Текст книги "Персонаж. Искусство создания образа на экране, в книге и на сцене"

Автор книги: Роберт Макки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Подлинный характер и эмоции

Когда персонаж что-то предпринимает и окружающий мир откликается противодействием, меняется заряд поставленной на кон в этой сцене нравственной величины. Если заряд меняется с минуса на плюс, героя переполняют положительные эмоции. И наоборот: если заряд меняется с плюса на минус, персонаж увязнет в трясине отрицательных эмоций. Эмоции, как отмечалось в главе 7, это побочный эффект перемен.

Внешний стимул – например, хорошие или плохие вести, – приводит в действие разные железы, и в кровь выбрасывается целый коктейль гормонов, вызывающих ту или иную эмоцию. Приятное зрелище наполняет мозг дофамином и серотонином, взметающими волну удовольствия, тогда как нелепость провоцирует всплеск химических веществ, воздействующих на миндалину и отдел мозга под названием «островок», вызывая приступы отвращения. Однако следом лимбическая система начинает вырабатывать химические вещества противоположного действия, чтобы утихомирить и приглушить шквал эмоций, возвращая разум и тело в состояние уравновешенности. Бурные всплески наслаждения и страданий достигают пика, затем спадают.

Удовольствие и страдания можно разделить на разные оттенки или качества, хотя единого мнения о том, сколько их всего, у науки нет. Традиционная психология называет всего шесть – радость, страх, злость, печаль, отвращение и удивление. (Обратите внимание – безусловно положительная эмоция здесь только одна, радость). Чтобы превратить эти состояния в инструменты для писателя, я расширил список, сгруппировав основные эмоции в шесть пар противоположностей и получив таким образом целую палитру из двенадцати эмоций – любовь/ненависть, добродушие/злость, радость/огорчение, удивление/шок, удовольствие/отвращение, смелость/страх.

Слова «эмоции» и «чувства» часто употребляются как синонимы, однако, на мой взгляд, они сильно различаются по характеру своего воздействия. Эмоция захлестывает нас внезапно, нарастает, доходя до пика, а потом убывает. Чувство нарастает постепенно, затаивается где-то на задворках восприятия и длится долго. Радость – это эмоция, счастье – это чувство; огорчение – это эмоция, горе – это чувство.

Вы знаете, как это бывает. Утром вы просыпаетесь окрыленным и весь день проживаете с улыбкой. Без всякой видимой причины – просто внутренние качели сейчас взлетают под облака. Или вы весь день ходите мрачнее тучи, и снова совершенно без повода – просто качели опустились на самое дно цинизма.

Чувства – гордость победы / стыд поражения, надежда на светлое будущее / предчувствие беды, душевный подъем / тяжесть на сердце, доверие к любимому / подозрение в измене – окрашивают личность в соответствующие тона еще долго после того, как забудется изначальное воздействие, формируя характеристику персонажа на протяжении его жизни.

В каждый поворотный момент смена заряда в жизненных ценностях вызывает у персонажа одну из двенадцати эмоций, перечисленных выше. Например, в романтической комедии влюбленность может подарить горюющему персонажу радость, а утрата любви – заставить жизнерадостного персонажа печалиться.

Но знать владеющую персонажем эмоцию – это лишь отправная точка для написания сцены. Эмоция в чистом виде обрушивается на персонажа, словно кувалда. В жизни двенадцать базовых страстей дробятся на бесчисленное множество степеней и оттенков. Чем же в таком случае определяется тот оттенок эмоции, который будет выражать данный персонаж в данной сцене? Ответ: характеристиками. Настрой, чувства, тон и фактура конкретной личности придают базовой эмоции конкретное неповторимое воплощение. Один персонаж от радости будет скакать до потолка, петь и танцевать, а у другого только лучики морщинок в уголках глаз разбегутся.

Подлинная натура и реакции

Количество базовых действий, которые способен предпринять человек, ограничивается реальностью. Человек может выбирать: получить ему образование или жить неучем, создавать семью или оставаться одиночкой, работать или бездельничать, быть разборчивым в еде или питаться чем попало, смотреть обстоятельствам в лицо или прятаться от жизни и так далее – хотя список здесь довольно короткий. При этом разнообразие сиюминутных реакций, которые человек может выдавать на то или иное действие, представляется почти бесконечным.

Когда персонаж кладет все силы на то, чтобы, например, выучиться, его возможные реакции на трудности учебы будут так же разнообразны и многочисленны, как у любых учащихся любых учебных заведений. То же самое относится к любви, работе, здоровью и прочим основным составляющим нашего существования. Если выбор, который делает персонаж, когда враждебные силы преграждают ему путь, выявляет его центральное «я», то реакции причисляют его к многочисленной толпе таких же, как он.

В «Касабланке» Рик Блейн (Хамфри Богарт) спрашивает Виктора Ласло (Пол Хенрейд), почему тот по-прежнему рискует собой, участвуя в движении Сопротивления.

ЛАСЛО: Это все равно что спрашивать, почему мы дышим. Перестанем дышать – погибнем. Если мы перестанем бороться с нашими врагами, погибнет мир.

РИК: И что? Значит, отмучается.

Емкое объяснение Ласло – ответ, который дал бы любой идеалист, а вот реакция Рика, его убеждение, что гибель цивилизации будет избавлением от страданий, характерна именно для него. Выбор Рика, свойственный ему одному, отличает его от всех прочих американских антигероев, предшествующих и будущих.

Давайте при работе над персонажем руководствоваться следующим принципом: выбор действия в критической ситуации отражают подлинную натуру; подробно прописанная уникальная реакция придает выразительность и интригу внешним характеристикам.

Подлинный характер и свобода воли

Единственный источник любого решения, которое принимает персонаж, и любого действия, которое он совершает, – воображение автора. Любой выбор персонажа – это, по сути, выбор его автора. Но зрителю/читателю представляется с точностью до наоборот. В вымышленном мире персонажи существуют сами по себе и действуют по собственному почину. Насколько же свободен человек в своем выборе в обоих мирах – в мире «как есть» и в мире «как будто»?

Этот вопрос исследуется в «Матрице», главный герой которой, Нео (Киану Ривз) обнаруживает, что реальность, которую он считает подлинной, на самом деле представляет собой симуляцию под названием «Матрица». Этот искусственный мир был создан всемогущим искусственным интеллектом, чтобы заставить порабощенных людей поверить, будто они свободны, и использовать их организм в качестве биологических батарей, от которых работают его машины. В борьбе Нео обретает необходимую силу воли, чтобы победить агентов искусственного разума и вырваться из матрицы.

Полемика о предопределенности (детерминизме) и свободе воли ведется уже не первый век, однако в свете недавних открытий в области нейронауки и квантовой теории привычные доводы зазвучали по-новому. Одна сторона утверждает, что свобода воли – это иллюзия и любой выбор обусловлен неподвластными человеку силами^[73], другие же считают, что воля независима ни от каких сил, ни от внешних, ни от внутренних^[74]. Влияние этой полемики прослеживается как в научно-фантастической литературе, так и в реалистической. То, какую сторону вы примете в этом споре, отразится и на историях, которые вы рассказываете, и на персонажах, которые в них обитают.

Против свободы воли

Отрицающие свободу воли доказывают, что она возможна лишь в том случае, если выбор будет совершенно безосновательным. Ничем не вызванное решение не имеет привязки к прошлому и потому абсолютно спонтанно. Но, разумеется, как мы прекрасно знаем, в материальной вселенной все действия, будь то человеческие или космические, чем-то вызваны. Даже у Большого взрыва есть причина (пусть пока и неизвестная). Логика отрицающих такова: поскольку ничто не происходит без повода, свободным человеческий выбор быть не может.

За свободу воли

У героя сериала «Башни Фолти» (Fawlty Towers) Бэзила ломается машина. Пригрозив ей всевозможными карами, он считает до трех, дает машине последний шанс, потом выкрикивает: «Я тебя предупреждал! Сколько еще тебе нужно разжевывать? Ну держись! Сейчас ты у меня получишь!» И отломав ветку с ближайшего дерева, он хлещет машину так, что с крыльев летит краска. Бэзил винит машину, мы виним Бэзила.

А теперь давайте представим, что у Бэзила, как и у машины, нет выбора. Допустим, его вспыльчивость – это результат какого-то сбоя в химии мозга. Или изъян воспитания. В таком случае виноваты его родители? Но если и у них нет свободы воли, вправе ли мы их обвинять? Нет. Поиски виноватых уводят нас в рекурсивную бесконечность, поэтому лучше будем считать, что Бэзил задал машине трепку исключительно по собственной воле.

Полагать, что у нас нет свободы воли, – это не то же самое, что полагать, будто мы ничего не выбираем^[75]. Независимо от того, как отражается совокупность наших генов и биографических событий на нашем сознании, выбор, который мы делаем, представляется вполне реальным. Мы чувствуем, что где-то в глубинах разума нейронные процессы выбирают действия, исходя из представлений о вероятных последствиях – о том, что, по нашему мнению, произойдет, когда мы это действие совершим. Мы примеряем свой жизненный опыт к текущей ситуации, прогнозируем исход и делаем выбор. Если считать, что выбора не существует, значит, мы не несем никакой ответственности за свои поступки. Закон исчезает, узы межличностных взаимоотношений развязываются, триллер «Судная ночь» (The Purge) становится повседневной круглосуточной реальностью.

Если у нас нет свободы воли, как мы можем меняться: отсекать от себя что-то, добавлять, объединять, перерабатывать во что-то отличное от прежнего? Если человеческая воля лишена свободы и не обладает ей хотя бы в какой-то степени, как возможно творчество и перемены? Если любой выбор предопределен прошлым, как в принципе проникает в наш мир что-то новое? Если бы не существовало свободы воли, не существовало бы ничего ненужного, однако история знает массу примеров, когда люди делали что-то просто забавы ради. Как ребенок, который сочиняет игру из всего, что попадается под руку, художник творит, придумывая нечто небывалое из того, что уже существует. Детская игра – это квинтэссенция свободы выбора, а взрослое искусство – наиболее полное воплощение этого выбора^[76].

Как уже отмечалось выше, любая созданная вами история будет одновременно и доказывать существование свободы воли, и опровергать. В начале повествования, когда все еще впереди и перед нами простирается неизведанная перспектива, возможным кажется абсолютно все (или почти все). В развязке же, когда мы уже глубже знакомы с психологией главного героя и видим весь набор социальных, личных и физических сил, которые его окружали, мы осознаем, что принятые им решения были единственно возможными и на другие он не способен, и отклик окружающего мира на эти решения тоже был единственно возможным, и другого герой бы не получил. Он мог выбрать лишь тот путь, который выбрал. Решения персонажа кажутся свободными и непредсказуемыми только из отправной точки, от завязки, когда развязка где-то далеко, но когда мы добираемся до нее и оглядываемся назад, они предстают предначертанными и неизбежными. То есть свобода воли – это одно направление, а ретроактивный детерминизм – другое.

Возможно, наше ощущение свободы воли – иллюзия, проистекающая из незнания причин нашего выбора, но даже если так, это наша иллюзия, и нам ничего не остается, кроме как принять ее. Когда персонаж делает выбор, к решению его подводят четыре возможных пути, над двумя из которых он не властен, а на два оставшихся свобода выбора вполне распространяется:

1. Развитие событий в жизни персонажа диктуется обстоятельствами, и именно они определяют его выбор – к лучшему или к худшему, – нравится ему это или нет.

2. Подсознательное «я» делает выбор, который центральное «я» не осознает либо подводит под него рациональное объяснение.

3. Персонаж лихорадочно обдумывает, как поступить. Один из прокручиваемых в голове вариантов чем-то его цепляет, и он принимает инстинктивное решение.

4. Персонаж обстоятельно оценивает варианты, составляет список «за» и «против», выстраивает цепочку из всех вероятных последствий, тщательно их взвешивает и в конце концов делает выбор. Именно так, в результате всестороннего обдумывания, обычно совершается величайшая ошибка в жизни персонажа.

Но в конечном счете выбор всегда за автором – то есть за вами.

9

Многогранный персонаж

Единство противоположностей

Краткое содержание предшествующих глав: подлинная натура персонажа скрывается за его внешними характеристиками, а под наслоением того и другого колышется океан побуждений, желаний, бездумных действий, привычек, настроенческих приливов и отливов. Из совокупности этих трех составляющих – внешней, внутренней и скрытой – и складывается образ персонажа, но что удерживает эти составляющие вместе, не давая распасться? Что увязывает внешние обличья, внутренние «я» и подсознательные побуждения в единое целое, то есть в персонажа?

Ответ: сила противоречия.

В V веке до н. э. философ Гераклит доказывал, что действительность удерживается от распада на составляющие системой противоположностей: «Холодное нагревается, горячее остывает, влажное высыхает, сухое намокает». Совокупность жара и холода образует температуру, единство сухого и мокрого дает влажность, из рождения и смерти складывается жизнь. Так работает динамика любого физического существования, создавая единство противоположностей.

Этот принцип применим и к людям. Едва родившись, человек сразу начинает двигаться к смерти. В каждый момент своей жизни он представляет собой уже сформировавшееся существо и при этом постоянно развивается, он грезит наяву и осознает себя во сне. В любом возрасте он одновременно еще мал, юн или молод и уже достаточно большой, взрослый или старый – он моложе всех, кто старше, и старше всех, кто моложе. Независимо от своей сексуальной ориентации он несет в себе и мужское, и женское.

Гармоничный образ каждого хорошо прописанного персонажа заключает в себе скрещенье ряда жизненных противоречий. Следовательно, единство противоположностей – это основополагающий принцип создания сложного, объемного, многогранного персонажа. Истории, в которых действуют сложные персонажи, сохраняют в эстетически рафинированной форме те самые коренные противоречия, которые объединяют уродство с красотой, тиранию со свободой, добро со злом, правду с ложью и так далее.

Грани персонажа

Эмоциональные струны человеческой натуры натягивались в нашем жестоком и бурном прошлом, за сотни тысяч лет до того, как их стали перенастраивать Сократ, Будда и Иисус. Такие добродетели, как честность, альтруизм, храбрость, то и дело оборачиваются своей противоположностью – коварством, себялюбием, трусостью – не только в одном и том же обществе, но и у одного и того же человека. Поэтому человечеством правят парадоксы: люди любят своих родных и ненавидят, экономят время и тратят попусту, ищут правды и отрицают очевидное, восхваляют природу и губят ее, жаждут мира и рвутся воевать. Сложный персонаж поначалу демонстрирует нам одну грань, затем являет ее прямую противоположность, затем возвращает первую.

У этой динамики есть свой рисунок. Колебания маятника зависят от взаимоотношений персонажа с другими и с самим собой – положительных и отрицательных. Типичный клиент модного нынче профессионального доминанта – это занимающий ответственную должность измученный стрессом руководитель, который скручивает в бараний рог нижестоящих и пресмыкается перед вышестоящими. Чтобы уравновесить наслаждение властью и унижение от подвластности, он подставляет тело под хлыст. В поисках подходящего названия для этого ходячего противоречия в костюме от Диора психологи и создали великолепный оксюморон «садомазохист».

Когда внутренняя натура и внешняя оболочка персонажа сливаются в единую функцию, роль превращается в типаж – медсестра, полицейский, супергерой, злодей, напарник и так далее. Но когда роль выстроена на каркасе противоречий, получается более цельный, сложный, захватывающий персонаж. Эти противоречия и создают объем.

Объемные, многогранные персонажи пробуждают наше любопытство, заставляя гадать, как эти две стороны одной медали уживаются в одном человеке. При этом они придают ему непредсказуемость и захватывают наше воображение. Кто знает в каждый конкретный момент, какой стороной он повернется на этот раз?

Шесть граней сложности

Внешние характеристики персонажа, различные внутренние «я» и аспекты скрытого «я» образуют три плоскости, которые, кроме того, сами нередко противопоставлены друг другу. В результате возникает шесть разных граней, воплощающих противоречия персонажа.

1. Противоречие между двумя составляющими внешних характеристик

Представьте себе женщину, которая каждое утро целый час тратит на макияж, добиваясь полной безупречности, но при этом не удосуживается почистить зубы. Допустим, эта женщина держит мужа под каблуком, зато дети из нее веревки вьют; она лебезит перед начальством, но тиранит подчиненных. В этих трех плоскостях те или иные свойства из внешних характеристик – физического, личного и социального «я» – сплавляются в интригующее поведение, дающее зрителю/читателю возможность понять, что персонажу важно, а что нет.

Свои качества, составляющие внешние характеристики, персонажи зачастую осознают и сами, хотя редко воспринимают их как противоречивые. Они, скорее, рационализируют эти качества как данность или необходимость. Эти внешние проявления видны и остальным действующим лицам, которые думают о них каждый по-своему.

2. Противоречие между внешними характеристиками и подлинным характером

Представьте себе старушку, задремавшую в кресле-каталке в доме престарелых. Проснувшись, она обводит взглядом своих соседей-старичков – и вдруг ее глаза теплеют, озаряясь светом неугасающей мечты о любви.

3. Противоречие между внешними характеристиками и подсознательным желанием

Представьте себе гиперактивную женщину, которая не может ни минуты усидеть на одном месте, при этом ее скрытое «я» всегда спокойно и хладнокровно. Это невозмутимое «я» дает о себе знать только в минуту опасности. Вот тогда она перестает суетиться, собирается и сосредоточивается.

Ключом к подсознанию персонажа нам снова послужат противоречия. Когда персонаж говорит одно, а делает другое, чем это может объясняться? Вариант первый: он лукавит. Он знает, чего на самом деле хочет, но делает вид, что хочет противоположного. Вариант второй: он искренен. Он говорит именно то, что думает, и хочет именно того, чего хочет, но, когда пытается этого добиться, что-то непременно мешает. Он не знает почему, но время от времени являет миру довольно злобную физиономию. Эта противодействующая сила живет у него в подсознании.

4. Противоречие между двумя сознательными желаниями

Дилемма изменницы – женщина разрывается между верностью мужу и страстью к любовнику.

На уровне подлинного характера осознанный рефлексирующий разум анализирует противоречия, усматривает в них повод для беспокойства и затрудняется с выбором. Если обсуждать свою дилемму с другими, она становится составляющей внешних характеристик. Если персонаж предпочитает не выставлять свой подтекстовый конфликт на всеобщее обозрение, читатель/зритель увидит его только между строк. Но стоит персонажу определиться и начать действовать, его мысли становятся ясными как день, и читатель/зритель чувствует глубину его внутреннего мира.

Чтобы символически выразить грань двух сознательных желаний, такие драматурги, как Сэмюэл Беккет («В ожидании Годо»), Жан Жене («Служанки») и Сьюзан-Лори Паркс («Фаворит/аутсайдер» – Topdog/Underdog), расщепляют сознание надвое и воплощают внутреннее противоречие в паре спорящих персонажей.

5. Противоречие между сознательным желанием и подсознательным

Дилемма влюбленной: страстная любовь к жениху против страха перед обязательствами.

Чтобы символически выразить подобную грань, авторы таких произведений, как «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» (Роберт Льюис Стивенсон) и двух под названием «Двойник» (Ф. М. Достоевский и Жозе Сарамаго), воплощают противоречие между сознательным и подсознательным в дуэте персонажей с противоположным настроем (один привержен добру, второй – злу), зеркально отражающих друг друга.

Шоураннер сериала «Во все тяжкие» Винс Гиллиган снабжает главного героя Уолтера Уайта тайным вторым «я» по кличке Гейзенберг. Особенно ярко этот двойник проявляет себя в 14-й серии 5-го сезона, в которой свояк Уолтера Хэнк оказывается в руках главаря шайки байкеров-нацистов Джека, и когда тот собирается пристрелить Хэнка, Уолт умоляет пощадить его. В этот момент он Уолтер, человек способный на осознанное сострадание.

Но когда нацист Джек все же убивает Хэнка, Уолт предает Джесси, своего близкого друга и напарника. Теперь на сцену выходит Гейзенберг, воплощение бессердечного уолтеровского подсознания.

6. Противоречие между двумя подсознательными мотивациями

Семейная дилемма: необходимость жертвовать своими желаниями ради любимых против необходимости жертвовать другими людьми ради личных амбиций.

План подсознания располагается ниже уровня осознаваемого, и там ничто не поддается осмыслению и выражению. И снова читателю/зрителю остается узнавать внутреннее противоречие только в выборе – в том, как персонаж решает действовать, будучи загнанным в угол.

Дети, например, часто питают противоречивые подсознательные чувства к родителям – страх и благоговение, любовь и ненависть. Шекспир в «Гамлете» делит противоречивые сыновние чувства между двумя объектами – благородным отцом и противопоставленным ему подлым дядей. Эту же двойственность демонстрирует на сцене и на экране «Король лев» (The Lion King) – «Гамлет» со счастливым концом. То же самое, только в переложении на дочерние чувства, происходит в «Золушке» – применительно к фее-крестной и злой мачехе.

Ингмар Бергман в «Персоне» (Persona) показывает раздвоение души, соединяя сиделку и пациентку в одной женщине, затем снова раскалывая надвое, затем снова соединяя и снова раздваивая…

В фильме «Черный лебедь» (Black Swan) конфликт между двумя «я» возникает у Нины Сейерс (Натали Портман) – балерины, которой предстоит танцевать в «Лебедином озере» Чайковского. Поскольку в этом балете обе главные партии (белого лебедя и черного) исполняет одна балерина, постановка как нельзя лучше подходит для драматического изображения раскола во внутреннем мире героини.

Роль белого лебедя требует выверенных до миллиметра движений, изящества, ледяной бесстрастности и, самое главное, отточенного мастерства, которым и характеризуется исступленное стремление Нины к уравновешенному совершенству. Черный лебедь требует прямо противоположного – творческого порыва, раскованности, самозабвенной чувственности – тех самых могучих плотских энергий, которые бурлят в душе Нины и которые она так жестко подавляет. Война между чопорным белым лебедем и страстным, но подавленным черным проявляется в паранойяльных галлюцинациях. В развязке обе личности Нины наконец объединяются в блестящем спектакле, который становится ее жизненным триумфом, а затем поглощают друг друга, и она умирает, прошептав: «Это было совершенство».

Примером единства противоположностей в реальной жизни нам может послужить писатель, драматург, сценарист и прославившийся во многих других областях Грэм Грин. Грин был одновременно и самоненавистником, и самохвалом, педантом и саморазрушителем, теряющим голову романтиком и прожженным циником, правоверным католиком, который то и дело заводил любовниц, многократным номинантом на Нобелевскую премию и бульварным писакой, строгим богословом и приверженцем нравственного релятивизма, салонным коммунистом и тайным монархистом, крестоносцем антиимпериализма и постколониальным паразитом, цивилизованным до мозга костей человеком, способным накуриться опиума до беспамятства. При всей исключительности своего творческого таланта Грин не был исключением для человеческой натуры^[77].

Чтобы персонаж сохранял цельность, его многогранность должна быть последовательной. Если человек раз в жизни снимает с дерева котенка, это не многогранность, это доброта напоказ, дешевый способ завоевать симпатии читателя/зрителя. Если женщина всю дорогу спасает кошек, а потом вдруг пинает собаку, это тоже не многогранность, это раздражение.

Грани должны быть переменными. У персонажа, который любит кошек и терпеть не может собак и потому спасает котят, но равнодушно проходит мимо щенков, внутри бушует война. Читателю/зрителю будет любопытно и интересно докапываться до истоков этого невротического противоречия ровно до тех пор, пока этот шаблон не начнет повторяться. Глубина требует определенной непредсказуемости и развития, – а не того, чтобы спасать одну и ту же кошку или бросать одну и ту же собаку в одном и том же дворе.

Более того, чтобы напряжение сохранялось, противоречие должно казаться неразрешимым: атеист, который утверждает, что ничего вечного нет, но подсознательно жаждет бессмертия; нейроученый, который по собственной воле предпочитает считать свободу воли иллюзией; специализирующийся на оценке вероятностей букмекер из Лас-Вегаса, который втайне обожает непредсказуемые исходы.

Определяющая грань

Если для главного героя три грани не предел, то персонажи первого круга ограничиваются одной-двумя, но независимо от того, сколько граней наберется у конкретного персонажа, они будут отличаться между собой значимостью и концентрацией. Какие-то выходят на первый план, определяя самую суть персонажа, другие просто дополняют образ.

Какая из девяти граней, которые я перечислил, описывая Грэма Грина, будет настолько принципиальной для его личности, что он просто рассыплется, если ее убрать? Я бы предположил талант/писака. Остальные восемь граней могут характеризовать и кого-то другого, но творческая борьба, которую затевал сам с собой Грин, была его и только его. Она его определяла.

Повторю для ясности: грань – это последовательное противоречие между плоскостями натуры персонажа или внутри одной плоскости. У сложного, многогранного героя одна из них будет выделяться, и именно она определит его неповторимый образ.

Анализ примера. Одиссей

В недавнем исследовании, озаглавленном «Сто историй, которые сформировали наш мир», эксперты из разных стран мира поместили на первое место «Одиссею» – эпическую поэму, созданную три тысячи лет назад Гомером. Второе место – с небольшим отрывом – заняла «Илиада»^[78]. Многие их сцены, в которых смертные персонажи борются с мстительными, распутными богами и демоническими чудовищами, напоминают бредовый горячечный сон, однако, несмотря на всю похоть и кровь, «Илиада» и «Одиссея» – основополагающие для европейской культуры сюжеты, и объединяющий их персонаж – Одиссей, царь Итаки, являет собой первый в истории многогранный образ.

Многострадальный герой этих эпосов сперва десять лет сражается под стенами Трои («Илиада»), а затем еще десять лет носится по морям, пытаясь добраться домой («Одиссея»). Он вступает в единоборство с вражескими воинами, разгневанными богами, обольстительными богинями и кровожадными чудищами, и выходит победителем благодаря упорству, везению и находчивости.

В «Илиаде» мы видим первые две грани его образа – прагматик/идеалист и покорный/бунтарь. «Одиссея», в первой же строке именующая его «многосложным»^[79] , добавляет еще шесть – правдивый/обманщик, находчивый/безрассудный, оберегающий / подвергающий опасности, честный человек / разбойник, хладнокровный/вспыльчивый и верный/изменник^[80].

Прагматик/идеалист

На поле боя Одиссей – прагматик, не признающий на войне никаких идеалистических кодексов чести. В античной героической традиции яд, например, считался подлым, низким способом расправы, до которого никакой по-настоящему доблестный воин не опустится. Одиссей же без зазрения совести смазывает стрелы мышьяком.

Когда захваченный Одиссеем троянский шпион умоляет о пощаде, герой делает вид, будто и вправду готов оставить его в живых, если тот раскроет военную тайну. Но как только шпион выкладывает все, что знает, его обезглавливают. Воспользовавшись затем полученными сведениями, Одиссей со своим товарищем прокрадывается в стан противника и рубит вражеских воинов, пока те спят.

На десятый год войны троянцы оттесняют греков к морю. Греческое войско, оказавшееся на грани истребления, готово ополчиться на своих незадачливых полководцев. В такой ситуации, когда вот-вот начнется бунт и поражение неминуемо, прагматик мог бы поднять парус и отбыть домой, но Одиссей хранит верность идеалам победы. Пользуясь своим могучим даром убеждения, он напоминает войску о пророчестве и, превратив тем самым бунтарский гнев в воинскую ярость, отправляет греков на бой.

Покорный/бунтарь

Одиссей покорно подчиняется своему военачальнику – царю Агамемнону, но когда понимает, что тактика царя пагубна, отвергает его предложение и произносит: «Смолкни, чтоб кто-либо здесь не услышал еще из ахеян // Речи, какой никогда и в устах иметь не захочет»^[81] .

Правдивый/обманщик

Как участник военного совета Агамемнона, Одиссей всегда высказывается искренне, проявляя мудрость и проницательность. Никто из товарищей ни разу не находит повода усомниться в его словах. Но когда, подняв парус, Одиссей наконец отправляется домой, он врет без остановки все путешествие – от одного берега Средиземного моря до другого.

Благодаря своему таланту сочинителя Одиссей снова и снова выходит сухим из воды. Он водит собеседников за нос, прикидываясь то стариком, то нищим, то выходцем с Крита (острова, знаменитого своими обманщиками). Он пытается обхитрить даже свою небесную покровительницу, богиню Афину, но та видит его насквозь и укоряет: «Вечно все тот же: хитрец, ненасытный в коварствах!»^[82]

Находчивый/безрассудный

Когда кажется, что война с троянцами почти проиграна, Одиссей добывает грекам победу, придумав самый гениальный тактический ход в истории войн – троянского коня. Но по дороге домой Одиссей, не желая упускать возможность поживиться, прокрадывается в пещеру циклопа-людоеда Полифема. Преградив Одиссею со спутниками путь на волю, великан пожирает половину его команды.

Ночью, основательно напоив Полифема, Одиссей вонзает кол в его единственный глаз. Но благополучно вернувшись на корабль, Одиссей не может удержаться от очередного проявления тщеславия и злорадствует над ослепленным великаном. В результате он навлекает на себя гнев не только самого Полифема, но и его отца – могущественного Посейдона, повелителя морей. Разъяренный морской бог обрушивает на корабль Одиссея страшную бурю, которая уносит его за тридевять земель.