Текст книги "Компания чужаков"

Автор книги: Роберт Чарльз Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 36 страниц)

Глава 38

18 января 1971 года, Восточный Берлин

Шнайдер явился в контору спозаранку. Ему не хотелось проводить утро с домашними. Он позвонил старому приятелю и поинтересовался, куда в свое время перевели Риффа из отдела дезинформации. Выяснилось, что после этого Рифф три года служил в отделе национальной безопасности, охранял Стену и пекся о нерушимости железного занавеса под личным руководством товарища Эриха Хонеккера.

Быстро пролистав почту, Шнайдер нашел ту самую информацию, которую ожидал увидеть. Ее лицо поплыло у него перед глазами. Скверная фотография, но ее хватило, чтобы участился пульс. Шнайдер пролистал отчет службы наружного наблюдения. Все нормально, русские покрывают ее: о поездке на такси от парка Эрнста Тельмана и обратно умышленно сообщают ложь, якобы она тут же вернулась в отель.

В девять утра Шнайдер позвонил Якубовскому, тот поворчал, но согласился встретиться в коридоре двумя этажами выше. Шнайдер поднимался бегом, чтобы предстать перед генералом запыхавшимся, как будто за ним гнались. Перестарался: едва завидев его, Якубовский развернулся и чуть было не удрал в свой кабинет. Шнайдер выровнял дыхание, уже спокойнее подошел к генералу.

– Я же сказал: ничем не могу помочь! – раздраженно приветствовал его русский.

– Это все Рифф.

– И я сказал вам: Рифф не из наших друзей. Можете делать с ним что хотите.

– Но он гонится за мной по пятам. Ему все известно о Штиллере, что тот работал на Запад… Он и ваше имя упоминал.

– И что вы ему ответили?

– Я отрицал ваше участие в деле, – заявил Шнайдер. – Но беда не в этом. Если б все сводилось к этому, я бы сам разобрался… мы могли бы прийти к компромиссу. Но ему всего мало. Он жаждет крови. Он утверждает, будто я – двойной агент по кличке Снежный Барс. Я проверил в архиве все досье и не обнаружил там никаких упоминаний Снежного Барса. Вы обязаны мне помочь. Одно дело взятки – на худой конец тюрьма или исправительный лагерь. Но предательство… Предателей казнят.

Якубовский замер на месте при первом же упоминании Снежного Барса и теперь внимательно смотрел на Шнайдера – не глазами, а, по своему обыкновению, бровями.

– Что Рифф говорил о Снежном Барсе?

– С КГБ у него свои счеты.

– Что именно он сказал, майор?

– Говорит, КГБ никогда не делится информацией. Прокручивают свои операции и даже не…

– Майор Шнайдер! – размеренно заговорил Якубовский, придерживая собеседника за плечо. – Повторите дословно, что Рифф говорил о Снежном Барсе.

– Он говорил… он расспрашивал меня о Снежном Барсе, а когда я сказал, что ничего о таком не знаю, заявил, что он-де так и думал, потому что… Вот что он сказал, дословно: «Потому что вы и есть Снежный Барс, я в этом уверен».

– Успокойтесь, майор, – приказал Якубовский. – Бояться вам нечего. Вы не Снежный Барс. Снежный Барс – это операция КГБ, которая завершится в ближайшие двадцать четыре часа. Об этом вы ни с кем не должны говорить, и уж никак не с Риффом. Когда операция завершится, я лично поговорю с Риффом.

На том они расстались, русский ободряюще похлопал немца по плечу своей мягкой, жирной ладонью. Шнайдер прямиком отправился в туалет, прижался потной щекой к холодной стене, закурил сигарету. Однако не слишком-то это его успокоило.

Вернувшись в кабинет, он вызвал по телефону одну из подчинявшихся ему патрульных машин и распорядился доставить к нему Андреа Эспиналл, гражданку Великобритании, математика, временно проживающую в отеле «Нойе» и посещающую лекции Гюнтера Шпигеля в Университете Гумбольдта. Во время обеденного перерыва ему доложили, что женщина доставлена и ожидает в комнате для допросов номер четыре.

На ходу Шнайдер ощупал себя, проверяя, не забыл ли паспорт и деньги. Проверил также кассету в магнитофоне, подключенном в комнате для допросов номер четыре, и вошел. Андреа сидела спиной к нему, докуривала сигарету.

– Я – майор Шнайдер, – представился он. – Вам предложили кофе?

– Нет, – сердито ответила она.

– Прошу прощения. В наши задачи отнюдь не входит запугивание. Рутинная проверка. Наши противники вынудили нас возвести защитный антифашистский барьер…

– Вы имеете в виду Стену, майор?

– Именно этой цели служит Стена, мисс Эспиналл.

– Господи боже… да вам мозги добела промыли, майор Шнайдер!

– Знаете, если я захочу… Если вы позволите себе грубить, разговор выйдет не такой уж приятный, мисс Эспиналл.

Пауза.

– Прошу прощения… Так вы говорили… вы собирались прочитать мне краткую лекцию о врагах государства, майор.

– Да. Мы возвели Стену, чтобы защитить своих граждан, но противник не оставляет попыток проникнуть за этот барьер. Подсылают людей шпионить за нами. В том числе таким шпионом вполне может оказаться аспирантка с кембриджской кафедры математики. Я работаю в отделе иностранцев, и моя обязанность состоит в том, чтобы отсеять таких подложных туристов и оставить настоящих. О вас я получил два противоречивых сообщения, вот почему пришлось пригласить вас для беседы.

– Я приехала в Восточный Берлин всего на несколько дней. Эта беседа отнимает у меня время, майор. Буду весьма благодарна, если вы поторопитесь.

– Разумеется. Вы прибыли в Берлин вчера, поселились и обедали в отеле «Нойе», навестили доктора Шпигеля, выпили кофе в столовой, посетили лекцию, вернулись в отель, а затем поужинали у доктора Шпигеля, в квартире возле парка Эрнста Тельмана.

– Господи боже, – повторила она. – Наверное, такая бдительность органов действует на граждан успокаивающе? Лично на меня – нисколько.

– Дальше в отчетах расхождение. Мои люди докладывают, что вы взяли такси и поехали обратно в отель «Нойе».

– Именно так.

– Вы сели в такси в двадцать один пятьдесят пять.

– Вероятно.

– Портье отеля «Нойе» сообщает, что вы вернулись в двадцать три десять. Таким образом, от парка Эрнста Тельмана до Инвалиденштрассе вы добирались час с четвертью. Нужно разобраться, где вы провели этот лишний час.

Снова пауза, на этот раз довольно продолжительная.

– Фантастическая страна!

– Фантастическая?

– Вы что, только и делаете, что следите друг за другом? Подсиживаете, выжидаете, пока человек допустит какой-нибудь промах, и вы сможете донести? Так спросите водителя такси. Он немного повозил меня по Берлину. Мимо парка Фридрихcхайн, статуи Ленина, потом мимо Народного театра, мимо той знаменитой водонапорной башни, где нацисты в тридцатые годы расстреливали коммунистов. Весьма поучительная экскурсия, и на нее понадобилось какое-то время.

– Целый час, мисс Эспиналл?

– Вы сказали, что ваши отчеты расходятся. Когда я вернулась в отель по данным ваших людей?

– В двадцать два пятнадцать.

– Так кому же вы доверяете?

– В данном случае – служащим отеля «Нойе», – заявил Шнайдер. – И вы не вернетесь в университет, пока эта проблема не будет разрешена к полному моему удовлетворению.

– В Англии меня предупреждали, что Штази – то же гестапо. И знаете что, майор? Это не так. Вы гораздо хуже.

– У меня полно свободного времени, мисс Эспиналл. Весь день до вечера. Вся неделя. Месяц. Мы, по эту сторону Стены, никуда не спешим.

Они молча курили, глядя друг на друга и не скрывая улыбок. Текли минуты. Восемь минут. Девять. Десять.

– Просто смешно, – не выдержала она.

Шнайдер поднялся, неспешно прошел по комнате. Вернулся к допрашиваемой, низко наклонился над ней и опустил паспорт и деньги в подставленную, заранее открытую сумочку.

– Вы должны откровенно рассказать, чем вы занимались в этот час. Если вы не занимались шпионажем, не фотографировали охраняемые объекты и не пытались вступить в контакт с людьми, не уполномоченными общаться с иностранцами, то вы спокойно вернетесь в свой отель. Если вы откажетесь отвечать, я распоряжусь отвести вас в камеру, и тогда…

– Я должна поговорить с генералом Якубовским, – перебила она.

Снова молчание. Шнайдер, размеренно моргая, переваривал полученную информацию. Андреа плавно повернула голову к нему, их лица, их губы едва не соприкоснулись.

– Вы меня слышите, майор?

– Да, разумеется, – подтвердил он. – Хотелось бы знать почему… То есть вы знакомы с генералом Якубовским?

– Я подчиняюсь непосредственно ему… и мистеру Громову в Лондоне.

Шнайдер распрямился, вернулся на свое место, сердце часто забилось, хотя он знал, как пойдет этот разговор.

– В какой операции вы участвуете?

– Операция «Снежный Барс», и больше я ничего не намерена вам сообщать, пока вы не известите генерала Якубовского.

Шнайдер встал с места, резко оттолкнув стул, подал даме руку.

– Прошу прощения, – извинился он. – Нас не проинформировали о вашей операции. Надеюсь, я не причинил вам лишних неудобств.

– Причинили, майор, – отрезала она. – Может быть, вы позвоните, наконец, генералу Якубовскому?

– В этом нет необходимости, мисс Эспиналл. Я буду вам крайне признателен, если вы при встрече с генералом не станете упоминать об этом незначительном инциденте.

Она поднялась, взяла свою сумочку и сделала вид, будто не замечает гостеприимно протянутой руки.

– Я еще подумаю.

– Разрешите отвезти вас в университет. Или в отель?

– Слушать противно, майор! – фыркнула она, выходя впереди него из комнаты для допросов.

Шнайдер вызвал машину и, пока они ждали, заменил кассету в магнитофоне. Затем он отвез мисс Эспиналл в университет и вернулся к себе в кабинет. Позвонил генералу Риффу. Генерал, сказали ему, вышел и вернется не ранее четырех часов.

Секретарша генерала Риффа вынудила Шнайдера прождать полчаса с кассетой и папкой под мышкой, прежде чем доложила о его приходе. Генерал заставил майора подождать еще пятнадцать минут, прежде чем распорядился впустить его. Шнайдер выложил на стол перед генералом папку с отчетами о перемещениях Андреа и предложил прослушать кассету. Он вставил кассету в магнитофон и сел на стул, внимательно наблюдая за Риффом. Генерал то пришлепывал ладонью по подлокотнику кресла, то барабанил пальцами, рутинный допрос наскучил ему, но тут прозвучало имя Якубовского. Рифф насторожил уши и слушал внимательно до самого конца.

– Почему вы не позвонили генералу Якубовскому?

– Я говорил с ним ранее.

– О чем?

– Я просил генерала о помощи. Сказал ему, что вы считаете меня двойным агентом, каким-то Снежным Барсом. Умолял заступиться за меня. Генерал спросил меня, что вам известно о Снежном Барсе. На этот вопрос я никак не мог ответить. Тогда он положил мне руку на плечо и посоветовал ни о чем не волноваться. Дескать, он знает, что я – не Снежный Барс, «Снежный Барс» – это операция КГБ, которая должна завершиться в ближайшие двадцать четыре часа. Он запретил мне беседовать об этом с кем бы то ни было, с вами в первую очередь.

– Вот как?

– Я проверил данные по мисс Эспиналл, у нее билет в Лондон на завтра, рейс в одиннадцать ноль ноль, – продолжал Шнайдер. – Я лично отвез ее в университет и пытался извиниться перед ней, чтобы она не сообщила о нашей беседе генералу Якубовскому. В итоге она обещала, что этот инцидент останется между нами.

– Снежный Барс – отнюдь не операция КГБ, – ощетинился Рифф. – Это кодовое имя двойного агента, и мы имеем на этого агента никак не меньше прав, чем люди из КГБ. Больше прав – потому что он где-то здесь, в этом здании, выдает Западу имена наших резидентов, помогает перебежчикам…

– Я поставлю прослушку на ее телефон и обеспечу постоянное наблюдение за отелем «Нойе».

– Слушать ее телефонные разговоры будете только вы, вы лично, майор! И все отчеты службы наружного наблюдения будут поступать прямо к вам. Больше никто в этом здании не получит доступа к этой информации, – распорядился генерал, заглядывая в папку с отчетами. – Это ее фотография? А с ее прошлым вы разобрались?

– Да, генерал, ничего особенного. Последние два года она занимается теоретической математикой в Кембридже, до того изучала математику в Лиссабонском университете. Я также запросил информацию по Громову, которого она упоминала на допросе. Громов числится сотрудником советского посольства в Лондоне, однако он также имеет чин генерала КГБ.

В 7.30 вечера Андреа вернулась из Университета Гумбольдта в отель «Нойе». Устало опустилась на кровать, сжимая голову руками, гипнотизируя взглядом телефон. В кишках свербело, челюсть сводил непроизвольный приступ зевоты. Андреа схватила трубку и набрала номер Якубовского.

– Снежный Барс снова вышел на связь, – сообщила она.

– Где и как?

– Мне сунули записку в университетской столовой.

– Он просит о встрече?

– Да, конечно. Ему требуется моя помощь.

– Где назначена встреча?

– Я же вам говорила… Вы не должны никого посылать туда. Снежный Барс – весьма осторожное животное.

– Разумеется, но отчитываться-то я должен.

– Встреча состоится в казармах, на третьем этаже над аркой. В двадцать два ноль ноль.

В семь часов тридцать восемь минут Шнайдер передал запись этого телефонного разговора генералу Риффу.

– Что это значит, по-вашему? – спросил генерал. – Почему она говорит: «Вы не должны никого посылать туда».

– Полагаю, она сама собирается покончить со Снежным Барсом, генерал.

– Нет.

– Нет?

– Этого я не допущу. Снежного Барса необходимо допросить. Нужно выяснить, кого из наших агентов он успел выдать, кого из предателей планировал переправить на Запад. Если она его пристрелит, мы лишимся ценной информации. А ведь мы могли бы сами стать «Снежным Барсом»… Великолепная возможность заняться дезинформацией. Нет, я не допущу, чтобы его убили.

– Вам известно место, где назначена встреча?

– Приблизительно.

– Но вы понимаете, почему она берет Снежного Барса на себя? – настаивал Шнайдер. – Это единственный способ застать его врасплох.

– Ладно, идите, я должен подумать. Я сообщу вам, как надо действовать.

– Чтобы полностью окружить казармы, понадобится сотня агентов. Боюсь, если вы направите туда сто человек, Снежный Барс не явится на встречу.

– Благодарю за совет, майор. Вы незаменимый человек.

– Позвольте добавить еще одно, генерал Рифф? Если вы вмешаетесь в ход операции, это может испортить наши отношения с КГБ.

– Знаете что, майор?

– Что, генерал?

– Насрать мне на КГБ.

В девять вечера Андреа проверила свое оружие. Полная обойма, как и в прошлый раз, как и в те пятьдесят раз, что она теребила пистолет за этот долгий день. Выйдя из отеля, она сразу же села в поджидавшее ее такси и распорядилась ехать до еврейского кладбища поблизости от Кольвицплац. Расплатилась с водителем и спряталась в темном уголке, выждала, оглядываясь по сторонам. Никого. Якубовский, похоже, сдержал свое слово, а Шнайдер, в свою очередь, позаботился о том, чтобы никто не проследил ее от гостиницы. Андреа неторопливо пошла в обратном направлении.

Ее дыхание выходило облачком пара и медленно рассеивалось в тихой морозной ночи. Единственный звук – чоканье ее каблучков по серебристым камням мостовой. Вскоре она свернула налево и направилась к входу в казармы. Постояла, прислонившись к стене, втягивая ноздрями ледяной воздух. Может быть, удастся привести мысли в порядок. Хоть бы этот день уже миновал, хоть бы уже наступило завтра и все было позади. Карл велел ей не задумываться, велел действовать, не останавливаясь, не давая себе ни малейшей паузы, в которую просочатся мысли. Когда она возразила, что не умеет отгонять мысли, он напомнил ей: все остальные будут действовать быстро и беспощадно.

– Заранее определи, что тебе дороже всего, – сказал он. – За что ты готова биться с такой же беспощадностью.

Бог весть откуда из памяти всплыл образ, картина, которую она никогда не видела воочию: Джуди Лаверн, запертая в горящей клетке автомобиля, летит вниз, в ущелье. Лазард – тот был беспощаден. Да, Бичем Лазард. И другая картина – эту уж она видела собственными глазами: пуля разрывает горло американца, грохот ружья, кровь. Единственный раз она видела убийство вблизи, так близко, как теперь увидит смерть этого человека. Человека, с которым она не знакома. Которому суждено спасти их обоих, ее и Снежного Барса. Барс научил ее, как узнать этого человека, как сообразить, что этот человек уже пришел и что он и есть тот, кто ей нужен. Он также в подробностях описал ей то ужасное дело, которое ей предстояло сделать: как его сделать, как убедиться, что дело сделано, как придать всему правдоподобный вид. Еще ни один поступок в жизни не требовал от нее таких усилий. Он называл это «актом», как в драме. Акт. Сыграй свой акт. Это роль, это будет «она», а не ты.

Она прошла через первый двор, затем из заднего двора под арку и в следующий двор. Сократила путь, двинувшись наискось в левый угол. Достала купленный заранее фонарь и поднялась по лестнице на третий этаж, невольно замедляя шаги. Выключила фонарь. Подождала. Промерзший воздух пах влажной штукатуркой, гниющим деревом. Рука нащупала в правом кармане оружие. Андреа заставила себя идти дальше по коридору, пока не оказалась внутри арки. Глянула на часы. Пошла первая минута одиннадцатого. Посветила фонарем в комнату, увидела два цементных блока по обе стороны стола. Присела на один из блоков, сунула руку под стол и нашарила шерстяную лыжную маску, сунула ее в тот карман, где уже лежали деньги и паспорт. Стала ждать, мечтая о сигарете, но понимая, что лучше не дымить. Шесть минут одиннадцатого. Она снова выключила фонарь, скинула с ног туфли.

Выскользнула за дверь, свернула по коридору налево, одной рукой вела вдоль стены, другой уже держала наготове пистолет, прижимая его к талии. Дошла до первой двери, заглянула в темноту комнаты, втянула в себя воздух, перешла к следующей двери. Пусто. Но уже на подходе к третьей двери она издали почуяла запах лосьона для волос, остановилась в проходе и щелкнула фонарем. Рифф стоял в углу, пистолет свободно свисал в опущенной руке, зрачки сузились, когда прямо в них ударил луч света. Андреа выстрелила, поспешно, один раз за другим. Три удара в его толстое, на подкладке, пальто. Пистолет Риффа упал на пол. Андреа подбежала к генералу в тот самый момент, когда он начал падать лицом вниз, ударила его плечом в плечо, заставив откинуться вбок, к стене. Выхватив из кармана лыжную маску, она принялась натягивать ее на мертвую голову, не позволяя себе ни на миг задуматься, просто сделала все, как надо, а потом, чтоб было наверняка и чтобы все выглядело как надо, посветила фонарем и выстрелила в четвертый раз, пуля разорвала маску и лицо под ней. Тяжелая голова запрокинулась назад, тело, кое-как приткнувшееся к стене, утратило ненадежное равновесие, скользнуло вперед и рухнуло-таки на пол лицом вниз. Андреа подобрала пистолет генерала и сунула ему в карман, в другой карман запихала паспорт и деньги. Выбежала из комнаты, пронеслась по коридору обратно в комнату над аркой. Надела туфли, присела на цементный блок, уронила голову на стол, и густая струя рвоты полилась между ее широко расставленных ног.

Шаги прозвучали внизу во дворе, быстрый топот ног вверх по ступенькам. За ними – другие шаги, помедленнее. Замелькали, отражаясь от стен, лучи фонаря. Двое вооруженных мужчин, одетых как десантники, появились на пороге. Один остался стоять, карауля Андреа, другой двинулся вперед. Те, другие, более медленные шаги, все еще с трудом одолевали ступеньки, потом так же грузно сотрясли половицы коридора. Послышалась русская речь. Якубовский заглянул в комнату, увидел Андреа и двинулся дальше, нагоняя ушедшего вперед солдата.

Раздался приказ. Солдат сделал, что ему было сказано. Краткая пауза – растерянность, удивление. Еще один приказ лающим голосом. Якубовский попятился в коридор, вернулся в комнату, где ждала Андреа, подкинутый Риффу паспорт был зажат в его руке. Он еще что-то пробормотал, и солдаты с усилием подняли, потащили тяжелое тело. Генерал с трудом разжал пальцы Андреа, все еще не выпускавшие пистолет, спрятал оружие к себе в карман, туда же убрал паспорт. Он взял фонарь, галантно подставил женщине локоток и повел ее прочь из проклятого здания.

– Это печально, – сказал он, – всегда печально обнаружить, что один из наиболее уважаемых коллег оказался шарлатаном.

Утром генерал Якубовский поручил майору Курту Шнайдеру из иностранного отдела проводить Андреа в аэропорт – уж таким-то жестом вежливости служба безопасности была обязана ценному агенту Советского Союза. Майор заехал за ней в гостиницу, и они поехали на юг. Первые несколько минут оба молчали. Андреа сидела на заднем сиденье, бессильно созерцая серый городской ландшафт.

– Теперь ты винишь себя за то, что мне пришлось сделать? – спросила она наконец.

– Я все думаю: неужели не было другого выхода?

– Не забудь, я стратег, и я знаю: другого выхода не было. Оставался один только неизвестный фактор в уравнении: придет ли туда генерал. Он пришел, и я сделала, как ты сказал. В этом есть своя ирония, как подумаешь.

– Ирония?

– Мой любимый учитель музыки был убит бомбой у себя дома во время блицкрига, еще в тысяча девятьсот сороковом. Мне было шестнадцать лет, и я поклялась поквитаться, убить немца. И вот настало время расплаты… а я не чувствовала ни малейшей ненависти, только страх и уверенность, что это надо сделать. Я сделала это, но удовлетворения не чувствую.

– Но ты чувствовала уверенность?

– Я заразилась его беспощадностью: ты говорил мне, что Рифф неумолим.

– Начать с того, что тебя подставили. Тебя вообще не следовало посылать сюда.

– Теперь ты будешь винить во всем Джима Уоллиса?

– Обязательно.

– По-моему, если кто меня и подставил, то я сама. Я согласилась работать на Громова, когда он встретился со мной в Лондоне. Я устроила так, чтобы вернуться в Компанию. Джим Уоллис попросту делает свое дело, – заступилась она. – Даже странно, что ему хватило решимости… Мне он казался человеком мягким, добродушным.

Снежный Барс достал из кармана плотный конверт, передал его Андреа, протянув руку между сиденьями.

– Вот твоя гарантия безопасности, – сказал он.

– Что это?

– Не открывай. Не открывай и не заглядывай внутрь. Просто передай конверт Джиму и скажи ему, что негативы находятся в сейфе в Восточном Берлине.

– Все-таки что это?

– Еще одна грустная картинка, побочный продукт неустанной разведочной деятельности всех сторон, – проворчал Шнайдер. – Если уж ты так хочешь знать, на этой фотографии Джима Уоллиса имеют в зад в общественном туалете Фулэма.

– Не может быть! – изумилась она. – Джим уже второй раз женат.

– Может быть, потому-то и распался первый брак, – возразил Шнайдер. – Но это клей, наилучшим образом скрепляющий наши отношения, – клей стыда.

– Даже с этой «гарантией» нелегко мне будет оправдаться, ведь Варламова-то я упустила.

– Варламов. – Казалось, Шнайдер обращается к самому себе. – С Варламовым что-то было неладно с самого начала.

– Задним умом крепок?

– Может и так, но с самого начала, когда мне поручили подготовить побег, мне строго-настрого запретили вступать в контакт с Варламовым. Я все еще жду сигнала, а сегодня Варламов уезжает.

– Якубовский грозился доставить его в Россию в цепях.

– Не думаю, что Варламов собирался бежать. Джим Уоллис использовал его как отвлекающий маневр, чтобы КГБ смотрел не в ту сторону. Они считали Варламова главной целью операции, а на самом деле… Что ж, сработало. Мое прикрытие не нарушено, ты по-прежнему на хорошем счету у русских, а Варламов, верный слуга Советов, скомпрометирован.

Они проехали под железной дорогой, ведущей из Шёнвальде в Обершпрее. Транспортный поток поредел. Шнайдер снова просунул руку между сиденьями, и Андреа сжала ее, поглаживая выступающие костяшки большим пальцем.

– Ты рассказывал мне о диссидентах, которых ты переправляешь в воскресенье ночью, – напомнила она.

Их пальцы переплелись.

– Я подумывал сбежать вместе с ними, – признался он, и Андреа, встревожившись, сильнее сжала его руку. – Я мог бы выехать на середину моста, как полагалась по условиям обмена, и двинуться дальше, до самого конца. Это… это было возможно… теоретически.

– Но ты этого не сделаешь.

Их взгляды встретились в зеркальце заднего вида.

– Елена и девочки, – вздохнул он. – Их замордуют, если я…

Андреа отвернулась, уставилась неподвижным взглядом на мелькавшую под колесами дорожную разметку.

В Грюнау Шнайдер осторожно вынул руку из ее пальцев, они свернули с Адлер-гештель, развернулись под улицей и направились по автобану на юго-запад в сторону Шёнефельда. Прошли проверку на полицейском посту, покидая Большой Берлин, а оттуда оставалось всего несколько минут езды до аэропорта.

– И на этом все? – спросила она. – Для нас – все? Может быть, однажды мы окажемся по одну сторону?

– Будем вспоминать это ближайшую четверть века, – ответил он, снова касаясь ее руки. – И мы всегда по одну сторону… на нашей стороне, а все остальные могут идти к черту.

– Двадцать пять лет, – отсчитала она. – Наступит девяносто шестой. Мне будет семьдесят два. К тому времени меня выпустят из тюрьмы.

– Тебя не посадят в тюрьму, – успокоил он. – И не забывай: нынче у нас разрядка. Будем уповать на разрядку. В Лондоне полагают, что с Ульбрихтом покончено. Якубовский упомянул о хороших перспективах Риффа. Рифф работал с Эрихом Хонеккером. Делаем вывод: Хонеккер – очередной ставленник Москвы.

– Что он за человек?

– Суховат, но не такой заносчивый, как Ульбрихт, не переполнен собственной значимостью и ненавистью к Вилли Брандту, в отличие от Ульбрихта. Для разрядки это какой-никакой шанс.

– Или шанс для русских снова все прибрать к рукам, – вздохнула она. – «Суховатый» человек – разве это выход?

– Кто знает… Сухой хлеб крошится…

– Брежнев будет манипулировать им, – сказала она, и тяжелая депрессия навалилась на нее. – Что это еще за слово «разрядка»? Если б нам предложили «расслабиться»!

Он въехал в аэропорт, припарковался возле зала вылетов.

– Прибавим еще два часа к сумме наших часов вместе, – сказал он. – Я как-то подсчитал все до минуты, когда сидел в Красногорске: пока что не получается даже целых суток. Пока что…

Он сжал ее руку. Ничего, кроме настоящего, не существовало для них в этот миг.

– Мы не провели вместе и двадцати четырех часов, – повторил он. – И все же я знаю тебя, как никого другого. Я повторял это себе вслух в той комнате в Лиссабоне. Я тогда вдруг понял: я больше не один. Звучит странно и глупо, как все такие слова, но только это имело для меня значение: наконец-то у меня кто-то есть.

– Когда я возвращалась в Лондон, оставив Луиша и Жулиану в семейной усыпальнице Алмейда, я испытала в самолете приступ паники и решила, что у меня появился страх высоты. Но потом я поняла, это был страх иного рода: я осталась совсем одна. Внезапный ужас при мысли, что самолет рухнет и я погибну в компании чужаков, никому не известная, никем не любимая.

– Все мы чужаки, – подхватил он. – Просто в нашем деле это еще резче, еще очевидней.

– То-то и оно, Карл.

– Или Курт? – подмигнул он, изогнув единственную оставшуюся бровь, и оба они засмеялись.

Андреа хотела уже распахнуть дверь автомобиля, но тут Карл попросил разрешения еще раз – в последний раз – взглянуть на фотографию Жулиану. Она протянула ему фотографию сына, и он кивнул, навеки запоминая эти черты, бесшабашную улыбку на губах.

Затем он подхватил ее чемодан, прошел по скрипучей, промороженной дорожке, с обеих сторон огражденной высокими сугробами. Курт передал чемодан носильщику, и они еще постояли у входа в зал вылетов, дыхание их смешивалось в морозном воздухе. Курт пожал Андреа руку и пожелал счастливого пути. Отступил на шаг назад, отсалютовал ей. И пошел прочь, ни разу не оглянувшись, сел в машину и укатил обратно в свой бесцветный мир.

На том конце Андреа встречал Уоллис. Он так крепко ухватил ее повыше локтя, как будто собирался затащить в дежурившую неподалеку полицейскую машину. Но вместо этого они оба уселись на заднее сиденье такси.

– Клэпэм, – распорядился Уоллис и откинулся к спинке, вполне довольный собой.

– На Лэчмир-роуд есть полицейский участок, – подсказала она.

– Полно, Андреа. К чему это? Ты сделала что могла.

– Скорее благодаря случаю, нежели по плану.

– Нет-нет, я думаю, план у тебя был.

– И что теперь?

– Тут тебе не Россия, сама понимаешь, и мы – не КГБ. На каторгу не сошлют. Вернешься в административный отдел, будешь добросовестно работать. Выйдешь в положенный срок на пенсию, будешь жить припеваючи.

Она всмотрелась в лицо Джима, пытаясь понять, правду ли он говорит. Джим честно выдержал ее взгляд. Прав был Карл: из-под жирной старой маски все еще выглядывало лицо школьника, расположенного, желающего угодить. Его послушать, так все будет хорошо.

– Конечно, – добавил он, – мы рассчитываем на то, что ты будешь и впредь поддерживать отношения с мистером Громовым.

– А если я не соглашусь?

– Тогда ты не выйдешь на пенсию. Не получишь свои двести фунтов. Тогда ты отправишься в тюрьму.

– Я предупредила Громова, что выполню для него только одно задание.

– Почему так?

– Потому что хотела дожить до этой самой пенсии, про которую ты талдычишь. Не собираюсь все оставшиеся мне годы потеть от страха. И к тому же ненависть ушла из меня. Нет никаких причин продолжать.

– Ненависть? – переспросил Уоллис. – О чем это ты, старушка?

– На этом Льюис Крейг словил меня – соблазнил работать на русских.

– На ненависти? Кого ты ненавидела? Льюиса Крейга?

– Льюис жалкий человек, – вздохнула она и после мрачной паузы добавила: – Вероятно, я ненавижу того же самого врага, которого ненавидишь ты.

– Я ни к кому не чувствую ненависти, – возразил Уоллис, всем корпусом поворачиваясь к ней на сиденье такси. – Ненависть… не очень-то это по-английски, Андреа. Мы к таким сильным эмоциям не привыкли.

– Разумеется, Джим, ты даже к предателям не чувствуешь ненависти, разве что они проникнут слишком глубоко… в «горячую комнату»… Если они проникнут настолько глубоко, что тогда?

– Мы вычистили весь мусор, старушка. В шестидесятые нам туго пришлось, но теперь к нам не подкопаешься, – довольно агрессивно заявил Уоллис, как будто она подкапывалась лично под него.

– Неужели? – На миг ему удалось сбить ее с толку. – Знаешь, когда я рассказала Громову содержание папки «Клеопатра», назвала имена…

– Ну да, Клеопатра, – подхватил Уоллис, явно довольный, что разговор свернул на эту тему, здесь он чувствовал себя увереннее. – Это же обманка, пыль в глаза, способ проверить… э… связи между Лондоном, Москвой и Берлином. Москве требовалось ослабить положение Ульбрихта, покончить кое с кем из его дружков, в том числе со Штиллером. Вот Якубовский и включил Штиллера в список, а ты нашла этот список и доложила Громову, Громов отрапортовал Москве, Москва запросила Мильке, что у него творится в отделе. В итоге Якубовский получил санкцию действовать, а наша Андреа Эспиналл подтвердила свою благонадежность перед Громовым.

– Ясно… Значит, сначала ты подкинул папку «Клеопатра» на мой стол, а потом запустил меня в «горячую комнату»?