Текст книги "За короля и отечество"
Автор книги: Роберт Линн Асприн
Соавторы: Линда Эванс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)
Тяжелая крышка с грохотом захлопнулась, лишив их возможности лицезреть горе Килин и дальше. Впрочем, для Медройта это, возможно, было и к лучшему. Дрожа, лежали они в узкой щели между обшивкой и тяжелым сундуком, в котором что-то громыхало и перекатывалось – не иначе, железные слитки, которые везли на север, чтобы превратить в оружие.
Изможденная, вся в синяках от соприкосновения с обшивкой Моргана лежала в темноте, пытаясь понять, о чем спорят над ее головой по-гэльски. Как и немецкий язык, на котором говорили саксы, его можно было разобрать, если внимательно вслушаться в сходство построения фраз и пусть и странно произнесенные, но знакомые слова.
– Я довольно уже понимаю по-гэльски, – шепнул Медройт, – чтобы понять, о чем они. Даллан приказывает, чтоб ему принесли крыс и этот Лайлокенов бочонок с вином. Он собирается попробовать, тетя!
– Моли Бога, чтобы он поверил Килин и своей друидессе, ибо Риона Дамгнейт далеко не дура, и он это знает. И он поворачивает к берегу. – Корабль начал раскачиваться по-новому, однако назад, на юг, явно не развернулся. – Он плывет прямо в Дунадд, чтобы самому убедиться в смертях. Господь да смилуется над нами, Медройт, ибо сомневаюсь я, чтобы это сделал Даллан мак Далриада.
– Прости меня, – выдавил из себя Медройт – так извиняется за учиненный в доме разгром потрясенный ребенок.
– Тебе не за что извиняться, Медройт: ты поступаешь правильно и достойно уважения.
– Нет, – горячо возразил он ей. – Я извиняюсь не за то, что поплыл вдогонку Даллану. Я прошу прощения за то, что позволил и тебе плыть со мной. Я ощущаю себя вдвойне болваном и буду жалеть об этом столько, сколько ирландцы позволят нам оставаться в живых.
Она пыталась найти какие-нибудь слова утешения, но ее усталый мозг отказывался работать.
Поэтому она просто лежала молча, уложив голову на моток каната, и ждала, пока умрут крысы – а вскоре за ними и пленники. День тянулся невыносимо долго. Должно быть, в жизни Морганы не выдавалось еще дня, столь мучительного в физическом отношении. Конечно, боль была не такой острой, как при родах, но зато тупой и бесконечной, ибо корабль продолжал раскачиваться на волнах, то и дело швыряя пленников друг на друга и на содержимое трюма. Горло ее горело от тошноты, накатывавшей на нее время от времени с усилением качки. В эти минуты Медройт пытался помочь ей, поддерживая плечом, ибо руки у обоих оставались туго связанными за спиной.
Непривычная к морским путешествиям Бренна МакИген страдала молча. Под парусом ей ходить не доводилось, а в недолгие поездки из Дублина в Лондон и Эдинбург она старалась летать самолетом. Впрочем, и Моргане, множество раз плававшей с Айнис-Меноу на большую землю и обратно, ни разу не приходилось путешествовать в темном, замкнутом пространстве, не видя ни неба, ни волн. Медройта тоже стошнило несколько раз, и он бормотал извинения, стараясь не испачкать тетку. Еды им не давали, что было, возможно, и к лучшему, но не давали и пить – что добавляло им страданий. Конечно, состояние их не внушало пока опасений – ничего такого, с чем Моргана не справилась бы, – и все же ей отчаянно хотелось прополоскать рот от накопившейся в нем кислоты.
Целая жизнь, казалось, прошла, и день сменился ночью, лишив их тех немногих лучей света, что проникали в щели палубы. Полная темнота действовала удушающе. Корабль снова содрогнулся, меняя курс.
– Должно быть, мы входим в гавань Дунадд. По времени уже пора.
– Интересно, – отозвалась Моргана с горечью, сдерживать которую больше не могла, – сдохли ли уже крысы?
– По крайней мере нас не заставили отведать вина из бочонка. Я почти ожидал, что он прикажет это.
Моргана поежилась.
– Может еще и приказать.
До них донесся далекий всплеск, корабль дернулся и остановился, покачиваясь на якоре. Над головой послышались голоса, кричавшие что-то по-гэльски, и другие – слабее.
– Похоже, они привели сюда и шлюп, – немного удивленно заметил Медройт.
Моргана нашла в себе силы усмехнуться.
– Что, отказаться от даровых корабля и нескольких новых рабов? Твой тесть далеко не дурак, дорогой племянник. Ему, – мрачно добавила она, – очень пригодится даже столько – возместить хотя бы часть тех, кого убил Лайлокен. Зима на носу, а этот удар грозит уничтожить всю его колонию.
Крышку трюма откинули, и в глаза им ударил показавшийся им ослепительно ярким свет факела. Пока Моргана щурилась на свет, в трюм спустился моряк, поднял ее и, как мешок, передал другому, поднявшему ее на палубу. Следом за ней подняли наверх и Медройта; третий матрос развязал ей руки. Она принялась растирать затекшие, израненные запястья, пытаясь устоять при этом на ногах – она обессилела от жажды, морской болезни и страха куда сильнее, чем полагала.
Медройт стоял, злобно глядя на их пленителей; она благодарно прислонилась к нему. Глаза понемногу привыкали к свету, и она различила на палубе коренастую фигуру Даллана мак Далриады, а за его спиной – Килин и Риону Дамгнейт. Увидев, в каком виде находятся пленники, Килин прикусила губу.
Даллан мак Далриада рявкнул что-то, и их без особых церемоний сунули в маленькую лодку, спущенную за борт и подпрыгивавшую на волнах, что сильно затруднило посадку в нее – с учетом до сих пор отказывавшихся повиноваться членов. Их с Медройтом усадили на носовую банку; сам Даллан с дочерью и друидессой сидел на средней, а на корме уселся моряк с веслом. Рассекая черную воду, лодка двинулась к объятому тишиной городу. Неверный лунный свет отражался от выбеленных стен домишек и обрисовывал угрожающий темный силуэт сторожевой башни над крепостью.
Ветер дул с берега, неся с собой такое зловоние, что Моргане снова пришлось бороться с тошнотой. Она изо всех сил вцепилась в грубо отесанный планшир, пытаясь не думать об этой чудовищной вони. Ни одна собака не встретила их лаем, когда лодка прошуршала днищем по песку, и Медройт выпрыгнул на берег помочь ей выбраться из лодки. Они молча ждали на песке, пока лодка возвращалась к кораблю за еще несколькими членами команды с запасом факелов. Моргана наклонилась и оторвала от подола юбки несколько полос ткани. Одну из них она намочила и повязала поверх носа и рта, чтобы унять хоть немного это жуткое зловоние. Медройт с готовностью последовал ее примеру, и даже Риона с Килин приняли предложенные им повязки. Несчастная Килин едва сдерживала тошноту.
Бессильная злость жгла грудь Моргане – злость на Даллана за то, что тот заставляет дочь пережить весь этот ужас в городе, где буквально все, кого она знала и любила, валяются, разлагаясь, на улице. Даже отсюда, с пляжа, она могла разглядеть лежавшие в причудливых позах тела, часть из которых обезобразили уже стервятники.
Стоило прибыть матросам с факелами, как Даллан мак Далриада дал команду двигаться. Они миновали улицу за улицей, обнаружив по крайней мере несколько свежеотрытых могил – уцелевшие обитатели окрестных ферм принялись за скорбную работу, хороня мертвых. Килин разрыдалась почти сразу же, но мужественно не отставала от отца, шагавшего через город по извилистой, поднимавшейся к крепости улице. Лицо Медройта было почти полностью скрыто матерчатой маской, но виски побледнели, и по ним крупными каплями стекал пот. Моргана избегала вглядываться в темные пятна дверных проемов и узенькие переулки.
У ворот крепости они наткнулись на раздувшиеся тела собак, окоченевшие лошадиные туши и жалкие комочки меха, бывшие некогда ухоженными домашними кошками. У одной из них Килин упала на колени, всхлипывая и протестующе вскрикнув, когда Риона сделала попытку поднять ее на ноги. Сердце Морганы разрывалось от жалости к бедной девочке, но утешать ее она не осмеливалась. Глаза Медройта тоже блестели от слез, а желваки на скулах играли в такт беспрестанно стискиваемым кулакам.
Лайлокен и Беннинг, должно быть, отравили все до единого колодцы в городе, если погибли не только люди, но и животные,безмолвно прошептала Бренна МакИген, глядя на превратившийся в склеп крепостной двор.
Моргана, губы которой под маской тоже дрожали, онемела от горя. Она даже не спросила у Бренны, что же за ненависть такая царит в ее мире, если он порождает таких людей. Ее собственный век породил людей вроде Куты, но сакс хоть пользовался мечом, а не слепой отравой. Впрочем, даже так горя он причинил более чем достаточно.
В большом зале вповалку валялись тела – слуги вперемежку с господами. Килин испустила пронзительный вскрик и бросилась к лежавшему на полу детскому телу. Медройт глухо выругался под маской и, забыв про угрозу со стороны Даллана, бросился к ней, прижал к себе и очень осторожно попытался вынуть мертвую девочку из ее рук.
– Нам нужно похоронить ее, Килин, – шептал он. – Прошу тебя, пусти ее, ты ведь ей ничем уже не поможешь, а я лучше умру здесь и сейчас, чем допущу, чтобы ты отравилась, держа ее останки.
Однако рыдающая девушка отказывалась ослабить хватку до тех пор, пока Риона и Даллан силой не отняли у нее тельце. Один из матросов поспешно унес его из зала. Килин пыталась протестовать, но лишилась сил и упала – не в отцовские, но в Медройтовы объятия. Даллану мак Далриаде оставалось только потрясенно смотреть, как льнет его рыдающая дочь к молодому мужу. Моргана первая заметила смену выражения в глазах ирландского короля – до того дошло наконец, что дочь его и правда не верит в виновность бриттов. Медройт гладил жену по волосам, чуть покачивая, – слезы, впрочем, катились и по его лицу, ибо он не знал, чем помочь ей в этом горе.
Даллан мак Далриада, пошатываясь, добрел до ближайшего подвернувшегося кресла – каковым по чистой случайности оказался его трон – и без сил опустился на холодное каменное сиденье. Теперь уже и он не сдерживал слез. Он негромко произнес довольно длинную фразу; Риона дослушала ее до конца и коснулась руки Морганы.
– Мой король хочет, чтобы ты знала всю глубину его сожаления о том, что он так дурно обращался с тобой сегодня. Мы изловили с полдюжины крыс и заставили их выпить Лайлокенова вина, как ты предлагала, – залили им в глотку. Они издохли все до единой – незадолго до заката. Он все последние часы пребывал в тяжелых раздумьях – ведь если бы ты задумала покуситься на его жизнь, ты бы уж наверняка не предприняла эту погоню с целью предупредить его. В самом деле, если это ты повелела отравить Дунадд, зачем тебе было лично сообщать ему эту весть, да еще захватив с собой племянника?
Потом он подумал, что, может, ты настолько хитра, что стараешься заставить его поверить во все это, а сама задумываешь новые убийства, пока он погружен в горе. Он молит тебя о прощении, молит понять всю глубину его утраты. Ведь эти его подданные, что доверяли ему, а до него – его отцу, все эти мужчины и женщины, приплывшие на эти новые земли – многие не больше года назад, – все они верили его словам о том, что здесь им ничего не грозит. Он возвращает тебе твое судно в целости и сохранности и всех тех отважных моряков, что рисковали жизнью, доставив тебя сюда. Король Даллан мак Далриада просит у королевы Морганы и короля Медройта только одно.
– Что именно? – тихо спросила Моргана.
Взгляд Рионы был тверд как сталь.
– Помогите ему убить саксов.
Глава семнадцатая
Тревор Стирлинг привык к марш-броскам, недосыпу и плохой погоде.
С.АС. могла бы муштровать нас вдвое меньше,буркнул он – слегка покривив душой, конечно.
Ага,согласился Анцелотис, война – удел не тех, кто слаб душой или телом.
Комплимент вышел неожиданный, и Стирлинг оценил его по достоинству – особенно с учетом источника. Они с Анцелотисом далеко опередили Арториуса и основную массу войск, ибо скорость передвижения ее определялась не кавалерией, а пехотой. Анцелотис же со Стирлингом скакали в сопровождении сотни с лишним катафрактов из Гододдина, выступивших в направлении Кэр-Бадоникуса несколько дней назад.
Основным оружием его сарматов были тяжелые скифские луки. Римляне на себе оценили силу этого оружия: целый легион до последнего человека полег в свое время под сарматскими стрелами. Луки эти навели Стирлинга на кое-какие мысли, и он хотел прибыть в новую крепость как можно раньше, дабы претворить эти мысли в жизнь.
– Спешите вперед и оповестите, что мы идем, – напутствовал его Арториус вскоре после того, как они нашли брошенную вьючную лошадь Лайлокена. – Нам нужно придумать какой-нибудь сигнал, который дал бы вам знать, что мы достаточно близко, чтобы прорвать кольцо саксонской осады силами не только кавалерии, но и пехоты.
С минуту Стирлинг обдумывал имеющиеся у него возможности. Он знал несколько способов передавать шифрованные сообщения, но какие из них он мог использовать применительно к местным условиям?
– У вас найдутся хорошие зеркала? – задумчиво спросил он.
Брови Арториуса удивленно поползли вверх.
– Зеркала? Ну, пару хороших, из полированной бронзы, я бы раздобыл. А что?
– Отраженный от зеркала свет виден издалека. Можно разработать нехитрый шифр и послать его, пуская отраженный солнечный свет, когда вы подойдете достаточно близко.
Арториус задумчиво потеребил нижнюю губу.
– Помнится, давным-давно, еще когда учился у Мёрддина, я читал, как кто-то из римских императоров посылал зеркалом сигналы на остров – Сицилию или Сардинию, уже не помню точно. И вестготы, захватившие Рим, тоже пользовались световыми сигналами, только они отдергивали на короткое время от огня какую-то ширму, скажем, одеяло.
– Отлично, – кивнул Стирлинг. – Когда войско окажется на расстоянии нескольких миль от Кэр-Бадоникуса, пошли нам сигнал – зеркалом, если это будет солнечный день, или костром, если дело будет ночью. – Он с трудом удержался от ухмылки, снова вспомнив Редьярда Киплинга: стихотворение о молодом британском офицере, который пользовался гелиографом для того, чтобы предостеречь свою ненаглядную невесту от козней развратного генерала Бэнкса, – и разумеется, принял и расшифровал это послание не кто иной, как сам генерал.
– Мы используем самый простой шифр, – решил Арториус. – Одна вспышка будет означать «А», две – «Б», и так далее, до конца латинского алфавита. Мы будем подавать их с вершины самого высокого из Мендипских холмов. Вспышки оттуда должны быть хорошо видны с вершины Кэр-Бадоникуса. И ты тоже можешь сообщить нам, когда все саксы соберутся у подножия.
– С удовольствием, – улыбнулся Стирлинг.
– Значит, договорились. Следи за северным горизонтом и, когда увидишь сигнал, будешь знать, что помощь всего в нескольких милях. Кадориусу и Мелвасу придется сдерживать врага, если саксы доберутся до Кэр-Бадоникуса раньше, чем наши основные силы. Подозреваю, что так оно и выйдет. Король Эйлле Сассекский был бы полным дураком, промедлив, когда Кута принесет ему весть о наших неприятностях на севере. Храни нас Господь, два короля убиты, а королева… – Он помолчал, потом сплюнул на землю. – Ладно, не будем больше о Моргане. Видит Бог, даже Ганхумара не беспокоит меня так сильно.
Хозяин Стирлинга с радостью сказал бы что-нибудь в утешение, но Ганхумара сеяла неприятности повсюду, куда распространялись ее интересы. Анцелотис Гододдинский был слишком честным человеком, чтобы изрекать утешения, которым никто не верит, поэтому они со Стирлингом уехали молча. Так начался еще один изнурительный марш-бросок на юг. Стирлинг не имел ни малейшего представления о том, где находится этот самый Кэр-Бадоникус, – местонахождение этого легендарного места оставалось в двадцать первом веке одной из главных загадок Артуровской истории. Точно так же не знал он, скольких лошадей придется ему сменить на пути туда. Он надеялся только, что не слишком много, ибо прошедшие перед ними войска северных королевств наверняка забрали все, включая дохлых кляч и разжиревших пони.
Надеюсь, хоть ты знаешь, куда мы направляемся,буркнул Стирлинг, тщетно пытаясь устроиться в седле хоть немного удобнее. А то «юг» – понятие слишком растяжимое.
Это замечание только позабавило Анцелотиса, по меркам шестого века довольно-таки образованного человека.
Не хнычь,отозвался тот. Мы, бритты, неплохо знаем, где и что расположено. Это все дороги, парень, – римские дороги, которые помогают сказать, как далеко на север, запад, юг или восток от помеченного столбом перекрестка расположено то или иное место. Любой мужчина – да и почти любая женщина, если на то пошло, – знает карту этих чудесных дорог, даже если он не обучился у своего священника или премудрого друида ничему другому. Эти дороги связывают нас воедино – в один народ. Без них мы бы и не надеялись даже собрать такую армию в столь короткий срок.
Теперь уже Стирлинг опешил от удивления. До сих пор он не думал о дорогах как о символе мощи и объединения. Он слишком свыкся с ними как со средством, позволяющим человеку добраться до нужного места с минимальными затратами сил и времени, – уважающий себя офицер должен с пониманием относиться к таким вещам, как логистика. Новый, неожиданный ракурс этой проблемы заставил его ощутить себя несколько глупо.
Ты прав,согласился Анцелотис. Всегда полезно помнить, что римляне, по большей части не отличавшиеся особой силой и крепостью, сумели покорить изрядную часть известного нам мира и удерживать ее на протяжении многих столетий. И в том числе потому, что хорошие дороги помогали им быстро перебрасывать легионы и обозы с припасами. Так что, можно сказать, спасение Британии в дорогах, да еще в умении Арториуса управлять ходом битвы.
Стирлингу в голову пришла еще одна потрясшая его мысль: несомненная связь между «народом дракона», как прозвал бриттов Мёрддин, и вязью напоминавших драконью чешую камней, которыми вымостили римляне свои дороги. Эта чешуя протянулась от Антониевой Стены на севере до Кэрнью на юге, от западных берегов и до восточных земель Сассекса и Уэссекса, захваченных ныне саксами. Повидавший шедевры римского строительства в других городах и странах, изучавший историю военного искусства, в том числе «Галльскую войну» Цезаря, Стирлинг вдруг с отчетливой ясностью увидел, что могут означать эти дороги для такого народа, как бритты, – разрозненного и отчаянно нуждавшегося в объединении.
И ведь Эмрис Мёрддин сумел разглядеть это еще в отрочестве – кто, как не он, предупреждал Фортигерна об угрозе, которой тот подвергает Народ Красного Дракона. Гордый народ объединялся в политическом и культурном отношениях с помощью дорог, длинных каменных драконов, что извивались между горами, стрелой пересекали равнины, медленно просачивались сквозь густые леса, перекидывались через пропасти.
Мощь британских драконов-хранителей заключалась в этих дорогах – отличных военных магистралях. Дороги войны. Красныедороги. Красные драконы. Эмрис Мёрддин объявил дракона символом истинных королей Британии – или, вернее, ее военачальников: Амвросия Аврелиана, последнего римлянина; Утэра Пендрагона, сармата, и его сына Арториуса.
Можно сказать, мужчины и женщины, строившие эти дороги под руководством римских инженеров и римских командиров, не только создали кроваво-красного дракона, но и сами стали его порождением. Они родились заново единым народом, ощущавшим себя бриттами, отдаленной, но существенной частью Римской империи, последнего бастиона цивилизации на Западе. И этот британский дракон, эта огненная эмблема Арториуса, был на деле римскими военными дорогами.
Гений Эмриса Мёрддина, да и вообще бритты вызывали у Стирлинга благоговейное восхищение. Анцелотиса же, не слишком задумывавшегося над этим вопросом, эти мысли несколько удивили.
Ты уверен, что ты не вернувшийся с того света друид? Очень уж твои мысли смахивают на их речи, Стирлинг из Кэр-Удея.
Ха, друид из меня такой же, как из моей лошади. Но я знаю кое-что о психологии и значении символов. Давай-ка просто признаем, что Эмрис Мёрддин гений, не возражаешь?
Анцелотис не возражал, и они поскакали дальше по спине Мёрддинова дракона, а за ними, грохоча копытами по древним римским камням, – катафракты. По дороге Стирлинг пытался соотнести приблизительность ориентиров шестого века с привитой ему двадцать первым веком, его лазерами и спутниковыми навигационными системами привычкой к точности до миллиметра. Черт, как же ему недоставало техники столь точной, что могла определять смещение континентов друг относительно друга. Один-единственный снимок со спутника мог бы подсказать ему, где находится войско саксов, определить скорость их марша, наиболее вероятный путь их дальнейшего следования и, разумеется, численность. Впрочем, его удовлетворила бы даже воздушная разведка с воздушного шара, наполненного горячим воздухом.
Ты уверен, что не можешь назвать местонахождение Кэр-Бадоникуса точнее?
Анцелотис попытался припомнить ориентиры, которые могли бы сохраниться и в двадцать первом веке.
Пойми, я сам ни разу там не был, но мне говорили, что это где-то у самой границы Глестеннинга и Кэр-Дарнака, южнее римского Бата. Западнее Стоунхенджа,добавил Анцелотис, но довольно далеко на восток от Чеддерских пещер.Стирлинг слушал и мысленно втыкал булавки в карту юга Англии. Выходило, что искомая точка находилась где-то на равнине Солсбери. Где на плоской как блин равнине можно построить горную крепость? Нигде. Нигде, кроме… И тут он вспомнил. Кэдбери-Хилл?
Он улыбнулся своей догадке и тут же задумчиво сдвинул брови. Такое расположение крепости было не лишено смысла. Любой армии, пытающейся захватить – и удержать – юго-запад Англии, пришлось бы значительную часть своих сил оставить здесь, чтобы сдерживать попытки атаки в тыл со стороны засевших в крепости войск. Полномасштабная осада крепости потребовала бы еще большей концентрации сил – удовольствия, которое короли Сассекса и Уэссекса могли позволить себе максимум неделю; на более долгий срок у них просто не хватило бы припасов.
Стирлинг упорно гнал от себя мысли о том, что мог бы сделать, имея в распоряжении порох и хотя бы несколько минометов… да что там, хотя бы бронзовых мортир. В принципе отлить их даже при нынешней технологии не составило бы особого труда, вот только времени на эксперименты у него не было. Разумеется, если он переживет битву при Бэдон-Хилле… Посмотрим, посмотрим. Во всяком случае, достать ингредиенты пороха он, пожалуй, смог бы. С углем проблем не будет, селитру можно соскрести со дна навозных ям, а вот сера… Ее, кажется, собирают у горячих источников и вулканов, так ведь? Как с этим в Британии? Единственные известные ему горячие источники находились в Бате – и что-то он не слышал, чтобы в их окрестностях находили серу. Чего ему не хватало – это небольшого такого, ручного вулканчика. И уж чего-чего, а этого в Британии не было точно.
Мысль о вулканах пробудила у него в мозгу какое-то слабое, едва уловимое воспоминание. Что-то важное, только он никак не мог вспомнить, что именно. Что-то насчет британской истории, странным образом связанное с эпохой Артура, что же это такое, черт подери, было?.. Стирлинг нахмурился; Анцелотис пытался тем временем переварить образы из Стирлингова сознания. О вулканах Анцелотис не знал почти ничего, если не считать античных мифов вроде кузницы Вулкана в недрах Этны или записок Плиния-младшего об извержении Везувия, похоронившем Помпеи и Геркуланум. Черт, да каким же местом связаны эти проклятые вулканы с Артуровскими легендами?
Ладно, черт с ним, если уж у Стирлинга не получалось вспомнить это, что он вообще знает о вулканах? Как правило, они расположены по краям тектонических разломов – ну, хоть это он еще помнил, – например, разлом в Атлантике породил Исландию с ее сейсмической активностью, а в Тихом океане – целую цепочку вулканических островов от Гавайских в Северном полушарии и до острова Пасхи в Южном.
Да и вообще Тихий океан окружен Огненным Кольцом вулканов: на западном побережье Южной Америки в Чили и Перу, на северо-западе Северной Америки (вроде знаменитой горы Сент-Хеленз), в Японии с ее беспрестанными землетрясениями, в Китае – и дальше на юг, в Индонезии, где знаменитый взрыв Кракатау в девятнадцатом веке смел с лица земли целый остров.
Грохот этого извержения был, по свидетельству британского адмирала, слышен даже в Индии – тот решил, что его эскадра, подвергается артиллерийскому обстрелу. Взрыв, уничтоживший остров, выбросил в небо столько камней и пепла, что стал причиной «вулканической зимы» – даже в умеренных и субтропических зонах лета в том году так и не дождались. Под темным небом лежал снег, а плодородные сельскохозяйственные земли превратились в пустыню…
Стирлинг охнул.
Пустошь!
Один из самых ярких образов Артуровских легенд. Земля, на которой ничего не могло расти – столь истощенная, что урожаи гибли, а с ними скот и люди. Легенда приписывала это слабости израненного короля. Ну да, пустошь была частью легенды о Чаше Грааля: исцелив телесные и душевные раны короля, бывшего язычника, сосуд Христа помог исцелить и больную землю. Ему вспомнился снятый еще в двадцатом веке фильм… «Экскалибур» – так, кажется, он назывался. Расцветавшая на глазах пустыня, один из самых красивых кадров в истории кино.
Должно быть, этот образ подхлестнул память Стирлинга. Вот оно: газетная статья, которую он читал в поезде по дороге в Эдинбург и секретную лабораторию. Кракатау взрывался не один раз. Было еще одно извержение – в шестом веке от Рождества Христова.Извержение, по сравнению с которым взрыв девятнадцатого века был ненамного сильнее хлопка пробки шампанского. Стирлинг нахмурился, пытаясь вспомнить, что еще говорилось в статье. Если ему не изменяла память, тихоокеанский вулкан взорвался к чертовой матери где-то между 536-м и 537 годами, нанеся столь разрушительный ущерб мировой экосистеме, что хотя бы частичного восстановления ее пришлось ждать не менее десяти лет. Десять летвсемирного голода! Неурожаи вызвали массовые переселения народов и связанные с ними войны и геноцид в борьбе за землю, приносившую хотя бы жалкую долю прежних урожаев.
В статье говорилось еще что-то об ирландских озерных крепостях. Две большие деревни, выстроенные на сваях в центре озер, чтобы защитить их обитателей от враждебного клана, оказались в неурожай единственными пригодными для жизни местами. Жители их не испытывали голода, промышляя рыбной ловлей. И еще в статье упоминалась связь извержения с началом эпидемии чумы.
Глобальное изменение температуры позволило эпидемии распространиться на регионы, прежде остававшиеся имунными к инфекции. Торговцы из Константинополя донесли чуму даже до таких отдаленных стран, как Британия. В результате коренное население острова вымерло настолько, что саксы, англы и юты – не поддерживавшие торговых связей с Константинополем и как следствие не ослабленные болезнью – без труда прибрали Британию к рукам.
Какая-то жуткая связь прослеживалась между окончанием «золотых лет» правления короля Артура – а после его двенадцатой победы под Бэдон-Хиллом он правил еще лет тридцать девять или сорок – и датой извержения Кракатау, то есть второй половиной тридцатых годов. Даже разгромив саксов под Кэр-Бадоникусом, бритты были обречены, ибо одно-единственное извержение вулкана на другом конце света уничтожило их урожаи, скот и силу объединенного народа.
Одна мысль об этом казалась столь устрашающей, что Стирлинг не мог не попытаться спасти людей от этой угрозы или хотя бы смягчить силу этого удара.
И то, что такая попытка означала бы вмешательство в историю, и гораздо более масштабное, чем все происки Лайлокена с Беннингом, причиняло ему почти физическую боль. Осмелится ли он на такой риск? И что вообще может он поделать, если все же рискнет?
Стирлинг,прошептал совершенно потрясенный всеми этими новостями Анцелотис, если все это правда, а я сомневаюсь, что это не так, мы должны действовать, чтобы спасти наш народ. И действовать быстро… вот только как один человек или даже несколько смогут помешать острову разлететься на части?
Ха,хмыкнул Стирлинг. Никак. Ничто на этом или любом другом свете не может помешать вулкану делать то, что ему захочется и когда ему захочется. Все, что можно сделать, – это убраться с пути извержения.
Тоже верно,согласился Анцелотис. Но если тебе известно о надвигающейся беде, ты можешь по крайней мере подготовиться к ней. Вспомни, что удалось сделать в Египте – и все благодаря Иосифу и его толкованию фараонова сна. Семь тощих коров… Предупрежденные, они построили амбары и спасли людей от голода…Анцелотис осекся, и глаза его чуть расширились. Боже праведный. Грааль! Круглая чаша жизни. Если построить круглые чаши для хранения избытков на протяжении следующих тридцати девяти лет…
Идея была восхитительно проста.
И ведь в поздних интерпретациях сказаний про Артура и его рыцарей Ланселот сделался странствующим проповедником, искупая катастрофические последствия своего греха с Гвиневерой. Что в таком случае мешает Анцелотису ходить по стране, создавая стратегические запасы, используя в этих целях религию с ее ссылками на Иосифа и семь голодных лет? Стирлинг вдруг понял, что это может и сработать. Вот только историю это изменит необратимо.
Однако он не мог ничего с собой поделать. Теперь, когда вмешательство Беннинга в Далриаде уже наверняка нарушило фрактуральные плоскости истории, соблазн вмешаться еще раз, чтобы предотвратить еще более катастрофические последствия, становился совсем уже неодолимым. Конечно, если он вмешается, он может никогда не вернуться домой. Впрочем, он и так может не вернуться домой, если учиненное Беннингом массовое убийство уже изменило историю. И ответа на этот вопрос он не узнает еще почти целый год. Если по истечении его он так и останется здесь, это будет означать, что история слишком поломалась, чтобы вернуть его в родной век… зато у него будет вдоволь времени, чтобы подготовиться к голоду. Почти сорок лет.
Редко случается так, чтобы одному человеку, даже оказавшемуся в нужное время в нужном месте, удавалось одним поступком изменить судьбу тысяч людей. Стирлинг понимал, что другого такого шанса ему не представится. Однако мысль о том, чтобы вернуться в двадцать первый век, даже не попытавшись сделать это, была ему омерзительна. Он приносил присягу защищать свой народ – и так уж вышло, что эти бритты тоже оказались его народом. Его предками, если не с шотландской, то уж с валлийской стороны наверняка. Отказаться от попытки помочь им означало для Стирлинга чудовищное предательство всего того, во что он верил и за что боролся с тех пор, как был зачислен в С.А.С.
Там, в двадцать первом веке, он бился с терроризмом и другими формами общественного безумия, угрожавшими самому существованию цивилизации.
Здесь, в шестом столетии, он оказался вовлечен в другую войну за спасение цивилизации. Он сомневался в том, что ему удастся отвернуться от нее, – тем более теперь, когда пришельцы с той, будущей войны уже вмешались в ход событий. Он не мог сделать этого, как не мог тогда выйти из горящего дома в Белфасте, не вынеся из него сына террориста из ИРА. Боже, прости меня,безмолвно взмолился он, ибо я должен попытаться. Я не был бы человеком, если бы не попытался.
