Текст книги "Возмещение ущерба"

Автор книги: Роберт Дугони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

– Снимите отпечатки с этого выступа и отправьте на анализ вместе с отпечатками жертвы. Мне надо сравнить их с теми, что были найдены в доме у Джеймса Хилла. – Он повернулся к Мерфи и Хэллок: – Завтра я встречаюсь с сестрой Хилла у него дома. Нам надо выяснить, не украли ли чего. Хотя это, по-моему, теперь не так уж и актуально. – Логан взглянул на часы и устало вздохнул. Не успеешь оглянуться, и наступит утро. – Я спрошу ее насчет часов и могло ли находиться в доме ее брата столько денег. Если обнаружатся еще какие-либо пропажи, мы составим список и обратимся в местные скупки.

– Черта с два это выгорит с нашими ворами, – осклабился Мерфи. – С твоим убийством все ясно, Логан. Решено и даже упаковано.

Логан поглядел на тело Лоренса Кинга. Сквозь маленькую щель между передними зубами он втянул в себя воздух. Полной ясности он не чувствовал.

12

Она пересчитала планки входной двери в доме брата. Двадцать четыре. Пересчитала поперечные. Четыре. Умножила их на шесть продольных. Двадцать четыре. Арифметика простая. Как ни считай, конечный результат получался все тот же. Она недоумевала, зачем брату понадобилось выкрасить дверь в алый цвет, резко контрастировавший с бледно-зеленой боковой стеной, – кровавое событие, произошедшее внутри, делало этот контраст еще мрачнее.

Насколько ей помнилось, она никогда не обращала особого внимания на внутреннее убранство дома Джеймса. Брат часто приглашал ее к себе – то на ужин, то передохнуть после работы или на уикэнд, но она редко соглашалась и никогда не бывала у него подолгу. Вечно она опаздывала забрать Молли из сада, либо ей надо было в чистку, либо готовить обед, либо закончить срочное задание, которое взвалил на нее Марвин Крокет. Джеймс никогда не сетовал на это. И не винил ее.

– Ну, может быть, на следующей неделе, – говорил он.

Но и на следующей неделе тоже ничего не получалось. И так бывало всегда, как ни крути.

Она чувствовала, что ее опять затягивает в темную воронку унылого отчаяния, и тормозила пятками, чтобы остановить падение. Сейчас не время отчаиваться. Требовалось заняться делами. Нырнув из тумана в убежище под цоколем, она прислонилась к дощатой обшивке, вымотанная физически и эмоционально. Похоронное бюро она поспешила покинуть сразу же, как только выбрала для брата простой, цвета зеленой листвы гроб. Следующей ее задачей было забрать из дома его бумаги и сказать детективу, не украли ли чего. Оглядевшись кругом и бросив взгляд на три полосы движения на улице, она поняла, что детектива еще нет и можно передохнуть. Она прикрыла глаза, но вместо отдыха стала вспоминать гостей, которые собрались в доме после похорон отца. Потом остатки трапезы были завернуты в чистый целлофан и убраны, стулья собраны в кучу, гости и родственники разошлись. Дана и Джеймс сидели в кабинете, глядя на сине-желтое пламя в кирпичном камине.

– Я бросаю практику, – не глядя на нее, сказал Джеймс. – Я уже сколько времени мучаюсь. – Он отхлебнул пива из красного пластмассового стаканчика и откинулся в кресле, разглядывая картину на стене – трехмачтовый парусник. – Пока папа был жив, я был связан по рукам и ногам: слишком боялся, что он подумает. Мои занятия юриспруденцией – единственное, что по-настоящему его интересовало во мне и в моей жизни.

Она не восприняла это всерьез, считая такое настроение вызванным внезапной смертью отца, напомнившей ему о бренности всего живущего и как необходимо ценить каждую минуту жизни.

– Подожди месяц-другой, Джеймс. Сейчас не стоит принимать такие кардинальные решения. В последние четыре дня ты много пережил и сейчас видишь все в искаженном свете.

Он покачал головой.

– Мое решение вовсе не скоропалительное, Дана. – Он подался вперед, говоря горячо и живо: – Я долгое время обдумывал это. Я света белого не вижу – просиживаю в конторе по шестьдесят часов в неделю, а даже и выйдя из конторы, я постоянно возвращаюсь к ней мыслью – думаю о делах, вырабатываю стратегию процесса, боюсь неожиданностей, которые могли бы вторгнуться и испортить мне уик-энд. Погляди на меня. – Он потянул себя за волосы. – Мне только тридцать два, а я уже лысею. А оставшиеся волосы – поседели. Я не женат. Господи, даже девушки постоянной у меня и то нет!

– В будущем году ты станешь компаньоном.

– Вот что меня действительно пугает. Половина акционеров фирмы разведены. Они зарабатывают по четыреста тысяч долларов в год, но закладные и алименты на детей режут их без ножа. – Он поднес к губам пиво и, откинувшись на спинку, покачал головой. – Я не собираюсь умереть за рабочим столом, как папа.

У нее возникло смутное желание сказать, что не переизбыток работы убил их отца, далеко не он, но как бы зла на отца она ни была, она сознавала, что сказать так было бы просто жестоко. Мальчики водружают своих отцов на пьедесталы, воображают их героями. Девочки же, к сожалению, вырастая, нередко страдают от мужчин. Они узнают их недостатки и слабости. Начинают понимать, что никакие те не герои, а часто даже – что до героев им весьма далеко.

– Папа не может служить примером, он был трудоголиком, – сказала она.

– С первой же недели в юридической школе я чувствовал, что ошибся.

– Правда? – Побуждения, заставившие ее саму пойти учиться на юриста, были тоже весьма сомнительны – она сделала это больше наперекор отцу, чем повинуясь его желанию. Он не считал, что она обладает качествами, необходимыми для юриста.

– И вдруг я очутился за столом в конторе «Диллон и Блок», в трех офисах от кабинета отца, в антимонопольном отделе. – Он усмехнулся. – Я даже не прослушал курса по антимонопольному законодательству! Папа вручил мне папку с бумагами и что-то говорил, говорил, а я сидел, изображая внимание, кивая, вставляя время от времени замечания, вроде: «Вот суки!» или «Черт возьми!»

Оба от души расхохотались. Он отпил пива.

– Ты по крайней мере сообразила добыть себе другую работу.

– Я была настроена решительно.

– Как и я теперь. Лучше поздно, чем никогда. Я выбираюсь из западни.

– Что же ты будешь делать, Джеймс? – спросила она, надеясь, что ответ брата разрешит все сомнения для них обоих.

– Преподавать.

Она засмеялась, но тут же осеклась, увидев, что он не шутит.

Джеймс повертел в руке пластиковый стаканчик, сжал его.

– Мне позвонил приятель, сказал, что в университете Сиэтла есть вакансия – требуется преподаватель по ведению следствия, юридической документации и адвокатуре.

– Так ты не шутишь, ты уже и поисками занимался.

Он кивнул:

– На той неделе я уже отправил свой диплом и рекомендации. Если все пойдет как надо, к осени я смогу наконец избавиться от своих хороших костюмов и сменить их на джинсы с кроссовками.

Она уставилась на кофейный столик, переполненная ощущением потери, никак не связанной со смертью отца.

– Махнем со мной, – сказал Джеймс, возможно, почувствовав ее отчаяние. – Отметим папину кончину тем, что наладим собственную жизнь.

Она отхлебнула глоток вина.

– Да. А как к этому отнесется Грант?

– Не все ли равно? Речь не о нем, а о тебе.

– Он мой муж, Джеймс.

– Не стоит напоминать. – Он поднял обе руки. – Прости.

Она знала, что родные ее Гранта не жалуют, хотя это и не обсуждается. Грант был ее мужем.

– Ипотека дороже, чем оба наши жалованья, вместе взятые. Сто тысяч мы еще должны на погашение студенческих кредитов, а за машину мы платим больше, чем многие – за дом.

– Продай. – Уперев локти в колени, Джеймс наклонился над столом, глаза его искрились. – Я как раз этим и занимаюсь. Продаю и дом, и машины. Тем, что получу по закладной, смогу оплатить дом поменьше, почти всю сумму оплатить.

Она громко расхохоталась.

– Ну, нашей-то закладной хватит разве что на ужин с бутылкой хорошего вина.

– Ты освободишься, Дана.

Она пропустила эти слова мимо ушей.

– Мы подумываем о детях.

Он откинулся на спинку кресла. Спросил уже другим тоном:

– Правда?

Она кивнула.

– Мы женаты пять лет, и я, как понимаешь, не молодею.

– У вас что, сейчас наладилось?

– Мы пытаемся. Это все работа виновата. Устаем очень. Оба на карьеру нацелены. А с рождением ребенка все изменится. Ребенок означает новую перспективу.

Однако новую перспективу заимел как раз брат. Джеймс продал свой дом на Капитол-Хилл, продал «мерседес», а свои костюмы, большую часть галстуков и нарядных рубашек отдал в благотворительный фонд. Он прекратил членство в Вашингтонском спортивном клубе, перестал обедать и ужинать в дорогих ресторанах и лишь изредка позволял себе гольф в частных клубах. Все шутил, что бросил высокооплачиваемую работу адвоката ради экономии.

– Простите за опоздание. – Дана открыла глаза. У подножия лестницы стоял детектив Майкл Логан, и с зонтика его капала вода. – Я мог бы соврать и сослаться на пробки, но, по правде говоря, я проспал. Меня разбудили среди ночи: в Рейнир-вэлли произошло убийство. Как выяснилось, оно имеет отношение к вашему брату.

– К моему брату? – забеспокоилась она.

Логан взглянул на небо:

– Давайте войдем. Очень уж льет. – На двери все еще висела желтая полицейская лента. – У вас есть ключ?

– Нет, – смущенно призналась она.

Логан кивнул.

– У соседей есть ключ. Я мигом.

Она глядела, как он рысцой побежал через лужайку к соседнему дому и через минуту вернулся с ключом. Логан отлепил часть ленты, отпер дверь и распахнул ее, но на пороге Дана замялась.

– Мы можем сделать это и попозже, чтобы вам было легче, – сказал Логан. – Судя по тому, что я узнал ночью, особо спешить нам нечего.

Дана сунулась в дверь. Вглядываясь в прихожую, она вспомнила, как, впервые подойдя к краю вышки для прыжков в воду в Мэдисон-сквере, заставила себя сделать шаг. Это не было проявлением храбрости. Она прыгнула из страха показать, что боится.

– Благодарю вас, детектив. Очень ценю вашу заботливость, но ждать нет смысла. Это надо сделать, и сделать это должна именно я.

– Меня не дом заботит, – сказал Логан. – Меня заботите вы. – Удивленная таким замечанием, она обернулась. Он глядел на нее зелеными глазами, и веки его были красны – Я предложил бы сделать это в другой раз, чтобы вас кто-нибудь сопроводил.

Дана покачала головой и, снова повернувшись к двери, на секунду замешкалась, прежде чем ступить через порог.

На столе были раскиданы студенческие работы. Некоторые упали на пол и валялись там рядом с кожаным портфелем Джеймса. Она прошла по коридору, обуреваемая тем же странным чувством, которое испытала однажды в доме напротив театра Форда, где умирал застреленный Авраам Линкольн. Все выглядело декорацией, так и не снятой со сцены после окончания спектакля. Время остановилось, ужасное мгновенье, застыв, все длилось и длилось. На паркете заметно было темное пятно. Дана отпрянула, прикрыв рот рукой.

– Вы в порядке? – спросил Логан.

Через секунду она взяла себя в руки, опираясь на то, что было в ней профессионального, – требовалось получить ответы на имевшиеся вопросы.

– Вы сказали, что убийство в Рейнир-вэлли может быть каким-то образом связано с моим братом?

Логан сунул руку в карман и передал ей пластиковый пакетик.

– Следователи, занимающиеся им, считают, что нашли часы вашего брата.

Перевернув пакетик, Дана прочла надпись и кивнула:

– Отец подарил нам обоим по часам в честь окончания юридической школы. – И она показала детективу свою руку с часами на ней. – Они задержали вора?

Логан покачал головой:

– Он мертв. Его кто-то застрелил.

– Кто он такой? Зачем он убил брата?

– Его зовут Лоренс Кинг. Он известен как уголовник, вор-рецидивист, чьи преступления отличались все большей дерзостью. Три месяца назад он был освобожден условно.

Зажмурившись, она потрясла головой. Острый приступ ярости охватил ее. Отпущенный на свободу преступник. Господи…

– Я помню, вы сказали, что брата убили во время ограбления, детектив. Но мне с трудом в это верится. Оглядитесь. У брата же не было никаких ценностей.

Логан кивнул с таким видом, будто уже не раз слышал подобный довод.

– Вы бы удивились тому, сколько людей погибло из-за грошовых денежных споров. Мы еще пытаемся собрать всю возможную информацию, мисс Хилл, но единственное, что нам известно о Кинге, – это то, что он был рецидивистом. Если б его поймали, ему бы несдобровать. Известно также, что у него имелся напарник помоложе, некто Маршалл Коул, обыкновенный мелкий воришка. Мы полагаем, что убийцей вашего брата мог быть Коул.

– Почему вы так думаете?

– В мотеле рядом с часами вашего брата была найдена окровавленная одежда. Одежда эта меньшего размера, чем могла быть у Кинга. Судя по описанию Коула, сделанному портье мотеля, она, видимо, принадлежала Коулу.

– Вы считаете, что и Кинга убил Коул?

– Пока что мы этого не знаем. Мы предпринимаем попытки его разыскать. Мотель этот пользуется известностью среди местных проституток. Кинг мог быть убит во время внезапной ссоры, после чего Коул удрал, не желая быть замешанным. Вы не знаете, у вашего брата могла быть большая сумма наличных денег – в доме или с собой?

– У брата? Нет, мне, по крайней мере, ничего такого не известно. А почему вы спрашиваете?

– Кроме часов вашего брата Кинг имел при себе свыше пятнадцати тысяч долларов.

Она усмехнулась:

– Такое предположить, конечно, можно, но я сомневаюсь, однако, чтобы у Джеймса было столько денег, да еще и наличными.

– Ну, а как насчет украшений или вещей, которые Кинг мог бы толкнуть и выручить деньги?

Она обвела взглядом комнату:

– Взгляните вокруг, детектив. Брат, бросив практику, продал или раздал почти все, что у него было. А украшений у него вообще, считай, не было. Часы и кольцо студенческой корпорации – вот и все, что я знаю.

Они прошлись по комнатам, чтобы Логан мог составить список вещей. Воры не взяли ни телевизор, ни стереосистему – и то и другое по современным меркам было порядочной рухлядью. Они не тронули ни коллекцию компакт-дисков, ни чековую книжку – ее Дана обнаружила в комоде в спальне, и даже Логану это показалось странным.

Проведя так вместе час, они опять очутились в задней комнате. Логан захлопнул свой блокнот:

– Ладно. Я оставлю вас одну, чтобы вы могли собрать личные вещи брата. У вас есть моя визитка. Если вы вспомните что-то или же обратите внимание на что-то, что покажется вам необычным, дайте мне знать. Я тоже, если появится что-то новое, сообщу вам.

Дана поблагодарила его и проводила взглядом его удаляющуюся фигуру – он оставлял ее одну в доме ее брата, этот посторонний человек.

Она начала с задних комнат, продвигаясь оттуда к входной двери – своему освобождению. Она чувствовала себя неуютно здесь под безжизненными пустыми взглядами африканских ритуальных масок – казалось, и они тоже удивляются, почему так редко видели ее в этом доме раньше, при жизни ее брата. Что делать с этими масками, она не знала, как и не знала, что делать с ковриками и статуэтками. Джеймс привез это с полуторамесячного сафари, откуда вернулся похудевшим, загорелым, вегетарианцем и казался веселее, чем обычно, таким веселым она его даже не помнила. Он оброс, его обычная корпоративная стрижка – стригся он всегда у хорошего парикмахера в центре города – превратилась в кудри, прикрывавшие ворот рубашки, а вместо линз он носил теперь очки в тонкой оправе. И все-таки маски эти были ей определенно неприятны, настойчиво напоминая о трагедии, свидетелями которой они стали. А кроме того, уговорить Гранта держать в доме эти предметы африканского искусства будет невозможно. Она решила, что позвонит в Художественный музей Сиэтла, узнает, не нужны ли им такие экспонаты, и если нет – какой музей мог бы ими заинтересоваться. Остальные вещи из кухни и гостиной, не считая мебели, влезут в одну коробку. Джеймс вел жизнь монашески скромную. Наверное, и ел-то он главным образом в университете.

Она прошла через холл в спальню Джеймса, подозревая, что эта комната будет самая нелегкая из всех. На встроенных полках было полно книг и фотографий – часть их попадала на пол. Одна полка посвящена биографиям героев Гражданской войны, другая – классической американской литературе – романам Хемингуэя, Фицджеральда, Фолкнера и Твена. Взяв рамку, вмещавшую несколько фотографий, она присела с ней на кровать. На всех фотографиях был и Джеймс с Молли – в пешем походе, в музее, в зоопарке. А здесь, видимо, они в цирке: лицо девочки раскрашено.

Дана прижала к груди рамку с фотографиями, ей стало не по себе от мысли, что придется объяснять дочке: дядя умер и больше не придет. Плечи Даны опять затряслись от неуемных рыданий. Она начала всхлипывать громко и горестно. Это продолжалось долгие пять минут, после чего она взяла себя в руки и открыла глаза. В дверях стоял коренастый блондин.

– Господи… – Она вскочила, уронив рамку. На пол посыпались стеклянные осколки.

– Простите. Я не знал, что в доме кто-то есть. Мужчина был хорошо одет – дорогой темно-синий костюм, строгая рубашка, галстук.

Дана вытерла мокрые щеки, смущенная и рассерженная этим неожиданным вторжением.

– Чем могу быть полезна?

У незнакомца было энергичное худое лицо, глаза неестественно темные, темные до черноты. Вытащив из пиджака бумажник, он показал ей свой полицейский жетон.

– Детектив Дэниел Холмс, миссис…

– Хилл. Дана Хилл. Вы с детективом Логаном работаете?

Мужчина кивнул и спрятал бумажник обратно в карман.

– Майк расследует убийство. Я же больше интересуюсь грабежом – что из вещей могло быть украдено. Майк, наверное, сказал вам, что составляется список, который будет предъявлен местным торговцам в скупках. Скажите, вы что, вдова потерпевшего?

– Вдова?.. О… нет… Хилл – это моя девичья фамилия. Джеймс был моим братом.

– Понятно. Сочувствую вам в вашей потере.

– Я утром уже беседовала с детективом Логаном, и список мы составляли вместе, – сказала Дана. – Но я не думаю, что смогу вам чем-то существенно помочь. У брата мало что было, кроме часов, которые, по словам детектива Логана, уже найдены, а чего еще не хватает, я просто не знаю.

– Значит, ничего интересного вы не обнаружили?

– Интересного?

Детектив ткнул пальцем в сторону двух стоявших за дверью коробок.

– Не нашли ли вы чего-нибудь, что воры обычно крадут, а тут оставили? Иногда оставшиеся вещи нам могут в чем-то облегчить задачу. Например, если взята электроника, а предметы искусства или драгоценности оставлены, то нам имеет смысл обратиться в соответствующие магазины.

– Телевизором и стерео они, похоже, не заинтересовались. – Стоя в холле, Дана сделала жест в сторону задней комнаты. – И ноутбук брата они тоже оставили. Я уже сказала, что список у детектива Логана имеется.

Мужчина кивнул. Повисла неловкая пауза.

– Что ж, не смею вас дольше задерживать. Еще раз простите меня за то, что напугал.

Дана проводила его к выходу, закрыла за ним дверь, задвинула щеколду.

Вернувшись в спальню, она присела на корточки, чтобы собрать осколки, еще остававшиеся на коврике возле кровати. Она ощупывала ворс в поисках мельчайших из них, как вдруг заметила возле самого изголовья какую-то светящуюся блестку, похожую на переливающийся всеми цветами радуги камушек. Она протянула руку, нащупала что-то и вытащила.

– О боже, – прошептала она, отпрянув, чтобы получше разглядеть находку.

13

В следующий понедельник Дана сидела на передней скамье собора Святого Иакова в центре Сиэтла, сжимая руку матери. Молли сидела между ней и Грантом. Гроб Джеймса стоял на каталке в центральном нефе, покрытый белым покрывалом. Полумрак собора пах ладаном, благовония клубами вырывались из кадильницы всякий раз, как священник взмахивал ею, ритмично позвякивая тремя ее золотыми цепями. Витражи под сводами плохо пропускали свет пасмурного дня. Свечи алтаря мигали от каждого легкого дуновения, от каждого движения людей, толпившихся в задних рядах.

Священник вернулся в алтарь. Одетый в нарядное зелено-белое облачение, он говорил с сильным польским акцентом, отчего понимать его было трудно. Дана слушала его, не слыша. Конец недели тянулся томительно медленно, хотя Дана и была постоянно чем-то занята, стараясь, чтобы мелкие заботы поглощали минуты, а за ними – часы и дни. Она недосыпала и недоедала, много думала о прошлом, избегая заглядывать в будущее. Ей хватало трудностей и в настоящем. Она была так занята подготовкой к поминальной службе, похоронам и последующим поминкам, что совершенно забыла о биопсии. Затем по адвокатской своей привычке она проверила оставленные на работе сообщения и, услышав голос доктора Нил, опять разволновалась. Но Нил позвонила, лишь чтобы сообщить, что результаты еще не поступили.

Священник пригласил присутствующих занять места и взглянул на Дану. Теперь настала ее очередь. Когда они встретились с ним, чтобы обсудить предстоящую церемонию, священник стал расспрашивать ее о жизни брата. Дана начала было что-то записывать для него, но бросила. Не хотелось, чтобы брата задним числом расхваливал кто-то, не знавший его при жизни. Как бы трудно ей это ни было, она сама скажет надгробную речь. Когда священник усомнился, будет ли ей это по силам, она развеяла его сомнения: «Я выдержу, – сказала она. – Я сделаю это ради брата».

Она выпустила руку матери и прошла к кафедре, слыша приглушенные рыдания. Когда она взяла микрофон, оттуда вырвался резкий свист. Она раскрыла заготовленную речь, откашлялась. Слова не давались ей – как уместить тридцать четыре года жизни ее брата в несколько минут? Штампы тут не подходили. Это не было итогом, благополучным завершением, кончиной старика. Не было освобождением от смертельного недуга, трагическим стечением обстоятельств, несчастным случаем. Брата убили. Безжалостно забили до смерти. Двое убийц отняли у него жизнь, положили конец его существованию. Раздавили его, точно червяка. А то, что брат лишь недавно начал жить той жизнью, какой хотел, делало случившееся еще более горестным. Джеймсу хватило духу на то, на что сама она не осмеливалась, – ринуться в неизвестность, наплевав на ожидания окружающих. Он начал строить жизнь по-своему, но лишь затем, чтобы два подонка лишили его этой жизни. По крайней мере, так продолжает считать полиция. Полицейские сказали ей, что Джеймса убили в ходе ограбления. Сказали, что такое случается сплошь и рядом. В результате ссоры из-за наркотиков, места на парковке, из-за какой-нибудь суммы, на которую и порядочной еды в фастфуде не купишь. Но в богатых пригородах, где обитают белые представители среднего класса и высших слоев, такого не случалось.

И именно это не давало ей покоя.

Выучка юриста побуждала ее разобраться в том, что произошло, рассмотреть факты, выстроить из них связную теорию, но факты не связывались воедино, не состыковывались. А в юридической практике, если факты не состыковываются, не образуют связную цепь, это означает, что каких-то звеньев не хватает либо кто-то лжет. Оставался главный вопрос: почему Лоренс Кинг и Маршалл Коул, эти два закоренелых рецидивиста, выбрали в качестве жертвы ее брата? Рискуя новым тюремным сроком, а возможно, и пожизненным заключением, почему они не выбрали дом побогаче?

Стоя на кафедре, с которой ей предстояло произнести надгробную речь, Дана почувствовала такую жгучую боль внутри, что стиснула зубы и заговорила с удвоенной суровостью. Обуреваемая скорбью, она вдруг осознала, что Лоренс Кинг и Маршалл Коул не только отняли жизнь у ее брата – они отхватили порядочный кусок жизни и у нее самой, и у ее матери, и у Молли. Они обокрали каждого в этой церкви. И это злило ее. Чертовски злило. И начав говорить, Дана уже знала, что лучшее, что может она сделать в память о брате, это не погружаться в прошлое. Не сидеть сложа руки, преисполненная жалости к себе. Воспоминаниями злость не прогнать. И вопросы не прояснить. Нет. Самое лучшее, что может сделать для брата она, Дана, – это понять, почему он погиб.

Она подняла глаза, разглядывая этих людей в траурных одеждах, с печалью на лицах. Взгляд ее скользил в толпе знакомых и незнакомых, пока не выхватил на последней скамье слева одно лицо и не замер, остановившись. Майкл Логан.

Дана прошла в кухню словно бы за чем-то определенным, но, войдя, почувствовала растерянность. Кругом было море разливанное спиртного и закуски а-ля фуршет – вдвое больше против того, что требовалось, но не спорить же с матерью. Ее постоянно останавливали, кто-нибудь преграждал ей путь, чтобы выразить соболезнования, сказать, как опечален этой смертью или как хорошо говорила она над гробом.

Кухня была ее убежищем, местом, где можно передохнуть и собраться с мыслями. Пробыв в ней минутку, она вышла во двор. Цепочка гостей тянулась туда, где были расставлены закуски, – люди накладывали себе на тарелки различную снедь: нарезки, куски дымящейся лазаньи, фаршированную лососину, салаты и пирожки. Погода смилостивилась. Седое небо прояснилось голубыми просветами. Дана обогнула бассейн, направившись туда, где Грант беседовал с совладельцем «Диллона и Блока», бывшей фирмы отца. Ветви дерева, на котором до сих пор еще сохранился их с братом шалаш, скрывали лицо мужа, но голос его слышался ясно. Муж громко расписывал подробности дела Нельсона и внушительную сумму, которую дело это должно принести. Грант никогда не упускал случая создать себе рекламу.

Рядом с бебиситтер Марией на складном стульчике сидела Молли; в темно-синем платье с кружевным воротничком, лаковых туфельках и белых гольфах, девочка походила на фарфоровую куклу.

Подходя, Дана услышала, как совладелец «Диллона и Блока» спросил:

– Разве против Билла Нельсона не завели дело, обвинив его в отмывании денег?

– Обвинения сняты, – ощетинился Грант. – Это все конкурент Нельсона затеял, надавил на районного прокурора.

Собеседник нахмурился:

– Мне казалось, что все не так просто, ему вменялись в вину махинации со страховкой.

– Все сфабриковано! – энергично замотал головой Грант. – И совершенно беспочвенно.

Дана уже собиралась прервать эту беседу, когда почувствовала на своем плече чью-то руку.

– Дана? – По-видимому, выражение лица выдало ее неспособность извлечь из кладовой памяти фамилию этого лысеющего мужчины. Но прежде чем она успела выдать свое замешательство, мужчина сам пришел ей на помощь: – Я Брайен! Брайен Гриффин, с вашей улицы!

Мысленно она дополнила волосами его макушку, сбрила аккуратную бородку и удалила с лица очки в тонкой оправе.

– Брайен, ну конечно, Брайен, – сказала она, сконфуженная, что позабыла имя товарища своих детских игр, с которым они с Джеймсом в свое время проводили чуть ли не все дни напролет.

Гриффин, улыбнувшись, потер макушку:

– Наверное, с тринадцати лет я немного изменился.

– Нет, – промямлила она. – Ну да, впрочем, все мы изменились.

– Только не ты, Дана. Ты все такая же.

– Неправда. Прости, Брайен. – Она стиснула его плечи. – Я не сразу признала тебя.

– Ну да, раньше волос на голове у меня было побольше, а на подбородке – поменьше. Я решил, что такую толстую ряшку следует чем-то обрамить.

Она коснулась его бороды:

– Мне нравится. Тебе идет.

Он слабо улыбнулся. Глаза его увлажнились.

– Мне так жалко Джеймса, Дана. Так жалко!

Она опять обняла его за плечи.

– Спасибо, что пришел, Брайен.

– Мне будет не хватать его. Казалось, я только-только вновь обрел его. Наши все в шоке.

Отступив на шаг, Дана увидела, что рядом с Гриффином стоят люди из университета.

– Ты преподаешь юриспруденцию? – не совсем уверенно предположила она.

– Налоговое законодательство преподаю, в универе Сиэтла.

– И это ты убедил Джеймса стать преподавателем?

Гриффин кивнул:

– Убедить его труда не составило. Джеймс был готов изменить свою жизнь и рвался это сделать.

– Джеймс упомянул приятеля, но не сказал, кто это был.

– Я уже четырнадцать лет как преподаю. Корпоративная жизнь – не для меня, я это всегда чувствовал. С Джеймсом мы разговорились на семинаре по размещению капитала, а там слово за слово…

– Размещение капитала, налоговое законодательство – ты всегда был рисковый парень, Брайен.

– Когда открылась вакансия преподавателя по ведению следствия, я вспомнил наш с Джеймсом разговор и позвонил. Джеймс оказался прекрасным преподавателем, просто прирожденным педагогом. Студенты его обожали. Вот почему многие из них посчитали своим долгом прийти сюда. Надеюсь, это ничего?

– Конечно, – сказала она, оглядывая стоявшую рядом молодежь.

– В ведении следствия главное – это опыт, и Джеймс как никто умел делиться этим опытом. – Гриффин задумчиво поглядел на бассейн: – Господи, сколько дней я провел в этом дворе, каждое лето, год за годом! Лет двадцать, как я здесь не бывал… Куда летит время, Дана? – Его глаза опять увлажнились. Он отпил пива из бокала. – Ну… не буду тебя задерживать. День не слишком подходящий для воспоминаний. Может быть, встретимся когда-нибудь?

Дана обняла его.

– С удовольствием, – сказала она. – И спасибо, что пришел.

Повернувшись к Гранту, она заметила группу студенток. Насупленность их не могла скрыть веселых морщинок вокруг глаз, узкобедрые, стройные, с фигурами не расползшимися, не тронутыми родами.

– Брайен?

Гриффин отошел от группы, приблизился.

– Есть еще одно дело.

– Конечно, Дана, конечно. Все, что угодно.

– Ну… поскольку Джеймс так круто изменил свою жизнь… Не знаешь, у Джеймса была женщина? – Вопрос прозвучал натянуто.

Гриффин улыбнулся:

– Не знаю, могу ли я помочь тебе в этом смысле. Твой брат о некоторых вещах не распространялся. И это – одна из них.

– Правда? Думаешь, у него кто-то мог быть?

– Точно не знаю, Дана, но Джеймс часто ускользал в неизвестном направлении, намекая, что спешит на свидание. Ничего определенного он не говорил, а я не чувствовал себя вправе лезть не в свое дело, считал, что, когда захочет, скажет мне сам. А почему ты спрашиваешь?

– Просто из любопытства. Может, есть кто-то, кто это знает?

Гриффин тронул ее за плечо:

– Дана, твой брат больше всех на свете любил тебя, если не считать, может быть, одной маленькой девочки, что сидит вон там на стуле. Если ты этого не знаешь, то я абсолютно уверен, что не знает и никто другой.

Она кивнула. Гриффин был прав. И тотчас же в голове возник другой вопрос:

– А осложнения? Не упоминал ли Джеймс в последнее время о каких-либо осложнениях?

– Осложнениях?

– Джеймс позвонил мне накануне убийства. Сказал, что у него осложнения, которые он хотел бы обсудить со мной, но не по телефону.

Гриффин покачал головой:

– Не припоминаю. Он очень помог мне с разводом. Боюсь, что я висел на нем и обременял его своими проблемами больше, чем следовало бы, но… Нет, ни разу не слышал от него о каких-то его осложнениях.

Дана еще раз обняла Гриффина:

– Большое тебе спасибо, Брайен. А насчет того, чтоб пообедать, я тебе позвоню.

Когда она повернулась к Гранту, тот приканчивал виски с содовой и вытирал рот салфеткой. Совладелец «Диллона и Блока» исчез. Кивком Грант указал на Гриффина: