Текст книги "За короля и отечество"
Автор книги: Роберт Линн Асприн
Соавторы: Линда Эванс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)
Да нет же,отозвался Стирлинг. Просто я не ожидал, что здесь их будет так много. Век-то какой еще…
Анцелотис фыркнул, и Стирлинг не понял, чего в этом звуке больше: гнева или презрения.
Может, я веду свой род и от друидических королей да мудрецов, Стирлинг из Кэр-Удей, но эти друиды уже два века как обращены в христианство. Не буду врать, таких, что живут по-старому, сейчас едва ли не больше, чем при римлянах, и все же мы стараемся в меру сил своих следовать учению Христа. Ну конечно,лукаво добавил он, Рим от нас не в восторге. Ересь – так они называют те вольности, что мы себе позволяем говорить насчет свободы воли и бессмертия души. Всего век прошел с тех пор, как они объявили нашего величайшего философа, Пелагия, еретиком.
Еретиком? Стирлинг даже зажмурился, представив себе возможные последствия такого обвинения. До сих пор он и не задумывался над тем, что может означать ересь в раннюю христианскую эпоху. Это изрядно огорчило его. Анцелотис тем временем продолжал возмущаться.
Нет, ты только представь себе: объявить человека еретиком всего за то, что он посмел спорить с этим жирным боровом Августином! С этой его проклятой доктриной предначертания, которая не оставляет человеку ни малейшей возможности не грешить! С какой, скажите, стати следовать Пути Истинному, ежели судьба и природа твоя определены заранее, если и грехи твои предначертаны Господом, а не твоей собственной волей? Тьфу!Анцелотис возмущенно сплюнул на обочину. Вот эти римские епископы и есть настоящие еретики. Любому дураку ясно, что человек должен обладать правом выбора: грешить ему или нет, а иначе само понятие греха и божественного возмездия оборачивается пустым надувательством. А впрочем, ну их, римлян, с их толкованиями. Уж скорее я сяду за стол с этими варварами, пиктами, ирландцами и саксами, какими бы они ни были язычниками и безбожниками, чем с этими святошами из Рима, что кличут нас еретиками всего за то, что мы следуем заветам Христа так, как он сам этого хотел.
Да, положение дел с религией на Британских островах в шестом веке явно было не менее взрывоопасным, чем в Северной Ирландии двадцать первого века. Страстность Анцелотиса неприятно напомнила Стирлингу Белфаст со спорами о том, какая версия христианства единственно истинна. Впрочем, по дороге Стирлинг заметил и другие святилища – и несколько из них были, несомненно, языческими. Чаще всего святилища располагались на опушке рощ, у колодцев или источников. В рощах виднелись женские фигуры – однако, чем они там занимаются, Стирлинг даже предположить боялся, а Анцелотис пояснять не стал.
И все это – и крепости, и деревни, и церкви, и языческие капища – окружалось голыми полями, ободранными садами и сырыми лугами, на которых паслись обросшие овцы и жилистые коровы. Пастухи, стригали и забойщики свиней отрывались от своей работы и, прикрыв глаза рукой от дождя, глазели на громыхавшую по дороге кавалькаду катафрактов.
Ближе к вечеру дорога, по которой они ехали, слилась с другим римским трактом, пересекавшим горы с севера на юг. Небольшая – но больше обычных пограничных – крепость охраняла пересечение двух горных долин, по дну которых линялыми серыми лентами вились каменные дороги. На фоне темнеющего неба зазубринами торчали деревянные башни; хвосты дыма тянулись вверх от костров и – так, во всяком случае, надеялся Стирлинг – от котельных водяного отопления. Одноярусный арочный акведук вел к крепости от ближайшего источника. Римляне явно сочли этот глухой горный перекресток достаточно важным в стратегическом отношении, чтобы потратить время, деньги и человеческие силы даже на строительство акведука для своих солдат. В тени крепостных стен примостилась маленькая деревушка, из которой до усталых всадников доносились соблазнительные запахи. Под оживленный собачий лай отряд прогрохотал по дороге к массивным деревянным воротам крепости.
Арториус дал объединенному отряду достаточно времени на то, чтобы поесть, расседлать и покормить коней и даже соснуть часа четыре. Последнее показалось Стирлингу даже большим блаженством, чем густая похлебка и горячий хлеб, которыми маленький гарнизон крепости потчевал своих августейших гостей. Стены здесь не были даже оштукатурены – только кладка из грубо отесанных камней. Отсутствие в супе картошки напомнило Стирлингу обо всем другом, без чего ему придется обходиться весь будущий год: никакой рыбы с картофелем (это уж точно), никакой картошки-фри, никакого кетчупа к этой картошке, никакого кофе, никакого чая… даже шоколадки дешевой – и то не будет. И не появится на Британских островах еще несколько веков.
Реалии шестого века с завидным постоянством шмякали Стирлинга по мозгам, заставляя его чувствовать себя одиноким, попавшим в западню. От родного дома его отделяло каких-нибудь пятьдесят миль по прямой – и примерно шестнадцать веков истории. Целых, блин, полторы с лишним тысячи лет…
Он подавил готовый вырваться стон и отправился на поиски сортира. Последний, как выяснилось, представлял собой отдельную комнату с желобом в каменном полу, над которым был сооружен дощатый настил с прорезанными в нем отверстиями. Судя по журчанию воды, с одного конца в желоб подавалась вода, смывавшая нечистоты в сточное отверстие на другом конце желоба – предположительно в большую выгребную яму. Оправившись, он миновал несколько кладовых с оружием, запасными лампадами, съестными припасами, кувшинами с маслом и – судя по запаху – вином и наконец вышел на свежий воздух. Отведенную под ночлег казарму он нашел исключительно по богатырскому храпу Арториуса. До предела измотанный дорогой и событиями минувшего дня, Стирлинг рухнул на тюфяк и уснул прежде, чем голова его коснулась подушки.
Лайлокен еще никогда не был так счастлив.
Он проскакал от Кэр-Удея до Кэрлойла почти без остановки, бросив по дороге двух загнанных до полусмерти краденых крестьянских кляч, – зато ему удалось добраться до старой римской цитадели на берегу Солуэй-Фирт быстрее, чем Арториусу со своими катафрактами. Он въехал в город на закате, нахлестывая третью лошадь – флегматичного битюга, угнанного минувшей ночью у крестьянина, которому не хватило мозгов как следует следить за своим скотом. Беннинг, не менее Лайлокена довольный скоростью, с которой они одолели путь, тем не менее огорошил того приказанием продать лошадь.
Продать? Но… но такого богатства у меня уже сто лет не было! Одно дело загнать скотину ради доброго дела, но теперь-то мы на месте – и ты хочешь, чтобы я от нее отказался за так?
Нам не нужно неприятностей,безжалостно перебил его Беннинг, а ведь фермер, у которого мы свели эту несчастную клячу, может искать ее. Я не буду рисковать успехом задуманного из-за такой мелочи! Понадобится новая скотина – купим. А о деньгах не беспокойся: я помогу заработать столько, сколько тебе и не снилось. Просто продай эту чертову скотину, да побыстрее!
Так что не прошло и получаса, как он продал лошадь за очень даже неплохие деньги, приятно оттягивавшие карман Лайлокена. По настоянию Беннинга он как следует умылся в конской поилке. Терпеть не могу вонь,прорычал Беннинг, и я не желаю ни минуты лишней ходить с немытой головой и под трехсантиметровым слоем грязи – ты, поди, месяц уже не мылся, а то и больше. Да купи себе новое платье – твои обноски даже жечь противно. Уж не думаешь ли ты, что мы сможем получить место в королевской свите, если от нас будет разить, как из свинарника?
Напуганный до полусмерти столь резкой взбучкой Лайлокен поспешно купил кусок мыла, новые башмаки и хорошую новую одежду, даже новый шерстяной плащ взамен старого, вполне еще пристойного. Он даже побоялся спросить, что это за сантиметры такие имел в виду Беннинг. В общем, из-за конюшни на белый свет Лайлокен вышел совершенно преобразившимся. Таких теплых суконных штанов у него еще не было… да и кафтанов таких – желтого, потоньше, и красного, поплотнее, – тоже.
Теплые башмаки с крепкими кожаными шнурками приятно грели ноги. Он застегнул новый плащ дорогой заколкой, которую так и хотелось поглаживать. В новом заплечном мешке без труда разместились все пожитки Лайлокена: арфа и флейта в защитных чехлах из тюленьей шкуры, а также смена одежды, тоже новая. На новом широком поясе с серебряной пряжкой висел в ножнах тяжелый тесак – по общепринятым меркам украшенный простовато, но даже так у Лайлокена в жизни не было красивее.
Он даже купил себе шапку из толстого войлока, так что больше не боялся поморозить уши. Старую одежду он отдал одноногому нищему старику у городских ворот.
Затем Лайлокен доверился своему нюху, и тот привел его к ближайшему трактиру, со времен римского владычества сохранившему гордое название «таверна», где расправился с жареным цыпленком, тарелкой дымящихся вареных бобов с пастернаком, половиной каравая, большим куском сыра, залив это несколькими кружками меда. Таверна полна была солдат, сменившихся с дежурства из крепости, и смех их, сальные шуточки и пьяная похвальба подвигами в бою или в постели отдавались эхом от закопченных балок потолка. Дешевое спиртное лилось рекой.
Две женщины с бесстыдными улыбками, в коротких, облегающих юбках, разносили по столам подносы с дымящейся едой и кувшины меда, пива и дешевого вина. Они перегибались через плечи посетителей, подкладывая тем на тарелки, подливая в кружки и хихикая в ответ на шлепки и щипки, похотливые взгляды и недвусмысленные предложения, подкрепленные определенными денежными суммами. Лайлокен не испытывал особенного желания пастись там, где до него, несомненно, порезвилась не одна сотня мужчин, поэтому он остался равнодушным к зазывным позам и улыбкам, заказал себе еще еды и принялся, прищурившись, смотреть на то, как незнакомый ему менестрель завел песню и был сразу же обшикан и освистан компанией забулдыг, полагавших себя певцами, хотя место им было скорее на болоте среди охрипших лягушек.
Он нашел владельца таверны, уплатил ему за комнату на ночь, а потом отыскал других менестрелей, достал свою флейту и подыграл веселую джигу, которую не смогла заглушить голосами даже пьяная солдатня. Между песнями он порасспрашивал коллег о делах и обнаружил – к изрядной своей и Беннинга радости, – что его новые приятели только что играли в королевском доме Рейгеда, и не только для короля Мерхиона и королевы Тейни, но и для Арториуса, самого дукс беллорума, и его старших командиров.
Еще час лести, подыгрывания на флейте и арфе, а также полдюжины порций хмельного меда на брата за счет Лайлокена – и его пригласили играть вместе с ними на все время, что он пожелает оставаться в Кэрлойле. Он благосклонно принял предложение, заказал всем еще по кружке и исполнил несколько самых смешных своих песен, от которых сидевшие за ближними столами солдаты восторженно взревели, молотя кулачищами по столу в знак одобрения. Лайлокен положил новую шляпу на пол тульей вверх, и она тут же начала наполняться монетами, а слушатели все требовали продолжения.
Время близилось к полуночи, когда последний из солдат вывалился наконец из дверей таверны в ночь, дав хозяину заведения задвинуть ставни, а музыкантам – собрать свои инструменты и разойтись по постелям. Лайлокен высыпал из шапки неожиданно много денег, так что вечер, несмотря на все угощения и подкупы, оказался для него приятно прибыльным.
Все, что ему оставалось сделать, – это привести в действие замыслы Беннинга.
А вот теперь я хочу большую и тихую мастерскую где-нибудь в городе,заявил Беннинг. Такое место, где мы смогли бы работать без помех.
Но чем платить за такое помещение? – Лайлокен нахмурился. Золота с проданной лошади надолго не хватит, а цены всегда растут, стоит зайти разговорам о войне. Игрой же и пением разве что на несколько ночей в тепле да на полдюжины обедов заработаешь.
Это оставь мне,усмехнулся Беннинг. Бритты ведь любят азартные игры, верно?
А мы что, не бритты разве?Лайлокен даже возмутился. Игра в кости – любимое развлечение с тех самых пор, как ее завезли сюда римляне.Впрочем, Лайлокен просветлел, оценив открывающиеся возможности. Пара костей и пристойная доска вряд ли обойдутся нам слишком дорого – если только не искать какой-нибудь модной вещицы, отделанной серебром и вырезанной из африканской слоновой кости или константинопольского нефрита.
Доска сойдет и простая,задумчиво произнес Беннинг, а вот кости нам нужны получше. Лучше всего, конечно, из слоновой кости: небольшие изменения на них будут менее заметны, чем на каменных или деревянных.
Лайлокен зажмурился.
Изменения? О каких это изменениях ты говоришь? Уж не собираешься ли ты жульничать?
Беннинг в ответ только расхохотался.
С ума сойти! И это говорит человек, угнавший за три дня трех лошадей? Или ты думаешь, что я затею игру, чтобы играть честно? Особенно когда нам нужна целая груда денег, да побыстрее? Тьфу! Что мне горести с того, если какой-нибудь жирный богатей, пусть даже и бритт, проиграет нам малую толику своего состояния? Или, если на то пошло, солдат, чье золото поможет нам с тобой уничтожить врагов, с которыми ему иначе пришлось бы биться копьем и мечом? Считай это небольшим налогом, который они будут, сами того не зная, платить на содержание особых войск, о существовании которых они не знают. Поверь мне, когда мы нанесем удар, вся Британия содрогнется от его последствий.
Лайлокен плохо представлял себе, как жульничество в игре поможет ему уничтожить ирландцев. Однако он всецело верил своему личному богу. Беннинг обладал горячим нравом и устрашающими знаниями, и ему ведомо было столько тайн власти, и те воспоминания, которыми делился он с Лайлокеном, заставляли того трепетать в восторженном ужасе. Так что раз Беннинг сказал, что для того, чтобы расправиться с врагами, ему нужны игральные кости из дорогого материала, значит, Лайлокен раздобудет их, во сколько бы они ему ни обошлись.
В конце концов, месть того стоила.
Глава седьмая
Взгромоздиться в седло стоило ему б о льших усилий, чем в первый раз. Они выступили в кромешной темноте и ехали без остановок до самого рассвета. Солнце поднялось уже довольно высоко, когда сквозь моросящий дождь Стирлинг разглядел наконец знакомые ориентиры: длинную, напоминающую когтистую кошачью лапу серебристую полосу воды и возвышающуюся над ней махину скалы, известной как Дамбертон-Рок. Мария, королева Шотландская, скрывалась здесь в детстве, пока ее в возрасте пяти лет не переправили тайно во Францию. Стирлинг не знал точно, сколько крепостей сменили друг друга на этой скальной вершине, однако сомнений не было: Арториус направлялся в Кэр-Бритон, вотчину королей Стрэтклайда.
Он дорого бы отдал за то, чтобы миновать Кэр-Бритон и королеву, которая не знала еще того, что овдовела. Моргана, бледная и угрюмая, перехватила его взгляд, и он устыдился своей трусости. Принц Клинох, твердо сжав побелевшие губы, с неестественно выпрямленной спиной, возглавил грохочущую кавалькаду катафрактов и свернул с тракта на раскисшую дорогу, ведущую к крепости на скале. Лошади оскальзывались и протестующе храпели на крутом подъеме; Стирлинг даже представить себе боялся, каково взбираться сюда зимой по снегу и льду. Часовые приветственно протрубили в рог, когда они миновали внешнее кольцо стен; по виду укреплений Стирлинг решил, что они уже не римской постройки. Впрочем, кто бы их ни соорудил, но сдерживать врага довольно долгое время они наверняка могли.
Оказавшись внутри стен, Стирлинг уже лучше разглядел королевский замок. Очертания его напоминали римские постройки – абсолютно лишенные украшений каменные стены, кровля из каменных же плит, – однако качество уступало римскому. Впрочем, и сложенной из грубо отесанных камней стене наверняка хватало прочности, чтобы выдержать даже длительную осаду. Замок занимал в городе то место, где у римлян обычно стоял принципиум,однако окружающие его казармы и мастерские были раскиданы свободно, подчиняясь рельефу, а не переделывая этот рельеф согласно каким-то заведенным нормам.
Отсутствие в этой планировке строгой римской четкости показалось Стирлингу зловещим признаком сползания бриттов во мрак средневековья, уже затопивший едва ли не всю Европу. Эти люди отчаянно старались сохранить римскую цивилизацию, но им недоставало ни обученных архитекторов, ни умелых строителей. И все же крепость эту они построили неплохо – достаточно большую, чтобы при необходимости укрыть за своими стенами всех жителей раскинувшегося внизу города. Впечатляющий портик, известняковые колонны которого, казалось, насквозь пропитались дождевой водой, встречал всех входящих в королевский замок Стрэтклайда. Двери отворились, стоило передовым всадникам въехать на двор перед воротами. Залитая грязью площадь окружалась тем не менее частоколом слегка побитых временем и непогодой римских скульптур – изящных нимф и гордо подбоченившихся героев, казавшихся в своих прозрачных хитонах (а то и без таковых) до костей продрогшими под ветром и дождем.
Из дверей выбежала в грязь женщина лет тридцати пяти – сорока и застыла, напряженно вглядываясь в угрюмые лица всадников. Клинох сидел в седле, открывая и закрывая рот, но не произнося ни звука. Сил спешиться у него, похоже, не оставалось. Моргана первая сумела нарушить болезненное молчание, словно параличом сковавшее всех присутствующих. Она легко соскользнула с седла, бегом, разбрызгивая подошвами грязь, пересекла двор и схватила женщину за руки.
– Брейтна… – выдохнула она, и голос ее сорвался.
– Он мертв, да? – пронзительно выкрикнула королева Стрэтклайда. Тяжелые пряди огненно-рыжих волос тут же намокли под дождем и прилипли к лицу, но даже сквозь эту гриву было видно, как побледнело ее веснушчатое лицо. Такой же веснушчатый Клинох, белый как смерть, так и сидел изваянием в седле, явно не зная, как утешить охваченную горем мать. Моргана осторожно убрала мокрые волосы с лица королевы Стрэтклайда и заглянула в полные слез глаза.
– Поверь, Брейтна, я скорблю вместе с тобой, ибо тело мужа моего тоже не предано еще земле, а сыновья мои еще слишком малы, чтобы хранить опустевший трон. Твой Клинох отважно бился в том бою, Брейтна. Он будет править Стрэтклайдом мудро и не допустит, чтобы кто-то причинил зло тебе или твоим родным.
Рыжеволосая женщина со всхлипом упала в объятия Морганы. Две королевы обнялись, плача, а дождь продолжал поливать их, безучастный к их горю. Сам того не сознавая, Стирлинг очутился на земле и увел женщин в дом, почти неся Брейтну на руках.
– Присмотрите за лошадьми! – бросил он через плечо; очнувшийся Клинох бросился за ними, на бегу созывая слуг.
В зале королевских аудиенций было на несколько градусов теплее, чем на улице: дом явно строился кем-то, имевшим представление о римских системах центрального отопления, но не более того. Голые каменные стены никто даже не пытался оштукатурить или тем более расписать; правда, большая часть их закрывалась шкурами, что тоже служило своего рода утеплителем. На вбитых в камень медных кронштейнах висели масляные светильники. Примерно в центре длинной стены располагался открытый очаг, наиболее откровенная неримская деталь интерьера. В очаге полыхал уютный огонь. Почти двухметровая груда тлеющих углей излучала блаженное тепло, тогда как дым уходил в узкое отверстие в потолке.
Рыжеволосый мальчуган лет пяти таращил на них глаза, сидя у очага в окружении раскиданных игрушек. При виде рыдающей матери он тоже заревел. Девочка лет десяти – более хрупкое и изящное подобие своих веснушчатых братьев – принялась утешать его, пока Анцелотис вел их мать к огню.
Моргана уже развязала свою сумку с целебными снадобьями. Она бросила горсть каких-то листьев в кипящий котелок и помешивала воду до тех пор, пока она не приобрела темно-коричневый цвет. Кто-то принес охапку одеял и обернул ими дрожащую Брейтну. Моргана отлила снадобье из котелка в простую деревянную чашку и заставила Брейтну выпить все до последней капли, извиняясь за горький вкус.
– Вот так, еще чуть-чуть, хорошо. Я нарочно заварила покрепче – ведь и потрясение сильнее сильного…
Арториус тем временем без лишнего шума отдавал распоряжения по созыву совета старейшин Стрэтклайда. Клинох отослал нескольких всадников перевезти тело отца в дворцовую часовню. Судя по всему, он пришел в себя после тяжелой сцены с матерью: он распорядился принести еды и горячего питья для усталых и замерзших солдат, терпеливо продолжавших ждать под дождем.
– Разместите конницу Гододдина вместе с нашими солдатами, – приказывал он пожилому мужчине, классическому образцу лишенных особых примет, всезнающих и вездесущих придворных, возникающих словно из ниоткуда по одному знаку правителя. – Потом пошли людям горячей еды, а лошадям – подогретого рубленого овса: путь у нас выдался нелегкий, а впереди ждет еще тяжелее. Арториус созывает большой королевский совет в Кэрлойле. Прикажи нашим старейшинам собраться здесь, в этой зале, не позже, чем через час. Нам нельзя медлить с принятием решений – теперь, когда саксы уже выступили.
Лишенный особых примет придворный поклонился и поспешил из залы.
Что бы там ни уговаривала Моргана Брейтну выпить, это явно оказывало действие. Захлебывающиеся рыдания сменились редкими всхлипами. Принесли еще одеяла, и Стирлинг с наслаждением закутался в теплую шерсть. Слуги начали обносить всех прибывших подогретым вином и горячими, только из печи пирогами.
Другие слуги принесли несколько охапок сухой одежды и тяжелую деревянную ширму, которая, будучи поставлена перед огнем, позволила Моргане, Ковианне Ним и Ганхумаре скинуть тяжелые от воды платья. Женщины грелись у огня по одну сторону ширмы; мужчины – по другую. Слуги унесли мокрую одежду – наверное, развесить у других очагов для просушки. Чуть позже наконец вышли из-за ширмы и женщины, на ходу расчесывая мокрые волосы, а королева Брейтна достаточно совладала с собой, чтобы обнять и утешать плачущих детей.
По одному, по двое начали прибывать седовласые старейшины. В глазах у многих застыл неуверенный страх: похоже, они плохо представляли себе, как держать себя со скорбящей королевой, Арториусом, только что овдовевшей Морганой, а также с Анцелотисом, занявшим трон, от которого отказалась Моргана. Стирлингу они напоминали стаю бестолково мечущихся голубей, пытающихся определить, от какой кошки спасаться в первую очередь.
Арториус сумел сжато описать им несчастья последних дней, не скрывая при этом, что поддерживает Клиноха в качестве преемника опустевшего трона. Моргана тоже высказалась в его поддержку; за ней – Анцелотис. Не прошло и четверти часа, как все было решено, и Клиноха провозгласили королем Стрэтклайда. Его младшие братья и сестры в страхе и замешательстве смотрели в дворцовой часовне на то, как его венчают короной; впрочем, официальности и помпезности в церемонии было ненамного больше, чем у Анцелотиса.
И времени она заняла не больше.
Первым своим указом новый король повелел устроить похороны отца в его отсутствие – «ибо саксы накапливают силы на юге, – пояснил он советникам, – и перемещают войска на равнинах; и если они в этом преуспеют, им не составит труда раздавить северные королевства за один год».
Брейтна поцеловала сына в щеку.
– Мы проследим, чтобы все обряды совершились как должно. Скачи как ветер, и да застанет твоя скорость саксов врасплох.
Они задержались ровно настолько, сколько требовалось, чтобы поесть как следует и нагрузить переметные сумы провиантом в дорогу, а потом под рев рогов и труб выступили дальше. Эхо этого хора доносилось до них всю дорогу вниз, а потом по узким улочкам города. А потом они миновали южные ворота, и подковы их лошадей снова загрохотали по древним камням римской дороги. Обогнув похожую на кошачью лапу полосу воды – самую дальнюю от моря точку залива Фирт-ов-Клайд, – они двинулись прямо на юг, через южные взгорья и холмы Твидсмура к далекой, да и с точки зрения шестого века лишенной всякого смысла границе между современной Шотландией и современной Англией.
Когда день, пережить который еще раз Стирлинг не согласился бы ни за что на свете, начал клониться к закату, дождь наконец прекратился, и в просветы туч мелькнуло небо – светлое как лед и почти такое же холодное. Солнце спряталось за холмы, оставив их ехать в глубокой лиловой тени. Небо расцветилось всеми оттенками алого, оранжевого и золотого. Ночь снова придавила их мягкой кошачьей лапой, поигравшей еще немного с невидимым солнцем, пока яркая игрушка не завалилась за край света. Дальше дорогу им освещали только звезды. Зато как освещали! Глянув на небо, Стирлинг разинул рот от восхищения. Звезды разметались по небу словно соль из рассыпанной солонки по черной бархатной скатерти.
Даже на учениях в пустыне Стирлингу еще не доводилось видеть ничего, хоть отдаленно напоминающего эту красотищу. Звезд на небе было столько, что ему потребовалось несколько минут, чтобы распознать хотя бы несколько знакомых созвездий, и еще больше времени, чтобы понять, почему их очертания чуть отличаются от привычных. По спине его побежали мурашки. Стоит ли удивляться, что древние почитали небо священным обиталищем светящихся душ почивших героев. Черт, всем до одного мужчинам и женщинам, взрослым и детям на земле стоило бы хоть раз увидеть небо вот таким. Как знать, может, хоть тогда до них дошла бы вся мелочность и бесполезность распрей вроде ирландских…
Стирлинг подавил усталый вздох.
Вереница всадников миновала пограничный каменный столб у дороги, вступив на земли Кэр-Гвендолью – так, во всяком случае, решил Стирлинг. Ганхумара, уже несколько часов ехавшая в молчании, взмахом руки подозвала к себе ближнего из Арториусовых катафрактов – судя по оружию и одежде, командира. Тот натянул поводья и пристроился рядом с ней.
– Да, госпожа?
– Отвези приказ моему управляющему в крепость Кэр-Гвендолью. Накажи ему наточить меч моего покойного отца.
От этих зловещих слов Стирлинга пробрал озноб: они напомнили ему о всех тех, кого они уже оставили позади, хотя число их – так, во всяком случае, боялся Анцелотис – могло оказаться сущим пустяком по сравнению со всеми теми, кому предстояло еще пасть, если на брошенный саксами вызов не найдется какой-то невероятный, позволяющий избежать кровопролития ответ. Командир почтительно поклонился и повернул коня – но не для того, чтобы ускакать, как ожидал того Стирлинг. Он испросил прежде разрешения покинуть строй у старшего начальника и лишь потом исчез в темноте.
Стирлинг смотрел ему вслед, удивленно нахмурившись. Оказывается, воинской дисциплины не могло нарушить даже королевское повеление. Что ж, Арториус хорошо вышколил свое войско. Но, конечно же, дело и не могло обстоять по-другому – с учетом ситуации и впечатляющего списка его военных побед. До Стирлинга только сейчас дошло, что и он может поучиться у дукс беллорума кое-чему. Мысль эта заставила Анцелотиса иронически хмыкнуть. Стирлинг вздохнул. Пока что он не производил на своего хозяина слишком уж хорошего впечатления.
Время было уже далеко за полночь, когда устало покачивающийся в седле Стирлинг разглядел на фоне звездного неба массивный темный силуэт цитадели Шестого легиона. Огромная крепость, классический образец римских оборонительных построек, возвышалась прямо перед ними, а по обе стороны от нее уходила в темноту темная полоса Адриановой стены. Стирлинга поразила ее высота – добрых пять метров, тогда как сохранившиеся до двадцать первого века остатки ее выступали из земли максимум на метр. Чуть дальше серебрились под звездами воды залива Солуэй. Дальний конец огороженной стенами территории крепости терялся в темноте у горизонта.
У входа в римскую цитадель полыхали факелы. Довольно крупное гражданское поселение – Анцелотис назвал его по-латыни: canabaeкрепости Кэрлойл – выросло вокруг зимних квартир легиона, причудливое смешение мазаных домишек, бревенчатых хибар и каменных построек, напоминавших обветшалые римские виллы. Редкие окна, которые мог разглядеть Стирлинг, были темны, хотя, оглянувшись через плечо, он увидел сонных горожан, разбуженных грохотом копыт Арториусовой конницы и робко выглядывавших из-за дверей.
В противоположность canabaeкрепость поддерживалась в образцовом порядке. А может, ее отремонтировали раз, зато на совесть. Наружное кольцо укреплений состояло из лабиринта ям и рвов, на дне которых торчали вкопанные в землю заостренные колья. Внутри этого кольца располагалось еще пять узких концентрических рвов – все вместе это напоминало гигантскую мишень. На дне этих рвов с совершенно отвесным внутренним откосом росли колючие кусты – по виду боярышник. Для того чтобы миновать этот пояс заграждений, неприятелю пришлось бы одолеть футов двадцать пять – тридцать колючек, и все под огнем со стен.
Внутри колючих заграждений находилось еще два глубоких, футов в семь-восемь, рва. И, наконец, за ними высилась сама крепостная стена, сложенная из кроваво-красного песчаника и возвышавшаяся футов на двадцать, если считать от дна примыкающего к стене рва. Там и здесь в стену были вмурованы колючие ветки; каждые несколько десятков ярдов над верхним обрезом стены торчала высокая каменная башенка высотой в три этажа с тремя ярусами для стрелков. Да, эту крепость строили на совесть. Впрочем, как еще могли строить место, где зимовал едва ли не весь Шестой легион?
Каким бы усталым ни чувствовал себя Стирлинг, какой бы темной ни была ночь, это не помешало ему разглядеть, что стена охраняется усиленным составом караульных. Будь он нападающей стороной, он бы дважды… да что там, трижды подумал, прежде чем пробовать оборону крепости на прочность. Возможно, саксы рассчитывали выманить войско Арториуса на открытую равнину, разоряя разбросанные по округе мелкие деревушки? Стирлинг, во всяком случае, не видел другой разумной тактики в условиях отсутствия пороха и артиллерии. Уж наверняка саксы тоже подумали об этом – или подумают сразу по приезде Куты. Да и Арториус, если он хотя бы вполовину тот тактик, каким представлял его себе Стирлинг, не мог не учитывать такой возможности.
Чего Стирлинг не ожидал совершенно – так это благоговейного страха, с которым он проезжал узкий охраняемый вход в военную цитадель Арториуса. Странно: ведь он, в конце концов, привык жить, работать и даже делать покупки в домах, возраст которых составлял не одну сотню лет. И он бывал в Стоунхендже, который уж куда как старше этих укреплений – на несколько тысяч лет. И все же он не мог отделаться от этого странного, восторженного чувства древности, которую он ощущал все сильнее с каждой новой деталью.
Въезд в крепость начинался с короткого искривленного отрезка стены заставившего их некоторое время ехать вдоль основной стены под прицелом часовых с обеих сторон. Потом стена повернула на сто восемьдесят градусов, образовав вытянутый S-образный коридор, и им пришлось ехать в обратном направлении. Будь они неприятелем, это дало бы защитникам крепости вдвое больше времени на обстрел. Подобный прием применялся и позже, в средневековых замках, но уже в интерьере, – и доказал свою эффективность.
