Текст книги "За короля и отечество"
Автор книги: Роберт Линн Асприн
Соавторы: Линда Эванс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)
– Неужели ты и правда надеешься убедить ирландцев помогать Британии, не опасаясь подвоха, как со стороны саксов?
– Я ведь не наемников себе в войско вербую, Медройт. Я говорю о союзе с помощью брачного ложа.
– Но…
– Ты сможешь предложить далриаданской принцессе куда больше, чем тебе кажется.
Глаза его сделались еще шире.
– Ты дашь мне часть своей земли во владение?
– И не простую часть – если этот союз состоится. Один мой сын наследует Гододдин, другой – Айнис-Меноу. Что я сделаю с Гэлуидделом – мое личное дело.
Медройт поперхнулся.
– Гэлуиддел?Весь?
– Ну, большую часть.
Он плюхнулся на край кровати так, словно ноги отказались его держать.
– Ох, тетя, я… я даже не знаю, что и сказать!
Она прижала палец к его губам.
– Вот ничего и не говори, племянник. Я думаю, в таком щекотливом деле нет нужды напоминать тебе о скрытности.
Он мотнул головой, потом оживленно закивал.
– Ну да, конечно.
– Вот и хорошо. – Она чмокнула его в лоб. – Боюсь, Медройт, я уделяла тебе меньше времени, чем стоило бы. В преступлениях Маргуазы нет твоей вины, но ты наверняка страдал от них, а я порой забывала напоминать тебе, что тебя все равно любят и почитают.
Глаза его наполнились слезами, и он поспешно отвернулся, только крепко сжал ее руку, не найдя слов для ответа.
– Тогда увидимся в королевском доме во время встречи с Кутой.
Ковианна Ним едва успела приоткрыть дверь своей темной комнаты, когда по коридору вихрем пронесся раскрасневшийся Медройт. Громко хлопнула дверь его комнаты. Вид у него был, насколько она успела разглядеть, до крайности возбужденный и столь же несчастный. Снедаемая любопытством Ковианна шагнула было в коридор, но услышала шаги и едва успела юркнуть обратно в тень, когда появилась прямо-таки излучавшая ледяной гнев Моргана. Королева Гэлуиддела и Айнис-Меноу, сводная сестра куда более достойной женщины, смерть которой не обошлась без участия Морганы, отворила дверь комнаты Медройта и закрыла ее за собой. Поначалу до Ковианны доносился еще голос Морганы; правда, слов разобрать она не могла. Потом голоса в комнате Медройта сделались еще тише. Заинтригованная теперь уже донельзя Ковианна терпеливо ждала, боясь поверить в то, что ей представился наконец случай отомстить Моргане и ее сводному брату – убийцам матери Медройта, чернокнижницы, которая обучала Ковианну во времена пребывания в Глестеннинг-Торе. Ковианна не сомневалась, что о связи этой не известно ни Моргане, ни Арториусу, и сама она тоже держала это в строжайшем секрете.
Долгие годы Ковианна ждала подходящей минуты. Это она выковала Арториусу «волшебный» меч дамасской стали, тайну которой узнала от бывавшего в Константинополе Эмриса Мёрддина. Губы ее скривились в довольной улыбке при воспоминании о его рассказах: как правило, воспоминаниями он делился с ней после занятий любовью, самых, можно сказать, приятных из всех, что она испытывала.
– Они свивают вместе мягкое и твердое железо, – шептал он ей на ухо, лаская ее грудь длинными пальцами. – Выковывают полосу, снова складывают, снова выковывают – и так шестнадцать раз. Но самые лучшие кузнецы клянутся, что единственный способ изготовить по-настоящему удачный меч, это раскалить его потом добела и пронзить им, еще дымящимся, живот пьяного раба.
– Какое варварство, – мурлыкнула она, твердо решив про себя испробовать этот способ при первой же возможности. И испробовала – сначала на привязанной к наковальне телке, потом на овце, на козе – на всех доступных животных. Результат оказался неплох, но далек от ожидаемого. Исполненная решимости освоить секрет дамасских мастеров на благо своего кузнечного клана, она с большим трудом заполучила в свое распоряжение осужденного преступника и проткнула очередным клинком уже его живот – предварительно заткнув ему рот кляпом, чтобы не будоражить окружающих его воплями. Вышло лучше, и все же не настолько.
А потом до нее дошел вдруг смысл сказанного Мёрддином: «живот пьяногораба».
С трудом удерживаясь от сатанинской улыбки, она выехала из Глестеннинг-Тора на встречу с одним из думнонианских принцев – безмозглым молодым распутником, соблазнить которого своим телом и обилием вина не составило ей особого труда. То, что он приходился Арториусу двоюродным братом, делало процесс соблазнения еще восхитительнее. Она заманила его в Глестеннинг-Тор, в свою личную кузню в глубокой пещере под горой. Там струили свои воды подземные реки, берущие начало в священных ключах Тора: одна кроваво-красная от железной ржавчины, другая – белая, как молоко, от мела.
Она соблазнила его своим телом, помогая этому бесчисленными флягами вина и похотливым смешком. Она завела его в глубь пещеры, пообещав показать такое, чего он не забудет никогда. Она позволила ему смотреть на то, как она выкует самый замечательный дамасский меч на свете. Она улыбалась, ударяя молотом по горячей стали, а он все пил, кричал какой-то вздор и снова пил, опрокидывая в себя флягу за флягой.
А потом она вонзила меч ему в живот, и молодой болван умер со страшным криком и шипением пара из раны. Она смеялась, пока он умирал, заливая кровью ее руки. Затем она осмотрела меч, и тот оказался идеальным – клинок пел в ее руках и легко рассекал на части тело дурака, что ценой своей жизни помог выковать его. Она изрубила тело на мелкие куски и спустила их в сточную яму, где их унес прочь водяной поток, и все это время она улыбалась.
Она подарит этот меч Арториусу и будет смеяться про себя всякий раз, как тот будет восхищаться им. И еще один подарок получил от Ковианны ее злейший враг: ножны из серебра и драгоценных пород дерева с берегов Африки, внутренность которых она отделала промасленной овечьей шерстью для смазки клинка. Более того, в смазку она добавила древнее друидическое снадобье, сок омелы. Подержав меч в ножнах несколько часов, она несильно ранила им козу, и та истекла кровью, несмотря на то, что рана была совсем неглубокой.
Десять лет прошло с тех пор, как она отдала этот меч в дар Арториусу, и он одержал с ним победу в одиннадцати сражениях – одиннадцати сражениях, после каждого из которых она забирала у него меч и ножны, дабы «освежить заговор», как она, смеясь, заверяла его. Великий Арториус, которого никто не мог одолеть в бою, сияющий языком огня на солнце всемогущий клинок Калиберна… и всего-то «волшебства» – сок растения, которое можно найти на листьях едва ли не каждого дуба в Британии. Настанет день, мечтала она, и она откроет эту тайну Арториусу – в минуту его поражения. Желательно, чтобы он при этом лежал, умирающий, у ее ног.
А до тех пор она довольствовалась мелкими (а если повезет, и крупными) пакостями его родным и близким. Судьба бедного думнонианского принца так и осталась загадкой. Родные оплакали его исчезновение, но списали это на известные всем дурные привычки. Что ж, а теперь, похоже, юный Медройт с Морганой предоставляли ей еще одну отличную возможность отомстить. Она терпеливо выждала, пока Моргана выйдет из комнаты, а потом сама бесшумно скользнула по коридору, постучала в дверь Медройта и, не дожидаясь ответа, переступила порог.
При виде ее Медройт вздрогнул и покраснел как рак; губы его шевелились в тщетной попытке произнести хоть какое-то приветствие.
– Может, я не вовремя? – невинно осведомилась Ковианна, подойдя к нему вплотную и положив руку ему на грудь. Сердце его колотилось как загнанная птица – скорее всего от страха.
Паренек сделал над собой отчаянное усилие и совладал-таки с голосом.
– Ч-чего тебе надо?
– Бедный мальчик, как они с тобой обходятся! – Она пригладила рукой его всклокоченные волосы и улыбнулась ему в глаза. – Как ты похож на свою мать!
Глаза его удивленно округлились.
– Ты знала мою мать?
Ковианна громко усмехнулась.
– Конечно. Маргуаза была главным моим учителем. Тебе что, никогда не говорили, что она обучала искусству целительства в Глестеннинг-Торе?
Он даже рот открыл от изумления. Ясное дело, не говорили.
– Ну конечно, она делала это не открыто, – улыбнулась Ковианна, поглаживая его руку. – Однако Маргуаза училась этому мастерству у Девяти Владычиц Айнис-Меноу, а когда приехала к нам в Глестеннинг-Тор, взяла меня под крыло.
Медройт, похоже, окончательно лишился дара речи. Страшная боль утраты горела в его глазах – боль и жажда узнать хоть что-то еще о матери.
– Посиди со мной, Медройт, – мурлыкнула она, усаживая его на край кровати рядом с собой. – Твоя мать была прекрасной, умнейшей женщиной, глубоко образованной и воспитанной. Другие только завидовали ее достоинствам – так завидовали, что начали возводить на нее ложные обвинения.
Юноша вздрогнул как от удара и бросил на нее затравленный взгляд, изрядно ее позабавивший.
– О да, – продолжала Ковианна. – Уже тогда ее обвиняли в чернокнижии и сатанистских ритуалах. Не слишком верь тому, что тебе говорят, – особенно тем, кто стоял за ее смертью и позором.
Медройт невольно покосился на дверь.
– Т-ты имеешь в виду…
– Моргана? – переспросила она. – Нет, ее я винить не могу. Однако Маргуаза обладала правом первородства, а Арториус предпочел ей сводную сестру Моргану. Маргуаза с юности имела собственную точку зрения, не во всем совпадавшую с мнением сводного брата. Как знать, возможно, твоя мать в качестве правительницы и уступала бы Моргане. Но какова бы ни была причина выбора Арториуса, не забывай одно: для Арториуса безопасность Британии – одна, всепоглощающая страсть. Поэтому стоило только кому-то обвинить твою мать в отравительстве и чернокнижии, это сыграло на руку дукс беллоруму, который убрал с трона ее и посадил править Айнис-Меноу и Гэлуидделом Моргану.
Боль и замешательство боролись в душе у Медройта.
– Арториус всегда был добр ко мне, – вяло возразил он.
– Еще бы! В конце концов, это ведь он взял грех на душу, убедив твоего деда казнить собственную дочь.
Медройт прикусил губу.
– Значит, это правда, что Маргуаза была дочерью Игрейн и Горлуаза? Мне казалось порой, что отцом ее мог бы оказаться и Утэр Пендрагон, а может, и сам Арториус…
– Нет, она была законной наследницей Горлуаза. Это разбило ему сердце: то, что ему пришлось приказать бросить ее в море с камнем на шее. Он сам погиб вскоре после того – в бою, когда ирландцы попытались вторгнуться в Айнис-Меноу. Вот тогда Моргана и взошла на трон. Бедная Игрейн тоже погибла к тому времени – бросилась в море, не выдержав позора. Арториуса-то она родила, побывав игрушкой в руках Утэра. Моргана родилась от второго брака, и твой дед с самого начала больше благоволил к ней. Она ведь сестра Арториусу не по крови, только по родству. Потому Арториусу и не мешало ничего установить с ней… ну, скажем так, очень, очень дружеские отношения, так ведь? Они ведь очень близки друг другу. Очень.
Смотреть на недоверие в глазах у мальчишки было истинным удовольствием. Недоверие и страх того, что этот грех окажется правдой. Ну, не кровосмешение, и все же, стань эти «очень, очень дружеские отношения» достоянием гласности, и это не оставит от их репутации камня на камне. Если, конечно, Ковианна сумеет что-нибудь доказать. И как раз тогда, когда она почти утратила надежду отомстить, подворачивается такой восхитительный случай!
Долгую минуту Медройт молчал, нахмурившись чернее тучи.
– Что ты хочешь сказать мне, Ковианна? Не вижу, каким образом это меняет мое положение. Мой дед лишил мать наследства, законным образом отдав трон Моргане, а не мне. Так ведь он имел на это право!
– Может, и имел, – мягко произнесла она, погладив его по руке. Тело его отозвалось на ее прикосновение дрожью, лучше всего остального объяснившей Ковианне все, что произошло, – и его возбужденный, несчастный вид, и гнев Морганы. То, как переглядывались Медройт с Ганхумарой, разумеется, не укрылось от внимательного взгляда Ковианны. Значит, Моргана застукала эту парочку, оставив его неудовлетворенным – а значит уязвимым. Что ж, таким положением грех не воспользоваться и уж насладиться сполна. – Конечно, имел. Он имел право лишить наследства Маргуазу, а заодно и тебя. И все равно жаль. У тебя задатки отличного короля, дружок.
Он посмотрел на нее в полнейшем смятении.
Она улыбнулась ему в глаза, потом придвинулась ближе и осторожно погладила пальцами его штаны ниже пояса. Потом сильнее – по мере того, как выпуклость там делалась явственнее. Соитие вышло коротким и бурным, как она и ожидала, и совершенно сокрушительным для мальчишки, который, опять же, как ожидалось, оставался до сих пор девственником – судя по неловкости, с которой он лез к ней под юбки, неумелому дерганью, не говоря уже о скорости извержения. Она укусила его за ухо и больно царапнула ногтями его спину в абсолютно наигранном восторге, когда он кулем свалился с нее.
– Ах, что за король вышел бы из тебя, – шепнула она ему на ухо. – Прекрасный, сильный, мужественный король. Ты этого заслуживаешь.
– Может, – прохрипел он, задыхаясь, – может, и стану… и раньше, чем ты думаешь.
Она расшнуровала платье, прижала его лицо к своей груди и покусывала его за шею, пока новая волна содроганий не замедлилась немного.
– Это как же?
– Тетя… она… обещала мне… Гэлуиддел… если я… послушаю ее… А-аах!
Он снова задергался. Ковианне, отчаянно желавшей заставить его говорить дальше, пришлось подождать. Она напряглась и застонала, как будто от наслаждения.
– Господи, милый, как это?
– Д-далриада… союз… Боже, о-о Боже… – Он содрогнулся еще раз и обмяк, лежа на ней, задыхаясь и дрожа.
Ковианна подразнила его еще немного, прежде чем позволить ему соскользнуть с себя. Потом крепко-крепко поцеловала, вновь возбудив до предела: если он вымотается прямо сейчас, меньше шансов, что он нарушит ее планы в отношении Морганы. После третьего быстрого оргазма он уснул как полено. Она так и оставила его лежать со спущенными до колен штанами, аккуратно зашнуровала платье и оправила его.
– Заезжай к нам на юг, в Глестеннинг-Тор, милый мальчик, – шепнула она ему на ухо, прекрасно понимая, что он ее не слышит. – Мне найдется чему тебя поучить, пока ты не женился на своей ирландской принцессе.
Возвращаясь в свою комнату, она улыбалась. У себя она достала из сумки маленький кисет и заварила горсть его содержимого: ей вовсе не улыбалось понести от Медройта. В ее планы входила охота на крупную рыбу, а не на молокососа, которому не суждено стать королем чего бы то ни было значительного. Особенно теперь, когда Арториус узнает об измене, которую задумали этот щенок и его тетка.
На следующей неделе, когда все британские короли соберутся на совет обсуждать саксонскую угрозу с юга, у Ковианны будет в достатке времени исполнить свои планы самым восхитительным образом. А заодно обновить связь с Эмрисом Мёрддином – любовником по крайней мере куда как более искушенным, чем этот дурачок Медройт, да и практического толку будет больше. Она умылась в тазу и всю дорогу до королевского дома, где ожидали прибытия Куты и его саксонских псов-прихвостней, продолжала улыбаться.
Рассвет, как показалось Стирлингу, наступил возмутительно быстро.
С рассветом объявились саксы.
К удивлению Стирлинга, встреча состоялась в просторном дворце за пределами крепостных стен. Его разбудили задолго до первых лучей солнца, и сделал это слуга, сопровождавший его с самого Кэр-Удея, – этакая помесь ординарца и телохранителя. Стирлинг проглотил горячий завтрак из подслащенной медом овсянки и натянул лучшую одежду, которую захватил тот из Гододдина, – богато расшитый алый с синим кафтан, тёмно-зеленые штаны из мягкой, как бархат, кожи и короткий черный плащ, отороченный белым соболем и закалывавшийся на груди здоровенной золотой брошью, весившей, поди, с четверть фунта. Потом он обул тяжелые башмаки, перетянул штанины на щиколотках кожаными ремешками, пригладил влажные волосы и решил, что готов, насколько это вообще возможно.
На улице его уже ждал конь, грызя удила и пыхая паром в морозный утренний воздух. Солнце еще не оторвалось от линии горизонта, когда Стирлинг тронул его с места и рысью поехал к выходу из крепости. Он с удовлетворением отметил про себя усиленную охрану на стенах и сторожевых башнях. При свете дня крепость производила еще более сильное впечатление, чем накануне ночью. Стены из красного песчаника казались еще толще и неприступнее, неуязвимые для всего, за исключением разве что артиллерийского огня – а черный порох останется для европейцев тайной еще несколько столетий. Тут они выехали из крепости, и Стирлинг разинул рот от восхищения при виде раскинувшегося перед ним города.
Высоко в небе кружили с пронзительным, жалобным криком белые чайки, и первые утренние лучи окрашивали их крылья и подбрюшье редких облаков оттенками золотого и розового. Вдалеке блестела поверхность залива Солуэй, и его узкая оконечность напоминала Стирлингу хищную клешню, впившуюся в сушу и тянущуюся к Кэрлойлу. На запад уходила от города полоса Адриановой стены, повторявшей изгиб залива-клешни, прежде чем окончательно и бесповоротно упереться в Атлантический океан. Совершенно неизвестный историкам двадцать первого века акведук снабжал водой крепость, а ответвления его разбегались по всему городу.
Несмотря на ранний час, город уже проснулся. Жители Кэрлойла наполнили утро звоном кузнечных молотов, скрежетом пил, мычанием скота, блеяньем овец и кудахтаньем кур, которых везли на рынок. В воздухе стоял аромат свежевыпеченного хлеба; торговцы с грохотом отворяли ставни своих лавок. Больше всего Стирлинга поразило несколько остекленных витрин.
Он знал, конечно, что римляне широко использовали стекло и что остекленные окна существовали уже в первые века нашей эры. При раскопках терм в Геркулануме археологи обнаружили осколки стекла от широких, выходящих на море окон – Стирлинг вспомнил, как читал об этом в каком-то журнале, и все равно меньше всего ожидал увидеть стеклянные витрины в не самой богатой лавке в едва ли не самом глухом уголке бывшей Римской империи, да еще спустя сто лет после ухода римлян из Британии. Превратно понявшие его интерес торговцы с надеждой смотрели на него, наперебой выкликая цены на свой товар.
На первый взгляд все это показалось Стирлингу обычной утренней суетой, однако по пристальном рассмотрении он заметил признаки неуверенности и даже страха. Комментарий Анцелотиса тоже не прибавил ему оптимизма. Ну да, они напуганы, и есть отчего. Два короля убиты за считанные дни, и саксы стучатся в их дверь. Или ты думаешь, мы, бритты, перестали переживать, приняв веру в загробную жизнь? Нам могут обещать златые горы в раю, но это не значит, что мы ждем перехода на тот свет с распростертыми объятиями.
Стирлинг не нашелся что ответить на это, поэтому промолчал. Цель их поездки – большая дворцовая постройка – находилась в нескольких десятках метров от въезда в крепость и наверняка служила в свое время резиденцией командующего Шестым легионом и его семьи, а впоследствии – королей Рейгеда. В случае же опасности обитатели ее – вместе с остальными горожанами – переселялись в крепость. Кто поддерживал дворец в изначальном состоянии – короли Рейгеда или Амвросий Аврелиан и его протеже Арториус, – определить было трудно.
Снаружи дворец мало отличался от любого другого простого, утилитарного дома обширной Римской империи; покрывавший его некогда слой побелки давно исчез под натиском шотландского климата. Впрочем, крыша из каменных плит поддерживалась в отличном состоянии, и ее красный цвет приятно радовал глаз. Вход в здание, которого Стирлинг накануне ночью не заметил, произвел на него сильное впечатление: треугольный фронтон классических пропорций опирался на шесть изящных колонн из песчаника. Ко входу вела мощеная дорога, по сторонам которой раскинулись украшенные статуями цветочные клумбы.
Слуга – едва ли не самый воинственный мордоворот из всех, что Стирлинг успел повидать за несколько дней в шестом веке, вооруженный до зубов, откровенно щеголявший военной выправкой, – отворил ему дверь. По внешнему виду дома Стирлинг ожидал, что и интерьер его окажется таким же обветшалым – в конце концов, даже римские виллы, которые ему довелось видеть по телевизору, окружались аурой некогда имевшего место, но давным-давно исчезнувшего великолепия. Однако стоило ему шагнуть внутрь, как рот его открылся сам собой от неожиданности.
Стены зала сплошь покрывались сочными, живыми фресками с преобладанием насыщенного красного цвета: между искусно выписанными фонтанами порхали золотые птицы. С противоположной стороны входная зала открывалась в атриум с мраморным бассейном для дождевой воды. Стены атриума тоже украшались фресками: божествами, пасторальными сценами, архитектурными фантазиями. А за атриумом виднелась сквозь открытые двери окруженная колоннадой приемная зала, напомнившая Стирлингу римский дворец в Фишберне, только немного уменьшенный в размерах.
Черт, да этот дворец был бы настоящим кладом для археологов. По крайней мере эти два помещения – наверняка. Он шагал через атриум с ощущением благоговейного ужаса, радуясь только тому, что мягкие подошвы его башмаков ступали почти бесшумно: любые посторонние звуки показались бы в этом великолепии совершеннейшим кощунством. Мраморная чаша бассейна блеснула ртутным отблеском, когда луч света, пронзив неподвижную воду, отразился от серого камня. Колонная зала была полна бронзовых статуй на мраморных пьедесталах; в центре ее бил фонтан, от красоты которого захватывало дух. Негромко журчала питаемая акведуком вода, а капли переливались в утреннем свете всеми цветами радуги.
Мозаичные полы, казалось, были выложены только вчера, так они сохранились. Авторы замысловатых орнаментов явно вдохновлялись природой южной, приграничной Шотландии: восхищенный взгляд Стирлинга перебегал с оленей на зайцев, лесных птиц, ощеривших зубы рысей, ярко-рыжих лис и выпрыгивавших из воды форелей – все они воздавали почести богине охоты и увенчанному рогами богу. По периметру мозаики змеились кельтские травы, солнечные круги и замысловатая вязь. Сочетание в одном орнаменте священных кельтских символов и римских художественных приемов создавало незабываемое произведение искусства.
На что,раздраженно спросил Анцелотис, ты так уставился, парень? Пол как пол, у нас в Трепейн-Лоу не хуже. Даже в Кэр-Удее!Стирлингу стоило больших усилий оторвать взгляд от того, что Анцелотис видел, должно быть, десятки, если не сотни раз. Направив шаги на гул голосов, он оказался во дворике, где тоже переливались в солнечных лучах струи фонтанов, а дорожки окаймлялись аккуратно подстриженными кустами. Стирлингу снова вспомнился Фишберн, где регулярный парк вел посетителя в святая святых правящей элиты Британии. Варвару, испросившему аудиенции у короля и королевы Рейгеда, пришлось бы миновать последовательно все эти помещения и искусственные ландшафты, напоминавшие о могуществе и организованности здешней власти.
За садом располагалось просторное помещение, явно служившее королям Рейгеда тронной залой: на самом видном месте красовалось два огромных кресла, искусно вырезанных из дуба и украшенных кельтскими орнаментами. Серебро и позолота на орнаментах ярко сияли в солнечном свете, золотой рекой струившемся в зал сквозь распахнутые двери. Именно здесь городская верхушка Кэрлойла, а также большинство северных королей и королев собрались в ожидании Куты и сопровождавших его саксов. Собравшиеся бритты добавляли красок сдержанному великолепию римской архитектуры.
Из тени выступила и остановилась рядом с ним королева Моргана – стройная фигура в черном, с потемневшими от горя и тревог глазами. Золото блестело у нее на шее, запястьях и даже на талии, подхваченной поясом из золотой цепочки. Долгое мгновение она стояла неподвижно словно изваяние. Стирлинг отчаянно искал слова, чтобы утешить ее. Тем временем Анцелотис, не дожидаясь его, деликатно покашлял.
– Надеюсь, ты на меня не в обиде, Моргана?
Уголок ее губ дернулся в подобии улыбки.
– В обиде? На тебя? На брата моего мужа? С чего мне обижаться на тебя, если я сама отказалась от предложенного мне трона? Нет, ты – мой единственный и лучший выбор на благо Гододдина. – Она протянула руку, и он шагнул к ней, принимая рукопожатие и поцелуй в щеку. – Как ты спал? – спохватившись, спросила она и пощупала его пульс.
Он отозвался такой же слабой улыбкой.
– Ничего. Возможно, лучше, чем стоило бы.
– Усталость, – заметила она, – в таких делах только помогает.
Под гул приветственных голосов в зал вступила Тейни, приветствовавшая их обоих сердечной улыбкой.
– Моргана, Анцелотис, боюсь, вчера вечером я и поздороваться с вами толком не успела. – Она крепко обняла Моргану. – Ты простишь меня за то, что я не выказывала особой скорби по поводу гибели отца? – добавила она, заглянув той в глаза.
– Ну конечно, нет, детка, – улыбнулась Моргана, нежно погладив ее по щеке. – Думаешь, я не понимаю? Он ведь пытался убить тебя… Как твой сын?
Тейни расплылась в счастливой улыбке.
– Хорошо. И ты тоже гордился бы им, дядя, – добавила она, повернувшись к Анцелотису. – Скачет верхом, как ветер, и ни разу не падал, хоть сердце у меня порой и уходит в пятки, когда я вижу, через какие препятствия он посылает своего коня.
Анцелотис усмехнулся.
– Насколько мне помнится, одна юная девица занималась в свое время абсолютно тем же самым, приводя своего дядьку в ужас всякий раз, как задумывала что-то такое, что и сильный мужчина призадумался бы, а стоит ли пробовать.
– Дядя, милый, – рассмеялась она. – Я ужасно по тебе соскучилась.
– В Трепейн-Лоу тоже здорово недостает твоего смеха. Так что ты у нас всегда будешь желанной гостьей.
Она осторожно коснулась его щеки рукой.
– С радостью приму предложение. Только прежде, – улыбка ее померкла, – нам нужно разобраться с саксами. Муж пошел с Арториусом наставлять военных, что будут сопровождать саксов по городу. Полсотни катафрактов отряжены для торжественной встречи, а на деле помешать Куте устроить какую-нибудь гадость, на которые он так горазд.
– Мудрая предосторожность, – хмуро кивнула Моргана.
В это время в залу вошел Арториус в кольчужной рубахе поверх тонкого шерстяного кафтана; рука его покоилась на эфесе меча. Черт, догадался вдруг Стирлинг, да ведь его выбор доспехов – хорошо продуманное оскорбление для саксов: ваш визит для нас заурядное событие. Столь мелкое, что я даже не надел ни кирасы, ни прочих доспехов… Арториус стремительно пересек залу и подошел к ним. Вид у него был словно он не сомкнул ночью глаз и на пять минут.
– Их уже видно с окраины. Мерхион сейчас будет здесь: негоже, если по виду нашему Кута поймет, что мы скакали во весь опор, чтобы встретить его, словно какая-нибудь трепещущая в ожидании судьбы невеста-девственница.
Анцелотис согласно кивнул.
В залу вошел юный король Стрэтклайда Клинох, бледный и безмолвный, в лучшем своем платье. Побелевшими пальцами он сжимал рукоять меча – так малое дитя цепляется за мягкую игрушку. Лицо его, напротив, потемнело от усталости, недосыпа и потрясений. Следом показался Эмрис Мёрддин, взгляд пронзительных голубых глаз которого шарил по толпе Он подошел к Клиноху и заговорил с ним о чем-то вполголоса; о чем, Стирлинг не слышал. В помещение на цыпочках вошли несколько менестрелей, наигрывая на своих арфах и флейтах какую-то негромкую, баюкающую мелодию. Натянутые до предела нервы Стирлинга чуть успокоились при этих звуках; Анцелотис же, напротив, чуть нахмурился, вглядываясь в сторону музыкантов.
Что?
Вон тот тип в углу…
Стирлинг прищурился, пытаясь углядеть того, о ком говорил Анцелотис: непривычная задача с учетом того, что глаза сами, без команды Стирлинга, повернулись в нужную сторону.
Ну и что в нем такого?
Я не ожидал увидеть его в Кэрлойле,пояснил Анцелотис. Он был в Кэр-Удее в день, когда погиб мой брат. Появился там недели за две до того, завоевал кое-какую популярность у катафрактов. Однако же он должен был здорово постараться, чтобы успеть сюда одновременно с нами: ведь мы двигались ускоренным маршем.
Да кто он такой?
Звать его Лайлокен. Менестрель не из лучших, но и не из худших, шатается из королевства в королевство. Говорят, у него неплохой комический талант, хотя, на мой взгляд, в наши дни мало поводов для смеха, а в последнюю неделю и того меньше. Вот интересно: и давно он в Кэрлойле?
Стирлинг нахмурился.
Если он был в Стирлинге – тьфу, в Кэр-Удее – в день смерти твоего брата, он одолел это расстояние чертовски быстро. Должно быть, у него очень быстрый конь.
Если и быстрый,отвечал Анцелотис, он мог разве что выиграть его в кости у солдат, ибо в Кэр-Удей он пришел пешком. Потому я и удивлен, увидев его здесь.
Прежде чем Стирлинг успел ответить, в помещение скользнула Ганхумара. Разумеется, она разоделась в лучшее свое платье: ярко-алое с золотом, в котором она походила на слегка раскормленную лисицу; медные волосы она подобрала на манер римской патрицианки, с обилием завитушек и чувственных прядей. Красота ее производила эффект хорошего удара под дых, хотя Стирлинг и не мог отделаться от ощущения, что в это конкретное утро она могла бы одеться и поскромнее. Ей бы следовало с большим уважением относиться к трауру Морганы и Клиноха.
Ганхумара искоса поглядывала в сторону Морганы, но причины этого Стирлинг не знал. Впрочем, еще чаще она косилась на юного короля Стрэтклайда. Конечно, с мужчиной примерно своего возраста она имела куда больше общего, чем с любым другим из находившихся в этом помещении. Стирлинг невольно поймал себя на мысли о том, что ему интересно, на ком же в конце концов женится Клинох. И на ком, если на то пошло, женится Медройт… и, кстати, куда он делся, ведь ему давно положено было бы находиться здесь. В дверь бесшумно проскользнула тем временем Ковианна Ним, остановилась рядом с Эмрисом Мёрддином и принялась, подхватив того под руку, что-то со смехом нашептывать на ухо.
С возрастом люди глупеют,безмолвно фыркнул Анцелотис, глядя на то, как любезничает Мёрддин со своей молодой ученицей. А вот и еще неприятность, без которой мы вполне могли бы обойтись,угрюмо добавил он, наблюдая, как навязывается Ганхумара в компанию к Клиноху. Клиноха ведь теперь надо просватать и женить. Вожди кланов и королевств от Далриады до Корнуолла будут теперь наперебой пытаться навязать парню именно своих дочерей-дурнушек. Что саксы, что ирландцы готовы за ценой не постоять, только бы заполучить жениха из королевского дома Стрэтклайда, чтобы потом на законных основаниях претендовать на его трон. Впрочем, Ганхумара еще опаснее, даром что замужем за Арториусом.
Десятилетний мальчишка в одежде прислуги ворвался в двери и выкрикнул, задыхаясь от волнения:
– Они здесь! Саксы здесь!
