Религия. Мэтт Джеймисон в романе Тома Перротты «Оставленные», послужившего основой для одноименного сериала.
Наркотики. Мими Маркес в рок-мюзикле Джонатана Ларсона «Богема» (Rent).
Алкоголь. Джефри Фирмин в романе Малкольма Лаури «У подножия вулкана».
Искусство. Мартин Клей, гоняющийся за утраченной картиной Брейгеля в романе Майкла Фрейна «Одержимый».
Любовь. Тед Стреманн в фильме братьев Фаррелли «Все без ума от Мэри» (There’s Something About Mary).
Он сам. Дориан Грей в романе Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея».
Поворот. Одержимый наконец добивается желаемого – и оно ему отчаянно не нравится.
Бизнесмен
Этот узколобый босс воспринимает свое дело как простой механизм, поэтому с работниками и клиентами обращается как с винтиками и чипами.
Примеры – профессор Генри Хиггинс в пьесе Джорджа Бернарда Шоу «Пигмалион», Бэзил Фолти в двенадцатисерийном фильме Джона Клиза «Башни Фолти» (Fawlty Towers), Генри Грэм в сценарии Элейн Мэй для фильма «Новый лист» (A New Leaf), Альфред Лэмберт в романе Джонатана Франзена «Поправки».
Поворот. Бизнес прогорает.
Создание сцены: Персонаж в действии
Определение: действие – это все, что совершает персонаж (вербально, физически, в мыслях или поступках, внутренне или внешне) в погоне за своим желанием. Без мотивации в виде желания действие остается скучной тратой времени, переливанием из пустого в порожнее.
Чтобы привести персонажа в действие, писатель должен в каждой сцене задавать себе следующие ключевые вопросы: «Чего хотят эти персонажи в данный момент? Что они предпринимают, чтобы этого добиться? Какие неожиданные препятствия встают на их пути? Как они на это реагируют? Что предпримут дальше?»
Давайте по очереди рассмотрим каждый из этих вопросов.
Чего хочет мой персонаж?
В любой сцене двигателем для персонажа служат два желания – нынешнее и будущее. Это желание (1) немедленного результата (то, чего хочется добиться прямо сейчас), который сделает его еще на шаг ближе к осуществлению (2) желания в долгосрочной перспективе (возвращения жизни на привычные рельсы). Если нынешнее желание персонажа не осуществляется, будущее меркнет, а если желаемого добиться удается, жизнь движется в положительном направлении. У актеров непосредственное желание персонажа называется сценической задачей, а глобальное желание – сверхзадачей.
Чтобы выстроить сцену вокруг ее поворотного момента, сперва распознайте сценическую задачу вашего главного героя – чего он хочет добиться прямо сейчас, делая шаг к своей сверхзадаче. А затем, держа в уме непосредственную задачу, встаньте на точку зрения персонажа и приведите его в действие.
Каким будет его первое действие?
В начале сцены каждый персонаж прибегает к привычной и знакомой манере действия и излюбленной тактике – к тем поступкам и словам, которые срабатывали у него в прошлом. Каждый интуитивно полагается на собственную оценку вероятности – полусознательные ожидания, которые выглядят примерно так: «Если в данных обстоятельствах я сделаю А, по всей вероятности произойдет Б, и тогда я окажусь на шаг ближе к тому, чего хочу».
Жизненный опыт персонажа подсказывает ему, какой реакции ждать от людей в тех или иных обстоятельствах. Со временем у персонажа вырабатывается чувство вероятности. Точность его прогнозов зависит от числа прожитых лет, от многообразия опыта и глубины проникновения в причинно-следственную подоплеку происходящего. Поэтому чувство вероятности у каждого персонажа уникально, каждый проверяет мир по-своему. Первое действие персонажа будет проявлением испытанной тактики, которая, на его взгляд, должна вызвать нужную реакцию.
Что ему помешает?
Однако вместо предсказуемой реакции действие, предпринятое с целью добиться желаемого, вызывает неожиданное противодействие, создающее помехи и препятствия на пути к цели. В каждый поворотный момент представления персонажа о том, что должно произойти, сталкиваются с тем, что происходит на самом деле. Его субъективные ожидания миг за мигом, минуту за минутой постоянно идут вразрез с объективной реальностью окружающих людей и мира.
Это противодействие могут вызвать физические силы, институты, другой персонаж или группа, темные побуждения самого персонажа – или любое сочетание этих факторов.
Какие неожиданности приносит противодействие?
Когда противодействие обрушивается словно гром с ясного неба, главный герой испытывает потрясение от неожиданности. Он вдруг обнаруживает скрытые до того реакции там, где он, казалось бы, знает все вдоль и поперек, однако теперь эти обстоятельства предстают в совершенно новом свете. Это неожиданное противодействие может изменить ситуацию к непредвиденному лучшему, но гораздо чаще ценность, оказавшаяся на кону в данной сцене, развернется к минусу.
Как отразится на персонаже перемена?
Динамичный разворот в такой момент не только позволяет нам узнать нечто важное о персонаже и его сеттинге, но и пробуждает в нас те или иные эмоции. Эмоции – это побочный эффект смены заряда у ценности. Будут ли эти эмоции положительными или отрицательными, зависит от того, какое направление примут перемены.
Когда заряд жизненной ценности меняется с минуса на плюс, персонаж, разумеется, испытывает положительные эмоции. Смена рабства на свободу, например, переключит персонажа с горя на радость. Если же арка изменений ведет от плюса к минусу, соответственно уходят в минус и эмоции персонажа. Смена близких отношений на одиночество, допустим, может вызвать сильные переживания.
Конфликты, приводящие к смене заряда у ценности, необязательно должны быть внешними. Иногда сознание способно поменять заряд и без вмешательства извне.
Представим себе персонажа, который существует в состоянии спокойного доверия самому себе. Будущее его не страшит. Он уверен: что бы ни случилось, он справится. А потом его ни с того ни с сего начинает грызть ощущение непонятного грядущего несчастья. Все его мысли пропитываются мертвящим предчувствием того, как в неведомом будущем некто, пока неизвестный, сделает с ним нечто ужасное.
В этом случае ценность «безопасность/угроза» сместится от плюса к минусу, и персонаж начнет леденеть от страха. В крайнем своем проявлении эта тревога окончательно лишит его самообладания и сделает параноиком.
Его дальнейшие действия?
Начиная с побуждающего события главный герой стремится получить предмет своих желаний, изо всех сил стараясь следовать канве «истории для себя», своему идеальному представлению о том, как нужно возвращать жизнь в прежнее русло. Но сначала все только ухудшится и только потом исправится. На его пути встанут препятствующие силы, которые будут только крепчать и сосредоточиваться, подвергая героя все большей опасности и вынуждая все глубже копаться в себе и искать лучшие варианты действий.
На протяжении этого конфликта персонаж попытается воплотить свои представления о себе самом, тот идеал, который он создал в «истории для себя». Но, поскольку градус его действий будет повышаться в попытках справиться со все более жестким противодействием, давление может усилиться настолько, что его центральное «я» просто надломится и нравственная, ментальная или гуманистическая составляющая изменится к лучшему или к худшему. И тогда историю можно будет причислить к одному из шести жанров, предполагающих перемены в персонаже (см. «Шесть сюжетов характера» в главе 14).
Приведя персонаж в действие, вам, возможно, придется пересмотреть прежние решения. Когда новые сцены подадут вам новые идеи поведения и поступков, может возникнуть необходимость переписать внешние характеристики персонажа, а когда поворотные моменты потребуют новой тактики, понадобится переосмыслить его истинную натуру. Это все на пользу. Именно так, от сцены к сцене, в переплетении действия и реакции, из зерен изначальных наметок вырастает слияние сложных персонажей и непревзойденной истории.
16
Воплощение персонажа
Чего хотят зрители и читатели от ансамбля действующих лиц? Открытия и узнавания.
Открытие. Читатель и зритель хочет осваивать историю, как первооткрыватели осваивают дикие просторы. Они надеются испытать тот самый восторг, который испытывает антрополог, обнаруживший неизвестное науке племя. Поскольку независимо от того, каким будет сеттинг, экзотическим или привычным, для публики его обитатели – всегда незнакомцы. Эти персонажи отличаются эксцентричными чертами и интригующим поведением, поэтому читатель/зритель хочет их узнать и понять. Как говорил Аристотель, величайшее удовольствие – это удовольствие самостоятельного познания без стороннего обучения[117]. Благодаря историям и их персонажам читатель/зритель, не напрягаясь, узнает что-то важное о человеческой природе и о реальных последствиях своих желаний и действий.
Узнавание. Знакомясь с сеттингом, читатель/зритель хочет познать себя. В основе главного героя истории – а может, и других персонажей – он узнает человеческую натуру, которая отражает его собственную (не во всем, разумеется, но в чем-то существенном). Иными словами, сопереживать сложному персонажу – это примерно как смотреть на себя в зеркале.
Вызывающий эмпатию персонаж распахивает эмоциональную дверь в интимную, даже первобытную, глубинную и завораживающую область самовосприятия. Без эмпатии читатель/зритель так и останется стоять на крыльце, почти ничего не чувствуя и совсем ничего не постигая.
Открытие и узнавание позволяют читателю и зрителю путешествовать по тысячам вымышленных реальностей, проживать жизни, которые они никогда не смогли бы прожить, в мирах, в которых сами бы никогда не очутились, и испытывать ощущения, на сотни световых лет отстоящие от тех, которые способна подарить им повседневность.
Чтобы разобраться, как обеспечивает все это зрителю и читателю окончательное воплощение роли, давайте начнем с семи обычных функций персонажа.
Семь функций воплощения персонажа
1. Усилить интеллектуальное удовольствие читателя/зрителя
Открытие рождается тогда, когда нарушаются ожидания, однако интригу окружающему обществу и сеттингу придают уникальные черты персонажа и непредсказуемое, но при этом убедительное поведение.
2. Взрастить эмпатию у зрителя/читателя
Эмпатия – это главное. Без углубляющего эмоции ощущения общей человечности читатель и зритель останутся безучастными.
3. Подогревать напряжение
Напряжение (саспенс) – это эмоциональное любопытство, слияние интереса зрителя/читателя к натуре персонажа и беспокойства о его благополучии. Чистое любопытство без беспокойства превращает персонажа в объект интеллектуального анализа. Чистое беспокойство, лишенное любопытства, будет просто бессмысленной тоской.
Чтобы поддерживать напряжение до самого конца истории, действия персонажа необходимо разнообразить – но не выходя за определенные рамки. Если он способен на что-то одно, никакого напряжения он не создаст. И если он способен на все – даже на невозможное, никакого напряжения также не возникнет.
4. Создать загадку в загадке
История – это масса вопросов: почему сейчас это происходит? Что случится потом? Чем все обернется?
Сложный персонаж предлагает читателю и зрителю еще один набор вопросов, увлекающий их в психологические глубины: «Кто он? Чего, как ему кажется, он хочет? Чего он хочет на самом деле? Почему он этого хочет? Насколько его желания противоречат друг другу? Кем он станет?»
Выкладывая перед зрителем/читателем один кусочек мозаики за другим, персонаж создает вторую линию психологического напряжения, идущую параллельно общему напряжению, создаваемому сюжетом.
5. Удивлять
Читателя/зрителя поражают не только непредвиденные препятствия, возникающие на пути персонажа, но и его реакция на них. Неожиданные способы взаимодействия с переменами позволяют заглянуть в глубь натуры персонажа. Поэтому в идеале в каждый поворотный момент реакция персонажа на непредвиденное и последующий выбор действия, неважно, крупного или мелкого, должны казаться непредсказуемыми и в то же время органичными для данного героя, то есть при всей неожиданности оставаться логичными.
6. Раскрывать грани других персонажей
Как мы увидим в следующей главе, в хорошо прописанном ансамбле действующих лиц персонажи подсвечивают и развивают друг друга.
7. Способствовать познанию человеческой натуры
Персонажи, независимо от того, реалистические они или фантастические, создают у читателя/зрителя некий мысленный образ. Исследование натуры персонажа побуждает аудиторию разобраться не только в себе, но и во внутреннем мире окружающих людей.
Связь между читателем/Зрителем и персонажем
Такие чувства, как страх, ярость, любовь, ненависть, подозрение, протест и подчинение, развились у нас, чтобы справляться с самой смертельной жизненной опасностью – другими людьми. Появление этого эволюционного приспособления закономерно. Нелогично в нем только то, что мы отделяем эти чувства от реальности и направляем на несуществующих людей. В реальности они помогают нам выжить, но в чем смысл раскрываться для переживаний в мире вымышленном?
Как уже отмечалось, персонажи служат познавательным целям. Люди, как реальные, так и вымышленные, – это загадка, которую нужно разгадать. Персонажи пробуждают наше любопытство, а потом удовлетворяют его по мере того, как мы узнаем, что происходит у них в голове и в сердце, постигая в результате что-то важное в себе и в других.
С этим все понятно. А вот эмоциональную связь объяснить труднее. Рыдать при виде обугленных останков погибших в лесном пожаре в реальной жизни – вполне логичная реакция. Но что заставляет нас оплакивать вымышленных персонажей, не сумевших спастись из «Вздымающегося ада» (The Towering Inferno)? Как выдуманные персонажи в выдуманном мире пересекают черту, отделяющую вымысел от реальности, и берут читателя и зрителя за душу? Как ненастоящие создания вызывают самые настоящие – и даже болезненные – эмоции?
Сила «как если бы»
Между двумя областями нашего внутреннего мира – рациональным мышлением и инстинктивными эмоциями – располагается третья. Наше сознание, если ему захочется, умеет вынести реальность за скобки и уютно устроиться в воображаемом пространстве под названием «как если бы».
Способность притвориться, вообразить и рассуждать в режиме «как если бы» – еще одно эволюционное приспособление, повышающее вероятность выживания. Переключение в гипотетический режим дает шанс отрепетировать события до того, как они произойдут, чтобы выжить, когда они произойдут. Первым видом искусства, например, гораздо более древним, чем наскальные рисунки, резьба по дереву, кости и камню, был танец – древняя церемония «как если бы», репетирующая выслеживание и убийство зверя как подготовку к реальному поединку жизни и смерти.
То же самое относится к историям и их персонажам. Выстраивая эмоциональную связь с несуществующими людьми, мы переживаем пробные чувства – пробную любовь до того, как влюбимся, пробный страх до того, как попадем в реальную передрягу, пробное горе до того, как столкнемся с реальной утратой. Эмоциональное погружение в вымышленное «как если бы» готовит наше сознание к грядущему аналогу в действительности, позволяя отрепетировать его для выживания и вооружить нас на всякий реальный пожарный случай[118].
Точка зрения читателя/зрителя
Переживания аудитории за персонажа кажутся читателю/зрителю совершенно простыми и естественными, однако от писателя, создающего почву для этих переживаний, требуется умение уравновесить их разные составляющие.
Начнем с того, что в жизни есть только два базовых эмоциональных переживания – приятное и мучительное. Но каждое из них включает бесконечное число оттенков и тонов – приятных, таких как радость, любовь, красота и чувственность, в противовес мучительным, таким как горе, ярость, ужас, печаль. Особенности эмоций зависят от двух разных реакций читателя/зрителя на персонажа, а именно сочувствия и эмпатии.
Сочувствие, или симпатия
Когда персонаж симпатичен читателю/зрителю, тот проникается к нему сочувствием. Приятный, обаятельный персонаж нравится им, как может нравиться сосед, товарищ по работе, знакомый – тот, с кем хорошо иногда перекинутся парой слов. Разумеется, верно и обратное. Если читателю/зрителю персонаж не нравится, он будет вызывать у них только раздражение и даже презрение (которых, возможно, автор и добивался).
Эмпатия, или отождествление
Открыв книгу (устроившись в кресле перед сценой или экраном), читатель/зритель начинает выискивать в мире развернутой перед ним истории точку приложения своего эмоционального интереса. Познакомившись с сеттингом и действующими лицами, он в два счета отделяет положительное от отрицательного, ценное от бесполезного, скучное от интересного, правильное от неправильного, добро от зла, отыскивая «центр добра».
Он ищет «добро», поскольку, как любой человек, понимает, что у него есть недостатки и слабости, но, в общем и целом, видит себя скорее правдивым, чем лживым, скорее справедливым, чем несправедливым, скорее честным, чем подлым, и свои намерения считает искренними. А так как самого себя он причисляет к фигурам по сути своей положительным, то закономерно хочет видеть в центре добра данной истории отражение себя[119].
Почувствовав связь между тем или иным собственным качеством и тем же качеством у действующего лица, он отождествляет себя с этим действующим лицом. Эмпатия, ощущение, что «мы с тобой одной крови», превращает персонажа в того, кого читатель/зритель хотел бы видеть своим близким, другом, романтическим партнером или даже самому стать таким.
Эмпатия инстинктивна, она возникает непроизвольно и подсознательно. Антипатия же требует сознательного выбора. Когда сознание находит что-то нравственно или эстетически отталкивающее во внутренней натуре персонажа, оно отказывается отождествлять себя с ним, и любая вероятность эмпатии усыхает до отвращения – или полного безразличия.
Почувствовав родственную душу, читатель или зритель инстинктивно начинает за этого персонажа болеть. В какой-то мере он переживает происходящее с этим персонажем как то, что случается с ним самим. Он идет рука об руку с персонажем, опосредованно совершая то, что совершает он, и испытывая его эмоции.
Главенство эмпатии
Взаимодействуя с произведением повествовательного искусства, люди становятся философами-этиками. Они предъявляют к поведению персонажей гораздо более высокие этические требования, чем к самим себе. В борьбе между «обязан» и «надлежит» публика, ищущая центр добра, встает на сторону «обязан».
Именно поэтому, когда двое умных чутких людей реагируют на одну и ту же историю диаметрально противоположно, само повествование здесь ни при чем, дело в эмпатии. Один чувствует эмпатическую связь с главным героем, и история ему нравится, поэтому он подсознательно закрывает глаза на все недостатки, чтобы не портить себе удовольствие. У другого главный герой вызывает антипатию, поэтому история не нравится и недостатки сильно задевают. Иными словами, один отождествляет себя с центром добра, а другой либо его не находит, либо находит отталкивающим.
Центр добра необязательно должен быть средоточием доброты и благости – у эмпатичных персонажей в душе часто кипит ожесточенный бой между нравственными побуждениями и безнравственными. Центр добра подразумевает, скорее, проблеск света в сердце героя, пробивающийся сквозь окружающий его мрак. Чтобы гарантированно направить эмпатию туда, где она требуется, автор наделяет этим проблеском света главное действующее лицо центральной сюжетной линии.
Правильно разместить центр добра во внутреннем мире того или иного персонажа – это лишь один из многочисленных трюков, которые должен проделать автор, чтобы вызвать у читателя/зрителя нужные эмоции. Перечислю еще пять аналогичных.
Равновесие добра
Рассмотрим трилогию Марио Пьюзо «Крестный отец», в которой перед нами разворачивается преступная вселенная, населенная гангстерами, продажными полицейскими и коррумпированными политиками. В этой вселенной у клана Корлеоне есть одно положительное качество – преданность. Представители семейства держатся вместе и стоят друг за друга. В других мафиозных кланах все только и норовят всадить друг другу нож в спину и не могут выбраться из круговорота предательств. Поэтому они – «плохие» злодеи, а семью Крестного отца их преданность превращает в «хороших» злодеев. Ощущая этот проблеск света, зритель испытывает эмпатию и обнаруживает, что отождествляет себя с мафиози.
Теперь копнем в поисках центра добра еще глубже и взглянем на персонажей романа Томаса Харриса «Молчание ягнят». Несомненный эмпатический центр для читателя находится в Клариссе Старлинг, главной героине, но вместе с тем существует и другой – в персонаже первого круга Ганнибале Лектере. Поначалу в окружающем Лектера мире автор сгущает краски: ФБР манипулирует Клариссой и врет Лектеру, психиатр и надзиратель Лектера – садист, гоняющийся за славой, а полицейские, которых Лектер убивает, – идиоты. Затем Харрис озаряет внутренний мир персонажа яркими всполохами света: Лектер необыкновенно умен; он сочувствует Клариссе; у него отменное чувство юмора; он выстраивает гениальные схемы и воплощает их в жизнь с хладнокровной отвагой; он живет в аду, но остается выдержанным и галантным. По мере того, как в Лектере кристаллизуется центр добра, читатель отождествляет себя с ним, приходя к мысли: «Ну да, он пожирает людей. Но бывают злодейства и хуже. Навскидку не вспомню, но наверняка бывает. Окажись я серийным убийцей, психопатом-каннибалом, я бы хотел быть таким, как Лектер. Он потрясающий».
Равновесие сил
На начальном этапе работы над своей историей проделайте следующее: мысленно поместите главного героя на одну ладонь и взвесьте его способность к действию, ум, воображение, силу воли, зрелость и прочие преимущества. Затем на другой ладони взвесьте совокупную силу всех противодействующих факторов, с которыми ему придется столкнуться на протяжении повествования.
Начните с борющихся в его душе побуждений и противоречивых желаний – может статься, что он сам себе злейший враг. Поверх этих внутренних конфликтов поместите проблемы, с которыми он столкнется в личных взаимоотношениях. Добавьте противодействие со стороны окружающих институтов – работы, правительства, церкви и так далее. Наконец, увенчайте все это силами окружающего физического мира – неразберихой на дорогах, природными катаклизмами, смертельными болезнями, цейтнотами, неодолимыми расстояниями и быстротечностью жизни как таковой.
В результате сопоставления индивидуальных качеств главного героя и совокупности противодействующих сил, с которыми он столкнется на всех уровнях своего существования, должно оказаться, что шансов добиться своих целей у него почти нет. Он в заведомо проигрышном положении.
В глубине души каждый из нас считает себя находящимся в проигрышном положении. Да, разумеется, бедные и обездоленные именно в нем и находятся, но даже купающаяся в деньгах верхушка общества стонет от непомерных налогов и ограничений со стороны государства. Практически все мы воспринимаем жизнь как бесконечный неравный бой с упорно противодействующими нам силами – самой первой в списке которых стоит тот факт, что рано или поздно наше время истечет. Поэтому читатель/зритель не почувствует эмпатической связи с «хозяином мира» вроде Марка Цукерберга (Джесси Айзенберг) в «Социальной сети» (The Social Network). Соответственно, чтобы вызвать эмпатию к своей истории, поместите в центре добра главного героя, направьте на него со всех сторон могучие противодействующие силы и преподнесите его как заведомо проигрывающего.
Равновесие интенсивности
В каких-то персонажей мы влюбляемся на всю жизнь, каких-то выкидываем из головы мгновенно. Насколько живым и ярким будет образ в сознании читателя/зрителя и насколько они окажутся к нему неравнодушны, зависит от силы отождествления. Прочная и интенсивная связь образуется тогда, когда публика пытается представить, каково это – быть данным персонажем, думать и чувствовать, как он. Свою роль здесь, конечно, играет и готовность испытывать эмпатию. Каких-то персонажей мы заглатываем целиком, каких-то только надкусываем, пригубливаем и оцениваем. Задача автора – создать персонажа достаточно сложного, чтобы удерживать сознательный интерес читателя/зрителя, и вместе с тем достаточно человечного, чтобы вызвать у публики подсознательную эмпатию.
