Текст книги "Компания чужаков"

Автор книги: Роберт Чарльз Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 36 страниц)

– Прощу прощения, если я слишком много на себя беру, генерал, но ведь вы сами побывали там вчера, верно? – настаивал Шнайдер, водка подтолкнула его к откровенности. – Вы и кто еще? Это бросит тень…

– Я понимаю, что вы нервничаете, майор. Вы оказались на виду… под ударом. – Якубовский пошевелил темными, грозными бровями. – Да, я там был. Вместе с генералом Мильке. Возможно, это вас успокоит. Мы ушли в полночь. Штиллера застрелили пятью часами позднее.

– А девушки?

– Девушки появились в тот самый момент, когда мы уходили. Их привел Хорст Егер.

– Олимпийский чемпион по метанию копья? Ему-то какого черта понадобилось на вилле?

– Говорят, в штанах у него тоже копье не из последних, – подмигнул Якубовский, брови так и заходили. – И ему все равно, в кого это копье вонзить и кто при этом подглядывает.

– Девушек было две. Кто вторая?

– Подружка Егера. Не из наших.

– В котором часу ушли Егер и его подружка?

– Судя по записи на проходной, в четыре часа утра.

– Почему Ольга Шумилова была убита вместе с генералом?

– Потому что засиделась у него, так я полагаю.

– Но почему она оказалась там?

– Вероятно, ей было поручено проследить, чтобы Штиллер не вздумал уехать с виллы, – предположил Якубовский. – И принимая во внимание все обстоятельства, я бы вам посоветовал, майор, воздержаться от дальнейших вопросов. Я уже предупредил вас: дело политическое, разведки это не касается, излишние знания только осложнят вашу жизнь. Еще селедочки?

Они выпили еще и еще по одной, доели закуску. Генерал с изысканной любезностью поднес Шнайдеру его пальто, тем самым обозначив конец недолгой встречи. Подавая Шнайдеру пальто, Якубовский еле слышно шепнул ему в ухо:

– На этом наши с вами встречи прекращаются, как вы сами прекрасно понимаете. Если нарветесь на неприятности, помочь я вам не смогу. И не рекомендую нигде упоминать мое имя.

Полбутылки водки растворились в крови, и только поэтому волосы Шнайдера не встали дыбом при этом многозначительном предупреждении; пот выступил обильно, и волосы прилипли сзади к затылку; гладкий небось стал, как у того же морского котика.

– Позвольте спросить, генерал: насколько сильны в данном деле позиции генерала Риффа?

– Отличные позиции. Недаром ему удалось занять это местечко во главе отдела особых расследований.

– Можно ли считать, что он расположен к кому-то из нас двоих?

– Нет, господин майор, он отнюдь не расположен, – отрезал Якубовский. – Он человек старой школы. Аскет. Знаете, из этих, которые власяницу носят.

Снаружи бушевал ледяной ветер. Шнайдер сделал несколько шагов до машины, и незастегнутое пальто едва не слетело с плеч. Усевшись за руль, Шнайдер попытался сморгнуть слезы с глаз, утихомирить бушевавший в крови алкоголь. Он остановил поток слез, с силой прижав веки. Заодно и мысли сконцентрировались.

Якубовский был достаточно откровенен. Теперь Шнайдер знал, что убийство Штиллера провернул КГБ, что мотивы тут скрывались политические и силы действовали покрупнее даже самого генерала Якубовского, как ни трудно в это поверить. Директива прямиком из Москвы, но какую же цель они преследуют? И Рифф заграбастал столько власти!

Ни проблеска догадки.

Шнайдер завел машину и через пропускные ворота выехал наружу. Дорога была скользкая, опьяневший водитель – неуклюжим, и его мотало по автомобилю, словно он решил прокатиться на американских горках. Он остановился на Кёпеникштрассе, свернул на обочину возле одной из немногих еще уцелевших в городе канав для стока дождевых вод. С трудом сдержал бессильный гнев, заставлявший его скрипеть зубами и лупить кулаками по рулю. Вытащил пачку дойчмарок, хрустящих, пахнущих свежей типографской краской. Новенькие денежки, настоящие денежки. Но куда их девать, когда находишься в таком ненадежном положении, когда тебя в любой момент могут арестовать? Шнайдер взял полученный от русского генерала подарок и законно причитавшуюся ему долю и с размаху бросил всю пачку в сточную канаву. С этим покончено, и даже получить заказанный паспорт будет теперь непросто.

Он поехал домой, поставил машину в подвальном гараже под домом. Вышел, запер машину, дошел до своего подъезда и замер, ослепленный светом направленных прямо в лицо фар. Двое мужчин выступили из темноты у него за спиной, угрожающе заскрипели их ботинки по гравию.

– Майор Курт Шнайдер?

– Да, – выдавил он, облизывая пересохшие губы.

– Было бы желательно, чтобы вы проехали с нами… для небольшого разговора.

Глава 34

Декабрь 1970 – январь 1971 года, Лондон

Андреа сидела за тем самым рабочим столом, за которым ее мать просидела более двадцати лет, выполняя ту же самую работу, которая теперь была поручена дочери. Работа была нетрудная и давала Андреа возможность общаться с каждым агентом, причастным к оперативной работе; все болтали с ней, все старались ее задобрить, чтобы новый бухгалтер не придирался к расходам.

Сначала Андреа пришлось выдержать долгое собеседование с Дикки Роузом (так он теперь назывался) и с застенчивым человеком по имени Роджер Спек, который не задавал вопросов напрямую, только через Дикки. О своих собеседниках Андреа ничего не узнала: ни как называется их должность, ни какую работу они выполняют. Мередит Кардью тоже изъявил желание побеседовать с Андреа, но это было больше похоже на болтовню двух старых друзей о прежних временах, о Лиссабоне и сардинах на берегу. Еще он спрашивал, работает ли по-прежнему ресторан «Тавареш». Только перед уходом Андреа сумела вставить словечко: мол, не ожидала увидеть и его в Компании.

– Во время войны я вроде как втянулся, – пояснил Мередит. – В «Шелл» стало смертельно скучно, так что, когда у меня выдался отпуск, я приехал в Англию и сходил на собеседование. Глупость, конечно, с моей стороны. Нефть обеспечила бы мне и заработок повыше, и пенсию, но тут было еще одно соображение. Дороти досыта накушалась чужих стран, только и мечтала о возвращении в Англию.

– В Лондон?

– Ни боже мой! Мы купили домик в Глостершире. Там она чувствует себя в своей тарелке. Девочки разъехались, гнездо опустело. Все замуж повыходили. Теперь нянчит внуков и собак.

– А у вас есть Компания.

– Скоро уже в отставку. Лучшие денечки позади. Берлин пятидесятых, это было времечко. Выпьем как-нибудь вместе, Анна, тряхнем стариной… Загляни ко мне домой морозным вечерком, составишь старику компанию.

– Я теперь Андреа, Мередит.

– Ах да, конечно. Извини. Да. И – мои соболезнования. Джим сказал мне о Луише и Жулиану. Прискорбно, весьма прискорбно. Ужасное потрясение.

Его интонация и манера о самом страшном сказать напоследок, когда она уже была в дверях, перенесли Андреа на четверть века в прошлое, в тот дом в Каркавелуше. Тогда тоже было – «ужасное потрясение», как выражается Мередит. Что-то шевельнулось в ее груди, пленная птица забилась о стенки ребер, пытаясь освободиться.

К работе она приступила в начале декабря. Уоллис устроил ей предварительную экскурсию по всему зданию, заново представил всех тех, кого Андреа видела на похоронах матери. Пегги Уайт, помощница Одри в отделе финансов. Джон Трэвис из отдела документации. Моди Уэст, библиотекарь, и Деннис Бродбент, архивариус, единственный, у кого нашлась дополнительная информация для Андреа.

– Сейчас вы зарегистрированы как «сине-желтая», пятый разряд. Пятый разряд – средний уровень секретности. Синий цвет означает финансы, а желтый – иностранные дела. Это означает, что вы вправе просматривать досье этих отделов с уровнем секретности от пяти и ниже. Мы все начинали с пятерки.

– А какой разряд наивысший?

– Разряд «десять красный». Он дает право просматривать любые папки, даже в «горячей комнате», но не так-то много у нас десятого разряда. Всего пять во всем заведении, включая «Си», то есть шефа.

– «Горячая комната» – это что?

Он указал на глухо закрытую дверь с прорезью для магнитных карт и кодовым замком:

– Совершенно секретные материалы и текущие операции.

– Какие еще есть цвета, которые я не имею права смотреть?

– Зеленый – внутренняя разведка, эм-пятнадцать, скукота, аж скулы сводит. Белый – личные дела, к ним вас допустят недели через три.

– Как насчет розового? Есть у нас розовый цвет?

– По правде говоря, есть.

– И что же обозначает розовый?

– Секс.

– Эти папки, наверное, тоже в «горячей комнате»?

– Строго под замком.

– У кого ключ от замка?

– У Роджера Спека.

– Надо же, всегда ключевым человеком оказывается тихоня.

– Ты – вылитая матушка, – разулыбался, переходя на «ты», мистер Бродбент. – Аж мурашки по коже.

Пегги Уайт объяснила ей систему финансирования, непрерывно смачивая глоточком воды свои оттопыренные губки, – немало стаканов понадобилось ей, чтобы продраться сквозь международные денежные трансферы, отчеты о расходах, постоянные фонды и экстренные фонды, квартальные финансовые сводки, денежные потоки, бюджет и прочий жаргон, без которого бухгалтер не бухгалтер.

– У нас тут сейчас затишье. Последний большой переполох был во время Пражской весны. Агенты носились взад-вперед, деньги текли рекой. Твоя мама уже вышла к тому времени в отставку. Собственно, из-за Пражской весны и вышла, так переживала. Вообще-то мы все боялись, что Судный день настал, ты понимаешь. Вот-вот красные прорвут железный занавес и на этот раз не остановятся, пока не дойдут до священного острова. Но вскоре все улеглось, а теперь тут даже слишком тихо. Я тоже люблю, когда жизнь кипит, дни так и летят. Сейчас они ползут один за другим, вот и все. Но… но от русских всего можно ждать, в любой момент.

Андреа погрузилась в работу и быстро сблизилась со всеми коллегами, и в особенности с Бродбентом. Он позволял ей без присмотра возиться в архиве, так что она могла пролистывать папки, к которым официально не имела доступа, а заодно подсмотреть, кто имеет доступ к «горячей комнате». Эту дверь открывали только Роуз, Спек и Уоллис. Словоохотливый Бродбент сообщил, что эти избранные пользуются магнитной картой, а кодовый набор из четырех цифр меняется раз в неделю, новый код составляет Роджер Спек.

К середине декабря Андреа успела пролистать большую часть папок в архиве и не нашла ничего интересного. Ни малейших следов Снежного Барса. За десять дней до Рождества американские квартиросъемщики наконец-то освободили коттедж в Клэпэме, и Андреа переехала из мансарды, предоставленной Уоллисом, к себе домой. Она снова встретилась с Громовым, на этот раз на поле для гольфа в Брокуэлл-парке. Громов сообщил ей то, что Андреа и без него знала: необходимо проникнуть в «горячую комнату» и просмотреть текущие дела, только так можно отыскать хоть какое-то упоминание о Снежном Барсе. Если Андреа раздобудет магнитную карту, Громов за ночь успеет сделать дубликат. Заполучив карту, ей останется только узнать набор цифр, открывающих кодовый замок, – тот набор, что менялся раз в неделю. Просто. Куда уж проще для Громова, задрапированного широким пальто, с лицом словно высеченным из камня. Только губы у него и шевелились, он непрерывно посасывал единственную свою капиталистическую утеху – лимонный шербет.

Андреа продолжила наблюдение за сотрудниками, входившими в «горячую комнату», выяснила, где они хранят свои карты. Уоллис и Роуз заходили реже, чем Спек, и свои пропуска хранили в бумажниках. Спек, открывавший эту дверь дважды каждое утро, держал карточку в нагрудном кармане пиджака. С неделю Андреа следила за Спеком и подметила, что в «горячей комнате» он работает только по утрам. Папки, помеченные уровнем секретности «десять красный», не разрешалось выносить из «горячей комнаты». Над ними работали только в этом помещении за дверью с кодовым замком, при необходимости делали выписки. Ксерокопировать эти материалы запрещалось.

Спек был человек весьма опрятный и корректный, педантичный в одежде и манерах, из тех типов, что готовы до бесконечности обсуждать преимущества двубортного или однобортного пиджака. Работая, он непременно снимал пиджак. Всегда надевал его, когда выходил из «горячей комнаты» и шел к себе в кабинет, но, придя, с такой же неизменностью снимал пиджак, прежде чем усесться за работу. Под пиджаком он носил кардиган, а пиджак ни в коем случае не вешал на спинку кресла, нет, для этого имелись плечики прямо за дверью кабинета. Проблема заключалась в том, что к Спеку подступиться было не проще, чем войти в «горячую комнату». Он никогда не вступал в разговор с Андреа, он вообще ни с кем из сотрудников не общался, только с шефами других отделов. Ровно в половине шестого вечера он покидал департамент; ему бы и в голову не пришло задержаться и выпить с «ребятами». Ничего удивительного, что он отсутствовал и на похоронах: этот тип был совсем не во вкусе ее матери.

В отчаянии Андреа уже прикидывала, как бы ей вычислить пятого (не считая шефа и этих троих) владельца карточки, но тут ей на стол лег отчет о расходах с запросом о дополнительном финансировании. Андреа проверила свои досье и выяснила, что агент Клеопатра все еще располагает запасом в 4500 фунтов. В качестве базы Клеопатры был указан Тель-Авив, а Ближний Восток был в ведении Спека.

Андреа потянула время и ровно за две минуты до перерыва на ланч постучалась в кабинет Спека. Начальник стоял у окна, любуясь Трафальгарской площадью. Руки засунул в карманы, кардиган спереди слегка оттопырился. При виде Андреа он вздрогнул и обернулся к столу, как будто у него там был наготове револьвер. Андреа сильно вспотела под шерстяным жакетом, блузка прилипла к пояснице. Она протянула Спеку отчет о расходах и объяснила, что тут к чему. Спек почесал нос, пару раз сморгнул под толстыми стеклами очков. Потянулся к телефону. Андреа предложила оставить ему отчет и вернуться за ним утром. Спек, присевший было за стол, поднялся, вежливо прощаясь с сотрудницей, но, пока Андреа дошла до двери, он уже снова отвернулся к окну. Андреа открыла дверь. Спек, наклонившись над подоконником, возился с растением в горшке. Андреа сунула два пальца в карман его пиджака, выдернула карточку и закрыла за собой дверь – единым плавным движением.

Пегги Уайт при виде ее потного лица спросила, все ли в порядке.

– Казенное отопление, мисс Уайт. Задыхаюсь.

– Ваша мать тоже мучилась, – посочувствовала Пегги.

Наступил перерыв на ланч. Андреа дошла до станции «Чаринг-Кросс» и заняла очередь в фотографическую кабину. Какой-то мужчина пристроился за ней, Андреа вошла в кабину и сунула карточку Спека за доску с образцами фотографий. Подождала, пока автомат выплюнет шесть ее одинаковых изображений. Человек, стоявший за ней в очереди, своих фотографий дожидаться не стал. Через несколько минут, после того как Андреа получила свои изображения, фотографии мужчины выползли из щели засвеченными.

Утром Андреа нашла в своем почтовом ящике две карточки: оригинал и копию. На работу она пришла заранее, опасаясь, что Спек, как только явится, прямиком направится в «горячую комнату». Пришел Спек, Андреа дала ему несколько минут на переодевание и постучалась в кабинет. Он все еще не снял пиджака. Андреа заставила себя замедлить движение, сморгнула, отгоняя тревогу из глаз. Спек снова торчал у окна, чем-то его привлекало морозное, бодрое утро. Бедный Спек, бедный одинокий педант Спек, ему так нужны были эти десять минут в тишине, чтобы оттаять слегка после утренней давки в метро.

– Зайду попозже, – бодро объявила Андреа.

– Нет-нет, говорите, в чем дело?

– Расходы Клеопатры.

– Пора бы сменить эту кличку.

– Совершенно согласна. Поминать имя великой царицы всуе…

– Вот именно. Однажды мы прочтем в отчете о расходах: нильская змейка, одна – три фунта девять шиллингов шесть пенсов, – пошутил Спек и сам засмеялся своей шутке. Бедный Спек, бедный педантичный Спек, где уж ему перейти на десятичную систему счисления.

– Будем надеяться, до этого не дойдет, – подхватила она. – Повесить ваш пиджак на плечики?

– О… спанесибонадовам, – пробормотал он, колеблясь между пятью вариантами ответа.

Она аккуратно сняла с начальника пиджак и повесила его на плечики, успев засунуть карточку на ее законное место.

– Вы правы, – кивнул Спек. – Клеопатре не полагается дополнительное финансирование. Я немедленно пошлю ему ответ. Как вы думаете, что ему – ей – написать, а, мисс Эспиналл?

– Всяческого вам удовольствия от червяка?<sup>[24]24
  В «Антонии и Клеопатре» простолюдин, принесший Клеопатре смертельно ядовитую нильскую змейку, упорно именует змею «червяком» и желает Клеопатре «всяческого удовольствия».


[Закрыть]</sup> – предложила Андреа, догадываясь, уж кто-кто, а Спек цитату из Шекспира оценит.

Смех у него оказался пронзительнее, чем ночной вой гиены.

– Чересчур мрачно, – сказал он. – Но блестяще, блестяще. Надо их там слегка расшевелить, в Тель-Авиве. Им это будет только на пользу.

Из кабинета Андреа вышла на ватных ногах. В кино такие проделки выглядят проще простого, но Андреа извелась, словно вновь таскала шестипенсовики из материнского кошелька, не говоря уж о том, что за нынешние «шестипенсовики» причиталось десять лет в тюрьме строгого режима. Нужно ведь было еще раздобыть четырехзначный код доступа, улучить время, чтобы пробраться в «горячую комнату» и успеть там что-то найти прежде, чем застукают. А сколько там папок, Андреа прекрасно себе представляла. Только в Берлинском отделе их сотни, и сотни, и сотни.

Кардью пригласил Андреа к себе домой на ужин с выпивкой. Он жил в однокомнатной квартире на Квинс-сквер, в Блумсбери. Они пили джин-тоник, Кардью смешивал соус болоньез на маленькой кухне, с пластинки лился «Дон Жуан»…

– По соусу болоньез я, можно сказать, специалист, – вздохнул Мередит. Со спины он выглядел печальным и заброшенным, бессильно обвисли серые брюки на заду. – Все время пытаюсь выдумать что-то новое, но в магазине снова закупаю фарш и банки томатной пасты. Грустно, как подумаешь. Как вкусно мы ели в Лиссабоне!

– По рыбе и я скучаю, – призналась Андреа. – Даже соленой треске была бы рада, вот уж никогда бы не подумала!

– Рыбу здесь продают только в виде котлет и «пальчиков», – проворчал Кардью. – Соленую треску я, знаешь, как ел? Клал сверху копченую ветчину. Пробовала когда-нибудь? Одна из наших девочек ездила на север и вернулась оттуда с таким рецептом.

– Дороти хоть иногда приезжает? Ужин тебе приготовить, в театр вместе сходить?

– Дороти лучше помрет, чем в Лондон поедет. Терпеть не может чертову столицу. Грязно, душно, маньяки всякие. Лично ее вполне устраивает деревня, остальное мои проблемы, вот оно как. Обидно, конечно. Очень уж я тут одинок. Джин-тоник, паста болоньез и опера на пластинке.

Они угостились пастой и салатом, открыли первую бутылку красного, затем вторую. Разговор сам собой сползал к работе.

– Мы думали, стоит избавиться от этих засранцев, Берджесса и Маклина, и пятидесятые наши. Думали, карта поперла, только все это был дешевый фарс, и Джордж Блейк тем временем скармливал КГБ все наши берлинские дела, а Ким сидел в Лондоне и сдавал местных агентов. Одурачили нас, как детишек. Хрущев как-то говорил Кеннеди: обменяемся списками шпионов и убедимся, что в обоих списках одни и те же имена. Так оно и есть. Еще капельку джину, дорогая?

Он щедро подлил в стаканы. На верхней губе Мередита заблестел пот. Здорово он разогнался.

– Зато теперь разработаны меры безопасности, – заговорила Андреа. – Администраторов не допускают к оперативной работе. Заперли нас по кабинетам. Никто не знает, чем занимается сосед.

– Да ведь не в этом проблема. Как всегда, не то дерево облаивают. Через административный отдел никакая информация не просачивалась. Оперативники – вот ведро дырявое. Мы сидим по кабинетам, завязав глаза и заткнув уши, не смея и пальцем шелохнуть, а нас в очередной раз пропускают через сито, как в начале шестидесятых. Я бы мог порассказать тебе… Я чуть ли не единственный, кто в ту пору сохранил статус «десять красный». А сколько голов полетело! Куча народу досрочно вышла на пенсию, двоих-троих арестовали. Выпотрошили Компанию, можно сказать, уже и не дышит почти.

– Что-то я тебя в архиве не видела, – подначила Андреа. – Совсем не пользуешься своим высоким статусом.

– Не люблю копаться в бумагах. Не мой стиль. Никогда не был книжным червем, не то что Спек. Он любит свои папочки с цветными полосочками. Это для него дом родной. Он-то и разработал новую систему, раздал нам чертовы карточки. Каждый понедельник с утра первым делом обходит нас и сообщает кодовый шифр на неделю. Лично я даже запомнить чертовы цифры не могу. Один раз он сказал нам число, а сам забыл перенастроить замок. Никто не мог открыть, Спек вообразил, что произошла утечка информации, доложил по начальству, и на нас снова спустили собак. Правда, потом извинился, слегка пришибленный ходил наш старина Спек. И поделом ему.

Они допили вино. Кардью поставил «Волшебную флейту», налил себе виски, Андреа бренди. Остановившись перед электрическим камином, Мередит принялся дирижировать невидимым оркестром. Каждые полчаса горлышко бутылки с виски целовалось с краем его стакана, и после третьей порции он ссутулился, скорчил мрачную гримасу и прокаркал:

– Колокола! Колокола! – И вновь подлил себе спиртное, стараясь отвлечь гостью от очевидного факта: он был уже сильно пьян.

Андреа допила бренди и поднялась уходить. У двери Кардью задержал ее, прижал ее пальто к себе, как ребенка, захлопал ресницами – опьянение уже не скрыть.

– Не хочешь осчастливить старика? – намекнул он и, не дожидаясь отказа, торопливо ответил самому себе: – Нет-нет-нет, глупо было и спрашивать. Нос к ветру… корму к ветру… как бишь там… Сам не знаю, что говорю. Не обращай внимания. Всегда высоко ценил тебя, Анна. Да… очень ты мне нравилась. Очень, очень нравилась. Очень-очень.

– Пожалуйста, отдай мне пальто, Мередит.

– Ох, прости, прости. Конечно, бери его. Совсем я его удушил.

Он помог ей надеть пальто и, прощаясь, поцеловал ее в щеку – нелепый, целомудренный, но очень слюнявый поцелуй.

– Замчательно, – пробормотал он, тяжело приваливаясь к стене.

В понедельник утром – наступила вторая неделя января – Андреа сидела в кабинете Кардью как раз в тот момент, когда явился Спек с новым шифром от кодового замка. Абсурдное зрелище: взрослый человек что-то шепчет на ухо другому взрослому человеку, для верности сложив лодочкой ладонь. Как только Спек вышел из комнаты, Кардью записал цифры в блокнот.

– Мог бы и не стараться, – проворчал он. – Но, знаешь, как-то раз мне понадобилось заглянуть в «горячую комнату», а число я забыл и попросил Спека напомнить – так засранец отказался. В школе и то так не шпыняли. Ты можешь вообразить себе что-то хуже, чем чертов Чартерхауз,<sup>[25]25
  Чартерхауз – престижная лондонская школа, основанная в 1611 году.


[Закрыть]</sup> Андреа?

Она еще посидела, дружески болтая с Мередитом, а когда поднялась, без труда прочла вверх ногами все четыре цифры. Теперь в любой день этой недели она сможет открыть дверь. Если только сумеет проскочить мимо Бродбента.

Бродбент работал с девяти до полшестого с часовым перерывом на ланч. Обычно он выгонял всех из архива и запирал помещение на то время, пока подкреплялся сандвичем и пинтой пива в «Карете с лошадью» в Сохо. Андреа попросила оставить ее поработать в архиве. Пусть запрет ее внутри и спокойно идет на ланч.

– Дайте поработать ближайшие несколько дней, пока я разберусь. Нужно же мне понять предысторию, мистер Би, – подластилась она. – Пегги Уайт не успевает вводить меня в курс дела.

– Удивительно, что она хоть что-то смогла вам рассказать, – потирая руки, усмехнулся архивариус. – Ведь на самом-то деле она вовсе не воду пьет.

И он охотно запер любознательного новичка в архиве. Минут пять Андреа смирно сидела, читая свои папки, затем вскочила и побежала к двери в «горячую комнату», сунула в щель карточку, нажала в нужной последовательности на кнопки, и замок щелкнул, открываясь. Андреа благоразумно сняла туфли и оставила их лежать на столе. С самого начала операции она перешла на мыло без отдушки, а в эти выходные не стала даже мыть волосы, чтобы избавиться от какого-либо женского аромата. Не теряя времени, Андреа направилась к полкам, посвященным Берлину и советскому сектору Германии, и прошлась пальцем по корешкам папок. На каждой значилось имя действующего агента. Имени «Снежный Барс» не было, но ей попалась папка, озаглавленная «Клеопатра», и Андреа открыла ее лишь потому, что это имя недавно привело ее в кабинет Спека и странным показалось, что агент из Тель-Авива попал в берлинскую часть архива.

Из досье выяснилось, что Клеопатра трудится вовсе не на Ближнем Востоке, а в политическом отделе британской разведки в Берлине, вербуя офицеров КГБ и платя им за информацию. Андреа запомнила имена завербованных, все сплошь русские, только один немец. На задней обложке папки открывался карманчик, там хранились отчеты о суммах, выплаченных каждому осведомителю. Очень даже немаленькие деньги. Андреа сверила даты, затем вернулась к началу папки. Клеопатра приступила к работе первого августа семидесятого. Андреа поставила папку на место, оглядела комнату и отыскала лондонский стеллаж. Специальной полки для администраторов не было, были только папки с кодовыми кличками. И тут вдруг щелкнул замок, звук был точно такой же, как в тот момент, когда Андреа открыла дверь в «горячую комнату», но донесся он с другого конца помещения. Этот тихий щелчок поразил Андреа как громом.

Она схватила туфли, оставленные на столе. Этот звук исходил справа, по ту сторону стеллажа. Еще один щелчок – дверь захлопнулась. Линолеум слегка заглушал шаги. Андреа спряталась в тени деревянного стеллажа. Мимо прошествовал Спек с картонной папкой под мышкой. В «горячей комнате» есть вторая дверь. Как она об этом не подумала? Должны же главы департаментов иметь доступ к документам вечерами, в выходные, когда Бродбента нет на работе. Андреа отступала все дальше, прячась за стеллажи. Глянула на часы: остается еще двадцать минут до возвращения Бродбента. Если до тех пор она не растает, не растечется потной лужицей на полу.

Спек бросил папку на стол и направился к запертой решетке за полками берлинской советской зоны. Он вытащил из кармана связку ключей – ключи соединялись цепочкой с поясом его брюк – и отпер замок, открыл решетку. Его пальцы быстро пробежались по полке, выхватили одну папку. Он вернулся к столу посреди комнаты и положил папку на стол. Снял пиджак, повесил его на плечики за дверью, уселся и раскрыл папку. Принялся внимательно просматривать листы, пока не добрался до плотного конверта. Сунул руку в конверт и вытащил пачку фотографий. Тихий стон сорвался с его губ, Спек внезапно уставился слепыми бельмами прямо на Андреа – Андреа превратилась в невидимку, только позвоночный столб торчал. Спек веером разложил фотографии на столе, склонился над ними. На переднем плане – обнаженная женщина стоит на четвереньках, спереди ее обхаживает один мужик, сзади второй. Бродбент, шутя, сказал чистую правду: отдел сексуальной разведки – личные угодья Спека. За спиной шефа дрожала стрелка стенных часов, тонкой иглой пронзала минуты. Спек удовлетворенно откинулся к спинке стула, потом вновь подался вперед, вбирая не замеченные с первого раза детали.

Пять минут до двух. Андреа чувствовала, как меняется ее лицо, физиология, все функции организма. Замерший в глотке вопль расползался по всему телу, она уже не могла проглотить слюну, не могла думать, мозг в параличе, все его винтики и колесики перепутались, как детали потерпевшего аварию механизма. Двести тридцать раз дернулась секундная стрелка, прежде чем Андреа в очередной раз втянула в легкие воздух.

Внезапно Спек глянул на часы, вздохнул, собрал со стола фотографии, захлопнул папку и сунул ее на секретную полку за решеткой. Снова запер решетку и с такой скоростью устремился к двери, что Андреа едва успела вовремя отступить за стеллаж.

Она услышала, как щелкнул замок, захлопнулась за Спеком вторая дверь. Досчитала до пятнадцати, заставила себя выждать, а затем сунула карточку в дверь, отделявшую «горячую комнату» от архива, набрала заветные цифры. Нет щелчка. Замок не открывался. Она снова набрала цифры – опять никакой реакции. Число было верное, это Андреа точно знала. Она никогда не путала числа, а уж это и вовсе не могла забыть. Знаменитое число 1729. Ни один математик не ошибется. Самое маленькое число, раскладывающееся на сумму двух кубов двумя разными способами. Паника сдавила мозг, яркий белый свет полыхнул перед глазами, белый, белый, белый.

Андреа сделала два глубоких вздоха. Снова заставила себя замедлить каждое движение. Попробовала набрать цифры в обратном порядке, твердя про себя: Холловэй, Холловэй, крупнейшая женская тюрьма, теперь она узнает о ней не понаслышке. Замок щелкнул. В наружной двери уже проворачивался с грохотом ключ Бродбента. Андреа успела добежать до стола, бросила туфли на пол и рухнула на стул с такой стремительностью, что едва не перекувырнулась.

– Все сидишь? – приветствовал ее Бродбент.

Андреа постучала карандашом по зубам. Изобразила удивление, как будто архивариус застал ее врасплох.

– Что?

– Все сидишь тут?

– Честно говоря, мистер Би, я отлучалась ненадолго.

– Неужто?

– Смоталась на ланч в Лиссабон. Лобстер на гриле, белое вино, ресторанчик на террасе под открытым небом.

– Ну, это не по моей части, – угрюмо ответствовал он.

Желудок наконец-то отлепился от сердца и легких и ухнул вниз.

Вечером она встретилась с Громовым на явочной квартире чуть в стороне от Лордшип-Лейн в Пекэме, а может быть, в Восточном Далвиче. Седой, плешивый дворецкий впустил ее в коттедж на Пеллэт-роуд с уютным садиком, живой изгородью, несколькими трудягами-гномами на газоне. Широкие резиновые подошвы дворецкого шлепали перед Андреа до гостиной, где у кафельного камина уютно устроился Громов. Часы на каминной решетке, фарфоровая женская фигурка в шляпе и с букетом цветов, на стене гравюра «Природа» – две нежные девчушки щека к щеке, – и на их фоне призрачно проступает серое застывшее лицо русского.

– В этой части Лондона я никогда не бывала, – с порога заявила Андреа. – То парк Брокуэлл, а то Лордшип-Лейн. Я-то думала, мы будем встречаться в Хэмстед-Хите.

– Сейчас там холодно, а летом по кустам полно слуг государства с их мальчишками.

– Вот уж не знала.

– Многие из этих мальчишек работают на нас, – без улыбки уточнил генерал.

– Вы запустили щупальца повсюду.

– Почти.

Она сообщила, что среди папок с делами оперативных агентов досье Снежного Барса отсутствует, и Громов равнодушно кивнул, как будто это заведомо было известно. Андреа добавила, что заглянуть внутрь имеющихся папок не успела из-за внезапного появления Спека, и ясно дала понять, что во второй раз так рисковать не станет.

Громов поморгал и кивнул, не слишком-то расстроенный ее ультиматумом. Это равнодушное молчание уязвило шпионку, и она пустилась пересказывать содержимое папки «Клеопатра», вот тут-то генерал навострил уши. Его явно порадовало, что его агент умеет выходить за тесные рамки инструкции. Андреа отметила странное размещение папки, а затем перешла к информации, полученной от Кардью: атмосфера взаимного недоверия в Компании, отчуждение между администраторами и оперативными работниками. Под конец Андреа «раскрыла» папку Клеопатры и подробно изложила Громову ее содержание. Кажется, удивить русского ей все-таки не удалось.